Страница:
взрослое население в фашистское рабство. Противник в яростной злобе пытался
после своего ухода ничего те оставить для наших войск, рассчитывая этим
остановить наше наступление.
Следы фашистских зверств были на всем нашем пути к Днепру.
Не забыть то, что мы увидели, например, после освобождения Гадяча. Там,
на Замковой улице, в здании агрошколы немецко-фашистское командование
устроило застенок, в котором гитлеровские палачи ежедневно умерщвляли
десятки ни в чем не повинных наших людей. Кто попадал в этот лагерь, живым
не возвращался. На стене камеры э 20 с болью в сердцах читали мы надпись,
оставленную пленным советским солдатом Сандро Чатурия: "Опять били, бьют без
конца, сил нет больше. Я чувствую, как я умираю. Я никогда не думал, что
можно сердцем ощущать приближение смерти. Ну, вот и конец. Прощайте,
товарищи. Сандро не подвел вас и никого не выдал".
Ногтями выковыривали узники слова гнева и ненависти к врагу. "К вам,
мать и сестра, обращаюсь я, - писал Василий Степанов, колхозник из села
Касимово Рязанской области. - Пока вы живы, мстите немцам. Я погибаю". Рядом
другая запись: "Кажется, очередь доходит и до меня. Ну, да. Идут -
расстрел"{70} \112\
Десятки таких надписей на разных языках. То был зовущий к отмщению крик
сердец замученных фашистскими палачами людей.
Невиданные зверства учинили гитлеровцы в населенном пункте Чернухи. За
два года своего господства они сожгли 200 домов, угнали на каторжные работы
500 человек, расстреляли 700 мирных граждан и, надругавшись над их трупами,
сбросили в общую яму.
Все это усиливало в наших солдатах и офицерах жгучую ненависть к
фашистским захватчикам, укрепляло волю к разгрому врага. И каждый из нас
стремился сделать все для быстрейшего изгнания захватчиков с родной земли.
Очередным шагом к тому должен был стать наш выход к Днепру.
Знакомясь с результатами разбоя гестаповцев над советскими людьми, я
вспомнил одно из многих писем, попавших к нам вместе с трофеями. Вот его
содержание: "Сегодня мы изрядно выпили, - писал солдат немецко-фашистской
армии своей жене. - Солдатская жизнь опасна и горька. Одно утешение - в
вине. Выпив, развеселились, - наплевать на все. Разговор зашел о наших
предках - древних германцах. Роберт сказал, что они считали за честь пить
кровь побежденного врага. Я ответил: а разве мы не такие? И мы должны пить
кровь русских. А выпил бы? - спросил Роберт. - И выпил бы. - Ребята начали
подзадоривать. Я был пьян. Побежал в сарай, вывел пленного русского солдата,
самого молодого, какой там был, и приколол его, как барана. Я подставил к
груди стакан от фляги, наполнил его и выпил одним махом. Было тошно, но я
сдержался, чтобы убедить всех, что это даже приятно. Другие солдаты тоже
начали выводить пленных, прикалывали их и пили кровь"{71}.
То письмо тогда потрясло меня. Не меньшее впечатление произвели и
застенки Гадяча. Со стен и пола камер пыток звучал призыв: не медли,
отомсти! \113\
I
Устранение угрозы центру Воронежского фронта у Гадяча не означало,
однако, что мы уже сломили сопротивление противника на пути к цели - Днепру.
Враг продолжал поспешно накапливать здесь силы для того, чтобы вновь
попытаться остановить наши наступающие войска.
На этот раз все более опасным становилось положение 40-й армии.
Прорвавшись к г. Лохвица, мы опять оказались значительно западнее своих
соседей - 38-й армии справа и 47-й и 52-й армий слева.
При этом левофланговые дивизии 38-й армии, которые взаимодействовали с
нашим 52-м стрелковым корпусом, после форсирования Суды на участке
Перекоповка - Новая Гребля были остановлены противником на рубеже Глинск,
Ярошевка. Рубеж, достигнутый 47-й армией, был еще восточное. Ее
правофланговые соединения, действуя совместно с 47-м стрелковым корпусом,
форсировали р. Хорол и вышли на линию населенных пунктов Березовая Лука,
Рашевка, Лысовка.
На левом же фланге ее войска встретили упорное сопротивление частей
57-й и 255-й пехотных дивизий и успели лишь форсировать р. Псел.
Из всего этого видно, что войска правого крыла и центра Воронежского
фронта продолжали продвигаться на юго-запад уступом, как бы вгоняя в оборону
противника огромный клин. И опять на острие клина была 40-я армия. Ее
командованию, естественно, нужно было особенно тщательно оберегать свои
фланги и неослабно следить за обстановкой у соседей. Тем более, что нам, как
уже отмечено, приходилось испытывать возрастающее сопротивление гитлеровцев,
что всегда сопутствовало подготовке противника к нанесению контрудара.
Это было известно нам по опыту. Однако мы не знали, где будет нанесен
контрудар и какими силами. Между тем через несколько часов, утром 14
сентября, нам предстояло возобновить наступление. Следовательно, в то время
как мы начнем \114\ продвигаться вперед, затаившийся где-то враг попытается
нанести нам удар в спину.
Именно так действовали гитлеровцы все последние недели. Стремясь любой
ценой остановить дальнейшее продвижение наших войск, противник яростно
сопротивлялся и время от времени наносил довольно сильные контрудары своими
резервами. Этим он рассчитывал нарушить планы советского командования и не
дать ему в полной мере использовать стратегический успех, наметившийся после
разгрома основных группировок противника в районах Орла, Белгорода, Харькова
и в Донбассе.
Обо всем этом думал я, возвращаясь под вечер 13 сентября на командный
пункт армии из только что освобожденной Лохвицы. Там, в центре армейской
полосы, а также на левом фланге ни наземная, ни авиационная разведка не
обнаружили признаков подготовки противника к нанесению контрудара.
Оставалось предположить одно из двух: либо полученные здесь данные не
соответствуют действительности, либо на этот раз гитлеровцы готовят
контрудар по нашему правому флангу.
На командном пункте уже ждал с докладом начальник штаба генерал-майор
А. Г. Батюня. Он сообщил об обострении обстановки на правом фланге в районе
Новой Гребли.
- Командир 52-го стрелкового корпуса генерал Перхорович доносит, -
говорил начальник штаба, - что противник усилил огневое сопротивление.
Активизировалась вражеская разведка, упорно нащупывающая наш стык с правым
соседом. Взятые южнее Новой Гребли пленные оказались солдатами 7-й пехотной
дивизии.
Этой дивизии до сих пор не было среди противостоявших нам войск, и ее
появление здесь могло означать лишь одно: фашистское командование опять
пыталось создать кулак для контрудара. Такого мнения придерживались и А. Г.
Батюня, и находившийся здесь же член Военного совета армии К. В. Крайнюков.
- Пленные показали, что их дивизия прибыла вчера вот сюда, - продолжал
начальник штаба, отмечая на карте район к западу от Ярошевки и Новой Гребли.
Затем его карандаш скользнул чуть севернее, к Волошновке. - А здесь, тоже в
полосе правого соседа, отмечено скопление до полка пехоты. Об этом сообщил
командир 232-й стрелковой дивизии 38-й армии генерал-майор И. И. Улитин. Он
же сообщил, что рядом, в районе населенного пункта Нижнее, появились до 25
танков, артиллерия и пехота неустановленной численности.
Было очевидно, что названные пункты противник избрал в качестве
исходного рубежа для атаки. Не оставалось сомнений и в том, что он нанесет
свой удар в южном направлении, под основание выступа, занятого наступающими
войсками 40-й армии, с целью отбросить их на восточный берег Сулы и
восстановить оборону по западному берегу. Мы также пришли к выводу, что
\115\ удар, судя по всему, будет нанесен не позже завтрашнего утра. Это
значило, что если верны предположения относительно намерений противника, то
52-му стрелковому корпусу предстоит в одно и то же время наступать на
Пирятин и несколько правее отражать контрудар гитлеровцев.
В то время, когда мы вырабатывали свое решение, в штаб поступило
распоряжение командующего фронтом: нам из состава 47-й армии передавалась
23-я стрелковая дивизия под командованием генерала А. И. Королева. Мы должны
были принять ее в ночь на 14 сентября, с тем чтобы немедленно использовать
на правом фланге для наступления на Пирятин.
Это было как нельзя более кстати.
Наскоро поужинав, я решил тотчас же отправиться в 52-й стрелковый
корпус, где, таким образом, вновь должны были развернуться главные события.
Ко мне присоединился Константин Васильевич Крайнюков, и мы выехали, не теряя
времени.
Уже наступила полночь, когда мы добрались до командного пункта корпуса.
Генерал Ф. И. Перхорович, только что возвратившийся из 42-й гвардейской
стрелковой дивизии, доложил, что на ее участке противник продолжает
сосредоточение войск, явно готовясь нанести контрудар. Командир корпуса
также перечислил принятые в связи с этим меры и в заключение попросил
усилить 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию артиллерией. Мною тут же было
отдано распоряжение подтянуть к полосе дивизии истребительно-противотанковый
полк и армейский подвижный отряд заграждения, развернув их на участке от
Голенки до Першетравневого.
Однако этого было мало. Ведь отражать контрудар на участке 42-й
гвардейской стрелковой дивизии предстояло одновременно с возобновлением
нашего наступления во всей полосе армии или спустя несколько часов. И нужно
было не только отбить вражескую атаку, но и нанести сильный ответный удар,
способный по меньшей мере прорвать оборону гитлеровцев в междуречье Сулы и
Удая, лежавшем на нашем пути к Днепру.
Поэтому я решил привлечь к делу 2-й танковый корпус. Его командиру
генерал-лейтенанту А. Ф. Попову был передан приказ обеспечить отражение
вражеских атак и быть в готовности к нанесению контрудара во взаимодействии
с 42-й гвардейской стрелковой дивизией.
Возвратились мы на свой командный пункт под утро, так что времени для
отдыха осталось мало.
Возобновив наступление в 8 часов 14 сентября, войска армии встретили
сильное сопротивление. Это давала себя знать очередная переброска сил
противника в нашу полосу, произведенная, по-видимому, за последние сутки.
Особенно упорно оборонялись вражеские части, противодействовавшие левому
флангу армии. \116\
На правом же сопротивление вскоре начало ослабевать, и 52-й стрелковый
корпус, наступавший частью сил в юго-западном направлении, продвинулся на
несколько километров.
В тот момент я испытал большой соблазн развить этот первый успех вводом
в бой частей 42-й гвардейской стрелковой дивизии и 2-го танкового корпуса,
предназначавшихся для отражения ожидаемого контрудара противника. Ведь время
шло, а контрудара все еще не было. И думалось: возможно, мы ошиблись, и
противник намеревался лишь обороняться...
Не знаю, надолго ли хватило бы у меня терпения ждать, но, видимо, у
противника было его еще меньше.
Ровно в полдень 7-я пехотная дивизия при поддержке 40 танков нанесла
контрудар в направлении Ярошевки и Новой Гребли. Потеснив 232-ю стрелковую
дивизию 38-й армии, гитлеровцы ворвались в эти населенные пункты и двинулись
к югу. Они явно намеревались ударить по правому флангу 42-й гвардейской
стрелковой дивизии. Одновременно по ее левому флангу противник нанес удар
силами до полка пехоты с танками.
Появилась и фашистская авиация. Группы по 35-40 самолетов наносили
бомбовые удары главным образом по боевым порядкам 52-го стрелкового корпуса.
Бои сразу же приняли ожесточенный характер. Однако спустя два часа
гитлеровцы, потеряв 10 танков и до 200 солдат и офицеров, были вынуждены
прекратить атаки.
Получив донесение об этом, я отдал приказ без промедления нанести
ответный удар. В соответствии с ранее намеченным планом это сделали уже в 14
часов 30 минут 42-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Ф. А.
Боброва и часть сил 2-го танкового корпуса генерал-лейтенанта А. Ф. Попова.
А когда противник, не выдержав их удара, поспешно начал отходить, Ф. И.
Перхорович ввел в бой и 23-ю стрелковую дивизию генерала А. И. Королева,
специально предназначавшуюся для развития наступления на Пирятин.
На левом фланге армии гитлеровцы в тот день также начали с контратак.
Правда, здесь они действовали меньшими силами, чем в полосе 52-го
стрелкового корпуса, но с такой же яростью и так же безуспешно. Четыре
вражеские контратаки отразил за день 47-й стрелковый корпус, которым теперь
командовал генерал С. П. Меркулов. Измотав гитлеровцев в боях, наши войска и
здесь вынудили их к отходу.
Так была сорвана еще одна попытка врага задержать наступление наших
войск. На этот раз, как нетрудно было понять, немецко-фашистское
командование стремилось восстановить свою оборону по западному берегу Сулы.
Но, понеся немалые потери, не достигло цели.
В тот же вечер командный пункт 40-й армии по моему распоряжению был
выдвинут в дер. Западинцы, расположенную к западу от Лохвицы. Здесь он опять
находился в непосредственной \117\ близости к наступающим войскам, что
значительно улучшало условия для управления ими.
15 сентября гитлеровцы вновь попытались организовать оборону на
пирятинском направлении. Упорное сопротивление оказывали они и в последующие
дни, преимущественно на водных рубежах.
В связи с этим считаю себя обязанным рассеять существующее заблуждение
относительно характера действий противника в полосе 40-й армии 16-18
сентября. В нашей военно-исторической литературе можно встретить
утверждение, что с 16 сентября вражеское сопротивление резко ослабло на всем
левобережье Днепра. Подобные высказывания основаны главным образом на том,
что в ночь на 16 сентября командование группы армий "Юг" отдало своим
войскам приказ об отходе за Днепр.
Такой приказ, санкционированный Гитлером, действительно был отдан
вечером 15 сентября Манштейном, как он сам о том свидетельствовал
впоследствии. Однако для того, чтобы осуществить этот приказ, войскам
противника нужно было обезопасить свои пути отхода к переправам через Днепр
от угрозы со стороны наступающих советских войск. Переправ было пять - у
Киева, Канева, Черкасс, Кременчуга и Днепропетровска. К трем из них -
Киевской, Каневской и Черкасской - вели пути, проходившие частично в полосе
40-й армии, что и определило обстановку на нашем участке фронта 16, 17 и 18
сентября.
Вопреки упомянутым утверждениям, противник в эти дни упорно оборонялся,
пытаясь замедлить наше продвижение в междуречье Сулы и Удая. Когда же
наступающие войска 40-й армии, разгромив противостоявшую группировку, на
исходе 17 сентября вышли на восточный берег Удая, мы встретили
организованное сопротивление заранее выдвинутых сюда частей 75-й пехотной,
19-й танковой и 10-й моторизованной дивизий, а также боевых отрядов,
сколоченных из остатков 38-й и 255-й пехотных дивизий. Как нам стало
известно, в дальнейшем они имели задачу прикрыть расположенные к западу от
этой реки железнодорожные линии, по которым немецко-фашистские войска
отходили к переправам у Киева, Черкасс и Каяева.
Командование группы армий "Юг" ставило своей целью удержать плацдармы у
этих переправ через Днепр.
В те дни от взрыва мины трагически погиб командующий войсками соседней
нам 47-й армии генерал-лейтенант П. П. Корзун. Я знал его с сентября 1941
г., когда мы оба оказались в окружении восточное Киева. Тогда мне особенно
понравилась в нем огромная энергия, с какой стремился он к прорыву из кольца
и соединению с главными силами войск нашего фронта. Мы прорвались, но в
дальнейшем пути наши надолго разошлись. Лишь в августе 1943 г. мы
встретились вновь и опять действовали вместе на пути к Днепру. Удар двух
армий, нанесенный нами 17 августа в обход ахтырской группировки противника
\118\ с запада, имел существенное значение для войск всего фронта. При этом
взаимодействовали мы исключительно плодотворно. Тем более грустно было
узнать, что генерал Корзун погиб всего лишь в нескольких переходах от места,
где мы пробивали в 1941 г. кольцо окружения. Похоронен он в г. Гадяче. О П.
П. Корзуне с теплотой и сердечностью вспоминает бывший начальник политотдела
47-й армии, позднее заместитель начальника Главного политического управления
Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал-полковник М. X. Калашник в
своей книге "Испытание огнем".
II
Оборонявшийся в Пирятине сильный гарнизон опирался на заблаговременно
созданный здесь узел сопротивления с опорными пунктами на северных и южных
подступах к городу, имел артиллерию, самоходные орудия и танки. Серьезным
препятствием для наших наступающих частей был и Удай с его заболоченными
берегами и взорванными противником мостами.
Дело осложнялось тем, что у нас не было табельных переправочных
средств, сильно отстававших в течение всего периода наступления. К этому
вопросу я еще вернусь. Пока же отмечу, что и Псел, и Хорол, и Сулу мы
форсировали на подручных средствах. Огромную помощь при этом оказывали нашим
частям местные жители. И не только в доставке подручных средств. Охваченные
великой радостью освобождения от ужасов оккупации, женщины, дети и старики,
составлявшие в основном население очищенных от гитлеровцев городов и сел,
повсюду становились нашими проводниками. Самоотверженно, не страшась
смертельной опасности, они вели передовые отряды наступающих советских войск
тайными прибрежными тропами к наиболее удобным для переправы местам.
Так было и при форсировании Удая. Здесь частям 309-й и 237-й стрелковых
дивизий генерал-майора Д. Ф. Дремина и полковника П. М. Мароль помогали
переправиться на западный берег жители сел Харьковцы, Заречье, Деймановка,
Великая Круча и Запорожская Круча.
Одними из первых форсировали реку в районе Заречья подразделения 955-го
стрелкового полка подполковника И. Е. Давыдова. Под покровом ночи они
бесшумно переправились на противоположный берег, имея задачу отвлечь на себя
силы обороняющихся. Вскоре их обнаружил противник. Гитлеровцы открыли
бешеный огонь, а затем всю ночь контратаковали, стремясь сбросить наши
подразделения в реку. Но это им не удалось.
А тем временем на гарнизон Пирятина обрушился удар с юга. Его нанесли
два других полка 309-й стрелковой дивизии - 959-й и 957-й, успевшие утром
переправиться через Удай в районе Великой Кручи. Когда же гитлеровцы
перебросили на это \119\ направление свои танки и самоходные орудия, с
севера усилили натиск 955-й стрелковый полк и присоединившиеся к нему части
237-й стрелковой дивизии.
Противник, имевший приказ во что бы то ни стало удерживать Пирятин,
яростно оборонялся. Однако к 23 часам 18 сентября вражеский гарнизон,
потеряв только убитыми свыше 300 солдат и офицеров, а также большую часть
своей артиллерии и танков, был выбит из города.
В тот же день части 42-й гвардейской стрелковой дивизии, продолжавшие
наступать на правом фланге армейской полосы, освободили г. Прилуки.
Но если 309-я стрелковая дивизия, сыгравшая главную роль в боях за
освобождение Пирятина, стала "Пирятинской" уже на следующий день, 19
сентября, то 42-й гвардейской стрелковой дивизии столь же почетное
наименование "Прилукской" было присвоено лишь спустя несколько дней.
Причиной тому было недоразумение, в результате которого донесения об
освобождении г. Прилуки прибыли в Ставку одновременно из штабов Воронежского
и Центрального фронтов.
Случай это редкий, и его уникальность подчеркивается тем, что даже в
послевоенное время, причем в печати, плохо осведомленные авторы повторили
версию об освобождении Прилук одной из дивизий Центрального фронта. Поэтому
справедливость требует вновь подтвердить, что на самом деле эта честь
принадлежит 42-й гвардейской стрелковой дивизии 52-го стрелкового корпуса
40-й армии Воронежского фронта. Надеюсь, что всякие сомнения на этот счет
рассеет нижеследующий документ, составленный Г. К. Жуковым и командованием
фронта 21 сентября 1943 г. и хранящийся в архиве:
"Товарищу Иванову{72}
Докладываем:
По проверенным данным на месте установлено, что Прилуки были заняты в
6.00 18.9.43 г. 42 гв. сд 40 армии генерал-лейтенанта тов. Москаленко;
командует 42 гв. сд генерал-майор Бобров Федор Александрович.
В это время правое крыло армии Чибисова{73} имело задачей идти 10-15 км
севернее Прилуки и в город не заходить, а обходить.
Дивизия Центрального фронта двигалась на Прилуки, пересекая боевые
порядки войск Чибисова, когда уже в городе противника не было, а там
находились части 42 гв. сд.
Просим присвоить 42 гв. сд наименование Прилукской"{74}. \120\
Бои с ожесточенно сопротивлявшимся противником продолжались в полосе
40-й армии и 19 сентября. В тот день они завершились освобождением десятков
населенных пунктов и, в частности, узловой железнодорожной станции Гребенки.
Сопротивление, встреченное нами при освобождении этой станции, городов
Прилуки, Пирятин, а также г. Лубны, занятого в те дни 47-м стрелковым
корпусом, было по существу последней попыткой противостоявших войск
задержать наступление 40-й армии.
Сразу после этого обстановка коренным образом изменилась. К исходу 19
сентября сопротивление противника резко ослабло.
Это не было неожиданностью для нас. Начиная с
16 сентября все виды разведки подтверждали, что немецко-фашистское
командование поспешно отводило войска за Днепр. С потерей основных опорных
пунктов на левобережье и последнего оборонительного рубежа по р. Удай
противник заметно ослабил сопротивление. Обстановка на фронте вновь резко
изменилась в нашу пользу. Учитывая все это, командующий войсками
Воронежского фронта отдал новую директиву, в которой потребовал быстрее
выйти на Днепр и форсировать его.
Эту задачу должны были прежде всего выполнить 3-я гвардейская танковая
и 40-я армии. Было приказано к исходу 24 сентября первой из них совместно с
1-м гвардейским кавалерийским корпусом выйти в район Ковалин, Козинцы,
Городище, Козлов, Московцы в готовности с ходу форсировать Днепр. Быть в
готовности незамедлительно сделать то же самое предписывалось и 40-й армии,
которая к указанному выше сроку должна была достичь Днепра на участке
Кайлов, Рудяки, Кальне, Гусинцы, Яшники, Пидсинне, Андруши, Козинцы, Чаплин.
В район Козинцы, Городище, Хоцки, Натягайловка должна была к исходу 26
сентября подойти и 27-я армия - второй эшелон фронта. Левее, на участок
Жерноклевы, Воробьевка, Хрущевка, предписывалось выйти к 24 сентября 47-й
армии, захватив Лепляво и Канев силами 3-го гвардейского механизированного
корпуса, а в район иск. Хрущевка, Богодуховка, Бол. Бурмак, Погребняки,
Семеновка - 52-я армия, имевшая задачу \121\ одновременно освободить г.
Золотоношу сильными передовыми отрядами. 4-я гвардейская армия должна была
обеспечить левое крыло фронта, действуя на участке от Семеновки до р. Хорол
и далее по этой реке до устья р. Решетиловка.
Наступавшая на правом крыле фронта 38-я армия получила задачу к исходу
24 сентября занять рубеж Вел. Дымерка, Требухов, Борисполь, Воронков,
Кайлов. Следовательно, она должна была к названному сроку выйти на Днепр
лишь своим левым флангом, на стыке с 40-й армией.
В эту директиву вскоре также было внесено существенное изменение,
касавшееся сроков выхода на Днепр. Оно было вызвано тем, что враг,
отступавший под нашим натиском за Днепр, на пути своего бегства поджигал
населенные пункты, сжигал хлеб, убивал скот. И пытался угонять население для
принудительного использования на оборонительных работах за Днепром. Нужно
было сорвать его план, спасти советских людей и материальные ценности от
уничтожения.
В этих целях командующий фронтом отдал в ночь на 19 сентября следующее
боевое распоряжение:
"Командармам 3 гв. ТА, 38 А, 40 А.
Противник, отходя, стремится сжечь весь хлеб. Обстановка требует
максимальных темпов наступления. Приказываю:
1. Тов. Рыбалко двигаться со скоростью 100 км в сутки с расчетом в
район Переяславль лучшими подвижными частями и танками выйти не позднее
22.9.43 г.
2. Командующим 40 и 38 А ускорить темпы наступления, в первую очередь
подвижными войсками, которыми выйти к р. Днепр также к 22.9.43 г.
3. О принятых мерах донести"{75}.
Из всего сказанного видно, что сроки быстрейшего освобождения
Левобережной Украины все время менялись в сторону сокращения. И поскольку
теперь мы должны были выйти на Днепр раньше, то и сроки форсирования его
намного приблизились. Задача преодоления реки с ходу, продиктованная
необходимостью дезорганизовать мероприятия врага по обороне правого берега,
не только не снималась, но и приобретала особенно важное значение. Ибо
противник, которому удалось уничтожить за собой все переправы, стремился
использовать это преимущество, чтобы прочно закрепиться на Правобережье.
Для выполнения упомянутого боевого распоряжения фронта во все
соединения армии были посланы ответственные работники штаба с целью
конкретизации задач и помощи командирам дивизий и танковых корпусов. Выехал
в передовые части и я с К. В. Крайнюковым.
Менее суток спустя, 20 сентября, произошло знаменательное событие: наши
передовые подразделения начали выходить \122\ к Днепру. Одним из первых
сделал это передовой отряд 309-й стрелковой дивизии генерал-майора Д. Ф.
Дремина. После того как 10-й танковый корпус освободил Переделав, где
отличились 178-я и 183-я танковые бригады майора К. М. Пивоварова и
подполковника Г. Я. Андрющенко, названный отряд прошел через этот город и
после своего ухода ничего те оставить для наших войск, рассчитывая этим
остановить наше наступление.
Следы фашистских зверств были на всем нашем пути к Днепру.
Не забыть то, что мы увидели, например, после освобождения Гадяча. Там,
на Замковой улице, в здании агрошколы немецко-фашистское командование
устроило застенок, в котором гитлеровские палачи ежедневно умерщвляли
десятки ни в чем не повинных наших людей. Кто попадал в этот лагерь, живым
не возвращался. На стене камеры э 20 с болью в сердцах читали мы надпись,
оставленную пленным советским солдатом Сандро Чатурия: "Опять били, бьют без
конца, сил нет больше. Я чувствую, как я умираю. Я никогда не думал, что
можно сердцем ощущать приближение смерти. Ну, вот и конец. Прощайте,
товарищи. Сандро не подвел вас и никого не выдал".
Ногтями выковыривали узники слова гнева и ненависти к врагу. "К вам,
мать и сестра, обращаюсь я, - писал Василий Степанов, колхозник из села
Касимово Рязанской области. - Пока вы живы, мстите немцам. Я погибаю". Рядом
другая запись: "Кажется, очередь доходит и до меня. Ну, да. Идут -
расстрел"{70} \112\
Десятки таких надписей на разных языках. То был зовущий к отмщению крик
сердец замученных фашистскими палачами людей.
Невиданные зверства учинили гитлеровцы в населенном пункте Чернухи. За
два года своего господства они сожгли 200 домов, угнали на каторжные работы
500 человек, расстреляли 700 мирных граждан и, надругавшись над их трупами,
сбросили в общую яму.
Все это усиливало в наших солдатах и офицерах жгучую ненависть к
фашистским захватчикам, укрепляло волю к разгрому врага. И каждый из нас
стремился сделать все для быстрейшего изгнания захватчиков с родной земли.
Очередным шагом к тому должен был стать наш выход к Днепру.
Знакомясь с результатами разбоя гестаповцев над советскими людьми, я
вспомнил одно из многих писем, попавших к нам вместе с трофеями. Вот его
содержание: "Сегодня мы изрядно выпили, - писал солдат немецко-фашистской
армии своей жене. - Солдатская жизнь опасна и горька. Одно утешение - в
вине. Выпив, развеселились, - наплевать на все. Разговор зашел о наших
предках - древних германцах. Роберт сказал, что они считали за честь пить
кровь побежденного врага. Я ответил: а разве мы не такие? И мы должны пить
кровь русских. А выпил бы? - спросил Роберт. - И выпил бы. - Ребята начали
подзадоривать. Я был пьян. Побежал в сарай, вывел пленного русского солдата,
самого молодого, какой там был, и приколол его, как барана. Я подставил к
груди стакан от фляги, наполнил его и выпил одним махом. Было тошно, но я
сдержался, чтобы убедить всех, что это даже приятно. Другие солдаты тоже
начали выводить пленных, прикалывали их и пили кровь"{71}.
То письмо тогда потрясло меня. Не меньшее впечатление произвели и
застенки Гадяча. Со стен и пола камер пыток звучал призыв: не медли,
отомсти! \113\
I
Устранение угрозы центру Воронежского фронта у Гадяча не означало,
однако, что мы уже сломили сопротивление противника на пути к цели - Днепру.
Враг продолжал поспешно накапливать здесь силы для того, чтобы вновь
попытаться остановить наши наступающие войска.
На этот раз все более опасным становилось положение 40-й армии.
Прорвавшись к г. Лохвица, мы опять оказались значительно западнее своих
соседей - 38-й армии справа и 47-й и 52-й армий слева.
При этом левофланговые дивизии 38-й армии, которые взаимодействовали с
нашим 52-м стрелковым корпусом, после форсирования Суды на участке
Перекоповка - Новая Гребля были остановлены противником на рубеже Глинск,
Ярошевка. Рубеж, достигнутый 47-й армией, был еще восточное. Ее
правофланговые соединения, действуя совместно с 47-м стрелковым корпусом,
форсировали р. Хорол и вышли на линию населенных пунктов Березовая Лука,
Рашевка, Лысовка.
На левом же фланге ее войска встретили упорное сопротивление частей
57-й и 255-й пехотных дивизий и успели лишь форсировать р. Псел.
Из всего этого видно, что войска правого крыла и центра Воронежского
фронта продолжали продвигаться на юго-запад уступом, как бы вгоняя в оборону
противника огромный клин. И опять на острие клина была 40-я армия. Ее
командованию, естественно, нужно было особенно тщательно оберегать свои
фланги и неослабно следить за обстановкой у соседей. Тем более, что нам, как
уже отмечено, приходилось испытывать возрастающее сопротивление гитлеровцев,
что всегда сопутствовало подготовке противника к нанесению контрудара.
Это было известно нам по опыту. Однако мы не знали, где будет нанесен
контрудар и какими силами. Между тем через несколько часов, утром 14
сентября, нам предстояло возобновить наступление. Следовательно, в то время
как мы начнем \114\ продвигаться вперед, затаившийся где-то враг попытается
нанести нам удар в спину.
Именно так действовали гитлеровцы все последние недели. Стремясь любой
ценой остановить дальнейшее продвижение наших войск, противник яростно
сопротивлялся и время от времени наносил довольно сильные контрудары своими
резервами. Этим он рассчитывал нарушить планы советского командования и не
дать ему в полной мере использовать стратегический успех, наметившийся после
разгрома основных группировок противника в районах Орла, Белгорода, Харькова
и в Донбассе.
Обо всем этом думал я, возвращаясь под вечер 13 сентября на командный
пункт армии из только что освобожденной Лохвицы. Там, в центре армейской
полосы, а также на левом фланге ни наземная, ни авиационная разведка не
обнаружили признаков подготовки противника к нанесению контрудара.
Оставалось предположить одно из двух: либо полученные здесь данные не
соответствуют действительности, либо на этот раз гитлеровцы готовят
контрудар по нашему правому флангу.
На командном пункте уже ждал с докладом начальник штаба генерал-майор
А. Г. Батюня. Он сообщил об обострении обстановки на правом фланге в районе
Новой Гребли.
- Командир 52-го стрелкового корпуса генерал Перхорович доносит, -
говорил начальник штаба, - что противник усилил огневое сопротивление.
Активизировалась вражеская разведка, упорно нащупывающая наш стык с правым
соседом. Взятые южнее Новой Гребли пленные оказались солдатами 7-й пехотной
дивизии.
Этой дивизии до сих пор не было среди противостоявших нам войск, и ее
появление здесь могло означать лишь одно: фашистское командование опять
пыталось создать кулак для контрудара. Такого мнения придерживались и А. Г.
Батюня, и находившийся здесь же член Военного совета армии К. В. Крайнюков.
- Пленные показали, что их дивизия прибыла вчера вот сюда, - продолжал
начальник штаба, отмечая на карте район к западу от Ярошевки и Новой Гребли.
Затем его карандаш скользнул чуть севернее, к Волошновке. - А здесь, тоже в
полосе правого соседа, отмечено скопление до полка пехоты. Об этом сообщил
командир 232-й стрелковой дивизии 38-й армии генерал-майор И. И. Улитин. Он
же сообщил, что рядом, в районе населенного пункта Нижнее, появились до 25
танков, артиллерия и пехота неустановленной численности.
Было очевидно, что названные пункты противник избрал в качестве
исходного рубежа для атаки. Не оставалось сомнений и в том, что он нанесет
свой удар в южном направлении, под основание выступа, занятого наступающими
войсками 40-й армии, с целью отбросить их на восточный берег Сулы и
восстановить оборону по западному берегу. Мы также пришли к выводу, что
\115\ удар, судя по всему, будет нанесен не позже завтрашнего утра. Это
значило, что если верны предположения относительно намерений противника, то
52-му стрелковому корпусу предстоит в одно и то же время наступать на
Пирятин и несколько правее отражать контрудар гитлеровцев.
В то время, когда мы вырабатывали свое решение, в штаб поступило
распоряжение командующего фронтом: нам из состава 47-й армии передавалась
23-я стрелковая дивизия под командованием генерала А. И. Королева. Мы должны
были принять ее в ночь на 14 сентября, с тем чтобы немедленно использовать
на правом фланге для наступления на Пирятин.
Это было как нельзя более кстати.
Наскоро поужинав, я решил тотчас же отправиться в 52-й стрелковый
корпус, где, таким образом, вновь должны были развернуться главные события.
Ко мне присоединился Константин Васильевич Крайнюков, и мы выехали, не теряя
времени.
Уже наступила полночь, когда мы добрались до командного пункта корпуса.
Генерал Ф. И. Перхорович, только что возвратившийся из 42-й гвардейской
стрелковой дивизии, доложил, что на ее участке противник продолжает
сосредоточение войск, явно готовясь нанести контрудар. Командир корпуса
также перечислил принятые в связи с этим меры и в заключение попросил
усилить 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию артиллерией. Мною тут же было
отдано распоряжение подтянуть к полосе дивизии истребительно-противотанковый
полк и армейский подвижный отряд заграждения, развернув их на участке от
Голенки до Першетравневого.
Однако этого было мало. Ведь отражать контрудар на участке 42-й
гвардейской стрелковой дивизии предстояло одновременно с возобновлением
нашего наступления во всей полосе армии или спустя несколько часов. И нужно
было не только отбить вражескую атаку, но и нанести сильный ответный удар,
способный по меньшей мере прорвать оборону гитлеровцев в междуречье Сулы и
Удая, лежавшем на нашем пути к Днепру.
Поэтому я решил привлечь к делу 2-й танковый корпус. Его командиру
генерал-лейтенанту А. Ф. Попову был передан приказ обеспечить отражение
вражеских атак и быть в готовности к нанесению контрудара во взаимодействии
с 42-й гвардейской стрелковой дивизией.
Возвратились мы на свой командный пункт под утро, так что времени для
отдыха осталось мало.
Возобновив наступление в 8 часов 14 сентября, войска армии встретили
сильное сопротивление. Это давала себя знать очередная переброска сил
противника в нашу полосу, произведенная, по-видимому, за последние сутки.
Особенно упорно оборонялись вражеские части, противодействовавшие левому
флангу армии. \116\
На правом же сопротивление вскоре начало ослабевать, и 52-й стрелковый
корпус, наступавший частью сил в юго-западном направлении, продвинулся на
несколько километров.
В тот момент я испытал большой соблазн развить этот первый успех вводом
в бой частей 42-й гвардейской стрелковой дивизии и 2-го танкового корпуса,
предназначавшихся для отражения ожидаемого контрудара противника. Ведь время
шло, а контрудара все еще не было. И думалось: возможно, мы ошиблись, и
противник намеревался лишь обороняться...
Не знаю, надолго ли хватило бы у меня терпения ждать, но, видимо, у
противника было его еще меньше.
Ровно в полдень 7-я пехотная дивизия при поддержке 40 танков нанесла
контрудар в направлении Ярошевки и Новой Гребли. Потеснив 232-ю стрелковую
дивизию 38-й армии, гитлеровцы ворвались в эти населенные пункты и двинулись
к югу. Они явно намеревались ударить по правому флангу 42-й гвардейской
стрелковой дивизии. Одновременно по ее левому флангу противник нанес удар
силами до полка пехоты с танками.
Появилась и фашистская авиация. Группы по 35-40 самолетов наносили
бомбовые удары главным образом по боевым порядкам 52-го стрелкового корпуса.
Бои сразу же приняли ожесточенный характер. Однако спустя два часа
гитлеровцы, потеряв 10 танков и до 200 солдат и офицеров, были вынуждены
прекратить атаки.
Получив донесение об этом, я отдал приказ без промедления нанести
ответный удар. В соответствии с ранее намеченным планом это сделали уже в 14
часов 30 минут 42-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Ф. А.
Боброва и часть сил 2-го танкового корпуса генерал-лейтенанта А. Ф. Попова.
А когда противник, не выдержав их удара, поспешно начал отходить, Ф. И.
Перхорович ввел в бой и 23-ю стрелковую дивизию генерала А. И. Королева,
специально предназначавшуюся для развития наступления на Пирятин.
На левом фланге армии гитлеровцы в тот день также начали с контратак.
Правда, здесь они действовали меньшими силами, чем в полосе 52-го
стрелкового корпуса, но с такой же яростью и так же безуспешно. Четыре
вражеские контратаки отразил за день 47-й стрелковый корпус, которым теперь
командовал генерал С. П. Меркулов. Измотав гитлеровцев в боях, наши войска и
здесь вынудили их к отходу.
Так была сорвана еще одна попытка врага задержать наступление наших
войск. На этот раз, как нетрудно было понять, немецко-фашистское
командование стремилось восстановить свою оборону по западному берегу Сулы.
Но, понеся немалые потери, не достигло цели.
В тот же вечер командный пункт 40-й армии по моему распоряжению был
выдвинут в дер. Западинцы, расположенную к западу от Лохвицы. Здесь он опять
находился в непосредственной \117\ близости к наступающим войскам, что
значительно улучшало условия для управления ими.
15 сентября гитлеровцы вновь попытались организовать оборону на
пирятинском направлении. Упорное сопротивление оказывали они и в последующие
дни, преимущественно на водных рубежах.
В связи с этим считаю себя обязанным рассеять существующее заблуждение
относительно характера действий противника в полосе 40-й армии 16-18
сентября. В нашей военно-исторической литературе можно встретить
утверждение, что с 16 сентября вражеское сопротивление резко ослабло на всем
левобережье Днепра. Подобные высказывания основаны главным образом на том,
что в ночь на 16 сентября командование группы армий "Юг" отдало своим
войскам приказ об отходе за Днепр.
Такой приказ, санкционированный Гитлером, действительно был отдан
вечером 15 сентября Манштейном, как он сам о том свидетельствовал
впоследствии. Однако для того, чтобы осуществить этот приказ, войскам
противника нужно было обезопасить свои пути отхода к переправам через Днепр
от угрозы со стороны наступающих советских войск. Переправ было пять - у
Киева, Канева, Черкасс, Кременчуга и Днепропетровска. К трем из них -
Киевской, Каневской и Черкасской - вели пути, проходившие частично в полосе
40-й армии, что и определило обстановку на нашем участке фронта 16, 17 и 18
сентября.
Вопреки упомянутым утверждениям, противник в эти дни упорно оборонялся,
пытаясь замедлить наше продвижение в междуречье Сулы и Удая. Когда же
наступающие войска 40-й армии, разгромив противостоявшую группировку, на
исходе 17 сентября вышли на восточный берег Удая, мы встретили
организованное сопротивление заранее выдвинутых сюда частей 75-й пехотной,
19-й танковой и 10-й моторизованной дивизий, а также боевых отрядов,
сколоченных из остатков 38-й и 255-й пехотных дивизий. Как нам стало
известно, в дальнейшем они имели задачу прикрыть расположенные к западу от
этой реки железнодорожные линии, по которым немецко-фашистские войска
отходили к переправам у Киева, Черкасс и Каяева.
Командование группы армий "Юг" ставило своей целью удержать плацдармы у
этих переправ через Днепр.
В те дни от взрыва мины трагически погиб командующий войсками соседней
нам 47-й армии генерал-лейтенант П. П. Корзун. Я знал его с сентября 1941
г., когда мы оба оказались в окружении восточное Киева. Тогда мне особенно
понравилась в нем огромная энергия, с какой стремился он к прорыву из кольца
и соединению с главными силами войск нашего фронта. Мы прорвались, но в
дальнейшем пути наши надолго разошлись. Лишь в августе 1943 г. мы
встретились вновь и опять действовали вместе на пути к Днепру. Удар двух
армий, нанесенный нами 17 августа в обход ахтырской группировки противника
\118\ с запада, имел существенное значение для войск всего фронта. При этом
взаимодействовали мы исключительно плодотворно. Тем более грустно было
узнать, что генерал Корзун погиб всего лишь в нескольких переходах от места,
где мы пробивали в 1941 г. кольцо окружения. Похоронен он в г. Гадяче. О П.
П. Корзуне с теплотой и сердечностью вспоминает бывший начальник политотдела
47-й армии, позднее заместитель начальника Главного политического управления
Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал-полковник М. X. Калашник в
своей книге "Испытание огнем".
II
Оборонявшийся в Пирятине сильный гарнизон опирался на заблаговременно
созданный здесь узел сопротивления с опорными пунктами на северных и южных
подступах к городу, имел артиллерию, самоходные орудия и танки. Серьезным
препятствием для наших наступающих частей был и Удай с его заболоченными
берегами и взорванными противником мостами.
Дело осложнялось тем, что у нас не было табельных переправочных
средств, сильно отстававших в течение всего периода наступления. К этому
вопросу я еще вернусь. Пока же отмечу, что и Псел, и Хорол, и Сулу мы
форсировали на подручных средствах. Огромную помощь при этом оказывали нашим
частям местные жители. И не только в доставке подручных средств. Охваченные
великой радостью освобождения от ужасов оккупации, женщины, дети и старики,
составлявшие в основном население очищенных от гитлеровцев городов и сел,
повсюду становились нашими проводниками. Самоотверженно, не страшась
смертельной опасности, они вели передовые отряды наступающих советских войск
тайными прибрежными тропами к наиболее удобным для переправы местам.
Так было и при форсировании Удая. Здесь частям 309-й и 237-й стрелковых
дивизий генерал-майора Д. Ф. Дремина и полковника П. М. Мароль помогали
переправиться на западный берег жители сел Харьковцы, Заречье, Деймановка,
Великая Круча и Запорожская Круча.
Одними из первых форсировали реку в районе Заречья подразделения 955-го
стрелкового полка подполковника И. Е. Давыдова. Под покровом ночи они
бесшумно переправились на противоположный берег, имея задачу отвлечь на себя
силы обороняющихся. Вскоре их обнаружил противник. Гитлеровцы открыли
бешеный огонь, а затем всю ночь контратаковали, стремясь сбросить наши
подразделения в реку. Но это им не удалось.
А тем временем на гарнизон Пирятина обрушился удар с юга. Его нанесли
два других полка 309-й стрелковой дивизии - 959-й и 957-й, успевшие утром
переправиться через Удай в районе Великой Кручи. Когда же гитлеровцы
перебросили на это \119\ направление свои танки и самоходные орудия, с
севера усилили натиск 955-й стрелковый полк и присоединившиеся к нему части
237-й стрелковой дивизии.
Противник, имевший приказ во что бы то ни стало удерживать Пирятин,
яростно оборонялся. Однако к 23 часам 18 сентября вражеский гарнизон,
потеряв только убитыми свыше 300 солдат и офицеров, а также большую часть
своей артиллерии и танков, был выбит из города.
В тот же день части 42-й гвардейской стрелковой дивизии, продолжавшие
наступать на правом фланге армейской полосы, освободили г. Прилуки.
Но если 309-я стрелковая дивизия, сыгравшая главную роль в боях за
освобождение Пирятина, стала "Пирятинской" уже на следующий день, 19
сентября, то 42-й гвардейской стрелковой дивизии столь же почетное
наименование "Прилукской" было присвоено лишь спустя несколько дней.
Причиной тому было недоразумение, в результате которого донесения об
освобождении г. Прилуки прибыли в Ставку одновременно из штабов Воронежского
и Центрального фронтов.
Случай это редкий, и его уникальность подчеркивается тем, что даже в
послевоенное время, причем в печати, плохо осведомленные авторы повторили
версию об освобождении Прилук одной из дивизий Центрального фронта. Поэтому
справедливость требует вновь подтвердить, что на самом деле эта честь
принадлежит 42-й гвардейской стрелковой дивизии 52-го стрелкового корпуса
40-й армии Воронежского фронта. Надеюсь, что всякие сомнения на этот счет
рассеет нижеследующий документ, составленный Г. К. Жуковым и командованием
фронта 21 сентября 1943 г. и хранящийся в архиве:
"Товарищу Иванову{72}
Докладываем:
По проверенным данным на месте установлено, что Прилуки были заняты в
6.00 18.9.43 г. 42 гв. сд 40 армии генерал-лейтенанта тов. Москаленко;
командует 42 гв. сд генерал-майор Бобров Федор Александрович.
В это время правое крыло армии Чибисова{73} имело задачей идти 10-15 км
севернее Прилуки и в город не заходить, а обходить.
Дивизия Центрального фронта двигалась на Прилуки, пересекая боевые
порядки войск Чибисова, когда уже в городе противника не было, а там
находились части 42 гв. сд.
Просим присвоить 42 гв. сд наименование Прилукской"{74}. \120\
Бои с ожесточенно сопротивлявшимся противником продолжались в полосе
40-й армии и 19 сентября. В тот день они завершились освобождением десятков
населенных пунктов и, в частности, узловой железнодорожной станции Гребенки.
Сопротивление, встреченное нами при освобождении этой станции, городов
Прилуки, Пирятин, а также г. Лубны, занятого в те дни 47-м стрелковым
корпусом, было по существу последней попыткой противостоявших войск
задержать наступление 40-й армии.
Сразу после этого обстановка коренным образом изменилась. К исходу 19
сентября сопротивление противника резко ослабло.
Это не было неожиданностью для нас. Начиная с
16 сентября все виды разведки подтверждали, что немецко-фашистское
командование поспешно отводило войска за Днепр. С потерей основных опорных
пунктов на левобережье и последнего оборонительного рубежа по р. Удай
противник заметно ослабил сопротивление. Обстановка на фронте вновь резко
изменилась в нашу пользу. Учитывая все это, командующий войсками
Воронежского фронта отдал новую директиву, в которой потребовал быстрее
выйти на Днепр и форсировать его.
Эту задачу должны были прежде всего выполнить 3-я гвардейская танковая
и 40-я армии. Было приказано к исходу 24 сентября первой из них совместно с
1-м гвардейским кавалерийским корпусом выйти в район Ковалин, Козинцы,
Городище, Козлов, Московцы в готовности с ходу форсировать Днепр. Быть в
готовности незамедлительно сделать то же самое предписывалось и 40-й армии,
которая к указанному выше сроку должна была достичь Днепра на участке
Кайлов, Рудяки, Кальне, Гусинцы, Яшники, Пидсинне, Андруши, Козинцы, Чаплин.
В район Козинцы, Городище, Хоцки, Натягайловка должна была к исходу 26
сентября подойти и 27-я армия - второй эшелон фронта. Левее, на участок
Жерноклевы, Воробьевка, Хрущевка, предписывалось выйти к 24 сентября 47-й
армии, захватив Лепляво и Канев силами 3-го гвардейского механизированного
корпуса, а в район иск. Хрущевка, Богодуховка, Бол. Бурмак, Погребняки,
Семеновка - 52-я армия, имевшая задачу \121\ одновременно освободить г.
Золотоношу сильными передовыми отрядами. 4-я гвардейская армия должна была
обеспечить левое крыло фронта, действуя на участке от Семеновки до р. Хорол
и далее по этой реке до устья р. Решетиловка.
Наступавшая на правом крыле фронта 38-я армия получила задачу к исходу
24 сентября занять рубеж Вел. Дымерка, Требухов, Борисполь, Воронков,
Кайлов. Следовательно, она должна была к названному сроку выйти на Днепр
лишь своим левым флангом, на стыке с 40-й армией.
В эту директиву вскоре также было внесено существенное изменение,
касавшееся сроков выхода на Днепр. Оно было вызвано тем, что враг,
отступавший под нашим натиском за Днепр, на пути своего бегства поджигал
населенные пункты, сжигал хлеб, убивал скот. И пытался угонять население для
принудительного использования на оборонительных работах за Днепром. Нужно
было сорвать его план, спасти советских людей и материальные ценности от
уничтожения.
В этих целях командующий фронтом отдал в ночь на 19 сентября следующее
боевое распоряжение:
"Командармам 3 гв. ТА, 38 А, 40 А.
Противник, отходя, стремится сжечь весь хлеб. Обстановка требует
максимальных темпов наступления. Приказываю:
1. Тов. Рыбалко двигаться со скоростью 100 км в сутки с расчетом в
район Переяславль лучшими подвижными частями и танками выйти не позднее
22.9.43 г.
2. Командующим 40 и 38 А ускорить темпы наступления, в первую очередь
подвижными войсками, которыми выйти к р. Днепр также к 22.9.43 г.
3. О принятых мерах донести"{75}.
Из всего сказанного видно, что сроки быстрейшего освобождения
Левобережной Украины все время менялись в сторону сокращения. И поскольку
теперь мы должны были выйти на Днепр раньше, то и сроки форсирования его
намного приблизились. Задача преодоления реки с ходу, продиктованная
необходимостью дезорганизовать мероприятия врага по обороне правого берега,
не только не снималась, но и приобретала особенно важное значение. Ибо
противник, которому удалось уничтожить за собой все переправы, стремился
использовать это преимущество, чтобы прочно закрепиться на Правобережье.
Для выполнения упомянутого боевого распоряжения фронта во все
соединения армии были посланы ответственные работники штаба с целью
конкретизации задач и помощи командирам дивизий и танковых корпусов. Выехал
в передовые части и я с К. В. Крайнюковым.
Менее суток спустя, 20 сентября, произошло знаменательное событие: наши
передовые подразделения начали выходить \122\ к Днепру. Одним из первых
сделал это передовой отряд 309-й стрелковой дивизии генерал-майора Д. Ф.
Дремина. После того как 10-й танковый корпус освободил Переделав, где
отличились 178-я и 183-я танковые бригады майора К. М. Пивоварова и
подполковника Г. Я. Андрющенко, названный отряд прошел через этот город и