Дюма Александр. Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

   — Мы, колдуны, как вам должно быть известно, господин герцог, меняем имя в каждом поколении… В тысяча семьсот двадцать пятом году были в моде имена на ус, ос и ас. Вот почему неудивительно, если бы мне в ту пору вздумалось переменить свое имя на греческое или латинское… Итак, я к вашим услугам, ваше сиятельство, а также и к вашим, господин герцог.
   — Граф, мы с маршалом пришли к вам посоветоваться.
   — Это для меня большая честь, графиня, в особенности если эта мысль пришла вам в голову непроизвольно.
   — Именно так, граф. Ваше предсказание не выходит у меня из головы, вот только я начинаю сомневаться, суждено ли ему сбыться.
   — Никогда не сомневайтесь в том, что говорит вам наука.
   — Хо-хо! Наша корона находится под большим сомнением, граф… — вмешался Ришелье. — Речь идет уже не о ране, которую можно вылечить тремя каплями эликсира…
   — ..а о министре, которого можно опрокинуть тремя словами… — закончил Бальзамо. — Ну что, я угадал? Признайтесь!
   — Совершенно верно! — затрепетав, воскликнула графиня. — Герцог, что вы на это скажете?
   — Пусть вас не удивляет такая малость, графиня, — продолжал Бальзамо, читая беспокойство на лицах графини Дю Барри и герцога Ришелье. Да и было чему удивляться!
   — Я готов превозносить вас до небес, — заговорил маршал, если вы нам поможете найти средство.
   — От болезни, которая вас гложет?
   — Да, нас изводит Шуазель.
   — И вы желали бы от него вылечиться?
   — Да, великий маг, вот именно!
   — Господин граф! Вы не можете оставить нас в затруднительном положении: это дело вашей чести.
   — Я с радостью готов вам услужить, графиня. Однако мне хотелось бы сначала узнать, не было ли у герцога до прихода сюда определенной цели?
   — Признаюсь, была, граф. Могу поклясться, что мне весьма приятно иметь дело с колдуном, которого можно называть графом: не приходится менять привычки.
   Бальзаме улыбнулся.
   — Итак, прошу вас быть откровенным, — прибавил он.
   — Сказать по чести, я другого и не желаю, — отвечал герцог.
   — Вы ведь собирались спросить у меня совета, не так ли?
   — Совершенно верно.
   — Ах, притворщик! А мне он ничего об этом не говорил.
   — Я мог говорить об этом только с господином графом, да и то шепотом,
   — отвечал маршал.
   — Почему, герцог?
   — Да вы бы покраснели, графиня, до корней волос!
   — Скажите, маршал, ради любопытства! Я нарумянена, и никто ничего не заметит.
   — Я вот о чем подумал, графиня… Берегитесь: я пускаюсь во все тяжкие!
   — Вперед, герцог, я с вами!
   — Да вы меня, верно, побьете, когда узнаете, что у меня в голове.
   — Не у вас в обычае быть битым, герцог, — заметил Бальзамо, обратившись к старому маршалу; тот так и засветился от удовольствия!
   — Ну так вот, — продолжал герцог, — не в обиду будь сказано ее сиятельству, его величество.., как бы это выразить?..
   — Да что же он тянет! — вскричала графиня.
   — Так вы настаиваете?..
   — Да.
   — Непременно?
   — Да, тысячу раз да!
   — Ну, рискну.., печально это сознавать, господин граф, однако его величество трудно стало расшевелить. Это не я придумал, графиня, это словцо госпожи де Ментенон.
   — В этом нет ничего для меня оскорбительного, герцог, — молвила графиня Дю Барри.
   — Тем лучше, я буду говорить свободнее. Так вот, было бы очень хорошо, если бы господин граф, владеющий секретом бесценного эликсира…
   — ..изобрел такой эликсир, который вернул бы королю способность расшевелиться.
   — Совершенно верно.
   — Господин герцог! Это — детский лепет, это азбука нашей профессии. Первый же шарлатан сможет вам предложить приворотное зелье.
   — Заслуга которого будет приписана добродетели графини? — продолжил герцог.
   — Герцог! — оборвала его графиня.
   — Я же говорил, что вы рассердитесь. Впрочем, вы сами этого хотели.
   — Господин герцог, вы были правы, — заметил Бальзамо, — ее сиятельство в самом деле покраснела. Но ведь то, о чем мы говорим, не может никого задеть, ведь речь не идет о любви. Должен заметить, что вы освободите Францию от де Шуазеля не с помощью приворотного зелья. Посудите сами: даже если король будет любить графиню в десять раз сильнее, чем теперь, — а это невозможно, — де Шуазель все равно сохранит свое влияние и будет владеть его разумом так же, как графиня владеет сердцем короля.
   — Вы правы, — согласился маршал. — Но это была наша единственная надежда.
   — Вы в этом уверены?
   — Попробуйте, черт побери, придумать что-нибудь еще!
   — Я полагаю, что это совсем несложно.
   — Несложно! Вы слышите, графиня? Ох уж мне эти колдуны! Им не знакомо сомнение!
   — В чем же тут сомневаться, если надо лишь представить королю доказательства в том, что де Шуазель его предает?.. С точки зрения короля, разумеется, потому что де Шуазель и не думает его предавать, делая свое дело.
   — А что он делает?
   — Вы знаете это не хуже меня, графиня: он поддерживает недовольство Парламента против королевской власти.
   — Это понятно, но надо же знать, каким образом.
   — При помощи агентов, которым он обещает безнаказанность.
   — Кто эти агенты? Вот что желательно было бы знать.
   — Вы полагаете, к примеру, что госпожа де Граммон уехала с другой целью, нежели поддержать горячие головы и подавить сомневающихся?
   — Несомненно, что именно за этим она и поехала! — вскричала графиня.
   — Да, но король видит в ее отъезде простое изгнание.
   — Вы правы.
   — Как ему доказать, что в этом отъезде следует усматривать не только то, о чем вам дают понять?
   — Необходимо обвинить графиню.
   — Если бы достаточно было бы только обвинить, граф!.. — заметил маршал.
   — К сожалению, надо еще представить доказательства, — прибавила графиня.
   — Если бы у вас были такие доказательства — несомненные доказательства! — уверены ли вы в том, что де Шуазель останется министром?
   — Разумеется, нет! — вскричала графиня.
   — Следовательно, дело только в том, чтобы уличить де Шуазеля в предательстве, — продолжал Бальзамо, — да так, чтобы в глазах короля это было предательство очевидное и не вызывающее сомнений.
   Маршал откинулся в кресле и расхохотался.
   — Он просто очарователен! — вскричал герцог. — Он ни в чем не сомневается! Захватить де Шуазеля с поличным и уличить в предательстве!.. Вот и все! Безделица!
   Бальзамо был невозмутим, он терпеливо ждал, когда у маршала пройдет приступ веселья.
   — А теперь, — продолжал Бальзамо, — поговорим серьезно и подведем итоги.
   — Пожалуй!
   — Разве де Шуазеля не подозревают в поддержке Парламента?
   — Это ясно, но где доказательства?
   — Разве не известно, что де Шуазель приберегает войну с Англией, чтобы сохранять за собой роль незаменимого человека?
   — Такое мнение существует, но как доказать?..
   — Ну и, наконец, разве де Шуазель не открытый враг вашего сиятельства, разве он не делает все возможное, чтобы свергнуть вас с обещанного мною трона?
   — Да, вы правы, — согласилась графиня, — однако надо еще это доказать… Вот если бы я могла это сделать!
   — А что для этого нужно? Самую малость! Маршал подул на ногти.
   — Ну да, малость, — насмешливо сказал он.
   — Секретное письмо, например, — продолжал Бальзамо.
   — Всего-то! Такой пустяк…
   — Письмо госпожи Граммон, не правда ли, господин маршал? — проговорил граф.
   — Колдун, мой добрый колдун, найдите же такое письмо-! — вскричала графиня Дю Барри. — Вот уже пять лет я пытаюсь его найти, трачу на это сто тысяч ливров в год и все — безуспешно.
   — Надо было обратиться ко мне, — отвечал Бальзамо.
   — Как? — удивилась графиня.
   — Ну конечно! Если бы вы обратились ко мне…
   — Так что же?
   — Я бы вас выручил.
   — Вы?
   — Да, я.
   — Граф! Неужели я опоздала? Граф улыбнулся.
   — Вы не можете опоздать.
   — Дорогой граф… — сжав руки, проговорила Дю Барри.
   — Так вы желаете получить письмо?
   — Да.
   — Госпожи де Граммон?..
   — Если это возможно.
   — ..которое скомпрометировало бы де Шуазеля по трем перечисленным мною пунктам?
   — Я готова за него отдать.., глаз.
   — Ну что вы, графиня! Это слишком дорогая цена. Тем более что это письмо…
   — Это письмо?..
   — Я готов отдать вам его даром. Бальзамо достал из кармана сложенный вчетверо листок.
   — Что это? — спросила графиня, пожирая бумагу глазами.
   — Да, что это? — повторил герцог.
   — Письмо, о котором вы просили.
   Среди гробовой тишины граф прочел двум очарованным слушателям уже известное читателям письмо.
   По мере того как он читал, графиня все шире раскрывала глаза и уже едва владела собой.
   — Это клевета, черт побери! Будьте осмотрительны! — прошептал Ришелье, когда Бальзамо дочитал письмо.
   — Это, господин герцог, точная копия письма герцогини де Граммон; отправленный нынче утром из Руана курьер везет его сейчас герцогу де Шуазелю в Версаль.
   — Неужели это правда, господин Бальзамо? — воскликнул герцог.
   — Я всегда говорю только правду, господин маршал.
   — Неужели герцогиня могла написать подобное письмо?
   — Да, господин маршал.
   — Как она могла так неосторожно поступить?
   — Я согласен, что это невероятно, но, тем не менее, письмо было написано.
   Старый герцог взглянул на графиню: она была не в силах вымолвить ни слова.
   — Ну что же, — заговорила она наконец, — мне, как и герцогу, трудно в это поверить. Простите меня, граф! Но чтобы госпожа де Граммон, умная женщина, так скомпрометировала себя, равно как и своего брата, таким откровенным письмом… Кстати… Чтобы поверить в существование подобного письма, нужно его прочесть.
   — Кроме того, — поспешно прибавил маршал, — если господин граф держал бы это письмо в руках, он должен был бы его спрятать: ведь это бесценное сокровище.
   Бальзаме медленно покачал головой.
   — Это нужно тем, кто распечатывает письма, чтобы узнать их содержание.., а вовсе не тем, кто, как я, читает сквозь конверт… Бог с вами!.. Да и потом, какой мне интерес в том, чтобы погубить де Шуазеля и госпожу де Граммон? Вы пришли просить моего совета.., по-дружески, я полагаю? Я вам отвечаю тем же. Вы пожелали, чтобы я оказал вам услугу — я вам ее оказываю. Надеюсь, вы не собираетесь предложить мне за совет деньги, словно отгадчику с набережной Феррай?
   — Ну что вы, граф! — проговорила Дю Барри.
   — Так вот я вам даю совет, но мне показалось, вы меня не поняли. Вы сказали мне, что намерены свергнуть господина де Шуазеля и что вы ищете для этого способ. Я вам его предлагаю, вы одобряете; я даю его вам прямо в руки, а вы не верите!
   — Но.., но.., граф, послушайте…
   — Я вам говорю, что письмо существует, потому что у меня его копия.
   — Да, но кто вам об этом сказал, господин граф? — вскричал Ришелье.
   — Вопрос непростой! Кто мне сказал? Вы сразу хотите узнать столько, сколько я, труженик, ученый, посвященный, проживший три тысячи семьсот лет.
   — Вы хотите испортить прекрасное впечатление, которое у меня о вас сложилось, граф, — разочарованно произнес Ришелье.
   — Я не вас прошу мне верить, господин герцог, и это вовсе не я к вам пришел во время королевской охоты.
   — Он прав, герцог, — заметила графиня. — Господин де Бальзамо, умоляю вас, не надо терять терпение!
   — У кого есть время, тот никогда не теряет терпения, графиня.
   — Будьте добры… Присовокупите эту милость к тем, что вы мне уже оказали, и скажите, как вам удается раскрывать подобные тайны.
   — Нет ничего легче, графиня, — медленно отвечал Бальзамо, словно подыскивая слова для ответа. — эти тайны сообщил мне голос.
   — Голос! — одновременно вскричали герцог и графиня. — Все это вам сказал голос?
   — Он сообщает мне все, о чем бы я ни пожелал узнать.
   — И голос вам сказал, что госпожа де Граммон написала брату?
   — Уверяю вас, графиня, что это именно так.
   — Непостижимо!
   — Вы мне не верите.
   — Признаться, нет, граф, — вмешался герцог. — Как можно верить подобным вещам?
   — А вы поверили бы мне, если б я вам сказал, что сейчас делает курьер, у которого в руках письмо к де Шуазелю?
   — Еще бы! — воскликнула графиня.
   — А я поверил бы в том случае, если услышал бы голос… — признался герцог. — Но господа некроманты, или волшебники, обладают даром видеть и слышать чудеса в одиночестве.
   Бальзамо взглянул на де Ришелье с особенным выражением, заставившим графиню вздрогнуть, а у себялюбивого скептика, как называли герцога де Ришелье, пробежал холодок в затылке и заныло сердце.
   — Да, — продолжал Бальзамо после продолжительного молчания, — только я умею видеть и слышать сверхъестественное. Однако, когда я имею дело с людьми вашего ранга, вашего ума, герцог, вашей красоты, графиня, я раскрываю мои сокровища и готов ими поделиться… Итак, вы бы хотели услышать таинственный голос?
   — Да, — ответил герцог, сжав кулаки, чтобы унять дрожь.
   — Да, — трепеща, отвечала графиня.
   — Ваше сиятельство! Ваша светлость! Сейчас вы его услышите. Какой язык вы предпочитаете?
   — Французский, если можно, — попросила графиня. — Я не знаю никакого другого языка, и потом, чужая речь слишком бы меня напугала.
   — А вы, господин герцог?
   — Как и графиня.., французский. Я бы хотел иметь возможность повторить потом то, что скажет сатана, и посмотреть, хорошо ли он воспитан и умеет ли грамотно изъясняться на языке моего друга Вольтера.
   Наклонив голову, Бальзамо пошел к двери, выходившей в малую гостиную, из которой дверь, как помнит читатель, вела на лестницу.
   — Позвольте мне вас запереть, чтобы по возможности не слишком подвергать вас риску, — предупредил он.
   Графиня побледнела, подвинулась к герцогу и взяла его за руку.
   Бальзамо вплотную подошел к двери, ведущей на лестницу, поднял голову и звучным голосом произнес по-арабски слова, которые мы переводим на наш язык:
   — Друг мой!.. Вы меня слышите?.. Если слышите, дерните дважды за шнур звонка.
   Бальзамо стал ждать, поглядывая на герцога и графиню; они внимательно смотрели и слушали, но не понимали слов графа.
   Звонок прозвенел громко и отчетливо, затем повторился.
   Графиня подскочила на софе, герцог вытер платком пот со лба.
   — Раз вы меня слышите, — продолжал Бальзамо на том же языке, — приказываю вам нажать кнопку, вделанную в правый глаз мраморного льва на камине, и дверь откроется. Выйдите в эту дверь, потом пройдите через мою комнату, спуститесь по лестнице и пройдите в комнату рядом с той, из которой я говорю.
   Легкий, едва различимый шум, похожий на вздох, дал понять Бальзамо, что его приказания поняты и выполнены.
   — Что это за язык? — спросил Ришелье с деланным спокойствием. — Язык кабалистики?
   — Да, господин герцог, это язык для беседы с духами.
   — Но вы сказали, что мы все поймем.
   — То, что скажет голос, — да, но не то, что буду говорить я.
   — А дьявол уже здесь?
   — Кто вам говорил о дьяволе, господин герцог?
   — Но, по-моему, мы его и вызываем?
   — Вызвать можно все, что представляет собой явление высшего порядка, сверхъестественное существо.
   — А это явление высшего порядка, сверхъестественное существо?..
   Бальзамо протянул руку к гобелену, скрывавшему дверь в соседнюю комнату.
   — Оно непосредственно связано со мной, ваша светлость.
   — Мне страшно, — прошептала графиня, — а вам, герцог?
   — Признаюсь вам, графиня, что я предпочел бы сейчас быть в Маоне или Филипсбурге.
   — Графиня и вы, господин герцог! Извольте слушать, раз вы хотели услышать, — строго проговорил Бальзамо.
   Он повернулся к двери.

Глава 13. ГОЛОС

   Наступила торжественная тишина. Потом Бальзамо спросил по-французски:
   — Где вы? — Я здесь, — отвечал чистый и звонкий голос. Пройдя сквозь обивку и портьеры, он отдался присутствовавшим металлическим звоном и мало напоминал человеческий голос.
   — Дьявольщина! Это становится интересным! — проговорил герцог. — И все это без факелов, без магии, без бенгальских огней!
   — До чего страшно! — пробормотала графиня.
   — Слушайте внимательно мои вопросы, — продолжал Бальзамо.
   — Я слушаю всем своим существом.
   — Прежде всего скажите мне, сколько человек сейчас со мной в комнате?
   — Два.
   — Кто они?
   — Мужчина и женщина.
   — Прочтите в моих мыслях имя мужчины.
   — Герцог де Ришелье.
   — А женщина?
   — Графиня Дю Барри.
   — Поразительно! — прошептал герцог.
   — Признаться, я никогда ничего подобного не слышала, — дрогнувшим голосом сказала взволнованная графиня.
   — Хорошо, — молвил Бальзамо. — Теперь прочтите первую фразу письма, которое я держу в руках.
   Голос повиновался.
   Графиня и герцог переглянулись с удивлением, граничившим с восхищением.
   — Что сталось с письмом, которое я написал под вашу диктовку?
   — Оно летит.
   — В какую сторону?
   — На запад.
   — Далеко отсюда?
   — Да, далеко, очень далеко.
   — Кто его везет?
   — Человек в зеленой куртке, кожаном колпаке, в огромных сапогах.
   — Он идет пешком или едет верхом?
   — Едет верхом.
   — Какой у него конь?
   — Пегий.
   — Где он сейчас? Наступила тишина.
   — Смотрите! — приказал Бальзамо.
   — На большой дороге, обсаженной деревьями.
   — Что это за дорога?
   — Не знаю. Все дороги похожи одна на другую, — Неужели вам ничто не подсказывает, что это за дорога? Нет ни указательного столба, ни надписи, ничего?
   — Погодите, погодите: ему навстречу едет карета.., вот они поравнялись.., она едет в мою сторону…
   — Что это за карета?
   — Тяжелый экипаж, в нем аббаты и военные.
   — Дилижанс, — шепнул Ришелье.
   — На экипаже нет никакой надписи? — спросил Бальзамо.
   — Есть, — отвечал голос.
   — Прочтите.
   — На карете написано «Версаль» желтыми полустертыми буквами.
   — Оставьте экипаж и следуйте за курьером.
   — Я его больше не вижу.
   — Почему?
   — Дорога поворачивает.
   — Сворачивайте и догоняйте его.
   — Он скачет во всю прыть.., смотрит на часы.
   — Что у него впереди?
   — Длинная улица, великолепные дома, большой город.
   — Следуйте за ним.
   — Следую.
   — Что там?
   — Курьер изо всех сил погоняет коня, конь весь в мыле. Копыта так стучат по мостовой, что прохожие оборачиваются… Курьер свернул на улицу, которая уходит вниз. Он сворачивает направо. Конь замедляет бег. Всадник остановился у двери огромного особняка.
   — Здесь надо за ним следить особенно внимательно, слышите?
   Послышался вздох.
   — Вы устали. Я понимаю, — сказал Бальзамо.
   — Да, я в изнеможении.
   — Пусть усталость исчезнет, я приказываю.
   — Ах!
   — Ну как?
   — Благодарю вас.
   — Вы по-прежнему чувствуете усталость?
   — Нет.
   — Видите курьера?
   — Погодите… Да-да, он поднимается по большой мраморной лестнице. Впереди него идет лакей в расшитой золотом голубой ливрее. Он проходит через просторные сверкающие золотом гостиные. Подходит к освещенному кабинету. Лакей распахивает дверь, удаляется.
   — Что вы видите?
   — Курьер кланяется.
   — Кому?
   — Погодите… Он кланяется человеку, сидящему за письменным столом спиной к двери.
   — Как он одет?
   — На нем парадный костюм, словно он собрался на бал — У него есть награды?
   — Да, большая голубая лента на перевязи.
   — Какое у него лицо?
   — Лица не видно. Ага!
   — Что?
   — Он оборачивается.
   — Каков он собой?
   — Живой взгляд, неправильные черты лица, прекрасные зубы.
   — Сколько ему лет?
   — За пятьдесят.
   — Герцог! — шепнула графиня маршалу. — Это герцог! Маршал кивнул головой, словно желая сказать: «Да, это он… Однако давайте послушаем!»
   — Дальше! — приказал Бальзамо.
   — Курьер передает господину с голубой лентой…
   — Вы можете называть его герцогом: это герцог.
   — Курьер передает герцогу письмо, — послушно nonpd-вился голос, — он достал его из кожаного мешка, висящего у него за спиной. Герцог распечатывает и внимательно читает.
   — Дальше?
   — Берет перо, лист бумаги и пишет.
   — Пишет! — прошептал Ришелье. — Черт бы его побрал! Если бы можно было узнать, что он пишет! Это было бы просто великолепно!
   — Скажите мне, что он пишет, — приказал Бальзамо.
   — Не могу.
   — Потому что вы слишком далеко. Войдите в кабинет. Вошли?
   — Да.
   — Наклонитесь над его плечом.
   — Готово.
   — Можете прочесть?
   — Почерк отвратительный: мелкий и неразборчивый.
   — Читайте, я приказываю.
   Графиня и Ришелье затаили дыхание.
   — Читайте! — повелительно повторил Бальзамо.
   — «Сестра», — неуверенно произнес голос.
   — Это ответ, — одновременно прошептали Ришелье и графиня.
   — «Сестра, — продолжал голос, — не волнуйтесь: кризис действительно имел место, это правда; он был тяжел, это тоже правда. Однако он миновал. Я с нетерпением ожидаю завтрашнего дня, потому что завтра я намерен перейти в наступление, и у меня есть все основания надеяться на успех: и в деле руанского парламента, и в деле милорда X…, и в скандале.
   Завтра, после того, как я позанимаюсь с королем, я прибавлю постскриптум и отправлю вам письмо с тем же курьером».
   Протянув левую руку, Бальзамо словно с трудом вытягивал из «голоса» каждое слово, а правой торопливо набрасывал то же, что в Версале де Шуазель писал в своем кабинете — Это все? — спросил Бальзамо.
   — Все.
   — Что сейчас делает герцог?
   — Складывает вдвое листок, на котором только что писал, еще раз складывает, кладет его в небольшой красный бумажник: он достал его из левого кармана камзола.
   — Слышите? — обратился Бальзамо к оцепеневшей графине. — Что дальше?
   — спросил он Лоренцу.
   — Отпускает курьера.
   — Что он ему говорит?
   — Я слышала только последние слова.
   — А именно?
   — «В час у решетки Трианона». Курьер кланяется и выходит.
   — Ну да, — заметил Ришелье, — он назначает курьеру встречу после занятий, как он выражается в своем письме. Бальзамо жестом призвал к тишине.
   — Что делает теперь герцог? — спросил он.
   — Встает из-за стола, держит в руке полученное письмо. Подходит к кровати, опускает руку между кроватью и стеной, открывает тайник. Бросает туда письмо и затворяет железный сундучок.
   — О! Это и впрямь чудеса! — в один голос воскликнули бледные от волнения герцог и графиня.
   — Вы узнали все, что хотели, графиня? — спросил Бальзамо.
   — Граф! — проговорила испуганная графиня Дю Барри, подходя ближе. — Вы оказали мне услугу, за которую я готова отдать десять лет жизни, да и этого было бы мало. Просите у меня всего, чего ни пожелаете.
   — Вы знаете, графиня, что мы уже в расчете.
   — Говорите, говорите, чего бы вы хотели!
   — Время еще не пришло.
   — Когда оно придет, то, пожелай вы хоть миллион… Бальзамо улыбнулся.
   — Ах, графиня! — вскричал маршал, — уместнее был бы вам просить у графа миллион. Когда человек знает то, что знает граф, в особенности то, что он видит, это все равно, как если бы он открывал золото и алмазы глубоко в земле. Вот что такое читать мысли в человеческом сердце.
   — Тогда, граф, я беспомощно развожу руками и безропотно преклоняюсь перед вами.
   — Нет, графиня, придет день, когда вы сможете меня отблагодарить. Я предоставлю вам эту возможность.
   — Граф! — обратился маршал к Бальзамо. — Я покорен, побежден, раздавлен. Я верую!
   — Как поверил Фома неверующий, не так ли, господин герцог? Это называется не поверить, а увидеть.
   — Называйте, как вам угодно, но я искренне раскаиваюсь, и если мне отныне будут что-нибудь говорить о колдунах, я найду, что ответить.
   Бальзамо улыбнулся.
   — А теперь, графиня, — обратился он к Дю Варри, — позвольте мне одну вещь.
   — Пожалуйста.
   — Мой разум устал. Позвольте мне освободить его магическим заклинанием.
   — Разумеется!
   — Лоренца! — заговорил Бальзамо по-арабски. — Спасибо! Я люблю тебя. Возвращайся к себе в комнату тем же самым путем, каким пришла сюда, и жди меня. Иди, моя любимая!
   — Я очень устала, — ответил по-итальянски голос, еще более нежный, чем во время сеанса. — Приходи поскорее, Ашарат.
   — Сейчас приду.
   Те же легкие шаги стали удаляться.
   Убедившись в том, что Лоренца ушла к себе, Бальзамо низко и в то же время не теряя достоинства поклонился. Растерянные гости пошли к фиакру, поглощенные потоком охвативших их беспорядочных мыслей. Они скорее напоминали пьяных, чем людей, находящихся в своем уме.

Глава 14. НЕМИЛОСТЬ

   На следующий день большие версальские часы пробили одиннадцать. Людовик XV вышел из своих апартаментов, прошел через галерею и позвал громко и строго:
   — Господин де ла Врийер!
   Король был бледен и, очевидно, взволнован; чем больше он пытался скрыть свою озабоченность, тем более это было заметно по его смущенному взгляду и несвойственному для его лица напряженному выражению.
   Среди придворных мгновенно наступила гробовая тишина. В толпе выделялись герцог де Ришелье и виконт Жан Дю Барри: оба они были спокойны и на вид равнодушны, словно ни о чем не догадывались.
   Герцог де ла Врийер приблизился к королю и взял у него из рук указ.
   — Герцог де Шуазель в Версале? — спросил король.
   — Со вчерашнего дня, сир. Он возвратился из Парижа в два часа пополудни.