Нэвилл Крис. Восемь

поймете, какое тяжелое бремя мне пришлось нести все эти годы. Теперь оно
ляжет на ваши плечи.

История Летиции Буонапарте

Мне было восемь лет, когда Паскуале ди Паоли освободил Корсику от
генуэзцев. Мой отец умер, и матушка снова вышла замуж за швейцарца по имени
Франц Феш. Чтобы жениться на ней, он отрекся от кальвинистской веры и стал
католиком. Его семья порвала с ним, не дав ему ни гроша. Именно это
обстоятельство и привело в движение колеса судьбы, поскольку в нашу жизнь
вошла аббатиса Монглана.
Немногие знают, что Элен де Рок принадлежит к знатному Роду из Савойи.
Ее семья владела земельными угодьями во многих странах, и сама Элен много
путешествовала. Когда мы встретились в 1764 году, ей не было еще и сорока
лет, но она уже стала аббатисой Монглана. Элен была знакома с семейством Феш
и, поскольку в ее жилах текла благородная швейцарская кровь, пользовалась у
них уважением. Узнав о нашей беде, она взялась примирить моего отчима с его
родными - самоотверженный поступок!
Мой отчим, Франц Феш, был высоким, стройным мужчиной с резкими, но
приятными чертами лица. Как истинный швейцарец, говорил он мягким голосом,
высказывал свое мнение редко и никому не доверял. Естественно, он
обрадовался, когда мадам де Рок восстановила его отношения с семьей. В
благодарность он пригласил ее в гости на Корсику. Мы не знали тогда, что
именно это и было ее целью.
Я никогда не забуду тот день, когда она появилась в нашем старом
каменном доме. Дом стоял высоко в горах, на высоте почти двести пятьдесят
метров над уровнем моря. Добраться до него было непросто, надо было
преодолеть множество ущелий и скал, пройти через заросли маквиса,
образующего местами стену высотой в два метра. Однако аббатиса не испугалась
этого путешествия. Лишь только были соблюдены формальности встречи, как она
сразу перешла к теме, которую хотела с нами обсудить.
- Я приехала сюда не только потому, что вы любезно пригласили меня
посетить ваш дом, Франц, - начала она. - У меня к вам дело огромной
срочности. Есть один человек - он, как и вы, родом из Швейцарии и, как и вы,
перешел в католическую веру. Он преследует меня всюду, куда бы я ни поехала,
и это внушает мне страх. Думаю, он стремится выведать тайну, которую мне
доверено охранять, тайну, которой уже больше тысячи лет. Поведение этого
человека доказывает мою правоту. Он изучал музыку, даже создал музыкальный
словарь. Со знаменитым Андре Филидором он писал музыку к опере, водил дружбу
с философами Гриммом и Дидро, которым покровительствовала российская
императрица Екатерина Великая. Он даже переписывался с Вольтером, которого
презирал! Сейчас он слишком стар и болен, чтобы путешествовать самому, и
потому ему пришлось прибегнуть к услугам наемника. Этот шпион направляется
сюда, на Корсику. Я приехала просить у вас помощи. Окажите мне услугу.
- Кто этот швейцарец? - с интересом спросил Феш. - Возможно, я знаю
его.
- Я скажу, как его зовут. Его имя Жан Жак Руссо.
- Руссо! Невозможно! - вскричала моя мать, Анджела Мария. - Он великий
человек. Его теория нравственной добродетели стала основой корсиканской
революции. Паоли уговорил его написать Конституцию. Именно Руссо сказал, что
человек рождается свободным, но, куда бы он ни пошел, остается в цепях.
- Одно дело рассуждать о принципах свободы и добродетели, и совсем
другое - жить по ним, - сухо заметила аббатиса. - Он говорит, что все книги
есть орудие зла, а сам пишет по шестьсот страниц за один присест. Он
утверждает, что матери должны заботиться о телесном здоровье своих детей, а
отцы - развивать их разум. При этом собственного ребенка он оставил на
ступенях приюта. Еще не одна революция свершится под эгидой "добродетели",
которую он провозглашает. Но на самом деле Руссо стремится найти орудие,
которое позволит ему заковать в цепи всех людей, за исключением того, кто
владеет этим орудием.
Глаза аббатисы горели, как угли в жаровне. Феш бросил на нее осторожный
взгляд.
- Вы хотите спросить, что мне надо от вас, - с улыбкой произнесла
аббатиса. - Я очень хорошо понимаю швейцарцев, мсье. Ведь и в моих жилах
течет швейцарская кровь. Поэтому сразу перейду к делу. Мне нужны от вас
сведения и помощь. Понимаю, вы ничего не станете мне обещать, пока я вам не
расскажу, что это за тайна, которую мне приходится охранять и которая скрыта
в Монглане.
Большую часть дня аббатиса рассказывала чудесную историю о легендарных
шахматах, которые, по рассказам, когда-то принадлежали Карлу Великому и, как
считалось, были на тысячу лет спрятаны в тайниках аббатства Монглан. Я
сказала "считалось", потому что в действительности никто из ныне живущих не
видел их. Многие пытались найти их и узнать тайну, которая в них заключена.
Сама аббатиса, как и все ее предшественницы, боялась, что сокровище будет
извлечено из тайника во время ее пребывания в должности, ящик Пандоры будет
открыт и ответственность ляжет на нее. И мадам де Рок обратила внимание, что
некоторые люди оказываются на ее пути слишком часто, - так хороший шахматист
следит за фигурами на доске, которые могут ограничить его свободу маневра, и
планирует, как лучше провести молниеносную контратаку. Именно с этой
последней целью аббатиса и появилась на Корсике.
- Похоже, я знаю, что Руссо здесь разыскивает, - сказала она. - Эта
история такая же древняя, как и таинственная. Как я уже говорила, шахматы
Монглана попали в руки Карла Великого в качестве подарка от барселонских
мавров. Но в восемьсот девятом году, за пять лет до смерти Карла Великого,
другая группа мавров пришла на Корсику. В исламе столько же различных
течений, сколько и в христианстве, - продолжала аббатиса с невеселой
улыбкой. - Когда Магомет умер, его потомки принялись враждовать друг с
другом, разорвав веру на части. Мавры, которые заселили Корсику, называли
себя шиа. Эти мистики исповедовали Талим, тайное учение, которое включало в
себя пришествие Спасителя. Они основали таинственный культ, члены которого
объединялись в ложи. Посвящение новичков происходило посредством обрядовых
таинств, а глава ложи назывался великим мастером - впоследствии все это
переняли масоны. Шиа подчинили себе Карфаген и Триполи, именно от них ведут
начало могущественные правящие династии этих стран. Одним из последователей
ордена был перс из Месопотамии по имени Кхармат, названный так в честь
древней богини Кар. Он собрал армию и повел ее в Мекку, похитил покров Каабы
и священный черный камень, что лежит под ним. Наконец, он основал касту
хашашинов, одурманенных наркотиком убийц на службе у власти, от названия
которых мы произвели слово "ассасины". Я рассказываю вам эти вещи, -
объяснила аббатиса, - потому что бесчеловечные, властолюбивые шииты, которые
высадились на Корсике, знали о шахматах Монглана. Они изучили древние
манускрипты из Египта, Вавилона, Шумерского царства. В этих записях
говорилось о темных тайнах, ключ к которым, как считалось, был скрыт в
шахматах Монглана. Шииты мечтали вернуть его. После смерти Карла Великого
мир долгое время был раздираем войнами. В течение этих веков шиитам не
удавалось заполучить шахматы. Наконец мавров выбили из их крепостей в Италии
и Испании. Ослабленные междоусобными войнами, они перестали представлять
собой грозную силу.
В течение всего рассказа аббатисы моя мать хранила молчание. Обычно
прямодушная и открытая, она держалась сдержанно и осторожно. Мы с отцом
заметили это. И тогда он заговорил - возможно, в попытке успокоить мать:
- Ваш рассказ глубоко заинтриговал нас. Однако не могу не спросить, что
же за секрет пытается выведать здесь мсье Руссо и почему вы избрали нас
своими доверенными лицами.
- Хотя Руссо, как я уже говорила, слишком болен, чтобы путешествовать,
- сказала аббатиса, - он, несомненно, велит своему агенту встретиться с теми
немногими швейцарцами, которые живут на острове. Что касается секрета,
который он ищет, то ваша супруга Анджела Мария может вам рассказать о нем
больше. Ее семейство своими корнями уходит в далекое прошлое Корсики. Если я
не ошибаюсь, ее предки поселились на острове еще до нашествия мавров...
В то же мгновение я наконец поняла, почему приехала аббатиса. Лицо
матушки покраснело, она бросила быстрый взгляд сначала на Феша, а затем на
меня. Сложив руки на коленях, она замерла в растерянности.
- Я вовсе не хотела привести вас в замешательство, мадам Феш! -
произнесла аббатиса. Она говорила совершенно спокойно, но все мы чувствовали
ее нетерпение. - Однако я надеялась, что корсиканские понятия о чести
заставят вас ответить мне любезностью на любезность. Признаю, что не без
корысти оказала вам ценную услугу, о которой вы меня не просили. Надеюсь,
мои усилия не окажутся напрасными.
Феш явно не понимал, к чему клонит гостья. Что касается меня, то я жила
на острове с самого рождения и нередко слышала легенды о семье матери.
Время, когда семейство Пьетра-Сантос поселилось на Корсике, действительно
терялось во тьме веков.
- Матушка! - сказала я. - Это же всего лишь старые легенды, которые ты
так любишь рассказывать мне. Не будет ничего дурного, если ты расскажешь их
и мадам де Рок. Она так много для нас сделала. Феш коснулся руки моей
матушки и ободряюще сжал ее.
- Мадам де Рок, - дрожащим голосом произнесла моя матушка, - я
признательна вам от всей души и признаю долг чести. История, которую вы
поведали нам, испугала меня. В то время как большинство семей, живущих на
нашем острове, происходят из Этрурии, Ломбардии или Сицилии, наш род уходит
корнями к первым поселенцам Корсики. Мои предки пришли сюда из Финикии,
древнего государства на восточном берегу Средиземного моря. Они поселились
на острове за шестнадцать столетий до рождества Христова.
Аббатиса медленно кивнула, и матушка продолжила: - Финикийцы были
торговцами, купцами, античные историки называли их "люди моря". Слово
"финикийцы" происходит от греческого выражения, означающего
"кроваво-красный". Возможно, название пошло от ярко-алой краски, которую они
получали из раковин, а может, от легендарной птицы Феникс или финиковых
пальм - и то и другое греки называли "красный, как огонь". Кто-то говорит,
что свое имя народ получил из-за Красного моря. Все это неправда. Наш народ
называли так из-за цвета волос. Даже теперь, много лет спустя, потомки
племен финикийцев, например венецианцы, отличаются огненно-рыжими волосами.
Я так подробно рассказываю об этом, потому что красный цвет, цвет крови и
пламени, был священным цветом этого загадочного и примитивного народа. Хотя
греки называли их финикийцами, сами они называли себя людьми Кхна или
Кносса, а позже - ханаанейцами [древний город на Крите. Ханаан - древнее
название территории Палестины, Сирии и Финикии]. Из Библии известно, что они
поклонялись множеству богов Вавилона, например богу по имени Бел, которого
они называли Баал или Ваал, богине Иштар, которая превратилась в Астарту, и
Мелькарту, которого греки назвали Кар, что значит "судьба" или "рок". Мой
народ называл его Молох.
- Молох...- прошептала аббатиса. - Языческий бог, от поклонения
которому иудеи отказались, раскаявшись, однако их обвиняли в том, что они
потворствовали культу Молоха. Те, кто почитал его, бросали своих детей
живыми в огонь, чтобы умилостивить бога...
- Да, - подтвердила моя матушка. - И даже хуже. Хотя большинство
народов верили, что карать дано лишь богам, финикийцы считали иначе. Места,
которые они заселили и где основали свои колонии - Корсика, Сардиния,
Марсель, Венеция и Сицилия, - это земли, где предательство карается смертью,
где возмездие означает справедливость. Даже сегодня их потомки мстят
средиземноморцам. Эти варвары-пираты не являются потомками берберов, их
название идет от Барбароссы - "Рыжей Бороды". Даже в наши дни в Тунисе и
Алжире около двадцати тысяч европейцев содержатся в неволе, их освобождают
за выкуп, на который и живут эти люди. Таковы истинные потомки финикийцев:
они царят на море, строят крепости на островах, поклоняются богу воровства,
живут предательством и умирают, убитые в вендетте!
- Да! - в возбуждении воскликнула аббатиса. - Все именно так, как
рассказывал Карлу Великому мавр: в самих этих шахматах заключается Сар -
месть! Но что это было? Что за страшный секрет хранили мавры и, возможно,
финикийцы? Что за сила содержится в этих фигурах, известная древним, но
ныне, когда ключ к ней надежно спрятан в тайнике, утерянная навечно?
- Я не уверена, - сказала мать, - но из того, что вы рассказали мне, я
могу сделать предположение, которое может приблизить вас к разгадке. Вы
сказали, что восемь мавров, доставивших шахматы Карлу, отказались покинуть
их. Они отправились вслед за фигурами в Монглан, где стали справлять свои
странные ритуалы. Кажется, я знаю, что это были за обряды. Мои предки,
финикийцы, практиковали ритуалы посвящения, похожие на те, что вы описали.
Они поклонялись священному камню, иногда стеле или монолиту, который, как
они верили, содержит в себе глас Божий. Его можно сравнить с черным камнем
Каабы в Мекке и Собором на скале в Иерусалиме. В каждом финикийском храме
был такой священный камень - массебот. Среди наших легенд есть история о
Женщине по имени Элисса. Ее брат был царем города Тира, он убил ее мужа,
тогда Элисса украла священный камень и сбежала в Карфаген, что находится на
побережье Северной Африки. Брат бросился в погоню, ведь она унесла его
богов.
Эту историю рассказывают по-разному, но у нас говорят, что Элисса
принесла себя в жертву, бросившись в погребальный костер, дабы умилостивить
богов и спасти свой народ. Перед смертью Элисса провозгласила, что
восстанет, как птица Феникс из пепла, в день, когда камни запоют. Этот день
станет для всего земного днем воздаяния.
Когда моя мать закончила свое повествование, аббатиса долгое время
хранила молчание. Мы с отчимом не решались прервать ее думы. Наконец
аббатиса промолвила:
- Тайна Орфея, который своим пением заставлял оживать горы и камни.
Сладость его музыки была такова, что даже пески пустыни плакали кровавыми
слезами. Возможно, это всего лишь миф, но я чувствую, что день воздаяния не
за горами. Да сохранит нас Небо, если шахматы Монглана вернутся в мир, ибо я
верю, что в фигурах сокрыт ключ, который отомкнет немые уста Природы, и боги
заговорят...
Летиция оглядела маленькую гостиную. Угли в жаровне прогорели. Двое ее
детей сидели и молча наблюдали за ней, однако Мирей была полна решимости.
- Что сказала аббатиса по поводу того, как действуют шахматы? -
спросила она.
Летиция покачала головой:
- Она не знала этого, однако ее предсказания сбылись - те, что касались
Руссо. Осенью, вскоре после ее визита, на острове появился его агент -
молодой шотландец по имени Джеймс Босуэлл. Под предлогом написания истории
Корсики он подружился с Паоли и начал бывать у него каждый вечер. Аббатиса
попросила меня сообщать ей о каждом перемещении шпиона и не делиться с ним
историей о предках-финикийцах. Едва ли в этом была необходимость, поскольку
мы - народ скрытный от природы и не откровенничаем с незнакомцами. Как и
предсказывала аббатиса, Босуэлл предпринял попытку подружиться с Францем
Фешем. Его порыв был встречен холодно, и он в шутку назвал Феша истинным
швейцарцем. Позже в свет вышла его книга "История Корсики и жизнь Паскуале
Паоли". Вряд ли Босуэллу удалось узнать много такого, о чем хотел знать
Руссо. А теперь Руссо уже мертв...
- Но шахматы Монглана вернулись в мир! - Мирей встала и посмотрела
прямо в глаза Летиции. - Хотя ваша история объясняет послание аббатисы и
вашу с ней дружбу, больше она не объясняет практически ничего. Вы ожидаете,
мадам, что я поверю в эту сказку о поющих камнях и мстительных финикийцах?
Может, мои волосы и рыжие, как у Элиссы, но под ними есть мозги! Аббатиса
Монглана не более склонна к мистике, чем я. Вряд ли она удовольствовалась
тем, что вы сейчас рассказали. Кроме того, в ее послании было кое-что, о чем
вы забыли упомянуть. Она сказала вашей дочери: когда вы получите эти
известия, то будете знать, что надо делать! Что она подразумевала под этим,
мадам Буонапарте? И каким образом это связано с формулой?
При этих словах Летиция побледнела и прижала руку к сердцу. Элиза и
Наполеоне привстали со стульев, и молодой человек прошептал в наступившей
вдруг тишине:
- С какой формулой?
- С той самой, про которую знали Вольтер, кардинал Ришелье и Руссо и
про которую, вне всякого сомнения, знает ваша матушка! - воскликнула Мирей
звенящим голосом.
Зеленые глаза девушки горели, словно изумруды. Летиция все еще
пребывала в шоке. Мирей пересекла комнату двумя большими шагами и, схватив
женщину за руку, заставила подняться на ноги. Наполеоне с Элизой вскочили
было, но Мирей знаком остановила их.
- Ответьте мне, мадам! Ведь эти фигуры уже убили двух женщин прямо на
моих глазах, я познала уродливую и злобную натуру человека, который
разыскивает шахматы, преследует меня и собирается убить за то, что я знаю.
Ящик Пандоры уже открыт, и смерть гуляет на свободе! Я видела ее
собственными глазами, как видела и шахматы Монглана и символы, которые
вырезаны на каждой фигуре! Я знаю, это и есть формула! Теперь скажите, чего
хотела от вас аббатиса?
Девушка почти трясла Летицию, ее лицо искажала гримаса ярости, перед ее
глазами стояло лицо Валентины, погибшей из-за этих фигур.
Губы Летиции задрожали, и эта железная женщина, которая ни разу в жизни
не проронила ни слезинки, вдруг зарыдала. Наполеоне обнял мать за плечи, а
Элиза мягко коснулась плеча своей новой подруги.
- Матушка, - сказал Наполеоне, - ты должна рассказать. Давай, скажи ей
то, что она хочет услышать. Боже мой, я не понимаю, ведь ты храбро сражалась
против вооруженных французских солдат! Что же это за ужас такой, о котором
ты даже не можешь говорить?
Летиция попыталась начать, но слезы катились по ее лицу, и рыдания
душили ее.
- Я поклялась, мы все поклялись, что никогда не расскажем об этом, - с
трудом проговорила она. - Элен... аббатиса знала, что формула существует,
еще до того, как увидела шахматы воочию. Она предупредила, что если ей
доведется стать первой, кто достанет их из тайника, то она запишет все
символы, вырезанные на фигурах, и перешлет их мне!
- Вам? - удивленно спросила Мирей. - Почему именно вам? Вы же были в то
время совсем девочкой.
- Да, девочкой, - ответила Летиция, улыбаясь сквозь слезы. - Девочкой
четырнадцати лет, которая собиралась замуж. Девочкой, которая впоследствии
выносила тринадцать детей и видела смерть пятерых из них. Я до сих пор
остаюсь той девочкой, потому что не понимаю всей опасности обещания, данного
мной аббатисе.
- Скажите мне, - тихо попросила Мирей, - что вы пообещали сделать для
нее?
- Всю жизнь я изучала древнюю историю. Я пообещала Элен, что, когда в
ее руках окажутся фигуры, я отправлюсь к народу моей матери в Северную
Африку. Там я должна найти старейшего муфтия пустыни и расшифровать формулу.
- Вы знаете людей, которые могут помочь? - волнуясь, воскликнула Мирей.
- Мадам, именно это я и пытаюсь сделать! Позвольте мне заняться секретом
шахмат. Это мое единственное желание! Я знаю, что больна сейчас, но я молода
и быстро выздоровею...
- Сначала мы должны связаться с аббатисой, - сказала Летиция, к которой
вернулась прежняя уверенность. - Кроме того, за один вечер невозможно
рассказать то, что я изучала в течение сорока лет! Хотя вы и считаете себя
сильной, но не настолько же, чтобы отправляться в путешествие уже завтра.
Думаю, я видела много болезней такого рода, чтобы с уверенностью
предсказать: не пройдет и шести-семи месяцев, как она пройдет сама собой.
Этого срока вполне достаточно, чтобы изучить...
- Шесть или семь месяцев! - закричала Мирей. - Это невозможно! Я не
могу оставаться на Корсике так долго!
- Боюсь, вам придется, - заметила с улыбкой Летиция. - Видите ли, вы не
больны. Вы ждете ребенка.

Лондон, ноябрь 1792 года
В тысяче километров к северу от Корсики отец ребенка, которого носила
Мирей, Шарль Морис Талейран-Перигор удил рыбу на холодных берегах Темзы. Он
расстелил на пожухлой траве несколько шерстяных шалей и промасленную ткань,
чтобы сидеть было теплее. Кюлоты его были засучены до колен и подвязаны
тесемками. Туфли аккуратно стояли рядом. На нем был надет кожаный жакет и
отороченные мехом сапоги, широкополая шляпа предохраняла от снега, чтобы не
сыпался за воротник.
Позади Талейрана под заснеженными ветвями большого дуба стоял Куртье. В
одной руке слуга держал корзину для рыбы, в другой - бархатный плащ хозяина,
вывернутый наизнанку. Дно корзины было устлано листами из французской газеты
двухмесячной давности. Ее вывесили только этим утром.
Куртье знал, о чем писали в газете, и испытал облегчение, когда
Талейран внезапно сорвал ее со стены и засунул в корзину, объявив при этом,
что собирается идти ловить рыбу. Его хозяин был непривычно спокойным с тех
пор, как из Франции до него дошли первые новости. Они вместе прочли их.
"РАЗЫСКИВАЕТСЯ
ЗА ГОСУДАРСТВЕННУЮ ИЗМЕНУ
Талейран, бывший епископ Отенский, эмигрировал... получить сведения о
родственниках и друзьях, которые могут укрывать его. Описание внешности...
вытянутое лицо, голубые глаза, нос с легкой горбинкой. Талейран-Перигор хром
как на правую, так и на левую ногу..."
Куртье не отрываясь следил за темными баржами, которые сновали по
черной воде Темзы. Льдины, оторвавшиеся от берега, уносились быстрым
течением. Блесна от удочки оказалась затянута течением прямо в камыши. Она
застряла между покрытыми сажей льдинами. Куртье даже на морозном воздухе
ощущал запах свежей рыбы. Зима наступила слишком скоро.
Почти два месяца назад, 23 сентября, Талейран приехал в Лондон и
поселился в маленьком домике на Вудсток-стрит, который приготовил для него
Куртье. Еще чуть-чуть, и он бы опоздал с отъездом, поскольку днем раньше
Комитет принял решение открыть "железный шкаф" во дворце Тюильри. Там
обнаружили письма от Мирабо и Лапорта, в которых говорилось о крупных
взятках членам Национального собрания, занимавшим высокие посты. Взятки были
от неизвестных персон из России, Испании и Турции и даже от Людовика XVI.
"Счастливчик Мирабо, - думал Талейран, вытаскивая удочку. - Он умер до
того, как правда вышла наружу". Морис сделал знак Куртье подать ему еще
наживки. Мирабо был великим политиком, на его похоронах присутствовало
триста тысяч человек. Но теперь его бюст в Национальном собрании закрыли
чехлом, а прах Мирабо вынесли из Пантеона. Для короля все сложилось и того
хуже. Жизнь его висела на волоске. Члены королевской семьи томились в башне
тамплиеров - рыцарского ордена, учрежденного масонами, которые добивались
суда над Людовиком.
Над Талейраном тоже состоялся суд, заочный. Его признали виновным. Хотя
прямых доказательств его вины не было, в конфискованных письмах Лапорта
содержались предположения, что его друг, бывший епископ и председатель
Национального собрания, был бы не прочь служить королю за деньги.
Талейран насадил на крючок кусочек нутряного жира и снова забросил его
в темные воды Темзы. Он приложил столько усилий, чтобы перед отъездом из
Франции достать для себя дипломатический паспорт, но это ничем не помогло
ему. Для того, кто объявлен в розыск на родине, двери британского высшего
общества были закрыты. Даже соотечественники, эмигрировавшие в Англию,
проклинали Талейрана за то, что он предал свое сословие и поддержал
революцию. Самым неприятным было то, что у него почти совсем закончились
средства. Любовницы, к которым он обратился за помощью, тоже нуждались в
деньгах и занимались тем, что делали на продажу соломенные шляпки или же
писали романы.
Дни его были полны уныния. Талейрану казалось, что на его глазах
тридцать восемь лет жизни бесследно тонут в воде Темзы, словно наживка. Но
он по-прежнему высоко держал голову. Хотя он редко говорил об этом вслух,
Талейран никогда не забывал своих предков начиная с Карла Лысого, внука
Карла Великого, и Адальбера Перигора, который посадил на французский трон
Гуго Капета. Тайфер Железоруб был героем в битве при Гастингсе, Элия де
Талейран помог взойти на папский престол Папе Иоанну XXII. Морис Талейран
происходил из славной династии "делателей королей", чей девиз был "Reque
Dieu" - "Мы служим лишь Богу". Если жизнь становилась унылой,
Талейраны-Перигоры бросали ей вызов, а не отбрасывали надежду.
Морис выбрал леску, срезал наживку и бросил ее в корзину Куртье. Слуга
помог ему подняться на ноги.
- Куртье, - произнес вдруг Талейран, - ты знаешь, что через несколько
месяцев мне исполнится тридцать девять лет?
- Разумеется, - ответил слуга. - Не желает ли монсеньор, чтобы я
подготовил празднование?
Услышав такое, Морис от души расхохотался.
- К концу месяца мне придется освободить дом на Вудсток-стрит и
переехать в Кенсингтон. К концу года, если не найду источника дохода, я
вынужден буду продать библиотеку...
- Возможно, монсеньор чего-то не замечает, - осторожно Произнес Куртье,
помогая Морису складывать вещи. - Чего-то, что предназначено самой судьбой
разрешить трудную ситуацию, в которой оказался монсеньор. Я имею в виду одну
из тех вещиц, что спрятаны за книгами в библиотеке на Вудсток-стрит.
- Не проходит и дня, Куртье, чтобы я сам не думал об этом, - признался