Дворецкая Елизавета. Стоячие камни (Корабль во фьорде - 1)

   Фру Альмвейг хотела кое-что сказать мужу, но передумала и лишь сердито вздохнула, отвернувшись.
   Не надо было заводить побочных детей, тогда все наследство, и зримое, и незримое, досталось бы детям законным! Фру Альмвейг мало радовало то, что в ее доме живет еще трое детей Фрейвида, рожденных от рабынь. Мать Хёрдис, Йорейду, Фрейвид отпустил на свободу, когда в нее влюбился один проезжий торговец с восточного побережья. Говорили, что она его просто приворожила; как бы то ни было, она вышла замуж и уехала. Хёрдис тогда было всего восемь лет, однако новый муж Йорейды отказался взять ее с собой. И домочадцы Фрейвида поговаривали, что тот человек знал, что делал.
   В углу девичьей стоял на резной подставке старинный ларь, окованный бронзовыми полосами с причудливым узором. Давным-давно, лет сто назад, прадед Фрейвида, Ингард Говорящий Плащ, привез его как добычу из чудесной страны Эринн, что на далеких западных островах. Ингарда прозвали Говорящим Плащом, потому что его плащ имел волшебное свойство - перед каждой битвой он произносил стихи, в которых предупреждал о ее исходе. Над этим рассказом часто смеялись - где же видано, чтобы плащ складывал стихи! И хороши же были эти стихи, должно быть! Но чудесный плащ не раз спасал прадеду жизнь, а наделила его этим свойством сестра Ингарда, колдунья, владевшая в свое время родовым огнивом. Сестре Ингард и подарил добытый ларец. На дне ларца рунами его же рукой была выбита надпись: "Сей ларец принадлежит Ингигейде Мудрой". Потом он перешел по наследству к матери Фрейвида, Сигнехильде, тоже прозванной Мудрой. Она не принадлежала по крови к роду из Кремнистого Склона, но обладала большими знаниями и далеко славилась как искусная лекарка и ворожея. В этом ларе она хранила свои руны и целебные травы, и на его крышке изнутри были вырезаны три Целящие руны: "кано", "перт" и "инг".
   Руны леса познай, коль лекарем хочешь ты стать
   И ведать разные раны.
   На лыке их режь и на листьях ствола,
   Что вытянул ветви к востоку,
   вспоминала Ингвильда речи мудрой валькирии, наставлявшей Сигурда в рунической мудрости. С самого детства Ингвильды Сигнехильда понемногу обучала понятливую и прилежную внучку, часто брала ее с собой, если ее звали к больному куда-то далеко. После ее смерти Ингвильда иной раз оказывала помощь, но несмело и редко, не слишком веря в свои силы. Ведь одних трав мало. Еще нужно уметь правильно выбрать и вырезать руны, правильно составить заклятье, способное прогнать болезнь. Если ошибешься, то сделаешь хуже. Поэтому до сих пор Ингвильда бралась лечить только самые легкие болезни.
   Отперев замок, Ингвильда подняла крышку, вдохнула крепкую смесь запахов. В ее памяти этот запах так прочно был связан с образом бабушки, что Ингвильда невольно оглянулась - вдруг показалось, что сама Сигнехильда Мудрая встала у нее за плечом. Ах, если бы она и правда стояла сейчас здесь! Ингвильда закрыла глаза и как наяву увидела бабушку - еще не старую на вид, далекую от дряхлости, бодрую женщину с рыжими бровями, как у Фрейвида, с живыми светло-карими глазами и тонкими морщинками у внешних уголков век. Бабушка всегда смотрела бодро и верила в свои силы. Ей удавалось вылечить и от "гнилой смерти", хотя от этой болезни чаще умирают, чем выздоравливают. Сама Ингвильда видела больных "гнилой смертью" только один раз - семь лет назад, когда какие-то торговцы занесли эту болезнь на Острый мыс. Как раз было время тинга, но все в ужасе разъехались, и только Сигнехильде Мудрой удалось остановить заразу. Ингвильде тогда было всего одиннадцать лет, но в ее память врезались гнойные язвы, покрывавшие больных с головы до ног. Можно присыпать их мелким порошком сухой травы аира. Можно приложить примочки с отваром багульника и маслом. Порошок сухой травы чистотела можно растереть с маслом и медом. Земляника!
   - Эй! -| Ингвильда обернулась к двум девушкам-служанкам. шептавшимся в углу. - Идите в лес и нарвите побольше земляничных листьев. Там в Копейной долине много земляники.
   Девушки испуганно посмотрели на нее, боясь, что она пошлет их к больным. Выпроводив их, Ингвильда снова принялась разбирать травы. "Березовые почки очищают кровь! - шептал ей голос бабушки. - А цветы боярышника укрепляют сердце". А при нарывах в горле бабушка велела полоскать отваром дубовой коры. И все это ей сейчас пригодится. Ингвильда раскладывала на коленях и на скамье возле себя душистые мешочки, и знакомые благодетельные запахи придавали ей уверенности.
   В девичью заглянул ее сводный брат Асольв.
   - Не боишься? - спросил он, увидев, чем она занята. - Вижу, ты и правда собираешь к тем фьяллям. Может, все же обойдутся без тебя?
   Асольв был добрым парнем, он любил Ингвиль-ду и боялся за нее.
   -| Боюсь, - честно призналась она. - Если бы была бабушка! Я боюсь сделать что-нибудь не так - выйдет еще хуже.
   - Конечно, ты не богиня Эйр* и можешь ошибиться, - спокойно согласился Асольв. - Но если ты ничего не будешь делать, они точно перемрут. Так что попробуй, раз уж тебе их жаль, - хуже не будет. Это, понимаешь, тот случай, когда хуже некуда. Мне так кажется.
   При всей своей простоте это рассуждение вдруг успокоило Ингвильду. В самом деле - куда уж хуже!
   - Асольв! - спохватившись, крикнула она брату, уже шагнувшему за порог девичьей. Асольв вернулся. - Найди большую шкуру или плотное одеяло и пошли с кем-нибудь на отмель. Нужно будет завесить вход в землянку. Ну, хотя бы старый парус. Больные "гнилой смертью" не выносят света.
   Асольв ушел, вслед за ним и сама Ингвильда отправилась на берег. Землянка была почти готова, одни рабы покрывали ее шатром, взятым с "Тюленя", другие тащили из близкого леса охапки мха и веток для лежанок. Корабль вытащили на берег, перенесли на песок тех фьяллей, кто уже не мог держаться на ногах. Из пятидесяти четырех хирдманов Модольва таких набралось не меньше тридцати. И хуже всех было Хродмару. Он даже не заметил перемещения с корабля в землянку, лишь глухо стонал при каждом шаге рабов, которые его несли, - любое движение причиняло ему боль.
   Модольв Золотая Пряжка беспокойно расхаживал по песку взад-вперед. Увидев Ингвильду, он удивленно вскинул седые брови.
   - Ты снова здесь, липа льна! - воскликнул он. - Не думал я еще раз увидеть тебя! Как же хёвдинг позволил тебе прийти? Разве у него очень много дочерей?
   - Я принесла травы твоим людям, - сказала Ингвильда, показав на мешок в руках раба у себя за спиной. - Ты что-нибудь понимаешь в лечении?
   - Я воин, а не знахарка! Не знаю, как заведено у вас, а у нас во Фьялленланде зто считается женским делом!
   - Значит, ты лечить не умеешь, - спокойно согласилась Ингвильда. - А я кое-что умею, хотя и не очень много. Так кто из нас двоих здесь больше на месте?
   - Ради моего племянника я сделаю все, что угодно, - с мрачной решимостью заявил Модольв. - Даже оденусь в женское платье, как Тор в стране великанов, и стану распевать заклятья!
   Ингвильда представила пузатого бородача Модольва в женском платье; ей стало смешно, но из уважения к его беде она сдержала улыбку и спросила:
   - У тебя здесь племянник?
   - Ну да. Ты видела его. Это у него ты нашла на руках сыпь.
   - Ведь это не первая сыпь? Несколько дней назад она тоже была?
   - Да, но потом прошла. Мы думали, что...
   - Вы думали, что он выздоровел. При "гнилой смерти" так и бывает. И сыпь была не у него одного?
   - Нет. У многих. И сейчас у многих есть.
   - Значит, приготовься к испытанию, Модольв ярл. Скоро из твоей дружины мало кто останется на ногах.
   Модольв посмотрел на Ингвильду без особой теплоты - мало кто поблагодарит за подобное предсказанье.
   И она оказалась права. Через три дня из пятидесяти четырех хирдманов на ногах осталось не больше пятнадцати. Маленькие пятнышки на лице Хродмара за два дня увеличились, потемнели и превратились в пузыри размером с горошину, налитые мутно-серой жидкостью. Каждый пузырь был обведен красным ободком и имел маленькую впадинку в середине. Сначала они появились на лице и на руках, но быстро расползлись по телу, по ногам. К этому времени такие жз пузыри высыпали на коже у других фьяллей. Им было больно говорить, трудно дышать, они почти ничего не ели, так как глотать было очень больно. Ингвкльда велела варить им жидкую кашу из толченого ячменя, делать жидкий творог, которым товарищи кормили больных с ложки. Для смягчения боли Ингвильда сама вливала им в рот тщательно отмеренные капли отвара багульника, заставляла полоскать горло отваром дубовой коры. Это немного помогало, но все же "гнилая смерть" причиняла немало страданий. По изуродованным лицам мужчин ползли слезы, и они с трудом отворачивались от входа в землянку, не вынося даже слабого света.
   Племянник Модольва, заболевший первым, первым проходил страшную дорогу. На пятый день у него усилился жар, вся кожа покраснела и натянулась, так что каждое движение причиняло сильную боль. Глаза его налились кровью, веки опухли
   Ингвильда внутренне содрогалась при каждом взгляде на него и думала, что ожившие мертвецы не так страшны. Она не знала, как выглядел племянник Модольва и каким он был до болезни, но сам Модольв, почти не отходивший от него, постарел от горя, и Ингвильде было жаль его даже больше, чем самого больного, который почти ничего не сознавал.
   Вечерами, когда у них выдавалось свободное время, Ингвильда и Модольв часто сидели на берегу вдвоем. Модольз рассказывал ей о своем племяннике, как будто надеялся уговорить самих норн* переменить их жестокое решение.
   - Не могу поверить, чтобы боги были так суровы и хотят отнять у меня Хродмара! - говорил Модольв Ингвильде. - Мой сын Торгард погиб еще сэмь лет назад, когда ему было лишь двадцать, и с тех пор только Хродмар - все мои надежды и мое счастье. Мне жаль, что ты не знала его раньше, йомфру. Ты тогда поняла бы, отчего я так горюю. И узнала бы, как заплачут все женщины в Аскефьорде. Ведь Хродмар самый красивый парень во всем Фьялленланде! Среди молодых ему нет равного во всем! И в битве, и в беседе он был лучше всех!
   - Еще будет! - утешала его Ингвильда. Ей очень хотелось сказать что-нибудь более ободряющее, но слова, при всем ее горячем и искреннем сочувствии, не давались и звучали слишком бледно и пусто рядом с такой бедой. - Не надо говорить "был". Надо верить. Он поправится.
   - Да, да. Ты права, конечно. Я верю, - твердил в ответ Модольв. - Я охотно отдал бы мою жизнь, если бы этим мог дать ему здоровье. Не могу думать о моей сестре, его матери. Он ведь у нее остался единственным сыном! У них с Кари ярлом было четверо детей. Хродмар - третий. До него были мальчик и девочка, после него еще мальчик, но все они умерли очень быстро, только девочка дожила до полутора лет, а остальные двое прожили еще меньше. Стейнвёр и Кари не на кого надеяться, кроме него. Говорили, что его достоинств хватило бы на четверых! И это правда! Не может быть, чтобы он понадобился Хель прямо сейчас! Если бы ты знала, как его ценит Торбранд конунг! Когда мы с ним были в Граннланде прошлой зимой, в него влюбилась дочь тамошнего конунга. Ока сама предлагала ему увезти ее. Он не захотел она, бедняжка, не слишком-то красива. А ему нужна такая же красивая жена, как он сам!
   Ингвильда сочувственно кивала, думая, что всеми этими достоинствами племянник обладал скорее в воображении любящего дяди, чем на самом деле. Тот Хродмар, которого она за эти дни узнала, не имел ничего общего с красотой и доблестью. Болезнь изуродовала лица и сделала всех фьяллей похожими друг на друга - она различала их только по тем местам, где они лежали. Гнойные маски, в которых терялись воспаленные глаза, бессознательные хриплые стоны, отвратительный гнилостный запах могли бы смутить кого угодно, но Ингвильда старалась не поддаваться страху и отвращению. "Ему же больно!" - слышался ей укоряющий голос Сигнехильды Мудрой. За себя она не боялась - в восемнадцать лет собственная смерть кажется слишком далекой, даже если чужая сидит на самом пороге.
   Через несколько дней в землянке обнаружился первый мертвец. Ингвильда ждала этого, даже знала, кто первым умрет, но все равно огорчилась.
   - Бедный Торд! - бормотал Модольв. Ингвильда удивилась, каким образом он еще различает своих людей. - Прикажи вашим людям готовить погребальный костер, йомфру, - с тяжелым вздохом добавил он. - Не могу поверить, что Торд пойдет к Хель. Он был славным воином и заслужил бы другую посмертную участь!*
   ______________
   * В подземное царство Хель, по древнескандинавским верованиям, попадают только умершие от старости или болезни. Погибший в битве попадают в Валхаллу и пируют там с Однном и другими павшими героями.
   - Но ведь вы были в походе! - попыталась утешить его Ингвильда. - Может быть, Один рассудит, что он погиб в битве с болезнью!
   Можно надеяться, что так... - бормотал в ответ Модольв, но среди морщин на его лбу, в его отсутствующем взгляде Ингвильда ясно читала ужас перед тем, что скоро и его племяннику, быть может, придется идти этим черным путем в подземелье... Не такого конца ему желали все, кто его любит!
   Не сказав Модольву об этом, Ингвильда велела работникам готовить дров побольше. Она помнила, чему ее учила Сигнехильда, - на девятый-десятый день больные "гнилой смертью" начинают умирать. Срок настал, и мертвецы пойдут вереницей.
   Уже к вечеру в землянке было еще три покойника.
   Всю ночь Модольв не спал, а ходил между больными, склонялся к лицам, ловил ухом звук трудного дыхания. К утру умерло еще четверо, а у Модольва заметно прибавилось седых волос. Но племянник его еще дышал, пусть хрипло и со свистом, - он не хотел умирать. Ингвильда посматривала на него с недоверчивым любопытством - первым заболев, он первым должен был умереть. Однако он отчаянно цеплялся за жизнь, и это бессознательное упрямство в борьбе с самым страшным врагом вызывало невольное уважение и даже восхищение. Кое-что из того, что о нем рассказывал Модольв, определенно было правдой!
   - Хродмар, ты же такой молодой! - горестно приговаривал Модольв, стоя перед лежанкой с молитвенно сложенными руками и глядя в страшную гнойную маску, под которой не видел, а только по памяти угадывал черты племянника. Подумай о своей матери. Подумай: с Зоркого мыса поднимется дымовой столб, дозорные узнают "Тюленя", и по всем дворам закричат: "Корабль во фьорде!" Она прибежит на берег, увидит корабль, а тебя на нем не увидит... у нее разорвется сердце, она упадет и умрет прямо там, на берегу! Каково ей будет узнать, что ты умер на Квиттинге от "гнилой смерти", погиб от проклятия квиттингской ведьмы!
   Какой квиттикгской ведьмы? - Ингвильда обернулась. - Я знаю, фьялли всех квиттинок считают ведьмами. Но это неправда! Ты же видишь, что я не ведьма!
   - Ты - нет, добрая Фрейя* золота, это я вижу! - со вздохом ответил Модольв. - Но не все такие, как ты! Когда мы плыли на юг к Острому мысу, с нами повздорила какая-то ведьма. Это было не так уж далеко отсюда - возле утеса, кажется, он называется Тюлений Камень. У нее был волк, а мы приняли его за простую собаку. Хродмару не стоило ввязываться с ней в перебранку, но он такой - никому не позволяет себя задирать. А эта ведьма набросилась на нас безо всякой нашей вины! Она заставила Хродмара упасть в воду, а он с досады метнул в нее нож. Она увернулась, а потом пообещала, что нам не будет удачи, а из Хродмара скоро вырастет дерево. И вот - мы не нашли того, что искали на Остром мысу, а Хродмар...
   - Этого не будет! - решительно ответила Ингвильда. Она не могла примириться с обреченностью, с которой говорил Модольв. - Из него не вырастет дерево. Он выздоровеет. Он молодой и сильный, он упрямый и любит жизнь. Он будет жить! Я знаю. Возле него сидишь ты один, а духа-двойника возле него нет.
   - А ты умеешь видеть духов? - Модольв настороженно посмотрел на нее. Я не знал.
   - Все женщины в нашем роду знают много тайного. Здесь, в Прибрежном Доме, мы живем летом, а на зиму перебираемся в нашу внутреннюю усадьбу. Она называется Кремнистый Склон, и до нее ехать пять дней в глубь полуострова. Она лежит неподалеку от Раудберге. Знаешь эту гору? Там наше древнее святилище. Оно называется Стоячие Камни.
   - То, из которого квитты прогнали великанов? Это в Медном Лесу?
   - Да, раньше там было святилище великанов. Один великан и сейчас еще живет неподалеку.
   - Ну, это бредни! - отмахнулся Модольв.
   - Ничего не бредни! - строго возразила Ингвильда. - Я сама видела его не раз. Его зовут Свальнир Стылый, и он живет в Великаньей долине. А под горами Медного Леса когда-то давно жило чудесное племя - я не знаю точно, люди это были или альвы. Их называли ундербергами - "подгорными". Много поколений назад, когда люди только пришли к*Раудберге, это племя давало о себе знать. Ундерберги не могут выходить из-под гор днем, потому что не выносят солнечного света, но они оставляли свои товары в пещере. Ее называют Меняльной пещерой, она и сейчас есть, я была в ней. Только сейчас в нее уже никто не приходит. Не знаю, существуют ли ундерберги теперь. А тогда один из моих предков даже сосватал себе в жены женщину из этвго племени. Ее звали Синн-Ур-Берге, Синн Из-Под Горы. Она была мудрая женщина и знала много тайного. От нее все наши знания и способности. Правда, моей сестре досталось больше силы, чем мне, но, может быть...
   - А что же я не вижу здесь твою сестру? Я даже впервые слышу, что у тебя есть сестра! Что же она не поможет тебе?
   - Она боится "гнилой смерти".
   - Тогда никаких волшебных сил в ней нет! - отрезал Модольв. - Настоящие колдуньи ничего не боятся!
   Шесть суток Ингвильда и Модольв по очереди сидели возле Хродмара, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Ночью на седьмой день нарывы на его лице начали вскрываться. Серая гнилая жидкость вытекала, сохла на коже, застывала желто-бурой коркой. Вскрывшиеся язвы Ингвильда велела обкладывать листьями земляники, присыпать порошком корня аира, мазать мазями из багульника и сушеницы. На его лицо нельзя было смотреть без содрогания, но Ингвильда уверяла Модольва, что это добрый знак.
   - Те, кто умерли, умерли раньше этого! - с воодушевлением надежды говорила она. - Раз гнойники вскрываются - значит, он может выжить! Разве я не это тебе говорила! Он выживет! Только не позволяй ему и другим чесаться. От этих корок у них будет страшный зуд, но моя бабушка говорила, что если позволить им расчесаться до крови, то они непременно умрут.
   Ее радость мог бы понять воин, в разгар долгой и жестокой битвы вдруг ощутивший, что ряды противника дрогнули и начинают подаваться назад. А противницей Ингвильды была сама Хель! Впервые ей приходилось выдерживать такую жестокую битву почти без помощи, без чужих советов и наставлений, и от первого робкого проблеска успеха у нее вдруг так прибавилось сил, как она и не ждала. Она ощутила себя другим человеком - еще не таким мудрым и умелым, как была бабушка Сигнехильда, но уже на пути к этому! Ингвильда ликовала в душе, словно сама родилась заново.
   - Должно быть, бабка многому успела научить тебя, - заметил Модольв. PI смелость твоя достойна твоего знатного рода. Как, ты говоришь, называлось то чудное племя - ундерберги?
   - Ты знаешь, духи умерших предков сопровождают живых, - сказала Ингвильда. - И моя бабка сейчас со мной. Еще когда я увидела на отмели ваш корабль, мне как будто кто-то изнутри подсказал, что у вас беда. Это была она.
   Модольв окинул горестным взглядом темную землянку. Все хирдманы были дороги ему, каждому из них он доверял, как родичу, - иначе нельзя в походе. Кого еще заберет ненасытная Хель?
   - Да, я теперь часто думаю о вмешательстве духов! - со вздохом сознался он. - Послушай, йомфру... Я слышал, у вас тут есть какой-то священный камень, где живет тюлень... Может, если мы принесем ему жертвы, он помилует моих людей?
   - Большой Тюлень гневается, если ему не приносят жертв, когда проплывают мимо. А теперь... Конечно, он не откажется от жертв и сейчас, но я боюсь, что проку будет немного... И знаешь, я впервые слышу, чтобы он насылал болезнь. Раньше он мстил только дурной погодой и встречным ветром.
   Три следующих дня были для Модольза самыми мучительными - он почти не выпускал руки племянника из своих, не давая ему расчесывать желто-бурую корку, покрывавшую все его тело. Для верности руки Хродмара привязывали к лежанке, он стонал и метался, и Модольв чуть не плакал, страдая, как если бы болен был он сам.
   - Неужели он все-таки умрет после всех этих мучений! Я не знаю, как я вернусь к моей сестре Стейнвёр и скажу ей, что ее единственный сын умер! твердил он Ингвильде. - Лучше бы я умер!
   Теперь, когда появилась надежда на выздоровление, потерять родича было бы вдвойне горько. И как же счастлив был Модольв увидеть, что корки начинают отпадать! Сначала от них очистилось лицо, потом шея, потом руки, туловище, ноги. Как птенец из скорлупы, как змея из старой кожи, Хродмар заново рождался на свет. Теперь он был в сознании, и хотя говорить от слабости еще не мог, кровавые отеки исчезли и на Модольва смотрели знакомые голубые глаза.
   Увы! Только глаза и остались от прежнего Хродмара сына Кари. Все лицо его покрывали шрамы от вскрывшихся гнойников, от этого кожа стала бугристой, усеянной впадинами и выступами. Черты лица переменились до неузнаваемости. Ни друг, ни кровный враг не узнали бы его теперь. Но Модольв себя не помнил от радости, что племянник выжил и снова со временем окрепнет.
   Дружина потеряла умершими двадцать семь человек, и Модольв говорил, что еще ни в одном боевом походе ему не случалось нести таких тяжелых потерь. Прах погребли в общем кургане, насыпанном неподалеку от отмели, па опушке ельника. Но остальные понемногу выздоравливали. День за днем лица больных очищались от гнойных корок, силы понемногу возвращались к ним. Убедившись, что прямая опасность миновала, Фрейвид стал приглашать Модольва в усадьбу.
   Однажды Ингвильда принесла Хродмару жидкой каши. Он уже мог есть, хотя был еще слаб, как новорожденный младенец. Один из хирдмапов приподнял его, Ингвильда села на край лежанки, держа горшок с кашей на коленях. На Хродмара она смотрела с тайным удовлетворением, чувствуя к нему даже что-то материнское: ведь он был первым, кого она вылечила от страшной, смертельной болезни! Только на ладонях у него еще оставалось немного сухой шелухи, а лицо совсем очистилось от прежних гнойных корок. Его нынешнее лицо, покрытое множеством мелких шрамиков и рытвинок, с расплывшимися, почти неразличимыми чертами, могло бы испугать непривычного человека, но Ингвильда смотрела на него почти с умилением, хотя не с тем, конечно, что Модольв. Хродмар казался ей творением ее собственных рук, и она не была к нему слишком строга. Как говорится, всяк свою работу хвалит!
   - Сейчас будем кушать, - бормотала она, поудобнее устраивая горшок на коленях. - Кашка вкусная! От нее ты сразу поправишься,..
   Она говорила, как могла бы говорить ребенку, и ее обычная застенчивость была забыта здесь: она привыкла, что в этой землянке ее не видят и не воспринимают, а значит, смущаться нечего. Набрав в ложку каши и пробуя губами, не горячо ли, Ингвильда подняла глаза и вдруг встретила взгляд Хродмара. Он смотрел на нее в упор, и ясная осмысленность его взгляда почему-то поразила Ингвильду. В ее душе что-то сдвинулось, и внезапно сна осознала, что рядом с ней находится человек, а не страдающее животное, каким он был до сих пор. Сразу в памяти ее всплыли все рассказы Модольва о гордости его племянника, которому даже дочь конунга граннов была недостаточно хороша, и она немного смутилась. Но тут же ей стало любопытно: так какой же он, Хродмар сын Кари, гордость Аскефьорда, ее руками возвращенный к жизни?
   __Кто ты такая? - тихо, хрипло спросил Хродмар. Ингвильда едва разобрала его слова.
   - Я - дочь Фрейвида Огниво, хёвдинга Квит-тингского Запада, - ответила она. - Ваш корабль вынесло к нам на берег, неподалеку от нашей усадьбы Прибрежный Дом. У вас тогда уже больше половины людей были больны, а ты был без памяти. С тех пор скоро месяц. Вот-вот будет Середина Лета.
   - Где Модольв, мой родич?
   - Он ушел в усадьбу, мой отец пригласил ого.
   - Он... не болел?
   - Нет, он не заразился. Он ухаживал за тобой, как родной отец. Тебе повезло, что у тебя такой преданный и заботливый родич.
   Хродмар вяло кивнул.
   Прошел месяц! Скажи она, что прошел год, Хродмар удивился бы не больше. Времени для него не существовало. Эта темная душная землянка казалась ему подземельем Хель, полным боли и отчаянья. И сейчас еще Хродмар с трудом мог поверить, что все кончилось, что скоро он выйдет из подземелья Хель на свет н воздух. И выход недалеко - вон висит бычья шкура, а по краям ее золотится дневной свет. И Хродмару больше не было больно смотреть на него.
   - Ты дочь хозяина? - Хродмар снова посмотрел на сидящую Еозле него девушку. - Почему ты?
   Он говорил коротко, сберегая силы, но Ингвильда его понимала.
   - Потому что я не боюсь, - просто объяснила она. - Вот, посмотри! - Она показала огниво Фрей-вида, до сих пор висевшее у нее на цепочке между застежками платья. - Это чудесное огниво, оно защищает наш род. И от болезней тоже. Я хожу здесь среди вас с самого первого дня и, видишь, не заболела. Ты лучше ешь, а не разговаривай. Поговорить успеешь потом.