Страница:
Лили достала бумагу, на которой была изложена наша версия того, как
работают ходы. Теперь она положила ее рядом с покровом.
- Есть еще кое-что... Думаю, вы должны это увидеть, - сказал Мордехай и
снова подошел к сейфу.
Вернувшись, он вручил мне маленький сверток. Я заглянула в его глаза,
поблескивающие за толстыми стеклами очков. Он протянул руку Лили, как будто
ждал, что она встанет.
- Пойдем, я хочу, чтобы ты помогла мне приготовить ужин. Подождем, пока
не вернутся твой отец и Ним. Они будут очень голодны, когда приедут. Тем
временем Кэт сможет прочесть то, что я ей дал.
Несмотря на протесты, он потащил Лили на кухню. Соларин придвинулся ко
мне поближе, когда я открыла пакет и достала оттуда большой свернутый лист
бумаги. Как Соларин и предсказывал, эта была та же самая бумага, на которой
был написан дневник Мирен. Я порылась в сумке и достала его. Мне хотелось
сравнить бумагу - так мы смогли бы установить, откуда были вырезаны листы. Я
улыбнулась Соларину.
Он обнял меня, и я устроилась поудобнее, развернула лист и начала
читать. Это была последняя глава дневника Мирей.
История черной королевы
В Париже как раз зацвели каштаны, когда весной 1799 года я покинула
Шарля Мориса Талейрана, чтобы отправиться в Англию. Уезжать было горько, ибо
я снова ждала ребенка.
Внутри меня зародилась новая жизнь, а вместе с ней и росло и желание,
которое всецело завладело мною: закончить Игру; раз и навсегда.
Пройдет еще четыре года, прежде чем я снова увижу Мориса. Четыре года,
за которые мир переживет много потрясений. Наполеон вернется, чтобы
расправиться с Директорией, и назовет себя первым консулом, а затем и
пожизненным консулом. В России Павел I будет убит собственными генералами и
бывшим фаворитом своей матери Платоном Зубовым. Таинственный Александр,
который был со мной в лесу рядом с умирающей аббатисой, станет обладателем
фигуры из шахмат Монглана - черной королевы. Мир, который я знала: Англия и
Франция, Австрия, Пруссия и Россия - будет неумолимо скатываться к новой
войне. Талейран, отец моих детей, наконец получит от Папы разрешение на брак
и женится на Катрин Ноэль Ворле Гранд - белой королеве.
Но у меня был покров, рисунок, сделанный с доски, и уверенность, что
семнадцать фигур я могу собрать, когда пожелаю. Не только те девять, что
были закопаны в Вермонте, но еще восемь: семь, которые принадлежали мадам
Гранд, и одна, что была у Александра. С этим знанием я и вернулась в Англию,
в Кембридж, где, как рассказал мне Уильям Блейк, хранились заметки Исаака
Ньютона. Блейк страдал почти нездоровой тягой к подобным вещам и добыл для
меня разрешение ознакомиться с этими работами.
Босуэлл умер в мае 1795 года, а великий шахматист Филидор пережил его
всего на три месяца. Старые защитники были мертвы, невольные союзники
покинули белую королеву в связи с кончиной. Я должна была сделать свой ход,
прежде чем у нее появится время набрать новую команду.
Незадолго до того, как Шахин и Шарло вернулись с Наполеоном из Египта,
4 октября 1799 года, в точности через шесть месяцев после моего собственного
дня рождения, я родила в Лондоне девочку. Я окрестила ее Элизой, в честь
Элиссы Рыжей, великой женщины, которая основала Карфаген и в честь которой
была названа сестра Наполеона. Однако я чаще зову ее Шарлотой, не только в
честь ее отца, Шарля Мориса, и брата Шарло, но и в память другой Шарлотты,
которая отдала за меня свою жизнь.
Именно в это время, когда Шарло с Шахином присоединились ко мне в
Лондоне, и началась настоящая работа. Ночи напролет мы корпели над древними
манускриптами Ньютона, при свечах изучали его многочисленные записки и
опыты. Но все было тщетно. Спустя месяцы я пришла к выводу, что даже этот
великий ученый не смог разгадать тайну. И вдруг я поняла, что не знаю, в чем
на самом деле заключается секрет.
- Восемь, - сказала я вслух как-то ночью, когда мы сидели в комнатах
Кембриджа с видом на грядки, в комнатах, где почто сто лет назад трудился
сам Ньютон. - Что в точности означает восемь?
- В Египте, - произнес Шахин, - верят в восемь божеств, которые
породили все остальное, что есть на свете, В Китае верят в восемь
бессмертных. В Индии считают, что Кришна Черный, восьмой сын, также стал
бессмертным, орудием спасения человечества. Буддисты верят в восьмеричный
путь вхождения в нирвану. В мифах разных народов много восьмерок...
- Все они означают одно и то же, - произнес вдруг Шарло, мой маленький
сын, мудрый не по годам. - Алхимики искали нечто большее, чем умение
превращать один металл в другой. Они хотели того же, что и египтяне, которые
для этого строили пирамиды, того же, что и вавилоняне, когда те приносили
младенцев в жертву языческим богам. Алхимики всегда начинают с молитвы
Гермесу, который был не только проводником душ в Аид, но также и
богом-целителем...
- Шахин забил тебе голову всякой мистикой, - сказала я. - То, что мы
ищем, - это научная формула.
- Но, мама, это она и есть, разве ты не видишь? - ответил Шарло. -
Именно поэтому они и поклонялись Гермесу. Первый этап состоит из шестнадцати
шагов. Проделав их, алхимики получают в виде осадка красновато-черный
порошок. Из него лепят лепешку, которую называют философским камнем. На
втором этапе он используется в качестве катализатора при трансмутации
металлов. В третьей, и последней, фазе этот порошок смешивается с особой
водой - росой, которая выпадает в определенное время года, когда солнце
находится между Тельцом и Овном. На всех картинках во всех книга: показано,
что как раз в твой день рождения подлунная роса особенно тяжелая. Это время,
когда начинается третья фаза.
- Я не понимаю, - смутилась я. - Во что превращается эта вода, когда ее
смешивают с порошком философского камня ?
- Ее называют эликсир, - сказал Шахин. - Он приносит здоровье, долгую
жизнь и излечивает все раны.
- Матушка, - произнес Шарло, серьезно глядя на меня, это секрет
бессмертия. Эликсир жизни.
Четыре года ушло у нас на то, чтобы вплотную подойти к этому
переломному моменту в Игре. Но хотя теперь мы знали, для чего нужна формула,
мы по-прежнему не имели представления, как она работает.
Стоял август 1803 года, когда я вместе с Шахином и двумя детьми
приехала в Бурбон-Л'Арчамбо в центре Франции, город, от которого получила
свое имя королевская династия Бурбонов. В этот город каждый август приезжал
на воды Морис Талейран.
Минеральный источник был окружен древними дубами, по обе стороны от
тропинки, которая вела к нему, цвели пионы. В первое же утро я стояла на
этой тропинке среди цветов и порхающих бабочек, одетая в такой же белый
балахон, какие здесь носили все, и ждала, когда в конце тропинки появится
Морис.
За четыре года, которые прошли с тех пор, как я видела его в последний
раз, он сильно изменился. Хотя мне не было еще и тридцати, ему скоро должно
было исполниться пятьдесят. Его прекрасное лицо избороздили морщины, в
напудреных вьющихся волосах солнце высвечивало серебряные пряди. Он увидел
меня и застыл на тропинке, не отрывая взгляда от моего лица. Его глаза
оставались такими же синими и сияющими, какими я запомнила их в то утро,
когда впервые увидела его в студии Давида.
Морис подошел ко мне, как будто ожидал найти меня здесь, провел рукой
по моим волосам и принялся рассматривать меня.
- Я никогда не прощу тебя, - были его первые слова, - за то, что дала
мне узнать, что такое любовь, а затем бросила меня в одиночестве. Почему ты
никогда не отвечала на мои письма? Почему ты исчезаешь, а потом появляешься
ненадолго, снова и снова разбивая мое сердце? Иногда я ловлю себя на мысли,
что лучше бы мне никогда не встречаться с тобой.
Затем, опровергая свои собственные слова, он схватил меня и страстно
прижал к себе. Его губы скользнули от моего рта к шее, затем к груди. Как и
прежде, я почувствовала, как его любовь окутывает меня. Борясь с собственным
желанием, я нашла в себе силы вырваться из его объятий.
- Я приехала, чтобы взять с тебя обещание, - сказала я ему слабым
голосом.
- Я сделал все, что обещал тебе, и даже больше, - ответил он резко. - Я
пожертвовал ради тебя всем, возможно, даже своей бессмертной душой. В глазах
Господа, я все еще его служитель. Я женился на женщине, которую не люблю,
которая никогда не родит мне детей. А ты, которая родила мне двоих, не даешь
мне даже взглянуть на них.
- Они здесь, вместе со мной, - сказала я. Он посмотрел на меня
недоверчиво.
- Но сначала, где фигуры белой королевы?
- Фигуры...- В его голосе послышалась горечь. - Не беспокойся, они у
меня. Я обманом выманил их у женщины, которая любит меня сильнее, чем ты
любила когда-нибудь. Теперь ты используешь детей как заложников, чтобы
получить эти фигуры. Господи, ты всегда поражала меня. - Он замолчал.
Резкость, с которой он говорил со мной, никуда не исчезла, но она смешалась
с темной страстью. - То, что я не могу жить без тебя, - прошептал он, -
порой кажется мне самой страшной мукой.
Он задрожал от обуревавших его эмоций. Его руки обхватили мое лицо,
губы прижались к моим губам, хотя мы стояли на тропинке, где могли в любой
момент появиться люди. Как всегда, сила его любви заслонила все. Мои губы
возвращали ему поцелуи, руки ласкали его кожу.
- На этот раз мы не будем делать ребенка, - прошептал он. - Но я сделаю
так, чтобы ты полюбила меня, даже если это будет последнее, что я совершу в
этой жизни.
Чувства, которые испытал Морис, когда впервые увидел наших детей,
трудно описать. Мы пришли в купальню в полночь, Шахин остался охранять вход
в нее.
Шарло уже исполнилось десять лет, и он выглядел как пророк, о котором
говорил Шахин. У него была грива рыжих, волос, разметавшаяся по плечам, и
синие сверкающие глаза, которые словно могли видеть сквозь время и
пространство. Маленькая Шарлотта в свои четыре года напоминала Валентину,
когда той было столько же лет. Она сразу же очаровала Талейрана, когда мы
сели в ванну с минеральной водой.
- Я хочу забрать детей с собой, - произнес Талейран в конце, гладя
Шарлотту по волосам, как будто не мог отпустить ее. - Тот образ жизни,
который ты ведешь, не для ребенка. Никто не узнает о том, что нас связывает.
Я получил имения в Валенсии. Я могу передать детям свой титул и землю. Пусть
их происхождение останется тайной. Только если ты согласишься на это, я
отдам тебе фигуры.
Я знала, что он был прав. Что за мать я для них, если моя жизнь -
игрушка в руках неподвластных мне сил? В глазах Мориса я видела любовь к
детям. Так может любить лишь тот, кто дал им жизнь. Однако все было не так
просто...
- Шарло должен остаться, - сказала я. - Он был рожден перед ликом
богини, именно он разгадал эту головоломку. Так было предсказано.
Шарло шагнул в горячей воде к отцу и положил ему руку на плечо.
- Ты будешь великим человеком, - сказал он, - и великая власть будет
дана тебе. Ты будешь жить долго, но после нас детей у тебя больше не будет.
Ты должен забрать мою сестру Шарлотту. Выдай ее замуж за своего
родственника, чтобы потом в ее детях снова слилась воедино наша кровь. Я
должен вернуться в пустыню. Моя судьба там...
Талейран изумленно посмотрел на мальчика, но Шарло еще не закончил.
- Ты должен порвать с Наполеоном, ибо скоро он падет. Если ты поступишь
так, то твое могущество переживет много катаклизмов, которые изменят мир. И
ты должен сделать кое-что еще, для Игры. Забери у русского царя Александра
черную королеву. Скажи ему, что я послал тебя. К твоим семи фигурам
прибавится еще одна, и их станет восемь.
- У Александра? - спросил Талейран, глядя на меня сквозь густые клубы
пара. - У него тоже есть фигура? С какой стати он отдаст ее мне?
- За это ты отдашь ему Наполеона, - ответил Шарло.
Талейран встретился с Александром в Эрфурте. Не знаю, на каких условиях
они договорились, но все шло так, как предсказывал Шарло. Наполеон пал,
вернулся и снова пал, теперь уже навсегда. В конце он узнал, что это
Талейран предал его.
- Мсье, - сказал он ему как-то во время завтрака, в присутствии всего
двора, - вы всего лишь дерьмо в шелковом чулке, и ничего более.
Однако Талейран уже получил фигуру черной королевы. Вместе с ней он
передал мне еще кое-что ценное: проход коня, рассчитанный американцем
Бенджамином Франклином, который попытался таким образом выразить формулу.
Вместе с Шахином и Шарло, взяв с собой восемь фигур, покров и рисунок,
который сделала аббатиса, я отправилась в Гренобль. Там, на юге Франции,
неподалеку от места, где впервые началась Игра, мы нашли знаменитого физика
Жана Батиста Жозефа Фурье, с которым Шарло и Шахин познакомились в Египте.
Хотя мы собрали немало фигур, все же многих не хватало. Тридцать лет
потребовалось, чтобы расшифровать формулу. Однако мы сделали это.
Как-то ночью, в темноте лаборатории Фурье, мы вчетвером стояли и
наблюдали, как в тигле образуется философский камень. Много попыток
провалилось за тридцать лет, и наконец мы прошли все шестнадцать шагов так,
как нужно. Это называется "Женитьба красного короля на белой королеве",
секрет, который был утерян тысячу лет назад. Прокаливание, окисление,
застывание, закрепление, растворение, усвоение, дистилляция, выпаривание,
сублимация, разделение, расширение, ферментация, разложение, размножение и
теперь - создание. Мы наблюдали, как от кристаллов отделяются летучие газы,
словно в стекле образуются созвездия Вселенной. Газы, по мере того как они
поднимались, окрашивались в цвета: темно-синий, фиолетовый, розовый,
красновато-лиловый, красный, оранжевый, желтый, золотой... Это называлось
хвостом павлина - спектр длин видимых волн. Ниже располагались волны,
которые можно было чувствовать, но не видеть.
Когда все это растворилось и потом исчезло, мы увидели слой
красновато-черного осадка на дне реторты. Мы соскребли его, завернули в
пчелиный воск и поместили в философскую жидкость - тяжелую воду.
Остался лишь один вопрос. Кто будет пить?
Когда мы получили формулу, на дворе был 1830 год. Из книг мы знали, что
этот эликсир может вовсе не даровать бессмертие, но отравить нас, если мы
допустили хоть одну ошибку. Существовала еще одна проблема. Если то, что мы
получили, действительно было эликсиром жизни, то мы должны были немедленно
спрятать фигуры. На этот случай я решила вернуться в пустыню.
Я вновь пересекла море, страшась, что это мое последние путешествие. В
Алжире я вместе с Шахином и Шарло отправилась в Казбах. Там жил человек,
который смог бы помочь мне в моей миссии. В конце концов я отыскала его в
гареме, перед ним был расстелен холст, а вокруг него на диванах сидело
множество женщин, лица которых были закрыты вуалями. Он повернулся ко мне,
его синие глаза сверкали, темные волосы были растрепаны, как у Давида, когда
я вместе с Валентиной позировала ему много лет назад в студии. Однако куда
больше, чем на Давида, этот молодой художник походил на другого человека -
он был почти двойником Шарля Мориса Талейрана.
- Меня прислал к тебе твой отец, - сказала я молодому человеку, который
был всего на несколько лет моложе Шарло.
Художник бросил на меня странный взгляд.
- Вы, должно быть, медиум, - посмеялся он надо мной. - Мой отец, мсье
Делакруа, умер много лет назад.
Он нетерпеливо взмахнул кистью, недовольный тем, что его отрывают от
работы.
- Я имею в виду твоего настоящего отца, - сказала я, и его лицо сразу
же потемнело. - Я говорю о герцоге Талейране.
- Эти сплетни совершенно беспочвенны, - резко сказал он.
- Я знаю другое, - ответила я. - Мое имя Мирей, я приехала из Франции с
миссией и нуждаюсь в твоей помощи. Это мой сын Шарло, он твой сводный брат.
Это Шахин, наш проводник. Я хочу, чтобы ты вместе со мной отправился в
пустыню, где я планирую предать земле кое-что, что представляет огромную
ценность и власть. Я хочу попросить тебя сделать рисунок на том месте и
предупредить каждого, кто может оказаться поблизости, что это место
охраняется богами.
Затем я рассказала ему свою историю.
Прошло много недель, прежде чем мы добрались до Тассилина. Наконец в
хорошо укрытой пещере мы нашли место, где можно было спрятать фигуры. Эжен
Делакруа расписал стену, Шарло указал ему, где нарисовать кадуцей и лабрис
белой королевы, которую он вписал посреди древней сцены охоты.
Когда мы закончили работу, Шахин достал флакон с философской водой и
пилюлю порошка, которую мы закатали в воск, чтобы он растворялся медленно,
как было предписано. Мы растворили пилюлю и замерли, глядя на флакон у меня
в руке.
Я вспомнила слова Парацельса, величайшего алхимика, который обнаружил
эту формулу. "Мы будем как боги", - сказал он. Я поднесла флакон к губам и
выпила.
Когда я закончила читать эту историю, меня затрясло с головы до ног.
Соларин сжимал мою руку, его челюсти побелели. Значит, это формула эликсира
жизни? Возможно ли, чтобы нечто подобное существовало на земле?
Мысли метались у меня в голове. Соларин налил нам бренди из графина,
который стоял на столе. Ученые, занимающиеся генетической инженерией,
лихорадочно размышляла я, недавно расшифровали структуру ДНК, кирпичика
жизни, который, подобно змеям на кадуцее Гермеса, представляет собой двойную
спираль, похожую на восьмерку. Однако в древних манускриптах нет никаких
намеков на то, что эта тайна была известна раньше. И как может то же самое
вещество, что превращает один металл в другой, воздействовать на живую
ткань?
Мои мысли вернулись к фигурам, к месту, где они были спрятаны. Я пришла
в еще большее замешательство. Разве Минни не сказала, что она сама закопала
их в Тассилине, под кадуцеем, глубоко в скале? Откуда она могла так точно
знать расположение тайника, если Мирей оставила их там почти двести лет
назад?
Затем я вспомнила про письмо, которое мне отдал Соларин, когда мы были
у Нима в доме, - письмо от Минни. Дрожащей рукой я достала его из кармана и
вскрыла конверт, Соларин, не говоря ни слова, устроился рядом со своим
бренди. Я чувствовала на себе его взгляд.
Я извлекла письмо из конверта, развернула - и у меня перехватило
дыхание, хотя я еще даже не начала читать. Почерк, которым было написано
письмо, оказался тем же, что и почерк в дневнике! Письмо было написано на
современном английском языке, а дневник на старофранцузском, но эти завитки,
которые были в моде сотни лет назад, ни с чем не спутаешь.
Я посмотрела на Соларина. Он тоже уставился на письмо, в глазах его
читались ужас и недоверие. Наши взгляды встретились, а затем мы, не говоря
ни слова, приступили к чтению письма. Я развернула его у себя на коленях, и
мы прочли:
"Моя дорогая Кэтрин!
Теперь ты знаешь тайну, которой владеют лишь немногие. Даже Александр и
Ладислав не знали, что я им совсем не бабушка, так как сменилось двенадцать
поколений с тех пор, как я дала жизнь их предку - Шарло. Отец Камиля,
который женился на мне за год до своей смерти, был потомком моего старого
друга Шахина, чьи кости обратились в прах больше ста пятидесяти лет назад.
Конечно, ты, если хочешь, можешь считать меня выжившей из ума старухой.
А можешь и поверить - ведь теперь ты черная королева. Ты обладаешь осколками
тайны столь же могущественной, сколь и опасной. У тебя их достаточно, чтобы
разгадать головоломку, как это сделала я много лет назад. Захочешь ли ты?
Это и есть тот выбор, который ты должна сделать, и сделать одна.
Если хочешь моего совета, предлагаю уничтожить эти фигуры, расплавить
их, чтобы они больше никому не доставили столько страданий, сколько я
испытала за всю мою жизнь. Хотя, как показывает история, для человечества
это может быть плохим выбором. Иди вперед и поступай как знаешь. Я буду
молиться за тебя.
Мирей".
Соларин сжал мою ладонь, и я закрыла глаза. Когда я их открыла,
Мордехай стоял рядом, обнимая Лили, словно хотел защитить ее. Позади них
стояли Гарри и Ним - я и не слышала, как они вернулись. Они все взяли стулья
и сели вокруг стола, за которым сидели мы с Солариным. На столе стояли
фигуры.
- Что ты думаешь обо всем этом? - спокойно спросил Мордехай.
Гарри наклонился ко мне и похлопал по руке. Но я все еще не могла
опомниться от потрясения.
- Что, если все это правда? - спросил он.
- Тогда это самая опасная штука, какую только можно себе представить, -
сказала я, не в силах побороть дрожь. Хотя мне не хотелось в этом никому
признаваться, но в глубине души я верила, что это правда. - Думаю, она была
права: надо уничтожить фигуры.
- Ты теперь черная королева, - сказала Лили. - Тебе не обязательно
слушать ее.
- Мы со Славой оба изучали физику, - добавил Соларин. - У нас в три
раза больше фигур, чем было у Мирей, а она все-таки разгадала формулу. Хотя
у нас нет информации, которая имеется на доске, мы можем расшифровать ее, я
уверен. Я могу достать доску...
- Кроме того, - с кривой усмешкой сказал Ним, держась за больную ногу,
- я не прочь испробовать это средство на себе прямо сейчас, чтобы излечить
раны.
У меня все еще не укладывалось в голове, каково это - знать, что ты
можешь прожить двести лет и даже больше. Что любые твои раны заживут, что
никакие болезни тебе не грозят и умереть ты можешь, разве что разбившись в
авиакатастрофе...
Но хочу ли я узнать на собственном опыте, каково это - провести
тридцать лет, расшифровывая формулу? Хотя, возможно, столько времени и не
потребуется, но я убедилась на опыте Мирей, что поиск разгадки со временем
может превратиться в одержимость, которая разрушила не только ее жизнь, но и
жизни тех, с кем она соприкоснулась. Что же мне выбрать - долгую жизнь или
счастливую? По ее же собственному признанию, Минни прожила две сотни лет в
постоянном страхе и тревоге даже после расшифровки формулы. Ничего
удивительного, что ей захотелось выйти из Игры.
Теперь решение было за мной. Я посмотрела на фигуры, стоящие на столе.
Это будет нетрудно. Минни выбрала Мордехая не только за то, что он был
шахматистом, но и потому, что он был ювелиром. Несомненно, у него дома
найдется все необходимое, чтобы сделать анализ фигур, узнать, из чего они
сделаны, и превратить в бижутерию для королевы. Но стоило мне взглянуть на
них, и я поняла, что не смогу заставить себя сделать это. От них исходило
внутреннее сияние их собственной жизни. Между мной и шахматами Монглана
образовалась связь, и я не могла ее разорвать.
Я обвела взглядом лица тех, кто в молчании смотрел на меня и ждал.
- Я собираюсь спрятать фигуры, - медленно произнесла я. - Лили, ты мне
поможешь в этом, из нас вышла хорошая команда. Мы увезем их куда-нибудь в
пустыню или в горы. Соларин вернется в Россию и попытается забрать доску. У
этой Игры нет конца. Мы спрячем шахматы Монглана там, где никто не найдет их
еще тысячу лет.
- Но рано или поздно их все равно извлекут на свет, - мягко заметил
Соларин.
Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и между нами проскочила
какая-то искра. Он знал теперь, что может произойти, и я тоже знала, что мы
можем не увидеться еще очень долго, если я не изменю своего решения.
- Может быть, за тысячу лет на планете появится новое поколение людей,
которое не станет использовать эту тайну во имя стремления к власти, а
обратит ее во благо, - сказала я. - А может быть, ученые сами выведут нечто
похожее. Если информация, сокрытая в шахматах, больше не будет секретом, а
станет обычным знанием, ценность этих фигур станет символической.
- Тогда почему не расшифровать эту формулу сейчас? - спросил Ним. - И
не сделать ее обычным знанием?
Он подошел к самой сути проблемы.
Многим ли из своих знакомых я могла бы даровать бессмертие? Злодеи
вроде Бланш или Эль-Марада не в счет, возьмем совершенно обычных людей,
например тех, с кем я работала, - Джока Уфама или Жана Филиппа Петара. Хочу
ли я, чтобы такие, как они, жили вечно? Хочу ли я решать, жить им вечно или
нет?
Теперь я поняла, что имел в виду Парацельс, когда говорил: "Мы будем
как боги". Такие решения никогда не были в компетенции смертных людей, этим
занимались боги, или духи предков, или естественный отбор, в зависимости от
того, во что верить. Обрести такую власть - значит превратить свою жизнь в
игру с огнем. Не имеет значения, как ответственно мы подойдем к этому, как
будем использовать это знание или контролировать его. Если мы не спрячем его
подобно древним жрецам, мы окажемся в таком же положении, как ученые,
которые открыли атомную бомбу.
- Нет, - ответила я Ниму.
Я все стояла и смотрела на фигуры на столе, фигуры, из-за которых я
рисковала жизнью так много раз и так бессмысленно. Смогу ли я зарыть их в
землю и ни разу не поддаться искушению снова извлечь их на свет? Гарри
посмеивался надо мной, словно читая мои мысли. Он встал и подошел ко мне.
- Если кто и сможет это сделать, то только ты, - сказал он, обнимая
меня. - Вот почему Минни выбрала тебя. Видишь ли, дорогая, она считала, что
у тебя есть сила, которой не было у нее, - противостоять искушению власти,
обретаемой вместе со знанием...
- Господи! Вы хотите сделать из меня какого-то Савонаролу, сжигающего
книги! - воскликнула я. - В то время как я намерена всего лишь уберечь эти
фигуры.
Мордехай тихо вошел в комнату с блюдом, полным деликатесов, которые
источали восхитительный аромат. Кариока выскочил из кухни, где "помогал"
хозяину дома в приготовлении пищи.
Мы все встали, принялись ходить по большой комнате и потягиваться. В
наших голосах зазвенело жизнелюбие, которое приходит, когда с души наконец
падает страшный камень. Я стояла рядом с Нимом и Солариным и закусывала,
когда Ним снова потянулся ко мне и положил руки мне на плечи. Соларин на
этот раз не возражал.
- Мы тут поговорили с Сашей...- сказал Ним. - Может, ты и не любишь
моего брата, но он тебя любит. Остерегайся страсти русских, она может тебя
поглотить.
Он улыбнулся и с любовью посмотрел на брата.
- Меня не так просто поглотить, - сказала я. - Кроме того, его чувство
совершенно взаимно.
Соларин удивленно посмотрел на меня - уж не знаю, что его так поразило.
Хотя рука Нима все еще лежала у меня на плечах, он сгреб меня в объятия и
поцеловал.
- Я больше не могу расставаться с ним, - сказал Ним, взъерошив мне
волосы. - Я поеду с ним в Россию, за доской. Потерять единственного брата
один раз - это больше чем достаточно. На этот раз если мы поедем, то вдвоем.
К нам подошел Мордехай, вручил каждому по бокалу и налил шампанского.
Выполнив обязанности виночерпия, он взял на руки Кариоку и поднял тост.
- За шахматы Монглана, - сказал старик с лукавой улыбкой. - Да покоятся
они с миром еще тысячу лет!
Мы все выпили за это, и Гарри сразу потребовал всеобщего внимания.
- За Кэт и Лили! - провозгласил он, поднимая свой бокал. - Они прошли
через все испытания и опасности. Пусть они живут долго и продолжают дружить.
Даже если они не будут жить вечно, пусть каждый день их жизни будет полон
радости и веселья.
Он повернулся ко мне.
Наступила моя очередь. Я подняла свой бокал и оглядела лица моих
друзей. Мордехай напоминал мне сову, у Гарри были глаза преданной собаки,
Лили стала стройной и загорелой. Ним, с его рыжими волосами пророка и
странными разноцветными глазами, улыбался мне, словно мог прочесть мои
мысли. И Соларин, напряженный и порывистой, словно за шахматной доской.
Все они стояли рядом со мной - самые мои близкие друзья, люди, которых
я нежно любила. Однако они были смертными людьми, как и я, и со временем
должны были умереть. Наши биологические часы продолжали тикать, ничто не в
силах замедлить ход времени. На все наши начинания нам отпущено меньше ста
лет, человеческий век. Так было не всегда. Жили ведь на земле когда-то
великаны, если верить Библии, - люди огромной силы, которые жили по семь или
восемь столетий. Где же мы совершили ошибку? Когда потеряли это умение?.. Я
покачала головой и подняла бокал с шампанским.
- За Игру, - сказала я. - За игру королей... Самую опасную, вечную
Игру. Игру, которую мы только что выиграли, по крайней мере - этот раунд. И
за Минни, которая всю свою жизнь боролась, чтобы уберечь эти фигуры от злых
и корыстных людей. Пусть она живет в мире, где бы она ни находилась, да
пребудут с ней наши молитвы.
- За Игру! - крикнул Гарри. Но я еще не закончила.
- Теперь, когда Игра завершена и мы решили спрятать фигуры, - добавила
я, - пусть у нас хватит сил, чтобы противостоять искушению и не извлечь их
снова на свет Божий!
Все от души зааплодировали, осушили бокалы и со стуком поставили их на
стол. Все происходило так, словно мы хотели убедить самих себя.
Я поднесла к губам бокал и выпила его до дна. Мое горло защекотали
пузырьки - колючие и немного горьковатые. Когда последние капли упали мне на
язык, я снова - всего лишь на одно мгновение - задумалась о том, чего,
возможно, никогда не узнаю. Интересно, каков на вкус эликсир жизни?
работают ходы. Теперь она положила ее рядом с покровом.
- Есть еще кое-что... Думаю, вы должны это увидеть, - сказал Мордехай и
снова подошел к сейфу.
Вернувшись, он вручил мне маленький сверток. Я заглянула в его глаза,
поблескивающие за толстыми стеклами очков. Он протянул руку Лили, как будто
ждал, что она встанет.
- Пойдем, я хочу, чтобы ты помогла мне приготовить ужин. Подождем, пока
не вернутся твой отец и Ним. Они будут очень голодны, когда приедут. Тем
временем Кэт сможет прочесть то, что я ей дал.
Несмотря на протесты, он потащил Лили на кухню. Соларин придвинулся ко
мне поближе, когда я открыла пакет и достала оттуда большой свернутый лист
бумаги. Как Соларин и предсказывал, эта была та же самая бумага, на которой
был написан дневник Мирен. Я порылась в сумке и достала его. Мне хотелось
сравнить бумагу - так мы смогли бы установить, откуда были вырезаны листы. Я
улыбнулась Соларину.
Он обнял меня, и я устроилась поудобнее, развернула лист и начала
читать. Это была последняя глава дневника Мирей.
История черной королевы
В Париже как раз зацвели каштаны, когда весной 1799 года я покинула
Шарля Мориса Талейрана, чтобы отправиться в Англию. Уезжать было горько, ибо
я снова ждала ребенка.
Внутри меня зародилась новая жизнь, а вместе с ней и росло и желание,
которое всецело завладело мною: закончить Игру; раз и навсегда.
Пройдет еще четыре года, прежде чем я снова увижу Мориса. Четыре года,
за которые мир переживет много потрясений. Наполеон вернется, чтобы
расправиться с Директорией, и назовет себя первым консулом, а затем и
пожизненным консулом. В России Павел I будет убит собственными генералами и
бывшим фаворитом своей матери Платоном Зубовым. Таинственный Александр,
который был со мной в лесу рядом с умирающей аббатисой, станет обладателем
фигуры из шахмат Монглана - черной королевы. Мир, который я знала: Англия и
Франция, Австрия, Пруссия и Россия - будет неумолимо скатываться к новой
войне. Талейран, отец моих детей, наконец получит от Папы разрешение на брак
и женится на Катрин Ноэль Ворле Гранд - белой королеве.
Но у меня был покров, рисунок, сделанный с доски, и уверенность, что
семнадцать фигур я могу собрать, когда пожелаю. Не только те девять, что
были закопаны в Вермонте, но еще восемь: семь, которые принадлежали мадам
Гранд, и одна, что была у Александра. С этим знанием я и вернулась в Англию,
в Кембридж, где, как рассказал мне Уильям Блейк, хранились заметки Исаака
Ньютона. Блейк страдал почти нездоровой тягой к подобным вещам и добыл для
меня разрешение ознакомиться с этими работами.
Босуэлл умер в мае 1795 года, а великий шахматист Филидор пережил его
всего на три месяца. Старые защитники были мертвы, невольные союзники
покинули белую королеву в связи с кончиной. Я должна была сделать свой ход,
прежде чем у нее появится время набрать новую команду.
Незадолго до того, как Шахин и Шарло вернулись с Наполеоном из Египта,
4 октября 1799 года, в точности через шесть месяцев после моего собственного
дня рождения, я родила в Лондоне девочку. Я окрестила ее Элизой, в честь
Элиссы Рыжей, великой женщины, которая основала Карфаген и в честь которой
была названа сестра Наполеона. Однако я чаще зову ее Шарлотой, не только в
честь ее отца, Шарля Мориса, и брата Шарло, но и в память другой Шарлотты,
которая отдала за меня свою жизнь.
Именно в это время, когда Шарло с Шахином присоединились ко мне в
Лондоне, и началась настоящая работа. Ночи напролет мы корпели над древними
манускриптами Ньютона, при свечах изучали его многочисленные записки и
опыты. Но все было тщетно. Спустя месяцы я пришла к выводу, что даже этот
великий ученый не смог разгадать тайну. И вдруг я поняла, что не знаю, в чем
на самом деле заключается секрет.
- Восемь, - сказала я вслух как-то ночью, когда мы сидели в комнатах
Кембриджа с видом на грядки, в комнатах, где почто сто лет назад трудился
сам Ньютон. - Что в точности означает восемь?
- В Египте, - произнес Шахин, - верят в восемь божеств, которые
породили все остальное, что есть на свете, В Китае верят в восемь
бессмертных. В Индии считают, что Кришна Черный, восьмой сын, также стал
бессмертным, орудием спасения человечества. Буддисты верят в восьмеричный
путь вхождения в нирвану. В мифах разных народов много восьмерок...
- Все они означают одно и то же, - произнес вдруг Шарло, мой маленький
сын, мудрый не по годам. - Алхимики искали нечто большее, чем умение
превращать один металл в другой. Они хотели того же, что и египтяне, которые
для этого строили пирамиды, того же, что и вавилоняне, когда те приносили
младенцев в жертву языческим богам. Алхимики всегда начинают с молитвы
Гермесу, который был не только проводником душ в Аид, но также и
богом-целителем...
- Шахин забил тебе голову всякой мистикой, - сказала я. - То, что мы
ищем, - это научная формула.
- Но, мама, это она и есть, разве ты не видишь? - ответил Шарло. -
Именно поэтому они и поклонялись Гермесу. Первый этап состоит из шестнадцати
шагов. Проделав их, алхимики получают в виде осадка красновато-черный
порошок. Из него лепят лепешку, которую называют философским камнем. На
втором этапе он используется в качестве катализатора при трансмутации
металлов. В третьей, и последней, фазе этот порошок смешивается с особой
водой - росой, которая выпадает в определенное время года, когда солнце
находится между Тельцом и Овном. На всех картинках во всех книга: показано,
что как раз в твой день рождения подлунная роса особенно тяжелая. Это время,
когда начинается третья фаза.
- Я не понимаю, - смутилась я. - Во что превращается эта вода, когда ее
смешивают с порошком философского камня ?
- Ее называют эликсир, - сказал Шахин. - Он приносит здоровье, долгую
жизнь и излечивает все раны.
- Матушка, - произнес Шарло, серьезно глядя на меня, это секрет
бессмертия. Эликсир жизни.
Четыре года ушло у нас на то, чтобы вплотную подойти к этому
переломному моменту в Игре. Но хотя теперь мы знали, для чего нужна формула,
мы по-прежнему не имели представления, как она работает.
Стоял август 1803 года, когда я вместе с Шахином и двумя детьми
приехала в Бурбон-Л'Арчамбо в центре Франции, город, от которого получила
свое имя королевская династия Бурбонов. В этот город каждый август приезжал
на воды Морис Талейран.
Минеральный источник был окружен древними дубами, по обе стороны от
тропинки, которая вела к нему, цвели пионы. В первое же утро я стояла на
этой тропинке среди цветов и порхающих бабочек, одетая в такой же белый
балахон, какие здесь носили все, и ждала, когда в конце тропинки появится
Морис.
За четыре года, которые прошли с тех пор, как я видела его в последний
раз, он сильно изменился. Хотя мне не было еще и тридцати, ему скоро должно
было исполниться пятьдесят. Его прекрасное лицо избороздили морщины, в
напудреных вьющихся волосах солнце высвечивало серебряные пряди. Он увидел
меня и застыл на тропинке, не отрывая взгляда от моего лица. Его глаза
оставались такими же синими и сияющими, какими я запомнила их в то утро,
когда впервые увидела его в студии Давида.
Морис подошел ко мне, как будто ожидал найти меня здесь, провел рукой
по моим волосам и принялся рассматривать меня.
- Я никогда не прощу тебя, - были его первые слова, - за то, что дала
мне узнать, что такое любовь, а затем бросила меня в одиночестве. Почему ты
никогда не отвечала на мои письма? Почему ты исчезаешь, а потом появляешься
ненадолго, снова и снова разбивая мое сердце? Иногда я ловлю себя на мысли,
что лучше бы мне никогда не встречаться с тобой.
Затем, опровергая свои собственные слова, он схватил меня и страстно
прижал к себе. Его губы скользнули от моего рта к шее, затем к груди. Как и
прежде, я почувствовала, как его любовь окутывает меня. Борясь с собственным
желанием, я нашла в себе силы вырваться из его объятий.
- Я приехала, чтобы взять с тебя обещание, - сказала я ему слабым
голосом.
- Я сделал все, что обещал тебе, и даже больше, - ответил он резко. - Я
пожертвовал ради тебя всем, возможно, даже своей бессмертной душой. В глазах
Господа, я все еще его служитель. Я женился на женщине, которую не люблю,
которая никогда не родит мне детей. А ты, которая родила мне двоих, не даешь
мне даже взглянуть на них.
- Они здесь, вместе со мной, - сказала я. Он посмотрел на меня
недоверчиво.
- Но сначала, где фигуры белой королевы?
- Фигуры...- В его голосе послышалась горечь. - Не беспокойся, они у
меня. Я обманом выманил их у женщины, которая любит меня сильнее, чем ты
любила когда-нибудь. Теперь ты используешь детей как заложников, чтобы
получить эти фигуры. Господи, ты всегда поражала меня. - Он замолчал.
Резкость, с которой он говорил со мной, никуда не исчезла, но она смешалась
с темной страстью. - То, что я не могу жить без тебя, - прошептал он, -
порой кажется мне самой страшной мукой.
Он задрожал от обуревавших его эмоций. Его руки обхватили мое лицо,
губы прижались к моим губам, хотя мы стояли на тропинке, где могли в любой
момент появиться люди. Как всегда, сила его любви заслонила все. Мои губы
возвращали ему поцелуи, руки ласкали его кожу.
- На этот раз мы не будем делать ребенка, - прошептал он. - Но я сделаю
так, чтобы ты полюбила меня, даже если это будет последнее, что я совершу в
этой жизни.
Чувства, которые испытал Морис, когда впервые увидел наших детей,
трудно описать. Мы пришли в купальню в полночь, Шахин остался охранять вход
в нее.
Шарло уже исполнилось десять лет, и он выглядел как пророк, о котором
говорил Шахин. У него была грива рыжих, волос, разметавшаяся по плечам, и
синие сверкающие глаза, которые словно могли видеть сквозь время и
пространство. Маленькая Шарлотта в свои четыре года напоминала Валентину,
когда той было столько же лет. Она сразу же очаровала Талейрана, когда мы
сели в ванну с минеральной водой.
- Я хочу забрать детей с собой, - произнес Талейран в конце, гладя
Шарлотту по волосам, как будто не мог отпустить ее. - Тот образ жизни,
который ты ведешь, не для ребенка. Никто не узнает о том, что нас связывает.
Я получил имения в Валенсии. Я могу передать детям свой титул и землю. Пусть
их происхождение останется тайной. Только если ты согласишься на это, я
отдам тебе фигуры.
Я знала, что он был прав. Что за мать я для них, если моя жизнь -
игрушка в руках неподвластных мне сил? В глазах Мориса я видела любовь к
детям. Так может любить лишь тот, кто дал им жизнь. Однако все было не так
просто...
- Шарло должен остаться, - сказала я. - Он был рожден перед ликом
богини, именно он разгадал эту головоломку. Так было предсказано.
Шарло шагнул в горячей воде к отцу и положил ему руку на плечо.
- Ты будешь великим человеком, - сказал он, - и великая власть будет
дана тебе. Ты будешь жить долго, но после нас детей у тебя больше не будет.
Ты должен забрать мою сестру Шарлотту. Выдай ее замуж за своего
родственника, чтобы потом в ее детях снова слилась воедино наша кровь. Я
должен вернуться в пустыню. Моя судьба там...
Талейран изумленно посмотрел на мальчика, но Шарло еще не закончил.
- Ты должен порвать с Наполеоном, ибо скоро он падет. Если ты поступишь
так, то твое могущество переживет много катаклизмов, которые изменят мир. И
ты должен сделать кое-что еще, для Игры. Забери у русского царя Александра
черную королеву. Скажи ему, что я послал тебя. К твоим семи фигурам
прибавится еще одна, и их станет восемь.
- У Александра? - спросил Талейран, глядя на меня сквозь густые клубы
пара. - У него тоже есть фигура? С какой стати он отдаст ее мне?
- За это ты отдашь ему Наполеона, - ответил Шарло.
Талейран встретился с Александром в Эрфурте. Не знаю, на каких условиях
они договорились, но все шло так, как предсказывал Шарло. Наполеон пал,
вернулся и снова пал, теперь уже навсегда. В конце он узнал, что это
Талейран предал его.
- Мсье, - сказал он ему как-то во время завтрака, в присутствии всего
двора, - вы всего лишь дерьмо в шелковом чулке, и ничего более.
Однако Талейран уже получил фигуру черной королевы. Вместе с ней он
передал мне еще кое-что ценное: проход коня, рассчитанный американцем
Бенджамином Франклином, который попытался таким образом выразить формулу.
Вместе с Шахином и Шарло, взяв с собой восемь фигур, покров и рисунок,
который сделала аббатиса, я отправилась в Гренобль. Там, на юге Франции,
неподалеку от места, где впервые началась Игра, мы нашли знаменитого физика
Жана Батиста Жозефа Фурье, с которым Шарло и Шахин познакомились в Египте.
Хотя мы собрали немало фигур, все же многих не хватало. Тридцать лет
потребовалось, чтобы расшифровать формулу. Однако мы сделали это.
Как-то ночью, в темноте лаборатории Фурье, мы вчетвером стояли и
наблюдали, как в тигле образуется философский камень. Много попыток
провалилось за тридцать лет, и наконец мы прошли все шестнадцать шагов так,
как нужно. Это называется "Женитьба красного короля на белой королеве",
секрет, который был утерян тысячу лет назад. Прокаливание, окисление,
застывание, закрепление, растворение, усвоение, дистилляция, выпаривание,
сублимация, разделение, расширение, ферментация, разложение, размножение и
теперь - создание. Мы наблюдали, как от кристаллов отделяются летучие газы,
словно в стекле образуются созвездия Вселенной. Газы, по мере того как они
поднимались, окрашивались в цвета: темно-синий, фиолетовый, розовый,
красновато-лиловый, красный, оранжевый, желтый, золотой... Это называлось
хвостом павлина - спектр длин видимых волн. Ниже располагались волны,
которые можно было чувствовать, но не видеть.
Когда все это растворилось и потом исчезло, мы увидели слой
красновато-черного осадка на дне реторты. Мы соскребли его, завернули в
пчелиный воск и поместили в философскую жидкость - тяжелую воду.
Остался лишь один вопрос. Кто будет пить?
Когда мы получили формулу, на дворе был 1830 год. Из книг мы знали, что
этот эликсир может вовсе не даровать бессмертие, но отравить нас, если мы
допустили хоть одну ошибку. Существовала еще одна проблема. Если то, что мы
получили, действительно было эликсиром жизни, то мы должны были немедленно
спрятать фигуры. На этот случай я решила вернуться в пустыню.
Я вновь пересекла море, страшась, что это мое последние путешествие. В
Алжире я вместе с Шахином и Шарло отправилась в Казбах. Там жил человек,
который смог бы помочь мне в моей миссии. В конце концов я отыскала его в
гареме, перед ним был расстелен холст, а вокруг него на диванах сидело
множество женщин, лица которых были закрыты вуалями. Он повернулся ко мне,
его синие глаза сверкали, темные волосы были растрепаны, как у Давида, когда
я вместе с Валентиной позировала ему много лет назад в студии. Однако куда
больше, чем на Давида, этот молодой художник походил на другого человека -
он был почти двойником Шарля Мориса Талейрана.
- Меня прислал к тебе твой отец, - сказала я молодому человеку, который
был всего на несколько лет моложе Шарло.
Художник бросил на меня странный взгляд.
- Вы, должно быть, медиум, - посмеялся он надо мной. - Мой отец, мсье
Делакруа, умер много лет назад.
Он нетерпеливо взмахнул кистью, недовольный тем, что его отрывают от
работы.
- Я имею в виду твоего настоящего отца, - сказала я, и его лицо сразу
же потемнело. - Я говорю о герцоге Талейране.
- Эти сплетни совершенно беспочвенны, - резко сказал он.
- Я знаю другое, - ответила я. - Мое имя Мирей, я приехала из Франции с
миссией и нуждаюсь в твоей помощи. Это мой сын Шарло, он твой сводный брат.
Это Шахин, наш проводник. Я хочу, чтобы ты вместе со мной отправился в
пустыню, где я планирую предать земле кое-что, что представляет огромную
ценность и власть. Я хочу попросить тебя сделать рисунок на том месте и
предупредить каждого, кто может оказаться поблизости, что это место
охраняется богами.
Затем я рассказала ему свою историю.
Прошло много недель, прежде чем мы добрались до Тассилина. Наконец в
хорошо укрытой пещере мы нашли место, где можно было спрятать фигуры. Эжен
Делакруа расписал стену, Шарло указал ему, где нарисовать кадуцей и лабрис
белой королевы, которую он вписал посреди древней сцены охоты.
Когда мы закончили работу, Шахин достал флакон с философской водой и
пилюлю порошка, которую мы закатали в воск, чтобы он растворялся медленно,
как было предписано. Мы растворили пилюлю и замерли, глядя на флакон у меня
в руке.
Я вспомнила слова Парацельса, величайшего алхимика, который обнаружил
эту формулу. "Мы будем как боги", - сказал он. Я поднесла флакон к губам и
выпила.
Когда я закончила читать эту историю, меня затрясло с головы до ног.
Соларин сжимал мою руку, его челюсти побелели. Значит, это формула эликсира
жизни? Возможно ли, чтобы нечто подобное существовало на земле?
Мысли метались у меня в голове. Соларин налил нам бренди из графина,
который стоял на столе. Ученые, занимающиеся генетической инженерией,
лихорадочно размышляла я, недавно расшифровали структуру ДНК, кирпичика
жизни, который, подобно змеям на кадуцее Гермеса, представляет собой двойную
спираль, похожую на восьмерку. Однако в древних манускриптах нет никаких
намеков на то, что эта тайна была известна раньше. И как может то же самое
вещество, что превращает один металл в другой, воздействовать на живую
ткань?
Мои мысли вернулись к фигурам, к месту, где они были спрятаны. Я пришла
в еще большее замешательство. Разве Минни не сказала, что она сама закопала
их в Тассилине, под кадуцеем, глубоко в скале? Откуда она могла так точно
знать расположение тайника, если Мирей оставила их там почти двести лет
назад?
Затем я вспомнила про письмо, которое мне отдал Соларин, когда мы были
у Нима в доме, - письмо от Минни. Дрожащей рукой я достала его из кармана и
вскрыла конверт, Соларин, не говоря ни слова, устроился рядом со своим
бренди. Я чувствовала на себе его взгляд.
Я извлекла письмо из конверта, развернула - и у меня перехватило
дыхание, хотя я еще даже не начала читать. Почерк, которым было написано
письмо, оказался тем же, что и почерк в дневнике! Письмо было написано на
современном английском языке, а дневник на старофранцузском, но эти завитки,
которые были в моде сотни лет назад, ни с чем не спутаешь.
Я посмотрела на Соларина. Он тоже уставился на письмо, в глазах его
читались ужас и недоверие. Наши взгляды встретились, а затем мы, не говоря
ни слова, приступили к чтению письма. Я развернула его у себя на коленях, и
мы прочли:
"Моя дорогая Кэтрин!
Теперь ты знаешь тайну, которой владеют лишь немногие. Даже Александр и
Ладислав не знали, что я им совсем не бабушка, так как сменилось двенадцать
поколений с тех пор, как я дала жизнь их предку - Шарло. Отец Камиля,
который женился на мне за год до своей смерти, был потомком моего старого
друга Шахина, чьи кости обратились в прах больше ста пятидесяти лет назад.
Конечно, ты, если хочешь, можешь считать меня выжившей из ума старухой.
А можешь и поверить - ведь теперь ты черная королева. Ты обладаешь осколками
тайны столь же могущественной, сколь и опасной. У тебя их достаточно, чтобы
разгадать головоломку, как это сделала я много лет назад. Захочешь ли ты?
Это и есть тот выбор, который ты должна сделать, и сделать одна.
Если хочешь моего совета, предлагаю уничтожить эти фигуры, расплавить
их, чтобы они больше никому не доставили столько страданий, сколько я
испытала за всю мою жизнь. Хотя, как показывает история, для человечества
это может быть плохим выбором. Иди вперед и поступай как знаешь. Я буду
молиться за тебя.
Мирей".
Соларин сжал мою ладонь, и я закрыла глаза. Когда я их открыла,
Мордехай стоял рядом, обнимая Лили, словно хотел защитить ее. Позади них
стояли Гарри и Ним - я и не слышала, как они вернулись. Они все взяли стулья
и сели вокруг стола, за которым сидели мы с Солариным. На столе стояли
фигуры.
- Что ты думаешь обо всем этом? - спокойно спросил Мордехай.
Гарри наклонился ко мне и похлопал по руке. Но я все еще не могла
опомниться от потрясения.
- Что, если все это правда? - спросил он.
- Тогда это самая опасная штука, какую только можно себе представить, -
сказала я, не в силах побороть дрожь. Хотя мне не хотелось в этом никому
признаваться, но в глубине души я верила, что это правда. - Думаю, она была
права: надо уничтожить фигуры.
- Ты теперь черная королева, - сказала Лили. - Тебе не обязательно
слушать ее.
- Мы со Славой оба изучали физику, - добавил Соларин. - У нас в три
раза больше фигур, чем было у Мирей, а она все-таки разгадала формулу. Хотя
у нас нет информации, которая имеется на доске, мы можем расшифровать ее, я
уверен. Я могу достать доску...
- Кроме того, - с кривой усмешкой сказал Ним, держась за больную ногу,
- я не прочь испробовать это средство на себе прямо сейчас, чтобы излечить
раны.
У меня все еще не укладывалось в голове, каково это - знать, что ты
можешь прожить двести лет и даже больше. Что любые твои раны заживут, что
никакие болезни тебе не грозят и умереть ты можешь, разве что разбившись в
авиакатастрофе...
Но хочу ли я узнать на собственном опыте, каково это - провести
тридцать лет, расшифровывая формулу? Хотя, возможно, столько времени и не
потребуется, но я убедилась на опыте Мирей, что поиск разгадки со временем
может превратиться в одержимость, которая разрушила не только ее жизнь, но и
жизни тех, с кем она соприкоснулась. Что же мне выбрать - долгую жизнь или
счастливую? По ее же собственному признанию, Минни прожила две сотни лет в
постоянном страхе и тревоге даже после расшифровки формулы. Ничего
удивительного, что ей захотелось выйти из Игры.
Теперь решение было за мной. Я посмотрела на фигуры, стоящие на столе.
Это будет нетрудно. Минни выбрала Мордехая не только за то, что он был
шахматистом, но и потому, что он был ювелиром. Несомненно, у него дома
найдется все необходимое, чтобы сделать анализ фигур, узнать, из чего они
сделаны, и превратить в бижутерию для королевы. Но стоило мне взглянуть на
них, и я поняла, что не смогу заставить себя сделать это. От них исходило
внутреннее сияние их собственной жизни. Между мной и шахматами Монглана
образовалась связь, и я не могла ее разорвать.
Я обвела взглядом лица тех, кто в молчании смотрел на меня и ждал.
- Я собираюсь спрятать фигуры, - медленно произнесла я. - Лили, ты мне
поможешь в этом, из нас вышла хорошая команда. Мы увезем их куда-нибудь в
пустыню или в горы. Соларин вернется в Россию и попытается забрать доску. У
этой Игры нет конца. Мы спрячем шахматы Монглана там, где никто не найдет их
еще тысячу лет.
- Но рано или поздно их все равно извлекут на свет, - мягко заметил
Соларин.
Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и между нами проскочила
какая-то искра. Он знал теперь, что может произойти, и я тоже знала, что мы
можем не увидеться еще очень долго, если я не изменю своего решения.
- Может быть, за тысячу лет на планете появится новое поколение людей,
которое не станет использовать эту тайну во имя стремления к власти, а
обратит ее во благо, - сказала я. - А может быть, ученые сами выведут нечто
похожее. Если информация, сокрытая в шахматах, больше не будет секретом, а
станет обычным знанием, ценность этих фигур станет символической.
- Тогда почему не расшифровать эту формулу сейчас? - спросил Ним. - И
не сделать ее обычным знанием?
Он подошел к самой сути проблемы.
Многим ли из своих знакомых я могла бы даровать бессмертие? Злодеи
вроде Бланш или Эль-Марада не в счет, возьмем совершенно обычных людей,
например тех, с кем я работала, - Джока Уфама или Жана Филиппа Петара. Хочу
ли я, чтобы такие, как они, жили вечно? Хочу ли я решать, жить им вечно или
нет?
Теперь я поняла, что имел в виду Парацельс, когда говорил: "Мы будем
как боги". Такие решения никогда не были в компетенции смертных людей, этим
занимались боги, или духи предков, или естественный отбор, в зависимости от
того, во что верить. Обрести такую власть - значит превратить свою жизнь в
игру с огнем. Не имеет значения, как ответственно мы подойдем к этому, как
будем использовать это знание или контролировать его. Если мы не спрячем его
подобно древним жрецам, мы окажемся в таком же положении, как ученые,
которые открыли атомную бомбу.
- Нет, - ответила я Ниму.
Я все стояла и смотрела на фигуры на столе, фигуры, из-за которых я
рисковала жизнью так много раз и так бессмысленно. Смогу ли я зарыть их в
землю и ни разу не поддаться искушению снова извлечь их на свет? Гарри
посмеивался надо мной, словно читая мои мысли. Он встал и подошел ко мне.
- Если кто и сможет это сделать, то только ты, - сказал он, обнимая
меня. - Вот почему Минни выбрала тебя. Видишь ли, дорогая, она считала, что
у тебя есть сила, которой не было у нее, - противостоять искушению власти,
обретаемой вместе со знанием...
- Господи! Вы хотите сделать из меня какого-то Савонаролу, сжигающего
книги! - воскликнула я. - В то время как я намерена всего лишь уберечь эти
фигуры.
Мордехай тихо вошел в комнату с блюдом, полным деликатесов, которые
источали восхитительный аромат. Кариока выскочил из кухни, где "помогал"
хозяину дома в приготовлении пищи.
Мы все встали, принялись ходить по большой комнате и потягиваться. В
наших голосах зазвенело жизнелюбие, которое приходит, когда с души наконец
падает страшный камень. Я стояла рядом с Нимом и Солариным и закусывала,
когда Ним снова потянулся ко мне и положил руки мне на плечи. Соларин на
этот раз не возражал.
- Мы тут поговорили с Сашей...- сказал Ним. - Может, ты и не любишь
моего брата, но он тебя любит. Остерегайся страсти русских, она может тебя
поглотить.
Он улыбнулся и с любовью посмотрел на брата.
- Меня не так просто поглотить, - сказала я. - Кроме того, его чувство
совершенно взаимно.
Соларин удивленно посмотрел на меня - уж не знаю, что его так поразило.
Хотя рука Нима все еще лежала у меня на плечах, он сгреб меня в объятия и
поцеловал.
- Я больше не могу расставаться с ним, - сказал Ним, взъерошив мне
волосы. - Я поеду с ним в Россию, за доской. Потерять единственного брата
один раз - это больше чем достаточно. На этот раз если мы поедем, то вдвоем.
К нам подошел Мордехай, вручил каждому по бокалу и налил шампанского.
Выполнив обязанности виночерпия, он взял на руки Кариоку и поднял тост.
- За шахматы Монглана, - сказал старик с лукавой улыбкой. - Да покоятся
они с миром еще тысячу лет!
Мы все выпили за это, и Гарри сразу потребовал всеобщего внимания.
- За Кэт и Лили! - провозгласил он, поднимая свой бокал. - Они прошли
через все испытания и опасности. Пусть они живут долго и продолжают дружить.
Даже если они не будут жить вечно, пусть каждый день их жизни будет полон
радости и веселья.
Он повернулся ко мне.
Наступила моя очередь. Я подняла свой бокал и оглядела лица моих
друзей. Мордехай напоминал мне сову, у Гарри были глаза преданной собаки,
Лили стала стройной и загорелой. Ним, с его рыжими волосами пророка и
странными разноцветными глазами, улыбался мне, словно мог прочесть мои
мысли. И Соларин, напряженный и порывистой, словно за шахматной доской.
Все они стояли рядом со мной - самые мои близкие друзья, люди, которых
я нежно любила. Однако они были смертными людьми, как и я, и со временем
должны были умереть. Наши биологические часы продолжали тикать, ничто не в
силах замедлить ход времени. На все наши начинания нам отпущено меньше ста
лет, человеческий век. Так было не всегда. Жили ведь на земле когда-то
великаны, если верить Библии, - люди огромной силы, которые жили по семь или
восемь столетий. Где же мы совершили ошибку? Когда потеряли это умение?.. Я
покачала головой и подняла бокал с шампанским.
- За Игру, - сказала я. - За игру королей... Самую опасную, вечную
Игру. Игру, которую мы только что выиграли, по крайней мере - этот раунд. И
за Минни, которая всю свою жизнь боролась, чтобы уберечь эти фигуры от злых
и корыстных людей. Пусть она живет в мире, где бы она ни находилась, да
пребудут с ней наши молитвы.
- За Игру! - крикнул Гарри. Но я еще не закончила.
- Теперь, когда Игра завершена и мы решили спрятать фигуры, - добавила
я, - пусть у нас хватит сил, чтобы противостоять искушению и не извлечь их
снова на свет Божий!
Все от души зааплодировали, осушили бокалы и со стуком поставили их на
стол. Все происходило так, словно мы хотели убедить самих себя.
Я поднесла к губам бокал и выпила его до дна. Мое горло защекотали
пузырьки - колючие и немного горьковатые. Когда последние капли упали мне на
язык, я снова - всего лишь на одно мгновение - задумалась о том, чего,
возможно, никогда не узнаю. Интересно, каков на вкус эликсир жизни?