Дворецкая Елизавета. Стоячие камни (Корабль во фьорде - 1)

   Прищурившись, Хродмар старался рассмотреть девушку, сидящую возле него. Еще во время болезни он неосознанно замечал светлую тень, бесшумно ходившую вокруг и склонявшуюся над ним, но тогда ему было не до вопросов, кто она такая. Сейчас она казалась ему скорее светлым видением, чем живым человеком: стройная красивая девушка с золотистыми волосами казалась слишком неуместной здесь, среди больных и умирающих.
   И Хродмар вдруг подумал, что хорош же он был, валяясь здесь, залитый гноем. Когда-то давно - в прошлой жизни, той, что была до болезни, целую вечность назад, - он носил прозвище Щеголь, Никто во всем Аскефьорде не носил таких красивых вышитых рубах, цветных плащей с каймой, крашеных ремешков на сапогах - то красных, то зеленых. И он-то, Хродмар Щеголь, теперь наилучшим нарядом почитает собственную кожу, которая больше не причиняет ему мучительных страданий при каждом движении. Хочешь - подними руку, хочешь - повернись на другой бок. Можно далее попытаться встать только голова еще кружится от слабости. Раньше Хродмар не знал, какое это счастье -? свободно распоряжаться собственным телом.
   - Поешь кашки, - ласково повторила девушка и прикоснулась губами к ложке, еще раз проверяя, достаточно ли каша остыла. - Скоро тебе захочется есть, как волку.
   Хродмару стало стыдно, что она обращается с ним как с новорожденным младенцем. Но, но правде сказать, сил у него было не больше. А девушка, насколько он мог разглядеть в полутьме, была красива и стройна, и ему хотелось бы предстать перед ней одетым и умытым, как следует! Постепенно до него доходило все то, что он от нее услышал. Они в гостях у Фрейвида Огниво, хёвдинга Квиттингского Запада. И эта девушка - его дочь! Хродмар опустил глаза, стыдясь самого себя. Но девушка, ничего этого не замечая, поднесла к его губам ложку с кашей.
   - Надо есть! - с мягкой властностью, как. мать ребенку, сказала она. Ты же хочешь скорее вернуть свои силы и отправиться домой? Должно быть, твоя мать заждалась тебя. То-то ей будет радости тебя увидеть!
   С этого дня Хродмар стал быстро набираться сил. Ясность сознания полностью вернулась к нему, ему нестерпимо хотелось скорее встать на ноги и приобрести достойный вид, разговаривать с Ингвильдой стоя или сидя, но не лежа. Модольв заметил, что когда она находится в землянке, взгляд его племянника почти не отрывается от девушки, и сердце ярла ликовало: вернувшийся интерес к женщинам говорил о том, что и жизнь вернулась к Хродмару.
   Теперь дни не казались Хродмару одинаковыми, каждый день знаменовался новой победой. Он уже мог садиться, есть без посторонней помощи, уже мечтал о том, чтобы встать на ноги и выбраться из землянки. После захода солнца, когда Модольв поднимал бычью шкуру у входа, чтобы впустить свежий воздух, Хродмар слышал поблизости шум моря и стремился увидеть его, как стремятся к встрече с дорогим человеком.
   Однажды Хродмар проснулся от того, что Ингвильда мягко погладила его по лицу. Открыв глаза, он вскинул голову и поймал ее руку. И сейчас он вдруг впервые ощутил себя не больным, над которым склонилась сиделка, а просто мужчиной, которого разбудила милая ему девушка.
   - Вставай! - прошептала Ингвильда, стараясь не тревожить других, у кого было меньше сил. - Вставай, и пойдем. Модольв поможет тебе.
   - Куда? - прохрипел Хродмар.
   - Она говорит, что сегодня День Высокого Солнца! - прошептал ему Модольв. - А эту деву очень даже стоит послушать! Поднимайся.
   Хродмар удивленно покосился на дядю - тот был полон радостного воодушевления. Модольв помог ему надеть рубаху и штаны, поднял его и повел к выходу из землянки. За порогом Хродмар сел на бревно и прислонился спиной к стене, закрыв глаза. Рассвет только занимался, но свет и воздух оглушили его. Но они же показались ему лучше всех сокровищ - ведь он мог бы никогда больше не увидеть их! Открыв глаза, Хродмар жадно взглянул на море. Оно мягко покачивало мелкие волны на всю ширь, сколько хватало глаз, ясное и равнодушное к людским горестям, но Хродмару показалось, что море улыбается ему, тоже радуется новой встрече. Но чего-то не хватало. Ингвильды нигде не было.
   - А где... - начал Хродмар, оглядываясь. Модольв его понял.
   - Вот, посмотри! - сказал он, показывая куда-то в сторону моря. - Ради этого стоило выбраться из норы, а?
   Хродмар проследил за его рукой. На берету, чуть в стороне, он увидел большой черный камень, стоячий валун. А на самой вершине валуна виднелась стройная фигурка девушки с распущенными золотистыми волосами. Подняв руки навстречу солнцу, она стояла, как будто собиралась взлететь. И сейчас Хродмар со всей остротой и силой ощутил счастье от того, что выжил и будет жить. Все это - море, небо, солнце и девушка, похожая на валькирию-лебедя* из старинного сказания, словно бы разом развернули перед ним жизнь и открыли все лучшее, что она еще припасла для него.
   На праздник Середины Лета в Прибрежный Дом съехалось много гостей. Еще накануне к мысу подошел большой корабль под красно-синим парусом, с волчьей головой на штевне, выкрашенном в красный цвет. На носу корабля стоял рослый чернобородый воин с красным плащом на плечах. Это был Гримкель Черная Борода брат кгоны* Даллы. Стюрмир конунг прислал его за Вильмундом, чтобы после праздника отвезти того к отцу.
   Весь день у Ингвильды не было времени передохнуть: с утра готовили угощение для пира, в полдень Фрейвид с гостями и домочадцами приносил жертвы богам, жертвенной кровью кропили стены дома и постройки усадьбы, оружие, сети - все, отчего зависело благополучие людей и что нуждалось в благословении богов. А они с матерью и служанками тем временем готовили гридницу* к приему гостей: усыпали пол нарезанным тростником, бревенчатые стены увешали ткаными коврами. Боги, великаны, герои древних времен смотрели со стен на богато накрытые столы, на серебряные кубки и чаши, на бронзовые и медные блюда, ярко начищенные и сиявшие как маленькие солнца. Для самого Фрейвида в этот день был вынут из сундука старинный золотой кубок с красными полупрозрачными камешками, ловко вправленными в затейливый узор и сиявшими на солнце как багровые угли. Говорили, что этот кубск происходит из приданого той самой Синн-Ур-Берге, и он служил доказательством знатности рода Смидингов.
   Не меньше двух сотен гостей разместилось за двумя длинными столами вдоль стен. Гримкель Черная Борода сидел напротив хозяина, как самый почетный гость. К удивлению Ингвильды, Гримкель оказался знаком с Модольвом.
   - Как, Золотая Пряжка, ты еще здесь? - воскликнул он, увидев фьялля среди гостей за столом напротив. Ингвильду посетило нехорошее предчувствие: Черная Борода не славился учтивостью, зато стал очень заносчив после того, как выдал сестру за конунга. - А я думал, ты давно уплыл домой, под защиту вашего Рыжебородого и его козлов*.
   ______________
   * Имеется в виду бог Тор, покровитель племени фьяллей. Будучи богом грозы, он носит рыжую бороду, а ездит в колеснице, запряженной двумя козлами, которые являются символами плодовитости.
   - Не забывай, Гримкель ярл, что ты говоришь с моим гостем! - веско напомнил Фрейвид, и Ингвильда была благодарна отцу за вмешательство. - А все мои гости вправе рассчитывать на уважение.
   - Я никогда не отказываю в уважении достойным людям. Но почему этот человек у тебя?
   Гримкель ярл нервно задергал бровями, разволновавшись, затеребил в руках нож, которым резал мясо. При его высоком росте и могучем сложении эта мелкая беспокойная суетливость выглядела странной и потому неприятной: казалось, на глазах у всех крупная глыба развалилась на множество мелких кусочков и каждый кусочек зажил своей собственной жизнью. Все гости настороженно ожидали, во что выльется эта беседа.
   - Болезнь задержала меня и моих людей на Квиттинге, - сдержанно ответил Модольв. Он тоже не обрадовался встрече с Гримкелем, но хотя лицо его омрачилось, он старался не показать неудовольствия. - Уже недолго нам осталось испытывать терпение достойного Фрейвида хёвдинга.
   - Болезнь? - переспросил Гримкель. - А я думал, они все еще вынюхивают, где бы им купить железа побольше и подешевле. На Остром мысу достойным фьяллям показалось дорого!
   - Каждый имеет право сам решать, не много ли с него запрашивают за товар, - ответил Модольв, - и уносить назад свои деньги, если цена покажется чрезмерной. Особенно если продавец явно хочет ссоры.
   Ингвильда беспокоилась все больше. До сих пор ей не приходило в голову спросить, зачем "Тюлень" ходил к Острому мысу. Теперь же она видела, что с самой этой поездкой все было не так просто.
   - Ссоры хочет кто-то другой! - не унимался Гримкель, не желая замечать предостерегающих взглядов хозяина. Его суетливая горячность, подергивание бровей, запинающаяся речь могли бы показаться смешными, но все знали, что в державе квит-тов этот человек обладает нешуточным весом. - Вы думаете, мы не знаем, зачем вашему конунгу столько железа? Фьялли всегда были жадными. Но теперь вам мало вашей земли! У вашего конунга двое сыновей! Они еще не доросли до настоящих мечей, а ваша кюна хочет, чтобы оба они были конунгами! Скажешь, это не так?
   - Знаешь ли ты, Гримкель сын Бергтора, что говоришь о моей родственнице? - сурово спросил Модольв и медленно поднялся на ноги. При всем своем дружелюбии он всегда был готов постоять за себя. ?- Кюна Бломменатт племянница моей матери, и я никому не позволю говорить о ней непочтительно. До ее сыновей и ее желаний тебе нет никакого дела. И если квитты не хотят торговать железом и получать за него серебро и ячмень, то они могут оставаться при своем железе и есть его.
   - Ты ошибаешься, если думаешь, что нам нет дела до ваших конунгов! закричал Гримкель, тоже вскакивая. - Все знают, что кюна Бломменатт подбивает Торбранда конунга к походу на Квиттияг. Но запомните: мы не только добываем железо, но и куем из него крепкие мечи! И у нашего конунга тоже два сына! Если хоть один ваш боевой корабль подойдет к Квиттингу, то вы сами попробуете паши мечи на вкус! Клянусь рукой Тюра*!
   - Праздник Середины Лета - не время для раздоров! - воскликнул Фрейвид, не давая Модольву ответить. - Вы оба - мои гости, и я не позволю ссор в моем доме даже родичам конунгов! Не гневите богов и не навлекайте их гнев на мой дом!
   Соседи постарались унять Гримкеля и Модольва, усадили обоих на места. Но Ингвильда еще долго не могла успокоиться. Она не любила Гримкеля и боялась, что он не упустит случая затеять с Модольвом новую ссору. А все, что угрожало фьяллям, не могло оставить ее равнодушной: за время болезни гостей она так привыкла быть их покровительницей, что не могла отстать от этого и теперь, когда они почти все были здоровы. Кто же защитит их от недругов в ее доме, как не она? Бабушка Сигнехильда никогда не допустила бы, чтобы ее гостей кто-то обижал, будь обидчик хоть трижды родич конунга!
   Ингвильда недолго просидела за столом: после перепалки настроение у нее испортилось. Незаметно скользнув на кухню, она принялась собирать в большую корзину хлебы, куски жареного мяса и рыбы. Проводя в землянке фьяллей весь день и даже часть ночи в течение последнего месяца, она теперь чувствовала себя там в большей степени дома, чем в усадьбе. "Правильно говорила бабушка, - думала она, - гораздо сильнее привязываешься не к тому, кто сделал тебе что-то хорошее, а к тому, кому сделал добро ты сам!"
   Возле очага Кнгвильда заметила Хёрдис. Сидя на земляком полу вместе со своим псом, та обгладывала кости жареного зайца. Серый пес смотрел ей в рот, тонко поскуливая и нетерпеливо постукивая хвостом по полу. Выбрав с каждой кости лучшие куски, Хёрдис бросала ее псу, и тот с жадным чавканьем принимался обгрызать кость до блеска.
   - Что ты сидишь здесь, как бродяжка? - спросила Ингвильда мимоходом. Иди в гридницу. Там есть еда и получше этого зайца.
   - Сама иди в гридницу! - с обычной своей неприветливостью ответила Хёрдис. - А для меня там слишком шумно. Там такие благородные гости, что где уж найти местечко для дочери рабыни!
   На самом деле Хёрдис пряталась от Модольва и очень злилась на него за то, что его присутствие не позволяет ей попасть в гридницу, где целые горы отличной еды.
   - Э, отдай! - заметив на блюде у Ингвильды хороший кусок оленины, Хёрдис проворно схватила его. - Куда это ты тащишь столько мяса?
   - В землянку фьяллям, - ответила Ингвильда, вылавливая из котла другой кусок на замену. - Им не мешает подкрепиться.
   - Вот еще! - возмутилась Хёрдис. - Этим паршивым, вонючим фьяллям ты выбираешь самое лучшее мясо, а родной сестре...
   - Я же тебе говорю: иди в гридницу! - с пробудившимся раздражением ответила Ингвильда. - И не притворяйся, что тебя здесь морят голодом. А что же до фьяллей, то мне лучше знать, чем кормить гостей.
   - "Гостей" - презрительно фыркнула Хёрдис. - Тоже мне гости! Кто их звал? Знаю я, знаю, какой гость тебя так волнует! Ты, должно быть, влюбилась в этого урода! Хорошая пара для тебя, нечего сказать! Ну, поди, поцелуйся с ним!
   Хёрдис очень надеялась этими насмешками восстановить Ингвильду против гостей, которые в любой день могли ей рассказать о встрече возле Тюленьего камня. Но добилась лишь того, что сестра почувствовала досаду на нее саму. Не отвечая и больше не глядя в ее сторону, будто вовсе не слушая, Ингвильда взяла со стола круглое серебряное блюдо, переложила на него несколько жареных медвежьих ребер и поставила в корзину, где было уложено остальное угощение.
   - Эй, Брим! - Она оглянулась и кивком подозвала старика раба. - Бери корзину, понесем па отмель.
   Приближаясь по тропе к землянке, Ингзильда еще издалека увидела, что возле порога сидит человек. Длинные светлые волосы, еще не просохшие после мытья, блестели у него на плечах, и Ингвильда не сразу сообразила, кто это. Подойдя ближе, она узнала Хродмара. Как видно, он решил, что пора ему перестать болеть: на нем была нарядная крашеная рубаха, зеленые ремешки красивыми крестами обхватывали сапоги до колен. Пояс с серебряными бляшками и подвесками был затянут как полагается, только оружие он оставил в землянке.
   - Какие у тебя красивые волосы! - сказала Ингвильда, подойдя ближе. - Я даже не сразу узнала тебя!
   - Хорош же я был! - с усмешкой ответил Хрод-мар.
   Он был так счастлив снова ощутить себя живым и почти здоровым, что весь мир казался ему прекрасным. Хродмар чувствовал свое сердце открытым для всего мира, ему хотелось без конца говорить, смеяться. И ни с кем в целом мире он не стал бы говорить так охотно, как с Ингвильдой. Вспоминая свою болезнь, он именно в Ингвильде видел тот светлый луч, который вывел его обратно к жизни. В его чувствах к ней смешались благоговение и благодарность; она казалась ему богиней его нового, возрожденного мира, премудрой Фригг, но только совсем еще юной и прекрасной и... еще не встретившей своего Одина.
   Ингвильда присела на бревно рядом с ним. С тех пор как Хродмар стал подниматься и разговаривать, приходить в землянку стало гораздо приятнее. День за днем Ингвильда убеждалась, что в похвалах Модольва племяннику было гораздо больше истины, чем она подумала поначалу; пожалуй, она уже была недалека от мысли, что даже любящий дядя не воздает ему всего должного. Конечно, о красоте сейчас и речи быть не могло, но в каждом его движении, несмотря на болезненную слабость, просвечивало столько гордого достоинства, что это само по себе вызывало уважение. Взгляд его ярких голубых глаз был умным и острым и таким живым, что Ингвильде хотелось получше узнать того, кого она спасла от смерти. Напрасно она опасалась, что родич и любимец конунга окажется самовлюбленным гордецом, не способным говорить и думать ни о чем, кроме собственных подвигов. Хродмар был неизменно приветлив и вежлив с ней, ее приход был ему всегда приятен. В каждом его слове, в самом звуке голоса сквозила признательность за то, что она сделала для него и дружины, и Ингвильда уже верила, что сердце у него горячее и благодарное.
   - Я принесла вам праздничное угощение. - Ингвильда сделала Бриму знак открыть корзину и вынула оттуда серебряное блюдо. - Ты любишь медвежьи ребра? Выбери, что тебе нравится, а остальное раздадим хирдманам.
   - А, так ты уже считаешь, что я в силах справиться с каким-нибудь китом дубравы! - обрадо-ванно сказал Хродмар и взял кусок ребра. - А я уж думал, что мне придется весь остаток жизни питаться кашей из толченого ячменя!
   - Так это правда, что ты сочиняешь стихи? - спросила Ингвильда. "Кит дубравы" вместо простого "медведь" напомнили ей слова Модольва о том, что его племянник "почти скальд".
   - Нет, неправда, - со вздохом ответил Хродмар. - Я не умею сочинять стихов. Когда-то, лет десять назад, я мечтал о славе скальда. Меня учили - я знаю все, что требуется знать. Вот, медведь, например, - Хродмар качнул в руке медвежье ребро, от которого за разговором успел откусить всего раз. - Я знаю все его хейти*. В стихах медведя называют бродягой, бурым, рыжим, косолапым, сумрачным, лесником, жадным, зубастым... Можно назвать его китом дубравы или тюленем леса... Но это же еще не стихи! Я придумал столько кеннингов, что ими можно загрузить большой корабль. Модольв говорит, что мне пора продавать их скальдам, по эйриру* за десять штук. Я все жду, когда же из этих кеннингов сложится хоть один стих, а он все никак не приходит. Как ты думаешь - придет когда-нибудь?
   - Когда-нибудь придет! - подбодрила его Ингвильда. - Может быть, далее скоро.
   - Может быть, - согласился Хродмар и посмотрел ей в глаза. - Я ведь теперь родился заново. Все теперь будет по-другому.
   Сами по себе эти слова не имели отношения к Ингвильде, но взгляд Хродмара вдруг смутил ее.
   - Мне все кажется даже лучшим, чем было раньше, - продолжал он. - Я сижу здесь почти весь день и все любуюсь морем. Я прожил на берегу моря всю жизнь - у нас прибрежная усадьба - и только сейчас увидел по-настоящему, какое оно красивое. А небо! - Хродмар поднял голову, а Ингвильда не могла отвести глаз от его лица. Уродливые следы нарывов ее не смущали - ведь другим она его не знала, и во всем облике, в каждом слове и движении Хродмара ей виделось что-то особенное, что-то важное и значительное, отличавшее его от прочих людей.
   - Знаешь, какой стих я хотел бы сочинить? - понизив голос, спросил он, и у Ингвильды вдруг часто забилось сердце. - Про это утро, про этот рассвет. Про то, как я увидел Фрейю обручий на лбу кости Имира...* Про то, как светлая Суль* всходила над долиной тюленей** и над морем лосей***. И про то, что для меня это утро было как новое рождение... Ты понимаешь?
   ______________
   * Фрейя обручий - кеннинг женщины; кость Имира - кеннинг камня, так как, по преданию, камни возникли из костей первобытного великана Имира.
   ** Кеннинг моря.
   *** Кеннинг леса.
   Ингвильда кивнула. Стихи о женщине слагает тот, кто хочет добиться ее любви. Она не знала, как оценить этот несложенный стих - то ли Хродмар хочет сказать о себе, то ли о ней... Или о них обоих. Ей и раньше приходилось слышать подобные намеки, но никогда они не смущали ее. Всем прежним нужны были богатства ее отца, некоторых пленяла в ней ее красота и знатность, но Хродмар был далек от этого и думал о другом. Он говорил о том новом, что родилось в них обоих, о той битве со смертью, которую они оба выдержали и тем обновили весь свой мир, взглянули на землю и небо другими, очищенными глазами и увидели прежде всего друг друга...
   Хродмар накрыл ее руку своей, и от волнения у нее перехватило дыхание; было радостно и тревожно, и хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
   - Ингвильда! - вдруг раздался рядом голос Вильмунда.
   Ингвильда вздрогнула от неожиданности, вырвала руку из руки Хродмара и вскинула голову. Со стороны усадьбы быстрым шагом приближался Вильмунд. В честь торжества он был одет в нарядную голубую рубаху, вышитую красными узорами, с серебряной гривной в виде змеи на шее, подпоясан широким поясом в серебре. А лицо его, не под стать праздничному наряду, было недовольным, почти злым.
   - Куда ты убежала? - раздраженно спросил он, подойдя. Взгляд его, скользнув по Ингвильде, устремился к Хродмару. - Тебя все ищут, а ты сидишь здесь с... - Он запнулся, поскольку добрых слов для Хродмара у него не было, а оскорбить гостя он не мог себе позволить. - Как будто лучше места не нашла! - раздраженно окончил он.
   С самого первого дня Вильмунд невзлюбил фьяллей; сначала он твердил, что опасается за здоровье Ингвильды, но потом проговорился о причине своего недовольства: она проводит в землянке дни и ночи - он совсем ее не видит - и не находит даже времени сказать ему хотя бы слово! Она совсем его забыла.
   Хродмар окинул его проницательным взглядом. Он впервые видел Вильмунда и ничего о нем не знал, но вид и поведение того были достаточно красноречивы.
   Прежде чем Ингвильда успела ответить, Хродмар поднялся на ноги. Незаметно он придерживался рукой за стену землянки, но стоял с гордо поднятой головой. Здоровый или больной, он никому не позволял обходиться с собой непочтительно. И Ингвильда, уже открывшая было рот, не стала вмешиваться.
   - Не знаю твоего рода, дуб щита, но мой род достаточно хорош, чтобы место рядом со мной было достойно благородной женщины, - медленно и ясно выговорил Хродмар. - И если ты захочешь убедиться в этом, то я даже не стану ссылаться на свою болезнь.
   Вильмунд упер руки в бока и презрительно усмехнулся:
   - Я не бился и не буду биться с человеком, который едва держится на ногах и должен опираться о стену, чтобы не упасть. А что касается женщин, то едва ли тебе теперь стоит надеяться на их любовь. Тебя теперь полюбит разве что какая-нибудь троллиха, такая нее уродливая, как ты сам!
   - Вильмунд! - возмущенно вскрикнула Ингвильда. - Не смей! Он пичего тебе не сделал!
   - Зато я не уверен, что он ничего не сделал тебе! - резко ответил Вильмунд. Сейчас ему впервые пришло в голову, что племянник Модольва привлекает Ингвильду не только как больной, нуждающийся в ее заботе, и это открытие наполнило его душу досадой и горечью. - С тех пор как эти фьялли здесь, ты от них не отходишь, как будто все они - твои братья! После праздника я уеду, но даже если бы я уехал месяц назад, то потерял бы не много! Ты бы и не заметила! С того самого дня я тебя почти не видел! Ты даже ночевать не всегда приходила в усадьбу, а мне запретила приходить сюда!
   - Глупый! Ведь я боялась, что ты заразишься! Двадцать семь человек умерли, ты понимаешь, умерли! Я не хотела, чтобы конунг лишился наследника!
   - А сама ты, я вижу, не боялась заразиться! - запальчиво отвечал Вильмунд. - Даже сейчас, в последний мой вечер здесь, ты сидишь с этим...
   - Так ты, оказывается, сын конунга! - удивленно, но без робости протянул Хродмар. Теперь он разглядел две тонкие косички, заплетенные на висках Вильмунда и заправленные за уши, - знак высокого рода квиттов. Странно! - продолжал он. - У нас сыновья конунгов лучше умеют владеть собой. Ни один из сыновей Торбранда конунга не задирает гостей, хотя им всего девять и одиннадцать лет.
   - Ты не мой гость! - с вызовом ответил Вильмунд. - И я...
   - Зато он мой гость! - решительно перебила его Ингвильда и встала между ними. - И если ты, Вильмунд сын Стюрмира, хоть немного дорожишь моей дружбой, ты сейчас же прекратишь эту нелепую ссору. Ты ведешь себя недостойно! Ты слишком много пива выпил за столом!
   - Ага, а он ведет себя достойно! - яростно воскликнул Вильмунд. Заступничество Ингвильды разожгло его ревность, и он уже не способен был осознать, как мало эта ссора украсит его в ее глазах. - Кто он такой? Ты его знаешь неполный месяц, а заступаешься за него, как за родного брата! Ты с ума сошла! Ты посмотри, на кого он похож!
   - Он не трогал тебя!
   - Да, он не трогает мужчин! Он трогает только женщин! Думаешь, я не видел, как он хватал тебя за руки? А что было, пока я не пришел? А теперь он просто прячется за твоей спиной! Узнаю доблесть фьяллей!
   Ингвильда услышала за спиной вздох, а потом ладони Хродмара мягко легли ей на плечи и бережно, но решительно отодвинули ее с дороги.
   - Оскорбляя меня, ты не прибавляешь себе чести, визгливый щенок, и только, - спокойно сказал Хродмар. - Но когда твой дурной язык касается чести йомфру Ингвильды...
   Вильмунд видел, что его противник безоружен, поэтому он не стал хвататься за меч или нож, а просто сжал кулаки и подался вперед. Ингвильда ахнула: она помнила, с каким трудом Хродмар сегодня утром дошел от своей лежанки до порога. И ее поразила уверенность, с какой он шагнул навстречу Вильмунду. Кажется, впервые она увидела его во весь рост со стороны; сейчас лица его было не видно, и никто не подумал бы, что он едва оправился после тяжелой болезни. Гордость заставила его собрать в кулак все силы, накопленные за прошедшие дни. Быстрым и точным движением он поймал руку Вильмунда, занесенную для удара, и сильным толчком опрокинул его ка песок. Все-таки он был на семь лет старше и обладал опытом, который Вильмунду только предстояло получить.
   - Нет, стойте! - Опомнившись, Ингвильда бросилась вперед. - Прекратите! Вильмунд! Опомнись! Не сейчас! Уймись, или ты от меня больше ни одного слова в жизни не услышишь, клянусь богиней Фригг!
   Вильмунд поднялся на ноги, закусив губу и сжимая ладонью запястье другой руки. И его глаза горели таким бешенством, какое Ингвильда видела один раз в жизни - в глазах берсерка* Гроди Снежной Бороды. Ока снова встала между ним и Хродма-ром, и теперь ему уже не удалось бы ее отодвинуть.
   - Мало чести... - задыхаясь, выговорил Вильмунд, минуя взглядом Ингвильду и с ненавистью глядя на Хродмара. - Потом скажут... Потом, когда ты окрепнешь и возьмешь свое оружие...
   - В любой день, когда ты посчитаешь нужным, - ответил Хродмар, и его дыхание тоже прерывалось: он был еще слишком слаб. - Моим врагам не приходится долго меня искать. А когда найдут, многие начинают жалеть об этом.