Страница:
капиталистического мира.
Откуда же появились у Красной Армии богатырские силы после неудач и
потерь начального периода войны? Ответ на этот вопрос не нов: силы
многонационального социалистического государства, советского народа,
руководимого партией Ленина, неисчерпаемы. Не следует также забывать, что
эти силы были приведены в движение после Октябрьской революции и особенно в
предвоенное десятилетие, в годы первых пятилеток, когда в сущности и
сложился тот могучий военно-экономический потенциал, который
противопоставила наша Родина мощи врага, опиравшегося на ресурсы почти всей
Европы.
Этот непреложный факт, думается мне, особенно ярко показывает
гигантскую организаторскую деятельность Коммунистической партии и Советского
правительства в предвоенный период по укреплению обороноспособности страны и
подготовке к отражению военной угрозы. Эта деятельность ленинской партии в
сочетании с ее умелым руководством страной и Красной Армией в ходе самой
войны и явилась залогом нашей Победы.
V
В заключение хочу кратко рассказать о тех памятных событиях, участником
которых мне довелось быть после Победы.
Запомнился грандиозный митинг в Праге, на который вместе с воинами
Красной Армии и чехословацкой армии собрались \612\ десятки тысяч жителей
столицы и ближайших населенных пунктов. Повсюду цветы и счастливые улыбки.
Волнующие речи К. Готвальда, Л. Свободы, командующих фронтами и других
советских и чехословацких участников митинга. А в заключение - не менее
грандиозное народное гулянье, затянувшееся до поздней ночи. Героями дня,
естественно, были советские и чехословацкие солдаты, офицеры, генералы.
Вокруг них собрались толпы празднично одетых жителей. Их обнимали, дарили
цветы, от души угощали всем, что было лучшего.
На митинге мы вновь увиделись с министром национальной обороны
Чехословакии генералом Людвиком Свободой. Я всегда был рад встречам с этим
выдающимся военным и государственным деятелем. Мы взаимно поздравили друг
друга с Победой. И, не скрою, было приятно, что он при этом отдал дань
уважения той армии, в составе которой дольше всего находились чехословацкие
соединения под его командованием, доблестно сражаясь на своем славном пути
от Киева через Карпаты в родную Чехословакию.
Воины 38-й армии внесли существенный вклад в освобождение Чехословакии,
как и в целом в боевые действия сначала 1-го, а затем 4-го Украинских
фронтов. На их счету были десятки разгромленных вражеских дивизий, тысячи
освобожденных городов и сел. Много воинов армии было награждено орденами и
медалями.
Незабываемым событием был Парад Победы 24 июня 1945 г. Для этой цели в
Москву были вызваны лучшие воины всех фронтов и всех родов войск.
Наш фронт, как и другие выделил для участия в этом параде сводный полк
в составе 1440 солдат и 25 офицеров и генералов. Полк имел три батальона
пехоты, по одному - артиллеристов, танкистов и летчиков, один - саперов и
связистов. Каждый батальон возглавлял генерал - командир дивизии.
Сводный полк 4-го Украинского фронта прибыл в Москву, имея при себе 36
боевых знамен наиболее отличившихся соединений и частей.
Немалая часть этих знамен принадлежала войскам 38-й армии. Привезены
были также захваченные нами в боях знамена разгромленного противника.
Сводным полком командовал лучший на нашем фронте командир 101-го
стрелкового корпуса 38-й армии генерал-лейтенант А. Л. Бондарев, о котором я
уже рассказывал. Его заместителем по политчасти был столь же мужественный и
храбрый генерал Л. И. Брежнев, назначенный в конце Великой Отечественной
войны начальником политуправления нашего фронта. Он и на новом посту
оставался таким же простым и обаятельным человеком. Опыт и глубокие знания
партийно-политического руководителя снискали ему большой авторитет и
уважение в войсках фронта, а затем и округа. \613\
За всю войну я всего лишь один раз был в Москве, в октябре 1942 г., да
и то менее суток. Тогда наша столица выглядела сурово и настороженно, еще
действовал режим светомаскировки, во всем чувствовался напряженный ритм
жизни огромного города, ставшего и штабом, и арсеналом борьбы с
захватчиками. Совсем иной увидел я Москву в июне 1945 г. - торжественно
праздничной, ярко освещенной по вечерам электрическими огнями. В облике
москвичей, отражавшем настрой всей нашей огромной страны, озабоченность
периода войны сменилась искрящейся радостью и гордостью одержанной Победой,
возможностью вернуться к мирному созидательному труду, уверенностью в
завтрашнем дне.
И вот наступил незабываемый день 24 июня. Праздник на Красной площади,
вылившийся в великое торжество советского оружия и демонстрацию мощи
социалистического государства, начался парадом войск. Один за другим
торжественным маршем проходили сводные полки фронтов. В их рядах были лучшие
из \614\ лучших, и об этом говорили боевые ордена и медали на их груди. Так,
в сводном полку нашего фронта было 77 Героев Советского Союза.
Среди участников Парада Победы я узнавал и прославленных воинов 38-й
армии.
Вот идет 20-летний старший лейтенант Л. П. Кармазин, который особенно
запомнился мне при взятии Оломоуца. Это было 7 мая 1945 г., когда 875-й
самоходно-артиллерийский полк ворвался на восточную окраину этого города.
Вскоре он успешно продвинулся в центр. При этом и отличилась первая батарея
полка под командованием старшего лейтенанта Л. П. Кармазина. Овладев
центральной площадью города, она уничтожила здесь несколько танков 8-й
танковой дивизии. Кармазин установил связь с жителями Оломоуца, и они с
готовностью помогли разобрать баррикады, устроенные гитлеровцами на улицах.
Это способствовало продвижению вперед не только всего полка, но и наших
стрелковых частей, быстрейшему очищению остальных районов города от врага,
предотвратило его разрушение.
За смелые и решительные действия полк был награжден орденом Александра
Невского, а Л. П. Кармазин - орденом Красного Знамени{351}.
В другом ряду я увидел старшину У. А. Рыбака, для которого война
началась 22 июня 1941 г., а закончилась в Праге. Он участвовал в боях на
Ленинградском, Воронежском, Центральном, 1-м и 4-м Украинских фронтах. Еще
на Карельском перешейке в начале войны У. А. Рыбак подбил и уничтожил
гранатами и бутылками с горючей смесью 10 вражеских танков. Потом стал
разведчиком. На его счету было 57 добытых "языков", около 200 вражеских
солдат и офицеров он уничтожил. За свои подвиги разведчик Рыбак был
награжден Золотой Звездой Героя, орденами Ленина, Красного Знамени,
Отечественной войны I степени, Славы II и III степени, медалями "За боевые
заслуги" и "За отвагу".
Таковы были участники Парада Победы. Герои из героев, храбрейшие из
храбрых, сыновья нашего социалистического Отечества.
Впереди нашего полка шел командующий фронтом генерал армии А. И.
Еременко, за ним в одной шеренге командармы: А. А. Гречко, В. Н. Жданов,
автор этих строк, П. А. Курочкин и А. И. Гастилович, затем - командование
сводного полка А. Л. Бондарев и Л. И. Брежнев. Высокоторжественным, полным
глубокого значения явился момент, когда знамена повергнутого врага были
брошены к подножию Мавзолея Ленина.
После парада должна была начаться демонстрация трудящихся, но ее
пришлось отменить из-за дождя. И все же тысячи \615\ людей заполнили не
только Красную площадь, но и все прилегающие к центру улицы Москвы. Их
восторг не поддается никакому описанию. Народное гулянье затянулось до
поздней ночи. Воинов, от солдат до маршалов, обнимали, целовали, долго не
отпускали.
Радость и счастливые слезы, возгласы "Ура!" и "Слава партии, воинам и
труженикам тыла!" - все слилось в единый порыв ликующего народа, вынесшего
все невзгоды и тяготы войны, выковавшего великую Победу.
На следующий день, т. е. 25 июня, в Кремле был устроен прием
руководителями партии и правительства участников Парада Победы. На нем
присутствовали воины от рядового до маршала, а также виднейшие деятели
науки, техники, литературы и искусства, стахановцы столичных предприятий и
ударники колхозных полей. Здесь царило то же радостное, приподнятое
настроение. Произносились тосты во славу советского народа, нашей
социалистической Родины, Коммунистической партии. На приеме я впервые увидел
И. В. Сталина. Радостной для меня была встреча и с М. И. Калининым и К. Е.
Ворошиловым, с которыми я встречался еще в двадцатые годы, а также с другими
руководителями партии и правительства.
После провозглашения тостов за великую Победу и за героическую Красную
Армию к столу, за которым они сидели, приглашались один за другим
командующие фронтами и армиями. Начали с действовавших на севере. Вскоре
дошел черед и до нас. Вслед за командующим 4-м Украинским фронтом генералом
армии А. И. Еременко и командующим 1-й гвардейской армией
генерал-полковником А. А. Гречко вышел я, затем командующие 60, 18 и 8-й
воздушной армиями генерал-полковник П. А. Курочкин, генерал-лейтенант А. И.
Гастилович и генерал-лейтенант авиации В. Н. Жданов. У каждого в руках была
рюмка с вином.
Когда я представился Верховному, он поздоровался и, оглядывая меня,
сказал:
- Так вот ты какой... А я представлял тебя похожим на Тараса Бульбу, -
выразительным жестом он как бы изобразил мощную широкоплечую фигуру с
длинными казацкими усами. И, улыбнувшись, спросил: - Почему худощавый?
Может, сам не ешь и войска свои не кормишь?
Я ответил в том же шутливом тоне:
- Таков я от природы, товарищ Сталин, а войска, которыми командую, на
питание не жалуются.
- Это хорошо, - заметил Сталин. И пригласил меня, после того как я
представлюсь членам правительства, вернуться к нему, чтобы вместе выпить по
рюмке вина.
Я так и сделал. Но пока ходил, от волнения расплескал вино, осталось
меньше половины. Когда я вновь подошел к И. В. Сталину, он это заметил, взял
со стола бутылку, \616\ наполнил мою рюмку и поднял свою. Мы чокнулись и
выпили за великую Победу советского народа над фашистской Германией.
Вернувшись на свое место и глядя на продолжавшуюся праздничную
церемонию, я думал о трудном пути, приведшем нас в этот величественный,
сияющий огнями Георгиевский зал, чтобы отметить торжество Победы над самой
темной силой капиталистического мира - германским фашизмом. Эта мысль,
видимо, владела каждым участником приема.
Все наше внимание было приковано к руководителям государства и партии,
умело мобилизовавшей весь советский народ и ресурсы страны на достижение
Победы. Центральной фигурой среди них был И. В. Сталин. И это вполне
понятно. Ведь партия и ее Центральный Комитет на период войны возложили на
своего Генерального секретаря ЦК обязанности Председателя Государственного
Комитета Обороны и Верховного Главнокомандующего. Известно, что такая
централизация власти на период Великой Отечественной войны являлась
необходимостью и сыграла важную роль в разгроме врага.
Дальновидная политика ленинской партии, ее многогранная всеобъемлющая
деятельность явились важнейшим источником Победы. Она вдохновляла на борьбу
с врагом весь советский народ и была поистине сражающейся партией. Лучших
своих \617\ сынов она послала на передний край битвы с фашизмом, в которой
отдали свою жизнь во имя Победы почти 2 млн. коммунистов - свыше половины
состава партии к лету 1941 г. Но ее ряды не поредели. За годы войны наша
партия выросла более чем в полтора раза{352}. И это явилось ярким
свидетельством единства партии и народа в борьбе за завоевание Победы, за
свободу и независимость социалистической Родины, за мир и счастье всех
народов.
Победой закончилась Великая Отечественная война, равной которой не
знала история человечества. Международное значение нашей Победы состоит в
том, что советский народ и его армия не только отстояли завоевания Великой
Октябрьской социалистической революции, но и спасли народы мира от угрозы
фашистского порабощения. Победа над фашизмом коренным образом изменила
обстановку в мире и открыла эру социалистических революций в странах Европы
и Азии, нового мощного подъема национально-освободительного движения
угнетенных народов на других континентах.
Пройдут годы, десятилетия и целые века, а наши потомки будут вечно
благодарны участникам событий тех лет за то, что они отстояли честь, свободу
и независимость нашей Родины. Никогда не изгладится из памяти настоящего и
грядущих поколений великий подвиг советского народа во имя мира и прогресса.
* * *
Шли дни, теперь уже мирные. Войска 38-й армии после окончания боевых
действий сосредоточились восточнее Праги, а штаб - в Кутна-Гора. После
отдыха и возвращения участников Парада Победы из Москвы, в начале июля 1945
г., войска армии начали марш на Родину. Мы вновь проходили по земле братских
нам Чехословакии и Польши, освобожденных нашими воинами и обильно политых их
кровью. Здесь оставались дорогие сердцу могилы многих из тех, кто не дожил
до победных залпов, прозвучавших в Москве 9 мая. Мы склоняли знамена над
этими могилами, прощаясь с павшими боевыми товарищами, чей подвиг во имя
спасения человечества от фашизма никогда не померкнет.
Трудно рассказать о всей своей жизни, да я и не берусь это сделать. Попытаюсь лишь дополнить свои воспоминания о войне некоторыми страницами минувшего, особенно теми, что относятся к детским и юношеским годам, а также к основным вехам биографии.
Родился я 11 мая 1902 г. в селе Гришине Бахмутского уезда
Екатеринославской губернии. Этот уголок Донбасса тогда, в начале века,
представлял собой бескрайнюю ковыльную степь, изрезанную полями и
прочерченную двумя небольшими речушками. По их берегам и раскинулось на
много километров большое село Гришине.
Местность здесь была очень живописная. Летом село утопало в фруктовых
садах. По берегам речек росли красивые ивы и вербы. За селом лежали большие
пруды, или, как у нас их называли, ставки. У одного из них - чудесный лесок.
Он был невелик, но в нем росли крупные лиственные и частью хвойные деревья с
роскошными кронами и пышной зеленью. Особенно хорошо было укрыться в жаркую
погоду в их прохладной тени. Сюда по вечерам и в праздничные дни стекалась
молодежь села. Девчата и парубки затевали веселые игры и танцы под гармонь,
пели чудесные песни. Отсюда как на ладони была видна вся окружающая
местность. Поближе к воде - густая трава, дальше - огороды, лен и конопля.
За ними во все стороны - ровная степь и поля, засеянные пшеницей, ячменем,
овсом, бахчи с сочными и сладкими дынями и арбузами. Много дичи, степной
птицы, перекликавшейся весенней и летней порой на разные голоса. Быть может,
о таком уголке когда-то писал А. К. Толстой:
Ты знаешь край, где все обильем дышит, Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет, В вишневых рощах тонут хутора, Среди
садов деревья гнутся долу И до земли висит их плод тяжелый. Шумя тростник
над озером трепещет, \619\ И чист, и тих, и ясен свод небес, Косарь поет,
коса звенит и блещет, Вдоль берега стоит кудрявый лес, И к облакам, клубяся
над водою, Бежит дымок - синеющей струею. Ты знаешь край, где нивы золотые
Испещрены лазурью васильков, Среди степей курган времен Батыя, Вдали стада
пасущихся коров, Обозов скрип, ковры цветущей гречи, И вы чубы - остатки
славной Сечи!..
Многое в этих вдохновенных словах поэта напоминает мне родное село. Но,
увы, не все. Наш край действительно "дышал обильем", но лишь для немногих.
Село Гришине возникло еще в екатерининские времена, когда в эти места,
тогда пустовавшие, двинулись переселенцы, по большей части беглые
крепостные, русские и украинцы, а также поляки, греки, болгары, искавшие
лучшей доли. Селились здесь также и запорожские казаки. Екатерина II
посвоему определила судьбу этого края. Крепостничества здесь не было, но все
же лучшие земли и все природные богатства попали в руки помещиков и богатых
колонистов, главным образом немецких и польских, таких, как Вестингауз,
Судерман, Винц, Классин, Роговский, Ковалевский. Были здесь и крупные
русские землевладельцы - Ларин, Перепечай и другие.
Помещики стали обладателями тысяч и десятков тысяч десятин земли. От
100 до 1000 десятин имели немецкие колонисты. На основную же массу
населения, в том числе и жителей нашего села, распространялась норма - 1,5-2
десятины "на Душу", причем эти наделы выделялись на самых неудобных,
наименее плодородных участках.
Чтобы прокормить семью, большинство крестьян было вынуждено уходить на
заработки - наниматься к помещикам и колонистам, а позднее - на железную
дорогу, шахты и другие предприятия.
Промышленный подъем здесь начался уже на моей памяти, с 1910 г.
Строились новые ответвления от Екатерининской железнодорожной магистрали,
сооружалась железная дорога Гришино-Ровно через Павлоград. В Дружковке,
Константиновке, Горловке, Макеевке, Юзовке возникали предприятия
металлургической, стекольной и других отраслей промышленности. Появились
угольные шахты в районе станции Гришине, сел Ново-Экономическое,
Ново-Троицкое и в других местах. Все они принадлежали крупным капиталистам,
акционерным обществам.
Рос пролетариат. Большинство рабочих состояло из пришлого крестьянского
населения Курской, Рязанской, Орловской, Тверской, Казанской и других
губерний. Но были среди них и многие \620\ местные крестьяне, в том числе и
из нашего села. Часть их постоянно работала на промышленных предприятиях,
другие нанимались на сезон.
В Гришине было несколько тысяч дворов, разместившихся улицами, на
которых издавна отдельно расселились жители разноплеменного, многоязычного
села. Были и "смешанные" улицы, где рядом жили люди различных
национальностей. Жили дружно, связанные общностью трудовой судьбы, помогали
друг другу в беде. Вместе переживали радости и горести. Горести шли от
власть имущих. Помещики и колонисты платили за работу гроши - по 30-35
копеек в день. Труд же был тяжелым, изнурительным. Машин тогда не знали. Все
делалось вручную. Но еще горше был произвол богатеев. Крестьяне задыхались
от безземелья, но не могли воспользоваться даже пустующими участками, так
как они принадлежали либо помещикам и колонистам, либо промышленникам.
А нередко у крестьян отбирали даже те клочки земли, которые у них были.
Жалобы не помогали, так как закон был на стороне богатых. Да и сами крупные
землевладельцы не задумываясь чинили расправу над мужиками.
Не избежала ее и наша семья. Однажды, когда мы с отцом работали в поле,
подъехал помещик Ковалевский со своей челядью. Они отрезали часть земли от
нашего небольшого участка и запретили запахивать ее. Отец запротестовал.
Тогда Ковалевский схватил плеть и начал избивать его. Помещик со своим
управляющим и объездчиками повалили отца на землю и долго истязали его
плетьми, кулаками, ногами. Мы, малые дети, плакали, кричали, умоляли не бить
отца. Но только после того, как он был весь залит кровью, изверги бросили
его в овраг и уехали. Мы с трудом подняли потерявшего сознание отца и на
бричке увезли домой.
Так расправлялись помещики с каждым, кто не только противился их
произволу, но хотя бы лишь не соглашался с ними.
После учиненной расправы отец мой долго болел. А вскоре произошло еще
одно несчастье. Ремонтируя вместе с односельчанами церковь, он упал с
большой высоты и разбился. После этого он прожил недолго. Мне было 9 лет,
когда отец умер. Я хорошо помню его: худощавый, выше среднего роста, с
небольшой темно-русой бородой и усами, в которых пряталась мягкая, добрая
улыбка, сильные, не знавшие отдыха, руки. Жизнь отца была тяжелой, полной
горьких утрат и забот. Рано потеряв первую жену, а затем и вторую, он
остался вдовцом с четырьмя детьми. Но вскоре женился в третий раз. Это была
моя мать.
Она помнится мне такой, какой была в моем детстве, - молодой
чернобровой украинкой, красивой, с пышной черной косой. Ей тоже досталась
нелегкая доля, обычная для того времени. Девочкой батрачила у помещиков. А
выйдя замуж, совсем юной взяла на себя заботы о целой куче малышей. Потом
пошли еще \621\ дети, и жилось все труднее. Немного полегче стало, когда
старшие подросли, да и младшие смогли помогать в работе.
До смерти отца мы, дети, даже не знали о том, что являемся сводными
братьями и сестрами. Родители никогда об этом не говорили, им хотелось,
чтобы мы чувствовали себя родными, были дружны. Сами работая буквально от
зари до зари, они и в нас воспитывали любовь к труду, к людям труда, друг к
другу.
Была еще одна черта в их отношении к жизни, накладывавшая сильный
отпечаток на весь уклад семьи. Нам, детям, они прививали не только уважение
к старшим, но и смирение перед существовавшими общественными порядками,
"установленными богом", покорность сильным мира сего. Конечно, это не только
шло от веры, хотя они, как и большинство крестьян в то время, были очень
религиозны, но и являлось данью въевшемуся в душу простого народа чувству
беззащитности перед власть имущими.
Но это чувство, да к религиозность семьи оказались непрочными. Они
основательно пошатнулись после расправы помещичьей своры над отцом и
окончательно рухнули с его смертью.
Со смертью отца, лишившей нас кормильца, многое резко изменилось. Семья
постепенно распалась. Старшие дети отца ушли от нас. Мать осталась с двумя
дочерьми и двумя сыновьями, из которых я был старшим. Так в свои 9 лет мне,
по крестьянским обычаям того времени, пришлось стать главой семьи, ее
кормильцем.
К тому времени я окончил два класса 4-классной сельской школы и мечтал
о дальнейшей учебе. Теперь эта мечта была под угрозой. И все же школу я не
бросил. Летом работал в своем хозяйстве, помогал сестрам и матери на разных
работах - то пастухом, то погонщиком, выполнял и другие работы, а зимой
учился. Учился я увлеченно. С отличием окончил 4-классную школу и затем 5-й
и 6-й классы в так называемом министерском училище, тоже расположенном в
нашем селе. Почти каждый год получал похвальные грамоты за успехи в учебе и
книги, много книг - собрания сочинений Пушкина, Лермонтова, Гончарова,
Тургенева, Данилевского и Л. Толстого. Так я стал обладателем небольшой, но
драгоценной для меня библиотеки.
Книги были моими друзьями с тех пор, как помню себя. Им отдавал все
свободное время. Перечитал почти всю нашу сельскую библиотеку, обменивался
книгами со сверстниками. Читал в общем-то бессистемно, все, что попадется.
Но в то же время, как я теперь понимаю, бессознательно искал в книгах ответа
на жгучие вопросы, с которыми сталкивала жизнь, невольно сравнивал
прочитанное с тем, что видел вокруг себя.
Поблизости от нашего села было много богатых поместий с красивыми
парками и роскошными помещичьими усадьбами. Их владельцы большей частью жили
в Петербурге или за границей, а сюда приезжали время от времени, чтобы
попировать, поохотиться. И тогда все ночи напролет сверкали огнями \622\
помещичьи дворцы, рекой лилось вино, по степи носились верхом и катались в
экипажах праздные люди. Во взглядах, которые они мимолетно бросали на
простой люд, были высокомерие, презрение.
А рядом шла иная жизнь, полная тяжкого труда и лишений. Ее я видел и в
нашем селе, и в богатых поместьях, где батрачили многие из нашей родни, в
том числе и мои сестры. Тех из них, кто работал там постоянно, родители
иногда навещали, взяв меня с собой. И я видел изнуренных трудом людей,
заработок которых был ничтожным.
Ездили мы и к родственникам, работавшим на шахтах и заводах, на
железной дороге. Им жилось не лучше, но там, уже будучи подростком,
школьником, я чувствовал какую-то иную атмосферу - протеста, решимости
отстаивать свои человеческие права. Приезжали и к нам родственники и
знакомые из рабочих поселков, причем бывало и так, что это были участники
революционных выступлений, укрывавшиеся от преследования полиции.
Затаив дыхание, слушал я их рассказы о борьбе рабочих против бесправия
и произвола хозяев, о революционном движении.
То было время, когда уже прогремели грозовые раскаты 1905 г. И хотя за
ними последовали жестокие репрессии властей, ничто уже не могло погасить в
народе растущее сознание необходимости революционной борьбы за лучшую долю.
Бунты тои дело вспыхивали и в Екатеринославской губернии. Случались они и у
нас в селе и на железнодорожной станции Гришине. Начинаясь, как правило, в
рабочих районах, они затем охватывали и многие села.
В накаленной атмосфере тех лет достаточно было искры, чтобы вспыхнуло
пламя.
Помню, в 1912 г., во время празднования столетия освобождения России от
нашествия Наполеона, были устроены торжества и в нашем селе. В церкви и
возле нее собралось множество крестьян со всей округи. Учителя привели туда
и нас, школьников. После богослужения хор запел "Боже, царя храни", а в это
время к церкви подъехало несколько подвод с опоздавшими крестьянами. Вновь
прибывшие то ли не успели, то ли не торопились снять шапки, и полицейские
бросились избивать их плетьми. Поднялся невообразимый шум. Крики и брань
полицейских, стоны избиваемых заглушили хор.
"И тут произошло то, чего никак не ожидали блюстители порядка. На них
ринулась огромная толпа, собравшаяся на торжество. Теперь чем попало
колотили полицейских. Разгневанная толпа была готова их растерзать, и
остановить ее удалось только под угрозой огнестрельного оружия. Торжество,
Откуда же появились у Красной Армии богатырские силы после неудач и
потерь начального периода войны? Ответ на этот вопрос не нов: силы
многонационального социалистического государства, советского народа,
руководимого партией Ленина, неисчерпаемы. Не следует также забывать, что
эти силы были приведены в движение после Октябрьской революции и особенно в
предвоенное десятилетие, в годы первых пятилеток, когда в сущности и
сложился тот могучий военно-экономический потенциал, который
противопоставила наша Родина мощи врага, опиравшегося на ресурсы почти всей
Европы.
Этот непреложный факт, думается мне, особенно ярко показывает
гигантскую организаторскую деятельность Коммунистической партии и Советского
правительства в предвоенный период по укреплению обороноспособности страны и
подготовке к отражению военной угрозы. Эта деятельность ленинской партии в
сочетании с ее умелым руководством страной и Красной Армией в ходе самой
войны и явилась залогом нашей Победы.
V
В заключение хочу кратко рассказать о тех памятных событиях, участником
которых мне довелось быть после Победы.
Запомнился грандиозный митинг в Праге, на который вместе с воинами
Красной Армии и чехословацкой армии собрались \612\ десятки тысяч жителей
столицы и ближайших населенных пунктов. Повсюду цветы и счастливые улыбки.
Волнующие речи К. Готвальда, Л. Свободы, командующих фронтами и других
советских и чехословацких участников митинга. А в заключение - не менее
грандиозное народное гулянье, затянувшееся до поздней ночи. Героями дня,
естественно, были советские и чехословацкие солдаты, офицеры, генералы.
Вокруг них собрались толпы празднично одетых жителей. Их обнимали, дарили
цветы, от души угощали всем, что было лучшего.
На митинге мы вновь увиделись с министром национальной обороны
Чехословакии генералом Людвиком Свободой. Я всегда был рад встречам с этим
выдающимся военным и государственным деятелем. Мы взаимно поздравили друг
друга с Победой. И, не скрою, было приятно, что он при этом отдал дань
уважения той армии, в составе которой дольше всего находились чехословацкие
соединения под его командованием, доблестно сражаясь на своем славном пути
от Киева через Карпаты в родную Чехословакию.
Воины 38-й армии внесли существенный вклад в освобождение Чехословакии,
как и в целом в боевые действия сначала 1-го, а затем 4-го Украинских
фронтов. На их счету были десятки разгромленных вражеских дивизий, тысячи
освобожденных городов и сел. Много воинов армии было награждено орденами и
медалями.
Незабываемым событием был Парад Победы 24 июня 1945 г. Для этой цели в
Москву были вызваны лучшие воины всех фронтов и всех родов войск.
Наш фронт, как и другие выделил для участия в этом параде сводный полк
в составе 1440 солдат и 25 офицеров и генералов. Полк имел три батальона
пехоты, по одному - артиллеристов, танкистов и летчиков, один - саперов и
связистов. Каждый батальон возглавлял генерал - командир дивизии.
Сводный полк 4-го Украинского фронта прибыл в Москву, имея при себе 36
боевых знамен наиболее отличившихся соединений и частей.
Немалая часть этих знамен принадлежала войскам 38-й армии. Привезены
были также захваченные нами в боях знамена разгромленного противника.
Сводным полком командовал лучший на нашем фронте командир 101-го
стрелкового корпуса 38-й армии генерал-лейтенант А. Л. Бондарев, о котором я
уже рассказывал. Его заместителем по политчасти был столь же мужественный и
храбрый генерал Л. И. Брежнев, назначенный в конце Великой Отечественной
войны начальником политуправления нашего фронта. Он и на новом посту
оставался таким же простым и обаятельным человеком. Опыт и глубокие знания
партийно-политического руководителя снискали ему большой авторитет и
уважение в войсках фронта, а затем и округа. \613\
За всю войну я всего лишь один раз был в Москве, в октябре 1942 г., да
и то менее суток. Тогда наша столица выглядела сурово и настороженно, еще
действовал режим светомаскировки, во всем чувствовался напряженный ритм
жизни огромного города, ставшего и штабом, и арсеналом борьбы с
захватчиками. Совсем иной увидел я Москву в июне 1945 г. - торжественно
праздничной, ярко освещенной по вечерам электрическими огнями. В облике
москвичей, отражавшем настрой всей нашей огромной страны, озабоченность
периода войны сменилась искрящейся радостью и гордостью одержанной Победой,
возможностью вернуться к мирному созидательному труду, уверенностью в
завтрашнем дне.
И вот наступил незабываемый день 24 июня. Праздник на Красной площади,
вылившийся в великое торжество советского оружия и демонстрацию мощи
социалистического государства, начался парадом войск. Один за другим
торжественным маршем проходили сводные полки фронтов. В их рядах были лучшие
из \614\ лучших, и об этом говорили боевые ордена и медали на их груди. Так,
в сводном полку нашего фронта было 77 Героев Советского Союза.
Среди участников Парада Победы я узнавал и прославленных воинов 38-й
армии.
Вот идет 20-летний старший лейтенант Л. П. Кармазин, который особенно
запомнился мне при взятии Оломоуца. Это было 7 мая 1945 г., когда 875-й
самоходно-артиллерийский полк ворвался на восточную окраину этого города.
Вскоре он успешно продвинулся в центр. При этом и отличилась первая батарея
полка под командованием старшего лейтенанта Л. П. Кармазина. Овладев
центральной площадью города, она уничтожила здесь несколько танков 8-й
танковой дивизии. Кармазин установил связь с жителями Оломоуца, и они с
готовностью помогли разобрать баррикады, устроенные гитлеровцами на улицах.
Это способствовало продвижению вперед не только всего полка, но и наших
стрелковых частей, быстрейшему очищению остальных районов города от врага,
предотвратило его разрушение.
За смелые и решительные действия полк был награжден орденом Александра
Невского, а Л. П. Кармазин - орденом Красного Знамени{351}.
В другом ряду я увидел старшину У. А. Рыбака, для которого война
началась 22 июня 1941 г., а закончилась в Праге. Он участвовал в боях на
Ленинградском, Воронежском, Центральном, 1-м и 4-м Украинских фронтах. Еще
на Карельском перешейке в начале войны У. А. Рыбак подбил и уничтожил
гранатами и бутылками с горючей смесью 10 вражеских танков. Потом стал
разведчиком. На его счету было 57 добытых "языков", около 200 вражеских
солдат и офицеров он уничтожил. За свои подвиги разведчик Рыбак был
награжден Золотой Звездой Героя, орденами Ленина, Красного Знамени,
Отечественной войны I степени, Славы II и III степени, медалями "За боевые
заслуги" и "За отвагу".
Таковы были участники Парада Победы. Герои из героев, храбрейшие из
храбрых, сыновья нашего социалистического Отечества.
Впереди нашего полка шел командующий фронтом генерал армии А. И.
Еременко, за ним в одной шеренге командармы: А. А. Гречко, В. Н. Жданов,
автор этих строк, П. А. Курочкин и А. И. Гастилович, затем - командование
сводного полка А. Л. Бондарев и Л. И. Брежнев. Высокоторжественным, полным
глубокого значения явился момент, когда знамена повергнутого врага были
брошены к подножию Мавзолея Ленина.
После парада должна была начаться демонстрация трудящихся, но ее
пришлось отменить из-за дождя. И все же тысячи \615\ людей заполнили не
только Красную площадь, но и все прилегающие к центру улицы Москвы. Их
восторг не поддается никакому описанию. Народное гулянье затянулось до
поздней ночи. Воинов, от солдат до маршалов, обнимали, целовали, долго не
отпускали.
Радость и счастливые слезы, возгласы "Ура!" и "Слава партии, воинам и
труженикам тыла!" - все слилось в единый порыв ликующего народа, вынесшего
все невзгоды и тяготы войны, выковавшего великую Победу.
На следующий день, т. е. 25 июня, в Кремле был устроен прием
руководителями партии и правительства участников Парада Победы. На нем
присутствовали воины от рядового до маршала, а также виднейшие деятели
науки, техники, литературы и искусства, стахановцы столичных предприятий и
ударники колхозных полей. Здесь царило то же радостное, приподнятое
настроение. Произносились тосты во славу советского народа, нашей
социалистической Родины, Коммунистической партии. На приеме я впервые увидел
И. В. Сталина. Радостной для меня была встреча и с М. И. Калининым и К. Е.
Ворошиловым, с которыми я встречался еще в двадцатые годы, а также с другими
руководителями партии и правительства.
После провозглашения тостов за великую Победу и за героическую Красную
Армию к столу, за которым они сидели, приглашались один за другим
командующие фронтами и армиями. Начали с действовавших на севере. Вскоре
дошел черед и до нас. Вслед за командующим 4-м Украинским фронтом генералом
армии А. И. Еременко и командующим 1-й гвардейской армией
генерал-полковником А. А. Гречко вышел я, затем командующие 60, 18 и 8-й
воздушной армиями генерал-полковник П. А. Курочкин, генерал-лейтенант А. И.
Гастилович и генерал-лейтенант авиации В. Н. Жданов. У каждого в руках была
рюмка с вином.
Когда я представился Верховному, он поздоровался и, оглядывая меня,
сказал:
- Так вот ты какой... А я представлял тебя похожим на Тараса Бульбу, -
выразительным жестом он как бы изобразил мощную широкоплечую фигуру с
длинными казацкими усами. И, улыбнувшись, спросил: - Почему худощавый?
Может, сам не ешь и войска свои не кормишь?
Я ответил в том же шутливом тоне:
- Таков я от природы, товарищ Сталин, а войска, которыми командую, на
питание не жалуются.
- Это хорошо, - заметил Сталин. И пригласил меня, после того как я
представлюсь членам правительства, вернуться к нему, чтобы вместе выпить по
рюмке вина.
Я так и сделал. Но пока ходил, от волнения расплескал вино, осталось
меньше половины. Когда я вновь подошел к И. В. Сталину, он это заметил, взял
со стола бутылку, \616\ наполнил мою рюмку и поднял свою. Мы чокнулись и
выпили за великую Победу советского народа над фашистской Германией.
Вернувшись на свое место и глядя на продолжавшуюся праздничную
церемонию, я думал о трудном пути, приведшем нас в этот величественный,
сияющий огнями Георгиевский зал, чтобы отметить торжество Победы над самой
темной силой капиталистического мира - германским фашизмом. Эта мысль,
видимо, владела каждым участником приема.
Все наше внимание было приковано к руководителям государства и партии,
умело мобилизовавшей весь советский народ и ресурсы страны на достижение
Победы. Центральной фигурой среди них был И. В. Сталин. И это вполне
понятно. Ведь партия и ее Центральный Комитет на период войны возложили на
своего Генерального секретаря ЦК обязанности Председателя Государственного
Комитета Обороны и Верховного Главнокомандующего. Известно, что такая
централизация власти на период Великой Отечественной войны являлась
необходимостью и сыграла важную роль в разгроме врага.
Дальновидная политика ленинской партии, ее многогранная всеобъемлющая
деятельность явились важнейшим источником Победы. Она вдохновляла на борьбу
с врагом весь советский народ и была поистине сражающейся партией. Лучших
своих \617\ сынов она послала на передний край битвы с фашизмом, в которой
отдали свою жизнь во имя Победы почти 2 млн. коммунистов - свыше половины
состава партии к лету 1941 г. Но ее ряды не поредели. За годы войны наша
партия выросла более чем в полтора раза{352}. И это явилось ярким
свидетельством единства партии и народа в борьбе за завоевание Победы, за
свободу и независимость социалистической Родины, за мир и счастье всех
народов.
Победой закончилась Великая Отечественная война, равной которой не
знала история человечества. Международное значение нашей Победы состоит в
том, что советский народ и его армия не только отстояли завоевания Великой
Октябрьской социалистической революции, но и спасли народы мира от угрозы
фашистского порабощения. Победа над фашизмом коренным образом изменила
обстановку в мире и открыла эру социалистических революций в странах Европы
и Азии, нового мощного подъема национально-освободительного движения
угнетенных народов на других континентах.
Пройдут годы, десятилетия и целые века, а наши потомки будут вечно
благодарны участникам событий тех лет за то, что они отстояли честь, свободу
и независимость нашей Родины. Никогда не изгладится из памяти настоящего и
грядущих поколений великий подвиг советского народа во имя мира и прогресса.
* * *
Шли дни, теперь уже мирные. Войска 38-й армии после окончания боевых
действий сосредоточились восточнее Праги, а штаб - в Кутна-Гора. После
отдыха и возвращения участников Парада Победы из Москвы, в начале июля 1945
г., войска армии начали марш на Родину. Мы вновь проходили по земле братских
нам Чехословакии и Польши, освобожденных нашими воинами и обильно политых их
кровью. Здесь оставались дорогие сердцу могилы многих из тех, кто не дожил
до победных залпов, прозвучавших в Москве 9 мая. Мы склоняли знамена над
этими могилами, прощаясь с павшими боевыми товарищами, чей подвиг во имя
спасения человечества от фашизма никогда не померкнет.
Трудно рассказать о всей своей жизни, да я и не берусь это сделать. Попытаюсь лишь дополнить свои воспоминания о войне некоторыми страницами минувшего, особенно теми, что относятся к детским и юношеским годам, а также к основным вехам биографии.
Родился я 11 мая 1902 г. в селе Гришине Бахмутского уезда
Екатеринославской губернии. Этот уголок Донбасса тогда, в начале века,
представлял собой бескрайнюю ковыльную степь, изрезанную полями и
прочерченную двумя небольшими речушками. По их берегам и раскинулось на
много километров большое село Гришине.
Местность здесь была очень живописная. Летом село утопало в фруктовых
садах. По берегам речек росли красивые ивы и вербы. За селом лежали большие
пруды, или, как у нас их называли, ставки. У одного из них - чудесный лесок.
Он был невелик, но в нем росли крупные лиственные и частью хвойные деревья с
роскошными кронами и пышной зеленью. Особенно хорошо было укрыться в жаркую
погоду в их прохладной тени. Сюда по вечерам и в праздничные дни стекалась
молодежь села. Девчата и парубки затевали веселые игры и танцы под гармонь,
пели чудесные песни. Отсюда как на ладони была видна вся окружающая
местность. Поближе к воде - густая трава, дальше - огороды, лен и конопля.
За ними во все стороны - ровная степь и поля, засеянные пшеницей, ячменем,
овсом, бахчи с сочными и сладкими дынями и арбузами. Много дичи, степной
птицы, перекликавшейся весенней и летней порой на разные голоса. Быть может,
о таком уголке когда-то писал А. К. Толстой:
Ты знаешь край, где все обильем дышит, Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет, В вишневых рощах тонут хутора, Среди
садов деревья гнутся долу И до земли висит их плод тяжелый. Шумя тростник
над озером трепещет, \619\ И чист, и тих, и ясен свод небес, Косарь поет,
коса звенит и блещет, Вдоль берега стоит кудрявый лес, И к облакам, клубяся
над водою, Бежит дымок - синеющей струею. Ты знаешь край, где нивы золотые
Испещрены лазурью васильков, Среди степей курган времен Батыя, Вдали стада
пасущихся коров, Обозов скрип, ковры цветущей гречи, И вы чубы - остатки
славной Сечи!..
Многое в этих вдохновенных словах поэта напоминает мне родное село. Но,
увы, не все. Наш край действительно "дышал обильем", но лишь для немногих.
Село Гришине возникло еще в екатерининские времена, когда в эти места,
тогда пустовавшие, двинулись переселенцы, по большей части беглые
крепостные, русские и украинцы, а также поляки, греки, болгары, искавшие
лучшей доли. Селились здесь также и запорожские казаки. Екатерина II
посвоему определила судьбу этого края. Крепостничества здесь не было, но все
же лучшие земли и все природные богатства попали в руки помещиков и богатых
колонистов, главным образом немецких и польских, таких, как Вестингауз,
Судерман, Винц, Классин, Роговский, Ковалевский. Были здесь и крупные
русские землевладельцы - Ларин, Перепечай и другие.
Помещики стали обладателями тысяч и десятков тысяч десятин земли. От
100 до 1000 десятин имели немецкие колонисты. На основную же массу
населения, в том числе и жителей нашего села, распространялась норма - 1,5-2
десятины "на Душу", причем эти наделы выделялись на самых неудобных,
наименее плодородных участках.
Чтобы прокормить семью, большинство крестьян было вынуждено уходить на
заработки - наниматься к помещикам и колонистам, а позднее - на железную
дорогу, шахты и другие предприятия.
Промышленный подъем здесь начался уже на моей памяти, с 1910 г.
Строились новые ответвления от Екатерининской железнодорожной магистрали,
сооружалась железная дорога Гришино-Ровно через Павлоград. В Дружковке,
Константиновке, Горловке, Макеевке, Юзовке возникали предприятия
металлургической, стекольной и других отраслей промышленности. Появились
угольные шахты в районе станции Гришине, сел Ново-Экономическое,
Ново-Троицкое и в других местах. Все они принадлежали крупным капиталистам,
акционерным обществам.
Рос пролетариат. Большинство рабочих состояло из пришлого крестьянского
населения Курской, Рязанской, Орловской, Тверской, Казанской и других
губерний. Но были среди них и многие \620\ местные крестьяне, в том числе и
из нашего села. Часть их постоянно работала на промышленных предприятиях,
другие нанимались на сезон.
В Гришине было несколько тысяч дворов, разместившихся улицами, на
которых издавна отдельно расселились жители разноплеменного, многоязычного
села. Были и "смешанные" улицы, где рядом жили люди различных
национальностей. Жили дружно, связанные общностью трудовой судьбы, помогали
друг другу в беде. Вместе переживали радости и горести. Горести шли от
власть имущих. Помещики и колонисты платили за работу гроши - по 30-35
копеек в день. Труд же был тяжелым, изнурительным. Машин тогда не знали. Все
делалось вручную. Но еще горше был произвол богатеев. Крестьяне задыхались
от безземелья, но не могли воспользоваться даже пустующими участками, так
как они принадлежали либо помещикам и колонистам, либо промышленникам.
А нередко у крестьян отбирали даже те клочки земли, которые у них были.
Жалобы не помогали, так как закон был на стороне богатых. Да и сами крупные
землевладельцы не задумываясь чинили расправу над мужиками.
Не избежала ее и наша семья. Однажды, когда мы с отцом работали в поле,
подъехал помещик Ковалевский со своей челядью. Они отрезали часть земли от
нашего небольшого участка и запретили запахивать ее. Отец запротестовал.
Тогда Ковалевский схватил плеть и начал избивать его. Помещик со своим
управляющим и объездчиками повалили отца на землю и долго истязали его
плетьми, кулаками, ногами. Мы, малые дети, плакали, кричали, умоляли не бить
отца. Но только после того, как он был весь залит кровью, изверги бросили
его в овраг и уехали. Мы с трудом подняли потерявшего сознание отца и на
бричке увезли домой.
Так расправлялись помещики с каждым, кто не только противился их
произволу, но хотя бы лишь не соглашался с ними.
После учиненной расправы отец мой долго болел. А вскоре произошло еще
одно несчастье. Ремонтируя вместе с односельчанами церковь, он упал с
большой высоты и разбился. После этого он прожил недолго. Мне было 9 лет,
когда отец умер. Я хорошо помню его: худощавый, выше среднего роста, с
небольшой темно-русой бородой и усами, в которых пряталась мягкая, добрая
улыбка, сильные, не знавшие отдыха, руки. Жизнь отца была тяжелой, полной
горьких утрат и забот. Рано потеряв первую жену, а затем и вторую, он
остался вдовцом с четырьмя детьми. Но вскоре женился в третий раз. Это была
моя мать.
Она помнится мне такой, какой была в моем детстве, - молодой
чернобровой украинкой, красивой, с пышной черной косой. Ей тоже досталась
нелегкая доля, обычная для того времени. Девочкой батрачила у помещиков. А
выйдя замуж, совсем юной взяла на себя заботы о целой куче малышей. Потом
пошли еще \621\ дети, и жилось все труднее. Немного полегче стало, когда
старшие подросли, да и младшие смогли помогать в работе.
До смерти отца мы, дети, даже не знали о том, что являемся сводными
братьями и сестрами. Родители никогда об этом не говорили, им хотелось,
чтобы мы чувствовали себя родными, были дружны. Сами работая буквально от
зари до зари, они и в нас воспитывали любовь к труду, к людям труда, друг к
другу.
Была еще одна черта в их отношении к жизни, накладывавшая сильный
отпечаток на весь уклад семьи. Нам, детям, они прививали не только уважение
к старшим, но и смирение перед существовавшими общественными порядками,
"установленными богом", покорность сильным мира сего. Конечно, это не только
шло от веры, хотя они, как и большинство крестьян в то время, были очень
религиозны, но и являлось данью въевшемуся в душу простого народа чувству
беззащитности перед власть имущими.
Но это чувство, да к религиозность семьи оказались непрочными. Они
основательно пошатнулись после расправы помещичьей своры над отцом и
окончательно рухнули с его смертью.
Со смертью отца, лишившей нас кормильца, многое резко изменилось. Семья
постепенно распалась. Старшие дети отца ушли от нас. Мать осталась с двумя
дочерьми и двумя сыновьями, из которых я был старшим. Так в свои 9 лет мне,
по крестьянским обычаям того времени, пришлось стать главой семьи, ее
кормильцем.
К тому времени я окончил два класса 4-классной сельской школы и мечтал
о дальнейшей учебе. Теперь эта мечта была под угрозой. И все же школу я не
бросил. Летом работал в своем хозяйстве, помогал сестрам и матери на разных
работах - то пастухом, то погонщиком, выполнял и другие работы, а зимой
учился. Учился я увлеченно. С отличием окончил 4-классную школу и затем 5-й
и 6-й классы в так называемом министерском училище, тоже расположенном в
нашем селе. Почти каждый год получал похвальные грамоты за успехи в учебе и
книги, много книг - собрания сочинений Пушкина, Лермонтова, Гончарова,
Тургенева, Данилевского и Л. Толстого. Так я стал обладателем небольшой, но
драгоценной для меня библиотеки.
Книги были моими друзьями с тех пор, как помню себя. Им отдавал все
свободное время. Перечитал почти всю нашу сельскую библиотеку, обменивался
книгами со сверстниками. Читал в общем-то бессистемно, все, что попадется.
Но в то же время, как я теперь понимаю, бессознательно искал в книгах ответа
на жгучие вопросы, с которыми сталкивала жизнь, невольно сравнивал
прочитанное с тем, что видел вокруг себя.
Поблизости от нашего села было много богатых поместий с красивыми
парками и роскошными помещичьими усадьбами. Их владельцы большей частью жили
в Петербурге или за границей, а сюда приезжали время от времени, чтобы
попировать, поохотиться. И тогда все ночи напролет сверкали огнями \622\
помещичьи дворцы, рекой лилось вино, по степи носились верхом и катались в
экипажах праздные люди. Во взглядах, которые они мимолетно бросали на
простой люд, были высокомерие, презрение.
А рядом шла иная жизнь, полная тяжкого труда и лишений. Ее я видел и в
нашем селе, и в богатых поместьях, где батрачили многие из нашей родни, в
том числе и мои сестры. Тех из них, кто работал там постоянно, родители
иногда навещали, взяв меня с собой. И я видел изнуренных трудом людей,
заработок которых был ничтожным.
Ездили мы и к родственникам, работавшим на шахтах и заводах, на
железной дороге. Им жилось не лучше, но там, уже будучи подростком,
школьником, я чувствовал какую-то иную атмосферу - протеста, решимости
отстаивать свои человеческие права. Приезжали и к нам родственники и
знакомые из рабочих поселков, причем бывало и так, что это были участники
революционных выступлений, укрывавшиеся от преследования полиции.
Затаив дыхание, слушал я их рассказы о борьбе рабочих против бесправия
и произвола хозяев, о революционном движении.
То было время, когда уже прогремели грозовые раскаты 1905 г. И хотя за
ними последовали жестокие репрессии властей, ничто уже не могло погасить в
народе растущее сознание необходимости революционной борьбы за лучшую долю.
Бунты тои дело вспыхивали и в Екатеринославской губернии. Случались они и у
нас в селе и на железнодорожной станции Гришине. Начинаясь, как правило, в
рабочих районах, они затем охватывали и многие села.
В накаленной атмосфере тех лет достаточно было искры, чтобы вспыхнуло
пламя.
Помню, в 1912 г., во время празднования столетия освобождения России от
нашествия Наполеона, были устроены торжества и в нашем селе. В церкви и
возле нее собралось множество крестьян со всей округи. Учителя привели туда
и нас, школьников. После богослужения хор запел "Боже, царя храни", а в это
время к церкви подъехало несколько подвод с опоздавшими крестьянами. Вновь
прибывшие то ли не успели, то ли не торопились снять шапки, и полицейские
бросились избивать их плетьми. Поднялся невообразимый шум. Крики и брань
полицейских, стоны избиваемых заглушили хор.
"И тут произошло то, чего никак не ожидали блюстители порядка. На них
ринулась огромная толпа, собравшаяся на торжество. Теперь чем попало
колотили полицейских. Разгневанная толпа была готова их растерзать, и
остановить ее удалось только под угрозой огнестрельного оружия. Торжество,