Страница:
«Где-то я уже видел это лицо», — подумал герцог, а вслух прибавил:
— Сударыня тоже желает подняться к мэтру Флажо?
— Да, герцог, — отвечала старуха.
— Я имею честь быть вам знакомым, сударыня? — вскричал неприятно удивленный герцог и остановился в начале грязного подъезда.
— Кто же не знает господина маршала, герцога де Ришелье? — ответила старуха. — Для этого нужно было бы забыть, что я женщина.
«Неужели эта мартышка считает себя женщиной?» — подумал победитель Маона и склонился в изящнейшем поклоне.
— Осмелюсь задать вопрос, с кем имею честь говорить?
— Графиня Де Беарн, к вашим услугам, — отвечала старуха, приседая в реверансе на грязной дощатой мостовой в трех вершках от откинутой крышки погреба, в котором, как злорадно надеялся про себя маршал, старуха должна была вот-вот исчезнуть после третьего приседания.
— Очень приятно, сударыня, я в восторге, — проговорил он, — благодарю судьбу за счастливый случай. — Так у вас тоже процессы, графиня?
— Ах, герцог, у меня всего один процесс, но какой! Не может быть, чтобы вы о нем не слыхали!
— Разумеется, разумеется, этот большой процесс… Вы правы, простите. Ах, черт, забыл только, с кем вы судитесь…
— С Салюсами.
— Да, да, с Салюсами, графиня. Об этом процессе еще сочинили куплет…
— Куплет?.. — раздраженно спросила старуха. — Какой еще куплет?
— Осторожно, графиня, не упадите, — проговорил герцог, с огорчением отметив, что старуха так и не свалилась в яму. — Держитесь за перила, вернее, за веревку.
Старуха первой стала подниматься по ступенькам. Герцог последовал за ней.
— Да, довольно смешной куплет, — продолжал он.
— Смешной куплет о моем процессе?..
— Бог мой, вы сами можете оценить!.. Да вы, может быть, его знаете?..
— Ничего я не знаю.
— Поется на мотив «Прекрасной Бурбонки»:
Мадам! Я в затрудненье ныне, Любезность оказав, графиня, Вы помогли бы мне вполне.
— Вы понимаете, что это говорит графиня Дю Барри.
— Как это нагло с ее стороны!..
— Что вы хотите! Эти куплетисты… Для них нет ничего святого. Боже, до чего засалена веревка! А вы на это отвечаете:
Стара я и упряма стала, От долгой тяжбы я устала, Кто выиграть помог бы мне?
— Это ужасно! — вскричала графиня. — Нельзя так оскорблять благородную женщину!
— Прошу прощения, графиня, если я спел фальшиво: я задыхаюсь на лестнице… Ну, вот мы и пришли. Позвольте, я подергаю за ручку двери.
Старуха с ворчанием пропустила герцога вперед.
Маршал позвонил. Хотя г-жа Флажо стала прокуроршей, в ее обязанности по-прежнему входило отворять дверь и готовить еду. Она впустила посетителей и проводила их в кабинет Флажо.
Сутяги обнаружили здесь разгневанного хозяина, изощрявшегося с пером в зубах, диктуя ужасный обличительный текст своему первому клерку.
— Боже мой! Мэтр Флажо! Что же это творится? — вскричала графиня.
Прокурор обернулся на ее голос.
— А-а, графиня! Ваш покорный слуга! Стул графине де Беарн! Этот господин с вами, графиня?.. Э-э, герцог де Ришелье, если не ошибаюсь? У меня?.. Еще стул, Бернаде, давай сюда еще один стул — Мэтр Флажо! — заговорила графиня. — Прошу вас сказать, в каком состоянии мой процесс?!
— Ах, графиня! Я как раз только что занимался вами.
— Прекрасно, мэтр Флажо, прекрасно!
— Думаю, графиня, что он наделает много шуму, я на это надеюсь.
— Хм! Будьте осторожны…
— Что вы, графиня, теперь нечего опасаться.
— Если вы занимаетесь моим делом, то можете сначала дать аудиенцию господину герцогу.
— Господин герцог, простите меня, — молвил Флажо, — однако вы слишком галантны, чтобы не понять…
— Понимаю, мэтр Флажо, понимаю.
— Теперь я весь к вашим услугам.
— Будьте покойны, я у вас много времени не отниму: вы знаете, что меня к вам привело.
— Бумаги, которые передал мне третьего дня господин Рафте.
— Да, некоторые документы, касающиеся моего процесса с.., моего процесса о… А черт! Должны же вы знать, какой процесс я имею в виду, мэтр Флажо.
— Ваш процесс о землях в Шапна.
— Не спорю. Могу ли я надеяться с вашей помощью на успех? Это было бы весьма любезно с вашей стороны.
— Господин герцог! Это дело отложено на неопределенный срок.
— Почему же?
— Дело будет слушаться не раньше, чем через год, самое раннее.
— На каком основании, скажите на милость?
— Обстоятельства, господин герцог, обстоятельства… Вы знаете об отмене приговора его величеством?..
— Думаю, что знаю… О каком именно вы говорите? Его величество часто отменяет приговоры.
— Я имею в виду тот указ, который отменяет наш приговор.
— Прекрасно! Ну и что же?
— А то, господин герцог, что мы в ответ готовы сжечь все корабли.
— Сжечь все корабли, дорогой мой? Вы сожжете корабли Парламента? Вот это не совсем ясно; я и не знал, что у Парламента есть корабли.
— Может быть, первая палата отказывается регистрировать? — спросила графиня де Беарн; процесс герцога де Ришелье не мог отвлечь ее от тяжбы, какую вела она.
— Это еще что!
— И вторая тоже?
— Это бы ничего… Обе палаты приняли решение ничего больше не рассматривать, прежде чем король не уберет герцога д'Эгийона.
— Ба! — всплеснув руками, вскричал маршал.
— Больше не рассматривать.., чего? — в волнении спросила графиня.
— Да.., процессы, графиня!
— И мой процесс будет отложен? — вскричала графиня де Беарн в ужасе, который она даже не пыталась скрыть.
— И ваш, и процесс господина герцога — тоже.
— Но это беззаконие! Это неповиновение его величеству!
— Сударыня! — с пафосом отвечал прокурор. — Король забылся… Мы тоже готовы забыть о приличиях.
— Господин Флажо, вы доиграетесь до того, что вас засадят в Бастилию, это говорю вам я!
— Я отправлюсь туда с пением, сударыня, и, уж если я туда пойду, все мои собратья последуют за мной с пальмовыми ветвями в руках.
— Он взбесился! — проговорила графиня, обратившись к Ришелье.
— Мы, все До одного, готовы сражаться до конца! — продолжал прокурор.
— Ого! — обронил маршал. — Это становится интересно.
— Сударь! Да ведь вы сами только что мне сказали, что занимаетесь мною, — снова заговорила графиня де Беарн.
— Я так сказал, и это правда… Вас, сударыня, я привожу в качестве первого примера в своем выступлении. Вот абзац, имеющий к вам отношение.
Он вырвал из рук клерка начатую обличительную речь, нацепил на нос очки и с выражением прочитал:
«Потеряв состояние, заложив имение, наплевав на обязательства.., его величество поймет, как они должны страдать… Итак, докладчик имел в своем распоряжении важное дело, от которого зависит имущество одного из старейших домов королевства; его стараниями, благодаря его предприимчивости, таланту, да позволено будет ему так сказать, это дело шло прекрасно, и право знатной и могущественной дамы Анжелики-Шарлотты-Вероники графини де Беарн, было бы признано, объявлено, как вдруг небольшая размолвка.., погубив…»
— На этом месте я остановился, сударыня, — сообщил прокурор, выпятив грудь колесом, — я надеюсь, что портрет получится великолепный.
— Господин Флажо, — заговорила графиня де Беарн, — сорок лет назад я впервые обратилась к вашему отцу — нотариусу, достойному человеку; после его смерти я передала свои дела в ваши руки; на моих делах вы заработали около двенадцати тысяч ливров; возможно, вы заработали бы еще больше…
— Записывайте, все записывайте, — с живостью приказал Флажо клерку, — это будет свидетельство, доказательство: мы внесем его в речь.
— Так вот я забираю у вас свои бумаги, — перебила его графиня, — с этой минуты вы утратили мое доверие.
Растерявшись от внезапной немилости, словно громом пораженный, Флажо застыл в недоумении. Оправившись от удара, он почувствовал себя мучеником, пострадавшим за веру.
— Пусть так! Бернаде, верните бумаги графине и отметьте, что докладчик предпочел совесть состоянию.
— Прошу прощения, графиня, — шепнул маршал на ухо графине де Беарн, — однако вы поступаете необдуманно, как мне представляется.
— О чем я не подумала, господин герцог?
— Вы забираете свои бумаги у этого храброго бунтовщика, но что вы собираетесь с ними делать?
— Отнесу их другому прокурору, другому адвокату! — вскричала графиня.
Флажо поднял глаза к небу с мрачной улыбкой самоотречения и стоического смирения.
— Но ведь раз принято решение, — шепотом продолжал маршал, — что палаты не будут больше проводить судебных заседаний, дорогая графиня, следовательно, никакой другой прокурор не станет вами заниматься, кроме мэтра Флажо…
— Это что же, заговор?
— Неужели вы, черт побери, считаете мэтра Флажо таким глупцом, чтобы он протестовал в одиночку, риску, я потерять свою контору? Должно быть, собратья поддерживают его?
— Что же намереваетесь делать вы?
— Я заявляю, что мэтр Флажо — честный прокурор, и мои бумаги будут у него в целости и сохранности… Я оставляю их у него и продолжаю, разумеется, платить, как если бы он и дальше занимался моим делом.
— Вы по праву считаетесь умным человеком и либералом, господин маршал! — воскликнул Флажо. — Я буду распространять это суждение, господин герцог!
— Вы слишком добры ко мне, дорогой прокурор! — с поклоном отвечал Ришелье.
— Бернаде! — крикнул вдохновленный прокурор своему клерку. — Включите похвалу господина маршала де Ришелье в заключительную часть!
— Нет, нет, не стоит, мэтр Флажо! Я вас умоляю… — с живостью возразил маршал. — Ах, черт побери, что вы там собираетесь делать? Я предпочитаю тайну в том, что принято называть делом… Не огорчайте меня, мэтр Флажо. Я буду отрицать, опровергать: видите ли, я очень скромен… Ну, графиня, что вы на это скажете?
— Я скажу так: мой процесс будет слушаться… Мне нужно судебное разбирательство, и оно состоится!
— А я вам скажу: чтобы ваш процесс состоялся, королю придется послать швейцарцев, рейтаров и двадцать пушек в зал заседаний, — с воинственным видом отвечал Флажо, и это привело старуху в полное отчаяние.
— Вы, значит, не верите, что его величество на это способен? — шепнул Ришелье, обращаясь к Флажо.
— Это невозможно, господин маршал! Это просто неслыханно! Это означало бы, что во Франции нет больше справедливости, как уже нет хлеба.
— Вы полагаете?
— Вы сами в этом убедитесь.
— Однако король разгневается, — Мы готовы на все!
— Даже на изгнание?
— На смерть, господин маршал! Оттого, что на нас мантия, мы не стали трусливее!
Флажо ударил себя кулаком в грудь.
— Теперь я уверен, — сказал Ришелье своей спутнице, — что кабинету министров не поздоровится!
— О да! — после некоторого молчания заметила графиня. — И это весьма для меня прискорбно, потому что я никогда не вмешиваюсь в происходящее, а теперь вот оказываюсь втянутой в этот конфликт.
— Я совершенно убежден, — отвечал маршал, — что есть одно лицо, которое может вам помочь в этом деле, человек могущественный… Но захочет ли он?
— Надеюсь, не будет с моей стороны слишком нескромным полюбопытствовать, господин герцог, кто это могущественное лицо?
— Ваша крестница, — отвечал герцог.
— Графиня Дю Барри?
— Она самая.
— А ведь, пожалуй, вы правы… Вы подали мне прекрасную мысль!
Герцог прикусил губу.
— Так вы поедете в Люсьенн? — спросил он.
— Без малейшего колебания.
— Однако графине Дю Барри не осилить оппозиции Парламента.
— Я скажу ей, что хочу, чтобы мое дело было рассмотрено в суде. Она ни в чем не сможет мне отказать после того, что я для нее сделала. Она скажет королю, что ей этого хочется. Его величество поговорит с канцлером, а у канцлера — большие возможности, господин герцог… Мэтр Флажо, будьте любезны, хорошенько изучите мое дело. Оно будет слушаться раньше, чем вы предполагаете, это говорю вам я!
Мэтр Флажо недоверчиво покачал головой, однако графиня была непоколебима.
Выйдя из задумчивости, герцог проговорил:
— Раз вы отправляетесь в Люсьенн, графиня, передайте, пожалуйста, от меня нижайший поклон.
— С большим удовольствием, герцог.
— Мы с вами — друзья по несчастью: ваш процесс приостановлен, мой — тоже. Когда вы будете просить за себя, то вы тем самым ускорите рассмотрение и моего дела.. Кроме того, вы можете засвидетельствовать там мое неудовольствие, которое нам причиняют эти упрямцы в Парламенте. Прибавьте к этому, пожалуйста, что именно я посоветовал вам прибегнуть к помощи божественной хозяйки Люсьенн.
— Не премину, герцог. Прощайте, господа!
— Имею честь предложить вам свою руку и проводить вас до кареты. Еще раз прощайте, мэтр Флажо, не буду вам мешать заниматься делами…
Маршал проводил графиню до кареты.
«Рафте прав, — подумал он, — такие, как Флажо, способны произвести революцию. Слава Богу, я подкреплен с обеих сторон. Я придворный и в то же время член Парламента. Графиня Дю Барри попытается вмешаться в политику и падет одна. Если она устоит, я ей подложу мину в лице мадмуазель де Таверне. Да, этот чертов Рафте в самом деле мой ученик. Я его поставлю во главе кабинета, когда стану премьер-министром».
Глава 28. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВСЕ СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ ЗАПУТАННЫМ
Глава 29. «КОРОЛЕВСКОЕ КРЕСЛО»
— Сударыня тоже желает подняться к мэтру Флажо?
— Да, герцог, — отвечала старуха.
— Я имею честь быть вам знакомым, сударыня? — вскричал неприятно удивленный герцог и остановился в начале грязного подъезда.
— Кто же не знает господина маршала, герцога де Ришелье? — ответила старуха. — Для этого нужно было бы забыть, что я женщина.
«Неужели эта мартышка считает себя женщиной?» — подумал победитель Маона и склонился в изящнейшем поклоне.
— Осмелюсь задать вопрос, с кем имею честь говорить?
— Графиня Де Беарн, к вашим услугам, — отвечала старуха, приседая в реверансе на грязной дощатой мостовой в трех вершках от откинутой крышки погреба, в котором, как злорадно надеялся про себя маршал, старуха должна была вот-вот исчезнуть после третьего приседания.
— Очень приятно, сударыня, я в восторге, — проговорил он, — благодарю судьбу за счастливый случай. — Так у вас тоже процессы, графиня?
— Ах, герцог, у меня всего один процесс, но какой! Не может быть, чтобы вы о нем не слыхали!
— Разумеется, разумеется, этот большой процесс… Вы правы, простите. Ах, черт, забыл только, с кем вы судитесь…
— С Салюсами.
— Да, да, с Салюсами, графиня. Об этом процессе еще сочинили куплет…
— Куплет?.. — раздраженно спросила старуха. — Какой еще куплет?
— Осторожно, графиня, не упадите, — проговорил герцог, с огорчением отметив, что старуха так и не свалилась в яму. — Держитесь за перила, вернее, за веревку.
Старуха первой стала подниматься по ступенькам. Герцог последовал за ней.
— Да, довольно смешной куплет, — продолжал он.
— Смешной куплет о моем процессе?..
— Бог мой, вы сами можете оценить!.. Да вы, может быть, его знаете?..
— Ничего я не знаю.
— Поется на мотив «Прекрасной Бурбонки»:
Мадам! Я в затрудненье ныне, Любезность оказав, графиня, Вы помогли бы мне вполне.
— Вы понимаете, что это говорит графиня Дю Барри.
— Как это нагло с ее стороны!..
— Что вы хотите! Эти куплетисты… Для них нет ничего святого. Боже, до чего засалена веревка! А вы на это отвечаете:
Стара я и упряма стала, От долгой тяжбы я устала, Кто выиграть помог бы мне?
— Это ужасно! — вскричала графиня. — Нельзя так оскорблять благородную женщину!
— Прошу прощения, графиня, если я спел фальшиво: я задыхаюсь на лестнице… Ну, вот мы и пришли. Позвольте, я подергаю за ручку двери.
Старуха с ворчанием пропустила герцога вперед.
Маршал позвонил. Хотя г-жа Флажо стала прокуроршей, в ее обязанности по-прежнему входило отворять дверь и готовить еду. Она впустила посетителей и проводила их в кабинет Флажо.
Сутяги обнаружили здесь разгневанного хозяина, изощрявшегося с пером в зубах, диктуя ужасный обличительный текст своему первому клерку.
— Боже мой! Мэтр Флажо! Что же это творится? — вскричала графиня.
Прокурор обернулся на ее голос.
— А-а, графиня! Ваш покорный слуга! Стул графине де Беарн! Этот господин с вами, графиня?.. Э-э, герцог де Ришелье, если не ошибаюсь? У меня?.. Еще стул, Бернаде, давай сюда еще один стул — Мэтр Флажо! — заговорила графиня. — Прошу вас сказать, в каком состоянии мой процесс?!
— Ах, графиня! Я как раз только что занимался вами.
— Прекрасно, мэтр Флажо, прекрасно!
— Думаю, графиня, что он наделает много шуму, я на это надеюсь.
— Хм! Будьте осторожны…
— Что вы, графиня, теперь нечего опасаться.
— Если вы занимаетесь моим делом, то можете сначала дать аудиенцию господину герцогу.
— Господин герцог, простите меня, — молвил Флажо, — однако вы слишком галантны, чтобы не понять…
— Понимаю, мэтр Флажо, понимаю.
— Теперь я весь к вашим услугам.
— Будьте покойны, я у вас много времени не отниму: вы знаете, что меня к вам привело.
— Бумаги, которые передал мне третьего дня господин Рафте.
— Да, некоторые документы, касающиеся моего процесса с.., моего процесса о… А черт! Должны же вы знать, какой процесс я имею в виду, мэтр Флажо.
— Ваш процесс о землях в Шапна.
— Не спорю. Могу ли я надеяться с вашей помощью на успех? Это было бы весьма любезно с вашей стороны.
— Господин герцог! Это дело отложено на неопределенный срок.
— Почему же?
— Дело будет слушаться не раньше, чем через год, самое раннее.
— На каком основании, скажите на милость?
— Обстоятельства, господин герцог, обстоятельства… Вы знаете об отмене приговора его величеством?..
— Думаю, что знаю… О каком именно вы говорите? Его величество часто отменяет приговоры.
— Я имею в виду тот указ, который отменяет наш приговор.
— Прекрасно! Ну и что же?
— А то, господин герцог, что мы в ответ готовы сжечь все корабли.
— Сжечь все корабли, дорогой мой? Вы сожжете корабли Парламента? Вот это не совсем ясно; я и не знал, что у Парламента есть корабли.
— Может быть, первая палата отказывается регистрировать? — спросила графиня де Беарн; процесс герцога де Ришелье не мог отвлечь ее от тяжбы, какую вела она.
— Это еще что!
— И вторая тоже?
— Это бы ничего… Обе палаты приняли решение ничего больше не рассматривать, прежде чем король не уберет герцога д'Эгийона.
— Ба! — всплеснув руками, вскричал маршал.
— Больше не рассматривать.., чего? — в волнении спросила графиня.
— Да.., процессы, графиня!
— И мой процесс будет отложен? — вскричала графиня де Беарн в ужасе, который она даже не пыталась скрыть.
— И ваш, и процесс господина герцога — тоже.
— Но это беззаконие! Это неповиновение его величеству!
— Сударыня! — с пафосом отвечал прокурор. — Король забылся… Мы тоже готовы забыть о приличиях.
— Господин Флажо, вы доиграетесь до того, что вас засадят в Бастилию, это говорю вам я!
— Я отправлюсь туда с пением, сударыня, и, уж если я туда пойду, все мои собратья последуют за мной с пальмовыми ветвями в руках.
— Он взбесился! — проговорила графиня, обратившись к Ришелье.
— Мы, все До одного, готовы сражаться до конца! — продолжал прокурор.
— Ого! — обронил маршал. — Это становится интересно.
— Сударь! Да ведь вы сами только что мне сказали, что занимаетесь мною, — снова заговорила графиня де Беарн.
— Я так сказал, и это правда… Вас, сударыня, я привожу в качестве первого примера в своем выступлении. Вот абзац, имеющий к вам отношение.
Он вырвал из рук клерка начатую обличительную речь, нацепил на нос очки и с выражением прочитал:
«Потеряв состояние, заложив имение, наплевав на обязательства.., его величество поймет, как они должны страдать… Итак, докладчик имел в своем распоряжении важное дело, от которого зависит имущество одного из старейших домов королевства; его стараниями, благодаря его предприимчивости, таланту, да позволено будет ему так сказать, это дело шло прекрасно, и право знатной и могущественной дамы Анжелики-Шарлотты-Вероники графини де Беарн, было бы признано, объявлено, как вдруг небольшая размолвка.., погубив…»
— На этом месте я остановился, сударыня, — сообщил прокурор, выпятив грудь колесом, — я надеюсь, что портрет получится великолепный.
— Господин Флажо, — заговорила графиня де Беарн, — сорок лет назад я впервые обратилась к вашему отцу — нотариусу, достойному человеку; после его смерти я передала свои дела в ваши руки; на моих делах вы заработали около двенадцати тысяч ливров; возможно, вы заработали бы еще больше…
— Записывайте, все записывайте, — с живостью приказал Флажо клерку, — это будет свидетельство, доказательство: мы внесем его в речь.
— Так вот я забираю у вас свои бумаги, — перебила его графиня, — с этой минуты вы утратили мое доверие.
Растерявшись от внезапной немилости, словно громом пораженный, Флажо застыл в недоумении. Оправившись от удара, он почувствовал себя мучеником, пострадавшим за веру.
— Пусть так! Бернаде, верните бумаги графине и отметьте, что докладчик предпочел совесть состоянию.
— Прошу прощения, графиня, — шепнул маршал на ухо графине де Беарн, — однако вы поступаете необдуманно, как мне представляется.
— О чем я не подумала, господин герцог?
— Вы забираете свои бумаги у этого храброго бунтовщика, но что вы собираетесь с ними делать?
— Отнесу их другому прокурору, другому адвокату! — вскричала графиня.
Флажо поднял глаза к небу с мрачной улыбкой самоотречения и стоического смирения.
— Но ведь раз принято решение, — шепотом продолжал маршал, — что палаты не будут больше проводить судебных заседаний, дорогая графиня, следовательно, никакой другой прокурор не станет вами заниматься, кроме мэтра Флажо…
— Это что же, заговор?
— Неужели вы, черт побери, считаете мэтра Флажо таким глупцом, чтобы он протестовал в одиночку, риску, я потерять свою контору? Должно быть, собратья поддерживают его?
— Что же намереваетесь делать вы?
— Я заявляю, что мэтр Флажо — честный прокурор, и мои бумаги будут у него в целости и сохранности… Я оставляю их у него и продолжаю, разумеется, платить, как если бы он и дальше занимался моим делом.
— Вы по праву считаетесь умным человеком и либералом, господин маршал! — воскликнул Флажо. — Я буду распространять это суждение, господин герцог!
— Вы слишком добры ко мне, дорогой прокурор! — с поклоном отвечал Ришелье.
— Бернаде! — крикнул вдохновленный прокурор своему клерку. — Включите похвалу господина маршала де Ришелье в заключительную часть!
— Нет, нет, не стоит, мэтр Флажо! Я вас умоляю… — с живостью возразил маршал. — Ах, черт побери, что вы там собираетесь делать? Я предпочитаю тайну в том, что принято называть делом… Не огорчайте меня, мэтр Флажо. Я буду отрицать, опровергать: видите ли, я очень скромен… Ну, графиня, что вы на это скажете?
— Я скажу так: мой процесс будет слушаться… Мне нужно судебное разбирательство, и оно состоится!
— А я вам скажу: чтобы ваш процесс состоялся, королю придется послать швейцарцев, рейтаров и двадцать пушек в зал заседаний, — с воинственным видом отвечал Флажо, и это привело старуху в полное отчаяние.
— Вы, значит, не верите, что его величество на это способен? — шепнул Ришелье, обращаясь к Флажо.
— Это невозможно, господин маршал! Это просто неслыханно! Это означало бы, что во Франции нет больше справедливости, как уже нет хлеба.
— Вы полагаете?
— Вы сами в этом убедитесь.
— Однако король разгневается, — Мы готовы на все!
— Даже на изгнание?
— На смерть, господин маршал! Оттого, что на нас мантия, мы не стали трусливее!
Флажо ударил себя кулаком в грудь.
— Теперь я уверен, — сказал Ришелье своей спутнице, — что кабинету министров не поздоровится!
— О да! — после некоторого молчания заметила графиня. — И это весьма для меня прискорбно, потому что я никогда не вмешиваюсь в происходящее, а теперь вот оказываюсь втянутой в этот конфликт.
— Я совершенно убежден, — отвечал маршал, — что есть одно лицо, которое может вам помочь в этом деле, человек могущественный… Но захочет ли он?
— Надеюсь, не будет с моей стороны слишком нескромным полюбопытствовать, господин герцог, кто это могущественное лицо?
— Ваша крестница, — отвечал герцог.
— Графиня Дю Барри?
— Она самая.
— А ведь, пожалуй, вы правы… Вы подали мне прекрасную мысль!
Герцог прикусил губу.
— Так вы поедете в Люсьенн? — спросил он.
— Без малейшего колебания.
— Однако графине Дю Барри не осилить оппозиции Парламента.
— Я скажу ей, что хочу, чтобы мое дело было рассмотрено в суде. Она ни в чем не сможет мне отказать после того, что я для нее сделала. Она скажет королю, что ей этого хочется. Его величество поговорит с канцлером, а у канцлера — большие возможности, господин герцог… Мэтр Флажо, будьте любезны, хорошенько изучите мое дело. Оно будет слушаться раньше, чем вы предполагаете, это говорю вам я!
Мэтр Флажо недоверчиво покачал головой, однако графиня была непоколебима.
Выйдя из задумчивости, герцог проговорил:
— Раз вы отправляетесь в Люсьенн, графиня, передайте, пожалуйста, от меня нижайший поклон.
— С большим удовольствием, герцог.
— Мы с вами — друзья по несчастью: ваш процесс приостановлен, мой — тоже. Когда вы будете просить за себя, то вы тем самым ускорите рассмотрение и моего дела.. Кроме того, вы можете засвидетельствовать там мое неудовольствие, которое нам причиняют эти упрямцы в Парламенте. Прибавьте к этому, пожалуйста, что именно я посоветовал вам прибегнуть к помощи божественной хозяйки Люсьенн.
— Не премину, герцог. Прощайте, господа!
— Имею честь предложить вам свою руку и проводить вас до кареты. Еще раз прощайте, мэтр Флажо, не буду вам мешать заниматься делами…
Маршал проводил графиню до кареты.
«Рафте прав, — подумал он, — такие, как Флажо, способны произвести революцию. Слава Богу, я подкреплен с обеих сторон. Я придворный и в то же время член Парламента. Графиня Дю Барри попытается вмешаться в политику и падет одна. Если она устоит, я ей подложу мину в лице мадмуазель де Таверне. Да, этот чертов Рафте в самом деле мой ученик. Я его поставлю во главе кабинета, когда стану премьер-министром».
Глава 28. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВСЕ СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ ЗАПУТАННЫМ
Графиня де Беарн воспользовалась советом Ришелье. Спустя два с половиной часа после того, как она рассталась с герцогом, она уже сидела в приемной Люсьенн в обществе Замора.
Она некоторое время не показывалась у графини Дю Барри, и потому ее присутствие вызвало некоторое любопытство в будуаре графини, услыхавшей имя графини де Беарн.
Д'Эгийон тоже не терял времени даром. Он замышлял вместе с фавориткой заговор, когда Шон вошла с просьбой принять графиню де Беарн.
Герцог собрался было удалиться, но графиня его удержала.
— Я бы хотела, чтобы вы остались, — сказала она. — В том случае, если старая скупердяйка станет клянчить деньги, вы окажетесь полезны: в вашем присутствии она попросит меньше.
Герцог остался.
Графиня де Беарн с подобающим случаю выражением лица села напротив Дю Барри в предложенное ей кресло. Когда они обменялись приветственными фразами, Дю Барри спросила:
— Могу ли я узнать, какому счастливому случаю я обязана вашим посещением, сударыня?
— Ах, графиня! — воскликнула старая сутяга. — Меня привело к вам огромное несчастье!
— Что случилось?
— У меня есть новость, которая очень опечалит его величество — Говорите скорее!
— Парламент…
— Ага! — проворчал д'Эгийон.
— Господин герцог д'Эгийон! — поспешила представить графиня своего гостя посетительнице во избежание недоразумения.
Однако старая графиня была такой же хитрой, как все придворные, вместе взятые.
Она могла допустить оплошность только умышленно, когда недоразумение было ей на руку.
— Я наслышана обо всех гнусностях этих судейских крючков и об их неуважении к заслугам и знатному происхождению, — сказала она.
Ее комплимент герцогу достиг цели: герцог низко поклонился старой сутяге, она поднялась и тоже поклонилась.
— Однако речь идет не только о герцоге, затронута вся нация: Парламент отказывается заседать.
— Неужели? — вскричала Дю Барри, откидываясь на софу. — Так во Франции не будет больше правосудия?.. И что же дальше? Какие это повлечет за собой последствия?
Герцог улыбнулся. Однако вместо того, чтобы свести все к шутке, графиня де Беарн еще пуще нахмурила и без того суровое лицо.
— Это огромное бедствие, — молвила она.
— Вы так думаете? — спросила фаворитка.
— Сразу видно, графиня, что у вас нет процесса.
— Гм! — обронил д'Эгийон, желая привлечь внимание графини Дю Барри; она, наконец, поняла, куда клонит сутяга.
— Увы, графиня, — спохватилась она, — вы правы: вы мне напомнили, что у меня нет процесса, но у вас-то он есть, и очень серьезный!
— Да, графиня!.. И любая отсрочка для меня разорительна.
— Бедная графиня!
— Необходимо, чтобы король принял решение!
— Его величество давно готов выслать господ советников.
— Да, но тогда дело будет отложено на неопределенный срок!
— Вы знаете какой-нибудь другой способ? Не предложите ли вы что-нибудь еще?
Старая сутяга вся ушла в чепец, словно Цезарь, умирающий под своей тогой.
— Есть одно средство, — заговорил д'Эгийон, — однако то величество вряд ли на него согласится.
— Какое средство? — озабоченно спросила старая графиня.
— Обыкновенное оружие французского монарха, когда он чувствует притеснение: занять Королевское кресло в Парламенте. Он говорит: «Я так хочу!», в то время как противники думают: «Я этого не хочу!»
— Превосходная мысль! — в восторге вскричала Дю Барри.
— Однако не стоит ее разглашать, — тонко заметил д'Эгийон с жестом, понятным графине де Беарн.
— Сударыня! — подхватила графиня де Беарн. — Вы имеете такое влияние на его величество! Добейтесь того, чтобы он сказал: «Я хочу, чтобы состоялся процесс графини де Беарн». Кстати, как вы знаете, это мне уже давно было обещано.
Д'Эгийон прикусил губу, поклонился графине Дю Барри и вышел из будуара: он услыхал, как во двор въехала карета короля.
— А вот и король! — проговорила Дю Барри, вставая и давая этим понять, что аудиенция окончена.
— Позвольте мне пасть его величеству в ноги!
— Чтобы попросить его занять «Королевское кресло»? Я ничего не имею против, — с живостью ответила графиня Дю Барри. — Оставайтесь здесь, раз вам этого так хочется.
Едва графиня де Беарн успела поправить чепец, как вошел король.
— А-а, у вас гости, графиня?..
— Графиня де Беарн, сир.
— Сир, прошу у вас правосудия! — вскричала старая дама, приседая в низком реверансе.
— Ой-ой-ой! — воскликнул Людовик XV с едва различимой насмешкой, понятной только тем, кто его знал. — Вас кто-нибудь оскорбил, графиня?
— Сир, я прошу правосудия!
— Против кого?
— Против Парламента.
— Вот оно что! — проговорил король, хлопнув в ладоши. — Вы жалуетесь на мой Парламент? Доставьте мне удовольствие, образумьте их. У меня тоже есть основание быть им недовольным, и я тоже прошу у вас правосудия! — прибавил он, передразнивая реверанс старой графини.
— Сир, ведь вы же, наконец, король, вы — хозяин.
— Король — да; хозяин — не всегда.
— Сир, проявите волю.
— Это как раз то, что я делаю каждый вечер. На следующее утро они тоже проявляют свою волю. А так как наши желания диаметрально противоположны, мы напоминаем Землю и Луну, которые летают вечно одна за другой, никогда не встречаясь.
— Сир, у вас довольно мощный голос, чтобы заглушить этих крикунов.
— Вот тут вы ошибаетесь. Это ведь не я адвокат, а они. Если я говорю «да», они отвечают «нет». Найти общий язык совершенно невозможно… Вот если бы, когда я говорю «да», вы нашли средство помешать им сказать «нет», я заключил бы с вами союз.
— Сир, я знаю такое средство.
— Немедленно дайте мне его.
— Ну что же, сир, извольте: вам следует занять Королевское кресло.
— Час от часу не легче! Королевское кресло! — отвечал король. — Как вы могли до этого додуматься? Да это почти революция!
— У вас будет возможность сказать этим бунтовщикам прямо в лицо, что вы — хозяин. Вы знаете, сир, что когда король проявляет таким образом свою волю, то он один имеет право говорить, никто ему не отвечает. Вы им скажете: «Я хочу!», и они склонят головы…
— Идея великолепная! — воскликнула графиня Дю Барри.
— Да, великолепная, — согласился Людовик XV, — но она не подходит.
— До чего же красиво, — с жаром продолжала Дю Барри, — кортеж, знать, пэры, все офицеры короля, за ними — огромная толпа народу, и потом — само Королевское кресло с пятью подушками, расшитыми золотыми лилиями… Пышная была бы церемония!
— Вы полагаете? — не очень уверенно спросил король.
— И роскошный королевский наряд: горностаевая мантия, брильянтовый венец, золотой скипетр, — в общем, весь блеск, который так идет к царственному и красивому лицу. Ах, до чего вы были бы великолепны, сир! — воскликнула графиня Дю Барри.
— Со времени вашего детства, сир, — прибавила графиня де Беарн, — в каждом сердце хранится воспоминание о вашей необыкновенной красоте. Кроме того, — продолжала она, — это был бы удобный случай для господина канцлера проявить хитрость и сдержанное красноречие, чтобы эти людишки были раздавлены правдой, достоинством, авторитетом.
— Я должен дождаться преступления со стороны Парламента, — сказал Людовик XV, — а уж тогда посмотрим.
— Чего еще ждать, сир? Что может быть ужаснее того, что сделано?
— Что же сделано? Рассказывайте.
— А вы не знаете?
— Парламент слегка подразнил герцога д'Эгийона, это не смертельно… Хотя дорогой герцог — один из моих друзей, — прибавил король, взглянув на графиню Дю Барри. — Итак, Парламент подразнил герцога — я положил конец их злобным выпадам, отменив приговор вчера или третьего дня, не помню точно. Вот мы и квиты.
— А знаете, сир, — живо проговорила Дю Барри, — графиня только что нам сообщила, что нынче утром эти господа в черных мантиях дождались удобного случая.
— Что такое? — нахмурившись, спросил король.
— Расскажите, графиня! Король позволяет, — сказала фаворитка.
— Сир! Господа советники решили больше не проводить судебных заседаний Парламента до тех пор, пока вы, ваше величество, не признаете их правыми.
— Неужели? — молвил король. — А вы не ошибаетесь, графиня? Ведь это было бы неповиновение, а мой Парламент не осмелится восстать, я надеюсь…
— Сир, уверяю вас, что…
— Полно, графиня, это, верно, слухи.
— Выслушайте меня, ваше величество.
— Говорите, графиня.
— Так вот, мой прокурор вернул мне сегодня мое дело… Он больше не защищает, потому что теперь никто больше не судит.
— Уверяю вас, что это только слухи. Они пытаются меня запугать.
При этих словах король взволнованно заходил по комнате.
— Сир! Может быть, ваше величество скорее поверит герцогу де Ришелье? Так вот, в моем присутствии герцогу де Ришелье вернули, как и мне, все бумаги, и герцог удалился в ярости.
— Кто-то скребется в дверь, — заметил король, желая переменить тему.
— Это Замор, сир. Вошел Замор.
— Хозяйка! Письмо!
— Вы позволите, сир? — спросила графиня. — О Господи! — вдруг вскрикнула она.
— Что такое?
— Это от господина канцлера, сир. Зная, что ваше величество собирался ко мне с визитом, господин де Монеу просит меня испросить для него аудиенцию.
— Что там могло случиться?
— Просите господина канцлера! — приказала Дю Барри.
Графиня де Беарн встала и хотела откланяться.
— Вы не мешаете, графиня, — сказал ей король. — Здравствуйте, господин де Монеу! Что нового?
— Сир! — с поклоном отвечал канцлер. — Парламент вам раньше мешал: теперь нет больше Парламента.
— Как так? Они, что же, все умерли? Наелись мышьяку?
— Боже сохрани!.. Нет, сир, они здравствуют. Но они больше не желает заседать и подали в отставку. Я только что их принимал.
— Советников?
— Нет, сир, отставки.
— Я же вам говорила, сир, что это серьезно, — вполголоса заметила графиня.
— Очень серьезно! — в нетерпении отвечал король. — Ну и что же вы сделали, господин канцлер?
— Я пришел за указаниями вашего величества.
— Давайте всех их вышлем. Монеу.
— Сир, в изгнании они тоже не станут проводить судебные заседания.
— Давайте прикажем им заседать!.. Неужели не существует более ни предписаний, ни королевских указов?..
— Сир, на этот раз вам придется проявить свою власть.
— Да, вы правы.
— Мужайтесь! — шепнула де Беарн графине Дю Барри.
— И поступить, как хозяин, после того, как вы слишком часто вели себя, как отец! — вскричала графиня.
— Канцлер! — медленно проговорил король. — Я знаю только одно средство. Оно сильное, но действенное. Я собираюсь занять Королевское кресло в Парламенте. Надо хоть раз как следует напугать этих господ.
— Сир! — вскрикнул канцлер. — Прекрасно сказано! Либо они подчинятся, либо пойдут на разрыв!
— Графиня! — обратился король к старой сутяге. — Если ваше дело еще и не слушалось, то, как видите, в том не моя вина.
— Сир! Вы — величайший в мире король!
— Да! Да!.. — эхом отозвались графиня, Шон и канцлер.
— Однако мир так не думает, — пробормотал король.
Она некоторое время не показывалась у графини Дю Барри, и потому ее присутствие вызвало некоторое любопытство в будуаре графини, услыхавшей имя графини де Беарн.
Д'Эгийон тоже не терял времени даром. Он замышлял вместе с фавориткой заговор, когда Шон вошла с просьбой принять графиню де Беарн.
Герцог собрался было удалиться, но графиня его удержала.
— Я бы хотела, чтобы вы остались, — сказала она. — В том случае, если старая скупердяйка станет клянчить деньги, вы окажетесь полезны: в вашем присутствии она попросит меньше.
Герцог остался.
Графиня де Беарн с подобающим случаю выражением лица села напротив Дю Барри в предложенное ей кресло. Когда они обменялись приветственными фразами, Дю Барри спросила:
— Могу ли я узнать, какому счастливому случаю я обязана вашим посещением, сударыня?
— Ах, графиня! — воскликнула старая сутяга. — Меня привело к вам огромное несчастье!
— Что случилось?
— У меня есть новость, которая очень опечалит его величество — Говорите скорее!
— Парламент…
— Ага! — проворчал д'Эгийон.
— Господин герцог д'Эгийон! — поспешила представить графиня своего гостя посетительнице во избежание недоразумения.
Однако старая графиня была такой же хитрой, как все придворные, вместе взятые.
Она могла допустить оплошность только умышленно, когда недоразумение было ей на руку.
— Я наслышана обо всех гнусностях этих судейских крючков и об их неуважении к заслугам и знатному происхождению, — сказала она.
Ее комплимент герцогу достиг цели: герцог низко поклонился старой сутяге, она поднялась и тоже поклонилась.
— Однако речь идет не только о герцоге, затронута вся нация: Парламент отказывается заседать.
— Неужели? — вскричала Дю Барри, откидываясь на софу. — Так во Франции не будет больше правосудия?.. И что же дальше? Какие это повлечет за собой последствия?
Герцог улыбнулся. Однако вместо того, чтобы свести все к шутке, графиня де Беарн еще пуще нахмурила и без того суровое лицо.
— Это огромное бедствие, — молвила она.
— Вы так думаете? — спросила фаворитка.
— Сразу видно, графиня, что у вас нет процесса.
— Гм! — обронил д'Эгийон, желая привлечь внимание графини Дю Барри; она, наконец, поняла, куда клонит сутяга.
— Увы, графиня, — спохватилась она, — вы правы: вы мне напомнили, что у меня нет процесса, но у вас-то он есть, и очень серьезный!
— Да, графиня!.. И любая отсрочка для меня разорительна.
— Бедная графиня!
— Необходимо, чтобы король принял решение!
— Его величество давно готов выслать господ советников.
— Да, но тогда дело будет отложено на неопределенный срок!
— Вы знаете какой-нибудь другой способ? Не предложите ли вы что-нибудь еще?
Старая сутяга вся ушла в чепец, словно Цезарь, умирающий под своей тогой.
— Есть одно средство, — заговорил д'Эгийон, — однако то величество вряд ли на него согласится.
— Какое средство? — озабоченно спросила старая графиня.
— Обыкновенное оружие французского монарха, когда он чувствует притеснение: занять Королевское кресло в Парламенте. Он говорит: «Я так хочу!», в то время как противники думают: «Я этого не хочу!»
— Превосходная мысль! — в восторге вскричала Дю Барри.
— Однако не стоит ее разглашать, — тонко заметил д'Эгийон с жестом, понятным графине де Беарн.
— Сударыня! — подхватила графиня де Беарн. — Вы имеете такое влияние на его величество! Добейтесь того, чтобы он сказал: «Я хочу, чтобы состоялся процесс графини де Беарн». Кстати, как вы знаете, это мне уже давно было обещано.
Д'Эгийон прикусил губу, поклонился графине Дю Барри и вышел из будуара: он услыхал, как во двор въехала карета короля.
— А вот и король! — проговорила Дю Барри, вставая и давая этим понять, что аудиенция окончена.
— Позвольте мне пасть его величеству в ноги!
— Чтобы попросить его занять «Королевское кресло»? Я ничего не имею против, — с живостью ответила графиня Дю Барри. — Оставайтесь здесь, раз вам этого так хочется.
Едва графиня де Беарн успела поправить чепец, как вошел король.
— А-а, у вас гости, графиня?..
— Графиня де Беарн, сир.
— Сир, прошу у вас правосудия! — вскричала старая дама, приседая в низком реверансе.
— Ой-ой-ой! — воскликнул Людовик XV с едва различимой насмешкой, понятной только тем, кто его знал. — Вас кто-нибудь оскорбил, графиня?
— Сир, я прошу правосудия!
— Против кого?
— Против Парламента.
— Вот оно что! — проговорил король, хлопнув в ладоши. — Вы жалуетесь на мой Парламент? Доставьте мне удовольствие, образумьте их. У меня тоже есть основание быть им недовольным, и я тоже прошу у вас правосудия! — прибавил он, передразнивая реверанс старой графини.
— Сир, ведь вы же, наконец, король, вы — хозяин.
— Король — да; хозяин — не всегда.
— Сир, проявите волю.
— Это как раз то, что я делаю каждый вечер. На следующее утро они тоже проявляют свою волю. А так как наши желания диаметрально противоположны, мы напоминаем Землю и Луну, которые летают вечно одна за другой, никогда не встречаясь.
— Сир, у вас довольно мощный голос, чтобы заглушить этих крикунов.
— Вот тут вы ошибаетесь. Это ведь не я адвокат, а они. Если я говорю «да», они отвечают «нет». Найти общий язык совершенно невозможно… Вот если бы, когда я говорю «да», вы нашли средство помешать им сказать «нет», я заключил бы с вами союз.
— Сир, я знаю такое средство.
— Немедленно дайте мне его.
— Ну что же, сир, извольте: вам следует занять Королевское кресло.
— Час от часу не легче! Королевское кресло! — отвечал король. — Как вы могли до этого додуматься? Да это почти революция!
— У вас будет возможность сказать этим бунтовщикам прямо в лицо, что вы — хозяин. Вы знаете, сир, что когда король проявляет таким образом свою волю, то он один имеет право говорить, никто ему не отвечает. Вы им скажете: «Я хочу!», и они склонят головы…
— Идея великолепная! — воскликнула графиня Дю Барри.
— Да, великолепная, — согласился Людовик XV, — но она не подходит.
— До чего же красиво, — с жаром продолжала Дю Барри, — кортеж, знать, пэры, все офицеры короля, за ними — огромная толпа народу, и потом — само Королевское кресло с пятью подушками, расшитыми золотыми лилиями… Пышная была бы церемония!
— Вы полагаете? — не очень уверенно спросил король.
— И роскошный королевский наряд: горностаевая мантия, брильянтовый венец, золотой скипетр, — в общем, весь блеск, который так идет к царственному и красивому лицу. Ах, до чего вы были бы великолепны, сир! — воскликнула графиня Дю Барри.
— Со времени вашего детства, сир, — прибавила графиня де Беарн, — в каждом сердце хранится воспоминание о вашей необыкновенной красоте. Кроме того, — продолжала она, — это был бы удобный случай для господина канцлера проявить хитрость и сдержанное красноречие, чтобы эти людишки были раздавлены правдой, достоинством, авторитетом.
— Я должен дождаться преступления со стороны Парламента, — сказал Людовик XV, — а уж тогда посмотрим.
— Чего еще ждать, сир? Что может быть ужаснее того, что сделано?
— Что же сделано? Рассказывайте.
— А вы не знаете?
— Парламент слегка подразнил герцога д'Эгийона, это не смертельно… Хотя дорогой герцог — один из моих друзей, — прибавил король, взглянув на графиню Дю Барри. — Итак, Парламент подразнил герцога — я положил конец их злобным выпадам, отменив приговор вчера или третьего дня, не помню точно. Вот мы и квиты.
— А знаете, сир, — живо проговорила Дю Барри, — графиня только что нам сообщила, что нынче утром эти господа в черных мантиях дождались удобного случая.
— Что такое? — нахмурившись, спросил король.
— Расскажите, графиня! Король позволяет, — сказала фаворитка.
— Сир! Господа советники решили больше не проводить судебных заседаний Парламента до тех пор, пока вы, ваше величество, не признаете их правыми.
— Неужели? — молвил король. — А вы не ошибаетесь, графиня? Ведь это было бы неповиновение, а мой Парламент не осмелится восстать, я надеюсь…
— Сир, уверяю вас, что…
— Полно, графиня, это, верно, слухи.
— Выслушайте меня, ваше величество.
— Говорите, графиня.
— Так вот, мой прокурор вернул мне сегодня мое дело… Он больше не защищает, потому что теперь никто больше не судит.
— Уверяю вас, что это только слухи. Они пытаются меня запугать.
При этих словах король взволнованно заходил по комнате.
— Сир! Может быть, ваше величество скорее поверит герцогу де Ришелье? Так вот, в моем присутствии герцогу де Ришелье вернули, как и мне, все бумаги, и герцог удалился в ярости.
— Кто-то скребется в дверь, — заметил король, желая переменить тему.
— Это Замор, сир. Вошел Замор.
— Хозяйка! Письмо!
— Вы позволите, сир? — спросила графиня. — О Господи! — вдруг вскрикнула она.
— Что такое?
— Это от господина канцлера, сир. Зная, что ваше величество собирался ко мне с визитом, господин де Монеу просит меня испросить для него аудиенцию.
— Что там могло случиться?
— Просите господина канцлера! — приказала Дю Барри.
Графиня де Беарн встала и хотела откланяться.
— Вы не мешаете, графиня, — сказал ей король. — Здравствуйте, господин де Монеу! Что нового?
— Сир! — с поклоном отвечал канцлер. — Парламент вам раньше мешал: теперь нет больше Парламента.
— Как так? Они, что же, все умерли? Наелись мышьяку?
— Боже сохрани!.. Нет, сир, они здравствуют. Но они больше не желает заседать и подали в отставку. Я только что их принимал.
— Советников?
— Нет, сир, отставки.
— Я же вам говорила, сир, что это серьезно, — вполголоса заметила графиня.
— Очень серьезно! — в нетерпении отвечал король. — Ну и что же вы сделали, господин канцлер?
— Я пришел за указаниями вашего величества.
— Давайте всех их вышлем. Монеу.
— Сир, в изгнании они тоже не станут проводить судебные заседания.
— Давайте прикажем им заседать!.. Неужели не существует более ни предписаний, ни королевских указов?..
— Сир, на этот раз вам придется проявить свою власть.
— Да, вы правы.
— Мужайтесь! — шепнула де Беарн графине Дю Барри.
— И поступить, как хозяин, после того, как вы слишком часто вели себя, как отец! — вскричала графиня.
— Канцлер! — медленно проговорил король. — Я знаю только одно средство. Оно сильное, но действенное. Я собираюсь занять Королевское кресло в Парламенте. Надо хоть раз как следует напугать этих господ.
— Сир! — вскрикнул канцлер. — Прекрасно сказано! Либо они подчинятся, либо пойдут на разрыв!
— Графиня! — обратился король к старой сутяге. — Если ваше дело еще и не слушалось, то, как видите, в том не моя вина.
— Сир! Вы — величайший в мире король!
— Да! Да!.. — эхом отозвались графиня, Шон и канцлер.
— Однако мир так не думает, — пробормотал король.
Глава 29. «КОРОЛЕВСКОЕ КРЕСЛО»
Итак, состоялось знаменитое «Королевское кресло» с соответствующим случаю церемониалом, которого требовали, с одной стороны, тщеславие короля, с другой — интриги, подталкивавшие государя к государственному перевороту.
Королевский дворец был оцеплен войсками. Огромное количество лучников в коротких юбочках, солдат охраны и полицейских агентов должны были защищать господина канцлера. А он, словно генерал в день решающего сражения, должен был явиться для участия в этом предприятии.
Господин канцлер был непопулярен. Он сам это знал, и если тщеславие мешало ему понять губительность для него этого шага, то люди, лучше осведомленные о сложившемся общественном мнении, могли бы без всякого преувеличения предсказать ему позор или, по крайней мере, шиканье.
Королевский дворец был оцеплен войсками. Огромное количество лучников в коротких юбочках, солдат охраны и полицейских агентов должны были защищать господина канцлера. А он, словно генерал в день решающего сражения, должен был явиться для участия в этом предприятии.
Господин канцлер был непопулярен. Он сам это знал, и если тщеславие мешало ему понять губительность для него этого шага, то люди, лучше осведомленные о сложившемся общественном мнении, могли бы без всякого преувеличения предсказать ему позор или, по крайней мере, шиканье.