Дворецкая Елизавета. Стоячие камни (Корабль во фьорде - 1)

   Торбранд конунг положил руку ему на плечо и сильно сжал. Хродмар мгновенно унялся. Конунг смотрел в стену, глаза его застыли, как две льдинки.
   - Напрасно ты все же не привез сюда твою невесту. Может быть, ей удалось бы спасти и моего сына, как она спасла тебя. И тебе самому было бы проще - отныне между мной и Фрейвидом не может быть мира, - тихо сказал Торбранд. Но именно этого тихого, невыразительного голоса Торбранда Тролля враги его боялись больше, чем любых гневных криков. - И если хотя бы один из моих сыновей умрет, я превращу в дым и уголь все западное побережье Квиттинга. Ни одна из тамошних ведьм не уйдет от меня. Клянусь Тором и Мйольниром.
   За стеной сарая послышался скрип шагов по гальке, потом в дверь постучали.
   - Эй, ведьма! Ты там еще жива? - спросил голос Стейна Бровастого, одного из работников Прибрежного Дома. - Не вспомнила еще?
   - Я никогда ничего не забываю! - отрезала Хёр-Дис, отвечая разом на все вопросы. - А на твоем месте я бы села и постаралась вспомнить, как на прошлом Празднике Дис работник Торгнюра Совы бросил тебя носом в грязь. А ты, как видно, забыл, если не думаешь рассчитаться с ним. Ты уже достаточно долго ждал, чтобы твою месть не сочли рабской!*
   ______________
   * Имеется в виду известная пословица: "Только раб мстит сразу, а трус - никогда". Месть, свершенная не сразу, в запале чувства, а погодя, при более удобном случае, считалась более почетной.
   За дверью послышалось пыхтенье: Стейн переваривал обиду.
   - А больше-то тебе нечего сказать? - спросил он чуть погодя, вспомнив о поручении хозяина.
   - Отчего же? - с готовностью отозвалась Хёр-дис через дверь. - Еще я могу сказать, кому твоя жена шьет рубашки*, когда ты отвернешься. Сказать?
   ______________
   * Имеется в виду примета: шитье рубашки женщиной мужчине считалось показателем любовной связи между ними.
   Но работник махнул рукой и пошел назад в усадьбу доложить хёвдингу, что ведьма все еще упрямится. У нее десятый день упрямится. А огниво так и лежит там, куда ока его спрятала и где его никто не может кайтк. Огниво пытались искать с Чутким, и Хар, упрямый, как и его отец, до сих пор бродил с собакой по всем окрестным пригоркам. Но в эту затею Фрейвид не верил: Хёрдис уходила в своих одиноких прогулках даже за день пути от усадьбы, а может, и дальше. И хотя в дни исчезновения огнива она не отлучалась из дома надолго, обшарить все ее потайные местечки не смог бы даже сам пес Гарм*.
   Убедившись, что противник и на этот раз с позором отступил, Хёрдис села на землю, прислонясь спиной к стене. В этом месте она успела просидеть ямку. Тихо шипя от злости, Хёрдис колотила кулаком по мягкой земле. Фрейвид избрал для нее подходящее наказание: неволя досаждала ей хуже всего на свете. Десять дней она сидела в лодочном сарае, ни разу не увидев дневного света. Все существо ее рвалось на волю, к морю и ветру, к сосновому склону и прибрежным камням, к блестящей мокрой гальке и солоновато-душистому запаху высохших водорослей. Море было совсем близко, в двух десятках шагов; невидимое, но хорошо слышное, оно день и ночь дразнило Хёрдис своим гулом, ропотом, шелестом - голосом силы и свободы, всего того, чего Хёрдис была лишена. Взаперти ей было нечем дышать, и нередко ей хотелось выть по-волчьи от бессильной томительной ярости. Нет, она сойдет с ума, если не выберется отсюда! Но упрямство было в ней пока еще сильнее, чем даже жажда свободы. Она решила нипочем не отдавать отцу огниво, из-за которого ее сюда посадили, и вот уже десять дней держалась.
   Сквозь тонкие щели в стене Хёрдис видела, что уже темнеет. Вскоре в углу что-то завозилось. Хёрдис вскочила на ноги и подбежала к стене. За стеной слышалось знакомое тонкое поскуливание.
   - Серый! - радостно шептала Хёрдис, встав на колени. - Ты принес чего-нибудь?
   Она просунула руку в узкую ямку, которую Серый раскопал за две перзые ночи. Лодочный сарай стоял на камне, поэтому подрыть глубже псу не удалось, но рука Хёрдис проходила. В яме по ту сторону стены ее пальцы наткнулись сначала на мокрый нос и горячий язык Серого, потом коснулись шершавого, сухого куска хлеба. Хёрдис вытащила его из дыры, отерла землю подолом платья и жадно впилась зубами в добычу. Фрейвид велел ее не кормить, пока она не "вспомнит", куда запрятала огниво. Но Серый неизменно каждую ночь приносил хозяйке то кусок хлеба, то сыр, то селедку с горохом или овсянкой в брюшке, то даже мясо. Должно быть, ему стоило немалых усилий не съесть добычу самому, но он оказался настоящим другом.
   - Посмотрим, кто кого переупрямит! - бормотала Хёрдис, с трудом прожевывая сухой хлеб.
   В ее распоряжении была целая бочка с водой, но вода застоялась и пить ее можно было только зажав пальцами нос. Но даже зто не могло заставить Хёрдис сдаться. Упрямства в пей хватило бы на настоящую великаншу.
   Неизвестно, стала бы она есть то, что приносил ей Серый, если бы знала, что хлеб к сыр ему в зубы вкладывают руки Ингвильды. Но Серый не рассказывал ей, где берет свою добычу, и Хёрдис полна была решимости упрямиться до конца...
   - Опять ничего? - спросил Фрейвид, по лицу Стейна поняв, с чем тот пришел. А именно - ни с чем.
   Работник уныло кивнул. Подробности ответа Хёрдис, касавшиеся его самого, он предпочел оставить при себе. Подобная неприятность случилась не с ним одним. Зловредная ведьма, как оказалось, о каждом в усадьбе знает какую-нибудь гадость, и каждый пришедший к ней слышал о себе и своих близких кое-что любопытное, но малоприятное. Уже не в одной голове зародилась мысль о "случайном" пожаре в лодочном сарае, и руки обиженных ведьмой обитателей Прибрежного Дома удерживал только страх перед Фрейвидом хёвдингом. Ведь он так и не получил назад свое огниво, а значит, ведьме еще не пора умирать.
   На одиннадцатый день к лодочному сараю явился сам Фрейвид хёвдинг.
   - Эй, Хёрдис! - крикнул он. - Скажи мне что-нибудь учтивое и почтительное, чтобы я знал, что ты еще жива.
   - Ничего я тебе не скажу! - злобно огрызнулась из сарая ведьма. Мучайся!
   Фрейвид удовлетворенно кивнул. Асольв подтолкнул Ингвильду локтем. Они пришли вместе с отцом, но их Фрейвид оставил поодаль, на сосновом склоне, чтобы они не слышали его беседы с Хёрдис.
   - Если я хоть немного тебя знаю, тебе не нравится сидеть взаперти, продолжал Фрейвид.
   - Очень даже нравится! - тут же отозвалась непочтительная дочь. Никогда раньше меня таг; часто не спрашивали, здорова ли я и не скучаю ли. Когда еще такого дождешься?
   - Но все же мне думается, что ты предпочла бы бегать со своим псом по холмам и лесам, - сказал Фрейвид. - Кстати, тут заезжал Торгнюр Сова и предлагал купить Серого. Сказал, что ему нужен хороший пес - сторожить ночью двор, а то рядом в лесу завелся какой-то беглый раб и пытается залезть во двор поживиться чем-нибудь. Как ты думаешь, сколько стоит запросить за твоего бездельника?
   Хёрдис не ответила, и Фрейвид еще раз кивнул сам себе.
   - Я бы на твоем месте тоже помалкивал, - продолжал он. - Если бы знал, что буду жить ровно столько, сколько буду молчать. Но ведь можно повернуть и все наоборот. Давай условимся: ты отдаешь мне огниво, а я забуду о том, что мои гости фьялли просили тебя утопить. Как тебе это нравится?
   - Я подумаю, - важно ответила Хёрдис.
   На самом деле она не поверила ни одному слову. Она достаточно хорошо знала своего отца. Если он собирается нарушить слово, данное фьяллям, то обещание, данное ей, будет стоить не дороже морской пены.
   - Подумай, подумай, - добродушно согласился Фрейвид. - Торгнюр обещал завтра-послезавтра заглянуть еще раз, вот тогда и я опять к тебе зайду. А ты подумай.
   И Фрейвид, вполне довольный состоявшейся беседой, зашагал от моря вверх по Сосновой горе. Он был достаточно умен, чтобы связать упрямство Хёрдис с многочисленными следами Серого вокруг сарая. Иной глупец приказал бы немедленно засыпать ямку, отлично видную под стеной, и привалить камнем, но Фрейвид не был глупцом. Он не хотел, чтобы ведьма умерла от голода раньше, чем отдаст огниво. А она охотнее умрет, чем отдаст. Сам Фрейвид поступил бы точно так же, а негодная дочь, как ни обидно, уродилась нравом в него.
   Ингвильда и Асольв ждали отца, сидя на мшистых камнях у тропы.
   - Она думает! - ответил Фрейвид на их вопросительные взгляды.
   - А мы думаем вот что, - сказал Асольв и для бодрости оглянулся на сестру. - Может быть, все же мне съездить в Тюрсхейм? Хёрдис может упрямиться очень долго. А огниво нам нужно. Мало ли что может случиться...
   Ингвильда кивнула в знак согласия. Она знала о замысле отца продать Серого, а раз так, то тогда носить хлеб Хёрдис придется ей самой. И тявкать по-собачьи за стеной сарая - а ке то Колдунья еще откажется брать еду.
   - А еще можно спросить у Большого Тюленя, - предложила Ингвильда. Может быть, так будет дажелучше. Он-то знает, куда Хёрдис спрятала огниво.
   - Большой Тюлень? - Фрейвид был озадачен и далее остановился посередине узкой тропы. - Но как с ним разговаривать? Кто-нибудь когда-нибудь видел его в человеческом облике?
   - Нет, но бабушка... Помнишь, однажды она спрашивала у него, стоит ли тебе идти с конунгом в поход на вандров? В тот самый, из которого вернулся один корабль из десяти? Она тогда принесла жертвы Тюленьему Камню, потом вынула руну, и это оказалась руна "хагаль". Может быть, нам стоит попробовать и теперь?
   - Может быть, и стоит, - задумчиво поглаживая бороду, отозвался Фрейзид. - Может быть, и стоит...
   Эта мысль неожиданно понравилась ему. С духом побережья Фрейвид жил в ладу и не так опасался его, как Сиггейра из святилища Тюрсхейм.
   - Но кто будет говорить с ним? - спросил он. - Если уж ты это придумала, то ты это и сделаешь.
   - Ой, нет! - Ингвильда испугалась. - Я думала, ты сам...
   - А я думаю, что это дело как раз для тебя! Теперь тебе это по силам.
   - Ты справишься! - бодро уверил ее Асольз и дружески пожал плечо сестры. Сыну рабыни казалось, что благородная кровь сама по себе одолеет все преграды. - Вспомни, ведь ты же справилась с "гки-лой смертью"!
   Ингвильда растерянно улыбнулась з ответ и подавила печальный вздох. Теперь даже самые страшные дни разгула "гнилой смерти" представлялись ей прекрасными, потому что тогда здесь был Хрод-мар. Ингвильда жалела, что тогда не умела оценить своего счастья, как оценила его теперь, когда от Хрод-мapa ей остались только воспоминания и золотой перстень, который он подарил ей возле "смотрельно-го камня" и который ей приходилось прятать от отца. Мать утешала ее, говорила, что скоро она успокоится и заживет как прежде, как до встречи с фьяллями, мирно и счастливо. Ингвильда была благодарна ей за сочувствие, но знала, что возврата к прежней жизни для нее не будет уже никогда. Теперь она могла быть счастлива только совсем новым счастьем - с Хродмаром. Раньше она была сама по себе, а теперь стала половинкой разорванного целого. Покой и счастье вернутся к ней только с Хродмаром сыном Кари из Фьялленланда.
   Вот только время для нее совсем не двигалось и возвращение Хродмара оставалось где-то далеко-далеко. Мир потускнел и погас, как будто лето разом кончилось и пришла зима. Все прежние занятия казались скучными и постылыми. Стараясь побороть тоску, Ингвильда лихорадочно хваталась за любую работу, лишь бы заняться чем-то. Но занятыми оказывались только руки, а сердце и мысли были далеко - в земле фьяллей, в далеком Аскефьорде, которого она никогда не видела. Ингвильда представляла его себе только по рассказам Хродмара, но ей приятно было воображать Аскефьорд, усадьбу конунга, Бьёрндален - так и сам Хродмар казался ей ближе. Все, что так или иначе было связано с племенем фьяллей, стало вызывать в ней особенное любопытство; амулет в виде "молота Тора" стал казаться как-то по-особому близким, и даже сам Рыжебородый Ас, покровитель Фьялленланда, теперь выглядел в ее глазах гораздо привлекательнее, чек прежде.
   Далеко-далеко внизу, у подножия Тюленьего Камня, шумно плескалось море. Ингвильде казалось, что она стоит на самом краю земли и под ногами у Нее начинаются темные и страшные Нижние Миры. Должно быть, так оно и есть Тюлений Камень принадлежит уже не людям, а духу побережья, служит границей между миром людей и незримыми мирами.
   - Все готово! - услышала Ингвильда голос отца.
   Фрейвид стоял позади нее с большим жертвенным ножом в руках, возле него на скале лежала черная коза со связанными ногами, одна из лучших в усадьбе. Провожавшие их рабы отошли подальше, даже Асольв попятился. Его дело маленькое - какой заклинатель духов из сына рабыни!
   Ингвильде же было некуда отступать. Стараясь собраться с духом, она сделала робкий шаг ближе к краю каменистого обрыва. Море зашумело сильнее, она ясно слышала, как бешеные волны над омутом, не спящие даже в самую тихую погоду, беснуются и бьются под скалой, рвутся влезть на Тюлений Камень, но бессильно скатываются назад. Ингвильда чувствовала на коже легкие соленые брызги, на огромной глади моря играли блики, и казалось, что кто-то невидимый следит оттуда за тобой, но поймать неуловимый взгляд морского великана не удавалось, То ощущение близости иных миров, которое наполняло Хёрдис силой, Ингвильду пугало. Перед ней лежало море, а в его глубине жило какое-то огромное живое существо. Она его не видела, но ощущала его присутствие, и это было еще страшнее.
   Фрейвид требовательно взмахнул рукой, приказывая ей начинать. Ингвильда набрала в грудь побольше воздуха, протянула руки к шумящей пучине и громко запела. Невольно она старалась подражать пронзительному голосу Хёрдис, но сама слышала, что получается плохо,
   К тебе мы взываем,
   житель пучины,
   Тюленя зовет
   Фрейвид Огниво!
   Слышишь ли нас,
   дух побережья?
   Весь вчерашний вечер Ингвильда ломала голову, сочиняя эти строки. Заклинание вышло не слишком складным, но все же это были стихи, и дух побережья должен будет к ним прислушаться. Чем лучшe сложено заклинание, чем более умело пропето, тем больше его сила и крепче власть человека над духами. Именно за это вожди Морского Пути ценят хороших скальдов не меньше, чем хороших воинов. Но У Фрейвида не было своего скальда, и сам он сочинять стихов не умел. Как говорил Властелин ратей*, бедный не совсем обездолен судьбой, а богатый не всем одарен.
   Пропев первую, вызывающую строфу, Ингвильда замолчала, с трепетом прислушиваясь к голосу моря. Волны под Тюленьим Камнем взметнулись выше, упругий прохладный поток воздуха взлетел и ударил в лицо Ингвильде. Она полной грудью вдохнула солоноватую свежесть, и вдруг ей стало легко: хозяин побережья услышал ее. И она запела дальше: после вызывающей строфы следовало рассказать духу о своей беде.
   Беда приключилась
   в Доме Прибрежном:
   огниво чудесное
   исчезло из рода.
   Помощи просит
   Фрейвид у моря.
   Где нам искать
   сокровище предков?
   Фрейвид живо кивнул Асольву и склонился над козой. Вдвоем отец и сын подтащили козу к самому краю обрыва. Фрейвид одним ударом перерезал козе горло, поток горячей крови заструился вниз по Камню, навстречу жадным волнам. Казалось, они дерутся за добычу, как стая голодных собак.
   Жертву прими
   и вести подай нам:
   будет ли найден
   огнеподатель,
   или лишились
   сокровища Смидмнги?
   Море забурлило, волны перед Тюленьим Камнем расходились все сильнее и шире. Это был добрый знак. Фрейвид и Асольв поспешно подняли тушу козы и сбросили ее в волны. А Ингвильда запела снова:
   Беда и другая
   в доме открылась:
   вырастил род
   злобную ведьму;
   умеет злодейка
   болезни наслать.
   Подай нам совет,
   сельди властитель,
   правду открой
   молящим у Камня:
   должно ли ведьму
   смерти предать?
   Опустив окровавленные руки, Фрейвид и Асольв смотрели в море. А волны кипели все сильнее; на всем пространстве, видном глазу с Тюленьего Камня, поднялась настоящая буря, но небо над пляшущими волнами оставалось спокойным - их привела в движение не сила ветра с небес, а иная мощь, скрытая в самой обители Эгира. И вдруг прямо перед Камнем в волнах проступило что-то темное. Ингвильда вскрикнула: из воды показалась огромная, размером с быка, голова серо-черного тюленя. Даже Фрейвид охнул и отступил дальше от края обрыва: впервые от видел духа побережья своими глазами. А Большой Тюлень лишь несколько мгновений смотрел на людей огромными желтыми глазами, а потом медленно скрылся. От головы его пошла широкая волна, с яростью устремилась на берег, лизнула Камень, так что стоящих на его вершине людей осыпало холодными брызгами. Вода налетела на песчаные отмели по бокам Камня, зашипела, как сама Мировая Змея.
   - Бросай! - пересиливая священный ужас, хрипло закричал Фрейвид дочери, - Скорее бросай!
   Ингвильда поспешно шагнула к белому платку, заранее расстеленному на гладком камне, и, зажмурившись, бросила на него пучок тонких рябиновых веточек, который все это время держала в руке. Веточек было двадцать четыре, и на каждой она своими руками вырезала маленький рунический знак. Прутья рассыпались; Ингвильда встала на колени и торопливо, наугад, взяла три из них и отложила в сторону в строгом порядке: первый, второй, третий.
   - Смотри, что там! - подталкивал ее Фрейвид. Ингвильда еще немного подождала, закрыв лицо
   руками и стараясь успокоиться. Она знала значение рун, ко впервые в жизни ей самой приходилось гадать, и никто не должен был помогать ей в истолковании. От волнения мысли разбегались, стройные знания рассыпались в бесполезные осколки. Стараясь сосредоточиться, Икгвильда мысленно рисовала перед собой три Хуг-руны, которые проясняют разум и облегчают правильное понимание: "вуньо", "суль", "даг". На темном поле закрытых глаз три руны Мысли горели ярким огненным цветом, но Ингвильда так тревожилась и волновалась, что никак не могла решиться взглянуть на свои три прута. Что сказали ей боги? И поймет ли она их предсказание? А вдруг все окажется противоречиво, запутанно?
   Но отец ждал, и ей пришлось пересилить свое волнение. Ингвильда взяла тот прут, который вынула первым. "Науд". Не слишком хорошо для начала. И не самый обнадеживающий ответ на заданные вопросы.
   - Что это значит? - несмело спросил Асольв, которого не учили рунам.
   - Это значит... - Ингвильда не решалась говорить, словно отец мог ее саму счесть виноватой в таком нерадостном предсказании. - Это "науд". Боги говорят, что для нас сейчас не самое удачное время. Нас ждут неудачи. И многое может измениться, выйти совсем не так, как мы задумали.
   - Значит, мы не найдем...
   - Посмотри, что говорит вторая руна! - потребовал Фрейвид, Он нахмурился, но не терял надежды.
   - "Хагаль"! - Ингвильда взяла второй прут, глянула на него и испуганно вскинула глаза на отца. Именно эту руну когда-то вынула Сигнехильда Мудрая перед неудачным походом. - События сильнее нас! Нас ждут грозы и бури!
   Фрейвид промолчал, и Ингвильда сама скорее схватила третий прут, ожидая от богов хоть какого-нибудь совета. На нее глянула одинокая прямая черта руны "иса". Она могла нести только один совет: не упрямься и жди, проявляй терпение. Любые старания сейчас бесполезны, ты все равно ничего не добьешься.
   - Не такого я ждал от богов! - Фрейвид с досадой встряхнул руками, на которых сохла жертвенная кровь, Ему казалось, что боги обманули его, з обмен на такую хорошую жертву всучив такие дурные предсказания.
   - Боги предупреждают нас! - ответила Ингвильда. Ее страх перед гневом богов был сильнее робости перед отцом. - Если мы не поймем, что сейчас судьба сильнее нас, и сами полезем грудью на копье - выйдет еще хуже, чем могло бы. Мы должны быть благодарны и за такое предсказание.
   - От моей матери я получал предсказания получше! - так же досадливо отозвался хёвдинг и пошел прочь.
   Асольв посмотрел на Ингвильду и развел руками. Ее нельзя было винить в обещанных богами неудачах, но ей самой было неуютно. Казалось, окажись на ее месте бабушка Сигнехильда, предсказания были бы благоприятнее. Но что тут можно поделать? Бабушкины руны, как и следовало, были положены с нею на погребальный костер, а у ее внучки был свой дар и совсем иная, своя судьба.
   - Раз уж мы просили совета у Тюленя, так придется его принять! - сказал Асольв, глядя в спину уходящего отца. - А не то он разгневается.
   Фрейвид не обернулся. Он уже заподозрил, в чем причина неудачных предсказаний. Всем известно, что Хёрдис хорошо ладит с духом побережья. Должно быть, тот взял ее под свою защиту. Попробуй теперь обидеть ее - и море смоет Прибрежный Дом. Ведь именно этим она грозила в тот вечер, когда ее схватили?
   Пламя взвилось высоко, с гулом и треском, словно захлопнулись огромные ворота. Искры разлетались за десять шагов от высокого кострища, огонь бушевал, свирепый и жадный, и его яростные отблески дрожали в глазах Торбранда конунга. Изредка под порывами морского ветра в бушующем кусте пламени проступали черные очертания погребальной ладьи со светящимися огненным светом щелями и отверстиями для весел, но это уже были останки не существовавшего более. Давно сгорел шатер из цветной шерсти, воздвигнутый на корме ладьи, исчезли весла, предназначенные плыть по огненному морю, и само пламя расцвело пышным парусом на мачте.
   - Хорошо горит, - почти неслышно обронил кто-то позади конунга. Похоже, это был Кари ярл.
   Торбранд конунг не обернулся. Губы его были плотно сжаты, взгляд светлых глаз застыл, и даже пламя погребального костра, отражаясь в его глазах, не могло растопить этого льда. Лицо конунга было неподвижно, и только эта неестественная неподвижность позволяла понять, как много он потерял. Огненные ворота иного мира закрылись за кюной Бломменатт и обоими сыновьями, Тормундом и Торгейром. Всего несколько дней назад Торбранд конунг имел семью и верил, что род его прочно держит кремневый молот, знак власти конунгов Фьялленланда. И вот он остался один. "Гнилая смерть" за несколько Дней сделала его одиноким.
   На поминальном пиру в гриднице Ясеневого Двора было малолюдно - "гнилая смерть" заставляла всех держаться подальше, жечь можжевельник, Приносить жертвы богам и дисам*. Возле конунга остались только те, кто уже перенес "гнилую смерть" или мог пересилить страх перед ней. В Аскефьорде было немало больных; пожалуй, ни одного дома не миновала болезнь, не щадя даже самых знатных. У Хравна хёльда в Пологом Холме болел младший сын, в Висячей Скале слегла фру Адальтруд, жена Коль-бейна ярла, а свою дочь Эренгерду, первую красавицу Аскефьорда, они отослали прочь, к дальней родне. Даже неутомимая фру Стейнвёр, до последних мгновений не отходившая от кюны, приболела немного, но страшные серые пузырьки, при виде которых Хродмар похолодел от ужаса, неожиданно быстро исчезли, и через несколько дней фру Стейнвёр уже-снова хлопотала по дому. На этот раз "гнилая смерть" удовольствовалась малыми жертвами - во всем фьорде умерло только шесть человек, а большинство заболевших вскоре стали поправляться. Но Хель взяла самое ценное. По дворам шептали, что сыновья конунга стали жертвой за всех. В Аскефьорде поселилось смятение: теперь у Торбранда конунга не стало прямых наследников. К Хравну хёльду, который был родичем конунга по отцовской линии, очень часто приходили с преувеличенным вниманием осведомиться о здоровье сына; отцы взрослых дочерей задумывались. Но по лицу самого Торбранда конунга никак нельзя было прочитать, что он думает о будущем своего рода.
   Ярлы и хирдманы поднимали кубки в память кюны и ее сыновей, а Торбранд конунг молчал. Он почти не слушал говоривших. Только когда с места поднялся Хродмар, конунг чуть повернул голову в его сторону. Со дня появления в Аскефьорде "гнилой смерти" Хродмар был угрюм и неразговорчив. В душе он себя самого считал виноватым в несчастье - если бы он сумел тогда, в Прибрежном Доме, настоять на немедленной смерти ведьмы, то сейчас она уже никому не причинила бы вреда.
   - Я знаю ведьму, которая повинна в нашем несчастье, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы наказать ее, - объявил Хродмар, поднимая кубок. В голосе его звучала мрачная решимость, но в душе появились проблески облегчения: представляя свою месть уже свершившейся, он мог вздохнуть свобод-нее. Пусть Один и Тор будут свидетелями моего обета.
   Торбранд конунг не сказал ни слова, но едва заметно кивнул. Ему понравился обет, в котором он слышал не пустое бахвальство. Квиттингская ведьма доказала свою силу, а злое колдовство может одолеть не всякий меч.
   Хродмар поймал взгляд конунга, спокойный даже в этих печальных обстоятельствах. Свою потерю Торбранд осознавал, а необходимость мести была безусловна, и ее даже не стоило обсуждать. Он был бы оскорблен, если бы кто-то усомнился в его намерениях.
   Когда Хродмар выходил из ворот Ясеневого Двора, его догнал Асвальд, сын Кольбейна ярла из Висячей Скалы.
   - Что ты такой мрачный, Хродмар ярл? - насмешливо спросил Асвальд. - Я и не знал, что ты так любил свою тетку Бломменатт.
   Хродмар оглянулся на Асвальда и резко высвободил плечо из-под его ладони. Асвальд насмешливо улыбался, его большие зеленоватые глаза поблескивали при свете полной луны, как у кошки. Хродмар и Асвальд были ровесниками и оба принадлежали к родам "стражей причалов". Соперничество отцов передалось и сыновьям. После того как Хродмар получил "Кленовый Дракон", Кольбейн ярл и все его родичи почти не разговаривали с хозяевами Бьёрн-далена, считая себя обиженными, но Асвальд составлял исключение: новое лицо Хродмара его чрезвычайно радовало и в последнее время он выказывал бывшему Щеголю всяческое расположение. Однако Хродмар слишком хорошо его знал, чтобы верить этому.
   - Всякий крепок своим родом, - только и ответил он. - И кто не жалеет о ранней смерти родичей, не дождется и сожалений о себе. Знаешь, у говорлинов есть пословица: кто плачет на чужом погребении, тот дает слезы в долг.