Иванов Алексей. Честь и долг

этот сукин сын от страха за свою судьбу помог большевикам сорвать так хорошо
начавшийся поход Корнилова на Петроград. И теперь он не спешит сдать эту
проклятую столицу немцам, которые задушили бы революцию в ее колыбели. У
Нисселя нет столь тонких соображений, но он тоже в бешенстве. Ведь все
говорят, что не сегодня завтра большевики свергнут Временное правительство.


88. Петроград, 24 октября 1917 года

Сырая, туманная ночь укрыла Петроград. Лишь западное крыло Зимнего
дворца, как все последние ночи, светилось до утра огнями. В розовой гостиной
на третьем этаже министр-председатель и комендант дворца. Лицо Керенского
посерело от постоянного недосыпания и тревоги за свою судьбу. Комендант
докладывает, что Зимний охраняют четыре десятка офицеров, семьсот юнкеров и
менее сотни солдат - всего около восьми сотен человек. В их распоряжении,
помимо винтовок, шесть полевых пушек, шесть броневиков и два десятка
пулеметов, но запас боеприпасов весьма ограничен... Большая же часть
Петроградского гарнизона поддерживает Военно-революционный комитет.
- А что у нас есть поблизости от Петрограда? - спрашивает Александр
Федорович.
- С Румынского и Юго-Западного фронтов двигаются пехотные части, из
Киева поэшелонно следуют юнкера, с Юго-Западного фронта так же -
кавалерийские части... В непосредственной близости - на станции Передольская
стоят два батальона самокатчиков.
Керенский бледнеет. Ведь только вчера утром, завтракая у сэра Джорджа
Бьюкенена, он вместе с Коноваловым, Терещенко и Третьяковым уверял посла,
что слухи о восстании большевиков необоснованны, еще идут переговоры с
Военно-революционным комитетом... Злость и страх смешиваются в душе
премьера. Войска явно мало. Он отдает приказ штабу Петроградского округа
ускорить вызов в столицу верных дивизий.
Полковник Полковников телеграфом в два часа ночи передает в Царское
Село срочный приказ: полку "увечных воинов" явиться в столицу, в Петергоф -
поднять по тревоге 2-ю роту Петергофской школы прапорщиков. В 4 с половиной
часа утра из Павловска вызывается батарея гвардейской конной артиллерии.
Но это еще не весь резерв Временного правительства. На Дворцовую
площадь приказано явиться 1-му Петроградскому женскому батальону.
Пока министры вяло обсуждают "вермишель" вопросов в Малахитовом зале
под председательством Коновалова, Керенский почти бегом направляется на
другую сторону площади - в штаб Петроградского военного округа. Коменданту
Мариинского дворца приказано усилить караул на телефонной станции и
выключить все телефоны Смольного.
Министр-председатель, стиснув зубы, следит за исполнением своих
приказаний военными. Он не случайно бросил громкую фразу Бьюкенену пару дней
тому назад: "Я желаю только того, чтобы большевики вышли на улицы, и тогда я
их раздавлю!"
Надо что-то сделать еще, чтобы спровоцировать Смольный, объявить ему
войну. И Керенский приказывает юнкерам закрыть большевистскую газету
"Рабочий путь". Связные штаба округа мчатся во все части гарнизона с
предписанием находиться в казармах вплоть до особого распоряжения Временного
правительства. Тот, кто вопреки приказу посмеет выйти на улицу, будет
рассматриваться как участник военного мятежа. Комиссаров ВРК немедленно
отстранять от дел и предать в дальнейшем суду. Никаких приказов, исходящих
от "различных организаций", - не исполнять... Но все это - пустые бумажки.
Полковников уже знает, что его приказы без визы ВРК не исполняются, склады
не отпускают по его ордерам оружия и боеприпасов.
...Смольный, половина седьмого утра. В столе донесений раздается звонок
из Рождественского района. Голос сообщает, что типография большевистской
газеты "Рабочий путь" захвачена юнкерами. Получив это известие, Михаил Сенин
отправляется в комнату номер 75, в секретариат ВРК.
- Керенский начал военные действия против нас, - докладывает он членам
комитета.
Почти тотчас дежурный у телефона передает Насте запись нового
сообщения: "Опубликован приказ штаба военного округа об отстранении и
предании суду комиссаров ВРК, назначенных в воинские части... Караулы из
юнкеров занимают важнейшие пункты города..."
Связной красногвардеец почти бегом направляется догонять Сенина, чтобы
вручить ему телефонограмму.
Военно-революционный комитет принимает решение открыть типографию
"Рабочего пути" и продолжить печатание газеты. Офицеру Дашкевичу дается
поручение "распечатать" помещение и машины. Типография недалеко от
Смольного, на Кавалергардской улице.
Петр Васильевич Дашкевич вызывает из караульного помещения при Смольном
четырех солдат бывшего лейб-гвардии Волынского полка, разводящего. Печатая
шаг, через так называемую "крестьянскую половину" выходит караул на
Шпалерную. На легком морозце замерзли лужицы и грязь на улицах. Гвардейцы
поворачивают со Шпалерной на Кавалергардскую. У здания типографии сгрудились
рабочие. Никаких солдат или юнкеров на улице, у ворот. Рабочие сообщают, что
только у наборного и машинного отделений стоит солдат-кавалерист.
Красные солдаты входят внутрь. Их уже встречает представитель
центрального органа партии Сталин. Дашкевич зачитывает ему приказ ВРК об
открытии типографии. Улыбаясь в усы, Сталин идет рядом с волынцами. Вслед за
ними по лестнице, ведущей на площадку, где опечатаны двери в цеха,
устремляются рабочие.
Караул волынцев поднимается уверенно. Офицер с напряженным лицом идет
впереди. Момент решающий - будет ли стрелять караульный? Окажет ли
сопротивление? Ведь у солдат из Смольного ни пропуска, ни пароля... А может
быть, он сдаст свой караул новой власти? Минута историческая...
Солдат-кавалерист вопросительно смотрит на волынцев и офицера.
- Разводящий! По распоряжению Военно-революционного комитета произвести
смену часового!.. - приказывает Дашкевич вопреки уставу старой армии.
Один из волынцев встает рядом с часовым, хлопает прикладом о плитки
пола. Кавалерист молодцевато берет свой карабин "на плечо" и делает три шага
вперед. Офицер командует смененному отправляться немедленно в свою часть.
Рабочие расступаются, улыбаются ему дружелюбно. Солдат, постояв, пошел по
лестнице вниз.
Дашкевич срывает с дверей восковую печать, запасенным рабочими вторым
ключом открывает цех. Распечатывает машины. Караул из Смольного занимает
помещение у ворот.

...Утреннее заседание Временного правительства идет вяло.
Председательствует маленький, кругленький Коновалов. Битый час обсуждают
вопрос о снабжении Петрограда углем. Керенский все еще в штабе округа
контролирует распоряжения военных. Около полудня он отправляется с Дворцовой
площади в Мариинский дворец и, садясь в авто, видит, как 1-й Петроградский
женский батальон выстраивается, словно для парада, перед Зимним дворцом.
Министр-председатель немного приободряется, авто летит мимо Исаакиевского
собора и темно-красной громады Мариинского дворца.
В Белом зале министр внутренних дел Никитин докладывает что-то
предпарламенту. Появляется Керенский в сопровождении двух адъютантов.
Министр немедленно освобождает ему трибуну для внеочередного выступления.
Керенский почти кричит, что большевики содействуют не немецкому
пролетариату, а правящим классам Германии, открывая фронт перед Вильгельмом.
Он клеймит Ульянова-Ленина, отдает с трибуны распоряжение об аресте ленинцев
и судебном следствии.
Левые эсеры и меньшевики-интернационалисты поднимают страшный шум.
Стараясь перекричать левую часть зала, министр-председатель буквально
визжит: "Да слушайте! Когда государство от сознательного или
бессознательного предательства погибает или находится на краю гибели,
Временное правительство и я в том числе предпочитаем быть убитыми или
уничтоженными, но жизнь, честь и независимость государства мы не
предадим..."
Шум обструкции глушит его слова. В шуме и гаме к оратору подходит
Коновалов и за трибуной подает Керенскому какую-то записку. Премьер
поднимает ее вверх и демонстрирует залу. Шум постепенно стихает. Тогда
Керенский зачитывает перехваченное предписание номер 1 Военно-революционного
комитета одному из полков о приведении его в боевую готовность. Теперь уже
справа раздаются крики, одобряющие позицию правительства против большевиков.
- Восстание будет немедленно подавлено! - обещает Керенский. - Я
требую, чтобы сегодня же, в этом заседании, Временное правительство получило
от вас ответ, может ли оно исполнять свой долг с уверенностью в поддержке
этого высокого собрания?..
После своего вопроса министр-председатель мгновенно выбегает из зала в
сопровождении группы офицеров...

...Владимир Ильич в квартире Маргариты Васильевны Фофановой, на
четвертом этаже большого доходного дома по Сердобольской улице. Квартира
архинадежна, несколько раз сегодня Фофанова носила записки Ленина в
Выборгский районный комитет РСДРП (б), через который идет связь с ЦК.
Возвращаясь из райкома, Маргарита Васильевна доставляет свежие выпуски газет
и известия, которые все больше волнуют Ленина, так, что он не находит себе
места. Не вышел о утра "Рабочий путь"... но днем из райкома прибыл ответ на
записку и газета - отбили, знать, типографию. Часа в три стало известно, что
разведен Николаевский мост, но Сампсониевский в наших руках... Дважды
Владимир Ильич получает "нет", не разрешают выходить Ленину в Смольный...
А в газетах сообщение об отставке генерала Верховского, который
выступил в предпарламенте с предложением заключить мир, потому что воевать
Россия больше не может...
Присев к письменному столу, взволнованно пишет Ильич письмо членам ЦК:
"Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое.
Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти
подобно.
Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на
очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы
даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой
вооруженных масс".
В пятый раз уходит Фофанова в этот день в районный комитет с конвертом
от Ленина. Подробно рассказала Надежде Константиновне, как рвется Ильич в
Смольный, что напрасно товарищи его не пускают в такой момент...
Без десяти одиннадцать Маргарита Васильевна вернулась домой с ответом
"да!". Квартира пуста. На столе в чистой тарелке - значит, и не пообедал -
лежит записка: "Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания.
Ильич..."


89. Петроград, 25 октября 1917 года

Ночная изморозь посеребрила булыжник мостовых и землю в сквере перед
Смольным. У ограды красногвардейцы и солдаты жгли костры, чтобы согреться.
Настя, накинув на плечи платок, вышла из главного подъезда, чтобы отдать
срочный пакет связному для Выборгского райкома. Возвращаясь, она лицом к
лицу столкнулась у одного из костров со своим отцом. Петр Федотович выглядел
вполне опытным красногвардейцем. Он был одет легко, тепло и вооружен
винтовкой. Карманы, наполненные патронами, оттопыривались.
- Здравствуй, доченька... - ласково улыбнулся он Насте.
- Пап, - вырвалось у нее по-детски, - и ты с нами?!
- Что я, хуже других? - обиделся Петр Федотович.
- Я рада-рада... - стала извиняться Настя. Чтобы перевести разговор на
другую тему, она спросила: - А много ли красногвардейцев на твоей фабрике?
Отец смущенно кашлянул в усы.
- Да теперь уж никто и не вступает, - махнул он рукой.
Анастасия почувствовала себя разочарованной и, в свою очередь,
обиженной.
- Что же так? - подняла она с укором глаза на отца.
Двое красногвардейцев, сидевших у костра на пустых патронных ящиках,
засмеялись розыгрышу.
- Милая! Теперь и вступать некому - почитай, с сентября весь мужской
персонал фабрики в Красной гвардии... Вот только хозяина на тачке вывезли за
ворота... А так - все!..
- Ты скажи, дочка, когда главное-то начнется? - посерьезнел отец. - Тут
все сказывают, что Ильич нынешней ночью в Смольный пришел и теперь дело
быстрее делаться будет...
- Правильно говорят! - откликнулась Настя. - У восстания есть теперь
главнокомандующий... Вчера вечером наши заняли телефонную станцию. Сегодня в
ночь взяты вокзалы и почтамт, электрическая станция...
- Хорошо, что электрическую станцию!.. - вскинулся один из
красногвардейцев, что помоложе. - Нам свет нужен! Это буржуи свои дела
творят в темноте...
- Не простынь, дочка! - забеспокоился Петр Федотович. - Ты в какой
комнате службу правишь? Возьмем Зимний - приду доложу...
- В семьдесят пятой, пап! - поцеловала Настя отца на прощание.
...Полковник Мезенцев около девяти часов утра шел от "Астории", где
жительствовал, в свою канцелярию в Зимнем. Слякотная погода заставляла
двигаться быстро. На углу Вознесенского и Адмиралтейского проспектов он
вынужден был умерить свою прыть. Прямо на него, чуть замедлив ход на
повороте, мчались два авто. Один - закрытый "рено" со звездно-полосатым
флажком на радиаторе, второй - большой американский "пирс-эрроу". Обе
машины, как знал любитель автомобилей артиллерист Мезенцев, принадлежали
военному атташе Соединенных Штатов Америки. Полковник по привычке вытянулся
"смирно", узнав в господине, одетом в широкое драповое пальто, с серой
фуражечкой на голове, министра-председателя. Другими пассажирами были два
адъютанта Керенского.
Когда авто проскочили в двух шагах от полковника, обдав его вонючим
перегаром газолина, Мезенцев подосадовал на себя за то, что вытянулся перед
фигляром, которого ненавидели и презирали теперь уже почти все офицеры армии
и флота, хоть и по разным причинам.
Мезенцев пребывал в последние дни в душевном смятении. Он знал, что
вот-вот начнется атака большевиков на Зимний дворец. "Бежать, как
чиновники-крысы с этого корабля? - думал он, но понятие о долге не позволяло
без приказа, самовольно бросить службу. - Воевать с оружием в руках против
своего народа? Но где же будет твоя честь, офицер? Ведь проливать кровь
сограждан ради паяца Керенского - бесчестно..."
В Салтыковском подъезде, через который было ближе всего пройти в
правительственные помещения, знакомый офицер из охраны сказал Мезенцеву, что
министр-председатель отбыл в Лугу за подмогой.
"А поможет ли ему это? - задумался полковник. - Если весь народ
поднялся как в Питере, сегодняшний день может оказаться для Временного
правительства последним..."
Во внутренних покоях дворца, куда не достигал дневной свет и не долетал
шум большого города, стоял отвратительный залах казармы, в которой нет
порядка. Он проникал сюда из помещений, где обосновались юнкера, а раньше
были самокатчики и другие части, расквартированные правительством во дворце
для безопасности.
Генерал для поручений Борисов, оказавшийся здесь, взял Мезенцева под
руку и о чем-то стал нервно говорить. Александр Юрьевич повел Мезенцева
назад, к Серебряной гостиной, где уже собирались на двенадцатичасовое
заседание министры. Они шли залами, где среди хрупкой мебели валялись
грязные тюфяки. Мальчишки-юнкера в красных с золотом погонах делали вид, что
им не страшно, и для храбрости потягивали вино, добытое из царских
подвалов...
Мезенцев вспомнил другой Зимний. Последний царский прием в день
крещения четырнадцатого года. Блеск мундиров и аромат придворных духов.
Декольтированные платья, сверкание драгоценностей, буйную атаку на столы с
яствами... Генерального штаба полковник Соколов беседует с Ноксом... "Где-то
теперь Алексей Соколов? - подумалось ему. - Где его жена, в которую я был
так безнадежно влюблен!.." Александр слышал, что Соколов служит на Западном
фронте. Коллеги считают его почти большевиком, а ведь он - очень порядочный
человек... Жаль, что в водовороте событий так и не нашлось повода, чтобы
нанести визит Анастасии. Господи, что же такое творится, когда не найдешь
времени, чтобы повидать даже самых милых тебе людей?
В унисон этой тоске по старым добрым временам оказалась атмосфера
Серебряной гостиной. Министры ходили взад и вперед, собирались группами,
что-то тихо говорили друг другу, будто при покойнике. Общее настроение,
пасмурный день за окнами, холодная Нева вызывали озноб в жарко натопленных
помещениях.
Ровно в двенадцать Коновалов, оставшийся за председателя, открыл
заседание. Его круглое, гладко выбритое лицо было печальным и усталым. Он
сделал сообщение, из коего явствовало, что большевистское восстание
развертывается для Смольного весьма успешно, а полковник Полковников вместе
со всем округом ничего серьезного им противопоставить не может. Полковников
в прострации, Керенский уехал, помощи нет, адмирал Вердеревский подал вчера
в знак солидарности с Верховским в отставку, но ввиду трудного положения
сегодня еще пришел на заседание, казаки отказываются выступать без пехоты в
поддержку правительства...
Коновалов чуть не плакал. "Все плохо, очень плохо... черт знает чем это
все кончится... Власть, даже призрачная, ускользает из рук".
...Боевая атмосфера царила в Смольном. Ленин только что закончил
воззвание "К гражданам России!". Текст его Настя перепечатала и отправила в
типографию. Она запомнила слова, написанные Ильичем, на всю жизнь:

"Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в
руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов -
Военно-революционного комитета, стоящего во главе Петроградского
пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение
демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий
контроль над производством, создание Советского правительства, это дело
обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет
при Петроградском Совете рабочих
и солдатских депутатов.
25 октября 1917 г., 10 часов утра".

Еще утром в Смольном сформирован полевой штаб Военно-революционного
комитета. Произошло это в комнате, где стоял "ремингтон" Анастасии и где на
всякий случай хранилась в шкафу ее сумка санитара. Николай Ильич Подвойский
собрал Бубнова, Антонова-Овсеенко, Чудновского и Еремеева. Помахав какими-то
бумагами, он сообщил, что от ЦК имеется поручение сформировать из этих
товарищей и его самого полевой штаб Военно-революционного комитета.
- Надо обсудить, как арестовать Временное правительство. Имейте в виду,
что уже напечатано воззвание о переходе власти в руки Совета... Так что
брать министров надо быстро... С чего начнем?
- Прежде всего нужен план Петрограда, - говорит кто-то.
Приносят огромную простыню плана. Она не умещается на столе. Ее общими
усилиями вешают на стену.
- Николай Ильич! Освети обстановку...
Подвойский рассказывает. Длинный, худой, он показывает на плане, какие
силы на стороне большевиков, кто защищает Зимний и Мариинский дворцы, какие
из полков и частей в Петрограде остаются нейтральны.
По просьбе Подвойского Настя ведет протокол. Она поражается, с каким
профессионализмом "генералы революции" намечают тактику и стратегию
действий. Алексей давно уже разъяснил ей их различие. Помнит она и его
лекцию о военной науке, которую слушала с таким удовольствием у Шумаковых в
день, когда они познакомились. Теперь же единственный военный в штабе -
вольноопределяющийся Чудновский, а четверо других штатские, профессиональные
революционеры, сидевшие по тюрьмам и каторгам. В эту минуту, когда решается
судьба страны, а может быть, и всего мира, они деловито подсчитывают
резервы, ищут и находят слабые позиции у противника, готовят оперативные
документы...
Принимается решение взять сначала Мариинский дворец и распустить
предпарламент. Решают поручить это одному из новых членов ВРК, за ним
посылают курьера. Настя продолжает печатать на своем "ремингтоне". Входит
человек высокого роста в солдатской шинели, на которой полный бант
Георгиевских крестов.
- Василий!.. - ахает Настя. Она не видела его со времен февральских
событий. Знала только, что он агитирует в действующей армии за большевиков.
И вот теперь он, целый и невредимый, получает приказ и инструкции, как брать
Мариинский дворец.
Дежурство Соколовой заканчивается, приходит ее смена. Напечатав все,
что требовалось, заполнив мандаты, Анастасия загорается мыслью принять
участие в настоящих боевых действиях революции. Она упрашивает Василия взять
ее с отрядом, идущим на Исаакиевскую площадь. Василий слабо сопротивляется.
Он считает, что женщинам не место в военном строю. Но Настя уже приняла
решение: она одевается, достает санитарную сумку с красным крестом и
спрашивает Подвойского:
- Можно я пойду с товарищами, Николай Ильич? Ведь им может
потребоваться санитар...
Подвойский раздумывает недолго.
- Разрешаю, товарищ Соколова!
...Около часу дня к Мариинскому дворцу подходит отряд ВРК.
Василий, как комиссар ВРК, поднимается по главной лестнице, предъявляет
ультиматум председателю предпарламента Авксентьеву. Две шеренги солдат,
равняя ряды, следуют за своим командиром по краям лестницы, образуя шпалеры.
Побагровевший от злости Авксентьев выходит в ротонду и шипит, что он
немедля собирает совет старейшин. Старейшины заявляют протест против насилия
- выносят постановление, что подчиняются силе и возобновят работу
предпарламента в ближайшее время. Василий терпеливо ждет, пока в Белом зале,
в шуме и перепалке, голосуется это предложение. Пятьдесят шесть голосов
против сорока восьми при двух воздержавшихся решают закрыть заседание и
разойтись...
На улице, где от солнца, изредка проглядывающего через облака, блестит
мокрая брусчатка, к оцеплению подле главного подъезда подходит седоусый, с
насупленными бровями маленький генерал. Это Михаил Васильевич Алексеев, член
предпарламента. Два солдата скрещивают перед ним винтовки с примкнутыми
штыками.
- Как вы смеете! - возмущается генерал. - Я член Совета республики и
как ваш начальник приказываю пропустить меня!
Властный тон Алексеева не действует на солдат. Они вызывают комиссара
своего отряда. Прибегает поручик с красным бантом на лацкане шинели.
Вытягивается перед Алексеевым, докладывает:
- Ваше превосходительство! Вход во дворец строго запрещен
Военно-революционным комитетом. Я не имею права вас пропустить, так как с
минуты на минуту могут быть приняты самые энергичные и решительные меры!
Алексеев зеленеет от ненависти, но решительные лица солдат говорят ему,
что лучше не настаивать. Тем более что начинают выходить на улицу господа
депутаты. Некоторые из них требуют вызвать их моторы. Солдаты с откровенной
насмешкой смотрят на них, а один весельчак складывает кукиш. Вместе с
господами уходит и генерал Алексеев. От бешенства его глаза делаются белыми.
Настя видит всю эту сцену, и ей становится смешно: седые усы генерала
заметно дергаются, как у кота, выпустившего нечаянно мышь...
Оставив караулы в опустевшем здании, отряд Василия идет к
Адмиралтейству, чтобы занять свое место по диспозиции против Зимнего дворца.
Вроде бы в шесть часов вечера должен начаться его штурм.

...Штурм Зимнего не начинается и в восемь. В этот час
Военно-революционный комитет вторично предъявляет Временному правительству
ультиматум. С предложением сдаться в течение десяти минут во дворец уходит
Чудновский. Во дворце его берут под стражу, но пока ведут в арестантскую,
большевик успевает устроить митинг среди толпы юнкеров. Узнав правду о своем
положении, юнкера заставляют освободить Чудновского. Вместе с парламентером
уходит целый отряд юнкеров. Они не хотят сражаться за Временное
правительство.
Но гарнизон Зимнего еще довольно силен. Около тысячи хорошо вооруженных
солдат и офицеров скрыты за поленницами дров на Дворцовой площади. Из окон
смотрят пулеметы.
Сигнала к штурму все еще нет. Солдатская и красногвардейская масса,
оцепившая весь район Зимнего дворца, рвется в бой. Ропот, требование
объяснений от комиссаров, почему они не отдают приказ, - становятся все
громче. Настя томится вместе с отрядом Василия на Адмиралтейской набережной,
против Салтыковского подъезда...

...В Смольном Ленин тоже обеспокоен задержкой со взятием Зимнего.
Второй Всероссийский съезд Советов вот-вот откроется в Белом зале. Он должен
решить вопрос о власти, и ему нужно доложить об аресте Временного
правительства. Замысел Ленина - поставить съезд перед фактом свершившегося
переворота - находится под угрозой. Необходимо спешить - могут подоспеть
"батальоны смерти" и ударить в сердце революции до того, как ликвидация
Временного правительства завершится...
Владимир Ильич резко высказывает Подвойскому свое убеждение, что
гарнизон Зимнего слаб, что он разрознен и не способен оказать серьезное
сопротивление.
- Почему же так долго? - сердится Ленин. - Что делают наши
военачальники! Затеяли настоящую войну?! Зачем это? Окружение, переброски,
цепи, перебежки, развертывание... Разве это война с достойным противником?
Хороший отряд матросов, роту пехоты - и все там!
Сенин из своего информационного бюро то и дело доставляет Ильичу