Страница:
Он кружил по лабиринту поваленных стволов, где согнувшись в три погибели, где пробегая на корточках, где перекатом. Крики и ставшие совсем редкими выстрелы помаленьку отдалялись, и Мазур стал забирать вверх, на ходу обматывая лук отпущенной тетивой. Оглянулся. Метрах в тридцати позади колыхались ветви поваленных деревьев – кто-то настырный пытался его преследовать. Рывком перебросив автомат под локоть, Мазур перевёл рычажок на одиночную стрельбу и послал две пули прямо в зеленое шевеление. Там мгновенно воцарилась полная неподвижность. Согнувшись, Мазур двинулся дальше, время от времени оглядываясь через плечо, забирая вправо. Погони не было. Он отметил мельком, что завладел ничем иным, как АКС-74, сработанном в бывшей ГДР, а это уже кое-что – пуля калибра 5,45 убойность сохраняет до километра. Именно её дилетанты и именуют «пулей со смещённым центром тяжести», а она попросту гораздо легче и тоньше обычной и оттого, попав в цель с большой скоростью, начинает кувыркаться, как дура…
Оказавшись на гребне, оглянулся, стараясь, чтобы его прикрывали сухие кусты багульника. Никого уже не мог рассмотреть, но отчаянные вопли долетали и сюда. Раненых у них, дай боже, половина – и скверно раненых, так что в привыкших к комфорту и безопасности импортных душах поневоле поселится неуверенность. Мазур был чрезвычайно доволен собой, хотя и нечем особенно было гордиться – он всего лишь показал, на что способна дрессированная пиранья. В последний раз глянул вниз, хищно покривил губы, отдал честь двумя пальцами на американский манер, к виску, потом резко вперёд, хохотнул:
– Я вам не как-либо что, а что-либо как…
И побежал вниз по склону, держа устойчивый темп. Впервые за все это время он был совершенно точно уверен, что погони за беглецами нет. Однако это ещё не повод для беспечности и лени – вовсе даже наоборот: сто шансов против одного, что теперь-то вместо джентльменской охоты начнётся самая бешеная травля. В свою очередь, это отнюдь не повод для уныния – ловить кого-то наугад в тайге всё равно что играть в жмурки парою на стадионе в Лужниках…
Он остановился, отщелкнул магазин и стал большим пальцем выдавливать в пригоршню патроны, прямо-таки облизываясь от удовольствия, словно кот на сметану. Вместе с тем, что в стволе, насчитал семнадцать. Не царская роскошь, но и не убожество. Хватит, чтобы вторично принять встречный бой…
Оказавшись у ручейка, смыл с лица грязь, а тело трогать не стал – сойдёт и так. Попутно обнаружил, что его часы накрылись: стекло разбито, минутная стрелка сорвана, а часовая безнадёжно погнулась. Жалко, надёжные были ходунцы. Это не пуля была, он бы почувствовал – видимо, при одном из перекатов грохнул о камень, какой-то мерзкий хруст в памяти отложился…
Ничего, в тайге и без часов можно прожить.
Приближаясь к месту, где оставил свою незадачливую команду, ещё издали прислушался, но тишина стояла полнейшая. Не перегрызлись на сей раз, вот удивительно…
Правда, подойдя вплотную, он убедился, что загадывал преждевременно.
Определённо за время его отсутствия вновь имела место базарная склока: доктор сидит на корточках у дерева, зыркает бешеным взором, лицо так и дёргается, Ольга воинственно выпрямилась над завёрнутыми в куртку припасами, держа наперевес неведомо где раздобытый здоровенный сук, Вика стоит тут же, неумело зажав в кулаке обкромсанную рукоять ножа. Все действующие лица взъерошены и взбудоражены, у доктора на левой щеке сочные царапины, какие могли быть оставлены исключительно женскими ногтями, и ничем другим, а на груди косой порез – это уже не ногти… Порез, конечно, поверхностный куртка вспорота, крови самую малость натекло – но всё равно видно, что свара была нешуточная. Не могли уж до смерти прирезать, красотки асфальтовые, подумал Мазур в приливе чёрного юмора. Все хлопот меньше…
Все вытаращились на него, грязнющего и встрёпанного. Мазур хладнокровно прислонил автомат к дереву, уселся рядом и взял сигарету.
– Ну, что уставились? – спросил он, откусив и выплюнув фильтр. – Ничего страшного, поболтали и разошлись…
– Бог ты мой, ничего страшного… – протянула Ольга с таким видом, словно выбирала, рыдать ей или хохотать. – Даже тут слышно было, пальба такая…
– Ага, – сказал он, ничуть не рисуясь – В тайге выстрелы далеко разносятся… – приподнялся и рявкнул:
– Отставить! – и повторил мягче – Отставить. Глазки не закатывай и слёзки не пускай. Место для романтических эмоций ну совершенно не подходящее. Я и так знаю, что ты меня любишь беззаветно, благо сам нечто подобное испытываю… Лучше доложи-ка, что вы тут без меня делали, и почему у вас вид столь романтический…
Ольга все ещё стояла, уронив руки, сук валялся у ног, и Мазур, чтобы не выглядеть бесчувственной скотиной, подошёл, мимолётно поцеловал в щеку.
Получилось довольно неуклюже, он совершенно не привык к столь кинематографическим сценам – его, как правило, и провожало, и встречало хмурое, отнюдь не сентиментальное начальство. А про первую жёнушку лучше бы забыть начисто…
– Ну, докладывай, – сказал он мягче. – Только в темпе, нам быстренько с места сниматься надо…
В общем, чего-то такого он и ожидал. Через часок после его ухода доктор занервничал и стал в голос требовать свою законную банку тушёнки. Ему, естественно, отказали, памятуя об инструкциях отца-командира. Он стал напирать и настаивать, потом попытался взять. Женщины не давали, и развернулся шумный скандальчик, плавно перетёкший очередное выяснение отношений меж супругами. Охрипнув, доктор ненадолго унялся. Главная баталия развернулась потом, когда стала слышна далёкая канонада, – тут Егоршин, совершенно потерявши голову, стал изрыгать чёрные пророчества, заверяя, что Мазура непременно убили или вот-вот убьют, а посему им нужно немедленно сниматься с якоря, естественно, под его чутким руководством. Дамы противились, высказывая вполне законные сомнения как в предсказанном доктором исходе схватки, так и в его командирских талантах. Доктор заявил, что уйдёт один, и покусился на припасы. Тут-то и началось генеральное сражение с маханьем ножиками, царапаньем и вознёй…
Мазур хмуро обозрел доктора, ничуть не сомневавшегося, что сейчас его будут бить, и больно. Сплюнул. Вот ведь поди ж ты – мужик рослый, накачанный, симпатичный, а ведёт себя, как дерьмо последнее. Но удивляться тут нечему, насмотрелся в жизни похожего. Иной так и помрёт с репутацией отличного парня, чуть ли не героя – только потому, что всю жизнь провёл в привычных условиях, без испытаний неизвестными доселе сложностями… Положим, одни не сломаются и в любой неизведанной экстремалке – зато другие моментально хрупнут, как сухое печенье. Не убивать же его, в самом-то деле?
– Ладно, – сказал Мазур, не раздумывая. – Я, как всякий сатрап, после славной виктории великодушен, всевозможные милости народишку объявляю, вроде амнистии. – Посмотрел на доктора и уточнил: – «Виктория» – это победа, если вы не знали. Словом, я вас амнистирую, но требую впредь поведения исключительно комильфотного…
– Ну что вы комедию-то ломаете? – угрюмо бросил доктор.
– А так жить легче, – сказал Мазур. – Языком почешешь – оно и полегчает, к жизни очень уж серьёзно не надо относиться… Поднимайтесь, соколы. Погони за нами, могу вас обрадовать, пока что нет. Зато разозлились на нас до чрезвычайности. Как любой на их месте. И потому – на крыло!
…Очень скоро, не успели и пяти минут прошагать, Мазур услышал слева, далеко позади, шум вертолёта. Остановился. Комариное жужжание двигателя соскользнуло вниз, к горизонту, потом утихло. Он махнул рукой, и все двинулись дальше. Вот и гадай теперь – то ли он раненых прилетел забирать, то ли вдобавок высадил поисковую группу…
На всякий случай он обработал следы табачком, И надеялся изо всех сил, что Дерсу Узала у них был единственный…
Через час с лишним сзади вновь послышалось тарахтенье вертолёта – но другое какое-то, более звонкое, что ли. Мазур вчера уже слышал такое. Звук словно бы рыскал челноком, как хорошо обученный спаниель на утином болоте,слышался то слева, то справа, чересчур уж проворно мотаясь над тайгой. Мазур перебрал в уме все марки вертолётов, какие знал, – но определить так и не смог. Начал подозревать, что столкнулся с чем-то экзотическим, вроде одноместного крохи-геликоптера, широко распространённой за рубежом игрушки для богатых. А что, похоже, чуется в шуме мотора некая несерьёзность не свойственная тяжёлым машинам. Моторный дельтаплан? И это возможно.
Игрушечка, надо признать, для беглецов опасная радиус действия, правда, небольшой, зато из-за малой скорости в качестве соглядатая даже хуже обычного вертолёта…
Он старался вести людей по самым густым зарослям, потом подумал, что это мало чем поможет, если на вертолёте стоят какие-нибудь хитрые датчики. Даже не особенно хитрых вполне достаточно…
И стал почаще поглядывать на небо, пытаясь засечь чёртов аппарат. Пару раз казалось, что вот-вот увидит – над самой головой равнодушное металлическое стрекотанье, – но неким волшебным образом невидимый пилот ухитрялся уходить из поля зрения. Чертовщина какая-то, чуть растерянно подумал Мазур. Вот же он, слева, пусть высоко летит, но просто обязан себя показать…
Рискнуть? А ведь придётся…
– Сюда, – показал он рукой.
И снял автомат с предохранителя. Они двинулись по широкой пади, перебегая от одной кучки сосен к другой…
Ага! Слева, на большой высоте, их догонял какой-то странный аппарат – без хвоста, без колёс, без лыж, больше всего смахивающий на толстый синий ананас, над которым подрагивает туманный круг винта… Что-то никогда раньше…
Идиот! Надо ж так лопухнуться!
Мазур припал на одно колено, ведя стволом вслед за проворной машинкой.
Выстрел. Второй. Третий…
Синяя машинка дёрнулась в воздухе, рывком провалилась вниз, метров на десять, попыталась выровняться. Четвёртый выстрел. Длиннющие, тонкие лопасти замерли, вертолетик рухнул метрах в тридцати от Мазура, и он побежал туда, уже все прекрасно понимая.
Оптическая иллюзия подвела. Он невольно искал глазами большой, настоящий вертолёт. А был и в самом деле размером с приличный ананас, оттого-то звук мотора и казался непонятным, странным, игрушечным чуточку. И всё равно опасным, как гремучая змея. Радиоуправляемая штучка – в последние годы такими, самой разной величины, усиленно вооружаются и армии, и полиции, и даже журналисты. Дёшево и сердито. Начинку можно натолкать любую…
Из осторожности он несколько минут стоял поодаль – вдруг рванёт? – но не было взрыва, и бензинчиком не пахло, несло чем-то вроде горелой изоляции.
Похоже, пули угодили в какие-то нежные электронные схемочки, и они столь варварского обращения не перенесли. Сплошной пластик – и корпус, и лопасти.
Хорошая игрушка, самому бы такую. То-то они и волокли здоровенный рюкзак – предусмотрительные…
Мазур наскоро осмотрел занятный трофей – с такой системой он прежде не сталкивался, но аналогичные видывал. Крохотные затейливые штучки, приляпанные там и сям, на телекамеры не похожи – да телекамеры и плохо помогли бы в тайге. Какие-то датчики, что вернее. Инфракрасное излучение, регистратор массы, нечто вроде ТНГ-10 или «Махаона».
Разбирать и вдумчиво изучать не было смысла – отлетался – высмотреть, и ладненько…
…На ночлег устроились в распадке, подальше от широкого ручья, чтобы не вскидываться зря посреди ночи, такой ручеёк по тёмному времени издаёт самые загадочные звуки, лопочет, журчит, могут и шаги вражьи примерещиться, и черт знает что… Чтобы не расставаться с привычками цивилизованного человека, Мазур отправился вымыть физиономию на ночь. Отфыркавшись и вытерев ладонями щеки, он обнаружил, что рядом стоит доктор.
Мазур закатал штаны, опустил босые ноги в прохладную воду. Егоршин терпеливо ждал. Потом присел рядом на корточки.
– Что, мужской разговор есть? – лениво поинтересовался Мазур.
– Да как вам сказать…
– Так и говорите.
– Сигарету дайте.
– Вы ж не курите.
– Бросал…
Мазур сунул ему сигарету и закурил сам. Ни капли любопытства он не испытывал.
– Знаете, у меня один знакомый работал врачом на севере. И был у них случай… – Доктор помолчал, но не дождавшись заинтересованных реплик Мазура, негромко продолжал. – Там полярный посёлок, домики разбросаны… Один парень ходил на свидания к девушке. Ночь, позёмка метёт… И тут прямо на них вынесло белого медведя. Я сам их не видел никогда, но рассказывают, зверюга страшная. А у парня – ничего, даже ракетницы не было… В общем, он вжарил бежать со всех ног.
– А девушка? – спросил Мазур.
– Девушку медведь сожрал. Но я не это имел в виду… Понимаете, кое-кто его потом осуждал. А другие считали, что он нисколечко не виноват. Что это не трусость в нашем понимании. Инстинкт какой-то, условный рефлекс, биологический позыв, берущий начало с первобытных времён. У мужчины в генах записано, что он должен ради продолжения рода спасать свою жизнь, отсекая все побочное. Вот программа и сработала…
– Возможно, – сказал Мазур. – Тема дискуссионная. А какое она имеет отношение к нашему сиротскому положению? Тут белых медведей нема, а бурые и не особенно сейчас опасны…
– Давайте уйдём, – бухнул доктор, решившись.
– Куда?
– По прежнему маршруту. Только без них.
– Без кого? – непонимающе поморщился Мазур.
– Без баб. Мы вдвоём: вы и я. Мы же мужики, будет гораздо легче. Они всё равно не вытянут, рано или поздно сломаются. Я свою куклу знаю. Да и менструация у неё откроется дней через пять, а она их всегда тяжело переносит, пару суток ползает, как варёная, кастрюлю поднять не может…
Мазур понимал каждое слово, но смысл, казалось, ускользает. Быть может, ещё из-за того, что сидевший рядом с ним человек произносил все это обычным, спокойным, будничным голосом – ни тени эмоций, ни малейшего истерического надрыва. Похоже, он давно это придумал, а то и репетировал не раз, добивался, чтобы фразы звучали убедительно, веско…
– Да мало ли сюрпризов? – продолжал доктор, ободрённый его молчанием. – Они ж сломаются рано или поздно, я по тайге самую чуточку ходил, пусть туристом, знаю…
– Значит, бросить? – сказал Мазур.
– Ну… – поморщился врач, недовольный, сразу видно, такой прямотой.
Мазур встал, выкинул сигарету в ручей. Лёгким рывком поднял врача, согнул указательный палец правой руки и несильно ударил под горло выставленным суставом. Подхватил, взял левой за волосы и сказал без особой злости:
– Я думал, ты дешёвка, а ты – сука… Мораль я тебе читать не буду, дело дохлое. Одно скажу: глаз с тебя не спущу, и если ещё раз попробуешь взбрыкнуть… А хочешь один идти – валяй. Прямо сейчас. Все дороги открыты.
– Дур-рак… – прошипел врач. – Гуманист сраный. Погоди, жизнь клюнет…
– А поди ты, козёл, – сказал Мазур беззлобно, отпустил его и направился к шалашику.
Глава 14
Оказавшись на гребне, оглянулся, стараясь, чтобы его прикрывали сухие кусты багульника. Никого уже не мог рассмотреть, но отчаянные вопли долетали и сюда. Раненых у них, дай боже, половина – и скверно раненых, так что в привыкших к комфорту и безопасности импортных душах поневоле поселится неуверенность. Мазур был чрезвычайно доволен собой, хотя и нечем особенно было гордиться – он всего лишь показал, на что способна дрессированная пиранья. В последний раз глянул вниз, хищно покривил губы, отдал честь двумя пальцами на американский манер, к виску, потом резко вперёд, хохотнул:
– Я вам не как-либо что, а что-либо как…
И побежал вниз по склону, держа устойчивый темп. Впервые за все это время он был совершенно точно уверен, что погони за беглецами нет. Однако это ещё не повод для беспечности и лени – вовсе даже наоборот: сто шансов против одного, что теперь-то вместо джентльменской охоты начнётся самая бешеная травля. В свою очередь, это отнюдь не повод для уныния – ловить кого-то наугад в тайге всё равно что играть в жмурки парою на стадионе в Лужниках…
Он остановился, отщелкнул магазин и стал большим пальцем выдавливать в пригоршню патроны, прямо-таки облизываясь от удовольствия, словно кот на сметану. Вместе с тем, что в стволе, насчитал семнадцать. Не царская роскошь, но и не убожество. Хватит, чтобы вторично принять встречный бой…
Оказавшись у ручейка, смыл с лица грязь, а тело трогать не стал – сойдёт и так. Попутно обнаружил, что его часы накрылись: стекло разбито, минутная стрелка сорвана, а часовая безнадёжно погнулась. Жалко, надёжные были ходунцы. Это не пуля была, он бы почувствовал – видимо, при одном из перекатов грохнул о камень, какой-то мерзкий хруст в памяти отложился…
Ничего, в тайге и без часов можно прожить.
Приближаясь к месту, где оставил свою незадачливую команду, ещё издали прислушался, но тишина стояла полнейшая. Не перегрызлись на сей раз, вот удивительно…
Правда, подойдя вплотную, он убедился, что загадывал преждевременно.
Определённо за время его отсутствия вновь имела место базарная склока: доктор сидит на корточках у дерева, зыркает бешеным взором, лицо так и дёргается, Ольга воинственно выпрямилась над завёрнутыми в куртку припасами, держа наперевес неведомо где раздобытый здоровенный сук, Вика стоит тут же, неумело зажав в кулаке обкромсанную рукоять ножа. Все действующие лица взъерошены и взбудоражены, у доктора на левой щеке сочные царапины, какие могли быть оставлены исключительно женскими ногтями, и ничем другим, а на груди косой порез – это уже не ногти… Порез, конечно, поверхностный куртка вспорота, крови самую малость натекло – но всё равно видно, что свара была нешуточная. Не могли уж до смерти прирезать, красотки асфальтовые, подумал Мазур в приливе чёрного юмора. Все хлопот меньше…
Все вытаращились на него, грязнющего и встрёпанного. Мазур хладнокровно прислонил автомат к дереву, уселся рядом и взял сигарету.
– Ну, что уставились? – спросил он, откусив и выплюнув фильтр. – Ничего страшного, поболтали и разошлись…
– Бог ты мой, ничего страшного… – протянула Ольга с таким видом, словно выбирала, рыдать ей или хохотать. – Даже тут слышно было, пальба такая…
– Ага, – сказал он, ничуть не рисуясь – В тайге выстрелы далеко разносятся… – приподнялся и рявкнул:
– Отставить! – и повторил мягче – Отставить. Глазки не закатывай и слёзки не пускай. Место для романтических эмоций ну совершенно не подходящее. Я и так знаю, что ты меня любишь беззаветно, благо сам нечто подобное испытываю… Лучше доложи-ка, что вы тут без меня делали, и почему у вас вид столь романтический…
Ольга все ещё стояла, уронив руки, сук валялся у ног, и Мазур, чтобы не выглядеть бесчувственной скотиной, подошёл, мимолётно поцеловал в щеку.
Получилось довольно неуклюже, он совершенно не привык к столь кинематографическим сценам – его, как правило, и провожало, и встречало хмурое, отнюдь не сентиментальное начальство. А про первую жёнушку лучше бы забыть начисто…
– Ну, докладывай, – сказал он мягче. – Только в темпе, нам быстренько с места сниматься надо…
В общем, чего-то такого он и ожидал. Через часок после его ухода доктор занервничал и стал в голос требовать свою законную банку тушёнки. Ему, естественно, отказали, памятуя об инструкциях отца-командира. Он стал напирать и настаивать, потом попытался взять. Женщины не давали, и развернулся шумный скандальчик, плавно перетёкший очередное выяснение отношений меж супругами. Охрипнув, доктор ненадолго унялся. Главная баталия развернулась потом, когда стала слышна далёкая канонада, – тут Егоршин, совершенно потерявши голову, стал изрыгать чёрные пророчества, заверяя, что Мазура непременно убили или вот-вот убьют, а посему им нужно немедленно сниматься с якоря, естественно, под его чутким руководством. Дамы противились, высказывая вполне законные сомнения как в предсказанном доктором исходе схватки, так и в его командирских талантах. Доктор заявил, что уйдёт один, и покусился на припасы. Тут-то и началось генеральное сражение с маханьем ножиками, царапаньем и вознёй…
Мазур хмуро обозрел доктора, ничуть не сомневавшегося, что сейчас его будут бить, и больно. Сплюнул. Вот ведь поди ж ты – мужик рослый, накачанный, симпатичный, а ведёт себя, как дерьмо последнее. Но удивляться тут нечему, насмотрелся в жизни похожего. Иной так и помрёт с репутацией отличного парня, чуть ли не героя – только потому, что всю жизнь провёл в привычных условиях, без испытаний неизвестными доселе сложностями… Положим, одни не сломаются и в любой неизведанной экстремалке – зато другие моментально хрупнут, как сухое печенье. Не убивать же его, в самом-то деле?
– Ладно, – сказал Мазур, не раздумывая. – Я, как всякий сатрап, после славной виктории великодушен, всевозможные милости народишку объявляю, вроде амнистии. – Посмотрел на доктора и уточнил: – «Виктория» – это победа, если вы не знали. Словом, я вас амнистирую, но требую впредь поведения исключительно комильфотного…
– Ну что вы комедию-то ломаете? – угрюмо бросил доктор.
– А так жить легче, – сказал Мазур. – Языком почешешь – оно и полегчает, к жизни очень уж серьёзно не надо относиться… Поднимайтесь, соколы. Погони за нами, могу вас обрадовать, пока что нет. Зато разозлились на нас до чрезвычайности. Как любой на их месте. И потому – на крыло!
…Очень скоро, не успели и пяти минут прошагать, Мазур услышал слева, далеко позади, шум вертолёта. Остановился. Комариное жужжание двигателя соскользнуло вниз, к горизонту, потом утихло. Он махнул рукой, и все двинулись дальше. Вот и гадай теперь – то ли он раненых прилетел забирать, то ли вдобавок высадил поисковую группу…
На всякий случай он обработал следы табачком, И надеялся изо всех сил, что Дерсу Узала у них был единственный…
Через час с лишним сзади вновь послышалось тарахтенье вертолёта – но другое какое-то, более звонкое, что ли. Мазур вчера уже слышал такое. Звук словно бы рыскал челноком, как хорошо обученный спаниель на утином болоте,слышался то слева, то справа, чересчур уж проворно мотаясь над тайгой. Мазур перебрал в уме все марки вертолётов, какие знал, – но определить так и не смог. Начал подозревать, что столкнулся с чем-то экзотическим, вроде одноместного крохи-геликоптера, широко распространённой за рубежом игрушки для богатых. А что, похоже, чуется в шуме мотора некая несерьёзность не свойственная тяжёлым машинам. Моторный дельтаплан? И это возможно.
Игрушечка, надо признать, для беглецов опасная радиус действия, правда, небольшой, зато из-за малой скорости в качестве соглядатая даже хуже обычного вертолёта…
Он старался вести людей по самым густым зарослям, потом подумал, что это мало чем поможет, если на вертолёте стоят какие-нибудь хитрые датчики. Даже не особенно хитрых вполне достаточно…
И стал почаще поглядывать на небо, пытаясь засечь чёртов аппарат. Пару раз казалось, что вот-вот увидит – над самой головой равнодушное металлическое стрекотанье, – но неким волшебным образом невидимый пилот ухитрялся уходить из поля зрения. Чертовщина какая-то, чуть растерянно подумал Мазур. Вот же он, слева, пусть высоко летит, но просто обязан себя показать…
Рискнуть? А ведь придётся…
– Сюда, – показал он рукой.
И снял автомат с предохранителя. Они двинулись по широкой пади, перебегая от одной кучки сосен к другой…
Ага! Слева, на большой высоте, их догонял какой-то странный аппарат – без хвоста, без колёс, без лыж, больше всего смахивающий на толстый синий ананас, над которым подрагивает туманный круг винта… Что-то никогда раньше…
Идиот! Надо ж так лопухнуться!
Мазур припал на одно колено, ведя стволом вслед за проворной машинкой.
Выстрел. Второй. Третий…
Синяя машинка дёрнулась в воздухе, рывком провалилась вниз, метров на десять, попыталась выровняться. Четвёртый выстрел. Длиннющие, тонкие лопасти замерли, вертолетик рухнул метрах в тридцати от Мазура, и он побежал туда, уже все прекрасно понимая.
Оптическая иллюзия подвела. Он невольно искал глазами большой, настоящий вертолёт. А был и в самом деле размером с приличный ананас, оттого-то звук мотора и казался непонятным, странным, игрушечным чуточку. И всё равно опасным, как гремучая змея. Радиоуправляемая штучка – в последние годы такими, самой разной величины, усиленно вооружаются и армии, и полиции, и даже журналисты. Дёшево и сердито. Начинку можно натолкать любую…
Из осторожности он несколько минут стоял поодаль – вдруг рванёт? – но не было взрыва, и бензинчиком не пахло, несло чем-то вроде горелой изоляции.
Похоже, пули угодили в какие-то нежные электронные схемочки, и они столь варварского обращения не перенесли. Сплошной пластик – и корпус, и лопасти.
Хорошая игрушка, самому бы такую. То-то они и волокли здоровенный рюкзак – предусмотрительные…
Мазур наскоро осмотрел занятный трофей – с такой системой он прежде не сталкивался, но аналогичные видывал. Крохотные затейливые штучки, приляпанные там и сям, на телекамеры не похожи – да телекамеры и плохо помогли бы в тайге. Какие-то датчики, что вернее. Инфракрасное излучение, регистратор массы, нечто вроде ТНГ-10 или «Махаона».
Разбирать и вдумчиво изучать не было смысла – отлетался – высмотреть, и ладненько…
…На ночлег устроились в распадке, подальше от широкого ручья, чтобы не вскидываться зря посреди ночи, такой ручеёк по тёмному времени издаёт самые загадочные звуки, лопочет, журчит, могут и шаги вражьи примерещиться, и черт знает что… Чтобы не расставаться с привычками цивилизованного человека, Мазур отправился вымыть физиономию на ночь. Отфыркавшись и вытерев ладонями щеки, он обнаружил, что рядом стоит доктор.
Мазур закатал штаны, опустил босые ноги в прохладную воду. Егоршин терпеливо ждал. Потом присел рядом на корточки.
– Что, мужской разговор есть? – лениво поинтересовался Мазур.
– Да как вам сказать…
– Так и говорите.
– Сигарету дайте.
– Вы ж не курите.
– Бросал…
Мазур сунул ему сигарету и закурил сам. Ни капли любопытства он не испытывал.
– Знаете, у меня один знакомый работал врачом на севере. И был у них случай… – Доктор помолчал, но не дождавшись заинтересованных реплик Мазура, негромко продолжал. – Там полярный посёлок, домики разбросаны… Один парень ходил на свидания к девушке. Ночь, позёмка метёт… И тут прямо на них вынесло белого медведя. Я сам их не видел никогда, но рассказывают, зверюга страшная. А у парня – ничего, даже ракетницы не было… В общем, он вжарил бежать со всех ног.
– А девушка? – спросил Мазур.
– Девушку медведь сожрал. Но я не это имел в виду… Понимаете, кое-кто его потом осуждал. А другие считали, что он нисколечко не виноват. Что это не трусость в нашем понимании. Инстинкт какой-то, условный рефлекс, биологический позыв, берущий начало с первобытных времён. У мужчины в генах записано, что он должен ради продолжения рода спасать свою жизнь, отсекая все побочное. Вот программа и сработала…
– Возможно, – сказал Мазур. – Тема дискуссионная. А какое она имеет отношение к нашему сиротскому положению? Тут белых медведей нема, а бурые и не особенно сейчас опасны…
– Давайте уйдём, – бухнул доктор, решившись.
– Куда?
– По прежнему маршруту. Только без них.
– Без кого? – непонимающе поморщился Мазур.
– Без баб. Мы вдвоём: вы и я. Мы же мужики, будет гораздо легче. Они всё равно не вытянут, рано или поздно сломаются. Я свою куклу знаю. Да и менструация у неё откроется дней через пять, а она их всегда тяжело переносит, пару суток ползает, как варёная, кастрюлю поднять не может…
Мазур понимал каждое слово, но смысл, казалось, ускользает. Быть может, ещё из-за того, что сидевший рядом с ним человек произносил все это обычным, спокойным, будничным голосом – ни тени эмоций, ни малейшего истерического надрыва. Похоже, он давно это придумал, а то и репетировал не раз, добивался, чтобы фразы звучали убедительно, веско…
– Да мало ли сюрпризов? – продолжал доктор, ободрённый его молчанием. – Они ж сломаются рано или поздно, я по тайге самую чуточку ходил, пусть туристом, знаю…
– Значит, бросить? – сказал Мазур.
– Ну… – поморщился врач, недовольный, сразу видно, такой прямотой.
Мазур встал, выкинул сигарету в ручей. Лёгким рывком поднял врача, согнул указательный палец правой руки и несильно ударил под горло выставленным суставом. Подхватил, взял левой за волосы и сказал без особой злости:
– Я думал, ты дешёвка, а ты – сука… Мораль я тебе читать не буду, дело дохлое. Одно скажу: глаз с тебя не спущу, и если ещё раз попробуешь взбрыкнуть… А хочешь один идти – валяй. Прямо сейчас. Все дороги открыты.
– Дур-рак… – прошипел врач. – Гуманист сраный. Погоди, жизнь клюнет…
– А поди ты, козёл, – сказал Мазур беззлобно, отпустил его и направился к шалашику.
Глава 14
ЛЮДИ И НЕБО, ЛЮДИ И ЗЕМЛЯ
Последующие два дня прошли, можно сказать, совершенно буднично, не принеся ничего нового и не огорчив никакими опасностями.
К некоторому удивлению Мазура, доктор наутро держался с ним так, словно никакого разговора и не было, никакие подлости вслух не предлагались. Без особых церемоний слопал оставшуюся с вечера белку, вслух не ныл – хотя в глазах, если украдкой присмотреться, и затаилось нечто враждебное, как у злопамятной собаки, ждущей только случая, чтобы цапнуть.
Мазур ни о чём не напоминал, вообще помалкивал. Он не сомневался, что Егоршин ещё преподнесёт ему сюрпризы при первом же удобном случае – и был к этому готов. Профессионализм как раз и заключается в том, чтобы не находиться ежесекундно в напряжении и боевой готовности, а свыкнуться с мыслью: нападение может последовать в любую секунду. Не ждать опасности, а жить с нею, словно с окружавшим воздухом, который глотаешь автоматически, не отдавая команд каждому мускулу…
Хлеб они доели до крошечки. Две банки консервов Мазур отложил в неприкосновеннейший запас. Жили на белках и рябчиках – они тут были непуганые, подпускали совсем близко, даже когда Мазур подшибал одного стрелой, остальные перепархивали не так уж далеко и вновь садились. Однажды на рассвете под стрелу угодил глухарь – правда, старый и потому жёсткий, как подмётка. На неизвестной по имени мелкой речушке Мазуру повезло – вогнал стрелу в небольшого тайменя и ещё метров тридцать гнался по берегу за крепкой на рану рыбиной. Хорошо ещё, глубоко вошедшая первая стрела мешала ей плыть, и добить удалось быстро. Назавтра попалась парочка ежей – и часа три путешествовала с ними, завёрнутая в куртку. Потом, когда попался достаточно глубокий ручей, Мазур их скинул в воду, дождался, пока развернутся, и быстренько прикончил. Ради морального ободрения он, перед тем как подать на стол ежатину, напомнил о классическом герое Ярослава Гашека, уплетавшем ежей за обе щеки. Литературный пример вдохновил плохо, но кое-как ежей все же оприходовали.
Попадались ягоды. Попадались грибы, которые потом пекли на костре.
Короче, нельзя сказать, чтобы они были сытыми – Мазур видел, как помаленьку вваливаются у других щеки, а значит, примерно то же происходит и с его физиономией – но никто пока не собирался протягивать ноги. Худо-бедно можно было существовать. Августовская тайга с голоду подохнуть не даст, если руки прилажены к туловищу соответствующим концом.
Хуже с одеждой. Перепревшие носки разлезлись, и их пришлось выкинуть.
Костюмы из синтетики – для тайги одежда самая неподходящая, на жаре в них телу душно, а от ночного холодка защищают плоховато. Каждый вечер Мазур старательно мастерил подобие постели из кучи лапника, но всё равно утром начинался скрежет зубовный и колотун – с последним Мазур справлялся, безжалостно заставляя делать пробежки и зарядку. У Вики уже два раза сводило ноги судорогой, приходилось делать массаж. Как он ни журил, призывая к максимальной осторожности, то и дело кто-нибудь рвал одежду об острые сучки, и костюмы уже зияли прорехами в самых неожиданных местах.
Когда на второй день, после полудня, никак не удавалось подстрелить что-нибудь летающее или бегающее – плохой денёк выдался для охоты, бывает. Мазур, не колеблясь, пристукнул палкой подвернувшуюся на свою беду гадюку, аккуратно отхватил голову ножом, а остальное засунул Ольге в узел.
– Будем жарить? – тоскливо вздохнула она.
– Не варить же, не в чём, – сказал Мазур. – Ничего, вы уже ко всему привыкли. Бывает хуже. Ты, помнится, Арсеньева читала?
– Ага.
– Любимую охотничью собаку Альпу помнишь?
– Смутно.
– А куда она потом девалась, знаешь? – Мазур вздохнул. – Съел её господин Арсеньев, когда заблудился. Выхода другого не было, всё равно померла бы с голодухи, а так хоть он добрёл до людей. Это я к тому, что собака была любимая, а означенная гадюка нам совершенно незнакома. Не сблюете…
И точно, не сблевали, сожрали, как миленькие. Следующие змеюки – Мазур с умыслом на другой день высматривал именно их – пошли уже гораздо легче. И все же троицу едва не вывернуло, когда Мазур, обнаружив на лугу массу кузнечиков, наловил их штук двадцать, оторвал головёнки, а на привале, оборвав и крылья, нанизал на прутики, поджарил и в сторонке съел. Нельзя сказать, что при этом он чавкал от удовольствия и облизывался, но кузнечики были – сплошной белок…
Два раза он слышал далеко в стороне шум вертолёта – похоже, большого, настоящего. Однажды-впереди, однажды – слева. И не собирался впадать по этому поводу в панику.
У Прохора нет под рукой не то что дивизии, а и роты. И вертолётов у него вряд ли много. Чтобы отыскать в тайге беглецов, потерявши след, потребуются усилия средненького военного округа. Прочёсывание – штука серьёзная, этого-то как раз ожидать не следует. И хитроумные датчики не помогут, будь их целый мешок. Потому что нужно ещё знать, куда их сбросить, и знать, куда послать свой единственный вертолёт. Мазур, будучи профессионалом, прекрасно помнил, что самая безнадёжная затея – вылавливать в густом лесу партизан. Неважно, в Белоруссии дело происходит, или в Малайзии. За американской армией во Вьетнаме стояла могучая, технически развитая держава, прилежно снабжавшая последними достижениями пытливой конструкторской мысли – и всё равно не помогло.
Правда, есть некоторые отличия. И уязвимые места.
Мазур и его слабосильная команда не партизаны. Прохор не знает, где они, зато заранее может просчитать, куда они идут. Строго на юг. К населённым местам. Вот это и есть Мазурова ахиллесова пята. Он ставил себя на место противника – благо не бином Ньютона предстояло решать и не египетскую клинопись разгадывать – и каждый раз, проникнувшись, просчитав и прикинув, возвращался к единственно возможной гипотезе.
Никто больше не будет за ними гнаться. Возможно, получившие чувствительный щелчок по носу охотнички и попытаются сесть на хвост, но сам хозяин неминуемо выберет тактику встречного поиска. Мобильные засады, вот что. Это аксиома, азбука. У Мазура нет карты, а они прекрасно знают эти места. И постараются поставить заслоны в местах наиболее вероятного появления.
Что ещё сделал бы Мазур на их месте? Держал под наблюдением все мало-мальски крупные населённые пункты, куда беглецы могут выйти. Особенно Пижман. Все дороги, ведущие с севера, проходят через Пижман. И пора бы уже подумать, как и где раздобыть одежонку, – в таком виде по Пижману будешь шлёпать до первого милиционера, не дальше. А милиционером этим не обязательно будет Паша Сомов. На месте Прохора… Вот именно, на месте Прохора Мазур обязательно завёл бы в Пижмане верных людей из облечённых достаточной властью – сразу же, едва начавши оборудовать охотничье угодье.
Два сезона подряд исчезают туристы, а никто пока не забеспокоился, иначе Мазуру непременно намекнули бы в родимой конторе, что он выбрал для отдыха не самые подходящие места…
– А это правда, что Арсеньев съел Альпу? – спросила Вика, поравнявшись с ним.
– Чистейшая, – сказал Мазур, старавшийся держаться с ней как можно душевнее и дружелюбнее (ибо собственный муж вновь стал откровенно воротить рыло). – Ну, ничего другого не оставалось.
– Может, он и Дерсу Узала съел? – бледно улыбнулась Вика. – С жуткой голодухи. А потом свалил все на разбойников?
– Хорошая версия, – ухмыльнулся Мазур, радуясь, что она ещё способна шутить – Дело тёмное… Кто их там знает, тайга все спишет… Эй!
Поддержал её под локоть – места пошли пересечённые и буреломные, сплошное скопище заросших лесом сопок: вверх-вниз, вверх-вниз… Почти не видно неба, почти забываешь, что такое идти по горизонтали одни подъёмы и спуски…
На сей раз они поднимались к вершине – Мазур усмотрел издали лысую, каменную макушку и хотел оглядеться оттуда.
– А почему вас жена назвала другой фамилией?
– А у меня их две, – сказал Мазур. – Одна от мамы, одна от папы. Пользуюсь той, что больше нравится, а в паспорте, конечно, другая…
– Смеётесь?
– И не думаю.
– Мазур – это от «мазурика»?
Вот зараза, все ещё пытается кокетничать. Мазур светски улыбнулся:
– От Мазуров. Жил такой народ на балтийском побережье, да и сейчас ещё доживает. Вроде поляков, только не совсем. Крутые были мужички, скажу с гордостью… Крестоносцы от них горючими слезами заливались. Так что упрямство у меня – наследственное…
Он поднял к глазам бинокль. Склон круто уходил вниз, впереди были те же надоевшие сопки, но они немного расступались, и левее начиналась вполне приличная падь с узеньким, извилистым ручьём посередине, уходившим в распадок. Высокая трава чуть колышется под южным ветерком, кое-где оранжевыми огоньками светятся последние жарки, таёжные тюльпаны, темнеет поваленное дерево…
– Слава те господи, – сказал Мазур. – Хоть по равнине пройдёмся…
Он ловко и быстро срубил ножом четыре молоденьких сосенки, очистил от веток. Опираясь на эти палки, цепочкой принялись спускаться. Справа протрещала крыльями взлетевшая стайка рябчиков, но сейчас было не до них, все внимание поглотил спуск – там и сям на поверхность вылезал голый камень, а чёртовы кроссовки неизвестной марки на нём отчаянно скользили. Хорошо ещё, не собирались пока разлезаться по швам, пошиты прочно, спасибо и на том…
Мазур остановился меж крайних деревьев. Автомат оттягивал плечо, знакомо, привычно, придавая бодрости. Медленно ползли секунды.
– Почему стоим? – спросила Ольга, опустив на землю свёрнутую в ком куртку с немудрящим багажом.
Мазур молчал. Медленно вытащил пачку и вопреки установленному для себя лимиту – сигарет осталось мало, следовало беречь – прихватил фильтр зубами.
Глубоко затянулся, выпустив дым через ноздри.
Ничуть не помогло. Он и сам не понимал, что с ним сейчас творилось. С равнины не доносилось ни звука, ярко сияло солнце, поблизости размеренно стучал по сухому стволу дятел. Здесь покой и безветрие, тишина и симметрия…
Никакой опасности не слышно и не видно. И все же он не мог идти вперёд, ни шагу не мог сделать. Что-то не пускало, таившееся в нём самом. Он не должен был спускаться туда, вот и всё.
На него уже поглядывали с недоумением. А он по-прежнему стоял, стиснув автомат, словно искал поддержки у своего привычного инструмента.
– Ну, мы идём? – сварливо бросил Егоршин.
Мазур даже не колебался – просто стоял столбом, прислушиваясь к себе.
К некоторому удивлению Мазура, доктор наутро держался с ним так, словно никакого разговора и не было, никакие подлости вслух не предлагались. Без особых церемоний слопал оставшуюся с вечера белку, вслух не ныл – хотя в глазах, если украдкой присмотреться, и затаилось нечто враждебное, как у злопамятной собаки, ждущей только случая, чтобы цапнуть.
Мазур ни о чём не напоминал, вообще помалкивал. Он не сомневался, что Егоршин ещё преподнесёт ему сюрпризы при первом же удобном случае – и был к этому готов. Профессионализм как раз и заключается в том, чтобы не находиться ежесекундно в напряжении и боевой готовности, а свыкнуться с мыслью: нападение может последовать в любую секунду. Не ждать опасности, а жить с нею, словно с окружавшим воздухом, который глотаешь автоматически, не отдавая команд каждому мускулу…
Хлеб они доели до крошечки. Две банки консервов Мазур отложил в неприкосновеннейший запас. Жили на белках и рябчиках – они тут были непуганые, подпускали совсем близко, даже когда Мазур подшибал одного стрелой, остальные перепархивали не так уж далеко и вновь садились. Однажды на рассвете под стрелу угодил глухарь – правда, старый и потому жёсткий, как подмётка. На неизвестной по имени мелкой речушке Мазуру повезло – вогнал стрелу в небольшого тайменя и ещё метров тридцать гнался по берегу за крепкой на рану рыбиной. Хорошо ещё, глубоко вошедшая первая стрела мешала ей плыть, и добить удалось быстро. Назавтра попалась парочка ежей – и часа три путешествовала с ними, завёрнутая в куртку. Потом, когда попался достаточно глубокий ручей, Мазур их скинул в воду, дождался, пока развернутся, и быстренько прикончил. Ради морального ободрения он, перед тем как подать на стол ежатину, напомнил о классическом герое Ярослава Гашека, уплетавшем ежей за обе щеки. Литературный пример вдохновил плохо, но кое-как ежей все же оприходовали.
Попадались ягоды. Попадались грибы, которые потом пекли на костре.
Короче, нельзя сказать, чтобы они были сытыми – Мазур видел, как помаленьку вваливаются у других щеки, а значит, примерно то же происходит и с его физиономией – но никто пока не собирался протягивать ноги. Худо-бедно можно было существовать. Августовская тайга с голоду подохнуть не даст, если руки прилажены к туловищу соответствующим концом.
Хуже с одеждой. Перепревшие носки разлезлись, и их пришлось выкинуть.
Костюмы из синтетики – для тайги одежда самая неподходящая, на жаре в них телу душно, а от ночного холодка защищают плоховато. Каждый вечер Мазур старательно мастерил подобие постели из кучи лапника, но всё равно утром начинался скрежет зубовный и колотун – с последним Мазур справлялся, безжалостно заставляя делать пробежки и зарядку. У Вики уже два раза сводило ноги судорогой, приходилось делать массаж. Как он ни журил, призывая к максимальной осторожности, то и дело кто-нибудь рвал одежду об острые сучки, и костюмы уже зияли прорехами в самых неожиданных местах.
Когда на второй день, после полудня, никак не удавалось подстрелить что-нибудь летающее или бегающее – плохой денёк выдался для охоты, бывает. Мазур, не колеблясь, пристукнул палкой подвернувшуюся на свою беду гадюку, аккуратно отхватил голову ножом, а остальное засунул Ольге в узел.
– Будем жарить? – тоскливо вздохнула она.
– Не варить же, не в чём, – сказал Мазур. – Ничего, вы уже ко всему привыкли. Бывает хуже. Ты, помнится, Арсеньева читала?
– Ага.
– Любимую охотничью собаку Альпу помнишь?
– Смутно.
– А куда она потом девалась, знаешь? – Мазур вздохнул. – Съел её господин Арсеньев, когда заблудился. Выхода другого не было, всё равно померла бы с голодухи, а так хоть он добрёл до людей. Это я к тому, что собака была любимая, а означенная гадюка нам совершенно незнакома. Не сблюете…
И точно, не сблевали, сожрали, как миленькие. Следующие змеюки – Мазур с умыслом на другой день высматривал именно их – пошли уже гораздо легче. И все же троицу едва не вывернуло, когда Мазур, обнаружив на лугу массу кузнечиков, наловил их штук двадцать, оторвал головёнки, а на привале, оборвав и крылья, нанизал на прутики, поджарил и в сторонке съел. Нельзя сказать, что при этом он чавкал от удовольствия и облизывался, но кузнечики были – сплошной белок…
Два раза он слышал далеко в стороне шум вертолёта – похоже, большого, настоящего. Однажды-впереди, однажды – слева. И не собирался впадать по этому поводу в панику.
У Прохора нет под рукой не то что дивизии, а и роты. И вертолётов у него вряд ли много. Чтобы отыскать в тайге беглецов, потерявши след, потребуются усилия средненького военного округа. Прочёсывание – штука серьёзная, этого-то как раз ожидать не следует. И хитроумные датчики не помогут, будь их целый мешок. Потому что нужно ещё знать, куда их сбросить, и знать, куда послать свой единственный вертолёт. Мазур, будучи профессионалом, прекрасно помнил, что самая безнадёжная затея – вылавливать в густом лесу партизан. Неважно, в Белоруссии дело происходит, или в Малайзии. За американской армией во Вьетнаме стояла могучая, технически развитая держава, прилежно снабжавшая последними достижениями пытливой конструкторской мысли – и всё равно не помогло.
Правда, есть некоторые отличия. И уязвимые места.
Мазур и его слабосильная команда не партизаны. Прохор не знает, где они, зато заранее может просчитать, куда они идут. Строго на юг. К населённым местам. Вот это и есть Мазурова ахиллесова пята. Он ставил себя на место противника – благо не бином Ньютона предстояло решать и не египетскую клинопись разгадывать – и каждый раз, проникнувшись, просчитав и прикинув, возвращался к единственно возможной гипотезе.
Никто больше не будет за ними гнаться. Возможно, получившие чувствительный щелчок по носу охотнички и попытаются сесть на хвост, но сам хозяин неминуемо выберет тактику встречного поиска. Мобильные засады, вот что. Это аксиома, азбука. У Мазура нет карты, а они прекрасно знают эти места. И постараются поставить заслоны в местах наиболее вероятного появления.
Что ещё сделал бы Мазур на их месте? Держал под наблюдением все мало-мальски крупные населённые пункты, куда беглецы могут выйти. Особенно Пижман. Все дороги, ведущие с севера, проходят через Пижман. И пора бы уже подумать, как и где раздобыть одежонку, – в таком виде по Пижману будешь шлёпать до первого милиционера, не дальше. А милиционером этим не обязательно будет Паша Сомов. На месте Прохора… Вот именно, на месте Прохора Мазур обязательно завёл бы в Пижмане верных людей из облечённых достаточной властью – сразу же, едва начавши оборудовать охотничье угодье.
Два сезона подряд исчезают туристы, а никто пока не забеспокоился, иначе Мазуру непременно намекнули бы в родимой конторе, что он выбрал для отдыха не самые подходящие места…
– А это правда, что Арсеньев съел Альпу? – спросила Вика, поравнявшись с ним.
– Чистейшая, – сказал Мазур, старавшийся держаться с ней как можно душевнее и дружелюбнее (ибо собственный муж вновь стал откровенно воротить рыло). – Ну, ничего другого не оставалось.
– Может, он и Дерсу Узала съел? – бледно улыбнулась Вика. – С жуткой голодухи. А потом свалил все на разбойников?
– Хорошая версия, – ухмыльнулся Мазур, радуясь, что она ещё способна шутить – Дело тёмное… Кто их там знает, тайга все спишет… Эй!
Поддержал её под локоть – места пошли пересечённые и буреломные, сплошное скопище заросших лесом сопок: вверх-вниз, вверх-вниз… Почти не видно неба, почти забываешь, что такое идти по горизонтали одни подъёмы и спуски…
На сей раз они поднимались к вершине – Мазур усмотрел издали лысую, каменную макушку и хотел оглядеться оттуда.
– А почему вас жена назвала другой фамилией?
– А у меня их две, – сказал Мазур. – Одна от мамы, одна от папы. Пользуюсь той, что больше нравится, а в паспорте, конечно, другая…
– Смеётесь?
– И не думаю.
– Мазур – это от «мазурика»?
Вот зараза, все ещё пытается кокетничать. Мазур светски улыбнулся:
– От Мазуров. Жил такой народ на балтийском побережье, да и сейчас ещё доживает. Вроде поляков, только не совсем. Крутые были мужички, скажу с гордостью… Крестоносцы от них горючими слезами заливались. Так что упрямство у меня – наследственное…
Он поднял к глазам бинокль. Склон круто уходил вниз, впереди были те же надоевшие сопки, но они немного расступались, и левее начиналась вполне приличная падь с узеньким, извилистым ручьём посередине, уходившим в распадок. Высокая трава чуть колышется под южным ветерком, кое-где оранжевыми огоньками светятся последние жарки, таёжные тюльпаны, темнеет поваленное дерево…
– Слава те господи, – сказал Мазур. – Хоть по равнине пройдёмся…
Он ловко и быстро срубил ножом четыре молоденьких сосенки, очистил от веток. Опираясь на эти палки, цепочкой принялись спускаться. Справа протрещала крыльями взлетевшая стайка рябчиков, но сейчас было не до них, все внимание поглотил спуск – там и сям на поверхность вылезал голый камень, а чёртовы кроссовки неизвестной марки на нём отчаянно скользили. Хорошо ещё, не собирались пока разлезаться по швам, пошиты прочно, спасибо и на том…
Мазур остановился меж крайних деревьев. Автомат оттягивал плечо, знакомо, привычно, придавая бодрости. Медленно ползли секунды.
– Почему стоим? – спросила Ольга, опустив на землю свёрнутую в ком куртку с немудрящим багажом.
Мазур молчал. Медленно вытащил пачку и вопреки установленному для себя лимиту – сигарет осталось мало, следовало беречь – прихватил фильтр зубами.
Глубоко затянулся, выпустив дым через ноздри.
Ничуть не помогло. Он и сам не понимал, что с ним сейчас творилось. С равнины не доносилось ни звука, ярко сияло солнце, поблизости размеренно стучал по сухому стволу дятел. Здесь покой и безветрие, тишина и симметрия…
Никакой опасности не слышно и не видно. И все же он не мог идти вперёд, ни шагу не мог сделать. Что-то не пускало, таившееся в нём самом. Он не должен был спускаться туда, вот и всё.
На него уже поглядывали с недоумением. А он по-прежнему стоял, стиснув автомат, словно искал поддержки у своего привычного инструмента.
– Ну, мы идём? – сварливо бросил Егоршин.
Мазур даже не колебался – просто стоял столбом, прислушиваясь к себе.