Нэвилл Крис. Восемь

Он снял с доски связку ключей от автомобилей и потряс ими. - Только час
назад позвонили из советского консульства. Их атташе по связи с вашим
министерством нефтяной промышленности прибывает следующим рейсом из Алжира.
- Русский атташе? - фыркнула я. - Вы, верно, шутите? Может, вы
позвоните министру Кадыру и объясните, что я не могу проинспектировать
продукцию Арзева в течение целой недели, потому что русские, которые ничего
не понимают в нефти, завладели последней машиной?
Мы с Лили переглянулись и покачали головами. Агент занервничал еще
больше. Он явно жалел о своей попытке произвести на меня впечатление
солидностью клиентуры, но куда больше он жалел, что проговорился о русском.
- Вы правы! - воскликнул он наконец, ловко доставая из ящика документы
и пододвигая их мне на подпись. - Какие дела могут быть у русского атташе,
что ему нужна машина, да еще так срочно? Здесь, мадемуазель, подпишите
здесь. Затем я покажу вам машину.
Когда агент вернулся с ключами от машины в руке, я попросила у него
разрешения позвонить оператору в Алжире. Он разрешил, когда мне удалось
убедить его, что ему не придется платить за звонок. Служащий соединил меня с
Терезой, и я взяла телефонную трубку.
- Девочка моя! - кричала она сквозь шумы в трубке. - Что ты наделала?
Половина Алжира гоняется за тобой. Я знаю, я слышала все звонки! Министр
предупредил, если ты позвонишь, сказать тебе, что, пока его нет, тебе нельзя
появляться в министерстве.
- Где он? - нервно спросила я, поглядывая на агента, который
прислушивался к каждому слову, хотя и притворялся, Что не понимает
по-английски.
- Он на конференции, - многозначительно сказала она. Черт! Значит,
конференция ОПЕК уже началась?
- Где ты, если ему понадобится связаться с тобой? - спросила Тереза.
- Я еду с инспекцией на завод в Арзеве, - громко ответила я
по-французски. - Наша машина сломалась, но благодаря безупречной работе
агента по прокату автомобилей в аэропорту Орана нам удалось раздобыть
машину. Передайте министру, что я свяжусь с ним для отчета завтра.
- Что бы ты ни делала, ты не должна сейчас возвращаться! - сказала
Тереза. - Этот salud из Персии знает, где ты была и кто послал тебя туда.
Убирайся оттуда побыстрее! Все аэропорты охраняются его людьми!
Персидским ублюдком, про которого она упомянула, был Шариф, а он точно
знал, что мы отправились в Тассилин. Но откуда Тереза знала, или, что еще
невероятней, как она догадалась, кто отправил меня туда? Затем я вспомнила,
что именно Тереза помогла мне найти Минни Ренселаас!
- Тереза, - сказала я, бросив взгляд на агента и снова перейдя на
английский, - это ты сказала министру, что у меня была встреча в Казбахе?
- Да, - прошептала она. - Я знаю, ты нашла их. Да помогут тебе небеса,
девочка моя!
Она понизила голос, и мне пришлось напрячься, чтобы услышать ее.
- Они догадываются, кто ты!
Она немного помолчала, и нас разъединили. С бешено бьющимся сердцем я
повесила трубку и взяла ключи, которые лежали на конторке.
- Итак, - сказала я, пожимая агенту руку, - министр будет рад узнать,
что, несмотря ни на что, нам удастся проинспектировать завод в Арзеве. Не
могу выразить, как я вам благодарна за помощь.
Едва мы оказались на улице, как Лили с Кариокой запрыгнула на
пассажирское сиденье поджидавшего нас "рено", а я села за руль и рванула с
места так, что покрышки завизжали. Я направлялась к шоссе, идущему вдоль
побережья. Вопреки совету Терезы мы ехали в Алжир. Что мне еще оставалось.
Но пока автомобиль пожирал покрытие дороги, в моей голове с не менее
безумной скоростью проносились мысли и предположения. Если Тереза имела в
виду то, о чем я думала, то моя жизнь не стоила и ломаного гроша.
Отчаянно лавируя в потоке, я сумела выбраться на двухрядное шоссе,
ведущее к Алжиру.
По дороге до Алжира было двести пятьдесят миль. Шоссе тянулось на
восток вдоль высоких прибрежных скал. После того как мы проехали мимо
нефтеперерабатывающего завода в Арзеве, я перестала каждые несколько секунд
поглядывать в зеркало заднего вида, а потом и вовсе остановилась, уступила
водительское место Лили и взялась за дневник Мирей.
Раскрыв кожаную обложку, я осторожно переворачивала хрупкие страницы,
чтобы найти место, на котором мы остановились. Было уже за полдень, и
красноватое солнце катилось по небосклону вниз, к темному морю. Волны бились
о скалы, над тучами соленых брызг стояли маленькие радуги. Вершины
прибрежных утесов венчали купы олив, темно-зеленые листья деревьев отливали
в косых лучах солнца металлическим блеском.
Оторвавшись от созерцания мелькающего за окном пейзажа, я вновь
погрузилась в мир написанных от руки слов. Странно, думала я, эти записи так
захватывают, что даже многочисленные опасности, угрожающие нам, кажутся по
сравнению с ними лишь страшным сном. Французская монахиня Мирей стала нашей
спутницей в приключениях. Ее история разворачивалась перед нами, как темные
лепестки фантастического цветка.
Лили молча вела машину, и я снова принялась переводить вслух. Мне
чудилось, будто я слышу собственную историю из чужих уст - из уст женщины,
миссию которой в целом мире могла понять только я одна. Я уже не различала,
где я, а где она и чей шелестящий голос раздается в моих ушах. За время
наших приключений поиски Мирей стали моими собственными поисками. Я читала:
"Я покинула тюрьму, терзаемая тревогой. В ящике с красками, который я
унесла, лежало письмо от аббатисы и значительная сумма денег, посланных ею,
чтобы помочь моей миссии. Письмо, писала она, поможет мне получить деньги,
принадлежавшие моей кузине, в Британском банке. Однако я решила не ехать
пока в Англию. Передо мной стояла другая задача, которую я должна была
решить в первую очередь. Мой Шарло оставался в пустыне. Еще утром мне
казалось, что я больше никогда не увижу его. Он родился перед ликом богини.
Он родился в Игре..."
Лили сбросила газ, и я оторвалась от чтения. Наступили сумерки, читать
стало труднее, глаза у меня устали, и потому я не сразу поняла, почему она
остановилась на обочине шоссе. Даже в тусклом сумеречном свете были видны
полицейские и военные машины, которые перекрыли дорогу впереди. Они
остановили несколько легковых автомобилей и теперь обыскивали их.
- Где мы? - спросила я.
У меня не было уверенности, что они нас не видят.
- В пяти милях от Сиди-Фрейдж - неподалеку от твоей квартиры и моего
отеля. В сорока километрах от Алжира. Еще полчаса, и мы были бы там. Что
теперь?
- Ну, оставаться здесь нельзя, - принялась я рассуждать вслух. - И
дальше тоже не проехать. Как бы хорошо мы ни спрятали фигуры, их найдут.
Я подумала с минуту и сказала:
- В нескольких ярдах отсюда есть морской порт. Его нет ни на одной
карте, но я ходила туда покупать рыбу и омаров. Это единственное место, куда
мы можем свернуть, не вызвав подозрений. Он называется Ла-Мадраж. Мы можем
затаиться там, пока не разработаем план.
Мы медленно съехали с магистрали и оказались на грунтовой дороге. К
этому времени совершенно стемнело, но в городке была лишь одна короткая
улица, которая шла по берегу небольшой бухты. Мы остановились перед
единственной гостиницей в городке - там был кабачок, где, по моим сведениям,
недурно готовили тушеную рыбу. Сквозь неплотно прикрытые окна был виден
свет.
- Это место - единственное на много миль вокруг, где есть телефон, -
сказала я Лили, когда мы вылезли из машины и заглянули в двери пивной. - Не
говоря уже о еде. Я такая голодная, будто несколько месяцев не ела. Давай
попробуем связаться с Камилем. Возможно, он сумеет вытащить нас отсюда.
Однако не знаю, как ты, а я думаю, что мы в цугцванге. Я невесело
усмехнулась.
- А если мы не сможем с ним связаться? - спросила Лили. - Как ты
думаешь, долго они будут держать на дороге этот кордон? Мы же не можем
сидеть здесь всю ночь.
- На самом деле если мы решим бросить машину, то ее можно загнать на
пляж и утопить. Отсюда до моей квартиры всего несколько миль, можно дойти
пешком. Мы могли бы попросту обойти кордон, но тогда мы застрянем в
Сиди-Фрейдж без колес.
Так что по размышлении мы решили попробовать воплотить в жизнь план
номер один и направились в кабачок. Возможно, это была самая худшая моя идея
за все путешествие.
Пивная в Ла-Мадраж была местом сборища моряков. Однако моряки, которые
обернулись к двери при нашем появлении, похоже, сбежали со съемок "Острова
сокровищ". Кариока свернулся у Лили на руках и заскулил, пряча нос от
смрада.
- Я только что вспомнила, - сказала я своей подруге, когда мы застыли в
дверях. - Днем Ла-Мадраж - это рыбацкий порт, а ночью - пристанище алжирской
мафии.
- Очень хотелось бы надеяться, что ты шутишь, - ответила Лили, задрав
подбородок, и мы двинулись к бару. - Но почему-то мне кажется, что это
пустые надежды.
Не успела она договорить, как меня окатило ледяной волной ужаса: я
увидела лицо, которое надеялась никогда больше не увидеть. Мой знакомый
улыбался и махал нам рукой, призывая присоединиться к нему. Когда мы подошли
к бару, бармен наклонился к нам.
- Вас приглашают за столик в углу, - прошептал он. Судя его тону, это
не было приглашением. - Скажите, что вы будете пить, и я принесу вам.
- Мы сами купим выпивку, - начала Лили, но я схватила ее за руку.
Мы влипли по уши, - прошептала я ей на ухо. - Не оглядывайся, но наш
хозяин Длинный Джон Сильвер сейчас очень далеко от своего дома.
С этими словами я повела Лили через толпу замолчавших моряков, которые
расступались перед нами, словно Красное море, прямо к столу в дальнем углу
бара, за которым, сидя в одиночестве, нас поджидал торговец коврами
Эль-Марад.
Всю дорогу по пути к столику я думала о том, что лежит у меня в сумке и
что с нами сделает этот парень, когда обнаружит это.
- Надо будет попробовать трюк с дамской комнатой, - сказала я Лили на
ухо. - Надеюсь, у тебя есть в рукаве еще пара козырей. Парень, с которым ты
сейчас познакомишься, - белый король, и у него нет никаких сомнений в том,
кто мы такие и где побывали.
На столе перед Эль-Марадом лежала горсть спичек. Он доставал их из
коробка и складывал в виде пирамиды.
- Добрый вечер, леди, - не поднимая глаз, вкрадчиво произнес он, когда
мы подошли. - Я ждал вас. Не изволите ли сыграть со мной в ним?
Я некоторое время тупо пыталась сообразить, как это понимать, но быстро
выяснилось, что скрытых намеков предложение не содержало.
- Это старая британская игра, - продолжил Эль-Марад. - На английском
сленге "ним" означает "стащить", "украсть". Возможно, вы этого не знаете? -
Он взглянул на меня своими угольно-черными глазами без зрачков. - Эта игра
проста, поверьте. Каждый игрок снимает одну или больше спичек с любого ряда
пирамиды. Игрок, которому достается последняя спичка, проигрывает.
- Спасибо, что разъяснили правила, - сказала я, выдвинув стул и
усаживаясь. Лили уже давно так и сделала. - Это не вы устроили тот кордон на
шоссе?
- Нет, но раз уж он появился, я этим воспользовался. Это единственное
место, куда вы могли свернуть с дороги.
Конечно же! Ну я и идиотка! На этом подъезде к Сиди-Фрейдж просто не
было других поселений.
- Вы же не для того пригласили нас сюда, чтобы поиграть, - сказала я, с
отвращением оглядывая пирамиду из спичек. - Что вы хотите?
- Но я действительно пригласил вас сюда, чтобы сыграть в игру, - лукаво
усмехнулся Эль-Марад. - Или следует говорить "сыграть в Игру"? А ваша
спутница, если я не ошибаюсь, - внучка Мордехая Рэда, великого игрока всех
времен и народов, специализирующегося на тех играх, в которых требуется
что-либо украсть...
Его голос стал неприятным. Эль-Марад так и сверлил Лили злобными
глазами.
- Она также племянница вашего "делового партнера" Ллуэллина, который
нас познакомил, - заметила я. - Только вот кто он в этой игре?
- Как тебе понравилась встреча с Мокфи Мохтар? - спросил Эль-Марад,
будто не слышал моего вопроса. - Это ведь она отправила тебя с небольшой
миссией, которую вы только что исполнили, верно?
Он снял спичку с вершины пирамиды и кивнул мне, предлагая сделать ход.
- Она передавала вам привет, - сказала я, снимая две спички со
следующего ряда.
В моей голове проносились тысячи самых разных мыслей, но какая-то часть
моего рассудка пыталась разобраться в игре - в игре в ним. Пять рядов
спичек, в верхнем - только одна, каждый следующий ряд имел на одну спичку
больше, чем тот, что выше. Что-то мне это напоминало, вот только что?.. И
вдруг я вспомнила!
- Мне? - спросил Эль-Марад, как мне показалось, с небольшой заминкой. -
Вы, должно быть, ошибаетесь.
- Вы ведь белый король, не так ли? - спросила я совершенно спокойно,
наблюдая, как он бледнеет на моих глазах. - У нее есть ваш номер. Я
удивляюсь, как это вы решились покинуть горы, где вы были в безопасности, и
предпринять путешествие сюда. Так можно ведь и с доски слететь. Это был
плохой ход.
Лили уставилась на меня, а Эль-Марад судорожно сглотнул, посмотрел вниз
и взял еще одну спичку. Внезапно Лили схватила меня за руку под столом. Она
поняла, что я собираюсь сделать.
- Вы и сейчас совершили ошибку, - заметила я, показывая на спички. - Я
- специалист по компьютерам, а эта ваша Игра ним является двоичной системой.
Это означает, что существует формула, как выиграть или проиграть. Я только
что выиграла.
- Ты имеешь в виду, что все это было ловушкой? - в ужасе прошептал
Эль-Марад. Он вскочил на ноги, разбрасывая спички. - Она отправила вас в
пустыню только для того, чтобы выманить меня? Нет! Я не верю тебе!
- О'кей! Можете не верить, - сказала я. - Однако вы были в безопасности
на своей восьмой клетке, прикрытый с флангов. А теперь вы сидите испуганный,
как куропатка...
- Напротив новой черной королевы, - неожиданно встряла Лили.
Эль-Марад уставился на нее, затем на меня. Я встала, словно собиралась
уходить, но он схватил меня за руку.
- Ты! - закричал он в бешенстве, его черные глаза выкатились из орбит.
- Тогда получается, она вышла из Игры! Подставила меня...
Я двинулась к двери, Лили шла за мной. Эль-Марад догнал меня и снова
схватил за руку.
- Фигуры у вас, - прошипел он. - Это все проделано для того, чтобы
выманить меня. Но ведь они у вас! Вы бы никогда не вернулись из Тассилина
без них!
- Конечно, они у меня, - сказала я. - Однако они находятся там, где вам
никогда не придет в голову их искать.
Я ринулась к двери, пока он не сообразил, где же они на самом деле. До
свободы оставалось несколько шагов...
И тут Кариока вырвался из рук Лили, шлепнулся на пол, поскользнулся на
линолеуме, со второй попытки поднялся на лапки и принялся скакать, бешено
лая на дверь. Я в ужасе уставилась на нее. Дверь распахнулась, и в бар,
отрезав нам путь к отступлению, ввалился Шариф со своими громилами в деловых
костюмах.
- Стоять! Именем...- начал он.
Но прежде чем я успела сообразить, что делать, Кариока рванулся вперед
и вцепился в давно облюбованную лодыжку - Шариф взвыл от боли, шарахнулся
назад и вылетел в дверь, увлекая за собой кое-кого из своих верзил. Не теряя
ни секунды, я рванулась следом и сбила его с ног. На физиономии шефа тайной
полиции остались отпечатки моих каблуков, а мы с
Лили помчались к машине. Эль-Марад и половина посетителей бара
устремилась в погоню.
- Вода! - заорала я на бегу. - Вода!
Мы не смогли бы добраться до машины, запереть двери и завести
двигатель. Не оглядываясь, я побежала прямо к небольшому пирсу, рядом с
которым покачивалось на волне множество небрежно пришвартованных рыбацких
лодок. Добежав до края пирса, я решилась оглянуться.
На набережной творилось черт знает что. Эль-Марад бежал по пятам за
Лили. Шариф, осыпая окрестности бранью, пытался одновременно отодрать от
своей ноги Кариоку и высмотреть в темноте движущуюся мишень, чтобы
прицелиться. А ко мне уже топали по пирсу трое верзил, так что мне ничего не
оставалось как зажать нос и прыгнуть в воду.
Последнее, что я увидела, прежде чем погрузиться в волны, было
маленькое тельце Кариоки - отброшенное Шарифом, оно взвилось в воздух и
полетело по дуге к воде. Затем я почувствовала, как над моей головой
сомкнулись холодные волны Средиземного моря, и тяжесть шахмат Монглана
потянула меня вниз, вниз, ко дну...

Белая земля

Земля, где ныне властвуют воинственные бритты
И где они свою могучую империю воздвигли,
В былые времена была пустой и дикой,
Безлюдной, неухоженной, бесславной...
Не заслужила даже имени она
До той поры, пока моряк отважный,
Опасности смертельной избежав
На корабле своем средь белых скал,
Которыми усеян южный берег,
Не даровал ей имя Альбион.
Эдмунд Спенсер.
Королева фей

Ах, коварный, коварный Альбион!
Наполеон,
цитирующий Жака
Вениня Боссюэ (1692)

Лондон, ноябрь 1793 года
Пробило четыре часа утра, когда солдаты Уильяма Питта принялись
колотить в дверь дома Талейрана в Кенсингтоне. Куртье набросил халат и
поспешил узнать, что там за шум. Когда он открыл дверь, то увидел, что в
нескольких окнах окрестных домов горит свет, - любопытные соседи, прячась за
шторами, таращились на солдат, которые стояли на пороге дома Талейрана.
Куртье вздохнул.
Как долго они в страхе ожидали этого! И вот неминуемое свершилось.
Талейран уже спускался вниз, накинув несколько шелковых шалей поверх ночной
рубахи. Его лицо представляло собой маску ледяной учтивости, когда он
пересек маленький холл и подошел к ожидавшим его солдатам.
- Монсеньор Талейран? - спросил офицер.
- Как видите, - поклонился бывший епископ, холодно улыбаясь.
- Премьер-министр Питт сожалеет, что не смог лично доставить эти
бумаги, - заученно протараторил офицер.
Достав из кармана мундира пакет, он вручил его Талейрану и продолжил:
- Франция, непризнанная анархическая республика, объявила войну
суверенному британскому королевству. Все эмигранты, которые поддерживают ее
так называемое правительство или были замечены в подобном прежде, лишаются
убежища и защиты Ганноверской династии и его величества короля Георга
Третьего. Шарль-Морис Талейран-Перигор, вы признаны виновным в
противозаконных действиях против королевства Великобритании, в нарушении
акта от тысяча семьсот девяносто третьего года об изменнической переписке, в
конспирации и ведении деятельности в бытность помощником министра означенной
страны против суверенного...
- Мой дорогой друг, - сказал Талейран, усмехаясь и отрывая взгляд от
бумаг, которые он просматривал. - Это абсурд. Франция объявила войну Англии
больше года назад! И я делал все, что было в моих силах, чтобы помешать
этому, о чем Питт прекрасно осведомлен. Французское правительство
разыскивает меня по обвинению в измене, разве этого недостаточно?
Однако его слова не произвели на стоявшего перед ним офицера никакого
впечатления.
- Министр Питт уведомляет, что у вас есть три дня, чтобы покинуть
Англию. Здесь ваши документы по депортации и разрешение на выезд. Желаю вам
доброго утра, монсеньор.
Отдав команду "Кругом!", он повернулся на каблуках. Талейран молча
посмотрел, как солдаты маршируют по булыжной мостовой, и отошел от двери.
Затем он так же молча отвернулся. Куртье закрывал дверь.
- Albus per fide deci pare, - произнес Морис себе под нос. - Это цитата
из Боссюэ [Боссюэ Жак Бенинь (1627-1704) - французский писатель, епископ],
мой дорогой Куртье, одного из величайших ораторов, которых знала Франция. Он
называл Англию "Белая Земля, которая обманывает тех, кто верит ей",
"коварный Альбион". Здесь всегда правили выходцы из чужих народов. Сначала
это были саксы, затем норманны и скотты, теперь германцы - которых они
презирают, но на которых так похожи. Они обвиняют нас, но у самих короткая
память, ведь убили же они собственного короля во времена Кромвеля. Теперь
вот заставляют покинуть берега Англии их единственного союзника-француза, у
которого и в мыслях не было становиться их хозяином.
Он постоял, склонив голову, шаль соскользнула на пол. Куртье прочистил
горло:
- Если монсеньор уже выбрал место назначения, я могу начать
приготовления к отъезду немедленно...
- Трех дней недостаточно, - сказал Талейран, приходя в чувство. - На
рассвете я отправлюсь к Питту и попрошу увеличить срок моего пребывания в
Англии. Я должен спасти сбережения и выбрать страну, где меня примут.
- Но мадам де Сталь?.. - вежливо заметил Куртье.
- Жермен сделала все, что могла, чтобы меня впустили в Женеву, однако
правительство отказало. Похоже, меня все считают предателем. Ах, Куртье, как
быстро становишься ненужным на закате жизни!..
- Монсеньор, в ваши годы рано говорить о закате жизни, - заметил
Куртье.
Талейран оглядел его своими циничными голубыми глазами.
- Мне сорок, и я потерпел неудачу, - сказал он. - Разве этого
недостаточно?
- Но не во всем, - раздался бархатистый голос.
Двое мужчин посмотрели наверх. Там, перегнувшись через перила
балюстрады, стояла Кэтрин Гранд в тонком шелковом халате, и длинные
белокурые волосы струились по ее обнаженным плечам.
- Премьер-министр подождет до завтра - невелика отсрочка, - произнесла
она с чувственной улыбкой. - Сегодня ты мой!
Кэтрин Гранд вошла в жизнь Талейрана четыре месяца назад, когда явилась
на порог его дома среди ночи с золотой пешкой из шахмат Монглана. И
оставалась с ним до сих пор.
Красавица заявила, что она пребывает в полном отчаянии. Мирей погибла
на гильотине, и ее последними словами была просьба отдать и эту фигуру
Талейрану, чтобы он спрятал ее, как прежде остальные. Так, по крайней мере,
сказала ему Кэтрин Гранд.
Женщина дрожала в его объятиях, слезы катились из-под густых ресниц, ее
теплое тело прижималось к его телу. Она так плакала о гибели Мирей, так
сердечно утешала Талейрана в его горе, так хороша была собой, когда упала к
нему на колени, умоляя помочь ей в безвыходном положении!
Морис всегда был падок на красоту, будь то произведения искусства,
породистые животные или женщины. Особенно - женщины. Все в Кэтрин Гранд было
прекрасно: цвет лица, волшебное тело, задрапированное в невесомые одежды и
украшенное драгоценностями, фиалковый аромат ее дыхания, грива белокурых
волос... И все в ней напоминало ему Валентину. Бее, кроме одного: она была
лгуньей.
Правда, она была прекрасной лгуньей. Как могла такая красавица быть
столь опасной, вероломной и чуждой? Французы говорили, что лучшее место, где
можно узнать человека, - постель. Морис признался себе, что хочет
попробовать.
Чем больше он узнавал о ней, тем больше она, казалось, подходила ему во
всем. Возможно, даже слишком подходила. Она любила вина с острова Мадейра,
музыку Гайдна и Моцарта, она предпочитала китайские шелка французским.
Любила собак, как и он, и купалась дважды в день - привычка, которую Морис
считал только своей. Вскоре у него не осталось сомнений, что она специально
изучила его. Она знала о его привычках больше, чем Куртье. Однако то, что
она рассказывала о своем прошлом, об отношениях с Мирей и о шахматах
Монглана, звучало фальшиво. Тогда-то он и решил узнать о ней столько,
сколько она знала о нем. Он написал тем, кому еще мог доверять во Франции, и
его расследование началось. Переписка дала неожиданный результат.
Она оказалась урожденной Катрин Ноэль Ворле и была на четыре года
старше, чем утверждала. Ее родители были французы, но Катрин появилась на
свет в голландской колонии Аранквебара в Индии. Когда ей исполнилось
пятнадцать, родители из корыстного расчета выдали ее замуж за англичанина
гораздо старше ее - Георга Гранда. А через два года любовник Катрин,
которого ее муж грозился пристрелить, дал ей пятьдесят тысяч рупий, чтобы
она навсегда покинула Индию. Эти сбережения позволили ей с роскошью жить в
Лондоне, а затем в Париже,
В Париже ее подозревали в шпионаже в пользу Британии. Незадолго до
начала террора слуга Катрин был найден убитым на пороге ее дома, а сама она
исчезла. Теперь, почти год спустя, она отыскала в Лондоне сосланного
Талейрана - человека без денег, без титула, без родины и с весьма жалкими
надеждами на перемены к лучшему. Зачем?
Развязывая ленты на ее розовом одеянии и спуская его с плеч, Талейран
улыбался самому себе. Кроме всего прочего, он сам сделал себе карьеру
благодаря женщинам. Они принесли ему деньги, положение и власть. Как же он
мог обвинять Кэтрин Гранд в том, что она, подобно ему самому, использовала
те же средства? Но что ей было нужно от него? Талеиран думал, что знает это.
Единственное, чем он владел и что ей было нужно, - это шахматы Монглана.
Однако он желал ее. Хотя он знал, что она слишком опытна, чтобы быть
невинной, слишком коварна, чтобы ей доверять, он желал ее со страстью,
которую не мог контролировать. Хотя все в ней было искусственным, он все
равно хотел ее.
Валентина мертва. Если и Мирей тоже убита, то шахматы Монглана стоили
ему жизни двух самых дорогих людей. Почему бы ему не получить что-нибудь
взамен?
Он обнял ее с неистовой, неодолимой страстью - так умирающий от жажды
человек приник бы к сосуду с водой. Она будет его, и пусть провалятся в ад
все демоны, которые его терзают.

Январь 1794 года
Однако Мирей была далеко не мертва - и недалеко от Лондона. Она была на
борту торгового судна, которое рассекало темные воды Английского пролива.
Приближался шторм. Когда судно взмыло на гребень огромной волны, Мирей
увидела на горизонте белые скалы Дувра.
Прошло шесть месяцев с того дня, когда Мирей сбежала из Бастилии.