Страница:
находились в двухстах пятидесяти километрах от Парижа. Прусская армия
угрожала сровнять город с землей.
Морис Талейран не знал этого, когда он и его камердинер Куртье снимали
с полок в кабинете Талейрана книги в дорогих кожаных переплетах. Сегодня,
второго сентября, Талейран планировал контрабандой вывезти через французскую
границу ценную библиотеку, а затем подготовить и свой неминуемый отъезд.
Валентина и Мирей не знали этого, прогуливаясь по осеннему саду за
студией Давида. В письме, которое они только что получили, говорилось, что
первым фигурам, вынесенным из Монглана, угрожает опасность. Девушки и
представить себе не могли, в центре какой бури они окажутся из-за этого
письма. Эта буря готова была вот-вот разразиться во Франции. Никто не знал,
что несколько часов назад в стране начался террор.
Валентина обмакнула кончики пальцев в спокойную гладь маленького пруда
неподалеку от студии Давида. Золотая рыбка, пощипывала ее за руку. Рядом с
этим местом они с Мирей закопали две фигуры из шахмат Монглана, которые
привезли с собой. Теперь, возможно, к ним присоединятся и другие.
Мирей, сидевшая позади подруги, читала письмо. Вокруг них в густой
траве цвели темные хризантемы, похожие на огромные топазы и аметисты. Было
по-летнему тепло, но на поверхности воды уже плавали первые желтые листья -
вестники приближающейся осени.
- Этому письму существует только одно объяснение, - сказала Мирей и
прочла вслух:
"Мои возлюбленные сестры во Христе!
Как вы, возможно, знаете, Канское аббатство закрылось. Во времена
великой смуты в стране наша патронесса мадемуазель Александрин де Форбин
сочла необходимым присоединиться к своей семье во Фландрии. Тем не менее
сестра Мария Шарлотта Корде, которую вы, возможно, помните, осталась в
аббатстве, поскольку неотложные дела потребовали ее присутствия.
Хотя мы никогда не встречались, хочу представиться. Я - сестра Клод из
более не существующего монастыря в Кане, Я была личным секретарем сестры
Александрин, которая несколько месяцев назад побывала у меня дома в Эперне,
перед тем как отправиться во Фландрию. Она настоятельно убеждала меня, если
в скором времени судьба забросит меня в Париж, непременно навестить сестру
Валентину и лично передать ей известия от нашей патронессы. Сейчас я в
столице, остановилась у францисканцев. Пожалуйста, встретьтесь со мной у
ворот Аббатской обители сегодня в два часа пополудни, ибо я не знаю, как
долго смогу здесь оставаться. Думаю, вы понимаете всю важность этой просьбы.
Ваша сестра во Христе Клод, Канское аббатство"
- Она приехала из Эперне, - сказала Мирей, когда закончила читать
письмо. - Это город к востоку отсюда, на реке Марне. Она заявляет, что
сестра Александрин де Форбин останавливалась там по пути во Фландрию. Ты
знаешь, что находится между Эперне и границей с Фландрией?
Валентина отрицательно покачала головой и уставилась на Мирей
округлившимися глазами.
- Крепости Лонгви и Верден, а еще половина прусской армии. Похоже, наша
сестра Клод принесла не только привет, от Александрин де Форбин. Возможно, у
нее с собой то, что Александрин посчитала опасным взять с собой во Фландрию,
особенно когда рядом находится вражеская армия.
- Фигуры? - вскричала Валентина и вскочила на ноги, напугав золотую
рыбку. - В письме говорится, что Шарлотта Корде осталась под Каном.
Возможно, Кан является местом встречи у северной границы. - Она замолчала,
обдумывая это. - Но если так, - добавила она растерянно, - почему
Александрин пытается перебраться через границу на востоке?
- Я не знаю, - ответила Мирей. Она освободила от ленты свои рыжие
волосы и нагнулась к фонтану, чтобы умыть разгоряченное лицо. - Мы никогда
не узнаем всего, пока не встретимся с сестрой Клод в назначенный час. Но
почему она выбрала гостиницу францисканцев? Это самое опасное место в
городе. Знаешь, Аббатская обитель больше не монастырь. Там теперь тюрьма.
- Я не боюсь идти туда одна, - сказала Валентина. - Я обещала аббатисе,
что с честью буду нести возложенную на меня ношу, и теперь настало время
доказать это. Ты должна остаться здесь, кузина. Дядюшка Жак Луи запретил нам
выходить в его отсутствие.
- Что ж, тогда нам придется что-то придумать, - ответила Мирей. - Я ни
за что не пущу тебя к францисканцам одну. Даже не думай!
Карета Жермен де Сталь выехала из ворот шведского посольства. На крыше
ее были сложены и связаны сундуки, за сохранностью которых следили кучер и
двое ливрейных лакеев. Внутри вместе с Жермен находились ее горничные и
множество шкатулок с драгоценностями. Мадам была одета в официальное платье
посла, украшенное цветными лентами и эполетами. Шестерка белоснежных лошадей
тянула карету по уже запруженным толпой улицам Парижа в сторону городских
ворот. Кокарды лошадей повторяли цвета шведского флага, на дверях кареты
виднелись гербы шведской короны. Занавески на окнах были задернуты.
Сидя в духоте и темноте кареты, Жермен погрузилась в свои мысли и не
выглядывала из окон, пока карета неожиданно не остановилась перед выездом из
города. Горничная потянулась открыть окошко.
Снаружи оказалась толпа оборванных женщин, вооруженных граблями и
мотыгами. Некоторые таращились в окно на Жермен, из-за выпавших и гнилых
зубов их рты были похожи на зияющие дыры.
"Почему нищие всегда так убого выглядят?" - подумала Жермен.
Она потратила много часов на политические интриги, растрачивая свое
немаленькое состояние на взятки нужным чиновникам, и все ради этих жалких
оборванцев. Жермен высунулась из окна, рука легла на раму окна.
- Что случилось? - крикнула она грудным властным голосом. - Сейчас же
пропустите карету!
- Никому не позволено покидать город! - громко заявила женщина из
толпы. - Мы охраняем ворота! Смерть аристократам!
Этот призыв подхватила толпа, которая разрасталась на глазах. Визг и
вопли старух почти совсем оглушили Жермен.
- Я - посол Швеции! - крикнула она. - У меня официальная миссия! Я
приказываю, пропустите карету!
- Ха! Она еще и командует! - гаркнула женщина, которая стояла рядом с
окном кареты.
Она повернулась к Жермен и плюнула той в лицо. Толпа взревела.
Жермен достала из-за корсажа платок и утерлась им. Выкинув его в окно,
она крикнула:
Это платок дочери Жака Неккера, министра финансов, которого вы так
любили и почитали! Оплевана народом... Животные! - добавила она,
оборачиваясь к горничным, которые забились в угол кареты. - Посмотрим, кто
хозяин положения.
Однако толпа женщин уже выпрягла из кареты лошадей. Вместо них женщины
впряглись сами и потащили карету по улицам, подальше от городских ворот.
Толпа выросла еще больше. Она сдавила и медленно поволокла карету, подобно
муравьям, тянущим кусок пирога.
Жермен яростно билась в двери, дерзко выкрикивала из окна проклятия и
угрозы, но ее голос тонул в гуле толпы. Казалось, прошла вечность, прежде
чем карета остановилась перед фасадом здания, окруженного охраной. Когда
Жермен увидела, где оказалась, то внутри у нее все заледенело. Они притащили
ее к отелю "Де Виль", штабу Парижской коммуны.
Насколько Жермен знала, Парижская коммуна была гораздо опасней толпы
оборванцев, окружавших карету. Ее члены были безумны. Даже те, кто входил в
состав Национального собрания, боялись их. Выходцы парижских улиц, они
сажали в тюрьмы и старательно уничтожали представителей знати с
поспешностью, которая изобличала их представление о свободе. Для них Жермен
де Сталь была всего лишь еще одним знатным горлом, которое надо было
перерезать гильотиной. Она это знала.
Двери кареты распахнулись, грязные руки выволокли Жермен наружу.
Стараясь держаться прямо, она с ледяной решимостью прокладывала себе дорогу
через толпу.
За ней из кареты вытащили трясущихся от страха служанок, женщины
принялись погонять их метлами и граблями. Жермен почти что втащили по
ступеням отеля. Она остановилась, когда какой-то мужчина внезапно выскочил
перед ней и приставил к ее груди острие пики, разрывая платье посла. Одно
движение - и пика пронзит ее насквозь. Жермен затаила дыхание, но тут вперед
вышел служитель порядка и своим мечом оттолкнул пику. Схватив женщину за
руку, он втолкнул ее в темноту отеля "Де Виль".
Давид совсем запыхался, пока добрался до Национального собрания.
Огромная комната до самого потолка была заполнена орущими людьми. Секретарь
с трибуны пытался перекричать этот гам. Пробираясь к своему месту, Давид с
трудом разбирал слова оратора:
- Двадцать третьего августа крепость Лонгви сдалась неприятельской
армии! Герцог Брауншвейгский, командующий прусской армией, подписал
манифест, в котором были изложены требования признать короля и восстановить
монархию, в противном случае его армия сровняет Париж с землей.
Шум волнами накрывал секретаря, заглушая слова. Каждый раз, когда гул
немного стихал, секретарь предпринимал новую попытку продолжить.
С тех пор как арестовали короля, Францией управляло Национальное
собрание. Герцог Брауншвейгский использовал требование признать Людовика XVI
как предлог для вторжения в страну. Из-за массового дезертирства во
французской армии новому правительству грозила опасность в одночасье быть
свергнутым. Хуже того, каждый делегат подозревал других в государственной
измене, в сговоре с вражеской армией. "То, что мы видим, - раздумывал Давид,
наблюдая, как секретарь пытается навести порядок, - это утроба, которая
вот-вот породит анархию".
- Граждане! - кричал секретарь. - У меня страшные новости! Сегодня
утром Верден пал. Мы должны подняться против...
Собрание погрузилось в пучину всеобщей истерии. Люди метались по залу,
словно крысы. Верден был последним оплотом, щитом между вражеской армией и
Парижем. Теперь, когда он пал, прусская армия могла с часу на час подойти к
воротам города.
Давид молча сидел на своем месте, пытаясь расслышать, что говорит
секретарь. В бедламе, в который превратилось Собрание, было невозможно
ничего разобрать. Художник видел, как шевелятся губы оратора, но слова
тонули в какофонии голосов.
Собрание превратилось в толпу безумцев. Жирондисты со своими кружевными
манжетами, считавшиеся когда-то либералами, были бледны как смерть от
страха. Их называли республиканскими роялистами, поддерживавшими три
сословия: дворянство, духовенство и буржуазию. Теперь, когда стало известно
о манифесте герцога Брауншвейгского, их жизни были в опасности. Даже здесь,
в стенах Национального собрания, жирондистам было чего бояться. И они
отлично знали об этом.
Те, кто поддерживал восстановление монархии, могли умереть задолго до
того, как прусская армия достигнет ворот Парижа.
Наконец на трибуну поднялся Дантон, и секретарь отошел в сторону. Лидер
Собрания имел большую голову и дородное тело, нос его был сломан, а губы
обезображены - в детстве его лягнул бык, мальчик тогда чудом выжил. Дантон
поднял вверх мощные руки, призывая всех к порядку.
- Граждане! Я как министр счастлив объявить вам, гражданам свободной
страны, что их отечество спасено! Все пребывают в волнении и горят
энтузиазмом отстоять...
Стоявшие в галереях и проходах люди один за другим умолкали, заслышав
слова великого вождя. Дантон призывал их забыть о слабости и подняться
против волны, которая готова была захлестнуть Париж. Он зажигал их
лихорадочным желанием действовать, призывал защитить Францию: рыть траншеи,
охранять ворота Парижа с копьями и пиками. Его пламенная речь воспламенила
сердца слушателей. Вскоре уже каждое слово, слетавшее с уст Дантона,
встречали овацией.
- Наши крики звучат как набат. Это не испуганные вопли, а вызов врагам
Отечества. Чтобы победить их, нужно бросить им вызов, и тогда Франция будет
спасена!
Люди словно обезумели, они подбрасывали в воздух бумаги и скандировали:
- L'audace! L'audace! Вызов! Вызов!
Зал заседаний охватило неистовство. Блуждая взглядом по галерке, Давид
вдруг заметил странного незнакомца. Это был худой бледный мужчина в
тщательно завитом парике, одетый в безупречный, без единой морщинки,
утренний сюртук. Лицо молодого человека было мрачно, темно-зеленые глаза
блестели, будто змеиные.
Давид наблюдал за ним, а молодой человек продолжал молча сидеть.
Похоже, слова Дантона ничуть не впечатлили его/ Глядя на него, Давид вдруг
понял: эту страну, разрываемую на части сотней воюющих между собой фракций,
стоящую на грани банкротства, страну, которой угрожают сотни внешних врагов
на границах, спасет не истерия дантонов или маратов, а этот человек, для
чьих уст слово "добродетель было слаще, чем "жадность" или "слава". Он был
настоящим вождем, который восстановит пасторальные природные идеалы Жана
Жака Руссо, утвердит революцию. Имя его было Максимилиан Робеспьер.
Жермен де Сталь сидела на жесткой деревянной скамье в помещении,
принадлежавшем Парижской коммуне. Она сидела там уже больше двух часов.
Вокруг стояли встревоженные люди, все молчали. Несколько человек сидели
рядом с Жермен на скамье, остальные устроились на полу. Через открытые двери
этого импровизированного зала ожидания женщина видела сновавшие туда-сюда
фигуры с бумагами. Время от времени кто-нибудь подходил к дверям и
выкрикивал имя. Человек, чье имя выкликали, бледнел на глазах, остальные
напутственно шептали ему: "Мужайся!", и он исчезал в дверях.
Конечно же, она знала, что происходило по ту сторону дверей. Члены
Парижской коммуны проводили массовые судебные процессы. "Обвиняемому", чья
вина заключалась лишь в происхождении, задавали вопросы об этом и о его
лояльности королю. Если кровь бедняги была достаточно голубой, то к рассвету
она уже омывала улицы Парижа. Жермен не обманывалась на свой счет. У нее
была единственная надежда, одна мысль поддерживала ее: она верила в судьбу.
Они не отправят на гильотину беременную женщину.
Пока Жермен ожидала, теребя ленты на платье посла, мужчина позади нее
внезапно обхватил голову руками и разрыдался. Остальные начали нервно
поглядывать в его сторону, но никто не двинулся, чтобы его утешить. Все
неловко отворачивались, словно отводили глаза от нищего или калеки. Жермен
вздохнула и встала со своего места. Она не хотела думать о рыдающем мужчине.
Ей надо было найти выход и спастись самой. Внезапно она поймала взгляд
молодого человека, прокладывавшего себе дорогу через переполненный зал
ожидания с полными руками бумаг. Его курчавые каштановые волосы были
перехвачены лентой, кружевное жабо помялось. Несмотря на изнеможенный вид,
его явно переполняла энергия. Жермен вдруг осознала, что знает этого юношу.
- Камиль! - позвала она. - Камиль Демулен? Молодой человек повернулся в
ее сторону, и его глаза вспыхнули от изумления.
Камиль Демулен был порождением ликующего Парижа. Три года назад жаркой
июльской ночью, будучи тогда учеником иезуитов, он вскочил в кафе "Безумец"
на стол и призвал горожан штурмовать Бастилию. Теперь он был героем
революции.
- Мадам де Сталь! - воскликнул Камиль, пробираясь к ней сквозь толпу,
чтобы взять за руку. - Что привело вас сюда? Надеюсь, вы не замешаны в
преступлениях против государства?
Он широко улыбнулся, его привлекательное лицо романтика было совершенно
неуместно здесь, в комнате, где воздух был спертым от страха и духа смерти.
Жермен попыталась улыбнуться ему в ответ.
- Меня схватили "гражданки Парижа", - ответила она, стараясь напустить
на себя хотя бы каплю дипломатического шарма, который так хорошо служил ей
прежде. - Похоже, теперь жена посла, пытающаяся проехать к воротам Парижа,
является врагом народа. Смешно, не правда ли? А ведь когда-то мы с вами так
рьяно сражались за свободу...
Улыбка Камиля исчезла. Он неловко глянул на мужчину, сидевшего на
скамье позади Жермен и продолжавшего рыдать. Схватив мадам де Сталь за руку,
Камиль оттащил ее в сторону.
- Вы хотите сказать, что пытались покинуть Париж без пропуска и
эскорта? В таком случае вам еще повезло. Вас могли пристрелить на месте.
- Не говорите чепухи! - воскликнула она. - У меня дипломатическая
неприкосновенность. Если бы меня посадили в тюрьму, это было бы равносильно
объявлению войны Швеции! Они, должно быть, сошли с ума, решив, что могут
держать меня здесь!
Однако ее минутная бравада испарилась, как только она услышала
следующие слова Камиля:
- Вы не знаете? Наша страна уже находится в состоянии войны, и с часу
на час мы ждем нападения на столицу...-
Он понизил голос, осознав, что этого еще никто не знает и подобные
известия, несомненно, вызовут волнения. - Верден пал! Жермен непонимающе
уставилась на него. Ей понадобилось время, чтобы осознать весь ужас
положения.
- Невозможно...- прошептала она, покачав головой. - Как близко от
Парижа... Где они теперь?
- Полагаю, будут здесь в течение десяти часов, даже учитывая
артиллерию. Есть приказ стрелять по любому, кто приблизится к воротам.
Попытка побега будет расценена как государственная измена, - добавил он с
суровым видом.
- Камиль, мне необходимо срочно присоединиться к семье в Швейцарии, -
торопливо сказала Жермен. - Если я отложу отъезд, то вообще не смогу уехать.
Я жду ребенка...
Камиль посмотрел на нее с недоверием, но отвага уже вернулась к мадам
де Сталь. Схватив его руку, она прижала ее к своему животу. Даже через
толстую ткань платья он почувствовал, что Жермен не солгала. Камиль снова
улыбнулся ей чарующей мальчишеской улыбкой и слегка покраснел.
- Мадам, я буду счастлив проводить вас обратно в посольство сегодня
вечером. Сам Господь Бог не сможет помочь вам покинуть город, пока мы не
прогоним пруссаков. Разрешите мне поговорить с Дантоном.
Жермен с облегчением улыбнулась и сказала:
- Когда мой малыш благополучно появится на свет в Женеве, я назову его
вашим именем.
До ворот Аббатской обители, монастыря, превращенного ныне в тюрьму,
Валентина и Мирей добрались в карете, которую они наняли после побега из
студии Давида. Улица была запружена толпой, несколько карет застряли перед
въездом в тюрьму.
Толпа состояла из санкюлотов, вооруженных мотыгами и граблями. Кареты
перед воротами тюрьмы оказались в ловушке: оборванцы облепили их,
запрыгивали на подножки и козлы, разбивали дверцы и окна кулаками и
мотыгами. Рев их сердитых голосов эхом разнесся по узкой улочке, когда
тюремные стражники, взобравшись на крыши карет, попытались разогнать толпу.
Возница кареты Мирей и Валентины обернулся и сказал им:
- Я не могу подъехать ближе. Там не развернуться. Кроме того, не
нравится мне эта толпа...
В это мгновение Валентина заприметила в толпе монахиню в одежде
Канского монастыря. Девушка помахала ей из окна кареты, пожилая женщина
махнула в ответ рукой. Она оказалась зажатой в толпе, которая заполнила
узкую улочку между стенами домов.
- Валентина, нет! - закричала Мирей, увидев, как ее светловолосая
кузина открыла дверь кареты и выскочила наружу.
- Мсье! Пожалуйста, не могли бы вы подождать? - попросила она возницу,
выйдя из кареты и умоляюще взглянув на него. - Моя кузина вернется через
минуту.
Она молила Бога, чтобы это оказалось правдой. Девушка не сводила глаз с
Валентины, которая ринулась в разросшуюся толпу, прокладывая дорогу к сестре
Клод.
- Мадемуазель, - сказал возница, - я должен развернуть карету. Мы здесь
в опасности. Те повозки, что стоят впереди нас, привезли арестованных.
- Мы должны здесь встретиться с одной знакомой, - объяснила Мирей. -
Сейчас мы приведем ее. Мсье, умоляю вас, подождите.
- Эти арестанты, - продолжал возница, разглядывая толпу с высоты козел,
- они все священники, которые отказались присягнуть государству. Я боюсь за
них и за нас тоже. Приведите свою кузину обратно, пока я буду разворачивать
лошадь. И не мешкайте!
С этими словами старик слез на мостовую, схватил вожжи и стал
разворачивать карету. На узкой улочке сделать это было непросто. Мирей
бросилась вдогонку за кузиной, сердце ее бешено колотилось от страха.
Толпа подхватила девушку, словно бушующее море. Она больше не видела
Валентину среди людей, заполнивших улицу. Прокладывая дорогу сквозь толпу,
она чувствовала на себе чьи-то руки. К горлу девушки начала подкатывать
тошнота, когда запах немытых человеческих тел ударил ей в ноздри.
Внезапно среди леса рук с мотыгами и граблями она поймала взгляд
Валентины. Девушка была всего лишь в нескольких шагах от сестры Клод, ее
рука тянулась к пожилой женщине. Затем толпа вновь заслонила их.
- Валентина! - закричала Мирей, но ее голос потонул в шуме других
голосов.
Людской поток подхватил ее и потащил к шестерке крытых повозок,
застрявших перед воротами тюрьмы, - в них находились арестованные
священнослужители.
Мирей прилагала неимоверные усилия, чтобы пробиться к Валентине и
сестре Клод, но это было все равно что бороться с приливной волной. Каждый
раз, когда она продвигалась на несколько шагов, ее относило обратно к
каретам у тюремной стены. Вскоре она оказалась прижатой к колесу. Она сумела
ухватиться за спицы, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. Внезапно
дверь распахнулась, словно от взрыва, и девушку отбросило к стенке кареты.
Вокруг было море рук и ног, Мирей держалась за спицы, чтобы ее снова не
утянуло в толпу.
Священников вытащили из повозки. Самый молодой из них, с побелевшими от
страха губами, заглянул в глаза Мирей, и его сразу же оттащили от повозки.
Через мгновение он скрылся в толпе. Священник постарше последовал за ним,
толпа принялась избивать его палками, мужчина закричал, призывая на помощь
стражников, но те и сами словно превратились в диких зверей. Спрыгнув с
крыши повозки, они присоединились к толпе и вцепились в сутану бедного
священника. Он упал под ноги своих мучителей, и его поволокли по булыжной
мостовой.
Пока Мирей держалась за колесо повозки, перепуганных священников одного
за другим вытащили из повозок. Они жались друг к другу, словно мыши, со всех
сторон их били и кололи железными пиками. Почти обезумев от страха и всех
этих ужасов вокруг, Мирей снова и снова выкрикивала имя Валентины. Она так
вцепилась в спицы колеса, что под ногтями показалась кровь. Но могучая сила
толпы снова подхватила ее и отбросила к тюремной стене.
Мирей швырнуло о стену, девушка не устояла на ногах и упала на
мостовую. Но руки ее уперлись не в холодный булыжник, а во что-то теплое и
липкое. Мирей отбросила с лица непокорные рыжие волосы - и увидела перед
собой распахнутые глаза сестры Клод, неподвижно лежащей у тюремной стены.
Апостольник монахини слетел с головы, лицо заливала кровь из большой раны на
лбу. Глаза пожилой женщины незряче уставились в пространство. Мирей
отшатнулась от монахини и попыталась закричать, но из ее горла не вылетело
ни звука. Оказалось, что нечто теплое и липкое, во что угодила рука девушки,
была кровь, хлещущая из раны на плече женщины: рука монахини была вырвана из
сустава.
Мирей отшатнулась, дрожа от ужаса. Она непроизвольно вытерла руку о
свое платье. Где же Валентина? Мирей попыталась подняться с колен, держась
за стену. Толпа вокруг рвала и метала, словно обезумевший от злобы зверь.
Вдруг Мирей услышала стон и осознала, что губы монахини шевелятся. Сестра
Клод была еще жива.
Все еще стоя на коленях, Мирей нагнулась к ней и схватила монахиню за
плечи. Кровь потоком полилась из зияющей раны.
- Валентина! - закричала девушка. - Где Валентина? Во имя Господа, вы
понимаете меня? Скажите, что случилось с Валентиной?
Старая женщина беззвучно шевелила разбитыми губами, ее невидящие глаза
уставились на Мирей. Девушка склонилась над ней так низко, что ее волосы
касались губ монахини.
- Внутри...- прошептала сестра Клод. - Они забрали ее в обитель...
И монахиня потеряла сознание.
- Боже мой! Вы уверены? - в ужасе переспросила Мирей, но ответа не
последовало.
Девушка снова попыталась подняться на ноги. Ее окружала толпа,
требовавшая крови. В воздух взмывали мотыги и пики. Крики убийц и их жертв
слились в один, мешая Мирей сосредоточиться.
Метнувшись к тяжелым дверям Аббатской обители, она принялась изо всех
сил колотить по ним кулаками, сбивая костяшки в кровь. Ничего не произошло.
Изнемогая от боли и разочарования, Мирей попыталась пробраться сквозь толпу
обратно к карете, молясь, чтобы та оказалась на месте. Ей нужно найти
Давида! Только он может помочь ей теперь.
Тут в толпе образовался просвет, и девушку закрутило в людском
водовороте. Люди пытались протолкаться назад к воротам, но что-то теснило их
с той стороны, откуда приехали Мирей и Валентина. Девушка снова прижалась к
стене и принялась продвигаться вдоль нее. Наконец ей удалось увидеть то, что
вызвало новый переполох: карету, в которой они приехали, тащила толпа. На
воткнутой в деревянное сиденье пике торчала отрубленная голова возницы, на
лице старика застыла маска ужаса, его седые волосы были красны от крови.
Мирей ударила кулаком по стене, пытаясь удержаться от крика. Пока она
стояла и безумными глазами таращилась на отрубленную голову, плывущую высоко
над толпой, она неожиданно осознала, что не сможет выбраться и найти Давида.
Теперь ей необходимо было попасть внутрь Аббатской обители.
угрожала сровнять город с землей.
Морис Талейран не знал этого, когда он и его камердинер Куртье снимали
с полок в кабинете Талейрана книги в дорогих кожаных переплетах. Сегодня,
второго сентября, Талейран планировал контрабандой вывезти через французскую
границу ценную библиотеку, а затем подготовить и свой неминуемый отъезд.
Валентина и Мирей не знали этого, прогуливаясь по осеннему саду за
студией Давида. В письме, которое они только что получили, говорилось, что
первым фигурам, вынесенным из Монглана, угрожает опасность. Девушки и
представить себе не могли, в центре какой бури они окажутся из-за этого
письма. Эта буря готова была вот-вот разразиться во Франции. Никто не знал,
что несколько часов назад в стране начался террор.
Валентина обмакнула кончики пальцев в спокойную гладь маленького пруда
неподалеку от студии Давида. Золотая рыбка, пощипывала ее за руку. Рядом с
этим местом они с Мирей закопали две фигуры из шахмат Монглана, которые
привезли с собой. Теперь, возможно, к ним присоединятся и другие.
Мирей, сидевшая позади подруги, читала письмо. Вокруг них в густой
траве цвели темные хризантемы, похожие на огромные топазы и аметисты. Было
по-летнему тепло, но на поверхности воды уже плавали первые желтые листья -
вестники приближающейся осени.
- Этому письму существует только одно объяснение, - сказала Мирей и
прочла вслух:
"Мои возлюбленные сестры во Христе!
Как вы, возможно, знаете, Канское аббатство закрылось. Во времена
великой смуты в стране наша патронесса мадемуазель Александрин де Форбин
сочла необходимым присоединиться к своей семье во Фландрии. Тем не менее
сестра Мария Шарлотта Корде, которую вы, возможно, помните, осталась в
аббатстве, поскольку неотложные дела потребовали ее присутствия.
Хотя мы никогда не встречались, хочу представиться. Я - сестра Клод из
более не существующего монастыря в Кане, Я была личным секретарем сестры
Александрин, которая несколько месяцев назад побывала у меня дома в Эперне,
перед тем как отправиться во Фландрию. Она настоятельно убеждала меня, если
в скором времени судьба забросит меня в Париж, непременно навестить сестру
Валентину и лично передать ей известия от нашей патронессы. Сейчас я в
столице, остановилась у францисканцев. Пожалуйста, встретьтесь со мной у
ворот Аббатской обители сегодня в два часа пополудни, ибо я не знаю, как
долго смогу здесь оставаться. Думаю, вы понимаете всю важность этой просьбы.
Ваша сестра во Христе Клод, Канское аббатство"
- Она приехала из Эперне, - сказала Мирей, когда закончила читать
письмо. - Это город к востоку отсюда, на реке Марне. Она заявляет, что
сестра Александрин де Форбин останавливалась там по пути во Фландрию. Ты
знаешь, что находится между Эперне и границей с Фландрией?
Валентина отрицательно покачала головой и уставилась на Мирей
округлившимися глазами.
- Крепости Лонгви и Верден, а еще половина прусской армии. Похоже, наша
сестра Клод принесла не только привет, от Александрин де Форбин. Возможно, у
нее с собой то, что Александрин посчитала опасным взять с собой во Фландрию,
особенно когда рядом находится вражеская армия.
- Фигуры? - вскричала Валентина и вскочила на ноги, напугав золотую
рыбку. - В письме говорится, что Шарлотта Корде осталась под Каном.
Возможно, Кан является местом встречи у северной границы. - Она замолчала,
обдумывая это. - Но если так, - добавила она растерянно, - почему
Александрин пытается перебраться через границу на востоке?
- Я не знаю, - ответила Мирей. Она освободила от ленты свои рыжие
волосы и нагнулась к фонтану, чтобы умыть разгоряченное лицо. - Мы никогда
не узнаем всего, пока не встретимся с сестрой Клод в назначенный час. Но
почему она выбрала гостиницу францисканцев? Это самое опасное место в
городе. Знаешь, Аббатская обитель больше не монастырь. Там теперь тюрьма.
- Я не боюсь идти туда одна, - сказала Валентина. - Я обещала аббатисе,
что с честью буду нести возложенную на меня ношу, и теперь настало время
доказать это. Ты должна остаться здесь, кузина. Дядюшка Жак Луи запретил нам
выходить в его отсутствие.
- Что ж, тогда нам придется что-то придумать, - ответила Мирей. - Я ни
за что не пущу тебя к францисканцам одну. Даже не думай!
Карета Жермен де Сталь выехала из ворот шведского посольства. На крыше
ее были сложены и связаны сундуки, за сохранностью которых следили кучер и
двое ливрейных лакеев. Внутри вместе с Жермен находились ее горничные и
множество шкатулок с драгоценностями. Мадам была одета в официальное платье
посла, украшенное цветными лентами и эполетами. Шестерка белоснежных лошадей
тянула карету по уже запруженным толпой улицам Парижа в сторону городских
ворот. Кокарды лошадей повторяли цвета шведского флага, на дверях кареты
виднелись гербы шведской короны. Занавески на окнах были задернуты.
Сидя в духоте и темноте кареты, Жермен погрузилась в свои мысли и не
выглядывала из окон, пока карета неожиданно не остановилась перед выездом из
города. Горничная потянулась открыть окошко.
Снаружи оказалась толпа оборванных женщин, вооруженных граблями и
мотыгами. Некоторые таращились в окно на Жермен, из-за выпавших и гнилых
зубов их рты были похожи на зияющие дыры.
"Почему нищие всегда так убого выглядят?" - подумала Жермен.
Она потратила много часов на политические интриги, растрачивая свое
немаленькое состояние на взятки нужным чиновникам, и все ради этих жалких
оборванцев. Жермен высунулась из окна, рука легла на раму окна.
- Что случилось? - крикнула она грудным властным голосом. - Сейчас же
пропустите карету!
- Никому не позволено покидать город! - громко заявила женщина из
толпы. - Мы охраняем ворота! Смерть аристократам!
Этот призыв подхватила толпа, которая разрасталась на глазах. Визг и
вопли старух почти совсем оглушили Жермен.
- Я - посол Швеции! - крикнула она. - У меня официальная миссия! Я
приказываю, пропустите карету!
- Ха! Она еще и командует! - гаркнула женщина, которая стояла рядом с
окном кареты.
Она повернулась к Жермен и плюнула той в лицо. Толпа взревела.
Жермен достала из-за корсажа платок и утерлась им. Выкинув его в окно,
она крикнула:
Это платок дочери Жака Неккера, министра финансов, которого вы так
любили и почитали! Оплевана народом... Животные! - добавила она,
оборачиваясь к горничным, которые забились в угол кареты. - Посмотрим, кто
хозяин положения.
Однако толпа женщин уже выпрягла из кареты лошадей. Вместо них женщины
впряглись сами и потащили карету по улицам, подальше от городских ворот.
Толпа выросла еще больше. Она сдавила и медленно поволокла карету, подобно
муравьям, тянущим кусок пирога.
Жермен яростно билась в двери, дерзко выкрикивала из окна проклятия и
угрозы, но ее голос тонул в гуле толпы. Казалось, прошла вечность, прежде
чем карета остановилась перед фасадом здания, окруженного охраной. Когда
Жермен увидела, где оказалась, то внутри у нее все заледенело. Они притащили
ее к отелю "Де Виль", штабу Парижской коммуны.
Насколько Жермен знала, Парижская коммуна была гораздо опасней толпы
оборванцев, окружавших карету. Ее члены были безумны. Даже те, кто входил в
состав Национального собрания, боялись их. Выходцы парижских улиц, они
сажали в тюрьмы и старательно уничтожали представителей знати с
поспешностью, которая изобличала их представление о свободе. Для них Жермен
де Сталь была всего лишь еще одним знатным горлом, которое надо было
перерезать гильотиной. Она это знала.
Двери кареты распахнулись, грязные руки выволокли Жермен наружу.
Стараясь держаться прямо, она с ледяной решимостью прокладывала себе дорогу
через толпу.
За ней из кареты вытащили трясущихся от страха служанок, женщины
принялись погонять их метлами и граблями. Жермен почти что втащили по
ступеням отеля. Она остановилась, когда какой-то мужчина внезапно выскочил
перед ней и приставил к ее груди острие пики, разрывая платье посла. Одно
движение - и пика пронзит ее насквозь. Жермен затаила дыхание, но тут вперед
вышел служитель порядка и своим мечом оттолкнул пику. Схватив женщину за
руку, он втолкнул ее в темноту отеля "Де Виль".
Давид совсем запыхался, пока добрался до Национального собрания.
Огромная комната до самого потолка была заполнена орущими людьми. Секретарь
с трибуны пытался перекричать этот гам. Пробираясь к своему месту, Давид с
трудом разбирал слова оратора:
- Двадцать третьего августа крепость Лонгви сдалась неприятельской
армии! Герцог Брауншвейгский, командующий прусской армией, подписал
манифест, в котором были изложены требования признать короля и восстановить
монархию, в противном случае его армия сровняет Париж с землей.
Шум волнами накрывал секретаря, заглушая слова. Каждый раз, когда гул
немного стихал, секретарь предпринимал новую попытку продолжить.
С тех пор как арестовали короля, Францией управляло Национальное
собрание. Герцог Брауншвейгский использовал требование признать Людовика XVI
как предлог для вторжения в страну. Из-за массового дезертирства во
французской армии новому правительству грозила опасность в одночасье быть
свергнутым. Хуже того, каждый делегат подозревал других в государственной
измене, в сговоре с вражеской армией. "То, что мы видим, - раздумывал Давид,
наблюдая, как секретарь пытается навести порядок, - это утроба, которая
вот-вот породит анархию".
- Граждане! - кричал секретарь. - У меня страшные новости! Сегодня
утром Верден пал. Мы должны подняться против...
Собрание погрузилось в пучину всеобщей истерии. Люди метались по залу,
словно крысы. Верден был последним оплотом, щитом между вражеской армией и
Парижем. Теперь, когда он пал, прусская армия могла с часу на час подойти к
воротам города.
Давид молча сидел на своем месте, пытаясь расслышать, что говорит
секретарь. В бедламе, в который превратилось Собрание, было невозможно
ничего разобрать. Художник видел, как шевелятся губы оратора, но слова
тонули в какофонии голосов.
Собрание превратилось в толпу безумцев. Жирондисты со своими кружевными
манжетами, считавшиеся когда-то либералами, были бледны как смерть от
страха. Их называли республиканскими роялистами, поддерживавшими три
сословия: дворянство, духовенство и буржуазию. Теперь, когда стало известно
о манифесте герцога Брауншвейгского, их жизни были в опасности. Даже здесь,
в стенах Национального собрания, жирондистам было чего бояться. И они
отлично знали об этом.
Те, кто поддерживал восстановление монархии, могли умереть задолго до
того, как прусская армия достигнет ворот Парижа.
Наконец на трибуну поднялся Дантон, и секретарь отошел в сторону. Лидер
Собрания имел большую голову и дородное тело, нос его был сломан, а губы
обезображены - в детстве его лягнул бык, мальчик тогда чудом выжил. Дантон
поднял вверх мощные руки, призывая всех к порядку.
- Граждане! Я как министр счастлив объявить вам, гражданам свободной
страны, что их отечество спасено! Все пребывают в волнении и горят
энтузиазмом отстоять...
Стоявшие в галереях и проходах люди один за другим умолкали, заслышав
слова великого вождя. Дантон призывал их забыть о слабости и подняться
против волны, которая готова была захлестнуть Париж. Он зажигал их
лихорадочным желанием действовать, призывал защитить Францию: рыть траншеи,
охранять ворота Парижа с копьями и пиками. Его пламенная речь воспламенила
сердца слушателей. Вскоре уже каждое слово, слетавшее с уст Дантона,
встречали овацией.
- Наши крики звучат как набат. Это не испуганные вопли, а вызов врагам
Отечества. Чтобы победить их, нужно бросить им вызов, и тогда Франция будет
спасена!
Люди словно обезумели, они подбрасывали в воздух бумаги и скандировали:
- L'audace! L'audace! Вызов! Вызов!
Зал заседаний охватило неистовство. Блуждая взглядом по галерке, Давид
вдруг заметил странного незнакомца. Это был худой бледный мужчина в
тщательно завитом парике, одетый в безупречный, без единой морщинки,
утренний сюртук. Лицо молодого человека было мрачно, темно-зеленые глаза
блестели, будто змеиные.
Давид наблюдал за ним, а молодой человек продолжал молча сидеть.
Похоже, слова Дантона ничуть не впечатлили его/ Глядя на него, Давид вдруг
понял: эту страну, разрываемую на части сотней воюющих между собой фракций,
стоящую на грани банкротства, страну, которой угрожают сотни внешних врагов
на границах, спасет не истерия дантонов или маратов, а этот человек, для
чьих уст слово "добродетель было слаще, чем "жадность" или "слава". Он был
настоящим вождем, который восстановит пасторальные природные идеалы Жана
Жака Руссо, утвердит революцию. Имя его было Максимилиан Робеспьер.
Жермен де Сталь сидела на жесткой деревянной скамье в помещении,
принадлежавшем Парижской коммуне. Она сидела там уже больше двух часов.
Вокруг стояли встревоженные люди, все молчали. Несколько человек сидели
рядом с Жермен на скамье, остальные устроились на полу. Через открытые двери
этого импровизированного зала ожидания женщина видела сновавшие туда-сюда
фигуры с бумагами. Время от времени кто-нибудь подходил к дверям и
выкрикивал имя. Человек, чье имя выкликали, бледнел на глазах, остальные
напутственно шептали ему: "Мужайся!", и он исчезал в дверях.
Конечно же, она знала, что происходило по ту сторону дверей. Члены
Парижской коммуны проводили массовые судебные процессы. "Обвиняемому", чья
вина заключалась лишь в происхождении, задавали вопросы об этом и о его
лояльности королю. Если кровь бедняги была достаточно голубой, то к рассвету
она уже омывала улицы Парижа. Жермен не обманывалась на свой счет. У нее
была единственная надежда, одна мысль поддерживала ее: она верила в судьбу.
Они не отправят на гильотину беременную женщину.
Пока Жермен ожидала, теребя ленты на платье посла, мужчина позади нее
внезапно обхватил голову руками и разрыдался. Остальные начали нервно
поглядывать в его сторону, но никто не двинулся, чтобы его утешить. Все
неловко отворачивались, словно отводили глаза от нищего или калеки. Жермен
вздохнула и встала со своего места. Она не хотела думать о рыдающем мужчине.
Ей надо было найти выход и спастись самой. Внезапно она поймала взгляд
молодого человека, прокладывавшего себе дорогу через переполненный зал
ожидания с полными руками бумаг. Его курчавые каштановые волосы были
перехвачены лентой, кружевное жабо помялось. Несмотря на изнеможенный вид,
его явно переполняла энергия. Жермен вдруг осознала, что знает этого юношу.
- Камиль! - позвала она. - Камиль Демулен? Молодой человек повернулся в
ее сторону, и его глаза вспыхнули от изумления.
Камиль Демулен был порождением ликующего Парижа. Три года назад жаркой
июльской ночью, будучи тогда учеником иезуитов, он вскочил в кафе "Безумец"
на стол и призвал горожан штурмовать Бастилию. Теперь он был героем
революции.
- Мадам де Сталь! - воскликнул Камиль, пробираясь к ней сквозь толпу,
чтобы взять за руку. - Что привело вас сюда? Надеюсь, вы не замешаны в
преступлениях против государства?
Он широко улыбнулся, его привлекательное лицо романтика было совершенно
неуместно здесь, в комнате, где воздух был спертым от страха и духа смерти.
Жермен попыталась улыбнуться ему в ответ.
- Меня схватили "гражданки Парижа", - ответила она, стараясь напустить
на себя хотя бы каплю дипломатического шарма, который так хорошо служил ей
прежде. - Похоже, теперь жена посла, пытающаяся проехать к воротам Парижа,
является врагом народа. Смешно, не правда ли? А ведь когда-то мы с вами так
рьяно сражались за свободу...
Улыбка Камиля исчезла. Он неловко глянул на мужчину, сидевшего на
скамье позади Жермен и продолжавшего рыдать. Схватив мадам де Сталь за руку,
Камиль оттащил ее в сторону.
- Вы хотите сказать, что пытались покинуть Париж без пропуска и
эскорта? В таком случае вам еще повезло. Вас могли пристрелить на месте.
- Не говорите чепухи! - воскликнула она. - У меня дипломатическая
неприкосновенность. Если бы меня посадили в тюрьму, это было бы равносильно
объявлению войны Швеции! Они, должно быть, сошли с ума, решив, что могут
держать меня здесь!
Однако ее минутная бравада испарилась, как только она услышала
следующие слова Камиля:
- Вы не знаете? Наша страна уже находится в состоянии войны, и с часу
на час мы ждем нападения на столицу...-
Он понизил голос, осознав, что этого еще никто не знает и подобные
известия, несомненно, вызовут волнения. - Верден пал! Жермен непонимающе
уставилась на него. Ей понадобилось время, чтобы осознать весь ужас
положения.
- Невозможно...- прошептала она, покачав головой. - Как близко от
Парижа... Где они теперь?
- Полагаю, будут здесь в течение десяти часов, даже учитывая
артиллерию. Есть приказ стрелять по любому, кто приблизится к воротам.
Попытка побега будет расценена как государственная измена, - добавил он с
суровым видом.
- Камиль, мне необходимо срочно присоединиться к семье в Швейцарии, -
торопливо сказала Жермен. - Если я отложу отъезд, то вообще не смогу уехать.
Я жду ребенка...
Камиль посмотрел на нее с недоверием, но отвага уже вернулась к мадам
де Сталь. Схватив его руку, она прижала ее к своему животу. Даже через
толстую ткань платья он почувствовал, что Жермен не солгала. Камиль снова
улыбнулся ей чарующей мальчишеской улыбкой и слегка покраснел.
- Мадам, я буду счастлив проводить вас обратно в посольство сегодня
вечером. Сам Господь Бог не сможет помочь вам покинуть город, пока мы не
прогоним пруссаков. Разрешите мне поговорить с Дантоном.
Жермен с облегчением улыбнулась и сказала:
- Когда мой малыш благополучно появится на свет в Женеве, я назову его
вашим именем.
До ворот Аббатской обители, монастыря, превращенного ныне в тюрьму,
Валентина и Мирей добрались в карете, которую они наняли после побега из
студии Давида. Улица была запружена толпой, несколько карет застряли перед
въездом в тюрьму.
Толпа состояла из санкюлотов, вооруженных мотыгами и граблями. Кареты
перед воротами тюрьмы оказались в ловушке: оборванцы облепили их,
запрыгивали на подножки и козлы, разбивали дверцы и окна кулаками и
мотыгами. Рев их сердитых голосов эхом разнесся по узкой улочке, когда
тюремные стражники, взобравшись на крыши карет, попытались разогнать толпу.
Возница кареты Мирей и Валентины обернулся и сказал им:
- Я не могу подъехать ближе. Там не развернуться. Кроме того, не
нравится мне эта толпа...
В это мгновение Валентина заприметила в толпе монахиню в одежде
Канского монастыря. Девушка помахала ей из окна кареты, пожилая женщина
махнула в ответ рукой. Она оказалась зажатой в толпе, которая заполнила
узкую улочку между стенами домов.
- Валентина, нет! - закричала Мирей, увидев, как ее светловолосая
кузина открыла дверь кареты и выскочила наружу.
- Мсье! Пожалуйста, не могли бы вы подождать? - попросила она возницу,
выйдя из кареты и умоляюще взглянув на него. - Моя кузина вернется через
минуту.
Она молила Бога, чтобы это оказалось правдой. Девушка не сводила глаз с
Валентины, которая ринулась в разросшуюся толпу, прокладывая дорогу к сестре
Клод.
- Мадемуазель, - сказал возница, - я должен развернуть карету. Мы здесь
в опасности. Те повозки, что стоят впереди нас, привезли арестованных.
- Мы должны здесь встретиться с одной знакомой, - объяснила Мирей. -
Сейчас мы приведем ее. Мсье, умоляю вас, подождите.
- Эти арестанты, - продолжал возница, разглядывая толпу с высоты козел,
- они все священники, которые отказались присягнуть государству. Я боюсь за
них и за нас тоже. Приведите свою кузину обратно, пока я буду разворачивать
лошадь. И не мешкайте!
С этими словами старик слез на мостовую, схватил вожжи и стал
разворачивать карету. На узкой улочке сделать это было непросто. Мирей
бросилась вдогонку за кузиной, сердце ее бешено колотилось от страха.
Толпа подхватила девушку, словно бушующее море. Она больше не видела
Валентину среди людей, заполнивших улицу. Прокладывая дорогу сквозь толпу,
она чувствовала на себе чьи-то руки. К горлу девушки начала подкатывать
тошнота, когда запах немытых человеческих тел ударил ей в ноздри.
Внезапно среди леса рук с мотыгами и граблями она поймала взгляд
Валентины. Девушка была всего лишь в нескольких шагах от сестры Клод, ее
рука тянулась к пожилой женщине. Затем толпа вновь заслонила их.
- Валентина! - закричала Мирей, но ее голос потонул в шуме других
голосов.
Людской поток подхватил ее и потащил к шестерке крытых повозок,
застрявших перед воротами тюрьмы, - в них находились арестованные
священнослужители.
Мирей прилагала неимоверные усилия, чтобы пробиться к Валентине и
сестре Клод, но это было все равно что бороться с приливной волной. Каждый
раз, когда она продвигалась на несколько шагов, ее относило обратно к
каретам у тюремной стены. Вскоре она оказалась прижатой к колесу. Она сумела
ухватиться за спицы, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. Внезапно
дверь распахнулась, словно от взрыва, и девушку отбросило к стенке кареты.
Вокруг было море рук и ног, Мирей держалась за спицы, чтобы ее снова не
утянуло в толпу.
Священников вытащили из повозки. Самый молодой из них, с побелевшими от
страха губами, заглянул в глаза Мирей, и его сразу же оттащили от повозки.
Через мгновение он скрылся в толпе. Священник постарше последовал за ним,
толпа принялась избивать его палками, мужчина закричал, призывая на помощь
стражников, но те и сами словно превратились в диких зверей. Спрыгнув с
крыши повозки, они присоединились к толпе и вцепились в сутану бедного
священника. Он упал под ноги своих мучителей, и его поволокли по булыжной
мостовой.
Пока Мирей держалась за колесо повозки, перепуганных священников одного
за другим вытащили из повозок. Они жались друг к другу, словно мыши, со всех
сторон их били и кололи железными пиками. Почти обезумев от страха и всех
этих ужасов вокруг, Мирей снова и снова выкрикивала имя Валентины. Она так
вцепилась в спицы колеса, что под ногтями показалась кровь. Но могучая сила
толпы снова подхватила ее и отбросила к тюремной стене.
Мирей швырнуло о стену, девушка не устояла на ногах и упала на
мостовую. Но руки ее уперлись не в холодный булыжник, а во что-то теплое и
липкое. Мирей отбросила с лица непокорные рыжие волосы - и увидела перед
собой распахнутые глаза сестры Клод, неподвижно лежащей у тюремной стены.
Апостольник монахини слетел с головы, лицо заливала кровь из большой раны на
лбу. Глаза пожилой женщины незряче уставились в пространство. Мирей
отшатнулась от монахини и попыталась закричать, но из ее горла не вылетело
ни звука. Оказалось, что нечто теплое и липкое, во что угодила рука девушки,
была кровь, хлещущая из раны на плече женщины: рука монахини была вырвана из
сустава.
Мирей отшатнулась, дрожа от ужаса. Она непроизвольно вытерла руку о
свое платье. Где же Валентина? Мирей попыталась подняться с колен, держась
за стену. Толпа вокруг рвала и метала, словно обезумевший от злобы зверь.
Вдруг Мирей услышала стон и осознала, что губы монахини шевелятся. Сестра
Клод была еще жива.
Все еще стоя на коленях, Мирей нагнулась к ней и схватила монахиню за
плечи. Кровь потоком полилась из зияющей раны.
- Валентина! - закричала девушка. - Где Валентина? Во имя Господа, вы
понимаете меня? Скажите, что случилось с Валентиной?
Старая женщина беззвучно шевелила разбитыми губами, ее невидящие глаза
уставились на Мирей. Девушка склонилась над ней так низко, что ее волосы
касались губ монахини.
- Внутри...- прошептала сестра Клод. - Они забрали ее в обитель...
И монахиня потеряла сознание.
- Боже мой! Вы уверены? - в ужасе переспросила Мирей, но ответа не
последовало.
Девушка снова попыталась подняться на ноги. Ее окружала толпа,
требовавшая крови. В воздух взмывали мотыги и пики. Крики убийц и их жертв
слились в один, мешая Мирей сосредоточиться.
Метнувшись к тяжелым дверям Аббатской обители, она принялась изо всех
сил колотить по ним кулаками, сбивая костяшки в кровь. Ничего не произошло.
Изнемогая от боли и разочарования, Мирей попыталась пробраться сквозь толпу
обратно к карете, молясь, чтобы та оказалась на месте. Ей нужно найти
Давида! Только он может помочь ей теперь.
Тут в толпе образовался просвет, и девушку закрутило в людском
водовороте. Люди пытались протолкаться назад к воротам, но что-то теснило их
с той стороны, откуда приехали Мирей и Валентина. Девушка снова прижалась к
стене и принялась продвигаться вдоль нее. Наконец ей удалось увидеть то, что
вызвало новый переполох: карету, в которой они приехали, тащила толпа. На
воткнутой в деревянное сиденье пике торчала отрубленная голова возницы, на
лице старика застыла маска ужаса, его седые волосы были красны от крови.
Мирей ударила кулаком по стене, пытаясь удержаться от крика. Пока она
стояла и безумными глазами таращилась на отрубленную голову, плывущую высоко
над толпой, она неожиданно осознала, что не сможет выбраться и найти Давида.
Теперь ей необходимо было попасть внутрь Аббатской обители.