Иванов Алексей. Честь и долг

что ваша армия большевизируется и на этой основе ленинцы могут отобрать
власть. По нашим данным, Ульянов-Ленин планирует именно это!
- Но сэр Джордж! - возразил Терещенко. - У большевиков есть и другие
силы. Они публично отказываются от власти... Это Зиновьев, Троцкий... Да и
многие члены руководства высказываются против вооруженного восстания...
В разговор вступил Коновалов.
- Господа, самое время пускать в ход "пролетарскую армию", которую
возглавляет мой друг меньшевик Кузьма Гвоздев. Именно гвоздевцы и эсеры
должны выбить из рабочего класса влияние большевиков...
- Тогда, джентльмены, я предлагаю вам включить Кузьму Гвоздева в новый
состав коалиционного правительства в качестве министра труда... Скобелев уже
не пользуется авторитетом... - пробасил Бьюкенен.
- Так и сделаем! - заверил посла Терещенко. Немного подумав, он
добавил, обращаясь к Коновалову: - Очень жаль, что вы, Александр Иванович, в
мае вышли из правительства. Сэр Джордж уже давно советует нам включить вас в
его состав. Ради этого я готов уйти с поста заместителя
министра-председателя и сконцентрироваться только на иностранных делах...
Коновалову лестно, что его уговаривают вернуться в правительство. К
тому же деятельность вне кабинета оставляла меньше шансов на выдвижение в
гражданские диктаторы, о чем многими бессонными ночами мечтал Александр
Иванович. Он уже давно искал повод сесть в кресло министра, а может быть, и
повыше. Теперь в результате реорганизации кабинета после корниловского
мятежа такая возможность появлялась. Ее следовало использовать. Коновалов
дал согласие и преданно взглянул на сэра Джорджа. Он понял, кого надо
благодарить за заботу.


86. Петроград, 10 октября 1917 года

Мариинский дворец сиял среди тусклого дня огнями. Его несколько
тяжеловатые объемы под набухшим темно-серыми тучами небом, казалось,
символизировали собой прочность российской парламентской демократии. Всего
четвертый день здесь работал предпарламент, но сколько красивых и пышных
речей было уже сказано. Единственное исключение - большевики. По наущению
Ленина, который, говорят, тайно прибыл в Петроград, они покинули зал
заседаний, отказались работать в двенадцати комиссиях, которые уж наверное
покажут путь к светлому будущему.
В автомобилях и на извозчиках, на трамваях и пешком стекались полтысячи
членов предпарламента в свою Мекку. Господа во фраках, визитках и мундирах,
люди в демократических пиджаках и косоворотках...
В богато декорированном приемном зале, расположенном над главным
вестибюлем, идет регистрация. Дай бог, если к дневному заседанию соберется
две трети депутатов!
Полковнику Мезенцеву не надо было регистрироваться - он приехал вместе
с военным министром, тридцатилетним генералом Верховским. В этом здании
Мезенцев уже бывал, но всякий раз восхищался двухярусной ротондой со
стройными колоннами под высоким куполом, великолепием зал, украшенных
золотым орнаментом на белом поле.
Депутаты рассаживались в том самом зале, где до февраля происходили
заседания Государственного совета. Белые кресла сановников империи теперь из
партера убраны из-за громоздкости. Взамен поставлены простые венские стулья.
Заняты были далеко не все, хотя в кулуарах напряженно ждали доклада военного
министра. Верховский имел свою точку зрения на армию и не уставал ее
излагать как в узком кругу, так и с трибуны.
Мезенцев остался в зале, а генерал Верховский, морской министр
Вердеревский, министр-председатель Керенский и другие господа, среди которых
полковник узнал только Коновалова и Терещенко, сели за стол президиума. Было
видно, что фраки и визитки, мундиры и пиджаки распределились в зале справа,
в центре, а малое число косовороток и тужурок - слева.
Сначала решались процедурные вопросы, затем министр-председатель дал
слово Александру Ивановичу Верховскому. Высокого роста молодой генерал в
гимнастерке с двумя крестиками на груди прошел к белой с золотым орнаментом
трибуне. Он заметно волновался. Его продолговатая голова с короткой стрижкой
высоко поднялась над краем трибуны. Начал он свою речь с заявления о том,
что хочет ознакомить членов Временного совета Российской республики с
положением дел в армии без прикрас, как оно есть.
- Хотя Германия и рассчитывает, что сердце забьется у трусов и они
подпишут позорный мир, который Германия хочет заставить нас принять, русская
армия существует и является реальной силой, - утверждал министр. - И все же
причина низкой боеспособности кроется в самой армии. Только за десять дней с
1 октября на фронте и в тылу имели место 26 самочинных выступлений всякого
рода, 16 погромов, 8 пьяных погромов, 16 раз применялась вооруженная сила
для подавления анархических вспышек...
Верховский говорил, что трагическим последствием корниловщины был
подрыв веры солдат в командование, в том числе и высшее. Мезенцев приметил,
что генерала при этом слушали слева и в центре благожелательно, а справа -
настороженно.
Далее министр заговорил о введении института "штрафных полков", о
разработке новых положений, касающихся комитетов и комиссаров. Он воззвал к
помощи Совета республики в осуществлении мер борьбы с анархией в армии,
потребовал, чтобы по отношению к "анархической преступной толпе применялось
оружие, не задумываясь и не стесняясь"... Теперь справа раздались жидкие
хлопки, а слева прошел неодобрительный гул.
- Есть решающая вещь, - заканчивал свой доклад Верховский. - Это
пробовал сделать генерал Корнилов, единолично, своей властью, и эта вещь
сорвалась и должна была сорваться. Но оставить ту анархию, перед который мы
стоим сейчас, так, как она есть, это - преступление перед государством,
перед целой страной!
Редкие рукоплескания раздались справа и в центре, покуда генерал
возвращался за стол президиума. Затем к трибуне вышел адмирал Вердеревский.
Затянутый в черный морской мундир, на белом фоне трибуны он казался вороном
на снегу, накаркивающим несчастье.
- Я утверждаю, - вещал ворон, - что на флоте воссоздание дисциплины так
же необходимо, как и в армии.
Морской министр пообещал, что и он внесет на рассмотрение
предпарламента законодательные предложения по улучшению деятельности
дисциплинарных судов на флоте...
Все это Мезенцев знал, ничего интересного для себя в речах Верховского
и Вердеревского не услышал, по чувство дисциплины, о которой так много
жужжали с трибуны, мешало ему последовать примеру многих депутатов, тихонько
пробиравшихся к выходу.
Первым слово в прениях взял генерал Алексеев. "Бедный старик! - подумал
полковник. - Он в последние месяцы полжизни проводит на колесах. Ведь совсем
недавно был в Петрограде, а теперь снова живет в своем вагоне на
Царскосельском вокзале..."
Михаил Васильевич, чей нос картошкой и седые брови еле были видны из-за
барьера трибуны, коротко одобрил инициативы военного министра, но посчитал
их недостаточными.
Вслед за ним выступал меньшевик-интернационалист Мартов. Он заявил, что
видит главное зло в остатках корниловщины, которая еще не выкорчевана из
армии. Правительство, по его словам, вообще слишком медленно выполняет свои
обещания способствовать заключению демократического мира...
На Мартова зашикали справа, и мало кто слева аплодировал ему.
Председатель Авксентьев, прервав и то и другое, торжественно объявил, что
слово предоставляется Александру Федоровичу Керенскому.
Мезенцев по долгу службы слушал речи Керенского почти каждый день. Его
уже начинало тошнить от трескотни, напыщенности и демагогии
министра-председателя. Он очень хорошо понимал тех людей, кто ненавидел
этого наполеончика, пользующегося любым предлогом, чтобы поучать,
высказывать "кредо" и обвинять всех других, особенно большевиков - в
смертных грехах. И полковник выскользнул из зала. Ему вспомнились донесения
осведомителей военного ведомства, что в рабочей среде с легкой руки
большевика Сталина предпарламент называют не иначе, как "предбанник". "Кто
кому готовит баню? И насколько жарка она будет?!" - подумалось Мезенцеву. А
что горячие денечки надвигаются, было понятно не желающему вмешиваться в
политику артиллеристу.
Вечерняя темнота быстро опустилась на город с мрачного неба. Сильный
ветер не в состоянии был разогнать тяжелые тучи. Салтыковский подъезд
сегодня закрыт, министры прибывали на заседание правительства к "подъезду
императрицы" Зимнего дворца. По лестнице каррарского мрамора поднимаются они
на второй этаж. "Темным" коридором идут к Малахитовой гостиной. Коридор
действительно темен, на его стенах темные портреты русских и иностранных
кавалеров ордена Андрея Первозванного. Словно призраки, проскальзывают по
нему министры и чиновники...
Управляющий делами правительства Гальперн со своими стенографами
устроился подле одного из каминов. Мезенцев со своим блокнотом садится рядом
с ними. Все ждут Керенского.
Сквозь золотые двери быстрым шагом входит министр-председатель, за ним
следует Терещенко. Керенский бросается на председательское место и открывает
заседание. Слушается куча мелких вопросов, поскольку все крупные решают
между собой Керенский, Терещенко и Коновалов.
Но среди разной ерунды выплывает крупная проблема. Министр финансов
Бернадский сообщает о новом обесценивании курса рубля и требованиях Англии в
связи с этим представить в качестве гарантии займов русское золото. Он
сообщает, что военные долги России приблизились к двадцати миллиардам
рублей. Керенский, по-особенному кивнув Коновалову, откладывает решение
этого вопроса.
Верховский сидит неподалеку от Мезенцева. Полковник слышит, как военный
министр полушепотом обращается к своему соседу по столу, министру внутренних
дел Никитину:
- Мы не можем продолжать войну. Нужно заключить мир...
Никитин одобрительно кивает:
- Все с этим согласны, и Керенский в том числе. Но никто еще не сказал,
как заключить этот проклятый мир... а то, что говорят большевики, -
богопротивно...
Увидев оживление Верховского и Никитина, Керенский неожиданно
предоставляет слово министру внутренних дел. Никитин без подготовки, как о
наболевшем, начинает рассказывать о поджогах крестьянами помещичьих имений,
разгромах продовольственных лавок в Петрограде и Москве, забастовках и
разграблениях винных складов по всей России. Министр труда Гвоздев
подтверждает, что фабрично-заводской промышленности грозит катастрофа из-за
забастовок, что фабрики останавливаются и по той причине, что железные
дороги не в состоянии доставить уголь из Донбасса...
Парадный интерьер зала как бы придает вес даже самым пустым словам и
обещаниям, сказанным здесь. Керенский кажется сам себе могущественнейшим
владыкой, слабые министры, не располагающие реальной властью, - мудрыми
деятелями мирового масштаба...
Мезенцеву, как давеча в Мариинском дворце, делается противно, но он
вынужден сидеть до конца. Еще не раз за этот вечер он услышит о большевиках,
которые подстрекают массы против правительства, армию - против командования,
народ - на бунт.

Поздним вечером, после десяти, как и во все остальные вечера, совсем
слабо светились огоньками керосиновых ламп окна огромного шестиэтажного дома
на берегу реки Карповки. Часть дома была занята меблированными комнатами,
где любили останавливаться приезжие богомольцы. Круглые сутки самые
разнообразные фигуры входили в его ворота, подъезды. Поэтому никто не
обратил внимания, когда в поздний час два типичных петроградца, один из
которых был с финскими чертами лица и говорил с акцентом, позвонили в
квартиру на первом этаже. За дверью их явно ждали и волновались.
Про хозяина квартиры Суханова швейцар и соседи знали, что он видный
меньшевистский деятель, один из редакторов газеты "Новая жизнь", ярый
противник Ленина. Но никто не подозревал, что его жена, Суханова-Флаксерман,
работала в Смольном, в Секретариате ЦК РСДРП (б), вместе с секретарями ЦК
Свердловым и Стасовой. Именно Елене Дмитриевне и пришла в голову мысль
использовать квартиру Сухановых, находившуюся вне подозрений, для проведения
заседания Центрального Комитета партии. Сложность задачи состояла в том, что
нужно было обеспечить абсолютную безопасность Ленина, только что прибывшего
в Петроград и находившегося на нелегальном положении. Ищейки Временного
правительства уже пронюхали, что вождь большевиков вернулся в Питер и занят
подготовкой восстания. У новых охранников были все основания беспокоиться за
участь Временного правительства: еще в сентябре Ленин прислал в Центральный
Комитет два письма - "Большевики должны взять власть" и "Марксизм и
восстание". Хотя эти письма и были доступны лишь ограниченному кругу лиц,
ленинские идеи распространились широко и стали известны контрразведке
Керенского.
Теперь Владимир Ильич, живой и невредимый, в седом парике, гладко
выбритый, похожий на лютеранского пастора, в сопровождении Эйно Рахья вошел
в квартиру Сухановых. Все, кроме Коллонтай, были уже в сборе. На нового
гостя посмотрели сначала с удивлением, но когда признали в нем Ильича,
разразились радостным смехом.
Окно комнаты, где собрались двенадцать членов Центрального Комитета,
было завешано одеялом, чтобы со двора не было видно света и людей. Ярко
горела под стеклянным абажуром керосиновая лампа. Сели вокруг обеденного
стола, накрытого камчатой скатертью. Каменев и Зиновьев сразу как-то
отделились, сели на диван. Перешептывались. Они уже давно стали в оппозицию
к ленинскому плану восстания и догадывались, что Ленин сегодня поставит о
нем вопрос категорически.
На председательском месте - Яков Свердлов. Он пытается умерить силу
своего голоса, привыкшего к митингам и собраниям, но его глубокий бас
заполняет комнату.
Яков Михайлович говорит о том, что в Минске назревает новая
корниловщина - город окружен казачьими полками, и среди них ведется агитация
против большевиков. Но из Минска революционный Петроград может ждать и
подмоги - оттуда готовы послать надежные полки в столицу... На Северном
фронте происходят подозрительные перемещения войск в тыл Петрограда.
Закончив доклад, Свердлов предоставил слово Владимиру Ильичу. Ленин с
упреком отметил, что с начала сентября наблюдается какое-то равнодушие к
вопросу о восстании.
- Между тем это недопустимо, если мы серьезно думаем о захвате власти
Советами, - страстно говорит он. Ильич подчеркивает, что в связи с
намерением Керенского сдать Петроград немцам необходимо немедленно
переходить к решительным действиям. И международное и внутреннее положение
благоприятствует этому. Солдаты и рабочие теперь в массе идут за
большевиками...
- Политическая обстановка, таким образом, готова, - делает
неопровержимый вывод Ленин. - Надо говорить о технической стороне восстания.
В этом все дело.
Владимир Ильич предлагает принять резолюцию. В ней ЦК должен поставить
на очередь дня вооруженное восстание, предложить всем организациям партии
руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все
практические вопросы.
Предложение Ленина о восстании вызывает бурные прения.
Представитель московской организации Ломов выступает сразу после Ильича
и поддерживает от имени Москвы "в.в.", как сокращенно в Центральном Комитете
стали называть вооруженное восстание. Урицкий, соглашаясь с Лениным,
заявляет: "Надо решиться на действия определенные"... Свердлов высказывается
за восстание.
Каменев, теребя рыжую бородку, резко возражает и ссылается на
Учредительное собрание, в котором шансы большевиков будут велики. Зиновьев,
скрестив заметно кривые даже в широких брюках ноги, полностью поддерживает
Каменева. Жгуче черный экспансивный Троцкий с острыми чертами лица и
стреловидной бородкой выворачивается на особую позицию. Он не выступает
открыто против восстания, но предлагает отложить его до Второго съезда
Советов, который неизвестно, соберется ли в назначенный срок. Спокойно
сидеть и слушать оппортунистов Ленин не может. Он то шагает взад и вперед по
комнате, то останавливается, заложив пальцы рук за проймы жилета, чуть
раскачиваясь всем корпусом. От него веет энергией и могучей силой.
Ленинская резолюция ставится на голосование. Десять - за, двое -
Каменев и Зиновьев - против. ЦК берет курс на вооруженное восстание.


87. Петроград, 20 октября 1917 года

Как в февральские дни, начиная с сентября Россия чувствовала дыхание
великих перемен. Волны революционной энергии народа вздымались все выше и
выше. С середины октября во всех слоях общества широко и открыто обсуждалось
намерение большевиков свергнуть правительство и взять власть в свои руки.
Говорилось и о том, что сами инициаторы новой революции откладывают
восстание, что против Ленина выступают такие крупные большевистские лидеры,
как Каменев, Зиновьев, Бухарин и некоторые другие. Многим, особенно в
Петрограде и в Ставке, было ясно, что если большевики не выступят в
ближайшие дни, то с фронта прибудут ударные батальоны, и бронированный кулак
новой корниловщины ударит не только по ленинцам, но сметет все те завоевания
демократии, которых народ добился после Февраля.
После того как Каменев восемнадцатого числа в интервью газете "Новая
жизнь" от своего имени и от имени Григория Зиновьева высказал несогласие с
решением партии идти на восстание, Временное правительство и главный
начальник Петроградского военного округа полковник Полковников пришли к
выводу, что ближайшим возможным днем большевистской атаки может быть 20-е.
Ведь вождь большевиков уже дважды заявлял своим соратникам: "Промедление в
восстании смерти подобно!" Были сделаны некоторые приготовления.
Но вопреки прогнозам этот день начался спокойно. Ясная и теплая,
необычная для Питера в октябре погода сменилась дождями и туманами. Ненастье
принесло на улицы серую влажную мглу, в которой вечерами желтыми пятнами
светились редкие фонари да казенные учреждения блистали окнами допоздна.
Смольный приобрел боевой вид. Огромные махины броневиков с грозными
пулеметными башнями перекрыли подступы к штабу большевиков. Из-за колонн на
улицу смотрят рыльца пулеметов. За железной оградой сквера - автомобили и
мотоциклетки, ждущие курьеров с приказаниями в районы. От всех людей,
входящих в здание, красногвардейцы и солдаты требуют пропуска, выданные
комендатурой Смольного. Анастасия Соколова с гордостью показывает свой
картонный прямоугольник с круглой печатью, подписанный комендантом ВРК
Дзержинским.
Военно-революционный комитет только разворачивает свою работу, но уже
установил жесткий порядок. Настя - один из делопроизводителей комитета.
Уже в вестибюле на первом этаже Соколова ощущает задорный боевой дух,
пронизывающий все пространство. Он во всем: в энергии людей, в ящиках с
винтовками и патронами, сложенных в коридорах, в пулеметах, которые волокут
солдаты.
По главной лестнице, полной людей, идущих встречными потоками, Настя
поднимается на третий этаж.
Вот и комната номер десять. Здесь обосновался Военно-революционный
комитет, созданный при Петросовете по указанию ЦК большевиков.
С особенным настроением шла Настя сегодня на работу. Были установлены
дежурства, непрерывно поступали сообщения из стола донесений о настроениях
солдат и рабочих, готовились доклады для руководителей ВРК. И вот теперь -
ее первое дежурство, Дзержинский, Свердлов, Сталин особенно часто требуют
информацию и встречаются с представителями полковых комитетов. А Соколова
отвечает за четкость этой работы. Хорошо, что Михаил Николаевич Сенин
направляет ее действия и подсказывает, если что не так...
В просторной комнате, бывшей когда-то классной, парты сдвинуты в угол.
Вокруг длинного стола сидят человек семьдесят и деловито, спокойно решают
многочисленные технические детали подготовки восстания. Настя со своим
блокнотом удобно устроилась за партой.
Настя оглядывает собравшихся. Ведет заседание Подвойский.
Антонов-Овсеенко, секретарь ВРК, следит за повесткой дня. Видные большевики
- члены Военно-революционного центра по руководству восстанием, избранные на
заседании ЦК шестнадцатого октября, без длинных словопрений принимают
решения.
ВРК постановляет наладить связь со всеми воинскими частями и направить
в каждую из них своих комиссаров. Сместить комиссаров Временного
правительства и действовать в пользу восстания. Из меньшевиков присутствует
один Богданов, член военного отдела соглашательского ЦИК. Несколько
офицеров-эсеров из Союза социалистов народной армии тоже с большевиками в
ВРК.
Михаил Сенин докладывает о положении дел в Ставке верховного
главнокомандующего. Там вызревает контрреволюция. Принимается решение:
направить в Могилев агитаторов. Следующий вопрос - намерение черносотенцев и
казаков провести крестный ход в день Петроградского Совета, назначенный на
22 октября. Задача: не допустить эксцессы. Постановили потребовать от
казаков свести крестный ход до минимума.
Курьер приносит свежие буржуазные газеты. Опубликован приказ об аресте
В.И.Ленина, подписанный министром-председателем Керенским и министром
юстиции Малянтовичем. Один из листков Михаил подает Антонову-Овсеенко,
докладывает:
- Временное правительство получило точные сведения о том, что Владимир
Ильич в Петрограде. Все брошено на его поиски. Опасность для Ильича
растет...
- Уже недолго ему оставаться на нелегальном положении! - улыбается
секретарь ВРК. - Скоро ВРК возьмет власть...
...Гостиница "Европейская". Два с половиной часа пополудни. Вестибюль
полон помещиками, бежавшими из своих имений, их женами, офицерами, ждущими
или ищущими свиданий с дамами, пронырливыми молодыми господами... Портье
посматривает на дверь. К главе американской миссии Красного Креста
миллионеру Томпсону и его помощнику Робинсу приглашены военные атташе и
главы военных миссий Англии, Франции и США. Будет также секретарь Керенского
Соскис и русский генерал, представитель военного ведомства Неслуховский.
В апартаменты, занимаемые Томпсоном, уже отправлены официанты с
напитками.
Первыми приходят русские гости. Затем - генералы Нокс и Джадсон.
Начальник французской военной миссии генерал Ниссель опаздывает, но не
надолго. Появляется и он. Мистер Томпсон открывает совещание.
- Наша цель, - объявляет американский деятель Красного Креста, -
продумать меры по спасению Временного правительства и сохранению России в
войне.
По предложению Томпсона Робине излагает план: правительство Керенского
и меньшевистский ЦИК следует объединить на платформе обещания переговоров о
мире и немедленной раздачи помещичьих земель. Затем Томпсон сообщает, что он
посетил Керенского и предложил ему украсть лозунг большевиков о мире,
принять их главный пункт о разделе земель. Керенский дал согласие, но
пожаловался, что союзники не хотят понять Россию и заставляют его говорить
две трети времени в духе западноевропейского либерализма, оставляя только
треть на разговоры в духе российского славянского социализма. А только такие
лозунги дадут ему возможность продержаться до подхода верных частей с
фронта.
Генерал Нокс, теребя свои истинно британские рыжие усы щеточкой, нервно
заявляет, что мистер Томпсон, покровительствуя разделу помещичьих земель,
покушается на принцип частной собственности. Мистер Томпсон, владелец медных
копей и акций других предприятий, с ухмылкой отвечает, что он за частную
собственность и спасение России видит в немедленном создании миллионов новых
частных собственников...
Раймонд Робине подливает масла в огонь, предлагая начать переговоры о
мире и соединить Керенского с меньшевистскими деятелями ЦИК.
Нокс и Ниссель взбешены утверждением Робинса, что четыре пятых русского
народа - за Ленина и большевиков, а следовательно, без перехвата
большевистских лозунгов Керенскому не удержаться. Потеряв британскую
выдержку, Нокс начинает проклинать и Временное правительство, и Советы, и
Керенского, и русский народ...
Генерал Неслуховский изумленно переводит взгляд с Нокса на Нисселя,
который подключается к брани. Ниссель называет русских солдат "трусливыми
собаками". Лицо русского генерала краснеет, стрелки пышных усов поднимаются
вверх, задирается бородка. Константин Федорович резко хлопает ладонью по
хрупкому чайному столику, заявляет решительный протест. Затем он
поднимается, щелкает каблуками и, не кланяясь, не прощаясь, гордо подняв
лысую голову, удаляется. Соскис семенит за ним, на ходу кланяясь налево и
направо. Он не хотел бы уходить, не услышав главного - как помочь Александру
Федоровичу удержать власть, но возмущение Неслуховского бестактным,
вызывающим поведением союзников заставляет секретаря Керенского тоже
покинуть совещание.
Теперь Нокс и Ниссель совершенно распоясываются. Они уже не стесняются
площадной брани в адрес русских и всего русского. Официанты, меняющие
подносы с напитками, делают вид, будто не понимают по-английски. Нокс
отлично знает об этом, и усиливает свою ярость в надежде, что его
ругательства станут известны Керенскому и заставят того быть послушнее. Ведь