Страница:
обильную трапезу. Левит ехал на своем осле рядом с Авессаломом и помнит, что
ни единой долькой лица не выдал Авессалом своего замысла, и шутил все время,
и смеялся, и восхвалял своих братьев и Амнона в том числе...
Прямо на большом лугу было расстелено полотно и уставлено оно
всевозможными яствами и винами. И все время, пока возлежали за трапезой,
старался Левит быть рядом с Авессаломом. И все же пропустил тот миг, когда
отошел Авессалом от стола и дал наказ своим рабам.
Это уже потом стало известно Левиту, что повелел Авессалом слугам и
рабам своим, сказал он им - смотрите, как только развеселится сердце Амнона
от вина, и я скажу вам поразите его, тогда убейте его, не бойтесь, это я
приказываю вам...
А тогда, во время пиршества, он, Левит, видя как весело смеются сыновья
Давида, сам усомнился в своих опасениях - все же прошло два года, все должно
быть забыто. И впервые за последнее время вышла на люди Фамарь, она тоже
была на пиршестве и стала истинным украшением этого пира, и все взгляды
мужчин были направлены в ее сторону. И Авессалом не сводил с нее глаз, но не
потому, что любовался ее красой, а затем, чтобы поняла Фамарь - настал день
отмщения.
Привели слуги белошерстных агнцев и у жертвенника перерезали им горло,
и оросила кровь траву, но это была кровь во славу Господа, но не снизошел
тогда на них дух Господень, ибо никто не остановил Авессалома.
И когда Амнон был уже навеселе, когда вино стекало с его оттопыренных
губ, Авессалом отдал слугам свое кровавое повеление. И тотчас кинулись на
Амнона четверо слуг, и в воздухе блеснули лезвия ножей. Все произошло так
быстро, что никто ничего не понял - вот сидел Амнон, пел песни, пил вино - и
вдруг опрокинулся на траву и хрипит, и кровь течет у него из уголка рта.
И закричали в испуге сыновья Давида, заверещали женщины, словно
пойманные в капкан зайцы, и все бросились к своим ослам, ибо устрашились и
подумали, что их тоже постигнет кровавая участь, чтобы они не
свидетельствовали об убийстве Амнона своему отцу. И в панике все помчались к
югу, к дорогам, ведущим на Иерусалим.
И в тот день исчез и сам Авессалом. Нашел он убежище в Гессурском
царстве, у отца своей матери престарелого Фалмая. И даже не попрощался он с
Левитом, и было обидно учителю - столько сил он потратил, чтобы сделать
Авессалома, знающим все науки, столько надежд связывал с ним, жаждал
воспитать для Израиля справедливого царя - и все перечеркнуло кровавое
убийство.
В этом месте своего рассказа Левит замолчал и долго стоял, опустив
голову, а потом сказал:
- Билась в нем бешенная царская кровь, я не смог обучить его смирению,
а напротив потакал - и в душе его посеял семена неприятия людской подлости!
- И что же было потом, вы не виделись больше? - спросил Амасия.
Рассказ Левита увлек Амасию, он сам представлял себя Авессаломом, не
терпящим зла и гонимым за справедливое отмщение.
- Я не смирился с потерей ученика, - медленно произнес Левит, - и
наверное напрасно. Он мог остаться живым. Три года он был в изгнании. Он
опасался гнева царствующего отца. А я молил Господа, чтобы он вернул мне
ученика...
Амасия подбросил веток в костер, уже совсем стемнело, внизу неумолчно
струились воды Иордана, холод ночи охватывал тело. Амасия подвинулся к огню.
Левит словно не ощущал ночной прохлады, он стоял, опершись на шест, и
продолжал свой рассказ.
Он поведал Амасии, как подсказал главному военачальнику Давида Иоаву
свой замысел. Как нашли они почтенную женщину и попросили помочь им. Женщина
эта знала Авессалома и охотно согласилась. По их подсказке притворилась она
страдающей по умершему сыну своему, надела траурные одежды, посыпала волосы
пеплом, и провел ее Иоав в царские покои. Вошла она к Давиду, пала ниц и
просила помочь ей. Сказала она, что овдовела, что муж ее давно умер, и было
у нее два сына, поссорились они и некому было их разнять, и один сын
умертвил другого. И вот теперь вся родня требует отмщения, хотят убить
оставшегося сына, и если это свершится, то останется она одна, и не будет от
их рода потомства на земле.
И сказал ей Давид: "Жив Господь! Ибо не упадет и волос с головы твоего
сына, никто не тронет его!" И еще говорил с ней долго Давид и догадался, что
она подослана к нему, и спросил: " Не рука ли Иоава во всем этом?" И женщина
призналась, что Иоав научил ее этой лжи во спасение Авессалома, что хотел
пробудить в Давиде добрые чувства к отверженному сыну. И приказал Давид
позвать Иоава, но не гневался на своего военачальника, а повелел идти в
Гессур и возвратить Авессалома. Сказал Давид: Пусть Авессалом возвратится в
дом свой, но видеть его не хочу!"
И поведал Левит Амассии, как встретился с Авессаломом, как обрадовался
возвращению своего ученика, но при первой же встрече почувствовал, что
изменился Авессалом. Был столь же прекрасен царский сын как и прежде, но
годы изгнания наложили свою печать на облик его, и была у него какая-то
странная отрешенность во взгляде.
Все было не мило Авессалому, он бродил по улицам Иерусалима в дорогих
одеждах, с браслетами на руках и ни о чем не хотел говорить. И женился он не
потому, что полюбил дочь богатого торговца, а просто пришла ему пора обрести
жену. Сердце его томила обида. Могущественный отец знать не хотел прежде
любимого сына. И своего учителя Левита упрекал Авессалом - зачем вернули в
Иерусалим, в Гессуре, мол, жил свободно, а теперь бьюсь в золотой клетке,
словно птица с подрезанными крыльями. И за каждым шагом следят отцовские
хелефеи и фелефеи.
Сам Левит к тому времени начал высказывать недозволенные мысли о царе и
его дворе, и теперь не был вхож во дворец и ничем не мог помочь своему
ученику. Иоав же, видя, что Авессалом потерял милость царя, тоже отвернулся
от него.
И много раз, смирив свою гордыню, Авессалом посылал слуг к Иоаву, но
тот упорно избегал встреч с опальным сыном царя. Горечь копилась в душе
Авессалома и не находила выхода. И приказал Авессалом своим слугам выжечь
огнем ячменное поле, принадлежащее Иоаву.
Жара стояла в те дни в Иерусалиме, и видели все, как быстро занялось
огнем и заполыхало поле в Тиропеонской долине, лежащей неподалеку от
крепостных стен. Иоав, узнавший о пожаре и о том, кто поджег его поле,
разгневанный прибежал в дом Авессалома. Иоав был сильный, закаленный в
битвах воин, мог он одним умертвить тонкого в кости Авессалома. Но хотя и
отверженный, это был царский сын, и Иоав не решился применить силу, будто
знал, что придет его время, и станет Авессалом его добычей. А в тот день,
когда догорало ячменное поле Иоава, сказал ему Авессалом:
- Я столько раз посылал за тобой, и ты не приходил. Зачем ты вернул
меня из Гессура? Лучше было бы мне остаться там. Я хочу видеть лицо царя,
лицо отца моего! Ежели я виноват, то убей меня!
О чем после этого Иоав говорил с царем, Левит не знал. Но через
несколько дней после пожара на ячменном поле был зван Авессалом во дворец. И
был его учитель Левит свидетелем тому, как целовал царь блудного сына, и
слезы стояли в глазах царя. Случайно тогда он, Левит, прошел во дворец, в
последний раз он видел царя...
После встречи с Давидом словно ожил Авессалом, завел у себя колесницы,
нанял скороходов. Стал повсюду показывать, что, как и прежде, любимый сын
царя, что он наследник престола. Авессалом вставал рано, садился у
крепостных ворот, говорил с народом. И если возникала какая-либо тяжба, и
человек стремился попасть к царю, чтобы тот рассудил его, то Авессалом
подзывал этого человека к себе, расспрашивал из какого он колена, из какого
города, что за тяжба гнетет его, и говорил:
- Дело твое справедливое, но у царя некому выслушать тебя. Вот если бы
я был судьей тебе, если бы меня поставили над народом главным, ко мне
приходил бы всякий, кто имеет спор и тяжбу, и я бы судил всех справедливо, и
стоял бы на защите гонимых, и выступал бы всегда за правду...
И обнимал он простых людей, и целовал нищих и убогих. И вкрадывался
Авессалом в сердца израильтян. Старики преклонялись перед его мудростью,
женщины таяли от его красоты, отроки подражали ему - отпускали длинные
волосы, носили на руках браслеты. И повсюду говорили, что нету человека
праведнее во всем Израиле. И он, Левит, радовался, что скоро перейдет корона
к Авессалому, и думал, что наступит царство доброты и справедливости. Он не
понял тогда, что его ученик стал другим...
И когда рассказывал Левит об этих днях Амасии, слезы выступили на
глазах старика, и отвернулся он от света костра, чтобы не заметил их Амасия.
И сказал Левит, глядя в темноту неба, словно отыскивая звезду, куда
устремилась душа возлюбленного ученик:
- Авессалом мой, Авессалом, не хотел ты услышать голос мой. Спешил ты
возвыситься, и я не смог остановить тебя!
И вздохнул печально Левит, и замолчал надолго. И в наступившей ночной
тишине услышал Амасия шорохи и отдаленные голоса. И стали они с Левитом
поспешно тушить костер, а когда погас он, увидели, как приближаются со всех
сторон дрожащие огоньки, и то возникали эти огоньки, то исчезали, и вскоре
стали они различать тени людей, мелькающие среди прибрежных деревьев.
- Это воины Давида, - сказал Левит, - они ищут тех, кто был с
Авессаломом, и надо скрыться нам, чтобы не стать жертвами и не плыть по
Иордану со вздутым животом.
И сговорились они бежать в разные стороны, так, что если погоняться за
одним, то хотя бы другой сумеет уйти. И побежал Амасия вдоль берега, но
соскользнул с обрыва, запутался в колючей лозе и долго выбирался наверх, а
когда выбрался, то и двух шагов не сделал, как навалился кто-то на него
сзади и закричал: " Сюда! Сюда! Попался один!" И сразу же затопали десятки
ног, затрещали кусты, и свет факелов ударил в лицо. И рванулись искры из
глаз, ибо ударил Амасию кулаком набежавший стражник, и провалился Амасия в
траву, и сел кто-то сверху на него, и сопели все и тяжело дышали, будто
одолели медведя, за которым долго охотились и сейчас предстоит делить шкуру
и мясо его.
- Смотрите, волосы длинные! - хрипло крикнул стражник, выкручивающий
руки Амасии. - Награду даст старший, пятьдесят сребреников, не меньше!
И вдруг все смолкли, и увидел Амасия в свете факелов, что приближается
высокий , костистый человек, и понял, что это идет старший над стражниками,
и сжалось сердце Амасии в ожидании смертного часа. Но протянул начальник
стражи руки свои, поднял Амасию с земли и стал обнимать его, и повторял все
время: " Брат мой, Амасия, брат мой!" И пахло от него, как и от отца, едким
потом и полынью, и понял Амасия, что послал спасение Господь...
В череде последних, залитых кровью и переполненных стонами дней,
сжалился Господь над ним, Фалтием, и подарил душе праздник встречи с младшим
братом. Сидели они в шатре Фалтия, плечо к плечу на циновке, и Фалтий вдыхал
знакомый запах дома - и казалось ему, что сидит он в этом доме, где на столе
стоит топленое молоко и козьи сыры лежат рядом с медовыми лепешками. На
самом же деле пахло дымом костров, потом и пьянящим шекером. Фалтий приказал
своим людям принести снеди, удалось раздобыть и хлеб, и баранину.
- Ешь, любезный сердцу моему Амасия, ешь брат мой, - говорил Фалтий,
подкладывая Амасии мясо и пшеничные лепешки, - ешь, ты совсем, как
тростинка, ешь - мужчина должен быть сильным, должен быть воином...
- Так всегда говорил и отец, я помню, - сказал Амасия, - отец никогда
не верил, что я могу что-либо совершить. Но я прошел всю страну, я плыл по
быстрому Иордану, я хочу спасти отца...
- Ты так рисковал, Амасия. Мои люди безжалостны, за каждого, кто был с
Авессаломом, им обещана награда. А у тебя такие длинные волосы! Я мог не
подоспеть вовремя и потерять тебя! - сказал Фалтий и придвинулся теснее к
брату, и обнял его за хрупкие плечи. Плечи были худенькие, косточки
ощущались под ладонью. И Фалтий повинился перед собой, что никогда не
воспринимал всерьез брата, задумчивого и любящего слушать пение птиц, любил
брата - да, но думал, что ничего ему нельзя доверить, но вот пришла и его,
Амасии, пора - и дано ему познать жестокость жизни. И решил Фалтий, что не
отпустит от себя брата, что будет ему надежным щитом. Но выяснилось скоро,
что не ищет защиты брат, что требует от него, Фалтия, другого. Требует
спасти отца. Наконец-то вернулся отец из плена. Фалтий всегда верил, что
отец жив, верил, что отец все сможет преодолеть. А теперь, судя по рассказу
Амасии, отец попался в ловушку, ему грозит гибель...
- Ты ведь спасешь его? Спасешь? - несколько раз повторил Амасия.
- Придет рассвет, придумаем, что предпринять. Конечно, мы не дадим
погибнуть нашему отцу!
Фалтий не хотел обременять Амасию сомнениями, отрок и так многое
претерпел в пути. Сам же он, Фалтий, не представлял с чего даже начать.
Амасия все время говорил о Давиде, о том, что надо срочно все поведать царю.
Брат не знает, что сейчас творится в Иерусалиме. Не знает, каким гневом
охвачен царь, потерявший любимого сына, восставшего против отца. Царь жаждет
и память об этом восстании истереть из людских сердец. Он, Фалтий, давно уже
не вхож в царские покои. Сегодня никому нет доверия кроме наемников -
царских охранников фелефеев и хелефеев. Единственный выход виделся Фалтию в
том, чтобы разыскать Шалома, умудренного в знаниях древних свитков и
приближенного к царю. Отец спас Шалома, и должен помнить об этом гирзеянин,
ставший при Давиде мазкиром- дееписателем, заносящим деяния царя в особую
книгу...
И Фалтий поведал Амасии об их названном брате Шалолме, и о тех высотах,
которых достиг гирзеянин. Амасия обрадовался. Он рвался в путь, не дожидаясь
рассвета. Пришлось сдерживать его. Расспрашивать обо всем, успокаивать.
Амасия поведал, как добирался по Иордану, как повезло ему в пути.
- Я встретил умудренного жизнью Левита, он был еще среди сынов
пророческих, он проповедник, если бы не он, я бы пропал, - сказал Амасия.- Я
боюсь за него, если его поймают твои воины, и он станет перед лицом их
обличать Давида, они не пощадят старика. Он говорит ужасные вещи, он ничего
не страшится, в нем кипит ярость пророка...
- Не бойся, брат, - успокоил Фалтий, - мои воины не сражаются со
стариками и священнослужителями. Говорить и обличать - право каждого левита
- служителя Господня. Я прикажу оберечь его...
- Он бежал, - продолжал беспокоиться о своем попутчике Амасия, - вдруг
его уже поймали?
- Его никто не станет ловить, мы ищем сторонников Авессалома - воинов и
отроков, бывших с ним, - объяснил Фалтий.
В шатер заглянул стражник, доложил, что все спокойно в округе. Фалтий
повелел ему принести виноградного сока и раздобыть ножницы. Потом Фалтий
зажег еще один светильник. За пологом шатра все стихло, глубокая ночь лежала
над Иорданской долиной, а братья все никак не могли наговориться. И было
много вопросов у Фалтия, на которые не сумел толком ответить младший брат.
Спрашивал Фалтий об отце и не мог понять из ответов Амасии - почему
признали в отце Саула. Давно уже в царстве теней Саул. Кто мог возжелать его
оживления, Зачем это надо правителю Каверуну? Посланы ли от Каверуна люди к
Давиду? Почему правитель угрожает казнью отцу? Ничего вразумительного...
Вот про свои любимые пастбища, про ягнят может подолгу говорить Амасия.
Там, вне дома, в тиши проходит беззаботная жизнь брата. Слушал его Фалтий и
чувствовал тоску по родному дому, по оливковым деревьям под окном, тоску о
родительнице своей Зулуне, всегда снующей по дому и что-нибудь делающей. И
позавидовал он Амасии, его жизни в родном доме и среди пастухов. Всех в мире
Амасия считает добрыми. Связался в пути с каким-то Левитом, доверился тому.
Сколько таких обличителей бродит по дорогам Ханаана, все провозглашают слово
Господне, все утверждают, что говорят от имени его. Такие и смутили
Авессалома. И того не понимают эти новоявленные пророки, что длинноволосый
безумец мог разрушить царство Израиля...
И когда закончили они разговор, Фалтий вынул меч и стал точить о
камень, не дождавшись стражников, видимо, не добывших ножниц. Амасия с
недоумением смотрел на брата. И понял, что тот задумал лишь тогда, когда
стал Фалтий поглаживать ему волосы, а потом собрал их сзади, захватил одной
рукой и резко махнул мечом. Лицо Амасии покраснело, он возмутился: " Что ты
наделал, брат? Как я предстану перед лицом матери своей? Чем мешали тебе мои
волосы?"
- Для твоего же блага, брат, сделал я это, - спокойно ответил Фалтий, -
с такими длинными волосами опасно появляться в Иерусалиме. Все отроки,
возлюбившие Авессалома и сражавшиеся за него, подражая сыну царя, отращивали
длинные волосы...
Амасия был растерян, брат ведь мог сначала объяснить все. Но в этом
весь Фалтий - привык, что ему должны подчиняться. Все произошло так
внезапно, остриг, словно бессловесную овцу. Амасия понимал, что ничего уже
не поделаешь, что надо смириться, что не место сейчас мелким обидам, но все
же долго не мог он успокоиться.
Фалтий, оправдываясь, утешал его, говорил, что теперь лицо стало
мужественным, что впереди их ждут нелегкие испытания, что пора Амасии стать
мужчиной и сильным воином.
- Помнишь, как мы стреляли из лука в Тиропеонской долине? - спросил
Фалтий.- Помнишь, отец укреплял щит на корявом стволе дуба? Он хвалил тебя
тогда, он говорил, что у тебя зоркие глаза...
- Он злился, - возразил Амасия, - я был еще мал, и лошадь не слушалась
меня...
- Это ты о том, когда отец привел коня? Это было позже...
Фалтий прикрыл глаза, вспоминая то беззаботное время - первые годы их
жизни в Иерусалиме, и то, как завидовали все ему, когда восседал он на
вороном коне, которого вел за узду отец, и копыта звонко стучали по
выложенной камнями улице. Конь вздрагивал, смирял свою прыть, и только
потом, на широкой равнине, вырвавшись на свободу, мчался во всю прыть,
отталкиваясь копытами от земли, поросшей росными травами. Чтобы не слететь с
него, надо было изо всех сил держаться за гриву, пятками вжавшись в теплый,
подрагивающий круп. Отец учил бросать меч на скаку, надо было припасть к
гриве, мчаться к мишени - все тому же щиту на дереве - и поравнявшись,
выпрямиться и резко взмахнуть рукой, метнув короткий меч в цель. Кони тогда
редко у кого были. Кони были у Давида и его военачальников, кони,
захваченные у филистимлян. Воины отправлялись в битвы на ослах, так
считалось надежнее. Это уже потом появились первые колесницы, но отца тогда
уже не было в Иерусалиме.
- Почему всегда надо воевать? Почему мужчина обязан быть воином? -
прервал воспоминания Фалтия Амасия.
- Не хочешь воевать? Тогда надо родиться женщиной, - ответил Фалтий, -
разве ты хотел бы родиться женщиной?
- Нет, конечно нет, - поспешно ответил Амасия, - увидишь, я многое
смогу, не думай обо мне плохо. Но скажи, вот ты воин, ты защищаешь царя, ты
бьешься за других на ратном поле. Ты оставил нас одних Почему? Нету отца,
нету тебя...
Глаза у Амасии слипались. Фалтий подложил под бок брату свой плащ.
Амасия припал к плечу Фалтия, дыхание его стало ровным. В мягком свете
заправленных кунжутовым маслом светильников лицо его казалось совсем
детским. Щек брата еще не касалось лезвие, нежный рыжий пушок едва виднелся
на подбородке. Фалтий смотрел на спящего брата, и смягчалась душа, и
затаенное чувство вины возникало, вины перед покинутым домом своим, и было
желание искупить эту вину, сделать все возможное, чтобы не страдали на этой
земле близкие люди.
Фалтий понимал, что в чем-то предал их, но ведь не мог он навсегда
остаться в городе-убежище, не для него была эта затаенная жизнь. Бежать из
Иерусалима только из-за того, что Иоав обвинил отца в предательстве, значило
согласиться с этим ложным наветом, подтвердить и Давиду, что прав его
военачальник, предать память об отце. Как не хотела мать отпускать из дома,
как молила остаться! И место подыскала - в охране правителя Каверуна, и
можно было там получать не меньше сребреников, чем в Иерусалиме. НО там, в
Иерусалиме, ждал его Давид...
С малых лет Фалтий помнит царя, царь был всегда рядом - еще со времен
Вифлеема, когда являлся в дом веселый рыжекудрый пастух с арфой. Никогда он
не приходил без подарка. Он появлялся в доме чаще, чем отец. Явления отца
были редкими, отец не пропускал почти ни одного сражения Он был молчалив и
скуп на ласки, он любил своего первенца, но никогда не говорил о своей
любви. Давид же был многоречив, да и пение его завораживало всех. Мать
рассказывала, что Давид спас их с Маттафией, когда скрывались они в пещере
под Вифлеемом. Она даже водила как-то в эту пещеру. Мрачные, покрытые мхом
камни, крутые склоны гор, ни деревца вокруг - безлюдное, отпугивающее место,
а мать присела у входа в пещеру и не хотела уходить, глаза ее затуманились,
и улыбка блуждала по лицу. У нее были странные отношения с Давидом, дружба в
молодости с годами сменилась полным неприятием, она избегала встреч с царем,
злилась, когда он, Фалтий, восторженно рассказывал о подаренном мече, о
своей службе в отряде лучников Давида. И чтобы угодить матери он перестал
говорить при ней о Давиде, но уйти от воинской службы, покинуть царя - он не
смог.
Были превыше всех мелких обид замыслы царя. Эти замыслы были близки
душе Фалтия. Он понимал, что надо укрепить царство, надо объединить все
колена, надо разбить врагов Израиля. Фалтий был неустрашим в битвах. Он не
искал покровительства царя. Он должен был доказать, что достоин своего отца.
О Маттафии помнили многие, никто из воинов не верил, что отец мог стать
предателем, это все были наветы Иоава. Иоав, которого называли мечом Давида,
обладал большой властью, и ему опасались открыто возражать. У Давида
родилось много своих сыновей, казалось, какое ему дело до сына простого
сотника, к тому же, сотника, попавшего в плен, и все же царь не забывал
Фалтия.
Последний раз Давид вступился за него, Фалтия, когда шла война с
аммонитянами. Давид не хотел этой войны, он перед этим нанес поражение
филистимлянам, разбил маовитян, жестоко расправившись с ними, потом войска
Давида победили Сувского царя в сражении у реки Евфрат, была завоевана
Сирия. Израиль устал от войн, нужны были хотя бы несколько лет передышки.
С царем аммонитян Наасом был заключен мир. Но умер Наас, и вместо него
воцарился сын царя Амнон. И тогда решил Давид отправить послов, чтобы
утешить Амнона в скорбе его об отце своем. Рано утром выехало из городских
ворот это посольство - люди все знатные, владельцы пастбищ, богатые
торговцы. Ни одного воина, ни одного военачальника - так повелел Давид,
чтобы поняли аммонитяне - нужен мир, нужна торговля друг с другом. Однако
Иоав решил, что надо сопроводить послов, и были Фалтий и его сотня
отправлены вслед за знатными людьми города. Ехали в отдалении, словно и не
было воинам никакого дела до тех седобородых знатных послов, что тряслись
впереди по каменистой дороге на своих ослах. Но у переправы через Иордан
пришлось помочь послам перебраться через брод. И самый знатный из них -
владелец каменоломен Иссихар сказал Фалтию: " Далее путь продолжим без вас,
ожидайте нас здесь, на берегах Иордана, идем мы с миром, а не с мечом, на
тризну, а не на пиршество." И никак не мог убедить его он, Фалтий, что не
помехой будут воины, что опасны горные дороги в стране Амнона. Возвращение
послов ждали долго, но не дано было дождаться, ибо прискакал гонец из
Иерусалима и повелел срочно возвращаться в город, и поведал, что в сильном
гневе пребывает царь, и не избежать воинам поношений. Они тогда недоумевали
- в чем причина? Что произошло? И лишь в Иерусалиме узнали обо всем.
Оказалось, что опозорены были послы Израиля новым царем аммонитян.
Возвели на них навет князья аммонитянские, сказали своему молодому царю
Амнону: " неужели ты думаешь, что Давид из уважения к отцу твоему прислал к
тебе утешителей? Пришли эти люди высмотреть все в нашем городе. Это
лазутчики Давида, и вслед за ними войско пойдет и все разрушит!" И поверил
царь Амнон своим князьям, велел он своим слугам обрить каждому послу
половину бороды и обрезать одежды до чресел. И в таком виде были изгнаны
послы, и бежали за ними аммонитянские отроки, и поносили их - кричали:
"Иврим голозадые! Убирайтесь к своему Давиду!" Напуганные послы
переправились через Иордан совсем не в том месте, где их ждали воины Фалтия,
и укрылись послы в Иерихоне, и там остались, пока не отросли у них бороды,
чтобы не являть глазам царя свой позор.
Иоав поносил Фалтия последними словами, кричал, что напрасно доверился
сотнику, что сын предателя недалеко ушел от своего отца. Вот тогда и
вступился Давид за него, Фалтия:
- Успокойся, Иоав, - сказал Давид, - ты во дворце, а не на поле боя. Я
сам повелел послать мирное посольство, и не должны были идти воины с ним. И
отступись от сотника моего Фалтия, ибо не ответчик сын за деяния отца
своего!
И сомкнул сразу свои уста Иоав, отступился от него, Фалтия. Смотрел
по-прежнему злобно, но не решался перечить царю. А Фалтия поначалу
обрадовали слова царя - помнит прежнее Давид - не отошла его милость от дома
Маттафии - но потом, через месяц, сидел Фалтий на трапезе у Давида вместе с
другими военачальниками, и опять Иоав поносил Маттафию, и промолчал Давид. И
понял Фалтий, что поверил царь в предательство отца, убедили его в этом
сподручники Иоава.
И после той трапезы Фалтий стал избегать царя, да и не пересекались их
пути - в сражениях теперь Давид все реже участвовал - он же, Фалтий, всегда
рвался в бой, хотел, чтобы поняли все, сколь бесстрашен в сражениях сын
ни единой долькой лица не выдал Авессалом своего замысла, и шутил все время,
и смеялся, и восхвалял своих братьев и Амнона в том числе...
Прямо на большом лугу было расстелено полотно и уставлено оно
всевозможными яствами и винами. И все время, пока возлежали за трапезой,
старался Левит быть рядом с Авессаломом. И все же пропустил тот миг, когда
отошел Авессалом от стола и дал наказ своим рабам.
Это уже потом стало известно Левиту, что повелел Авессалом слугам и
рабам своим, сказал он им - смотрите, как только развеселится сердце Амнона
от вина, и я скажу вам поразите его, тогда убейте его, не бойтесь, это я
приказываю вам...
А тогда, во время пиршества, он, Левит, видя как весело смеются сыновья
Давида, сам усомнился в своих опасениях - все же прошло два года, все должно
быть забыто. И впервые за последнее время вышла на люди Фамарь, она тоже
была на пиршестве и стала истинным украшением этого пира, и все взгляды
мужчин были направлены в ее сторону. И Авессалом не сводил с нее глаз, но не
потому, что любовался ее красой, а затем, чтобы поняла Фамарь - настал день
отмщения.
Привели слуги белошерстных агнцев и у жертвенника перерезали им горло,
и оросила кровь траву, но это была кровь во славу Господа, но не снизошел
тогда на них дух Господень, ибо никто не остановил Авессалома.
И когда Амнон был уже навеселе, когда вино стекало с его оттопыренных
губ, Авессалом отдал слугам свое кровавое повеление. И тотчас кинулись на
Амнона четверо слуг, и в воздухе блеснули лезвия ножей. Все произошло так
быстро, что никто ничего не понял - вот сидел Амнон, пел песни, пил вино - и
вдруг опрокинулся на траву и хрипит, и кровь течет у него из уголка рта.
И закричали в испуге сыновья Давида, заверещали женщины, словно
пойманные в капкан зайцы, и все бросились к своим ослам, ибо устрашились и
подумали, что их тоже постигнет кровавая участь, чтобы они не
свидетельствовали об убийстве Амнона своему отцу. И в панике все помчались к
югу, к дорогам, ведущим на Иерусалим.
И в тот день исчез и сам Авессалом. Нашел он убежище в Гессурском
царстве, у отца своей матери престарелого Фалмая. И даже не попрощался он с
Левитом, и было обидно учителю - столько сил он потратил, чтобы сделать
Авессалома, знающим все науки, столько надежд связывал с ним, жаждал
воспитать для Израиля справедливого царя - и все перечеркнуло кровавое
убийство.
В этом месте своего рассказа Левит замолчал и долго стоял, опустив
голову, а потом сказал:
- Билась в нем бешенная царская кровь, я не смог обучить его смирению,
а напротив потакал - и в душе его посеял семена неприятия людской подлости!
- И что же было потом, вы не виделись больше? - спросил Амасия.
Рассказ Левита увлек Амасию, он сам представлял себя Авессаломом, не
терпящим зла и гонимым за справедливое отмщение.
- Я не смирился с потерей ученика, - медленно произнес Левит, - и
наверное напрасно. Он мог остаться живым. Три года он был в изгнании. Он
опасался гнева царствующего отца. А я молил Господа, чтобы он вернул мне
ученика...
Амасия подбросил веток в костер, уже совсем стемнело, внизу неумолчно
струились воды Иордана, холод ночи охватывал тело. Амасия подвинулся к огню.
Левит словно не ощущал ночной прохлады, он стоял, опершись на шест, и
продолжал свой рассказ.
Он поведал Амасии, как подсказал главному военачальнику Давида Иоаву
свой замысел. Как нашли они почтенную женщину и попросили помочь им. Женщина
эта знала Авессалома и охотно согласилась. По их подсказке притворилась она
страдающей по умершему сыну своему, надела траурные одежды, посыпала волосы
пеплом, и провел ее Иоав в царские покои. Вошла она к Давиду, пала ниц и
просила помочь ей. Сказала она, что овдовела, что муж ее давно умер, и было
у нее два сына, поссорились они и некому было их разнять, и один сын
умертвил другого. И вот теперь вся родня требует отмщения, хотят убить
оставшегося сына, и если это свершится, то останется она одна, и не будет от
их рода потомства на земле.
И сказал ей Давид: "Жив Господь! Ибо не упадет и волос с головы твоего
сына, никто не тронет его!" И еще говорил с ней долго Давид и догадался, что
она подослана к нему, и спросил: " Не рука ли Иоава во всем этом?" И женщина
призналась, что Иоав научил ее этой лжи во спасение Авессалома, что хотел
пробудить в Давиде добрые чувства к отверженному сыну. И приказал Давид
позвать Иоава, но не гневался на своего военачальника, а повелел идти в
Гессур и возвратить Авессалома. Сказал Давид: Пусть Авессалом возвратится в
дом свой, но видеть его не хочу!"
И поведал Левит Амассии, как встретился с Авессаломом, как обрадовался
возвращению своего ученика, но при первой же встрече почувствовал, что
изменился Авессалом. Был столь же прекрасен царский сын как и прежде, но
годы изгнания наложили свою печать на облик его, и была у него какая-то
странная отрешенность во взгляде.
Все было не мило Авессалому, он бродил по улицам Иерусалима в дорогих
одеждах, с браслетами на руках и ни о чем не хотел говорить. И женился он не
потому, что полюбил дочь богатого торговца, а просто пришла ему пора обрести
жену. Сердце его томила обида. Могущественный отец знать не хотел прежде
любимого сына. И своего учителя Левита упрекал Авессалом - зачем вернули в
Иерусалим, в Гессуре, мол, жил свободно, а теперь бьюсь в золотой клетке,
словно птица с подрезанными крыльями. И за каждым шагом следят отцовские
хелефеи и фелефеи.
Сам Левит к тому времени начал высказывать недозволенные мысли о царе и
его дворе, и теперь не был вхож во дворец и ничем не мог помочь своему
ученику. Иоав же, видя, что Авессалом потерял милость царя, тоже отвернулся
от него.
И много раз, смирив свою гордыню, Авессалом посылал слуг к Иоаву, но
тот упорно избегал встреч с опальным сыном царя. Горечь копилась в душе
Авессалома и не находила выхода. И приказал Авессалом своим слугам выжечь
огнем ячменное поле, принадлежащее Иоаву.
Жара стояла в те дни в Иерусалиме, и видели все, как быстро занялось
огнем и заполыхало поле в Тиропеонской долине, лежащей неподалеку от
крепостных стен. Иоав, узнавший о пожаре и о том, кто поджег его поле,
разгневанный прибежал в дом Авессалома. Иоав был сильный, закаленный в
битвах воин, мог он одним умертвить тонкого в кости Авессалома. Но хотя и
отверженный, это был царский сын, и Иоав не решился применить силу, будто
знал, что придет его время, и станет Авессалом его добычей. А в тот день,
когда догорало ячменное поле Иоава, сказал ему Авессалом:
- Я столько раз посылал за тобой, и ты не приходил. Зачем ты вернул
меня из Гессура? Лучше было бы мне остаться там. Я хочу видеть лицо царя,
лицо отца моего! Ежели я виноват, то убей меня!
О чем после этого Иоав говорил с царем, Левит не знал. Но через
несколько дней после пожара на ячменном поле был зван Авессалом во дворец. И
был его учитель Левит свидетелем тому, как целовал царь блудного сына, и
слезы стояли в глазах царя. Случайно тогда он, Левит, прошел во дворец, в
последний раз он видел царя...
После встречи с Давидом словно ожил Авессалом, завел у себя колесницы,
нанял скороходов. Стал повсюду показывать, что, как и прежде, любимый сын
царя, что он наследник престола. Авессалом вставал рано, садился у
крепостных ворот, говорил с народом. И если возникала какая-либо тяжба, и
человек стремился попасть к царю, чтобы тот рассудил его, то Авессалом
подзывал этого человека к себе, расспрашивал из какого он колена, из какого
города, что за тяжба гнетет его, и говорил:
- Дело твое справедливое, но у царя некому выслушать тебя. Вот если бы
я был судьей тебе, если бы меня поставили над народом главным, ко мне
приходил бы всякий, кто имеет спор и тяжбу, и я бы судил всех справедливо, и
стоял бы на защите гонимых, и выступал бы всегда за правду...
И обнимал он простых людей, и целовал нищих и убогих. И вкрадывался
Авессалом в сердца израильтян. Старики преклонялись перед его мудростью,
женщины таяли от его красоты, отроки подражали ему - отпускали длинные
волосы, носили на руках браслеты. И повсюду говорили, что нету человека
праведнее во всем Израиле. И он, Левит, радовался, что скоро перейдет корона
к Авессалому, и думал, что наступит царство доброты и справедливости. Он не
понял тогда, что его ученик стал другим...
И когда рассказывал Левит об этих днях Амасии, слезы выступили на
глазах старика, и отвернулся он от света костра, чтобы не заметил их Амасия.
И сказал Левит, глядя в темноту неба, словно отыскивая звезду, куда
устремилась душа возлюбленного ученик:
- Авессалом мой, Авессалом, не хотел ты услышать голос мой. Спешил ты
возвыситься, и я не смог остановить тебя!
И вздохнул печально Левит, и замолчал надолго. И в наступившей ночной
тишине услышал Амасия шорохи и отдаленные голоса. И стали они с Левитом
поспешно тушить костер, а когда погас он, увидели, как приближаются со всех
сторон дрожащие огоньки, и то возникали эти огоньки, то исчезали, и вскоре
стали они различать тени людей, мелькающие среди прибрежных деревьев.
- Это воины Давида, - сказал Левит, - они ищут тех, кто был с
Авессаломом, и надо скрыться нам, чтобы не стать жертвами и не плыть по
Иордану со вздутым животом.
И сговорились они бежать в разные стороны, так, что если погоняться за
одним, то хотя бы другой сумеет уйти. И побежал Амасия вдоль берега, но
соскользнул с обрыва, запутался в колючей лозе и долго выбирался наверх, а
когда выбрался, то и двух шагов не сделал, как навалился кто-то на него
сзади и закричал: " Сюда! Сюда! Попался один!" И сразу же затопали десятки
ног, затрещали кусты, и свет факелов ударил в лицо. И рванулись искры из
глаз, ибо ударил Амасию кулаком набежавший стражник, и провалился Амасия в
траву, и сел кто-то сверху на него, и сопели все и тяжело дышали, будто
одолели медведя, за которым долго охотились и сейчас предстоит делить шкуру
и мясо его.
- Смотрите, волосы длинные! - хрипло крикнул стражник, выкручивающий
руки Амасии. - Награду даст старший, пятьдесят сребреников, не меньше!
И вдруг все смолкли, и увидел Амасия в свете факелов, что приближается
высокий , костистый человек, и понял, что это идет старший над стражниками,
и сжалось сердце Амасии в ожидании смертного часа. Но протянул начальник
стражи руки свои, поднял Амасию с земли и стал обнимать его, и повторял все
время: " Брат мой, Амасия, брат мой!" И пахло от него, как и от отца, едким
потом и полынью, и понял Амасия, что послал спасение Господь...
В череде последних, залитых кровью и переполненных стонами дней,
сжалился Господь над ним, Фалтием, и подарил душе праздник встречи с младшим
братом. Сидели они в шатре Фалтия, плечо к плечу на циновке, и Фалтий вдыхал
знакомый запах дома - и казалось ему, что сидит он в этом доме, где на столе
стоит топленое молоко и козьи сыры лежат рядом с медовыми лепешками. На
самом же деле пахло дымом костров, потом и пьянящим шекером. Фалтий приказал
своим людям принести снеди, удалось раздобыть и хлеб, и баранину.
- Ешь, любезный сердцу моему Амасия, ешь брат мой, - говорил Фалтий,
подкладывая Амасии мясо и пшеничные лепешки, - ешь, ты совсем, как
тростинка, ешь - мужчина должен быть сильным, должен быть воином...
- Так всегда говорил и отец, я помню, - сказал Амасия, - отец никогда
не верил, что я могу что-либо совершить. Но я прошел всю страну, я плыл по
быстрому Иордану, я хочу спасти отца...
- Ты так рисковал, Амасия. Мои люди безжалостны, за каждого, кто был с
Авессаломом, им обещана награда. А у тебя такие длинные волосы! Я мог не
подоспеть вовремя и потерять тебя! - сказал Фалтий и придвинулся теснее к
брату, и обнял его за хрупкие плечи. Плечи были худенькие, косточки
ощущались под ладонью. И Фалтий повинился перед собой, что никогда не
воспринимал всерьез брата, задумчивого и любящего слушать пение птиц, любил
брата - да, но думал, что ничего ему нельзя доверить, но вот пришла и его,
Амасии, пора - и дано ему познать жестокость жизни. И решил Фалтий, что не
отпустит от себя брата, что будет ему надежным щитом. Но выяснилось скоро,
что не ищет защиты брат, что требует от него, Фалтия, другого. Требует
спасти отца. Наконец-то вернулся отец из плена. Фалтий всегда верил, что
отец жив, верил, что отец все сможет преодолеть. А теперь, судя по рассказу
Амасии, отец попался в ловушку, ему грозит гибель...
- Ты ведь спасешь его? Спасешь? - несколько раз повторил Амасия.
- Придет рассвет, придумаем, что предпринять. Конечно, мы не дадим
погибнуть нашему отцу!
Фалтий не хотел обременять Амасию сомнениями, отрок и так многое
претерпел в пути. Сам же он, Фалтий, не представлял с чего даже начать.
Амасия все время говорил о Давиде, о том, что надо срочно все поведать царю.
Брат не знает, что сейчас творится в Иерусалиме. Не знает, каким гневом
охвачен царь, потерявший любимого сына, восставшего против отца. Царь жаждет
и память об этом восстании истереть из людских сердец. Он, Фалтий, давно уже
не вхож в царские покои. Сегодня никому нет доверия кроме наемников -
царских охранников фелефеев и хелефеев. Единственный выход виделся Фалтию в
том, чтобы разыскать Шалома, умудренного в знаниях древних свитков и
приближенного к царю. Отец спас Шалома, и должен помнить об этом гирзеянин,
ставший при Давиде мазкиром- дееписателем, заносящим деяния царя в особую
книгу...
И Фалтий поведал Амасии об их названном брате Шалолме, и о тех высотах,
которых достиг гирзеянин. Амасия обрадовался. Он рвался в путь, не дожидаясь
рассвета. Пришлось сдерживать его. Расспрашивать обо всем, успокаивать.
Амасия поведал, как добирался по Иордану, как повезло ему в пути.
- Я встретил умудренного жизнью Левита, он был еще среди сынов
пророческих, он проповедник, если бы не он, я бы пропал, - сказал Амасия.- Я
боюсь за него, если его поймают твои воины, и он станет перед лицом их
обличать Давида, они не пощадят старика. Он говорит ужасные вещи, он ничего
не страшится, в нем кипит ярость пророка...
- Не бойся, брат, - успокоил Фалтий, - мои воины не сражаются со
стариками и священнослужителями. Говорить и обличать - право каждого левита
- служителя Господня. Я прикажу оберечь его...
- Он бежал, - продолжал беспокоиться о своем попутчике Амасия, - вдруг
его уже поймали?
- Его никто не станет ловить, мы ищем сторонников Авессалома - воинов и
отроков, бывших с ним, - объяснил Фалтий.
В шатер заглянул стражник, доложил, что все спокойно в округе. Фалтий
повелел ему принести виноградного сока и раздобыть ножницы. Потом Фалтий
зажег еще один светильник. За пологом шатра все стихло, глубокая ночь лежала
над Иорданской долиной, а братья все никак не могли наговориться. И было
много вопросов у Фалтия, на которые не сумел толком ответить младший брат.
Спрашивал Фалтий об отце и не мог понять из ответов Амасии - почему
признали в отце Саула. Давно уже в царстве теней Саул. Кто мог возжелать его
оживления, Зачем это надо правителю Каверуну? Посланы ли от Каверуна люди к
Давиду? Почему правитель угрожает казнью отцу? Ничего вразумительного...
Вот про свои любимые пастбища, про ягнят может подолгу говорить Амасия.
Там, вне дома, в тиши проходит беззаботная жизнь брата. Слушал его Фалтий и
чувствовал тоску по родному дому, по оливковым деревьям под окном, тоску о
родительнице своей Зулуне, всегда снующей по дому и что-нибудь делающей. И
позавидовал он Амасии, его жизни в родном доме и среди пастухов. Всех в мире
Амасия считает добрыми. Связался в пути с каким-то Левитом, доверился тому.
Сколько таких обличителей бродит по дорогам Ханаана, все провозглашают слово
Господне, все утверждают, что говорят от имени его. Такие и смутили
Авессалома. И того не понимают эти новоявленные пророки, что длинноволосый
безумец мог разрушить царство Израиля...
И когда закончили они разговор, Фалтий вынул меч и стал точить о
камень, не дождавшись стражников, видимо, не добывших ножниц. Амасия с
недоумением смотрел на брата. И понял, что тот задумал лишь тогда, когда
стал Фалтий поглаживать ему волосы, а потом собрал их сзади, захватил одной
рукой и резко махнул мечом. Лицо Амасии покраснело, он возмутился: " Что ты
наделал, брат? Как я предстану перед лицом матери своей? Чем мешали тебе мои
волосы?"
- Для твоего же блага, брат, сделал я это, - спокойно ответил Фалтий, -
с такими длинными волосами опасно появляться в Иерусалиме. Все отроки,
возлюбившие Авессалома и сражавшиеся за него, подражая сыну царя, отращивали
длинные волосы...
Амасия был растерян, брат ведь мог сначала объяснить все. Но в этом
весь Фалтий - привык, что ему должны подчиняться. Все произошло так
внезапно, остриг, словно бессловесную овцу. Амасия понимал, что ничего уже
не поделаешь, что надо смириться, что не место сейчас мелким обидам, но все
же долго не мог он успокоиться.
Фалтий, оправдываясь, утешал его, говорил, что теперь лицо стало
мужественным, что впереди их ждут нелегкие испытания, что пора Амасии стать
мужчиной и сильным воином.
- Помнишь, как мы стреляли из лука в Тиропеонской долине? - спросил
Фалтий.- Помнишь, отец укреплял щит на корявом стволе дуба? Он хвалил тебя
тогда, он говорил, что у тебя зоркие глаза...
- Он злился, - возразил Амасия, - я был еще мал, и лошадь не слушалась
меня...
- Это ты о том, когда отец привел коня? Это было позже...
Фалтий прикрыл глаза, вспоминая то беззаботное время - первые годы их
жизни в Иерусалиме, и то, как завидовали все ему, когда восседал он на
вороном коне, которого вел за узду отец, и копыта звонко стучали по
выложенной камнями улице. Конь вздрагивал, смирял свою прыть, и только
потом, на широкой равнине, вырвавшись на свободу, мчался во всю прыть,
отталкиваясь копытами от земли, поросшей росными травами. Чтобы не слететь с
него, надо было изо всех сил держаться за гриву, пятками вжавшись в теплый,
подрагивающий круп. Отец учил бросать меч на скаку, надо было припасть к
гриве, мчаться к мишени - все тому же щиту на дереве - и поравнявшись,
выпрямиться и резко взмахнуть рукой, метнув короткий меч в цель. Кони тогда
редко у кого были. Кони были у Давида и его военачальников, кони,
захваченные у филистимлян. Воины отправлялись в битвы на ослах, так
считалось надежнее. Это уже потом появились первые колесницы, но отца тогда
уже не было в Иерусалиме.
- Почему всегда надо воевать? Почему мужчина обязан быть воином? -
прервал воспоминания Фалтия Амасия.
- Не хочешь воевать? Тогда надо родиться женщиной, - ответил Фалтий, -
разве ты хотел бы родиться женщиной?
- Нет, конечно нет, - поспешно ответил Амасия, - увидишь, я многое
смогу, не думай обо мне плохо. Но скажи, вот ты воин, ты защищаешь царя, ты
бьешься за других на ратном поле. Ты оставил нас одних Почему? Нету отца,
нету тебя...
Глаза у Амасии слипались. Фалтий подложил под бок брату свой плащ.
Амасия припал к плечу Фалтия, дыхание его стало ровным. В мягком свете
заправленных кунжутовым маслом светильников лицо его казалось совсем
детским. Щек брата еще не касалось лезвие, нежный рыжий пушок едва виднелся
на подбородке. Фалтий смотрел на спящего брата, и смягчалась душа, и
затаенное чувство вины возникало, вины перед покинутым домом своим, и было
желание искупить эту вину, сделать все возможное, чтобы не страдали на этой
земле близкие люди.
Фалтий понимал, что в чем-то предал их, но ведь не мог он навсегда
остаться в городе-убежище, не для него была эта затаенная жизнь. Бежать из
Иерусалима только из-за того, что Иоав обвинил отца в предательстве, значило
согласиться с этим ложным наветом, подтвердить и Давиду, что прав его
военачальник, предать память об отце. Как не хотела мать отпускать из дома,
как молила остаться! И место подыскала - в охране правителя Каверуна, и
можно было там получать не меньше сребреников, чем в Иерусалиме. НО там, в
Иерусалиме, ждал его Давид...
С малых лет Фалтий помнит царя, царь был всегда рядом - еще со времен
Вифлеема, когда являлся в дом веселый рыжекудрый пастух с арфой. Никогда он
не приходил без подарка. Он появлялся в доме чаще, чем отец. Явления отца
были редкими, отец не пропускал почти ни одного сражения Он был молчалив и
скуп на ласки, он любил своего первенца, но никогда не говорил о своей
любви. Давид же был многоречив, да и пение его завораживало всех. Мать
рассказывала, что Давид спас их с Маттафией, когда скрывались они в пещере
под Вифлеемом. Она даже водила как-то в эту пещеру. Мрачные, покрытые мхом
камни, крутые склоны гор, ни деревца вокруг - безлюдное, отпугивающее место,
а мать присела у входа в пещеру и не хотела уходить, глаза ее затуманились,
и улыбка блуждала по лицу. У нее были странные отношения с Давидом, дружба в
молодости с годами сменилась полным неприятием, она избегала встреч с царем,
злилась, когда он, Фалтий, восторженно рассказывал о подаренном мече, о
своей службе в отряде лучников Давида. И чтобы угодить матери он перестал
говорить при ней о Давиде, но уйти от воинской службы, покинуть царя - он не
смог.
Были превыше всех мелких обид замыслы царя. Эти замыслы были близки
душе Фалтия. Он понимал, что надо укрепить царство, надо объединить все
колена, надо разбить врагов Израиля. Фалтий был неустрашим в битвах. Он не
искал покровительства царя. Он должен был доказать, что достоин своего отца.
О Маттафии помнили многие, никто из воинов не верил, что отец мог стать
предателем, это все были наветы Иоава. Иоав, которого называли мечом Давида,
обладал большой властью, и ему опасались открыто возражать. У Давида
родилось много своих сыновей, казалось, какое ему дело до сына простого
сотника, к тому же, сотника, попавшего в плен, и все же царь не забывал
Фалтия.
Последний раз Давид вступился за него, Фалтия, когда шла война с
аммонитянами. Давид не хотел этой войны, он перед этим нанес поражение
филистимлянам, разбил маовитян, жестоко расправившись с ними, потом войска
Давида победили Сувского царя в сражении у реки Евфрат, была завоевана
Сирия. Израиль устал от войн, нужны были хотя бы несколько лет передышки.
С царем аммонитян Наасом был заключен мир. Но умер Наас, и вместо него
воцарился сын царя Амнон. И тогда решил Давид отправить послов, чтобы
утешить Амнона в скорбе его об отце своем. Рано утром выехало из городских
ворот это посольство - люди все знатные, владельцы пастбищ, богатые
торговцы. Ни одного воина, ни одного военачальника - так повелел Давид,
чтобы поняли аммонитяне - нужен мир, нужна торговля друг с другом. Однако
Иоав решил, что надо сопроводить послов, и были Фалтий и его сотня
отправлены вслед за знатными людьми города. Ехали в отдалении, словно и не
было воинам никакого дела до тех седобородых знатных послов, что тряслись
впереди по каменистой дороге на своих ослах. Но у переправы через Иордан
пришлось помочь послам перебраться через брод. И самый знатный из них -
владелец каменоломен Иссихар сказал Фалтию: " Далее путь продолжим без вас,
ожидайте нас здесь, на берегах Иордана, идем мы с миром, а не с мечом, на
тризну, а не на пиршество." И никак не мог убедить его он, Фалтий, что не
помехой будут воины, что опасны горные дороги в стране Амнона. Возвращение
послов ждали долго, но не дано было дождаться, ибо прискакал гонец из
Иерусалима и повелел срочно возвращаться в город, и поведал, что в сильном
гневе пребывает царь, и не избежать воинам поношений. Они тогда недоумевали
- в чем причина? Что произошло? И лишь в Иерусалиме узнали обо всем.
Оказалось, что опозорены были послы Израиля новым царем аммонитян.
Возвели на них навет князья аммонитянские, сказали своему молодому царю
Амнону: " неужели ты думаешь, что Давид из уважения к отцу твоему прислал к
тебе утешителей? Пришли эти люди высмотреть все в нашем городе. Это
лазутчики Давида, и вслед за ними войско пойдет и все разрушит!" И поверил
царь Амнон своим князьям, велел он своим слугам обрить каждому послу
половину бороды и обрезать одежды до чресел. И в таком виде были изгнаны
послы, и бежали за ними аммонитянские отроки, и поносили их - кричали:
"Иврим голозадые! Убирайтесь к своему Давиду!" Напуганные послы
переправились через Иордан совсем не в том месте, где их ждали воины Фалтия,
и укрылись послы в Иерихоне, и там остались, пока не отросли у них бороды,
чтобы не являть глазам царя свой позор.
Иоав поносил Фалтия последними словами, кричал, что напрасно доверился
сотнику, что сын предателя недалеко ушел от своего отца. Вот тогда и
вступился Давид за него, Фалтия:
- Успокойся, Иоав, - сказал Давид, - ты во дворце, а не на поле боя. Я
сам повелел послать мирное посольство, и не должны были идти воины с ним. И
отступись от сотника моего Фалтия, ибо не ответчик сын за деяния отца
своего!
И сомкнул сразу свои уста Иоав, отступился от него, Фалтия. Смотрел
по-прежнему злобно, но не решался перечить царю. А Фалтия поначалу
обрадовали слова царя - помнит прежнее Давид - не отошла его милость от дома
Маттафии - но потом, через месяц, сидел Фалтий на трапезе у Давида вместе с
другими военачальниками, и опять Иоав поносил Маттафию, и промолчал Давид. И
понял Фалтий, что поверил царь в предательство отца, убедили его в этом
сподручники Иоава.
И после той трапезы Фалтий стал избегать царя, да и не пересекались их
пути - в сражениях теперь Давид все реже участвовал - он же, Фалтий, всегда
рвался в бой, хотел, чтобы поняли все, сколь бесстрашен в сражениях сын