Страница:
очаг, и когда вода закипела, стала бросать в котел пахучие травы. И вмиг
пещеру заволокло пеленой дыма, и сладкий, дурманящий запах окутал все
вокруг. Стало все кружиться, заскользили тени вдоль стен. Каверун всегда
удивлялся - зачем надо устраивать целое представление, зачем столько
ухищрений, его учитель, египетский жрец, любил тишину, в тишине он уходил в
небесные дали, чтобы исчислить судьбы по движению светил. Он тоже мог
вызывать тени ушедших, но всегда делал это в уединении...
Однако, тогда он, Каверун, не сомневался в волшебной силе аэндорской
предсказательницы, не сомневался в том, что она умеет общаться с духами
Шеола, что она может менять облик людей. Ведь сумела она изменить себя. Ей
было много лет, это он знал точно, но вот предстала перед ними в облике
молодой женщины. Напустила в пещере дыма, в дыму всегда кажется, что бродят
неясные тени. Теперь-то Каверун знает цену всем этим ухищрениям, и самому
приходится прибегать к ним. Люди жаждут чудес, они не будут слушать голос
разума, если не убедятся в том, что ты можешь свершать необычное. И все же,
тогда в пещере, был не только обман. Ведь звучали, явственно звучали чьи-то
голоса, и это не были голоса стражников, которых давно сковала дрема, это
все же были голоса из другого мира.
Саул смежил веки, он держался рукой за камень в стене, возможно, у него
кружилась голова. Ему, Каверуну, тоже почудилось, что все кружится, что
стены пещеры надвигаются на него, казалось, все пространство вокруг
сужается. Саул широко расставил ноги, чтобы не упасть
- В воду смотри, в воду, - шепнула Саулу волшебница.
Саул наклонился над медным котлом, из воды выскакивали и лопались
пузыри. Шел дурманящий, вгоняющий в сон запах.
И Каверун заметил, что лицо волшебницы вмиг состарилось, приобрело
прежний, знакомый облик, выступили резкие морщины, она застонала,
скорчилась, словно кто-то душил ее, и закричала:
- Вижу! Вижу! Словно это Бог, выходящий из земных глубин, он рвется
сюда из-под земли!
- Какой он видом? - спросил Саул.
- Выходит из-под земли престарелый муж, - ответила волшебница, - одетый
в длинный плащ, одежда почти истлела на нем, поверх плаща надет эфод
первосвященника, глаза у него гноятся...
- Это он! Это Самуил! - испуганно прошептал Саул и пал ниц.
И сразу тьма окутала пещеру, лишь светилась над кипевшей водой узкая
полоса, вставала эта полоса над паром, и виделся в ней облик старца. И
послышался хриплый голос. Каверун знал, что волшебница может говорить
разными голосами. Она могла бы передать слова Самуила и своим голосом, но
так, конечно, было более убедительно.
- Для чего ты тревожишь меня, Саул, - прохрипел таинственный голос, -
для чего вызвал из бездны Шеола?
- Тяжело мне очень, - отозвался Саул, - филистимляне собрали войско, их
великое множество и они хотят погубить меня. И Господь отступил от меня, и
не отвечает мне ни через священников, ни во сне, ни через божественные камни
- урим и туммим. Давид отнимает у меня славу, зачем ты пригрел его? Научи
меня, что мне делать?
И тут он, Каверун, почувствовал, как холодный испуг проникает в тело,
ибо увидел, что тень надвинулась на Саула, и почувствовал гнилостное
дыхание, идущее от этой тени и страшный холод бездны. Ноги онемели и словно
вросли в камень пещеры, руки стали тяжелыми и не двигались. Это волшебница
расплатилась с ним за его неверие. Саул тоже увидел тень, он отпрянул от нее
и застонал.
- Для чего ты спрашиваешь меня, - раздался голос Самуила, - ты сам
знаешь, что Господь отступил от тебя... Господь отнимет царство из рук твоих
и отдаст его ближнему твоему. Отдаст Давиду! И предаст Господь тебя в руки
филистимлян. И завтра уже ты будешь со мной...
И зашипело все вокруг, и вырвались клубы пара из медного котла. Саул
пал на землю и задрожал, силы покинули его. И тогда он, Каверун, разбудил
стражников, и втроем они вывели Саула наружу и положили под деревом. Уже
светлело небо, и надо было спешить, надо было успеть обойти заставы
филистимлян. Царь дремал недолго, он вскочил с земли и стал торопить
стражников.
Весь обратный путь Саул был печален и брел с опущенной головой. Но не
стал Саул отменять битву и не отдал приказа к отступлению.
Когда взошло солнце, он вышел из шатра, и ни тени сомнения, ни следа
усталости от бессонной ночи не было на его лице. Каверун помнит, как
удивился этому преображению царя. Войска под звуки шофаров выстраивались в
боевые порядки, Ионафан гарцевал на белом коне перед своим отрядом.
Единственная колесница, ранее захваченная у филистимлян, окруженная
отборными воинами, двигалась рядом с царем. Никого не страшила смерть...
Его, Каверуна, тогда щедро вознаградили, и он поспешил покинуть
Изреельскую долину, где часом позже пролилось столько крови, что воды рек
стали красными, где на склонах горы Гелвуй лег на свой меч, чтобы не быть
плененным, царь Саул или тот, кто подменил Саула, его двойник...
И если это был двойник, значит, он, Каверун, спас Саула, он провел его
к волшебнице. Волшебница хотела отомстить за всех убитых магов и
предсказателей и предрекла гибель Саулу, а вышло так, что предупредила она
своего врага о грозящей опасности, и тот послал на смерть двойника. Но
почему же тогда он, Саул, не пощадил сыновей, не уберег от смерти даже
любимого Ионафана? Возможно, он опасался, что Ионафан отнимет у него власть.
Сыновей надо опасаться. Вот и теперь любимец Давида, прекрасноликий
Авессалом, которого хвалили на все лады, поднял руку на отца...
Он, Каверун, давно потерял сыновей, ему некого было опасаться. Он стал
правителем, его избрал весь народ города, а ведь он пришел в этот город
безвестным, каких-то десять лет назад он был не обременен семьей и сумел
прекратить мор, напавший на обитателей города-убежища. Город и был его
любимым сыном.
Каверун чувствовал, что приход Саула угрожает спокойствию. Да и Саул ли
это? Ведь этот пленник не узнал его, Каверуна. Возможно, избитый и
находящийся почти без сознания, он не вспомнил ту далекую ночь. Но если бы
Саул шел в город и знал, что правителем здесь тот самый маг, который избежал
смерти, который помог ему, Саулу, то непременно царь даже стражникам должен
был поведать, что знает правителя, должен был бы сразу потребовать
встречи... Что-то испугало его. Ускорить казнь или сообщить о поимке Давиду?
Какие выгоды из всего этого можно извлечь - эти мысли не давали покоя
Каверуну. Его ждали судьи, его торопил Цофар, а он все медлил, все не хотел
выходить из своей опочивальни.
Совет судей, так называемый бискурат, прошел в бесплодных спорах.
Верховный правитель так и не появился в большом зале заседаний, поручив
Цофару самому распоряжаться. Оживились лишь, когда подали кувшины с шекером,
у всех развязались языки. Цофар презирал судей, каждый из них считает себя
вершителем судеб. Решения же их давно утратили какое-либо значение. Цофар с
трудом сдерживал раздражение. Совершенно напрасно, считал он, Каверун решил
обсуждать на бискурате поимку Саула. Теперь эти болтливые старики разнесут
весть о пленении царя по всей стране, от Дана до Вирсавии. И Давид,
оправившийся после бунта своего сына, может двинуть войска на город-убежище.
Из-за одного Саула или того, кто выдает себя за Саула, может погибнуть
город.
Обо всем этом Цофар говорил на бискурате весьма убедительно, старался
показать, что все произносимое им одобрено правителем. Но сидела внутри, как
заноза, боязнь, сжимал сердце страх и чудилось: вот он сейчас, пойманный и
разоблаченный царь, которому нечего терять, сидит с Каверуном - и говорит
Саул правителю о тех далеких днях, когда пропали драгоценные дары из храма
Дагона... И чтобы заглушить этот страх, повышал голос свой Цофар на
бискурате и даже срывался на крик.
- Достоин казни путник, проникший в город обманным путем, мы не можем
делать исключений для царя или для того, кто называет себя царем. Мы должны
просить правителя немедленно казнить пришельца. Город в опасности, никогда
еще беда столь близко не подступала к его стенам, надо сегодня же вынести
приговор! - убеждал он судей, поглощавших снедь, которой обильно были
уставлены столы.
Его поддержал один Иехемон, который все время повторял, что это он
узнал царя и старался всех убедить в том, что только его бдительность спасла
город. Он оглаживал свою клочковатую бороду и важно вышагивал вдоль
пиршественного стола. Был похож он на одну из тех диковинных птиц, которых
так обожает верховный правитель.
Неожиданно Иехемону стал возражать Мехтор, совершенно недавно
назначенный судьей. Этот Мехтор во всех случаях старался доказать, что имеет
свое особое собственное мнение.
- Какой царь? Побойтесь всесильного Рамарука! - воскликнул Мехтор,
удивленно подняв брови. - Всего лишь сумасшедший странник, вообразивший себя
царем! Надо провести очищение. Если это настоящий царь, огонь не тронет его!
- Не лишено смысла, - поддержал его Цофар.
Обряд очищения давно уже был забыт, но ради такого случая, полагал
Цофар, можно возобновить старый и проверенный обычай. Давно уже никого не
сжигали на площади у крепостных ворот, правда, может не согласиться Каверун,
но ради извлечения истины можно пойти и на это, было бы общее решение судей.
Но, увы, судьи в один голос запротестовали; возвращаться в старые
времена, что скажут жители, возможно ли в городе-убежище столь жестоко
испытывать человека, говорим о жестокости филистимлян, и будем сотворять
столь же жестокие казни, как и они - это немыслимо!
Потом взял слово один из старейших судей, давно уже он потерял слух и,
очевидно, даже не понимал, зачем их собрали. Он долго и невразумительно
говорил о том старом законе, который хотели ввести еще десять лет назад, о
законе, запрещавшем принимать кого-либо в город.
- Посмотрите вокруг, - сказал он, разводя трясущиеся руки, - посмотрите
- во что мы превратили наше убежище, скоро здесь будет столько иврим, что
нам придется принять их веру! И если узнает Давид, что мы впускаем иврим, он
завоюет наш город, ему это легко будет сделать, они откроют ему ворота, они
встретят его песнопениями и хороводами. Он назначит своих судей, а нас
прикажет казнить!
Говорил он об этом на каждом бискурате, и слушали его невнимательно.
Цофар же одобрил его речи и сказал:
- Не исключаю и того, что Давид, узнав о пленении Саула, выступит в
поход! А по сему надо как можно скорее казнить пленника! Я полагаю все вы,
почтенные судьи, поддержите это решение. Если нету голосов против, я готов
пойти и поведать правителю ваше мудрое решение. И возможно, сегодня же ночью
царь Саул расплатится за все злодеяния. Мы можем быстро собрать жителей,
чтобы не лишать их празднества, ибо великое торжество и большой праздник
придет в наш город - праздник исполнения воли богов, праздник отмщения
самому страшному извергу и злодею на земной тверди, злодею, одержимому
силами зла!
Цофар оглядел сидящих за трапезой, полусонные судьи не слушали его. Ему
было безразлично - внимают его речам или нет, он добился своего. Всеми
судьями принято предложенное им решение. Немедленная казнь - против казни
никто не возражает. Цофар уже собрался идти - доложить Каверуну общее
решение, когда звуки труб и яркий свет факелов заставили всех встрепенуться.
И он увидел, как вносят в трапезную главного священника - Элгоса.
Четверо сопровождавших его служек бога Рамарука осторожно опустили
паланкин и помогли своему господину присесть на циновку, подставленную
Иехемоном. Лицо Элгоса напоминало застывшую маску, он сидел неподвижно, и
вокруг воцарилась полная тишина. Никто не шелохнулся. Ведь Элгос и Рамарук
неразлучны, там, где находится Элгос, непременно присутствует главный и
незримый бог города Рамарук. Бог этот проникает в мысли, для него ничего не
остается тайной. Все, что знает Рамарук, известно и Элгосу.
Первым решился нарушить молчание Цофар. Он низко поклонился Элгосу и
стал объяснять, что бискурат принял решение о немедленной казни Саула. Элгос
слушал его, не перебивая. Цофар старался говорить убедительно, сейчас для
него было очень важно, что скажет Элгос, необходимо было согласие на казнь.
Цофар не сомневался, что казнь будет угодна богу города, а значит и Элгосу.
Элгос поднялся с циновки, тотчас к нему подскочили служки, чтобы со
всех сторон поддержать его. Элгос отстранился от них и оперся на посох. Его
длинная седая борода почти касалась пола. Металось пламя факелов за его
спиной.
- Огонь Шеола жжет меня, - воскликнул Элгос и поднял руки над головой,
-жар огня достиг сердца моего!
Иехемон наполнил пиалу шекером и поднес Элгосу, тот резким движением
руки отбросил подношение. Смущенный Иехемон низко склонился перед главным
священником и прошептал:
- Прости грехи мои, заступись перед Рамаруком за меня, оправдан я буду,
скажи Рамаруку, что первым я раскрыл коварство Саула, первым опознал злодея!
- Рамарук знает об этом, - произнес Элгос и положил ладонь на согбенную
спину Иехемона.
Этим жестом он давал понять судье, что Рамарук благословляет его, что
угодны Рамаруку дела и мысли Иехемона.
- Огонь подбирается к городу, - продолжал свои причитания Элгос, - под
священным дубом сегодня сидел я. И Рамарук был рядом. И сказал великий
хранитель города, всемогущественный Рамарук: "Пойман коварный царь! Вышел он
из Шеола и несет несчастья и разорение!" И спросил я Рамарука: "Как спасти
город твой?" И ответил мне Рамарук: "Тайное становится явным!" И понял я,
что угодны дела наши заступнику и хранителю. Грядет время свершения таинств,
и ни один не сокроет своих мыслей. Бойтесь, задумавшие нечестивое таинство,
бойтесь, строящие ковы против правителя города! Огонь очищающий уже зажжен
Рамаруком! Тот, кто умер, не должен жить дважды!
Элгос замолчал, прикрыл веки и беззвучно зашевелил губами. Все
почтительно молчали. Элгос говорил с Рамаруком. Этот разговор был понятен
только им двоим. Цофар, как и все собравшиеся, поклонялся великому Рамаруку,
но голос бога ни разу не был услышан советником правителя. Голос этот звучал
только для Элгоса. Элгос был священником Рамарука с незапамятных времен, он
был этим священником еще при верховном правителе Гате, который основал этот
город-убежище.
Цофар подождал пока закончится неслышимый и недоступный ему разговор с
Рамаруком и спросил Элгоса:
- Какова же будет воля Рамарука? Богу города, полагаю, угодна будет
торжественная казнь царя?
- Рамарук не поведал мне о торжестве, Рамарук всегда взывает к разуму.
Он упомянул о советниках правителя, которые слишком поспешны в своих
действиях и чрезмерны в усердии. Усердие и лесть ходят рядом и обнимают друг
друга, говорит Рамарук, - сказал Элгос и опустился на циновку. Глаза его
закрылись и все поняли, что Элгос вновь взывает к Рамаруку.
- Повеление свое высказал великий Рамарук, - наконец торжественно
заявил Элгос, - повелевает хранитель города устроить большой суд над царем
Саулом. Хочет Рамарук, чтобы злодеяния царя, известные на небесах, были
явлены каждому. Объединит жителей города это судилище. Вскроется все тайное.
И после справедливого суда повелевает Рамарук казнить вышедшего из тьмы и
возвратить его в царство мертвых, где будет обречен на мучения тот, кто
приносил тягостные страдания всем живущих на ханаанской земле. Такова воля
Рамарука!
И едва успел закончить слова свои Элгос, как со всех сторон раздались
одобрительные возгласы. И заявляли все, что нету мудрее решения, и никто уже
не требовал немедленной казни.
Такой исход событий не предвидел Цофар, надо было переубедить Элгоса,
но вступать в открытый спор было опасно, оставалась единственная надежда на
то, что воля Рамарука могла разойтись с тем, чего желал верховный правитель
города Каверун. Такое случалось редко, обычно все повеления Рамарука из уст
Элгоса первым выслушивал Каверун. И теперь у Цофара был единственный выход -
сослаться на мнение правителя, ведь Каверуну так же, как и ему, Цофару, не
понравится промедление. Был уверен Цофар, что пересекались пути правителя и
царя, что так же, как и он, Цофар, не желает Каверун делать явными для всех
те обстоятельства, которые связывали его с Саулом. И когда смолкли хвалебные
речи и возгласы, сказал Цофар:
- Почтенный Элгос, ужели настаивает Рамарук на отдалении казни, вина
царя очевидна, и здесь, на бискурате, мы уже устроили ему суд, и можем
продолжить этот суд и закончить сегодня, а завтра казнить царя, и наш
верховный правитель Каверун будет доволен таким решением, и всесильный
Рамарук пошлет нам благословение, ибо ждут в подземном царстве Саула, и там
уготованы ему вечные мучения...
- Есть праведность в твоих словах, Цофар, - сказал Элгос, - все сделаем
мы, что угодно Рамаруку, и никогда наш мудрый правитель не перечил повелению
небес. Перед тем, как явиться к вам на бискурат, не только взывал я к
Рамаруку и имел с ним беседу, но побывал и в покоях правителя, и вместе с
правителем вошли мы к узнику, и не видел я доселе более злобного существа.
Убедился я, что это Саул. В глазах его играл адский огонь, руки его
хватались за невидимый меч. И когда спросил его великий Каверун: "Узнаешь ли
ты меня, Саул!" Ответил злодей: "Не пересекались стези наши!" Вот какова
хитрость нечестивца! Так и от дел своих будет он отрекаться. И один у нас
выход - принародно разоблачить нечестивца. Пусть вся земля Ханаана узнает о
злодейских делах Саула. Пусть будет он казнен не только по воле правителя
или по повелению Рамарука - пусть весь народ приговорит его к самой
мучительной казни!
И нечего было сказать Цофару, понял советник, что нужно срочно менять
свое мнение, стал говорить о мудрости Рамарука, стал убеждать Элгоса, что и
сам был такого же мнения, что сбили его с мыслей некоторые ретивые судьи,
для которых любая казнь - праздник, и спешат они привести приговор в
исполнение, и настаивают, чтобы не медлить ни дня. И еще сказал Цофар:
- Докажем всем народам, что самый справедливый суд на земле - это суд
Рамарука, и вершить будем этот суд так, чтобы не осталось ни одной утайки!
И в ответ заговорили судьи о мудрости Цофара, о том, что предвидел
советник повеление Рамарука, что незрим Рамарук, но в сердце каждого
проникает его слово, и хотя не слышно оно, это слово, но человек всегда
поступает так, как этого хочет великий Рамарук.
И подняли все чаши во здравие Каверуна, и даже Элгос приложился губами
к краю своей чаши. И были довольны все - и своей мудростью, и своим
решением, и тем, что решение это угодно и Рамаруку, и Каверуну...
Следующий день стал суетным для Цофара и не принес успокоения душе, а
напротив, поверг в уныние и озлобил. Ничто не радовало его душу. Он
проснулся рано и в одиночестве бродил по пустынным помещениям дворца. После
вчерашнего, затянувшегося до позднего часа, бискурата он не пошел домой. Так
бывало часто в последнее время. Домашняя суета и склоки жен изрядно надоели
ему, все опостылело. Сколько бы не приносил сиклей, сколько бы не добывал и
вещей и снеди - все равно был не хорош, все равно не насытить было бездонную
прорву. Зависть и суета - вот награда за все его рвение. Только он один
знает - каких усилий и каких трудов стоила ему вся его дорога во дворец,
стать вторым - после Каверуна, стать почти властителем города, не имея во
дворце никакой поддержки, смог он только благодаря своему усердию, своему
непрекращающемуся труду. Теперь все это могло рухнуть. Предстоящий суд,
конечно, вскроет не только деяния Саула, царь не станет молчать - и тогда
откроется прошлое его, Цофара. И могут состояться две казни, вместо одной...
Надо было что-то срочно предпринимать, но не приходило в голову ничего
разумного, и он, Цофар, всегда скорый на решения, в растерянности мерил
шагами дворцовые покои. Вытягивались в струнку стражники при его появлении,
молча и подобострастно смотрели ему вслед. Он замедлил шаги близ помещения,
где теперь находился тот, от которого исходила главная угроза. Каверун,
понимал Цофар, никогда бы не согласился на открытый суд, если бы Саул или
тот, кто назвал себя Саулом, узнал его, Каверун все продумал, наверняка, все
это будет связано с Давидом. Город должен молиться о заблудшей душе
Авессалома, после его восстания все ожили, поток его сторонников обогатил не
только стражников, всем досталась толика богатства. На Сауле можно
заработать больше, чем на этих жалких изгнанниках - как же он, Цофар, об
этом не додумался сразу. Каверун в который раз оказался хитрее, чем его
главный советник. Так недолго и попасть в немилость.
Стражник, карауливший пленника, смотрел на Цофара немигающим взглядом.
Цофар сделал шаг к дверям. "Туда опасно входить одному, мой господин,"
-почтительно произнес стражник. "Я не из робких," - ответил ему Цофар и
открыл дверь.
Пленник спал, раскинувшись на чистом и мягком ложе, словно не пленен он
был, а находился в своей царской опочивальне. Во сне черты его разгладились,
и лицо не казалось таким старым, как в тот день, когда увидел его,
истерзанного и замученного Ариядом. Цофар пристально вглядывался в пленника
- сомнений не могло быть - это Саул - крупный, мясистый нос, густая борода,
правда, теперь не такая черная, как раньше, годы побелили ее края. Было
почти непреодолимое желание - окриком или пинком поднять пленника, но
остановил внезапный страх, подступивший к горлу. Слюна стала вязкой и он с
трудом проглотил нечто, вроде твердого комка. Потом резко повернулся и,
захлопнув двери, быстрым шагом устремился по переходу, ведущему в его покои.
На пути попался под руку дворцовый повар, Цофар накричал на него - вчера
было подано слишком много шекера, неразумная щедрость, совет судий
превращать в застолье никто не позволит. Повар стоял, потупив голову,
смотрел с недоумением своими бараньими глазами. Возможно, он даже не понял,
о чем идет речь, но перечить главному советнику не решался. Цофару нужно
было на ком-то выместить свое раздражение, показать свою власть, вернуть
себе уверенность в делах своих. Он здесь главный советник правителя, он все
решает. Рамарук, Элгос могут метать громы и молнии, но будет все так, как
решит он, Цофар. Открытый суд над царем? Возможно, это верное решение,
Каверун зря решений не принимает. Пусть будет суд. Кто поверит пленнику,
если советник правителя заявит: Это нечестивая ложь! Кто подтвердит слова
озлобленного и ненавидимого всеми царя...
Надо было попытаться пройти к Каверуну, правитель, обычно, вставал
поздно, следовало подождать, пока он вкусит пищу, пока придет в доброе
расположение духа. Цофар и сам решил пока перекусить и направился в свои
покои, когда услышал шум и выкрики у главного входа во дворец. Он хотел
послать туда стражника, но вскоре все смолкло. Позже он различил звонкий
женский голос, взывающий о помощи. Он пошел на этот зов и вскоре увидел, как
трое стражников сдерживают рвущуюся к покоям правителя рыжекудрую миловидную
женщину. Сдерживают ее стражники, каждый норовя покрепче прижать красавицу и
выказать ей свою симпатию. Она вырывается из их рук, умоляет пропустить,
говорит, что от этого зависит жизнь честного человека.
Цофар приблизился и повелел стражникам отпустить женщину.
- Успокойся, - сказал он ей, - стоит ли беспокоить правителя, я главный
советник и все могу решить сам, я могу помочь тебе.
Говорил он с ней ласково, узнал, что зовут ее Рахиль, и что она ищет
своего мужа, что мужа пытали злые люди, что поверили наговору других злых
людей, что она знает доброту правителя, который накажет нечестивых и
возвратит ей мужа.
Цофар стал объяснять ей, что во дворце нет тюрем, что она ошиблась -
все пленники содержатся в сторожевой башне, и если она хочет видеть
правителя, то нельзя перед ним появляться в таком виде, сейчас он прикажет
служанкам - ее вымоют, умастят маслами, и тогда уже можно будет все
обсудить. Он вызвал прислужницу, и та увела стихшую и покорившуюся ей
молодую женщину, и Цофар впервые за утро улыбнулся. Он уже готов был
поверить, что полоса несчастий миновала, что ждет его приятное развлечение.
Но ждало его новое разочарование - неожиданно появился посланник Каверуна и
передал, что Каверун повелел привести эту женщину к себе, и надо
поторопиться, ибо правитель гневается. Цофар сдержал возмущение и покорно
ответил:
- Я как раз приказал вымыть ее, умастить ее тело маслами, нарядить,
чтобы предстала она перед правителем в достойном виде...
И он повернулся и неспешно удалился в свои покои, затаив глубоко в себе
душившее его раздражение.
Так начинался очередной тяжелый день в жизни главного советника Цофара,
и был этот день следствием того, что случилось много лет назад в храме
Дагона, ибо ничто не происходит в жизни случайно, и все происходящее
подвластно воле богов. Он вдруг почувствовал, что власть, словно вода через
продырявленную посуду, покидает его. Окончательно его вывело из себя
нерадивое исполнение своей службы стражниками. Он не застал их у своих
дверей. Они нагло расселись в соседнем помещении и были столь увлечены
игрой, что даже не заметили его появления. Он раскидал их игральные кости и
накричал на них. Они лениво поднялись и неохотно пошли к своим местам.
Он сидел в своих покоях и придумывал им устрашающие наказания. Но в
глазах стояла рыжекудрая женщина по имени Рахиль, ее полуоткрытые пухлые
пещеру заволокло пеленой дыма, и сладкий, дурманящий запах окутал все
вокруг. Стало все кружиться, заскользили тени вдоль стен. Каверун всегда
удивлялся - зачем надо устраивать целое представление, зачем столько
ухищрений, его учитель, египетский жрец, любил тишину, в тишине он уходил в
небесные дали, чтобы исчислить судьбы по движению светил. Он тоже мог
вызывать тени ушедших, но всегда делал это в уединении...
Однако, тогда он, Каверун, не сомневался в волшебной силе аэндорской
предсказательницы, не сомневался в том, что она умеет общаться с духами
Шеола, что она может менять облик людей. Ведь сумела она изменить себя. Ей
было много лет, это он знал точно, но вот предстала перед ними в облике
молодой женщины. Напустила в пещере дыма, в дыму всегда кажется, что бродят
неясные тени. Теперь-то Каверун знает цену всем этим ухищрениям, и самому
приходится прибегать к ним. Люди жаждут чудес, они не будут слушать голос
разума, если не убедятся в том, что ты можешь свершать необычное. И все же,
тогда в пещере, был не только обман. Ведь звучали, явственно звучали чьи-то
голоса, и это не были голоса стражников, которых давно сковала дрема, это
все же были голоса из другого мира.
Саул смежил веки, он держался рукой за камень в стене, возможно, у него
кружилась голова. Ему, Каверуну, тоже почудилось, что все кружится, что
стены пещеры надвигаются на него, казалось, все пространство вокруг
сужается. Саул широко расставил ноги, чтобы не упасть
- В воду смотри, в воду, - шепнула Саулу волшебница.
Саул наклонился над медным котлом, из воды выскакивали и лопались
пузыри. Шел дурманящий, вгоняющий в сон запах.
И Каверун заметил, что лицо волшебницы вмиг состарилось, приобрело
прежний, знакомый облик, выступили резкие морщины, она застонала,
скорчилась, словно кто-то душил ее, и закричала:
- Вижу! Вижу! Словно это Бог, выходящий из земных глубин, он рвется
сюда из-под земли!
- Какой он видом? - спросил Саул.
- Выходит из-под земли престарелый муж, - ответила волшебница, - одетый
в длинный плащ, одежда почти истлела на нем, поверх плаща надет эфод
первосвященника, глаза у него гноятся...
- Это он! Это Самуил! - испуганно прошептал Саул и пал ниц.
И сразу тьма окутала пещеру, лишь светилась над кипевшей водой узкая
полоса, вставала эта полоса над паром, и виделся в ней облик старца. И
послышался хриплый голос. Каверун знал, что волшебница может говорить
разными голосами. Она могла бы передать слова Самуила и своим голосом, но
так, конечно, было более убедительно.
- Для чего ты тревожишь меня, Саул, - прохрипел таинственный голос, -
для чего вызвал из бездны Шеола?
- Тяжело мне очень, - отозвался Саул, - филистимляне собрали войско, их
великое множество и они хотят погубить меня. И Господь отступил от меня, и
не отвечает мне ни через священников, ни во сне, ни через божественные камни
- урим и туммим. Давид отнимает у меня славу, зачем ты пригрел его? Научи
меня, что мне делать?
И тут он, Каверун, почувствовал, как холодный испуг проникает в тело,
ибо увидел, что тень надвинулась на Саула, и почувствовал гнилостное
дыхание, идущее от этой тени и страшный холод бездны. Ноги онемели и словно
вросли в камень пещеры, руки стали тяжелыми и не двигались. Это волшебница
расплатилась с ним за его неверие. Саул тоже увидел тень, он отпрянул от нее
и застонал.
- Для чего ты спрашиваешь меня, - раздался голос Самуила, - ты сам
знаешь, что Господь отступил от тебя... Господь отнимет царство из рук твоих
и отдаст его ближнему твоему. Отдаст Давиду! И предаст Господь тебя в руки
филистимлян. И завтра уже ты будешь со мной...
И зашипело все вокруг, и вырвались клубы пара из медного котла. Саул
пал на землю и задрожал, силы покинули его. И тогда он, Каверун, разбудил
стражников, и втроем они вывели Саула наружу и положили под деревом. Уже
светлело небо, и надо было спешить, надо было успеть обойти заставы
филистимлян. Царь дремал недолго, он вскочил с земли и стал торопить
стражников.
Весь обратный путь Саул был печален и брел с опущенной головой. Но не
стал Саул отменять битву и не отдал приказа к отступлению.
Когда взошло солнце, он вышел из шатра, и ни тени сомнения, ни следа
усталости от бессонной ночи не было на его лице. Каверун помнит, как
удивился этому преображению царя. Войска под звуки шофаров выстраивались в
боевые порядки, Ионафан гарцевал на белом коне перед своим отрядом.
Единственная колесница, ранее захваченная у филистимлян, окруженная
отборными воинами, двигалась рядом с царем. Никого не страшила смерть...
Его, Каверуна, тогда щедро вознаградили, и он поспешил покинуть
Изреельскую долину, где часом позже пролилось столько крови, что воды рек
стали красными, где на склонах горы Гелвуй лег на свой меч, чтобы не быть
плененным, царь Саул или тот, кто подменил Саула, его двойник...
И если это был двойник, значит, он, Каверун, спас Саула, он провел его
к волшебнице. Волшебница хотела отомстить за всех убитых магов и
предсказателей и предрекла гибель Саулу, а вышло так, что предупредила она
своего врага о грозящей опасности, и тот послал на смерть двойника. Но
почему же тогда он, Саул, не пощадил сыновей, не уберег от смерти даже
любимого Ионафана? Возможно, он опасался, что Ионафан отнимет у него власть.
Сыновей надо опасаться. Вот и теперь любимец Давида, прекрасноликий
Авессалом, которого хвалили на все лады, поднял руку на отца...
Он, Каверун, давно потерял сыновей, ему некого было опасаться. Он стал
правителем, его избрал весь народ города, а ведь он пришел в этот город
безвестным, каких-то десять лет назад он был не обременен семьей и сумел
прекратить мор, напавший на обитателей города-убежища. Город и был его
любимым сыном.
Каверун чувствовал, что приход Саула угрожает спокойствию. Да и Саул ли
это? Ведь этот пленник не узнал его, Каверуна. Возможно, избитый и
находящийся почти без сознания, он не вспомнил ту далекую ночь. Но если бы
Саул шел в город и знал, что правителем здесь тот самый маг, который избежал
смерти, который помог ему, Саулу, то непременно царь даже стражникам должен
был поведать, что знает правителя, должен был бы сразу потребовать
встречи... Что-то испугало его. Ускорить казнь или сообщить о поимке Давиду?
Какие выгоды из всего этого можно извлечь - эти мысли не давали покоя
Каверуну. Его ждали судьи, его торопил Цофар, а он все медлил, все не хотел
выходить из своей опочивальни.
Совет судей, так называемый бискурат, прошел в бесплодных спорах.
Верховный правитель так и не появился в большом зале заседаний, поручив
Цофару самому распоряжаться. Оживились лишь, когда подали кувшины с шекером,
у всех развязались языки. Цофар презирал судей, каждый из них считает себя
вершителем судеб. Решения же их давно утратили какое-либо значение. Цофар с
трудом сдерживал раздражение. Совершенно напрасно, считал он, Каверун решил
обсуждать на бискурате поимку Саула. Теперь эти болтливые старики разнесут
весть о пленении царя по всей стране, от Дана до Вирсавии. И Давид,
оправившийся после бунта своего сына, может двинуть войска на город-убежище.
Из-за одного Саула или того, кто выдает себя за Саула, может погибнуть
город.
Обо всем этом Цофар говорил на бискурате весьма убедительно, старался
показать, что все произносимое им одобрено правителем. Но сидела внутри, как
заноза, боязнь, сжимал сердце страх и чудилось: вот он сейчас, пойманный и
разоблаченный царь, которому нечего терять, сидит с Каверуном - и говорит
Саул правителю о тех далеких днях, когда пропали драгоценные дары из храма
Дагона... И чтобы заглушить этот страх, повышал голос свой Цофар на
бискурате и даже срывался на крик.
- Достоин казни путник, проникший в город обманным путем, мы не можем
делать исключений для царя или для того, кто называет себя царем. Мы должны
просить правителя немедленно казнить пришельца. Город в опасности, никогда
еще беда столь близко не подступала к его стенам, надо сегодня же вынести
приговор! - убеждал он судей, поглощавших снедь, которой обильно были
уставлены столы.
Его поддержал один Иехемон, который все время повторял, что это он
узнал царя и старался всех убедить в том, что только его бдительность спасла
город. Он оглаживал свою клочковатую бороду и важно вышагивал вдоль
пиршественного стола. Был похож он на одну из тех диковинных птиц, которых
так обожает верховный правитель.
Неожиданно Иехемону стал возражать Мехтор, совершенно недавно
назначенный судьей. Этот Мехтор во всех случаях старался доказать, что имеет
свое особое собственное мнение.
- Какой царь? Побойтесь всесильного Рамарука! - воскликнул Мехтор,
удивленно подняв брови. - Всего лишь сумасшедший странник, вообразивший себя
царем! Надо провести очищение. Если это настоящий царь, огонь не тронет его!
- Не лишено смысла, - поддержал его Цофар.
Обряд очищения давно уже был забыт, но ради такого случая, полагал
Цофар, можно возобновить старый и проверенный обычай. Давно уже никого не
сжигали на площади у крепостных ворот, правда, может не согласиться Каверун,
но ради извлечения истины можно пойти и на это, было бы общее решение судей.
Но, увы, судьи в один голос запротестовали; возвращаться в старые
времена, что скажут жители, возможно ли в городе-убежище столь жестоко
испытывать человека, говорим о жестокости филистимлян, и будем сотворять
столь же жестокие казни, как и они - это немыслимо!
Потом взял слово один из старейших судей, давно уже он потерял слух и,
очевидно, даже не понимал, зачем их собрали. Он долго и невразумительно
говорил о том старом законе, который хотели ввести еще десять лет назад, о
законе, запрещавшем принимать кого-либо в город.
- Посмотрите вокруг, - сказал он, разводя трясущиеся руки, - посмотрите
- во что мы превратили наше убежище, скоро здесь будет столько иврим, что
нам придется принять их веру! И если узнает Давид, что мы впускаем иврим, он
завоюет наш город, ему это легко будет сделать, они откроют ему ворота, они
встретят его песнопениями и хороводами. Он назначит своих судей, а нас
прикажет казнить!
Говорил он об этом на каждом бискурате, и слушали его невнимательно.
Цофар же одобрил его речи и сказал:
- Не исключаю и того, что Давид, узнав о пленении Саула, выступит в
поход! А по сему надо как можно скорее казнить пленника! Я полагаю все вы,
почтенные судьи, поддержите это решение. Если нету голосов против, я готов
пойти и поведать правителю ваше мудрое решение. И возможно, сегодня же ночью
царь Саул расплатится за все злодеяния. Мы можем быстро собрать жителей,
чтобы не лишать их празднества, ибо великое торжество и большой праздник
придет в наш город - праздник исполнения воли богов, праздник отмщения
самому страшному извергу и злодею на земной тверди, злодею, одержимому
силами зла!
Цофар оглядел сидящих за трапезой, полусонные судьи не слушали его. Ему
было безразлично - внимают его речам или нет, он добился своего. Всеми
судьями принято предложенное им решение. Немедленная казнь - против казни
никто не возражает. Цофар уже собрался идти - доложить Каверуну общее
решение, когда звуки труб и яркий свет факелов заставили всех встрепенуться.
И он увидел, как вносят в трапезную главного священника - Элгоса.
Четверо сопровождавших его служек бога Рамарука осторожно опустили
паланкин и помогли своему господину присесть на циновку, подставленную
Иехемоном. Лицо Элгоса напоминало застывшую маску, он сидел неподвижно, и
вокруг воцарилась полная тишина. Никто не шелохнулся. Ведь Элгос и Рамарук
неразлучны, там, где находится Элгос, непременно присутствует главный и
незримый бог города Рамарук. Бог этот проникает в мысли, для него ничего не
остается тайной. Все, что знает Рамарук, известно и Элгосу.
Первым решился нарушить молчание Цофар. Он низко поклонился Элгосу и
стал объяснять, что бискурат принял решение о немедленной казни Саула. Элгос
слушал его, не перебивая. Цофар старался говорить убедительно, сейчас для
него было очень важно, что скажет Элгос, необходимо было согласие на казнь.
Цофар не сомневался, что казнь будет угодна богу города, а значит и Элгосу.
Элгос поднялся с циновки, тотчас к нему подскочили служки, чтобы со
всех сторон поддержать его. Элгос отстранился от них и оперся на посох. Его
длинная седая борода почти касалась пола. Металось пламя факелов за его
спиной.
- Огонь Шеола жжет меня, - воскликнул Элгос и поднял руки над головой,
-жар огня достиг сердца моего!
Иехемон наполнил пиалу шекером и поднес Элгосу, тот резким движением
руки отбросил подношение. Смущенный Иехемон низко склонился перед главным
священником и прошептал:
- Прости грехи мои, заступись перед Рамаруком за меня, оправдан я буду,
скажи Рамаруку, что первым я раскрыл коварство Саула, первым опознал злодея!
- Рамарук знает об этом, - произнес Элгос и положил ладонь на согбенную
спину Иехемона.
Этим жестом он давал понять судье, что Рамарук благословляет его, что
угодны Рамаруку дела и мысли Иехемона.
- Огонь подбирается к городу, - продолжал свои причитания Элгос, - под
священным дубом сегодня сидел я. И Рамарук был рядом. И сказал великий
хранитель города, всемогущественный Рамарук: "Пойман коварный царь! Вышел он
из Шеола и несет несчастья и разорение!" И спросил я Рамарука: "Как спасти
город твой?" И ответил мне Рамарук: "Тайное становится явным!" И понял я,
что угодны дела наши заступнику и хранителю. Грядет время свершения таинств,
и ни один не сокроет своих мыслей. Бойтесь, задумавшие нечестивое таинство,
бойтесь, строящие ковы против правителя города! Огонь очищающий уже зажжен
Рамаруком! Тот, кто умер, не должен жить дважды!
Элгос замолчал, прикрыл веки и беззвучно зашевелил губами. Все
почтительно молчали. Элгос говорил с Рамаруком. Этот разговор был понятен
только им двоим. Цофар, как и все собравшиеся, поклонялся великому Рамаруку,
но голос бога ни разу не был услышан советником правителя. Голос этот звучал
только для Элгоса. Элгос был священником Рамарука с незапамятных времен, он
был этим священником еще при верховном правителе Гате, который основал этот
город-убежище.
Цофар подождал пока закончится неслышимый и недоступный ему разговор с
Рамаруком и спросил Элгоса:
- Какова же будет воля Рамарука? Богу города, полагаю, угодна будет
торжественная казнь царя?
- Рамарук не поведал мне о торжестве, Рамарук всегда взывает к разуму.
Он упомянул о советниках правителя, которые слишком поспешны в своих
действиях и чрезмерны в усердии. Усердие и лесть ходят рядом и обнимают друг
друга, говорит Рамарук, - сказал Элгос и опустился на циновку. Глаза его
закрылись и все поняли, что Элгос вновь взывает к Рамаруку.
- Повеление свое высказал великий Рамарук, - наконец торжественно
заявил Элгос, - повелевает хранитель города устроить большой суд над царем
Саулом. Хочет Рамарук, чтобы злодеяния царя, известные на небесах, были
явлены каждому. Объединит жителей города это судилище. Вскроется все тайное.
И после справедливого суда повелевает Рамарук казнить вышедшего из тьмы и
возвратить его в царство мертвых, где будет обречен на мучения тот, кто
приносил тягостные страдания всем живущих на ханаанской земле. Такова воля
Рамарука!
И едва успел закончить слова свои Элгос, как со всех сторон раздались
одобрительные возгласы. И заявляли все, что нету мудрее решения, и никто уже
не требовал немедленной казни.
Такой исход событий не предвидел Цофар, надо было переубедить Элгоса,
но вступать в открытый спор было опасно, оставалась единственная надежда на
то, что воля Рамарука могла разойтись с тем, чего желал верховный правитель
города Каверун. Такое случалось редко, обычно все повеления Рамарука из уст
Элгоса первым выслушивал Каверун. И теперь у Цофара был единственный выход -
сослаться на мнение правителя, ведь Каверуну так же, как и ему, Цофару, не
понравится промедление. Был уверен Цофар, что пересекались пути правителя и
царя, что так же, как и он, Цофар, не желает Каверун делать явными для всех
те обстоятельства, которые связывали его с Саулом. И когда смолкли хвалебные
речи и возгласы, сказал Цофар:
- Почтенный Элгос, ужели настаивает Рамарук на отдалении казни, вина
царя очевидна, и здесь, на бискурате, мы уже устроили ему суд, и можем
продолжить этот суд и закончить сегодня, а завтра казнить царя, и наш
верховный правитель Каверун будет доволен таким решением, и всесильный
Рамарук пошлет нам благословение, ибо ждут в подземном царстве Саула, и там
уготованы ему вечные мучения...
- Есть праведность в твоих словах, Цофар, - сказал Элгос, - все сделаем
мы, что угодно Рамаруку, и никогда наш мудрый правитель не перечил повелению
небес. Перед тем, как явиться к вам на бискурат, не только взывал я к
Рамаруку и имел с ним беседу, но побывал и в покоях правителя, и вместе с
правителем вошли мы к узнику, и не видел я доселе более злобного существа.
Убедился я, что это Саул. В глазах его играл адский огонь, руки его
хватались за невидимый меч. И когда спросил его великий Каверун: "Узнаешь ли
ты меня, Саул!" Ответил злодей: "Не пересекались стези наши!" Вот какова
хитрость нечестивца! Так и от дел своих будет он отрекаться. И один у нас
выход - принародно разоблачить нечестивца. Пусть вся земля Ханаана узнает о
злодейских делах Саула. Пусть будет он казнен не только по воле правителя
или по повелению Рамарука - пусть весь народ приговорит его к самой
мучительной казни!
И нечего было сказать Цофару, понял советник, что нужно срочно менять
свое мнение, стал говорить о мудрости Рамарука, стал убеждать Элгоса, что и
сам был такого же мнения, что сбили его с мыслей некоторые ретивые судьи,
для которых любая казнь - праздник, и спешат они привести приговор в
исполнение, и настаивают, чтобы не медлить ни дня. И еще сказал Цофар:
- Докажем всем народам, что самый справедливый суд на земле - это суд
Рамарука, и вершить будем этот суд так, чтобы не осталось ни одной утайки!
И в ответ заговорили судьи о мудрости Цофара, о том, что предвидел
советник повеление Рамарука, что незрим Рамарук, но в сердце каждого
проникает его слово, и хотя не слышно оно, это слово, но человек всегда
поступает так, как этого хочет великий Рамарук.
И подняли все чаши во здравие Каверуна, и даже Элгос приложился губами
к краю своей чаши. И были довольны все - и своей мудростью, и своим
решением, и тем, что решение это угодно и Рамаруку, и Каверуну...
Следующий день стал суетным для Цофара и не принес успокоения душе, а
напротив, поверг в уныние и озлобил. Ничто не радовало его душу. Он
проснулся рано и в одиночестве бродил по пустынным помещениям дворца. После
вчерашнего, затянувшегося до позднего часа, бискурата он не пошел домой. Так
бывало часто в последнее время. Домашняя суета и склоки жен изрядно надоели
ему, все опостылело. Сколько бы не приносил сиклей, сколько бы не добывал и
вещей и снеди - все равно был не хорош, все равно не насытить было бездонную
прорву. Зависть и суета - вот награда за все его рвение. Только он один
знает - каких усилий и каких трудов стоила ему вся его дорога во дворец,
стать вторым - после Каверуна, стать почти властителем города, не имея во
дворце никакой поддержки, смог он только благодаря своему усердию, своему
непрекращающемуся труду. Теперь все это могло рухнуть. Предстоящий суд,
конечно, вскроет не только деяния Саула, царь не станет молчать - и тогда
откроется прошлое его, Цофара. И могут состояться две казни, вместо одной...
Надо было что-то срочно предпринимать, но не приходило в голову ничего
разумного, и он, Цофар, всегда скорый на решения, в растерянности мерил
шагами дворцовые покои. Вытягивались в струнку стражники при его появлении,
молча и подобострастно смотрели ему вслед. Он замедлил шаги близ помещения,
где теперь находился тот, от которого исходила главная угроза. Каверун,
понимал Цофар, никогда бы не согласился на открытый суд, если бы Саул или
тот, кто назвал себя Саулом, узнал его, Каверун все продумал, наверняка, все
это будет связано с Давидом. Город должен молиться о заблудшей душе
Авессалома, после его восстания все ожили, поток его сторонников обогатил не
только стражников, всем досталась толика богатства. На Сауле можно
заработать больше, чем на этих жалких изгнанниках - как же он, Цофар, об
этом не додумался сразу. Каверун в который раз оказался хитрее, чем его
главный советник. Так недолго и попасть в немилость.
Стражник, карауливший пленника, смотрел на Цофара немигающим взглядом.
Цофар сделал шаг к дверям. "Туда опасно входить одному, мой господин,"
-почтительно произнес стражник. "Я не из робких," - ответил ему Цофар и
открыл дверь.
Пленник спал, раскинувшись на чистом и мягком ложе, словно не пленен он
был, а находился в своей царской опочивальне. Во сне черты его разгладились,
и лицо не казалось таким старым, как в тот день, когда увидел его,
истерзанного и замученного Ариядом. Цофар пристально вглядывался в пленника
- сомнений не могло быть - это Саул - крупный, мясистый нос, густая борода,
правда, теперь не такая черная, как раньше, годы побелили ее края. Было
почти непреодолимое желание - окриком или пинком поднять пленника, но
остановил внезапный страх, подступивший к горлу. Слюна стала вязкой и он с
трудом проглотил нечто, вроде твердого комка. Потом резко повернулся и,
захлопнув двери, быстрым шагом устремился по переходу, ведущему в его покои.
На пути попался под руку дворцовый повар, Цофар накричал на него - вчера
было подано слишком много шекера, неразумная щедрость, совет судий
превращать в застолье никто не позволит. Повар стоял, потупив голову,
смотрел с недоумением своими бараньими глазами. Возможно, он даже не понял,
о чем идет речь, но перечить главному советнику не решался. Цофару нужно
было на ком-то выместить свое раздражение, показать свою власть, вернуть
себе уверенность в делах своих. Он здесь главный советник правителя, он все
решает. Рамарук, Элгос могут метать громы и молнии, но будет все так, как
решит он, Цофар. Открытый суд над царем? Возможно, это верное решение,
Каверун зря решений не принимает. Пусть будет суд. Кто поверит пленнику,
если советник правителя заявит: Это нечестивая ложь! Кто подтвердит слова
озлобленного и ненавидимого всеми царя...
Надо было попытаться пройти к Каверуну, правитель, обычно, вставал
поздно, следовало подождать, пока он вкусит пищу, пока придет в доброе
расположение духа. Цофар и сам решил пока перекусить и направился в свои
покои, когда услышал шум и выкрики у главного входа во дворец. Он хотел
послать туда стражника, но вскоре все смолкло. Позже он различил звонкий
женский голос, взывающий о помощи. Он пошел на этот зов и вскоре увидел, как
трое стражников сдерживают рвущуюся к покоям правителя рыжекудрую миловидную
женщину. Сдерживают ее стражники, каждый норовя покрепче прижать красавицу и
выказать ей свою симпатию. Она вырывается из их рук, умоляет пропустить,
говорит, что от этого зависит жизнь честного человека.
Цофар приблизился и повелел стражникам отпустить женщину.
- Успокойся, - сказал он ей, - стоит ли беспокоить правителя, я главный
советник и все могу решить сам, я могу помочь тебе.
Говорил он с ней ласково, узнал, что зовут ее Рахиль, и что она ищет
своего мужа, что мужа пытали злые люди, что поверили наговору других злых
людей, что она знает доброту правителя, который накажет нечестивых и
возвратит ей мужа.
Цофар стал объяснять ей, что во дворце нет тюрем, что она ошиблась -
все пленники содержатся в сторожевой башне, и если она хочет видеть
правителя, то нельзя перед ним появляться в таком виде, сейчас он прикажет
служанкам - ее вымоют, умастят маслами, и тогда уже можно будет все
обсудить. Он вызвал прислужницу, и та увела стихшую и покорившуюся ей
молодую женщину, и Цофар впервые за утро улыбнулся. Он уже готов был
поверить, что полоса несчастий миновала, что ждет его приятное развлечение.
Но ждало его новое разочарование - неожиданно появился посланник Каверуна и
передал, что Каверун повелел привести эту женщину к себе, и надо
поторопиться, ибо правитель гневается. Цофар сдержал возмущение и покорно
ответил:
- Я как раз приказал вымыть ее, умастить ее тело маслами, нарядить,
чтобы предстала она перед правителем в достойном виде...
И он повернулся и неспешно удалился в свои покои, затаив глубоко в себе
душившее его раздражение.
Так начинался очередной тяжелый день в жизни главного советника Цофара,
и был этот день следствием того, что случилось много лет назад в храме
Дагона, ибо ничто не происходит в жизни случайно, и все происходящее
подвластно воле богов. Он вдруг почувствовал, что власть, словно вода через
продырявленную посуду, покидает его. Окончательно его вывело из себя
нерадивое исполнение своей службы стражниками. Он не застал их у своих
дверей. Они нагло расселись в соседнем помещении и были столь увлечены
игрой, что даже не заметили его появления. Он раскидал их игральные кости и
накричал на них. Они лениво поднялись и неохотно пошли к своим местам.
Он сидел в своих покоях и придумывал им устрашающие наказания. Но в
глазах стояла рыжекудрая женщина по имени Рахиль, ее полуоткрытые пухлые