Дюма Александр. Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

   — А как же саксонец Пайкен, приговоренный к смерти Карлом Вторым, выкупил свою жизнь, получив золотой слиток из свинца, и из этого золота отчеканили сорок дукатов, а также медаль в честь талантливого алхимика.
   — Талантливый алхимик был в то же время ловким шулером. Он подложил вместо свинцового слитка золотой, только и всего. Для тебя, Ашарат, самый надежный способ добычи золота в том, чтобы отливать в слитки, как ты это пока и делаешь, то золото, которое свозят к тебе твои рабы со всех концов света.
   Бальзамо задумался.
   — Итак, перерождение одного металла в другой невозможно? — спросил он.
   — Невозможно.
   — Ну, а что с алмазом? — отважился спросить Бальзамо.
   — Алмаз — совсем другое дело, — отвечала Лоренца.
   — Значит, алмаз получить можно?
   — Да, потому что для того, чтобы получить алмаз, не нужно переделывать одно вещество в другое; необходимо только попытаться преобразовать уже известный элемент.
   — А ты знаешь, что это за элемент?
   — Разумеется! Алмаз — это кристаллизованный чистый уголь.
   Бальзаме замер. Его озарила неожиданная, неслыханная мысль; он закрыл лицо руками, словно был ослеплен.
   — Боже! Боже мой! — прошептал он. — Ты слишком добр ко мне. Верно, мне угрожает какая-нибудь опасность. Боже мой! Какой перстень мне бросить в море, чтобы отвести твою ревность? Довольно, на сегодня довольно! Довольно, Лоренца!
   — Разве я не принадлежу тебе? Приказывай, повелевай!
   — Да, ты моя. Идем, идем!
   Бальзамо повлек Лоренцу из лаборатории, прошел через оружейную комнату, не обратив внимания на легкое поскрипывание над своей головой, и вновь оказался вместе с Лоренцой в комнате с зарешеченными окнами.
   — Значит, ты доволен своей Лоренцой, любимый мой? — спросила молодая женщина.
   — Еще бы! — воскликнул он.
   — Чего же ты опасался? Скажи!
   Бальзамо умоляюще сложил руки и взглянул на Лоренцу с выражением такого ужаса, которому вряд ли мог бы найти объяснение зритель, не умевший читать в его душе.
   — А ведь я чуть не убил этого ангела и не умер от отчаяния, решая вопрос о том, как мне стать счастливым и всемогущим! Я совсем забыл, что возможное всегда выходит за рамки современного состояния науки, и это возможное начинает восприниматься как нечто сверхъестественное. Я думал, что знаю все, а оказалось, что я ничего не знал.
   Молодая женщина блаженно улыбалась.
   — Лоренца! Лоренца! — продолжал Бальзамо. — Значит, осуществился таинственный замысел Господа, создавшего женщину из ребра мужчины и сказавшего им, что у них будет одно сердце на двоих! Моя Ева ожила; моя Ева будет жить моими мыслями, а ее жизнь висит на ниточке, которую держу в руках я! Это слишком много для одного человека. Боже мой, и я склоняюсь под тяжестью Твоих благодеяний!
   Он упал на колени, в восторге прижавшись к ногам красавицы, дарившей его неземной улыбкой.
   — Нет, ты никогда не оставишь меня, под твоим всепроникающим взором я буду в полной безопасности; ты будешь мне помогать в моих научных открытиях — ведь ты сама сказала, что только ты можешь их дополнить, что одно твое слово облегчит мои поиски и сделает их плодотворными; только ты могла бы мне сказать, что я не получу золота, потому что это однородное вещество, простой химический элемент; ты мне скажешь, в какой частице своего создания Бог скрыл золото; ты скажешь мне, в каких неизведанных глубинах Океана лежат несметные богатства твои глаза помогут мне увидеть, как развивается жемчужина в перламутровой раковине, как зреет мысль в человеческом мозгу. С твоей помощью я услышу едва различимый звук, с каким червь роет землю; я услышу поступь приближающегося врага. Я обрету величие Бога, но буду счастливее Его, моя Лоренца! Ведь у Бога на небесах нет равной ему во всем подруги; Бог всемогущ, однако он одинок в своем величии и не может разделить его ни с каким другим существом: это всемогущество и делает его Богом.
   Продолжая улыбаться, Лоренца отвечала на его слова жаркими ласками.
   — Несмотря ни на что, ты все еще сомневаешься, Ашарат, — прошептала она, словно каждая мысль, беспокоившая ее возлюбленного, была ей доступна. — Ты сомневаешься, как ты сказал, что мне будет под силу шагнуть за черту нашей любви, что я смогу видеть на расстоянии, но ты утешаешься при мысли, что если не увижу я, то увидит она.
   — Кто?
   — Блондинка… Хочешь, я скажу, как ее зовут?
   — Да.
   — Постой-ка… Андре!
   — Да, верно. Да, ты умеешь читать мои мысли. Меня мучает только одно: видишь ли ты, как прежде, на расстоянии, несмотря на препятствия, встающие перед твоим внутренним взором.
   — Испытай меня.
   — Дай руку, Лоренца.
   Молодая женщина схватила Бальзамо за руку.
   — Ты можешь последовать за мной? — спросил он.
   — Всюду, куда пожелаешь.
   —Идем.
   Бальзамо мысленно покинул дом на улице Сен-Клод, увлекая за собой Лоренцу.
   — Где мы сейчас? — спросил он.
   — Мы взобрались на гору, — отвечала молодая женщина.
   — Верно, — согласился Бальзамо, затрепетав от радости. — А что ты видишь?
   — Передо мной? Слева? Справа?
   — Прямо перед тобой.
   — Я вижу огромную долину; с одной стороны лес, по Другую руку город, а между ними — убегающая вдаль река, она течет вдоль стены огромного замка.
   — Все верно, Лоренца: лес носит название Везине, а город — Сен-Жермен; замок называется Мезон. Давай войдем в павильон позади нас.
   — Хорошо.
   — Что ты видишь?
   — Какую-то приемную: там сидит негритенок и грызет конфеты.
   — Да, это Замор. Иди, иди дальше.
   — Пустая гостиная, роскошно обставленная… Над дверьми карнизы в виде богинь и амуров.
   — В гостиной никого нет?
   — Никого.
   — Идем дальше!
   — Мы сейчас в восхитительном будуаре; стены обтянуты атласом с вышитыми на нем цветами, они будто живые…
   — Там тоже никого?
   — Нет, какая-то женщина лежит на софе.
   — Как она выглядит?
   — Погоди…
   — Не кажется ли тебе, что ты ее уже где-то видела?
   — Да, я видела ее здесь — это графиня Дю Барри.
   — Верно, Лоренца, верно. Это потрясающе! Что она делает?
   — Думает о тебе, Бальзамо.
   — Обо мне?
   — Да.
   — Так ты можешь читать и в ее мыслях?
   — Да, потому что, повторяю, она думает о тебе.
   — А по какому поводу?
   — Ты ей кое-что обещал.
   — Да. Что именно?
   — Ты обещал дать ей волшебную воду, какую Венера, желая отомстить Сафо, дала Фаону.
   — Верно, совершенно верно! Ну, и до чего она додумалась?
   — Она принимает решение.
   — Какое?
   — Погоди… Она протягивает руку к колокольчику, звонит, входит еще одна женщина.
   — Брюнетка? Блондинка?
   — Брюнетка.
   — Высокая? Маленькая?
   — Маленького роста.
   — Это ее сестра. Послушай, что она ей скажет.
   — Она приказывает заложить карету.
   — Куда она собирается отправиться?
   — Сюда.
   — Ты в этом уверена?
   — Так она говорит. И ее приказание исполнено. Я вижу лошадей, экипаж… Через два часа она будет здесь. Бальзамо упал на колени.
   — Если через два часа она в самом деле будет здесь, — воскликнул он,
   — мне останется лишь просить Бога, чтобы он пощадил меня и не отнимал у меня мое счастье!
   — Бедный друг! — прошептала она. — Так ты боялся?.. Чего же тебе было бояться? Любовь, без которой физическое состояние было бы несовершенным, оказывает влияние и на душевное. Любовь, как всякая созидательная страсть, приближает к Богу, а от Бога исходит свет.
   — Лоренца! Лоренца! Я теряю голову от радости! Бальзамо уронил голову молодой женщине на колени.
   Бальзамо ждал еще одного доказательства, чтобы окончательно убедиться в полноте своего счастья.
   Таким доказательством должен был стать приезд графини Дю Барри.
   Два часа ожидания пролетели незаметно; Бальзамо потерял счет времени.
   Вдруг молодая женщина вздрогнула; она держала руку Бальзамо в своих руках.
   — Ты все еще сомневаешься, — проговорила она, — и хотел бы знать, где она находится в эту минуту?
   — Да, — отвечал Бальзамо, — ты угадала.
   — Ее лошади во весь опор мчатся по бульвару, карета уже близко, она сворачивает на улицу Сен-Клод; графиня останавливается перед дверью.., звонит…
   Комната, где они находились, была расположена в глубине особняка, и туда не доносился стук медного молотка в Ворота.
   Однако, привстав на одно колено, Бальзамо прислушивался.
   Два звонка Фрица заставили его подскочить; два звонка, как помнит читатель, означали важный визит.
   — Так это правда! — воскликнул он.
   — Поди и убедись в атом сам, Бальзамо, только возвращайся скорее!
   Бальзамо бросился к камину.
   — Позволь мне проводить тебя до лестницы, — попросила Лоренца.
   — Идем!
   Оба опять пришли в оружейную комнату.
   — Ты никуда отсюда не уйдешь? — спросил Бальзамо.
   — Нет, я буду тебя ждать здесь. Не беспокойся: любящая тебя Лоренца совсем не похожа на ту, которой ты боишься. И потом…
   Она замолчала и улыбнулась.
   — Что? — спросил Бальзаме.
   — Разве ты не умеешь так же читать в моих мыслях, как я читаю в твоих?
   — Увы, нет!
   — Прикажи мне заснуть до твоего возвращения, прикажи мне неподвижно лежать на софе, и я буду лежать и спать.
   — Пусть будет по-твоему, дорогая Лоренца: засыпай и жди меня.
   Борясь со сном, Лоренца в последнем поцелуе прижалась губами к губам Бальзамо; покачиваясь, она пошла к дивану и, падая, прошептала:
   — До скорой встречи, мой Бальзамо, до встречи!
   Бальзамо помахал ей рукой; Лоренца уже спала.
   Она была так чиста, так хороша: ее длинные волосы были распущены, губы приоткрылись, раскраснелись щеки, глаза затуманились; Бальзамо вернулся к дивану, взял ее за руку, прикоснулся губами к плечу и шее, не осмеливаясь поцеловать ее в губы.
   Снова раздались два звонка: то ли дама теряла терпение, то ли Фриц опасался, что хозяин не слышал его условного знака.
   Бальзамо бросился к двери.
   Едва притворив за собой дверь, он в другой раз услыхал поскрипывание, похожее на то, которое слышал раньше. Он снова отворил дверь, огляделся, но ничего не заметил.
   Бальзамо прикрыл дверь и поспешил в гостиную, не испытывая при этом ни беспокойства, ни страха, ни предчувствия и унося в своем сердце рай Бальзамо заблуждался: не только любовь тяготила Лоренцу, не только от любви стало прерывистым ее дыхание.
   Она погрузилась в сон, похожий на летаргию или, скорее, на смерть.
   Лоренца грезила; словно в кошмаре, она увидела, как в надвигавшейся темноте от дубового потолка отделился круглый витраж и стал медленно и плавно опускаться на пол со страшным свистом; ей казалось, что она вот-вот задохнется, раздавленная надвигавшимся люком.
   Наконец она будто во сне заметила, что из этом подъемном окне зашевелилось что-то бесформенное, как Калибан в «Буре»: это было чудовище с человеческим лицом, старик, у которого живыми были только глаза и руки; он не сводил с нее жутких глаз и тянул к ней высохшие руки.
   Бедная девушка стала извиваться, тщетно пытаясь убежать, не догадываясь об угрожавшей ей опасности, не чувствуя ничего, кроме прикосновения лап, вцепившихся в ее белое платье, приподнявших ее над софой и перенесших на подъемное окно. Затем люк стал медленно подниматься к потолку с отвратительным металлическим скрежетом, а из мерзкой пасти чудовища в человеческом обличье вырвался демонический, леденящий душу хохот. Старик уносил свою жертву, а она так ничего и не почувствовала.

Глава 14. ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ

   Как и предсказывала Лоренца, в дверь стучала графиня Дю Барри.
   Прекрасная куртизанка была приглашена в гостиную. В ожидании Бальзамо она листала отпечатанную в Майенсе любопытную книгу о смерти; на искусно выполненных иллюстрациях было показано, что смерть присутствует в любом проявлении человеческой жизни, то подкарауливая человека у выхода из бальной залы, где он только что пожимал ручку любимой женщине; то затягивая его на дно во время купания; то притаившись в стволе ружья, с которым человек отправился на охоту.
   Графиня Дю Барри дошла до гравюры, на которой была изображена дама, нарумянивавшая щеки и любовавшаяся своим отражением в зеркале, но тут Бальзамо толкнул дверь и подошел к ней со счастливой улыбкой, словно освещавшей его лицо изнутри.
   — Прошу прощения, графиня, что заставил вас ждать, но я неверно рассчитал время, плохо зная ваших лошадей, И потому полагал, что вы только что выехали на площадь Людовика Пятнадцатого.
   — Что вы говорите? — воскликнула графиня. — Значит, вам было известно, что я приеду к вам?
   — Да, графиня: около двух часов назад я вас видел в Вашем будуаре, отделанном голубым атласом; вы отдавали Приказание заложить ваших лошадей.
   — И вы говорите, что я была в своем будуаре, отделанном голубым атласом?
   — Да, атлас расшит цветами. Вы лежали на софе. В ту минуту вас посетила счастливая мысль. Вы подумали:
   «А не съездить ли мне к графу Фениксу?» И вы позвонили.
   — Кто вошел на мой звонок?
   — Ваша сестра, не так ли? Вы передали ей свое приказание, и оно тотчас было выполнено.
   — Вы, граф, и в самом деле колдун! Вы заглядываете в мой будуар в любое время? Вам бы следовало предупредить меня, слышите?
   — Будьте уверены, графиня: я заглядываю лишь в отворенные двери.
   — И, глядя через растворенную дверь, вы увидали, что я думаю о вас?
   — Ну конечно, и не просто думали, а имели добрые намерения.
   — Да, вы правы, дорогой граф: я испытываю к вам самые теплые чувства; однако признайтесь, что вы заслуживаете большего: вы так добры ко мне, вы оказываете мне бесценные услуги. Мне кажется, что судьба выбрала вас моим наставником, иными словами, вы призваны сыграть самую трудную из известных мне ролей.
   — Признаться, я счастлив, графиня, слышать это из ваших уст. Итак, чем могу быть вам полезен?
   — Как? Неужели вы, прорицатель, не можете угадать?
   — Позвольте мне по крайней мере проявить скромность.
   — Будь по-вашему, дорогой граф. Но тогда давайте вначале поговорим, что мне удалось сделать для вас.
   — Я не могу этого допустить, графиня. Давайте, напротив, поговорим о вас, умоляю вас об этой милости.
   — Ну что же, дорогой граф, прежде всего, одолжите мне этот волшебный камень, который делает вас невидимым: мне показалось, что, несмотря на резвость моих лошадей, за моей каретой шпионил кто-то из людей герцога де Ришелье.
   — И что же этот шпион, графиня?
   — Он скакал за моим экипажем на коне.
   — Что вы думаете об этом обстоятельстве, и с какой целью герцогу понадобилось за вами следить?
   — Вероятно, он собирается сыграть со мной одну из своих злых шуток. Как бы вы ни были скромны, граф Феникс, поверьте, что Бог наделил вас качествами, достаточными для того, чтобы разжечь в сердце короля ревность.., из-за моих визитов к вам или ваших — ко мне.
   — Графиня! Герцог де Ришелье ни в каком отношении не может быть для вас опасен, — возразил Бальзаме.
   — Однако он был опасен, дорогой граф, до одного известного события.
   Бальзамо понял, что речь шла о какой-то тайне, которую Лоренца еще не успела ему раскрыть. И потому он не отважился ступить на незнакомую почву: он лишь улыбнулся в ответ.
   — Да, он был опасен, — повторила графиня, — и я едва не оказалась жертвой его козней. Да и вы там сыграли кое-какую роль.
   — Я? В кознях против вас? Никогда, графиня!
   — Разве не вы дали зелье герцогу де Ришелье?
   — Какое зелье?
   — Приворотное зелье, заставляющее влюбиться без памяти.
   — Нет, графиня, такое зелье герцог умеет варить сам, потому что уже с давних времен владеет его рецептом. Я же дал ему обыкновенный наркотик.
   — Правда?
   — Клянусь честью!
   — А когда герцог приходил к вам за этим наркотиком? Припомните, пожалуйста, день, граф: это очень важно.
   — Это было в прошлую субботу, как раз накануне того дня, когда я имел честь передать вам с Фрицем записочку с просьбой приехать за мной к де Сартину.
   — Накануне? — вскричала графиня. — Накануне того дня, когда король отправился к юной Таверне? Ну, теперь все для меня объяснилось!
   — Раз все стало вам ясно, значит, вы видите, что за исключением наркотика я здесь ни при чем.
   — Да, именно наркотик нас спас. Бальзамо опять умолк. Он ничего не знал.
   — Я счастлив, графиня, — заговорил он после некоторого молчания, — если, сам того не ведая, мог быть вам хоть в чем-нибудь полезен.
   — Вы всегда оказываетесь рядом вовремя! Но вы можете оказать мне еще большую услугу, чем это было до сих пор. Милый доктор! Я была очень больна, выражаясь языком политики, и еще сейчас едва ли верю в свое выздоровление.
   — Графиня! — подхватил Бальзамо. — Доктор, если он есть, всегда справляется о симптомах болезни, которую ему предстоит лечить. Соблаговолите поведать мне до Мельчайших подробностей, что вам довелось испытать, и, если возможно, не упустите ни единого симптома.
   — Нет ничего легче, дорогой доктор, или дорогой колдун, как вам будет угодно. Накануне того дня, как был пущен в дело наркотик, его величество отказался сопровождать меня в Люсьенн. Под предлогом усталости подлый обманщик остался в Трианоне, чтобы поужинать, как я потом узнала, в компании герцога де Ришелье и барона де Таверне.
   — Ага!
   — Теперь вы тоже понимаете!.. Во время этого ужина зелье было подмешано королю. Он и так благоволил к мадмуазель де Таверне. Было также известно, что он не должен встретиться со мной. Значит, зелье должно было подействовать на благо этой девчонки.
   — И что же?
   — Подействовало!
   — Что же произошло?
   — Вот это-то как раз узнать, наверное, очень трудно. Есть люди, которые видели, как его величество направлялся к службам, другими словами — к апартаментам мадмуазель Андре.
   — Я знаю, где она живет. Что же было дальше?
   — Ах, черт побери, до чего вы скоры, граф! Ведь следить за крадущимся королем не безопасно!
   — А все-таки?
   — Я могу вам сказать лишь то, что его величество в страшную грозу ночью возвратился в Трианон бледный, трясущийся и в жару, близкий к беспамятству.
   — И вы полагаете, что король был напуган не только грозой, — с улыбкой спросил Бальзаме.
   — Нет, потому что лакей слышал, как он воскликнул несколько раз: «Мертва! Мертва! Мертва!»
   — Да ну? — удивился Бальзамо.
   — Это подействовал наркотик, — продолжала Дю Барри, — а король ничего так не боится, как покойников, а после мертвецов — самого вида смерти. Он увидел мадмуазель де Таверне, которая необычайно крепко спала, и решил, что она мертва.
   — Да, да, действительно, она была мертва, — проговорил Бальзамо, вспомнив, что ускакал в ту ночь, не разбудив Андре, — да, мертва или очень похожа на мертвую. Верно, верно. Что же было дальше, графиня?
   — Никто так и не знает, что произошло в ту ночь, вернее на рассвете. Известно только, что, воротившись к себе, король был охвачен сильнейшей лихорадкой и нервной дрожью, которые утихли лишь на следующий день, когда ее высочеству пришла в голову мысль отворить все окна и показать его величеству яркое солнце, освещавшее смеющиеся лица. Только тогда исчезли все пугавшие его видения вместе с породившей их темнотой. К полудню королю стало лучше, он выпил бульону и съел крылышко куропатки, а вечером…
   — А вечером..? — переспросил Бальзамо.
   — ...а вечером, — продолжала Дю Барри, — его величество, очевидно, не желая оставаться в Трианоне после пережитого накануне ужаса, приехал ко мне в Люсьенн, и я, дорогой граф, имела случай убедиться, что герцог де Ришелье — почти такой же великий колдун, как и вы.
   Торжествующее лицо графини, ее грациозный, кокетливый жест завершили ее мысль и окончательно убедили Бальзамо, что фаворитка еще не потеряла своей власти над монархом.
   — Так вы мною довольны, графиня?
   — Я просто очарована, граф, клянусь вам! Ведь когда вы говорили мне, что мои опасения напрасны, вы были совершенно правы.
   В знак признательности она протянула ему белоснежную надушенную руку, не такую холодную, как у Лоренцы, а теплую и мягкую.
   — Теперь ваша очередь, граф, — молвила она. Бальзамо поклонился с видом человека, приготовившегося внимательно слушать.
   — Вы предотвратили нависшую надо мной опасность, — продолжала Дю Барри. — Я полагаю, что и мне удалось выручить вас из немалой беды.
   — Я и без того вам признателен, — отвечал Бальзамо, пытаясь скрыть волнение. — Соблаговолите, однако, сказать мне…
   — Да, речь идет о той самой шкатулке.
   — Так что же, графиня?
   — В ней хранились шифры, которые де Сартин приказал разгадать сразу всем своим шифровальщикам. Каждый из них расшифровывал особо, и все они пришли к одному и тому же выводу. Вот почему де Сартин прибыл сегодня поутру в Версаль, когда там была я. Он принес с собой все шифровки, а также код дипломатических шифров.
   — Что же сказал король?
   — Король сначала удивился, потом испугался. Короля легко заставить себя слушать, если хорошенько его напугать. Со времени покушения Дамье на одно слово в чьих бы то ни было устах безотказно действует на Людовика Пятнадцатого, это слово — «Опасность!»
   — Следовательно, де Сартин обвинил меня в заговоре?
   — Прежде всего де Сартин попытался меня выпроводить. Однако я отказалась выйти, заявив, что никто так не привязан к королю, как я, и никто не может меня выпроводить, когда с его величеством говорят о грозящей ему опасности. Де Сартин стал настаивать, однако я воспротивилась, и король сказал с улыбкой, глядя на меня с хорошо мне известным выражением:
   «Пусть останется, Сартин, сегодня я ни в чем не могу ей отказать».
   — Вы понимаете, граф, что в моем присутствии де Сартин, помня о нашем с вами многозначительном прощании, побоялся вызвать мое неудовольствие и не стал выдвигать обвинения непосредственно против вас; он набросился на недобрые намерения прусского короля по отношению к Франции, на стремления некоторых людей воспользоваться сверхъестественной силой, чтобы облегчить распространение мятежа. Одним словом, он обвинил многих, доказав с шифрами в руках, что все эти люди виновны, — В чем?
   — В чем?.. Граф! Неужели я должна разглашать государственную тайну?..
   — ...которая в то же время является и нашей с вами тайной? Да вы ничем не рискуете! Я заинтересован, как мне кажется, в том, чтобы никому об этом не рассказывать.
   — Да, граф, мне известно, что вы очень в этом заинтересованы. Итак, де Сартин хотел доказать, что многочисленная, мощная секта, состоящая из отважных и верных членов, ловких и решительных, исподволь подрывала уважение к его королевскому величеству, распространяя о короле слухи.
   — Какие?
   — Ну, к примеру: что король повинен, мол, в том, что народ голодает.
   — А что ответил король?..
   — Как обычно, шуткой. Бальзамо вздохнул с облегчением.
   — Что это была за шутка? — спросил он.
   — «Раз меня обвиняют в том, что я морю голодом свой народ, — сказал он, — на это можно ответить только одно: „Давайте его накормим!“ — Как так, сир? — спросил де Сартин. — Я готов за свой счет накормить всех, кто распространяет этот слух, и предлагаю им, сверх того, постель в Бастилии».
   Бальзамо почувствовал, как дрожь пробежала по его телу, но он не переставал улыбаться.
   — Что же было дальше? — спросил он.
   — А дальше король мне улыбнулся, словно спрашивая совета.
   — «Сир, — сказала я, — никто и никогда не заставит меня поверить, что эти маленькие черненькие цифры, которые вам принес господин де Сартин, означают, что вы плохой государь». Это развеселило начальника полиции. — «Так же как я не верю, — прибавила я, обращаясь к де Сартину, — что ваши служащие умеют их расшифровывать».
   — Что же сказал король, графиня? — спросил Бальзамо.
   — Он сказал, что я, может быть, и права, но и де Сартин вряд ли ошибается.
   — Что было потом?
   — Потом было разослано много приказов о заключении без суда и следствия, среди которых — я видела это ясно — де Сартин попытался протащить приказ и о вашем аресте. Но я была непоколебима и остановила его одним-единственным словом.
   — «Сударь! — сказала я громко, так, чтобы слышал король. — Арестуйте хоть весь Париж, если это доставляет вам удовольствие, это вам по должности полагается; но не смейте прикасаться к одному из моих друзей.., иначе!..»
   — Ого! — воскликнул король. — Она сердится. Берегитесь, Сартин!
   — «Но, сир, в интересах королевства…»
   — «Вы — не Салли! — воскликнула я, покраснев от гнева. — А я — не Габриелла».
   — «Графиня! Короля могут убить, как когда-то убили Генриха Четвертого». Ну, уж на этот раз король побледнел, затрясся и провел рукой по лбу. Я решила, что проиграла.
   — «Сир! — сказала я. — Пусть господин де Сартин договаривает. Я уверена, что его служаки вычитали из этих цифр о том, что и я замышляла против вас». И я вышла. Это происходило как раз на следующий день после зелья, дорогой граф. Король предпочел мое общество компании де Сартина и побежал за мной. — «Смилуйтесь, графиня, не сердитесь!» — стал он умолять меня. — «Тогда прогоните этого отвратительного господина, сир, от него пахнет тюрьмой».
   — «Ступайте, Сартин», — пожав плечами, молвил король. — «Я вам навсегда запрещаю, — прибавила я, — не только являться ко мне, но и приветствовать меня!»
   На сей раз наш начальник полиции потерял голову: он поспешил ко мне и смиренно поцеловал мою руку.
   — «Ну что ж, будь по-вашему, — сказал он, — не будем больше об этом говорить, дорогая графиня, но вы Погубите государство. Мои агенты не тронут вашего подзащитного, раз вы всеми силами этого добиваетесь».