Иванов Алексей. Честь и долг

диване и венских стульях для тех, кто должен прийти позже. Настенные часы
пробили семь.
Громкие приветственные возгласы встретили Медведева. Все дружно
уставились на Георгиевские медали Василия, поглядывали с легкой иронией на
его погоны. Василий, не смущаясь, пил чай, налитый ему хозяйкой, с
удовольствием закусывал куском хлеба, намазанным вареньем. Его голубые глаза
весело улыбались старым друзьям и соратникам.
- Если и младшие офицеры против царя, то революция победит! - раздался
за его спиной голос. Это вошел Полетаев. Прибыли еще двое товарищей,
незнакомых Василию. Легкий общий разговор постепенно угас, лица посуровели.
Позже всех пришла Елена Дмитриевна Стасова. Она только в ноябре смогла
выбраться из сибирской ссылки на побывку в Петроград, вынуждена была стать
под гласный надзор полиции и почти полдня отрывалась и от "негласного" ее
надзора, чтобы не привести с собой филера к Павловым.
Елену Дмитриевну сразу же посадили на председательское место, налили
горячего чаю. Стасова блеснула стеклами пенсне на Василия, но не сказала ни
слова. Воцарилось молчание.
- Товарищи, - негромко обратилась Елена Дмитриевна к собравшимся. -
Нашу сегодняшнюю встречу протоколировать не будем, поскольку она не
формальная, а, так сказать, вспомогательная. Нам надо обсудить политическую
ситуацию и наметить план действий на ближайшее будущее. Следует лучше
подготовиться к 9 января и продумать, что приготовят рабочие самодержавию к
годовщине Кровавого воскресенья... Кто просит слова?
Встал Иван Чугурин, тонкий, нервный, с правильными чертами лица,
аккуратным пробором темных волос, в черной косоворотке. Василий давно
завидовал Ивану, что тому посчастливилось пройти курс революционных наук в
ленинской школе в Лонжюмо, под Парижем. Именно там Иван превратился из
плехановца, оппортуниста в верного ленинца. Теперь Чугурин был секретарем
Выборгского и членом Петербургского комитетов РСДРП.
- Кризис нарастает, настроение масс на заводах и фабриках боевое, -
констатировал Чугурин. - Есть возможность перехода к широким революционным
действиям. К годовщине 9 января мы должны призвать питерский пролетариат к
политической забастовке с устройством митингов. На этот раз мы должны
развернуть выступление вширь и вглубь вплоть до решительного сражения с
самодержавием!
При нарастающем с каждым днем недовольств, - продолжал с горящими от
возбуждения глазами Чугурин, - большевики должны быть готовы выдвинуть
революционные лозунги: "Долой царскую монархию!", "Долой войну!"... Наша
программа, которую мы изложили в только что выпущенной листовке, гласит...
Иван Дмитриевич достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный листок
и, не заглядывая в него, процитировал как собственные слова: "Прежде всего
надо расчистить дорогу для свободного шествия, уничтожив царскую монархию и
учредив демократическую республику, осуществив в ней все гражданские
свободы, дав крестьянам землю, добившись 8-часового рабочего дня..."
- Правильно! - раздались голоса.
- В этой листовке мы рекомендуем рабочим и солдатам такие формы
борьбы... - продолжал Чугурин, кивком головы ответив на поддержку. -
Устраивайте митинги на заводах, в казармах, на улицах. Выносите резолюции с
требованиями прекращения войны, свержения царской монархии, увеличивайте
число своих сторонников, идите на улицы во имя тех же лозунгов!
- Надо решительнее выступать против предателей рабочего дела,
гвоздевцев, которые зовут нас, работающих в тылу, под знамена буржуазии на
продолжение войны, - добавил Иван. - Я прошу высказать ваши пожелания,
товарищи!
Стасова предоставила слово Скороходову.
- Сейчас архиважно привлечь к агитации среди рабочих и солдат группу
межрайонцев, а также некоторые группы левых эсеров и меньшевиков, словом,
всех тех, кто причисляет себя к интернационалистам, - сказал секретарь
Выборгского комитета. Его интеллигентное лицо в овальных железных очках было
словно озарено жаром революции. Он говорил сдержанно, но глубокая
революционная страсть прорывалась в его словах. - Мы не забыли об
оппортунистических колебаниях этих организаций. И все же рабочие, которые
идут за ними, все решительнее выступают за мир в отличие от эсеровской и
меньшевистской интеллигенции, стоящей на платформе оборончества.
Как член Петербургского комитета я могу сообщить, что главное в общении
с рабочими, - продолжал Скороходов, - это печатное слово. Ему мы уделяем
первостепенное внимание. За последнее время - октябрь и ноябрь - нами
выпущено множество газет, брошюр и книг.
Скороходов сел. Елена Дмитриевна достала листок бумаги и прочла слова
Ленина:
- "...Громадную работу развернул Петербургский комитет нашей партии.
Для России и для всего Интернационала это - поистине образец
социал-демократической работы во время реакционной войны, при самых трудных
условиях. Рабочие Питера и России всеми силами поддержат эту работу и
поведут ее дальше; энергичнее, сильнее, шире по тому же пути".
Василий Владимирович Шмидт, секретарь ПК и руководитель профсоюза
металлистов, предложил направить группу агентов Русского Бюро ЦК РСДРП (б) в
крупные промышленные центры страны.
- Надо помочь нашим товарищам в подготовке стачек и демонстраций к 9
января. Революционный взрыв назрел, а о дворцовом перевороте чирикают уже
все воробьи на заборах.
Как-то сразу все вдруг заговорили, взволнованные сообщениями товарищей,
но Стасова лукаво блеснула глазами за стеклами пенсне, постучала ложечкой по
стакану с чаем.
- Товарищи, товарищи, не впадайте в анархию!..


10. Петроград, начало декабря 1916 года

Миллионщику и "общественному деятелю", почетному члену высочайше
утвержденного комитета помощи раненым и увечным воинам Коновалову была
приятна роль благодетеля, но хотелось, чтоб о его милосердии говорили
газеты. "Слишком большие вклады я делаю, да больно мало пишут о них", -
думал он, усаживаясь в авто. Проехаться по госпиталям, навестить раненых -
таким был его план на сегодняшнее утро. А потом газеты, газеты и газеты.
В сопровождении свиты, с непременным Гришей он через некоторое время
уже входил в здание госпиталя Финляндского полка на Васильевском острове.
Попечитель, светские дамы-патронессы во главе с графиней Паниной,
корреспонденты встречали его у входа. Гришин телефонный звонок не пропал
даром. Этот бывший студент-белоподкладочник привык к подобным акциям своего
шефа, знал, что делать. Он всегда устремлялся за Александром Ивановичем,
предупреждал его желания. Гриша старался стать его тенью, знать о каждом
шаге Коновалова, о его письмах, связях, намерениях. Это так ценилось
охранным отделением.
В одной из палат Гриша встретился с глазами сестры милосердия. Из
тысячи глаз он узнал бы их сразу. Первым желанием было подойти. Но глаза
смотрели строго и неприветливо, они приказывали не подходить. "Почему она
здесь? А как же ее мечта - петь? Куда делся Соколов? А может быть, они
расстались?"
Чего бы он только не дал, чтобы эта женщина принадлежала ему. Он
вспоминал их последнюю встречу. Тогда она не понимала его. Но, может быть,
сейчас поймет? Ведь он поднялся очень высоко, и возможности растут с каждым
днем.
Эта мысль заставила его сделать несколько шагов в ее сторону.
- Настя, какая неожиданность! Я так рад!..
Чтобы не привлекать внимание, Настя вышла в коридор. "О чем с ним
говорить?" Она тоже вспомнила о том вечере в ресторане "Эрнест", о чувстве
презрения, которое тогда испытала к нему. "Но ведь время идет, может, он
теперь совсем другой, жизнь и не таких ломает?"
- Здравствуй, - сказала она просто. - Я смотрю, ты стал общественным
деятелем... Уже близок к Коновалову... - В ее голосе прозвучала насмешка, но
Гриша не почувствовал этого. Напротив, в ее словах он усмотрел другое: она
заметила его продвижение, значит, оценила, поняла.
Коновалов и свита прошли мимо и стали спускаться вниз. Гриша
откланялся. Сидя в машине Коновалова, он поймал себя на том, что не
прислушивается к разговору, затеянному шефом с графиней Паниной, членом ЦК
кадетской партии. Анастасия опять завладела им.


11. Петроград, начало декабря 1916 года

- А теперь, я думаю, будет интересно послушать товарища георгиевского
кавалера, который имеется в наших рядах, - объявила вдруг Стасова и с
улыбкой посмотрела на Василия. Медведев, не ожидавший такого подвоха со
стороны Елены Дмитриевны, встал, расправил гимнастерку под ремнем и
несколько мгновений собирался с мыслями. Ведь он совсем не готовился к
выступлению, даже не предполагал, что попадет на такое важное собрание.
- Армия готова к революции, - неожиданно для себя начал он говорить
гладкими фразами, хоть сразу в листовку или прокламацию. - Солдатские массы
не верят в победу, - продолжал Василий. Краем глаза он заметил, что Стасова
принялась набрасывать что-то в блокнотике... "А вдруг, - мелькнула мысль, -
она записывает мое сообщение, может быть, оно дойдет и до Ильича?"
- Среди солдат нарастает желание скорее окончить войну. Солдаты не
верят правительству, видят одну измену и предательство. Отношение и офицеров
к правительству и царю также самое отрицательное. Тут свою роль сыграли и
оппортунисты, и буржуазные партии, и организации типа Земгора,
военно-промышленных комитетов и другие. Но призыв покончить с войной исходит
только от нас - большевиков. Надо сказать, что и состав офицерства сильно
изменился. На смену выбитым старым офицерам, дворянам по преимуществу,
пришли новые офицерские кадры из интеллигенции, мелкой буржуазии и других
слоев. Из-за большой убыли унтер-офицерского состава командование вынуждено
грамотных солдат готовить на младшие командные должности, и нам преподают
военную науку... А она нам пригодится и в революционных боях...
Глядя на лычки Василия, многие откровенно улыбнулись его словам, а
Медведев продолжал:
- Лица командного состава сами высказывают, даже в присутствии нижних
чинов, такие мысли, за которые не так давно карали каждого как преступника.
Настроение всех, как солдат, так и офицеров, - открыто оппозиционное не
только по отношению к правительству, но и особенно к императрице Александре
Федоровне. Ее не стесняются ругать самыми последними словами, и не найдется
никого, кто ее защитил хотя бы на словах. Достается и самому верховному
главнокомандующему, батюшке царю. Крайне враждебно в армии отзываются о
министре внутренних дел Протопопове, хотя он и привез из Стокгольма
предложение германцев о сепаратном мире. По "солдатскому телеграфу" приходят
сообщения об антивоенных и антиправительственных выступлениях целых полков и
учебных команд. Наблюдаются случаи отказа идти в бой - такое было даже в
нашем Сибирском корпусе, считающемся особенно надежным, в Новопехорском,
Белограйском и Корсунском полках. Говорят о восстании солдат в Кременчуге,
где поднялось свыше шести тысяч нижних чинов. Они разоружили караульную
команду, захватили винтовки этапной роты, разрушили гауптвахты и освободили
почти тысячу арестованных солдат. Когда прибыла команда для их усмирения,
были убитые и раненые с обеих сторон. Две тысячи солдат разбежались по лесам
и стали дезертирами, несколько десятков были преданы военно-полевому суду и
расстреляны. В Жмеринке на распределительном пункте пять тысяч солдат
устроили демонстрацию и присоединились к бастовавшим рабочим. В Гомеле в
волнениях на распределительном пункте приняли участие четыре тысячи солдат.
Армия поистине перестала быть опорой режима. К тому можно добавить, что в
маршевых батальонах, доставляющих подкрепление на фронт, все больше рабочих,
а они в первые же дни становятся активными агитаторами в окопах...
Василий умолк. Он мог бы и продолжать, но суть и так уже была ясна.
- Спасибо, товарищ Медведев, - поблагодарила его Елена Дмитриевна. - В
Петрограде в запасных полках тоже ширятся революционные настроения. Однако
там ведут работу и буржуазные оппозиционеры. Мы должны это учесть и
противопоставить правду большевистских лозунгов сладенькой болтовне
оппортунистов.
Затем обсудили вопрос, как лучше объяснить рабочим отношение
большевиков к предложениям немцев о мире. Решили издать прокламацию, которую
и поручили написать Ивану Чугурину.
Павлов рассказал, что гвоздевцы намереваются вывести рабочих на уличные
демонстрации 14 февраля, в день открытия Государственной думы, для ее
поддержки. Он предложил бойкотировать такие выступления, а вместо них -
пропагандировать массовые митинги и демонстрации 23 февраля в Международный
день работницы*.
______________
* Международный женский день 8 марта, по старому стилю 23 февраля.

Поговорили и о более мелких делах. Поздним вечером стали расходиться. В
квартире оказалось два выхода, один из них вел к огородам. Это было
исключительно удобно.
Василию перед уходом в повязку на правой руке забинтовали несколько
десятков листовок и прокламаций, которые он должен был взять с собой на
позиции.
- Не тяжеловато ли тебе будет? - спросил его Дмитрий Александрович.
- Клади больше, рана скорее заживет от такого лекарства! - улыбнулся
Василий. Он действительно почувствовал прилив сил, встретившись с
товарищами, убедившись в мощном подъеме и близости революции.


12. Петроград, середина декабря 1916 года

Послы короля Британии Бьюкенен и Республики Франции Палеолог вышли из
кабинета российского министра иностранных дел, что в здании у Певческого
моста. Они только что впервые встретились в ведомстве незабвенного Сазонова
с назначенным вчера на его пост Николаем Николаевичем Покровским. Оба посла
испытывали одинаковое чувство удовлетворения, которое еще больше сближало
их, старых друзей по Балканам, где они много преуспели в антирусских
интригах до великой войны. И Бьюкенен, и Палеолог за последние недели
приложили много сил, чтобы убрать Штюрмера, бывшего одновременно и
премьером, и министром иностранных дел. Разумеется, британский посол
обделывал свои дела в полной тайне через агентуру СИС и ее главу в
Петрограде сэра Самюэля Хора, а экспансивный француз чуть ли не в каждом
салоне, где он бывал, клялся свалить этого "немецкого камергера", как тогда
называли Штюрмера, хотя он не был немцем по крови, а только по фамилии.
Главная новость - сам Покровский показался им хорошего свойства.
Шестидесятилетний бывший государственный контролер выказывал полную
преданность Антанте. Естественно, что как только послы узнали о назначении
шефа внешнеполитического ведомства, они навели о нем необходимые справки.
Советники и секретари, побеседовав со своими русскими знакомыми,
немедленно доложили, что тридцать пять лет Покровский был занят финансами и
государственным контролем, но его никогда не коснулась даже и тень
подозрения в казнокрадстве. О делах внешних и дипломатии у него нет никакого
представления. "Оно и хорошо, - синхронно подумали послы. - Легче будет
склонять его к интересам Британии и Франции и опутать комплиментами".
Новый министр - человек осторожный, умный и трудоспособный. В личных
отношениях - высоких качеств, душевный и скромный, с известной долей
насмешливого лукавства. Состояния у него нет, он обременен большой семьей и
жизнь ведет простую и приличную. "Это уже довольно плохо, - также одинаково
решили послы, - ибо женщину ему, наверное, не подставишь, да и в махинации
не увлечешь".
Но все равно, Покровский был лучше, чем злодей Штюрмер, про которого
говорили, что он своим креслом премьера обязан Распутину. Правда, слухи эти
возникли с подачи послов, но в конце концов и сами союзные дипломаты глубоко
поверили, что все так и было...
Теперь, когда швейцар в богатой ливрее выпустил союзников-послов на
Дворцовую площадь, их встретил солнечный день, довольно редкий для
декабрьского Санкт-Петербурга, легкий морозец и приятное похрустывание
снежка. Возносилась в голубое небо Александрийская колонна, и даже
темно-красный фасад Зимнего не казался столь мрачным, каким он выглядел под
серым небом.
Послы решили пройтись по Миллионной до своих особняков и отпустили
экипажи с секретарями. Бьюкенен и Палеолог были не только любителями
прогулок. Они хотели на воздухе обсудить последние события, которые начинали
стремительно разворачиваться.
- Никогда не обращал внимания, - вдруг сказал Палеолог, сворачивая к
Эрмитажу, - что Зимний дворец словно окрашен кровью!..
- Мой друг, в вас говорит литератор, будущий член Французской академии!
- польстил Палеологу Бьюкенен, отлично зная о литературных претензиях
коллеги. Один из агентов сэра Хора давно приносил фотокопии со страниц
дневника французского посла.
Польщенный француз, чтобы перевести разговор в интересовавшее обоих
русло, обратился к новому образу. Атланты из сердбольского гранита,
украшающие портик Нового Эрмитажа, привлекли его внимание.
- Разве что только эти мужи поддерживают теперь дом Романовых!
Сухой и чиновный ум Бьюкенена поразился живости воображения француза,
что британский посол и не преминул отметить вслух. Палеолог был падок на
лесть, даже грубую, и не увидел за нею подготовку старого друга к выуживанию
сведений.
Как истинный дипломат, Бьюкенен не спешил приступать к сути дела,
старясь "разогреть" говорливого Мориса.
- Как вам понравился мистер Покровский, мой дорогой Палеолог? -
улыбнувшись так, словно он произносит слово "чииз"*, спросил британский
посол.
______________
* Cheese - сыр (англ.). Это слово произносят, когда хотят изобразить
искусственную улыбку.

- Судя по его заявлению, он поддерживает царя как атлант! - продолжал
навеянный Эрмитажем образ французский посол. - Он не типичный русский, -
вынес Палеолог категорическое суждение.
- А как же вы себе представляете типичного русского? - снова улыбнулся
в седые с желтизной усы сэр Джордж.
- Многие русские, я сказал бы, почти большинство русских, настолько
нравственно неуравновешенны, что они никогда не довольствуются тем, что у
них есть, и ничем не могут насладиться до конца, - затараторил посол, сев на
любимого конька. - Им постоянно нужно что-то новое, неожиданное; нужны все
более сильные ощущения, более сильные потрясения, удовольствия более острые.
Отсюда их страсть к возбуждающим наркотическим веществам и грубому алкоголю,
ненасытная жажда впечатлений и большой вкус к отступлениям от морали...
Бьюкенен внимательно слушал и, хотя, как гордый бритт, ни в грош не
ставил ни один народ, кроме своего, которому все должны повиноваться, не мог
разделить оценки французского посла; русские солдаты, по сути дела, спасли
Францию от разгрома в первые дни войны.
Палеолог между тем продолжал источать красноречие.
- Я уже как-то говорил вам, милорд, что у русских нет точного
представления о пространстве, что они вообще довольствуются неопределенными
расчетами, приблизительными цифрами. Не менее смутно и их представление о
времени...
"Ого, ты судишь, мой друг, о русских по их великим князьям и
аристократии, с которой слишком любишь общаться, - думал сэр Джордж. - Если
бы ты был поближе знаком с такими русскими промышленниками, как Коновалов,
Терещенко, Путилов, вероятно, очень скоро изменил бы свое мнение..."
- Эта неспособность представить себе отношения между фактами во времени
еще больше чувствуется у безграмотных, составляющих массу. И этим
замедляется вся экономическая жизнь русского народа...
"Недалекие люди эти французы, - шагал с вежливой улыбкой на губах
британский посол, внимательно слушая галльские излияния. - Если бы это было
так, то Россия не выросла бы за считанных два десятилетия в мощную
промышленную державу, представляющую уже грозную конкурентную силу самой
Британии. Еще немного, и она пойдет развиваться, как Соединенные Штаты. Если
ее не остановить смутой, не столкнуть ее динамичную буржуазию с дворянством,
землевладельцами, заинтересованными в германском рынке, то она станет
опаснее и Германии, и Франции..."
"Пора переводить его на более реальные рельсы, а то французский
локомотив умчит бог знает куда..." - решил Бьюкенен и подбросил топливо в
антирусский огонь Палеолога:
- Я согласен с вами, мой друг, что русские - пессимисты. Я недавно
обедал с Коковцевым и Путиловым. Бывший председатель совета министров,
соперничая в пессимизме с крупнейшим промышленником, говорил: "Мы идем к
революции", а Путилов возражал ему: "Нет, мы движемся прямо к анархии!"
Путилов прибавил к этому, что русский человек не революционер, он анархист.
А это - большая разница. Если у революционеров есть воля к восстановлению,
то анархист думает только о разрушении...
- Кстати, вам не сообщали ваши великосветские друзья, что на днях будет
убит Распутин?.. - спокойным тоном, словно речь шла о рядовом спектакле,
завершил вопросом свои построения Бьюкенен.
- О да, слухи об этом носятся буквально в воздухе... - подхватил кость
Палеолог. - Барон Врангель, адъютант его высочества великого князя Михаила,
брата царя, рассказал мне, что неоднократно докладывал своему шефу о
скандалах в Думе, о негодовании императорской семьи против старца Григория
Новых...
- Зовите его лучше Распутиным, как все, - перебил коллегу Бьюкенен.
- ...Врангель говорил Михаилу со слов всей дворянской элиты и о том,
что положение могло бы быть спасено дружным выступлением всей императорской
семьи против царицы. Если великие князья in pleno* заявят государю об
опасности, о необходимости уступить общественному мнению, то гроза
разразится без молнии. Но царский брат сначала ответил на это шуткой, он
предложил адъютанту тотчас поехать к Распутину и поговорить с ним, но затем
серьезно и печально сказал: "Мне лучше написать государю, хотя я и не умею
письменно выражать свои мысли..." Бедняга не только не способен их выражать
на бумаге, но и устно! Зато барон показывал мне черновик, который он
подготовил вместе с Маклаковым для Михаила... Это, по сути дела, была
платформа всей аристократической и либеральной оппозиции... Они хотят, чтобы
брат царя предъявил ее самодержцу.
______________
* Все сообща (лат.).

- Хм, я слышал об этом документе, - пробурчал своим басом Бьюкенен и
после небольшой паузы, необходимой ему для размышлений - говорить или не
говорить, - изрек: - Надеюсь, дорогой коллега, вы согласитесь со мной, что
великий князь Михаил мог бы быть идеальным регентом или конституционным
монархом в этой стране... Он не столь упрям и не одержим идеей самодержавия,
как его венценосный брат...
Английское посольство и его агентура давно уже вели работу в этом
направлении. Теперь глава британской миссии хотел скоординировать свои
действия с союзником.
- Да, его высочество мне весьма симпатичен. Для России нужен именно
такой властитель - здоровья некрепкого, ума невыдающегося, неисправимый
оптимист, человек, не искушенный в политических интригах... При нем эта
огромная империя явно не стала бы претендовать на внешнюю экспансию, ее
легко было бы сделать вечным стражем и противовесом Германии... Михаил был
бы вполне управляем, - высказал свою точку зрения Палеолог.
На углу Мошкова переулка их приветствовал господин из пролетавшего мимо
авто, в котором Бьюкенен узнал князя Путятина, коменданта царскосельских
дворцов. Оба посла поклонились, хотя мотора и след простыл.
- Князь квартирует здесь неподалеку у брата, - проявил осведомленность
Бьюкенен. - В его квартире, в доме двенадцать - вот тут, с правой стороны, в
доме с пилястрами, часто собирается цвет петербургской оппозиции...
Французский посол, желая проявить большую осведомленность, поведал
коллеге, что еще 1 ноября в Ставку к царю приехал великий князь Николай
Михайлович и после напряженного разговора, в котором он от имени и матери, и
сестры царя, и других членов семьи Романовых предупреждал Николая о том, что
трон накануне новых потрясений, вручил письмо, в котором призывал
двоюродного брата освободиться от влияния "темных сил", имея в виду
Распутина. Бьюкенен выслушал это с видимым интересом, хотя знал значительно
больше, причем от самого Николая Михайловича, часто бывавшего в английском
посольстве и бывшего за его столом исключительно искренним. Конечно, не
виски и джин развязывали язык великому князю во время встреч с послом
Британии. Тезка царя искал поддержки у Бьюкенена в своих интригах, которые
он вел в надежде воссесть на российский престол хотя бы и с помощью
англичан.
Сэр Джордж не только знал, но и сам способствовал тому, чтобы письмо
сходного содержания направил царю и великий князь Георгий Михайлович. Он
проявил немалую заботу, чтобы великие князья Кирилл Владимирович и Николай
Николаевич - также претенденты на российский престол - тогда же побывали в
Ставке и упрашивали Николашу дать стране "ответственное министерство",
ответственное не перед царем, а перед Думой, и тем самым превратить империю
в конституционную монархию, выпустив революционный пар из котла, грозящего
взрывом.
Бьюкенен немало дивился экспансивности и явной неосведомленности
французского посла, который не мог или не хотел связать воедино все факты и
слухи, наполнявшие декабрьский, предрождественский Петроград. Но Бьюкенен