Иванов Алексей. Честь и долг

политических и финансовых сил. Хорошо еще, что, покуда в Питере судили да
рядили, московская организация кое-что успела провести свое. Ведь именно
они, москвичи, на квартире тяготевших к меньшевикам Кусковой и Прокоповича
еще в 15-м году отработали список будущего министерства "общественного
доверия", которое надлежало создать после перехвата власти у вконец
разложившейся династии.
Александр Иванович вновь с удовольствием повторил про себя этот список:
князь Львов - ха-ха, наш москвич и мой человек - министр-председатель;
министр иностранных дел - почтеннейший Милюков, хотя и петербуржец и не
масон, но любимец общественности; министр торговли и промышленности - он
сам, Коновалов; министр земледелия - Шингарев; военный министр - хм, хм,
пролаза Гучков; юстиции - Маклаков или Набоков; труда - Лутугин. Правда,
как-то неожиданно в расклад прошлого, 15-го года втерся теперь пресловутый
Керенский... Ну что же, ведь он теперь стал вместо Некрасова секретарем
"исполнительного комитета" петроградской ложи и имеет право в силу своего
ранга на влиятельную должность в правительстве... Наверное, как адвокату,
ему следует отдать министерство юстиции, пронеслась комбинация в мозгу
Коновалова.
Вспоминая нескольких собратьев из состава ложи, мысленно перебирая
биографии ее влиятельных деятелей, коллежский секретарь ехидно усмехнулся во
мраке своего авто. "Вот удивилась бы вся эта черносотенная шваль, которая
вопит о заговоре жидо-масонов и зря проедает наши купеческие деньги, если бы
узнала о чистейшем православном, а отнюдь не иудейском вероисповедании
членов "Верховного совета народов России". Что бы они завопили тогда?!"
Небольшой затор в движении задержал авто на несколько минут у особняка
графа Орлова-Давыдова. И снова Коновалову пришло на ум, что здесь сейчас,
может быть, идет собрание военного отделения ложи. Ведь именно в этом
скромном доме почти непрерывно шла теперь обработка офицеров из гвардейских
и других полков, расквартированных в Петрограде. Сюда приглашались и
высокопоставленные военные, прибывавшие на побывку в Питер из действующей
армии. Всех их вербовали в братство.
"Надо бы сегодня насыпать соли на хвост Гучкову, чтобы он быстрей
поворачивался со своими солдафонами, - неприязненно подумал
мануфактур-советник о толстопузом и усатом крикливом конкуренте в борьбе за
власть. - Народный бунт, который мы пытаемся задушить всеми средствами,
поди, вспыхнет раньше, чем мы успеем прочно взять вожжи в свои руки".
"И вообще пора переходить от слов к делу! А то болтают во всех салонах
о заговоре военных... Охранка исправно доносит это, очевидно, Протопопову, а
тот - царю, - и все дело может быть провалено в одну минуту..." - размышлял
Коновалов, словно "разогревая" себя к тому заседанию, на которое он сейчас
ехал. Совет ложи имел быть в конторе ее видного члена Михаила Михайловича
Федорова, действительного статского советника, штатского генерала по чину, а
в финансовом мире - председателя совета Азово-Донского банка, одного из
богатейших банков России.
"Роллс-ройс" выехал к Летнему саду, проследовал мимо английского
посольства.
"Милый, милый Бьюкенен, - подумалось Коновалову, когда в окне
промелькнул трехэтажный темно-красный дом британского посольства. - Как он
суетится сейчас, помогая нам... Но мы сами должны решить больной вопрос
России, а уж затем используем всю финансовую мощь Великобритании, ее помощь
военным снаряжением - и опрокинем германца. Кстати, переворот никоим образом
не должен быть связан с именем британского посла... Не забыть сказать
Терещенке, чтобы он через полковника Тарнгидля предупредил посла и военного
агента Британии о намеченной дате - очевидно, сговоримся, что будем решать
перед пасхой..."
В густых сумерках на Дворцовой площади открылись два крыла арки
величественного Главного штаба. В свете уходящего дня не было видно шестерки
коней, несущих колесницу бога войны - Марса. Коллежскому секретарю пришло в
голову неприятное соображение: "Неужели толстый Гучков скоро воссядет здесь
в роли военного министра?" Потом Коновалов вспомнил, что военное
министерство помещается совсем в другом месте - на Исаакиевской площади, - и
ему стало от этого чуть легче.
Когда проехали сквозь арку на Морскую, взгляд выделил новое здание
Азово-Донского банка.
"Довольно внушительно снаружи и чем-то неуловимо напоминает здание
Английского банка", - мелькнуло в уме Коновалова.
У главного подъезда стояли моторы, кареты, извозчичьи пролетки. Тротуар
перед боковым, директорским подъездом был очищен от снега еще лучше, чем
перед главным. Авто остановилось против него, у арки ворот, из которой был
вход в служебные помещения. Верный английским привычкам, хозяин не выходил
из машины, пока шофер, обежав экипаж, не распахнул перед ним дверцу...
"Жди здесь!" - коротко распорядился Коновалов и уверенно проследовал в
подъезд, дверь которого предусмотрительно распахнул бдительный швейцар.
Лакированные английские ботинки миллионера, почти не коснувшись
петроградской грязи, ступили на ковровую дорожку. Московская шуба на бобрах
и бобровая, с бархатным донцем шапка небрежно сброшены на руки гардеробщика.
Подъемная машина плавно возносит коллежского секретаря на одну из главных
финансовых вершин Петербурга - третий, директорский, этаж Азово-Донского
банка. У выхода из лифта на ковровой дорожке в коридоре патрона встречает
Гриша.
Через маленькую дверь, открытую для него Гришей, Коновалов попадает
прямо в директорский кабинет, показавшийся ему необычно маленьким, но тут
через арку он увидел четырехстворчатые широченные двери. Убранные в стену,
они превратили кабинет и обширную приемную в уютный зал.
Сам Михаил Михайлович, хозяин кабинета и крупнейший акционер банка,
примостился у самых дверей. В кажущемся беспорядке расположились братья. На
самом же деле они расселись в соответствии со своими интересами и
тяготениями.
Гучков сидел поближе к Федорову - наверное, уже давно здесь, и
обделывал какие-нибудь дела для своего Учетного банка. Керенский - на
председательском месте, ведь он, как генеральный секретарь ложи, ведет ее.
Терещенко, весьма продувной, несмотря на молодость, воротила-сахарозаводчик,
небрежно откинулся в кресле рядом с Маклаковым - петроградским поверенным
москвичей Пашки Рябушинского и его брата. С этими двумя, Терещенкой и
Маклаковым, ухо надо держать востро... "Граф Орлов-Давыдов здесь, - отмечает
Коновалов. - Он особенно нужен будет сегодня, когда я потороплю наше военное
отделение..."
Были здесь и Некрасов, Ефремов, князь Львов... "Даже старый князь
Оболенский приплелся, наивный дурачок. Что ему до власти - ему бы все играть
и играть, а во что - все равно, денег на любые игры хватит!" - думает
Коновалов.
Он сделал общий поклон и уселся недалеко от Керенского в кресло,
которое предназначено явно ему, как особо уважаемому брату. Говор затихает,
все глаза обратились на генерального секретаря.


16. Северный фронт, мыза Олай, декабрь 1916 года

В ночь ударил легкий морозец. Землю прихватило твердью, и снег
заскрипел под сапогами. От луны было довольно светло. Вяло идущие роты глухо
стучали по деревянным настилам дороги, ведущей к позиции.
Шагах в пятидесяти от Федора, едущего по обочине рядом с ротным,
двигалась и дышала своей единой массой, словно какое-то огромное чудовище,
его рота. Не было ни смеха, ни шуток, как обычно во время похода. Федор
знал, что все думают сейчас об атаке, которая предстоит утром, и у многих
нет в душе даже искры надежды, что они доживут до следующего вечера. Поручик
принимал участие в боях, где потери доходили до четырех пятых. Он думал о
том же, что и солдаты. Дыхание смерти, а не слабый курляндский мороз,
холодило ему теперь лицо.
"Может быть, и не убьют? - мелькнула вдруг среди черных предчувствий
светлая мысль в голове Федора. - Ведь полтора года я уже на позициях, а бог
миловал... Нет, могут все-таки теперь убить!.." - опять засосало под
ложечкой.
Глядя на колонну солдат, безропотно идущих к рубежу, который через
несколько часов разделит мертвых и живых, Федор подумал: какая же сила ведет
в бой их, объятых ужасом и протестом против смерти?! Трусы ли те стрелки
первого полка, что отказались идти в наступление? Ведь многим из них грозят
расстрел и каторжные работы. Может быть, они храбро высказали протест против
насилия и против своего уничтожения на поле брани, хотя знали, что их
ожидает пуля от собственных товарищей по дивизии, которым завтра прикажут
расстрелять бунтовщиков? Воистину неисповедима душа человеческая.
Послышался голос батальонного командира: "Господа офицеры!" От конца
колонны показалась группа всадников. В неверном свете луны было плохо видно,
но Федор решил, что это высокое начальство. Так оно и оказалось.
- Батальон, смирно, равнение направо! Господа офицеры! - резко, как на
царскосельском параде, прозвучала команда батальонного.
- Здорово, молодцы-сибиряки! - пробасил подъехавший начальник дивизии.
- Здра жела, ваше превосходит-ство! - дружно гаркнули стрелки.
- Спасибо за молодецкую службу! - В тоне генерала прозвучали льстивые
нотки.
- Рады стараться, ваше превосходит-ство! - в один голос ответили
вторая, третья и четвертая роты.
Кавалькада тронулась дальше, но тут начальник дивизии увидел капитана
Крылова и подъехал к нему. Офицеры вытянулись в седлах, приняв положение
"смирно". Генерал протянул руку капитану Крылову, а затем и Федору.
- Благодарю вас, господа офицеры, за то, что ваши солдаты проявили
стойкость и верность присяге! - растроганным голосом обратился генерал к
Крылову.
- Не стоит благодарности, ваше превосходительство! - чуть иронично
позволил себе ответить капитан. - Еще впереди наступление. Как-то оно
сложится!
- Все равно спасибо! - тряхнул головой генерал. - Хоть за то, что
зараза первого полка на вас не перекинулась...
Мимо стали проходить роты второго батальона.
- Здорово, молодцы! - рявкнул генерал.
- Здра жела, ваше превосходит-ство! - стройно донеслось в ответ.
- Спасибо за молодецкую службу!
- Рады стараться, ваше превосходит-ство!
Генерал со своим штабом поскакал вперед, и теперь оттуда доносилось
"здра жела" и "рады стараться".
Крылов тронул лошадь и, когда поравнялся с Федором, зло бросил ему:
- Смотри-ка, какой добрый генерал сделался! Перед нами заискивать стал,
что не поддались примеру первого полка...
- А вы не думаете, Николай Андреевич, что это только первая ласточка? -
осмелился спросить Федор.
- С вашими взглядами вам видней! - поддел его капитан. У Федора отпало
желание комментировать события. Поручик понял, что его либеральные
настроения уже были предметом обсуждения.
Часа через два группа офицеров, в которой был и Федор, немного опередив
свой батальон, спешилась на второй линии окопов олайской позиции. Было еще
темно, луна по-прежнему бросала свой зыбкий свет на широкую - с версту -
болотистую равнину, покрытую снегом. На той стороне чернел лес, в котором
сидел немец. Эту долину предстояло пересечь атакующим батальонам.
Румянцев и командир четвертого батальона взяли своих ротных и вышли в
первую линию, чтобы на месте определить границы участков, занимаемых ротами,
высмотреть ориентировочные пункты для атаки.
Стоя в окопе, поручик внимательно разглядывал белесую долину,
спускающуюся от высокого берега, где теперь расположился его полк, но так
ничего и не смог высмотреть. Очевидно, с таким же результатом проходила и
рекогносцировка батальонных командиров. Недолго посовещавшись, офицеры
разошлись. Федор нашел солдатскую землянку, в которой были стрелки его
взвода. Унтер-офицер держал специально для него место на нарах, покрытых
соломой. Федор прилег не раздеваясь и провалился в сон. Проснулся он оттого,
что его осторожно трясли за плечо.
- Ваше благородие! - заботливо, словно нянька, говорил унтер. -
Приказано начать атаку!
Сон еще словно песком присыпал глаза, но сознание уже включилось. Федор
вышел из землянки на свежий морозный воздух. Начинался рассвет. Где-то
справа грохотала артиллерия. Но здесь было еще тихо. Денщик Прохор с
кувшином в руках выскочил вслед за поручиком. Федор поплескал себе на лицо
холодную, с ледком, воду. Она его освежила.
До блиндажа, где поместился штаб батальона, было рукой подать. Поручик
спустился под железобетонную плиту, лежащую поверх накатов бревен, и
очутился в просторном помещении.
Румянцев с перекошенным от злости лицом говорил по телефону. Бросил
трубку, не говоря ни слова, и схватился за папиросы.
- Мерзавцы, кретины безмозглые! - дал он выход своему раздражению. -
Как же можно среди бела дня без артподготовки начинать атаку на открытом
месте?! Ведь от наших окопов до немецкой линии целую версту надо идти, а
немец сидит наверху, на таком же высоком берегу, и будет палить из
пулеметов! Да еще и проволоки черт знает сколько он накрутил перед своими
окопами да блиндажей настроил!.. Вот тебе и генеральские комплименты!
Наверное, в первом полку нашлись умные люди!..
Обычно сдержанный, подполковник пересыпал каждое слово своего монолога
отборной казарменной руганью, адресованной не только генералу, но и повыше.
Собравшиеся ротные и взводные с сочувствием слушали своего командира.
Снова раздался зуммер телефона. Румянцев махнул рукой Крылову: "Сними!"
Капитан послушал и доложил:
- Начальник дивизии приказал немедленно начинать наступление!
Орлов простуженно шмыгнул своим крупным носом:
- Вероятно, мы будем производить демонстрацию, а наступать станут
соседи справа! - высказал он предположение.
- Демонстрация, демонстрация... - злобно повторил подполковник и покрыл
автора этого предположения, а вместе с ним бога, душу, немцев, штабных,
генералов, союзников, интендантов и всех тыловых крыс многоэтажным адресом
из существительно-глагольно-прилагательных конструкций.
Потом он встал, опоясался ремнем с надетой на него кобурой револьвера,
перекрестился и сказал:
- Прости мне, господи, что поведу на бессмысленный убой моих стрелков,
аки скот какой!.. Как я им в рожу-то гляну, когда в атаку подниму?!
- Не в первый раз, господин полковник... - отозвался капитан Крылов. -
Мы можем смотреть им в глаза - ведь с ними идем, а не в блиндажах с
генералами остаемся!


17. Петроград, декабрь 1916 года

Холодным английским поклоном Коновалов приветствовал собравшийся штаб
буржуазной армии, готовившейся к похищению скипетра и державы у дома
Романовых, безраздельно владевших ими триста лет. Господа заговорщики
радушными, любезными, очаровательными улыбками встречали своего собрата. За
спиной Коновалова явственно вырисовывались капиталы и промышленная мощь
первопрестольной Москвы, и с ним следовало считаться. К тому же он был одним
из самых деятельных организаторов ложи, никогда не скупился, когда надо было
пожертвовать десятки тысяч на благое дело. О его щедрости ходили легенды.
Говорили даже, что он дает деньги Горькому на издание газеты "Новая жизнь",
отмеченной явным меньшевистским креном.
Коновалов сразу же сделался центром всего собрания. Его ждали. Некрасов
тут же предоставил ему слово.
- Меня беспокоят слухи, которые распространяются по Петрограду
относительно заговора гвардейских офицеров против Николая Александровича, -
по-хозяйски без предисловий высказал Коновалов продуманное в автомобиле. -
Чтобы нас не опередили царь и Протопопов, следует максимально ускорить
подготовку к делу. Главную работу надо совершить до пасхи. Александр
Иванович, - обратился он к Гучкову, - расскажите, как обстоят дела с
военными?
Обрюзгший, усатый Гучков, одетый в отличие от других господ в
английский френч цвета хаки, такого же цвета брюки, в светло-коричневых
крагах и ботинках на толстой подошве, на несколько секунд задумался,
собираясь с мыслями. Потом вздохнул, как паровоз, трогающийся с места.
- Александр Иванович прав... - выдохнул он. - Надо назначать срок
переворота. Иначе может быть поздно - либо Николай Романов что-нибудь
придумает, либо разразится народная революция, кровавый бунт, который
отнимет у нас все то, что мы можем получить в результате переворота.
- Правильно! - горячо подался в сторону Гучкова молодой Терещенко. У
него всегда на щеках - то ли от чахотки, то ли от отменного здоровья -
горели красные пятна, как у купчих на картинах Кустодиева. Теперь эти пятна
от возбуждения просто пылали. - Александр Иванович правильно говорит, что
нам пора прекратить пустые мечтания. Плебс нас опередит, да к тому же,
кажется, эти большевики успешно разжигают массу...
Гучков надул недовольно щеки. Он не любил, когда его прерывали.
Терещенко понял и отпрянул назад, в свое кресло.
- Я готов доложить братьям, как складывается обстановка в военных
кругах, - грозно пробасил Гучков. - Я и Терещенко склонили практически всю
верхушку армии споспешествовать нашему делу. Во-первых, получено согласие
генерала Алексеева. Подозреваю, что из-за встреч со мной и особенно из-за
нашей переписки государь удалил его якобы по болезни в Крым. Ха-ха, -
коротко хохотнул Гучков. - Но Василий Иосифович Гурко, исполняющий должность
начальника штаба Ставки, полностью наш человек. Он всей душой предан идее
замены Николая Александровича его братом Михаилом и установления
конституционной монархии вроде английской... Генералы в Ставке поручили
представлять их в Петербурге в момент смены власти генералу Крымову. Мы
договорились, что Александр Михайлович Крымов в начале марта будет
командирован в Петроград, чтобы стать во главе военной части нашего
братства. Далее. Генералы Рузский и Куропаткин высказались благожелательно.
Брат Терещенко встречался с Брусиловым. Этот популярный герой сказал ему:
"Если придется выбирать между царем и Россией - я пойду с Россией". Так что
Юго-Западный фронт не будет противодействовать нам...
Общие положения, изрекаемые Гучковым, Коновалов знал и, не вслушиваясь
в них, разглядывал убранство двух соединенных помещений банка. Коллежскому
секретарю было удобно наблюдать и за игрой настроений на лицах
присутствующих.
Наконец Гучков заговорил вполне конкретно.
- Есть несколько вариантов военного плана, - грозно вымолвил он, словно
подозревая сопротивление. Но никакого протеста не отразилось на лицах
братьев.
- Действовать в Царском Селе или Ставке опасно. Могут вступить в дело
неучтенные силы в виде частей или офицеров, верных императору. Поэтому Гурко
или Алексеев, если его удастся вернуть из отпуска-ссылки, должны выманить
царя из Царского Села сначала в Ставку, чтобы изолировать его от Александры
Федоровны. Затем, после краткого пребывания в Ставке, откуда Николай Романов
может все же быстро связываться с Александрой, Протопоповым или верными ему
людьми по прямому проводу, его следует снова услать оттуда и доставить на
арену действия. Таковой я предлагаю одну из железнодорожных станций на пути
следования царского поезда в Новгородской губернии. Там, в одном из бывших
аракчеевских поселений, расположена гвардейская часть, с которой связан
князь Дмитрий Вяземский, сын известного члена Государственного совета,
бывшего управляющего уделами, потерпевшего в свое время за либерализм.
Молодой Вяземский - уполномоченный Красного Креста, камер-юнкер, он стоит во
главе летучего санитарного отряда, созданного на средства Петербургского
бегового общества...
- Вы имеете в виду-с не ту ли дивизию, которая так часто отступала, что
получила название "Петербургского бегового общества"? - ехидно спросил
адвокат Керенский, тощий, сутулый, с угреватым носом и короткой прической
торчащих черных волос.
Гучков грозно посмотрел на него, но не удостоил ответом, хотя брат
Керенский и был генеральным секретарем ложи. Все тоже сочли выпад Александра
Федоровича за неуместную в серьезных делах шутку. Но что было взять с
краснобая-адвоката!
- Отряд князя входит в состав того района, которым я имею честь
руководить и, следовательно, осуществляю там полное влияние, - продолжал
Гучков. - Помимо того, следует к середине марта вызвать в Петроград те
части, командиры которых верны нам и могут положиться на своих солдат. Это
требуется для страховки переворота в столице и Царском Селе, где надлежит
арестовать императрицу, объявить царевича Алексея царем, а великого князя
Михаила Александровича регентом при малолетнем царе... С этой целью
предполагается для начала уговорить царя поочередно перевести в столицу
гвардейские кавалерийские полки на отдых и для поддержания порядка, а
запасные части, среди которых сильна большевистская агитация, вывести на
фронт или в другие города. Дело облегчается тем, что Протопопов стоит на
такой же точке зрения в отношении петроградских запасных полков и готов
подыграть нам. Кроме того, царь хотел бы ввести в Петроград столь любимый им
гвардейский экипаж, не подозревая, что антиправительственное настроение
матросов и офицеров этого экипажа созрело еще до войны. Во время моего
свидания с генералом Гурко, - докладчик нажал на слово "моего", - Василий
Иосифович обещал, что сознательно не выполнит приказа царя и направит в
Питер именно те части, которые мы ему укажем...
- А есть что указывать? - осведомился сухонький князь Львов,
воодушевленный донельзя тем, что его прочат в премьеры будущего
правительства. Он все время лез с назойливыми вопросами и многозначительно
тряс бородкой по любому поводу. - Поможет ли генерал Крымов? - добавил он
второй вопрос.
Гучков сдержал свою врожденную агрессивность из уважения к сединам
будущего министра-председателя, но суровым тоном изрек:
- Господа, очевидно, есть смысл более подробно объяснить роль генерала
Крымова в наших работах... Извольте знать, что с июля 16-го года, когда с
генералом впервые встретился брат Терещенко, Крымов буквально горит нашей
идеей. Крымов - один из немногих генералов, которые из великой любви к
родине не побоялись прямо вступить в ряды нашей небольшой группы решившихся
на государственный переворот... Он неоднократно приезжал в Петроград и
убеждал сомневающихся, что медлить дальше нельзя... Он и его военные друзья
вполне сознавали, как и мы, что если не взять на себя руководство дворцовым
переворотом, то смену власти произведут народные массы. А мы прекрасно
понимаем, какими последствиями и какой гибельной анархией это может грозить
России... Теперь, я повторяю, генерал Крымов вызван из Румынии в Петроград
на начало марта, чтобы возглавить воинские части, которые пойдут за храбрым
генералом...
Терещенко самоуверенно прервал Гучкова:
- Очевидно, в предварительном порядке, для подготовки думцев к
перевороту генерал Крымов на один-два дня приедет с фронта?.. Этот
энергичный человек один стоит целой дивизии. Хотя и известный грубиян и
матерщинник...
- Я могу продолжать? - неприязненно рявкнул на молодого конкурента в
лидеры толстяк Гучков, его щеки грозно надулись.
- Извольте, Александр Иванович! - поклонился со своего места Терещенко.
- Я приношу извинения собратьям за то, что все время вас прерываю...
Гучков поспешил захватить поле сражения.
- Я не сказал еще о том, что гвардия в Петрограде ненадежна для
правительства. Оппозиционные гвардейские офицеры собираются для обсуждения
текущего момента не только в салоне графини Шереметьевой и в интимных
кружках, о чем знает департамент полиции. Нет, господа гвардейские офицеры -
особенно те, что зачастили в дом нашего уважаемого графа Александра
Анатольевича на Сергиевской, - Гучков выразительно посмотрел в сторону графа
Орлова-Давыдова, - ведут нашу работу в запасных частях Преображенского и
Павловского полков. Они хотят взять на себя роль декабристов и вывести эти
полки на Дворцовую площадь для вооруженного давления на власть. Они
соединятся здесь с Литовским и Семеновским полками, затем арестуют
правительство в Мариинском дворце и отдадут себя в распоряжение
Государственной думы. Государь даже у гвардейского офицерства и солдат не
пользуется авторитетом "священной особы", каким пользовался раньше. Престиж
его власти никогда еще не падал так низко, как теперь, и мы обязаны этим
воспользоваться.
- Я должен поведать вам о "морском плане" переворота, - выпалил Гучков,
боясь, что его снова перебьет Терещенко. - Его тоже следует принять во
внимание. И учесть...
- Что же это за "морские планы"? - снова оживился князь Львов.
- Сейчас, господа, - забыв в возбуждении о традиционном обращении
"братья", забасил Гучков. - Я коснусь этой комбинации, которая может
оставаться резервной на тот случай, если "сухопутный" вариант провалится. В
среде морского офицерства есть определенная организация, которая может
способствовать дворцовому перевороту или сама совершить его. Поэтому мы
должны держать ее под своим контролем и не давать им воли. Собственно, есть
несколько морских кружков, нити от которых тянутся к разным кругам
общественности - начиная от великокняжеской среды до кругов думских и
земских. Так, один из планов зреет в морском Генеральном штабе, где его
пружиной, ключ от которой в нашей ложе, является капитан первого ранга,