Прошкин Евгений Александрович. Слой Ноль

   — Выплыва-а-а-ают расписны-ы-ые-е!..
   — Ненавижу я это... — сказал Мухин.
   — Да ладно тебе, — отмахнулась Люда. — Делать-то что будем? Тут сидеть?
   —Погоди!..
   Виктор тихонько открыл дверь и, прокравшись в прихожую, достал из шкафа свой пакет. Метнувшись на кухню, он быстро схватил, что было на виду, и шмыгнул обратно в ванную.
   — Вот! — Он показал один стакан и одно яблоко.
   — Давай... — обреченно ответила Люда. Мухин подцепил крышку зубами и, спрятав ее в карман, налил грамм сто.
   — На, — сказал он.
   — Ты первый.
   — Нет, ты.
   — Я первая не буду.
   — Блин... Как дети!
   Виктор в два глотка осушил стакан и, осмотрев яблоко, куснул его с зеленого бока. Красный он галантно оставил для девушки.
   — Нормальная? — осторожно спросила Люда.
   Водка оказалась дрянь — не говоря уж о том, что она была отвратительно теплой.
   — Нормальная, — сипло произнес Мухин, наливая. Людмила с тоской заглянула в стакан и натужно выпила.
   — Ну?.. — Виктор протянул ей яблоко.
   — Боже... — Она глубоко вдохнула и заморгала. На глазах появились слезинки. — Боже, какое дерьмо!..
   — Закуси. А я еще налью.
   — Куда разогнался-то? Не, я больше не буду.
   — По чуть-чуть! — строго сказал он.
   — Как я потом домой доберусь?
   — Зачем тебе добираться? Нам здесь час остался.
   —А она как же?..
   — Отражения твоя? — осклабился Мухин. — А пусть как хочет. Тебе-то что? На.
   Люда неодобрительно покачала головой, но стакан взяла. «Чуть-чуть» — это были те же сто грамм. Виктор заранее откусил от яблока и, выложив дольку на ладонь, вручил ее Людмиле. Та не побрезговала.
   Вторая «сотка» пошла глаже — то ли остыла каким-то чудом, то ли восприятие изменилось.
   — Перцепция... — ни к селу ни к городу изрек Мухин.
 
   — Чиво?
   Люда качнулась, и Виктор, не упустив этого момента, придержал ее за талию. Убирать руки он, естественно, не спешил. Она скользила взглядом по стенам и будто бы ничего не понимала.
   — Не надо, — сказала она, по-прежнему глядя куда-то вбок.
   — Скоро транс закончится.
   — Вот и хорошо...
   — А другого случая...
   — Вот и хорошо, — упрямо повторила она. Виктор с тоской посмотрел на ее близкую шею и пс крытую тонким пушком щеку. Неожиданно для себя он взял ее за подбородок и, повернув к себе, поцеловал в губы. Люда попыталась отстраниться, но он ей не позволил.
   — Мухин, ты пьян!..
   — Я тебя еще поцелую, — сказал он, продолжая хмелеть. — Только не сюда.
   — Фу, дурак!
   Она наморщила носик и растерянно улыбнулась, и по этой улыбке Виктор вспомнил, что ей вовсе не семнадцать. Чем он эту волчицу удивить собрался? Ей же под тридцатник, она сама его чем хошь удивит...
   — Мухин... не могу я с тобой. Ты же ребенок совсем...
   Он обнаружил, что стаскивает с нее джинсы, проклятую модную тряпку, невероятно тесную.
   — Отцепись, дурак...
   Люда взялась за пояс, но вместо того чтобы натянуть джинсы обратно, спустила их до колен. Виктор развернул ее к ванне и толкнул в спину.
   — Эй... ты обещал что-то другое!
   — Я тебе и мороженое обещал...
   Из большой комнаты грянула новая песня, и сдавленный возглас Люды слился с протяжными гласными: «...дава-айте гавари-ить другдру-угу ка-амплиме-енты...»
   ,.
   — Как я тебя хотел... — задыхаясь, пробормотал Мухин. — С первой секунды... сразу захотел тебя... когда увидел... внутри все взорвалось... еще там, где тебя... ты лежала мертвая, а я хотел... даже мертвую хотел... я этого Рената на ремни порежу... твоего мудака Костю тоже... какая ты... таких больше нет... ты из сказки... лучше тебя... не бывает... никого...
   Клеенчатая занавеска шуршала и брякала кольцами, под ванной громыхал тазик — взрослые этих звуков не слышали, они были слишком увлечены своим вокалом, Нo даже если кто-нибудь и заметил, то вряд ли сообразил; с чего это так бьется о кафельный пол. Так долго и так энергично.
   А если б они узнали...
   Мухин поднял голову к потолку и стиснул зубы. Если б эта шобла только представила... «Витенька, так нельзя...» Можно, мамуля, еще как можно!..
   — Сволочь ты, Мухин, — сказала Люда, присаживаясь на стиральную машину.
   Виктор взял полотенце и нежно вытер у нее со лба пот.
   — Может, мне за тебя замуж выйти? — усмехнулась она. — Возьмешь меня в жены, Витя?
   — Теперь просто обязан.
   Она достала из пачки сигарету.
   — Водка у нас еще есть?
   Несмотря на духоту, они почти протрезвели. В мозгу клубилось какое-то симпатичное марево. Жизнь удалась, и большего Мухин от нее не требовал. Хотелось лишь покурить и спокойно выпить еще по пятьдесят. И Виктор уже догадывался, чего ему захочется после, — в четырнадцать лет это можно делать круглые сутки.
   — Сколько осталось? — спросил он.
   — Несколько минут. Не успеем...
   В дверь кто-то поскребся, и Виктор, заметив, что они сидят в полной тишине, открыл воду. В дверь постучали.
   — Что за хамство? — проронила Люда. — Приспичило им!
   — Вот и ты в бункере так же ломишься, — мстительно покивал Мухин.
   — Да?.. Но сейчас ты со мной, а там с кем?
   — А там с собой...
   — Тоже компания, — сказала она, отодвигая защелку
   — Вы чего это тут?.. — прищурился Юрий. — Людка! Танцевать будем?
   Виктор вышел из ванной и заглянул к себе в комнату — двое блаженных продолжали о чем-то спорить а третий, похабно раскидавшись на его кровати, выводилл гортанью клокочущие трели. Остальные как бы отправились кого-то провожать, в действительности — прикупить водчонки и заодно проветриться перед следующим раундом. С кухни доносилось клацанье посуды и деловитая женская трескотня. Не в меру активный Юрий тоже зачем-то остался.
   Виктор с Людой уселись за опустошенный стол. После спиртного аппетит воскрес, и Мухин принялся выгребать из кастрюли салат.
   Юрий, помыкавшись где-то в коридоре, вновь нари совался в дверях.
 
   — Людка! Танцевать!
   — Пош-шел ты... — проронила она вполголоса. Но так, чтоб он услышал.
   — Людок!.. Не дерзи мне! Давай лучше потанцуем. Витька, музыку!
   — Мужик, отвали от нее, — тяжело произнес Мухин.
   — Ты... да ты... ты как... — закудахтал Юрий. — Како я тебе мужик?! Ты как со взрослыми разговариваешь срань колесная? Танцуем!
   Спотыкаясь о стулья, он пробрался между столом стенкой и ухватил Люду за локоть.
   — Слышь, взрослый? — сказала она холодно. -Я тебе сейчас яйца оторву. И воробьям кину. Пусть смеются.
   Юрий растерянно отшатнулся и заметил, что Виктор берет со стола нож.
   — Шустрова! — заорал он. — Ты кого себе вырастила? Бандита какого-то вырастила!
   Отложив нож, Мухин налил Люде компота и протянул вазочку с хлебом. Через мгновение в комнату влетела мать — в забрызганном фартуке, с недомытой тарелкой в руках. У нее за спиной маячила пьяненькая подруга.
   — Юр, что случилось-то?..
   Виктор и Люда безмятежно кушали «оливье».
   — Молодцы, дети, молодцы, — растрогалась мама. — Витенька, покорми Людочку как следует, ей же уходить скоро.
   — Скоро, — подтвердил Мухин.
   — Шустрова! Твой Витька с ножиком на меня бросался!
   — Юр, ну что ты... Ты бы со всеми на улицу... подышал бы.
   — Да я как стекло, Шустрова! Ножик видишь? Вот с ним он и бросался! И в ванной он еще с этой... с невестой своей... Надо еще прове-ерить, что они там!..
   — Глохни, падаль... — процедил Мухин. — В натуре, ведь кастрирую.
   — Все, я ухожу, — сказала Люда.
   — Я с тобой.
   Виктор прорвался мимо ошарашенной матери и быстро переобулся. Он подозревал, что все закончится либо так, либо еще хуже. Он слишком отвык быть чьим-то сыном. Он давно уже был не сын, а просто Витя Мухин — сам по себе. Он только жалел, что перед уходом не увидит отца, не попрощается так, как хотел бы попрощаться. Но батя ушел за водкой для Юрия и других оглоедов.
   — Людочку проводи, и сразу же домой, — сказала мать строго и многозначительно.
   — Я сейчас вернусь, — ответил Мухин, плотно закрывая дверь. — Тебе не кажется, что нас здесь уже не должно быть? — спросил он у Люды.
   — Кажется, — мрачно ответила она. — Уже минут пятнадцать, как не должно. Подождем еще.
   — А потом?
   — Потом... — Она грустно посмотрела на сырое пятно возле лифта и на закопченный какими-то умельцами "отолок. — Потом мы будем здесь жить. Наверно, это что-то там... что-то с нашими телами. Значит, мы остаюсь в этом слое.
   — Подождем еще немного... — сказал Виктор. — А Сан Саныч?.. Шибанов?..
   — Здесь они не те. Мы два года друг друга искали. Два года, чтоб собраться в одном слое...
   — А таблетки?
   — Нас ведь и без таблеток иногда перекидывает.
   Внизу, скрипнув пружиной, грохнуло парадное. Зазвучали какие-то возбужденные голоса, среди которых Мухин расслышал и отцовский. Только теперь он не знал, радоваться ему своей задержке или огорчаться. Настоящий смысл Людиных слов дошел до него не сразу, а спустя пару секунд. И этот смысл был пугающе прост: не нравится жизнь — умри.
   Лифт был занят, и они направились по лестнице пешком. Навстречу, благо третий этаж — не десятый, поднимались посвежевшие гости. Виктор, почти не различая лиц, каждому что-то рассеянно объяснял, а сам не переставал искать отца.
   Папа, отягощенный хозяйственной сумкой, шел позади и толковал с каким-то мужчиной. В сегодняшнем сабантуе это был персонаж новый. Мухин почувствовал, что тонкая ладошка из его руки медленно выскалзывает.
 
   Людмила остановилась и, привалившись к стене, захлопала ресницами. Виктор снова посмотрел на отца и ничего особенного...
   —Он...
   —Что?
   — Он... — выдавила Люда и показала пальцем на батиного спутника.
   Мужчина выглядел лет на пятьдесят — вероятно, тоже из сокурсников. У него был по-американски твердый подбородок и какие-то неприкаянные, беззащитные глаза.
   — Привет, ребята, — добродушно произнес незнакомец.
   — Он... — в третий раз молвила Люда. — Это Борис...

Глава 14

   — Курочки у меня хорошенькие, кролей сотня с лишком, этой весной еще поросят завел... — хвастал Борис, и все почему-то верили.
   Ногти у него были холеные, словно у дантиста, да и лицо для деревенского жителя казалось бледноватым, но врал он, надо признать, складно. В основном — про Дальний Восток, путину и водолазные работы.
   Виктор и Люда, как порядочные дети, толклись рядом и слушали. Борис изредка косился в их сторону и будто говорил взглядом: «Сейчас, ребята, сейчас. Еще пару телег прогоню, и займемся делом».
   Для того чтоб нормально вернуться домой, Мухину пришлось извиняться и перед матерью, и перед Юрием. Вроде утряслось — списали на переходный возраст и временное помутнение. Людмила чмокнула старого похабника в щеку — за это он вынес из ванной пустую бутылку и приобщил ее к длинной шеренге под столом. Мама с присутствием чужой девушки постепенно смирилась и уже раздумывала, как бы ее половчей припахать на кухне.
   Наконец Борису надоело трепаться, и он, взяв портфель из кожзаменителя, магическим жестом открыл замочки.
   — Внимание!.. — Он эффектно извлек на свет два литровых пузыря, беленький и красненький. — Але-оп! Собственного разлива. Такого, господа, вы еще не пробовали.
   — Самогон? — спросила мать.
   — Дамам предлагается наливочка. Сливовая, по старинному рецепту. Я с одним дедушкой шифером поделился, а он мне — технологию приготовления. Способствует омолаживанию организма и восстановлению некоторых функций, — игриво сообщил Борис, — в том числе и тех, что были ему несвойственны даже в юности. Отказ, товарищи, приравнивается к саботажу.
   Мухина от этого словоблудия уже подташнивало, но Люда подавала ему знаки, чтоб сидел тихо и не возникал.
   — Я наливочки выпью, — сказал, почесав ухо, Юрий.
   — Не переживай, здесь те же вещества, но в большей концентрации, — заверил Борис, трогая беленькую. Он набулькал каждому по рюмке, не забыв и о матери с двумя ее подругами. — Пьем!
   Чокнулись и выпили.
   Борис замер с загадочным видом, давая понять, что говорить ничего не надо, а надо следить за ощущения-ми. Все начали закатывать глаза и причмокивать, оценивая вкус, букет, жесткость воды и, возможно, что-то еще. Вскоре одна из маминых подруг схватилась за стул и не очень уверенно присела. Борис выждал еще несколько секунд и с облегчением выплюнул самогон в стакан.
 
   — Ты чего это, Боря? — засомневался Юрий.
   — Ложись, — ласково сказал тот.
   Юрий растерянно моргнул, но и вправду прилег. Легли и все остальные — кто-то сам, еще успев доползти до дивана, кто-то, не успев, просто развалился на полу.
   — Борис?.. — молвил Мухин. — Что у тебя там за вещества?
   — Не бойся, это неопасно. Я им туда родедорма натолок. Завтра проснутся. Так... здесь нам будет неинтересно, — он оглядел тела. — Вторая комната свободна?
   Мужик в «детской» по-прежнему спал, и его за ноги отволокли к обществу.
   — Ну, здравствуйте, ребята, — еще раз сказал Борис.
   — Слушай, у нас проблема, — пожаловалась Людмила. — Все сроки прошли, а мы...
   — А вы вернуться не можете, — легко угадал он. — Это я вас тут придержал. Не успевал за четыре часа приехать. Я ведь действительно за городом, в глухомани. А поговорить не мешало бы. Я тебя, Витя, просил, чтоб ты был поосторожней...
   — "Мегатранс", что ли?! Попробуй догадайся!
   — Витя, не вынуждай меня думать, что я переоценил твои умственные способности.
   — Ладно, все равно уже поздно. Твой «Мегатранс» проехал мимо, и мне он больше не пригодится.
   — Это почему?
   — Как почему?.. Убили меня. Я сам видел.
   — Не знаю. Никто тебя там не убивал.
   — Но вертолет...
   — Это я, Витя, не в курсе. Вертолет, самолет... Твой ботаник жив-здоров. Сомневаешься — проверь.
   Стул в комнате был только один, и на него села Людмила. Борис поправил на кровати сбитое покрывало и примостился с краю, у окна.
   — А как дела у любезного Сапера? — осведомился он. — Ладится?
   — Кажется, да, — ответила Люда. — Ты не против?
   — Фью!.. Хоть на голове стойте! Все равно без толку. Пустое все...
   — Что, Петр прав? У Немаляева не получится?
   — Получится, получится... И Петя прав, и Костик прав... А третий стратег найдется — и он прав будет тоже... Только правоты этой вашей ненадолго хватит. Дней примерно на десять. Максимум на две недели. Такой, ребятки, обвал идет!.. А вы из прутиков плотины строите.
   — Борис, ты вообще понимаешь, что происходит?
   — Что — ты и сама понимаешь. А вот почему — это вопрос... Посмеяться хотите? — неожиданно спросил он.
   — Опять что-нибудь про кроликов?
   — Опять, да... Юмор в том, что мир не всегда был многослойным. Кроме того, это явление локальное, и дальше Земли-матушки, скорее всего, не простирается. — Он выдержал паузу, но реакции не последовало. — Вы недостаточно собранны. Небось бухали? Молодежь!.. Мы постоянно сталкиваемся с расхождениями в истории, верно? Каждый слой хоть чем-нибудь да отличается. Есть слои как близнецы, а есть, наоборот...
   — Боря, давай без лекций, — оборвала его Людмила.
   — ...но все расхождения начинаются только с пятидесятого года, — невозмутимо закончил он. — До тысяча девятьсот сорок девятого история везде совпадает — в каждом слое, а уж я их повидал немало.
   — Пятьдесят, круглая цифра... Ну и что?
   — А то, Витя, что слои — это не свойство Вселенной и не природный катаклизм, — сказала Людмила. — Это люди сделали. И сделали относительно недавно.
   — Браво. Женщины тоже бывают сообразительны, — монотонно произнес Борис.
   — Конечно! Это же на поверхности! Если б слои разбежались пять веков назад, то между ними уже не осталось бы ничего общего. Они были бы совсем разные.
   — Идешь на красный диплом, — похвалил Борис. — Разбежались... Они разбежались, да. Хорошо сказала, Люда. Все отражения разбежались из одного слоя.
   — Из первого...
   — Он был не первый, он был единственный. Предлагаю называть его нулевым.
   — Ага... — Мухин прикрыл глаза, чтобы не сбиться с мысли. — Значит, в пятидесятом году двадцатого века люди сделали что-то такое, из-за чего мир затрещал по швам. Тихо так, незаметно. Почему это проявилось только сейчас?.. Все эти взаимные бомбежки, миграции... Что же раньше-то?..
   — Раньше тоже было, но не так, конечно. Единицы. Кто-то сгинул в дурке, кто-то устроился, приноровился... Перекидывало одного из миллиона или даже миллиарда. Но чем больше было таких перебросов, тем легче они проходили. И это копилось — полвека с лишним, а границы все таяли и таяли... Два года назад, Люда знает, шило в мешке уже проклюнулось. И кое-кого укололо, — выразительно добавил Борис. — А сейчас, если б кто сподобился нарисовать эту проклятую экспоненту, мы бы оказались аккурат на пределе между частью пологой и частью крутой.
   — Дальше будет только хуже...
   — И гораздо, — пообещал Борис. — Оболочек становится все меньше, поэтому ваши усилия по подготовке тыла выглядят... как бы сказать... ну, несерьезно. Вы не учитываете простой вещи: миграция в ваш мир придет не одна. Вы можете справиться с первой волной, и со второй, и даже с третьей, но, когда людей начнет перекидывать ежедневно и ежечасно, не спасут ни абсолютная диктатура, ни абсолютный бардак. Не с того конца взялись, друзья мои. Ваш островок безопасности ничего не стоит. Миграция похожа на лесной пожар со многими очагами. Каким бы большим ни был лес, рано или поздно он весь выгорит. Если не тушить. А когда погибнет нулевой слой...
   — А его можно как-то распознать? — резко спросил Мухин. Все это время он додумывал свою мысль и жутко боялся ее упустить. Ему казалось, что где-то рядом бродит некая гениальная идея, но ухватить ее он был не в силах. — Если наши тела в нулевом слое существуют и мы сможем туда попасть... и понять, что они там натворили... и попробовать... а?..
   — Логично рассуждаешь, господин ребенок. Беда в том, что нулевой слой не отличается от слоев-отражений. Не у прохожих же спрашивать!.. Но искать его надо. Пока он не сгорел, есть какая-то надежда... призрачная, правда.
   — Надежда на что? — нахмурилась Люда. — Ну, найдем мы его... И сразу с неба алмазы посыплются? Даже если починим то, что там сломали... дальше-то?..
   Борис пожал плечами.
   — Не исключено, что отражения сольются обратно, — сказал он. — И никаких миграций, естественно, больше не будет. А вот когда он все-таки сгорит... Тогда об этом и мечтать не придется.
   — Вместе с ним погибнет все? И все отражения? — Что значит «погибнет»? Пространство останется. Может, и люди какие выживут. Мы же с вами не там, а ЗДесь, и ничего вроде... Другое дело, что, если слои сольются, тот мир станет единственным и примет только личности, для которых в нем будут оболочки.
   — А тех аборигенов куда?
   — Вот ты какой, Витя. То, что много планет сложатся в одну, — это твой разум приемлет, да? А то, что такое же произойдет с личностями, — против этого он у тебя бунтует. Мы ведь уже после распада родились, и, не исключено, родились в отражениях. Но у каждого из нас есть прототип в нулевом слое. Был по крайней мере.
   — Получается... — Мухин наконец ухватил то, что вертелось где-то рядом. — Получается, если нулевой слой был шаблоном для отражений... то в момент рас пада все слои его скопировали.
   — Я об этом и говорю...
   — Нет!.. Погоди. Не только люди... ну, реки, дома, все такое... Не только материальные объекты отразились Еще и события... И та катастрофа, из-за которой все случилось, — она тоже в каждом слое.
   — А вот это уже высший пилотаж, Витюша, — покивал Борис.
   — Только не «Витюша», прошу...
   — Как тебе угодно. Разве что насчет катастрофы... Не уверен я, что это именно катастрофа — с градом и ураганами. Я думаю, никто ее не заметил, иначе о ней было бы известно везде.
   — А если это событие существует в любом слое, то исправить его тоже можно в любом, — подала голос Людмила.
   — Вряд ли...
   Борис с сомнением потрогал подбородок и, отдернув занавеску, осторожно выглянул в окно. На улице темнело, но народ во дворе не расходился — после солнца и сухой жары все только начинали оживать. Если б дядьки за доминошным столом, или бабульки на лавочке, или пацаны на вывихнутой деревянной горке — если б кто-нибудь из этой безмятежной публики услышал, что говорится в простой двухкомнатной квартире на третьем этаже, то к дому давно бы подъехала белая машина с красным крестом, и, вероятно, не одна.
   Борис отпустил шторы и уселся обратно на кровать.
   — Не в любом, нет... — сказал он. — Это ведь не заклинание было, а что-то ощутимое. Прибор, машина, эксперимент... Для эксперимента все равно железка нужна, не на руках же его ставили. А железки — они, как правило, не вечные. Очень много слоев погибло не фигурально, а в действительности. При одновременной детонации десятков тысяч боеголовок планета превращается в рой космического мусора. Все мыслимые причины в этих слоях уже устранены. А следствие пока остается. Если я не ошибаюсь и это все-таки некая машина, то за ней придется идти в нулевой слой. Но сначала, конечно, его надо разыскать.
   — И понять, что это за машина такая, — вставила
   Люда.
   — Разумеется, — без охоты ответил Борис. — Нам много чего надо понять... желательно побыстрей. У нас неограниченное количество жизней, но совершенно
   нет времени.
   — Ну и как мы его будем искать? — хмуро поинтересовался Виктор. — Раз уж тебе с верхотуры не видно, нам-то куда?..
   — Я, по совести, к вам обращаться и не собирался. Думал: либо сам справлюсь, либо не справится никто...
   Люда испытующе посмотрела на Мухина и опустила голову. Лезть с уточнениями было ни к чему. Борис уже
   ответил.
   — А те, кто родился до пятидесятого года, то есть еще до распада?.. — начал Мухин с внезапным энтузиазмом, но, сделав паузу, скуксился. — Да, они же не отличают... Все отражения реальны.
   — В том-то и дело, — поддержал Борис. — Разница Между отражением и нулевым слоем не видна. Даже е. Возможно, я побывал там много раз... Мы и сейчас жем находиться в нулевом слое! Хотя вероятность такого финта невелика...
   — Вслепую тыкаться нельзя, — произнесла Людмила. — Действительно, пройдем мимо и не заметим. Надо его э-э... его надо... — Она так и не подобрала нужного слова. — Задача не имеет решения. Зря ты нам все это рассказал, Боря.
   — Не зря, — медленно выговорил Виктор.
   — Ну-ка!.. Ты у нас сегодня за генератора идей.
   — Новых идей нет. Просто я там уже был. Я не помню... Не помню его, какой он. Но я знаю, что меня оттуда выдавило. — Мухин прикрыл один глаз и что-то шепотом подсчитал. — Это слой, в котором я умер около двух недель назад.
   — С чего ты взял?
   — Когда мы впервые увиделись с Костей... Он ко мне с топором приходил и с крашеной эспаньолкой... Жуть!.. Так вот я ведь уже тогда был перекинутый. Иначе как бы он меня вычислил и понял, что я ему нужен?
   — Да, — сказала Людмила.
   — Он и до этого меня убивал, правильно? Убивал, чтобы узнать, какое из отражений — настоящая личность. Сколько раз?.. Двадцать? Вот один из этих двадцати слоев и есть нулевой. Двадцать — не так уж много. Прочешите их все. А где искать — это вам Костя подскажет.
   — Я только не пойму, на чем основана твоя уверенность.
 
   — Я тоже, — признался Борис.
   — Она основана на том, что я из своей самой первой жизни не помню совершенно ничего. Ни одного проблеска. Когда ко мне пришел Костя...
   — С топором? — уточнила Люда.
   — Гм... да, с топором. У меня в мозгах сидел какой-то сон. Точнее, я так думал... Этот сон — моя первая жизнь, о которой мне известен лишь один факт: она у меня была.
   — Может, тебе память отшибло? — хмыкнула Людмила.
   — Попытайся вспомнить хоть один мир из тех, что ты посетила, а потом забыла напрочь.
   — Как же я его вспомню, если я его забыла? — растерянно проговорила она. — Да еще напрочь...
   — Но я-то ведь помню, — тихо сказал он. — Разве это не отличие? Спроси у Кости, что он там видел. Пусть напряжется — авось чего...
   — А ты говоришь, зря я вас расстроил, — обратился Борис к Людмиле. — Выходит, не зря. Так, время-то уж не детское... Здесь вас отпустить или подержать еще, пока ты не доберешься?
   — Ничего, девочка самостоятельная, — сказала она.
   — Тогда счастливо. Витя, не возражаешь, если я в твоей квартире переночую? Электричка теперь только утром.
   — Ночуй, мне-то что...
   — Боря! — крикнула Людмила, словно испугавшись, что через мгновение будет уже поздно. — Насчет твоей теории... Всех этих отражений, нулевого слоя... и что можно их свести обратно... Ты сам-то в это веришь?
   — Верю, — ответил он.
   — А если не получится? Ну, найдем слой. Машину эту найдем. Починим ее... или сломаем... там видно будет. А дальше? Если от этого ничего не изменится?.. Если исправить ничего нельзя?
   — Я думаю, так оно и есть, — он виновато улыбнулся. — Наверно, уже нельзя...
   Она собиралась сказать что-то еще, но вдруг шагнула назад и напряженно огляделась.
   — Кто вы?.. Где я?!
   Иного от семнадцатилетней девушки никто и не ожидал. Мухин отметил, что сам он по-прежнему находится здесь, и молча проводил ее до прихожей.
   — Туфли не забудь, пожалуйста.
   Она с опаской, не поворачиваясь к нему спиной, переобулась и прихватила сумочку.
   — Как я сюда попала-то?..
   — Неважно, Люда. Иди домой, — сказал он, открывая дверь. И зачем-то добавил: — Какая же ты красивая...
   — Да пош-шел ты!
   — Яйца оторвешь. Знаю.
   Он стоял на лестнице, пока девушка не спустилась вниз, и вернулся, лишь услышав хлопок парадного. В большой комнате храпели так, что на столе дребезжали рюмки.
   Борис опять смотрел в окно, точно любовался неким феерическим пейзажем. Ничего феерического во двор не было: пыльные кусты, расшатанная детская горка, ряд переполненных помоек.