Страница:
--------------------
Егор Иванов
(Синицын Игорь Елисеевич)
Трилогия "Вместе с Россией"
Книга 3
Честь и долг
Роман-хроника
---------------------------------------------------------------------
Книга: Егор Иванов. "Честь и долг". Роман-хроника
Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1987
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 июня 2002 года
---------------------------------------------------------------------
--------------------
Книга 3
Честь и долг
Роман-хроника
---------------------------------------------------------------------
Книга: Егор Иванов. "Честь и долг". Роман-хроника
Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1987
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 июня 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Роман является третьей, завершающей частью трилогии о трудном пути
полковника Генерального штаба царской армии Алексея Соколова и других
представителей прогрессивной части офицерства в Красную Армию, на службу
революционному народу. Сюжетную канву романа составляет антидинастический
заговор буржуазии, рвущейся к политической власти, в свою очередь, сметенной
с исторической арены волной революции. Вторую сюжетную линию составляют
интриги У.Черчилля и других империалистических политиков против России, и
особенно против Советской России, соперничество и борьба разведок воюющих
держав. В книге широко использованы документы, свидетельства современников и
малоизвестные исторические материалы.
Рецензент доктор исторических наук А.Ф.Смирнов
Содержание:
Пролог
1. Могилев, ноябрь 1916 года
2. Лондон, ноябрь 1916 года
3. Могилев, ноябрь 1916 года
4. Цюрих, конец октября 1916 года
5. Могилев, начало декабря 1916 года
6. Москва, начало декабря 1916 года
7. Петроград, начало декабря 1916 года
8. Москва, начало декабря 1916 года
9. Петроград, начало декабря 1916 года
10. Петроград, начало декабря 1916 года
11. Петроград, начало декабря 1916 года
12. Петроград, середина декабря 1916 года
13. Северный фронт, мыза Олай, декабрь 1916 года
14. Лондон, середина декабря 1916 года
15. Петроград, декабрь 1916 года
16. Северный фронт, мыза Олай, декабрь 1916 года
17. Петроград, декабрь 1916 года
18. Северный фронт, мыза Олай, декабрь 1916 года
19. Петроград, декабрь 1916 года
20. Лондон, середина декабря 1916 года
21. Петроград, декабрь 1916 года
22. Царское Село, 31 декабря 1916 года
23. Петроград, январь 1917 года
24. Могилев, январь 1917 года
25. Цюрих, 9(22) января 1917 года
26. Петроград, начало января 1917 года
27. Царское Село, начало января 1917 года
28. Петроград, январь 1917 года
29. Могилев, январь 1917 года
30. Царское Село, начало января 1917 года
31. Поезд Могилев - Петроград, январь 1917 года
32. Петроград, январь 1917 года
33. Петроград, январь 1917 года
34. Петроград, конец января 1917 года
35. Петроград, конец января 1917 года
36. Петроград, конец января 1917 года
37. Москва, начало февраля 1917 года
38. Москва, начало февраля 1917 года
39. Петроград, февраль 1917 года
40. Петроград, вторая половина февраля 1917 года
41. Петроград, 18-20 февраля 1917 года
42. Петроград, 20 февраля 1917 года
43. Петроград, 21-23 февраля 1917 года
44. Петроград, 24 февраля 1917 года
45. Петроград, 25 февраля 1917 года
46. Царское Село, 25 февраля 1917 года
47. Могилев, 25 февраля 1917 года
48. Петроград, 26 февраля 1917 года
49. Могилев, 26 февраля 1917 года
50. Петроград, 27 февраля 1917 года
51. Могилев, 27 февраля 1917 года
52. Петроград, 28 февраля 1917 года
53. Петроград, 1 марта 1917 года
54. Могилев - Псков, 1 марта 1917 года
55. Могилев - Псков, 2 марта 1917 года
56. Псков, 2 марта 1917 года
57. Петроград, 2 марта 1917 года
58. Псков, 2 марта 1917 года
59. Петроград, 3 марта 1917 года
60. Петроград, начало марта 1917 года
61. Северный фронт, начало марта 1917 года
62. Минск, начало марта 1917 года
63. Цюрих - Засниц, март - апрель 1917 года
64. Минск, конец марта 1917 года
65. Треллеборг - Стокгольм, март - апрель 1917 года
66. Мальме - Стокгольм, начало апреля 1917 года
67. Выборг - Петроград, 3 апреля 1917 года
68. Петроград, 3 апреля 1917 года
69. Петроград, 4 апреля 1917 года
70. Могилев, апрель 1917 года
71. Петроград, апрель 1917 года
72. Петроград, 15 апреля 1917 года
73. Петроград, 20-21 апреля 1917 года
74. Петроград, 20-21 апреля 1917 года
75. Петроград, май 1917 года
76. Петроград, июнь 1917 года
77. Петроград - Минск, июнь 1917 года
78. Западный фронт, июнь 1917 года
79. Западный фронт, июнь 1917 года
80. Петроград, конец июля 1917 года
81. Петроград, конец июля 1917 года
82. Минск - Могилев, начало августа 1917 года
83. Минск, конец августа 1917 года
84. Петроград, 28 августа 1917 года
85. Петроград, сентябрь 1917 года
86. Петроград, 10 октября 1917 года
87. Петроград, 20 октября 1917 года
88. Петроград, 24 октября 1917 года
89. Петроград, 25 октября 1917 года
90. Петроград, 9 ноября 1917 года
91. Минск, 9 ноября 1917 года
92. Петроград, 15 ноября 1917 года
93. Лондон, начало декабря 1917 года
94. Версаль, декабрь 1917 года
95. Бад-Крейцнах, декабрь 1917 года
96. Брест-Литовск, декабрь 1917 года
97. Брест-Литовск, январь - февраль 1918 года
98. Могилев, февраль 1918 года
99. Петроград, 22 февраля 1918 года
Вместо эпилога
Пролог
Два с половиной года - от августа 1914-го до января 1917-го бушует над
миром пламя империалистической войны. На тысячекилометровых фронтах,
разделивших Европу и Азию, сгорают миллионы человеческих жизней. Миллионы
людей расстреливают друг друга пулями, шрапнелью, гранатами, огнеметами и
душат отравляющими газами.
Вместе с дымом пожарищ и облаками пыли, поднятой взрывами, рассеивается
у миллионов вера в богов, идолов, императоров и королей, надежда на
справедливость, уверенность в незыблемости того порядка, за который
переливчатые дудки и свистки унтер-офицеров зовут на смерть.
С каждым выстрелом, с каждой каплей крови, падающей на пронзенную
железом землю, в сейфы банков льются реки фунтов, марок, франков, долларов,
рублей империалов... Поток денег стремится на счета тех, кто затеял, разжег,
поддерживает этот пожар ради своей нынешней и будущей выгоды.
Стрекочут, словно огромные стальные саранчуки, пулеметы, перечеркивают
небо трассы пуль и снарядов, под огромными грушами воздушных шаров и в утлых
аэропланчиках болтаются пилоты, корректируя огонь так, чтобы убить как можно
больше людей...
Но если бы был такой аэростат, из корзины которого можно объять взором
весь Старый Свет, Ближний и Средний Восток, океаны, полные хищных субмарин,
- то величественная и жуткая панорама открылась бы с высоты. Стали бы видны
разломы, волны от которых очень скоро вызовут настоящий тектонический сдвиг
в жизни народов.
В тучах, собирающихся над континентами, копится энергия грандиозной
очищающей грозы. Первые ее молнии в феврале 1917-го потрясут устои всего
"цивилизованного" и "нецивилизованного" общества и сбросят оковы
самодержавия в России.
Самый мощный ее разряд в десятки миллионов человековоль в ноябре того
же года разделит всю историю человечества на две части - начнется
социалистическая эра.
Очаги священного огня революции вспыхнут сначала в столице Российской
империи - Петрограде, затем - по всей России и перекинутся на Европу, Азию,
Африку, Америку. Огонь революции загорится в сердцах всех справедливых и
честных людей во всем мире...
Этот планетарный разлом подготовила и направила на благо человечества
партия большевиков во главе с Лениным.
1. Могилев, ноябрь 1916 года
Генерального штаба полковник Алексей Алексеевич Соколов следовал из
Петрограда в Ставку для представления верховному главнокомандующему по
случаю нового назначения. Боевому разведчику смертельно надоели командировки
с иностранными корреспондентами и союзническими военными агентами в
действующую армию, куда его постоянно направлял бывший начальник
Генерального штаба, а теперь военный министр Беляев. Тем более что
полковнику Соколову по выслуге лет уже давно подошла очередь принимать полк,
с чем связывалось и производство в генералы. Однако Соколов, пробыв много
лет вне строевой службы, из коих два года в тылу неприятеля и в военной
австрийской тюрьме, считал, что не накопил достаточного опыта военного
руководства в условиях нынешней войны. Взять на себя прямую ответственность
за жизнь нескольких тысяч солдат он пока не хотел и просил использовать его
в штабной работе на театре военных действий.
Ходатайство полковника было удовлетворено. Верховный главнокомандующий,
по общему мнению офицерского корпуса, не много утруждающий себя прямыми
обязанностями вождя армии и флота, все же не выпустил из своих рук
назначений в строй и штабы. Хорошо помня Соколова, царь назначил его
помощником генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта.
В силу всех этих причин поезд мчал Алексея Алексеевича через ноябрьскую
мглу из Питера на юг, в Могилев. В столице и империи много говорилось о
расстройстве путей сообщения, однако пассажирские поезда, как ни странно,
продолжали следовать строго по расписанию. Точно в 8 часов 15 минут вечера
экспресс прибыл к платформе Могилевского вокзала.
Знакомый поручик фельдъегерской службы Александров любезно доставил
Соколова на казенном автомобиле в Ставку, расположенную в центре города.
Через полчаса полковник вышел из мотора у дома губернского правления, откуда
гражданская администрация давно была выселена в какой-то частный особняк и
где размещалось управление генерал-квартирмейстера штаба верховного
главнокомандующего. Это самое центральное, самое главное место Ставки, по
сути дела, ее мозг - ведь в этом двухэтажном доме живут и работают начальник
штаба генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев, его правая рука -
генерал-квартирмейстер Михаил Саввич Пустовойтенко и несколько генералов и
полковников Генерального штаба, ведающих различными делопроизводствами
управления. Здесь же есть и рабочий кабинет Верховного главнокомандующего -
государя Николая Александровича, в котором царь ежедневно, когда бывает на
своей Ставке, выслушивает доклады Алексеева, фактически выполняющего всю
работу за верховного.
Живет царь рядом, в доме губернатора, отделенном от штаба лишь воротами
и двором. Через площадь с садом чернеющих по-зимнему лип помещаются
управления дежурного генерала, морское, начальника военных сообщений и
квартира директора дипломатической канцелярии.
Отметив расторопность дворцовой полиции и жандармов, Алексей поднялся
по высокой скрипучей лестнице на крыльцо. Бравый полевой жандарм
приветствовал полковника, стал во фрунт и снял с него шинель. Чугунная литая
лестница о трех маршах вела на второй этаж. Соколов поднялся и был проведен
к дежурному штаб-офицеру Генерального штаба, которым оказался его давнишний
коллега полковник Павел Александрович Базаров. Они обнялись по-приятельски.
Базаров не видал Соколова еще с довоенных времен, когда служил в Берлине
военным агентом, а Алексей отправился через Германию в свою, столь
затянувшуюся, негласную командировку. Павел Александрович отметил новые
резкие черточки, появившиеся на лице старого сослуживца, седину на висках.
Он немало удивился спортивности и подтянутости его фигуры, молодцеватости
всего облика и веселому блеску глаз после всего пережитого Алексеем
Алексеевичем в австрийских тюрьмах.
- Друг милый! - сказал Базаров после первых приветствий. - Занятия у
нас идут до семи с четвертью, когда начальство и офицеры уходят на обед, а с
обеда лишь немногие возвращаются... Впрочем, генерал-квартирмейстер, может
быть, зайдет через час, после своей обычной вечерней прогулки... Так что,
друг милый, Алексей Алексеевич, выбирай один из двух лучших отелей:
"Метрополь" или "Бристоль", где квартируют главы миссий союзных стран, и
располагайся на отдых, а завтра поутру, к десяти, являйся к Пустовойтенке...
Соколову претило видеть лицемерные лица союзников, цену "дружбы" к
России которых хорошо знал, и он отправился в "Метрополь", хотя в "Бристоле"
и размещалось штабное офицерское собрание, где ему надлежало столоваться.
Чтобы размяться после тесноты купе, он обошел центр этого типично
губернского города. От российской обыденщины его отличало лишь то, что по
случаю пребывания здесь государя тротуары и мостовые были аккуратно очищены
от снега и присыпаны песком, да на каждом шагу попадались либо господа
офицеры, либо чины дворцовой полиции, жандармерии, просто полиции или филеры
наружного наблюдения.
Дождь, начавшийся в Петрограде, продолжался и в Могилеве. К десяти
часам вечера, несколько продрогнув, Соколов вернулся в тепло дома
губернского управления. Пустовойтенко так и не пришел после затянувшегося
обеда и, возможно, кинематографа, который он, как выяснилось, очень любил.
Алексей заглянул в кабинет Базарова. Павел Александрович уютно расположился
за блестящим медным самоваром и обрадовался случаю разделить вечернюю
трапезу со старым другом. Денщик мгновенно принес еще один прибор.
Базарову очень хотелось услышать из уст самого Алексея рассказ о его
приключениях после того момента, когда он в Берлине в июле 1914-го вручил
ему паспорт "Ланга". Соколову пришлось по возможности удовлетворить
любопытство коллеги. Тем более что Павел Александрович ведал теперь вместе
со Скалоном и Стаховичем 5-е делопроизводство, а это - вооруженные силы
Германии, Австро-Венгрии и Турции, здесь же собирались сведения о ходе
военных действий на Балканском и Средиземноморском театрах.
Дежурный штаб-офицер явно не был перегружен обязанностями. Из
аппаратной заходили раза два с дешифрованными телеграммами на имя Алексеева,
которые Базаров аккуратно собирал в папку для доклада, да один раз их
прервали, принеся на подпись полковнику шифровку в Петроград.
Самовар поблескивал в лучах электрической лампы, стаканы полнились
ароматным чаем, разные закуски на столе свидетельствовали о богатом
ассортименте Могилевских гастрономических лавок.
Вспомнили кого и куда из сослуживцев по довоенному Генеральному штабу
разбросала судьба за эти годы. Естественно, посудачили о ближайшем
начальстве.
Замкнутый Базаров на глазах оттаивал, Алексей чувствовал его
возраставшую симпатию и позволил себе открыться в некоторых суждениях,
могущих быть принятыми за крамолу. Но и Павел Александрович без оглядки
ответил ему тем же. Многое накипело и у него на душе.
Словно по молчаливому уговору, оба не касались личности верховного
главнокомандующего, однако резко осуждали никчемность и гнилость
установленного самодержавного порядка. В их разговоре не было ничего
необычного - не только в интеллигентской или промышленно-купеческой среде
критиковались особенно в последний, 1916 год бездарность и старческий маразм
царской администрации и высших военных. Даже в офицерской касте, традиционно
далекой от политики, непечатно бранили двор, правительство, интендантов,
тупых стратегов и подлых союзников.
На общем мрачном фоне Соколову довольно светлым представлялся авторитет
начальника штаба, фактического верховного начальника действующей армии
генерала Алексеева. Он служил когда-то под его началом в Киевском военном
округе и знал, разумеется, что генерал от инфантерии, генерал-адъютант свиты
его величества Михаил Васильевич Алексеев родился в ноябре 1857 года в
трудовой небогатой семье, окончил Тверскую гимназию и Московское юнкерское
училище, откуда был выпущен в пехотный полк. Что он получил боевое крещение
в Турецкой кампании, а затем 11 лет служил в строю, окончил Академию
Генерального штаба, снова служил в строю и вернулся в академию профессором.
В японскую войну Алексеев показал свои способности, будучи
генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии...
Соколов помнил, как в его бытность начальником разведки штаба Киевского
военного округа командовал этим штабом Алексеев, как однажды столкнулись
мнения военного министра Сухомлинова и генерала Алексеева, когда в 40
верстах от Киева в год смерти Столыпина проходили маневры. Их хотели
показать государю. Сухомлинов предложил ограничиться наступлением, начав его
с 5-6 верст, чтобы оставить больше времени для парадов и торжеств.
Командующий округом Иванов, настроенный и горячо поддержанный Алексеевым,
заявил на это министру: "Ваше высокопревосходительство, пока я командую
войсками округа, я не допущу спектаклей вместо маневров..."
Соколов хотел узнать у Базарова, близко наблюдавшего Михаила
Васильевича, не испортила ли власть Алексеева. Ему было тем более интересно
составить для себя подробную характеристику генерал-адъютанта, правой руки
царя на войне, что он помнил недавнюю историю с перехваченным письмом,
рассказанную ему Батюшиным, из которой явно вытекало участие Алексеева в
заговоре против царя и возможность возведения его в военные диктаторы
России...
В ответ на свой деликатный вопрос он услышал настоящий панегирик
Михаилу Васильевичу.
- Когда на пасху государь неожиданно принес и вручил Алексееву погоны и
аксельбанты генерал-адъютанта, старик был страшно растроган, хотя и ворчал в
ответ на поздравление: "Не подхожу я! Не подхожу..." - рассказывал Базаров.
- Но это был единственный случай в формулярном списке генерала,
свидетельствующий, что у него появилась "рука" на самом верху, - пошутил
полковник и продолжал: - Если в помещении штаба ты встретишь седого
коренастого генерала, быстро и озабоченно проходящего мимо, но приветливо и
добро улыбающегося тебе, - знай, что это Алексеев.
Если ты в рабочей комнате увидишь генерала, который без фанаберии и
самодовольства выслушивает офицера, - знай, что это Алексеев.
Если ты встретишь генерала в Ставке, у которого удивительная память,
ясность и простота мысли, - это Михаил Васильевич. Он все время работает
неутомимо, выполняя и свою работу, и работу верховного и даже
генерал-квартирмейстера, который без него был бы полным нулем...
Он обладает природными военными способностями, быстро ест, мало спит и
почти непрерывно трудится, как пчелка, в своем незатейливом кабинете, где,
не торопясь, вникая во все детали, слушает доклады, изучает обстановку и
работает над докладом верховному...
Соколов внимательно слушал эти излияния и все хотел невинным вопросом
натолкнуть Павла Александровича на более реалистические оценки. Словно
подслушав его мысли и доказав тем самым, что существует возможность передачи
мозговой энергии на расстоянии, Базаров понизил голос и продолжал уже без
энтузиазма:
- Одного я не могу взять в толк - почему Михаил Васильевич не настроен
на победы... По секрету тебе скажу, друг милый, что однажды мне выпал
задушевный разговор с Алексеевым в присутствии Пустовойтенко... Сидел я
тогда у Михаила Саввича в кабинете запоздно, вспоминали довоенную жизнь,
потом - неизвестно отчего - революцию 1905 года. Вдруг вошел Алексеев в
накинутой на плечи шинели, показал рукой, чтоб сели, и просил продолжить
беседу. Сказал, что его кабинет выстудили, когда он гулял, а пока протопят -
хотел бы побыть у нас.
"О чем речь?" - поинтересовался наштаверх. Ответили, что поминали
старые, распрекрасные довоенные времена.
"Да, нынешние - совсем невеселые", - печально сказал Алексеев. Тут черт
меня дернул, и я бухнул генерал-адъютанту: "А будущие лучше ли?"
"Если бы бог дал знать это!.. Или предостерег от серьезных ошибок..." -
задумчиво вымолвил Михаил Васильевич. А Михаил Саввич, зная набожность
начальника, решил, видимо, подмазаться к нему.
"Верующие не должны смущаться ошибок, ведь они знают, что все будет
исправлено в любом случае божественной волей..."
"Верно вы сказали, Михаил Саввич, действительно только и живешь
надеждой на эту высшую волю. А вы, наверное, и не очень веруете?" -
обратился Алексеев ко мне.
"Какой разведчик не верит в свою судьбу?" - попытался я отделаться
шуткой.
Алексеев помолчал, словно переваривал мои слова, а затем убежденно,
проникновенным голосом сказал:
"А я верую, глубоко верую в бога, а не в какую-то слепую судьбу. Вот
вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее
чем-нибудь другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в
исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю
горечь своего падения и подняться из него рукой божьей помощи, чтобы потом
встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра..."
"Вы верите в богатейшее народное нутро?" - задал вопрос Пустовойтенко.
"Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и
поддерживает меня в моей роли и в моем положении... Я человек простой, знаю
жизнь низов гораздо больше, чем генеральских верхов, к которым меня
причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что они так
испакощены, так развращены, так обезумлены всем нашим прошлым, что я им
такой же враг, как вы, Михаил Саввич, как вы, как мы все..."
"А разве мы не одержим победы вкупе с нашими союзниками?" - бросил я.
"Нет, союзникам надо спасать только себя и разрушить Германию. Вы
думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции,
Англии?.. Нет, батюшка, вытерпеть все до конца - вот наше предназначение,
вот что нам предопределено, если человек вообще может говорить об этом... -
Алексеев помолчал, потом продолжал без наших вопросов, как свое, глубоко
наболевшее: - Армия наша - наша фотография. Да это так и должно быть. С
такой армией, в ее целом, можно только погибать. И вся задача командования -
свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит крахом,
оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломить... Вот
тогда, тогда мы узнаем ее, поймем, какого зверя держали в клетке. Все
полетит, все будет разрушено, все самое дорогое и ценное признается вздором
и тряпками".
"Если это так неотвратимо, то, может быть, лучше сейчас же принять меры
к спасению самого дорогого?" - поднял голову Пустовойтенко.
"Мы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого нам не достигнуть.
Будущее страшно, а мы должны сидеть сложа руки и только ждать, когда же все
начнет валиться... А валиться будет бурно, стихийно. Вы думаете, я не сижу
ночами и не думаю хотя бы о моменте демобилизации армии после прекращения
военных действий? Ведь это же будет такой поток дикой отваги разнуздавшегося
солдата, которого никто не остановит. Я докладывал об этом несколько раз в
общих выражениях; мне говорят, что будет время все сообразить и что ничего
страшного не произойдет: все так рады будут вернуться домой, что ни о каких
эксцессах никому и в голову не придет... А между тем к окончанию войны у нас
не будет ни железных дорог, ни пароходов, ничего - все износили и изгадили
своими собственными руками..."
Пессимистические размышления Михаила Васильевича прервал стук в дверь.
Жандарм из охраны наштаверха доложил, что кабинет готов.
"Заболтался я с вами, - вздохнул генерал-адъютант и пошел к себе со
словами: - Надо работать..."
А Пустовойтенко сгоряча выдал мне секрет начальника: "Вы думаете, он
будет сейчас работать? Нет, после таких бесед у Михаила Васильевича всегда
одно только желание: помолиться". Я подумал тогда, что Алексеев, наверное,
не раз уже вел такие горькие беседы со своим ближайшим сотрудником... А
может быть, и не только с ним одним!
Слушая этот искренний рассказ коллеги о настроениях начальника штаба
верховного главнокомандующего, Алексей вспомнил о еще большем фатализме
царя. С горьким чувством подумал он и о том, что в странные руки вручил бог
судьбу самодержавия и России. Бог - ведущий страну к революции?!
На этом разговор по душам кончился. Ординарец доложил, что вернулся
генерал-квартирмейстер и просит гостя, если он еще не устал, зайти к нему.
Алексей покинул разбитого печалью Базарова и перешел на другую сторону
коридора, где помещались кабинет и личная комната Пустовойтенко.
Простота Алексеева и всего штаба наложила отпечаток и на его ближайшего
сотрудника. В рабочей комнате Михаила Саввича, которого Соколов до того
совсем не знал, не было никакой обстановки. Лишь на столах разложено
множество карт. Когда открывалась дверь, пропуская Пустовойтенко из его
спальни в кабинет, Алексей успел заметить, что и там стояла только железная
походная кровать, три чемодана подле нее и на стене прибит небольшой
деревенский рукомойник.
Михаил Саввич оказался еще молодым, маленьким и аккуратным генералом, с
великолепно подстриженными и расчесанными бакенбардами. Серебряные погоны и
аксельбанты его блестели матовым блеском. Водянистые глаза не смотрели прямо
на гостя, а мимо него - в пространство.
Встретил Алексея Пустовойтенко сухо и неприветливо. Монотонным голосом
поприветствовал, дождался ответного приветствия и, усадив посетителя на
какой-то венский стул, оказавшийся под свисающими со стола листами
десятиверстных карт, уныло стал излагать программу на завтрашний день.
Дворцовому коменданту уже доложено, что полковник Соколов прибыл в Могилев и
теперь надо ждать, пригласят ли его на царский завтрак или обед, или царь
его примет в кабинете в губернаторском доме. Передал и желание Алексеева
увидеть своего старого сослуживца завтра, после доклада государю. Разговора,
кроме служебного общения, явно не получилось, и Алексей откланялся.
2. Лондон, ноябрь 1916 года
Кэтти Уайлс было жалко расставаться с милым Лондоном. Хотя она и была
лишена сентиментальности, но всегда тосковала по родному городу. Особенно