Глушкин О. Саул и Давид

царь, чей престол ты занял!
В Давиде была заключена главная опасность. Слишком могущественен стал
этот царь. Была надежда, что Авессалом ослабит власть отца, что разделится
царство Израиля - и не будет сильно это царство и опасно, а погрязнет в
междоусобицах. Но Авессалом действовал слишком наивно, жажда славы и величия
затмили его взор, хотел утвердиться, принизив отца, устроил поспешное соитие
на дворцовой кровле в Иерусалиме, овладев прилюдно десятью наложницами и
женами отца, которого считал не способным к сопротивлению. Так думали многие
в крепости. Горячие головы советовали даже послать воинов к Авессалому,
чтобы после победы этого прекрасноликого, кудрявого отрока получить все
права для города-убежища, чтобы признали эти права все двенадцать колен
Израиля. Надеяться, что длинноволосый отрок победит того, кто сразил
Голиафа, могли только люди, лишенные разума.
Он, Каверун, был прав, когда принудил их смирить свой пыл и соблюдать
порядок, который был проверен годами - при любых войнах, нашествиях и смутах
держаться в стороне и посылать усиленные отряды стражников на все
близлежащие караванные дороги, чтобы вдали от города встречать тех, кто
жаждет крови, делать все возможное, чтобы воинствующие орды миновали город.
Каверун снова подумал о том, что дозоры ослаблены, что теперь любой может
проникнуть сюда. И тот, кто назвался царем, наверняка пришел не один. Может
быть, прав Цофар, надо не медлить с казнью...
Каверуна неожиданно охватило беспокойство. Показалось, что стало
прохладно, несмотря на то что полуденное солнце пробивалось через листву. Он
плотнее запахнул одежды. Но звать кого-либо, чтобы принесли накидку, не
хотелось. Последнее время никого и ни о чем не хотелось просить. Он
чувствовал, как власть ускользает из его рук. Править должны молодые,
старики могут только советовать... Надо было искать преемника, но не было
никого вокруг, кому можно было доверить власть. Сыновей давно уже не стало.
Он пережил их, слишком заносчивых и всегда рвущихся пролить кровь, они
получили то, к чему стремились - смерть в бою. И ни один из них не смог бы
управлять городом. Среди судей и советников тоже не было такого, кто смог бы
удержать власть в городе, населенном столь разными людьми, не желающими
понимать друг друга. Добираются сюда из самых отдаленных мест, поначалу
просят спасения и укрытия, а потом требуют пищи, жаждут наделов и домов,
хотят иметь наложниц и вкушать плоды, которые не выращивали. Но почему сюда,
в город-убежище, устремился Саул - это Каверун не мог понять. Худшего места
для себя Саул не смог бы найти в Ханаане, здесь очень много амаликитян,
которых он жестоко уничтожал, и разве только амаликитяне жаждут отомстить
царю?
Каверун давно понял, что Саул был зависим от Самуила. Самуил умел
говорить с небесами, он один хотел предсказывать события. Саул стал помехой
на его пути. И тогда пророк сделал все возможное, чтобы отдать душу Саула на
растерзание злым духам...
В прошлом жрец и маг, он, Каверун, в царствование Саула чудом уцелел,
ибо когда злые духи обуяли царя, то Саул решил умертвить всех предсказателей
и магов. Он сделал это, подстрекаемый к злодеяниям Самуилом. Умертвил, а
когда почувствовал, что грядет смерть, бросился искать предсказателей. Во
всей стране осталась одна аэндорская волшебница. Он, Каверун, сам тогда
указал путь к ней. Дал слово Ионафан, что будет невредима и цела
предсказательница. Узнав от нее о близкой гибели, Саул, очевидно, послал на
поле брани двойника, и избежал предсказанного...
Но никому не дано избежать смерти. Давно уже нет в живых аэндорской
волшебницы, обладавшей даром вызывать тени умерших, и никакой волшебник не
спасет Саула.
Можно ли забыть те дни, когда почти месяц лежал он, Каверун, голодный и
обессиленный в сырой пещере у Мертвого моря и прощался с жизнью, и просил
всех богов послать быструю смерть, избавляющую от мучений, но боги не вняли
ему, боги спасли его, чтобы даровать ему власть. Из жреца он превратился в
правителя. Его устами теперь говорит Ваал, бог города - Рамарук стоит за
спиной его, Каверуна.
Нет сомнений в том, что Рамарук прикажет лишить Саула языка. Так и сам
Саул некогда поступал с предсказателями. Пусть испытает их участь. Но вдруг
окажется так, что все это затеял Давид, хитрость которого не знает границ.
Убийство Саула станет поводом для нападения, и Давид сметет крепость с лика
земли и уничтожит всех ее обитателей, как бы мстя за смерть того, кто был бы
им самим умерщвлен, попадись он ему в руки. Давид уже не тот юный отрок,
голубоглазый и рыжекудрый, который ублажал царя Саула игрой на арфе и
сладкоречивыми псалмами. Сегодня одно имя Давида вызывает страх у тех, кто
хоть раз столкнулся с воинами израильтян. Племя сынов Израиля умножилосъ и
окрепло. Им несть числа, их Господь стал богом почти всего Ханаана. Давно ли
они были жалкими кочевниками?...
Похитивший первородство Иаков, прозванный Израилем и страшившийся даже
своего брата Исава, если сейчас смотрит с облаков на землю, может довольно
ухмыляться. Не напрасно он купил у Исава первородство за чечевичную
похлебку, недаром обманул отца, нацепив на руки козьи шкуры, чтобы слепой
Иаков признал в нем Исава и благословил. Исаву ничего не досталось, все
захватил прародитель израильтян Иаков. Но Исав обрел свободу, близким ему
стало племя амаликитян - воителей пустыни, которые сражались еще против
Моисея, они встали на его пути в землю Ханаана, как будто предчувствовали,
что нельзя допускать сюда эти орды рабов, бежавших из Египта. Они
предчувствовали, что через сотни лет появится Саул и будет жестоко
уничтожать их потомков. И чтобы спасти остатки амаликитян дана была жизнь
ему, Каверуну, магу, которого не удалось уничтожить Саулу. Теперь царь сам
стал пленником бывшего мага. Так Ваал на высотах перелопачивает судьбы
людей, вознося одних и низвергая других. Однако, ненависть не лучший
советчик для разума...
В крепости-убежище бывшие гонимые множили свою злобу и не могли забыть
старые обиды, и приходилось сдерживать их пыл. Сдерживать тех, кто жаждал
мщения, убеждать, что сыны разных племен могут жить вместе. Единый язык для
всех приказал употреблять он, Каверун. Таким языком стал арамейский, очень
похожий на язык сынов Израиля. Каверун сам знал множество языков, но говорил
теперь и даже думал только на арамейском. Он не знал - какой язык родной для
него, он не помнил своих предков, отца ему заменил египетский жрец, отца и
Бога, ибо умел все предсказывать и властвовать над умами - не смог он только
предугадать своей судьбы и пал, пронзенный копьем в Галааде, оставив
беззащитного отрока высоко в горах среди хеттеян, где нужны были не знания о
мире и звездах, а крепкие мышцы и зоркие глаза, а еще больше - быстрые ноги,
уносящие от погони...
Сейчас все это видится в далекой дымке, было все это или нет, или
проносятся в голове виденья чьей-то чужой жизни - все смешалось... Здесь, во
дворце, советники придумали ему, Каверуну, другую прошлую жизнь - жизнь
воина, победителя варваров, жизнь сподвижника далекого египетского фараона.
Народ должен видеть в нем, Каверуне, непобедимого и мудрого вождя. Во дворце
вокруг одни льстецы. Лишь Цофар иногда способен возражать...
Каверун поднял руку, и тотчас перед ним появился, словно вырос из-под
земли, молодой темнокожий воин из дворцовой охраны. Каверун приказал позвать
советника Цофара. Тот явился сразу, будто стоял где-то рядом и ждал зова
своего повелителя. Склонился почтительно, но лицо осталось скованным
гримасой - всеми и всегда недоволен Цофар, всех подозревает, всюду ему
видятся заговоры.
- Вот я, - сказал Цофар, - слушаю, мой господин, и пусть Ваал будет
всегда с вами!
- Скажи, мой Цофар, - медленно протянул Каверун, - почему охранники на
дорогах, ведущих в крепость, утратили зрение, и кто притупил их слух?
- Я распорядился о наказании для Арияда, он будет смещен, - ответил
Цофар.
Каверун сжал губы и наморщил лоб - распоряжение было верным, но Цофар
последнее время превышает свои полномочия. Снимать или не снимать начальника
стражи - дело правителя. Однако, Каверун не стал отчитывать Цофара, да и не
судьба Арияда волновала его. Арияда давно надо было убрать, да и не мешало
бы отобрать все то серебро, которое тот захватил в свои карманы, обирая
жаждущих войти в крепость. Не об Арияде хотел говорить Каверун, а о том
пленнике, который признался сам, что был царем над Израилем.
Длинноногие египетские птицы, расправив крылья, стояли за спиной
Каверуна, словно прислушиваясь к разговору. Цофар не поднимал головы и после
долгого молчания спросил:
- Как быть с царем? Казнь можно было бы назначить на сегодня?
Все приказы Цофар исполнял беспрекословно. Кивок головы - и не станет
Саула. Советник убежден - не только царь, но и любой израильтянин достоин
смерти. Ненависть к сынам Израиля живет в нем неистребимо.
- Надо собрать бискурат - совет судей, собрать сегодня, - сказал
Каверун.
- Бискурат мы сегодня собрать не сумеем, - возразил Цофар и сморщил
свой острый лисий нос, - нету в городе и четырех судей, двое на дальних
пастбищах, двое давно уже не поднимаются со своего ложа...
- Много людей, много споров, - сказал Каверун, - пусть будут те, кто
есть, решать все равно нам с тобой, но соблюдены будут наши законы.
- Если решать нам, - сказал Цофар, - зачем тогда слушать выживших из
ума старцев...
- И что же ты предлагаешь?
- Я уже сказал, мой повелитель, нельзя медлить с его казнью!
- Но мы не знаем, мой Цофар, что скажет обо всем этом Давид, мы вызовем
гнев могущественного правителя.
- Давид не должен знать об этом, никто не должен знать...
- Ты советуешь предать смерти всех, кто видел Саула?
- Можно сделать и это, мой повелитель. Арияд достоин казни. Да и
стражники его тоже. Мы найдем всем им замену. Всех, кто знает о Сауле, нужно
убрать...
- И нас с тобой тоже? - спросил Каверун и засмеялся.
Длинноногие птицы заклекотали, услышав его смех. Он взял из чашки
приготовленное для них зерно и вялым движением руки рассыпал его под ногами.
Птицы осторожно подошли ближе, фырча на Цофара. Тот сделал шаг назад,
освобождая им путь.
- Я повинуюсъ, соберу бискурат, хотя и не вижу в этом необходимости, -
сказал Цофар, - пойду оповещу судей.
Беседку они покинули вдвоем. Шли неспешным шагом в тени пальм, верхушек
которых уже коснулся багровый шар солнца. Каверун опирался на посох, рука
его подрагивала, и он старался сделать так, чтобы Цофар не заметил этого. Он
понимал, что правитель должен казаться не только мудрым любимцем богов, но и
сильным, способным до конца дней своих уверенно сжимать рукоять меча и
натягивать тетиву лука. Пусть думают, что это так. Сил уже не было, да и
никогда он, Каверун, не был воином. С царем Саулом - они ровесники, но как
тому удалось сохранить свою силу! Избитый, измученный - он все равно еще
вызывает страх; несмотря на годы мускулы бугрятся на теле, а шея - словно
бычья. Удержит ли эта шея голову - теперь зависело от него, Каверуна. Об
этом было приятно думать. Увидеть царя растерянным, увидеть приговоренным к
смерти - в этом тоже есть высшее наслаждение - отмщение.
Хотя он, Каверун, уже видел некогда Саула и растерянным и жалким. Там,
в пещере аэндорской волшебницы, где тот жаждал узреть тень Самуила. Даже,
когда пророк умер, царь верил только его предсказаниям. И все же его, Саула,
не смутили эти предсказания, он не отменил сражения, но, очевидно,
перехитрил смерть. Наблюдал свою гибель с вершины соседней горы. На горе
Гелвуй пал на острие меча его двойник. Давид оплакивал не царя, а двойника.
Давид должен был знать о двойниках.
Они шли очень медленно. Каверун мысленно все возвращался и возвращался
в прошлое. Цофар, полагая, что в эти мгновения правитель продумывает свои
решения, молча ступал поодаль.
Райский сад окружал их, птицы с ярким оперением порхали о ветки на
ветку, под тяжестью виноградных кистей клонилась лоза, мерно лилась вода у
искусственного водопада, скользя по мраморным ступенях. Каверун остановился
и посмотрел вокруг. В такие мгновения он иногда высказывал свои главные
мысли. Цофар достал из-за пояса тростинку и пергамент. И тогда Каверун
сказал:
- Запиши, мой Цофар, - боги создали людей слишком беспокойными, надо
было сотворить людей в виде деревьев, чтобы каждый стоял на своем месте,
ждал бы ветра, чтобы отдать свое семя, и не мог бы собирать войска, и не
истреблял бы себе подобных. Каждая пальма могла бы быть царем, пальмы живут
долго, и их стволы крепче железа. Но людям-деревьям не нужен был бы царь.
Они бы не терпели такого, как жестокосердный Саул.
- Я не слышал более мудрых мыслей, кроме, конечно, тех, что вы
произнесли ранее, - слукавил Цофар, и спрятал пергамент на груди в складках
своего платья.
Когда они подошли к дворцу, Каверун повелел, чтобы судьям подали снедь
и вино, потому что голодный желудок не способствует мудрым решениям и вносит
торопливость в речи. Цофар распорядился приготовить для судей голубей,
запеченных в пальмовые листья. Блюдо это подавалось в праздничные дни. Не
было в этот день никакого праздника, дни Рамарука давно прошли, праздник
богини Астарты был еще впереди. Но все должны были осознать - что пленение
израильского царя не менее значительный праздник чем те, в которые воздается
слава богам, защищающим город.
В дворцовых покоях их пути разошлись, Каверун направился к себе в
опочивальни, Цофар - в зал, служащий для заседаний совета судий. От еды
Каверун отказался и прилег на широкое ложе - он смежил веки и старался
заснуть, но сон не шел к нему. Мысли о Сауле не давали покоя правителю...
Много лет назад судьба столкнула его с Саулом, много лет назад жизнь
его, Каверуна, не стоила и самой мелкой монеты. Заживо были сожжены его
собратья, которые могли по ходу небесных светил определять судьбы людей.
Таков был приказ царя - изловить и уничтожить тех, кто пытается поставить
себя вровень со всемогущим Богом. Но неугодно было даже Богу Израиля
умерщвление тех, кто был ближе ему, нежели слепо верящие и курящие фимиам.
Божье наказание приходит нескоро, но оно неотвратимо. Царь Саул был лишен
своего могущества, злые духи уже тогда начали одолевать его...
В то время вновь обрели силу филистимляне, они надвигались на земли
Ханаана как саранча, им не было числа, они сжигали все на своем пути,
предсказания магов и жрецов не волновали их очерствевшие в боях души. И
когда филистимляне вступили в Изреельскую долину, жители окрестных поселений
покидали свой кров, бросали своих коз и овец и поспешно уходили в горы. Он,
Каверун, был в одном из обозов беженцев, он скрывался от израильтян, выдавая
себя за человека из колена Данова, и в то же время больше всего он опасался
филистимлян, которые предавали смерти каждого, кто попадался на их пути.
Несметным полчищам филистимлян не было конца, они облепили горы Гелвуя, а
вдоль побережья из морского города Гиза бесконечной вереницей мчались
грозные филистимлянские колесницы. Пыль поднималась до самого неба, скрипели
колеса, стонала земля, и было тех колесниц, наверное, не менее тысячи.
А со стороны восхода солнца, навстречу филистимлянам, к долине
Изреельской вел свое войско Саул, бросивший тщетные попытки изловить
прежнего своего любимца Давида, в то время скрывавшегося сначала в пещерах у
Мертвого моря, а потом в стане филистимлян. Тогда не до погони было за тем,
в ком не зря видел жаждущего захватить престол. Гнев царь вымещал на
беженцах, в них видел причины своих поражений. Презирал трусость людскую.
Искал повсюду среди них соглядатаев филистимлян.
Его, Каверуна, вместе с такими же бедолагами схватили на склонах
Гелвуя, долго допрашивали и должны были отпустить, когда один из израильтян
опознал в нем бывшего мага, и в течение дня жизнь Каверуна висела на
волоске. А вечером сын царя Ионафан велел неожиданно освободить его,
накормить и приодеть. Милость эта была вызвана тем, что царь Саул, ранее
уничтожавший магов, теперь искал тех из них, кто уцелел, он хотел узнать
предсказания своей судьбы, цеплялся за эти предсказания, как за соломинку.
Каверуна ночью привели к царскому шатру. "Ничего не опасайся," - сказал
Ионафан. "Да, - признался ему Каверун, - я был магом, но это было давно, что
сейчас я могу сказать царю, я утратил дар предвидения." - "Успокойся,-
сказал Ионафан, - припомни, не остался ли кто из магов в Ханаане, нет ли
волшебника, могущего предсказать, чем закончится битва, или умеющего
вызывать тени умерших, чтобы у них испросить свою судьбу." Он, Каверун, знал
одну волшебницу из Аэндора, но опасался, что указав путь к ней, предаст ее
царю, и тот, коли предсказание устрашит его, лишит жизни бедную женщину.
Каверун решил молчать, хотя Ионафан обещал сразу же его отпустить, как
только будет найден маг или волшебник. Сам Каверун пытался по звездам
определить исход битвы, путь звезд был не очень ясен ему, но ничего хорошего
они не сулили, говорить об этом он опасался.
Все страшились победы филистимлян, они были беспощадны, и если Саул
погубил только предсказателей, да говорят, ранее зверски казнил священников
из Номвы, то филистимляне всех уничтожали на своем пути. Как и саранча, они
не оставляли ничего живого - лишь выжженную землю и мертвые тела тех, кто
мирно пас овец на этой земле.
Ионафан должен был присутствовать на военном совете, Каверуна он не
отпустил от себя. Совет так и не начался. Саул приносил жертвы своему
всемогущему Богу, в белых одеждах священника он сидел подле жертвенного
огня, и глаза его были неподвижны. Пахло жареным мясом, дым стелился по
земле сизой полосой. Тщетно Авенир, сын Нира и главный военачальник Саула,
пытался увести царя от костра, тот никого не хотел слушать. "Утром должна
начаться битва, - убеждал Авенир, - нам надо спешно подтягивать войска."
Потом Авенир долго говорил о том, как надо разделить народ и послать людей
из колена Ефремова в обход долины, а воинов из земли Иссахора оставить в
засаде, чтобы в решающий миг направить их силы на пользу себе. Но не внимал
ему Саул, он смотрел в огонь остановившимися глазами и шептал что-то,
видимо, обращаясь к своему Богу.
Пришли воины из колена Иудина и сказали, что исполнили повеление
Ионафана и вырыли ямы на дорогах, чтобы сдержать движение филистимлянских
колесниц. Саул на мгновение прислушался к ним, потом упал на колени и снова
что-то зашептал. И он, Каверун, впервые увидел страх, затаившийся в глазах
царя. У Каверуна не было жалости к тому, кто истребил магов. Но решалась не
только судьба царя. Победа филистимлян была бы гибельной для всего Ханаана.
И тогда Каверун сказал Ионафану, что готов исполнить его волю. Ионафан
бросился к отцу, сказал ему быстро обо всем. Лицо Саула оживилось...
Они быстро собрались в дорогу. Надо было спешить, утром уже могла
начаться битва. Аэндор, где жила волшебница, был не столь далеко от
Изреельской долины, но долину отделял от него филистимлянский стан и
предстояло обойти заставы врага и пробираться потайными горными тропами.
Саул и его два оруженосца переоделись в одежды простолюдинов и в темноте,
ведомые Каверуном, покинули лагерь израильтян. Каверун не раз исходил эти
места и даже в полной темноте шел уверенно и быстро. Они успешно обошли
стороной сторожевые посты филистимлян, лишь один раз их окликнули
филистимлянские стражники, и тогда по сигналу Каверуна Саул и оруженосцы
припали к земле, слились с нею в темноте ночи. Филистимляне прошли рядом,
бряцая оружием, и ничего не заметили. Переждав, когда удалятся стражники,
Саул и его спутники продолжили свой путь. Тайная тропа уводила в горы и
стало трудно передвигаться в темноте. Оступился и чуть было не сорвался вниз
оруженосец Саула, но ни разу не преткнулась нога царя, и ступал он след в
след ведущему их Каверуну.
В течение всего пути Саул не проронил ни слова, и, видимо, был погружен
полностью в свои мрачные мысли. Он, Каверун, знал, что раньше не было равных
Саулу на поле брани, что сам он из простых пастухов, что избран царем по
велению Бога израильтян, выбран и поставлен их пророком Самуилом. Но Самуил
отступился от него, и теперь злые духи овладели душой царя. И еще одной
причиной томления царя был Давид, юный арфист и сочинитель псалмов, которого
вот уже несколько лет Саул тщетно пытался изловить. Тогда никто не понимал,
почему царь столь серьезно занят погонями за отроком. Это сейчас, по
прошествии многих лет, можно только удивляться прозорливости Саула - ведь он
и без всяких предсказаний знал уже тогда, что отрок этот возьмет власть над
Израилем, он видел в Давиде соперника, покусившегося на его славу...
В ту ночь он, Каверун, чувствовал за спиной тяжелое дыхание царя и
понимал, что не дожить до рассвета, если собьется с дороги и не найдет
пещеры волшебницы. Но к счастью, ему удалось даже в темноте выйти прямо к
тому большому камню, на перекрестке горных троп, за которым и была
расположена пещера волшебницы. И трижды прокричал, он словно ночная птица -
таков был условный знак. И в тот же момент раздались из-за камня тонкие
звуки свирели. И он повел своих спутников на эти звуки, и опять они
наткнулись на большой камень, преграждавший путь.
Надлежало здесь прочесть заклинание, и он, Каверун, наскоро пробормотал
слова, а потом общими усилиями они сдвинули камень с дороги, и открылось
отверстие в отвесном уступе горы. Было оно таким темным, будто всю черноту
ночи впитало в себя. И тогда царь впервые вздрогнул, но не подал вида, будто
его что-то страшит, а напротив, решительно шагнул к зияющей дыре. Саулу
пришлось согнуться, стиснуться, чтобы пролезть, и потом, когда они брели в
полной тьме по узкому проходу - приходилось идти, склонившись до пояса.
Наконец, впереди заметил он, Каверун, неяркое мерцание, и, опередив
Саула, стал быстро подниматься к источнику света, пока не открылась перед
ним широкая пещера, освещенная голубоватыми огоньками. Не раз он был здесь
раньше, приносил пищу затворнице, слушал ее причитания и заклинания, и
всякий раз поражался, как умеет она ошеломить, удивить того, кто входит сюда
впервые.
Оставаясь в тени, волшебница подняла руку с горящим светильником, и
царь Саул, оказавшись в круге света и не различая, кто перед ним, отпрянул,
и что-то пробормотал, заслоняясь от яркого огня. И потом, когда она осветила
себя, - и Саул, и его оруженосцы удивленно ахнули. Их можно было понять,
ведь они ждали, что их приведут к дряхлой и умудренной годами старухе,
обладающей тайными силами и колдовством, а перед ними предстала женщина с
гибким станом и высокой грудью, и глаза ее блестели, словно метали молнии.
Саул вздрогнул, он, наверное, решил тогда, что его заманили в ловушку,
и стал нащупывать меч, спрятанный под накидкой, а волшебница отпрянула к
стене, и глаза у нее потускнели, словно лишились зрачков. Он, Каверун,
поднял руку, успокаивая всех, стал объяснять, что все происходящее не
принесет никому зла, что гость хорошо заплатит волшебнице.
И вдруг разом погасли мерцающие огоньки, и мрак охватил пещеру, а потом
вспыхнул яркий свет над головой, и стало светло как днем. Даже он, Каверун,
в испуге закрыл лицо руками. Но Саул уже понял, что попал туда, куда
стремился, к настоящей волшебнице. Он рванулся к ней, схватил ее за края
одежды и отчаянно прокричал:
- Не исчезай, поворожи мне и выведи мне всю правду о том, что я
попрошу. Я стою перед тем днем, когда солнце может увидеть и славу мою, и
мое бесславие...
Эхо трижды повторило последнее его слово. Саул говорил слишком заумно,
и он, Каверун, понял, что волшебница догадалась, кто стоит перед ней. Она
ненавидела Саула и способна была пойти на крайности, и он, Каверун, пытался,
очерчивая в воздухе руками круг - знак мира - успокоить ее. Волшебница
выставила вперед ладонь, словно загородившись от Саула, и крикнула:
- Оставь меня! Каверун, зачем ты привел его? Как он сумел обольстить
тебя? - и уже обращаясь к Саулу, прошептала зловеще - Ты умертвил всех
ворожей и волшебников, для чего ты расставляешь сети душе моей, для чего
возжелал моей гибели?
Саул, не выпуская из рук края ее одежды, говорил негромко, тоже почти
шепотом, любой более громкий звук в пещере подхватывало эхо.
- Не страшись,- продолжал Саул, - клянусь своими сыновьями, не будет
тебе никакой беды за твое волшебство. Мне нужен совет, и если ты не можешь
его дать, выведи мне из Шеола того, кто всегда вещал мне от имени Господа,
кто слышал голос Божий! Выведи мне пророка Самуила!
Волшебница рванулась от Саула, пришлось удерживать ее, объяснять, что
ей ничего не грозит.
- Не страшись, - сказал Саул. - Я щедро одарю тебя. И никто не узнает о
твоей пещере, клянусь тебе. Я дам тебе все, что захочешь, только выведи мне
Самуила!
Его, Каверуна, удивила тогда эта просьба, ему казалось, что царь после
смерти пророка стал действовать свободней, что смерть пророка лишила
поддержки Давида. Теперь-то он понимает, что Саул был накрепко связан с
пророком и хотел освободиться от проклятий Самуила, он надеялся, что смерть
смирила старца, что перед ним восстанет из тлена пророк таким, каким был,
когда помазал его, Саула, на царство. Каверуну тогда хотелось остановить
царя, он уже сожалел, что привел сюда Саула.
Но волшебница уже приняла решение, она стала возиться в углу пещеры,
потом принесла большой медный котел и залила в него воду. Потом разожгла