Прошкин Евгений Александрович. Слой Ноль

   Это выглядело вовсе не эффектно — по крайней мере не так, как в кино. Люда ударилась спиной об асфальт и, еще ничего не осмыслив, уже успела защититься: Виктор налетел солнечным сплетением прямо на ее кулак. Поперхнувшись незаконченным вдохом, он придавил Людмилу к земле, распластался сверху и лишь после этого позволил себе почувствовать боль.
   Хлопнуло помповое ружье. Выстрел был негромким, но в ушах зазвенело так, словно рядом рухнул прилавок с хрусталем. В этом пронзительном переливе послышался второй «чилик-чик» и голос Корзуна:
   — Да все уже... Не надо...
   Виктор попытался встать и, повернув голову, встретился взглядом с Людмилой.
   — А я решила, ты это...
   — Что?.. Типа воспылал к тебе?
   Мухин, застыв, долго посмотрел ей в глаза. Он вдруг обратил внимание, что они похожи на две вишенки. И ресницы... Когда ему было их разглядывать? А вот теперь нашел же время... Ресницы у нее оказались густые, изгибающиеся к кончикам и такие близкие, что Виктору подумалось: моргни Людмила — и он ощутит их бархатный шорох.
   — Типа того, — проронила она. — Воспылал...
   — Вы подниметесь, или вас тут на ночь оставить? — осведомился Борис.
   Люда свалила с себя Мухина и взялась за протянутую Корзуном ладонь. Виктору никто не помогал, и он встал сам, с трудом вздыхая и придерживая живот.
   Мужчина, упавший за кирпичным корпусом, шевельнул ногой и замер.
   Из ворот показался зачумленный Тихоныч.
   — Вы еще здесь?! Вы еще кого-то?..
   — Бегом назад, — скомандовал Борис. — Зарыться и снуть на полчаса!
   — Ну-ка... — Мухин забрал у Люды ее пистолетик и медленно обошел кирпичное строение. Раненый лежал лицом вниз, беспомощно раскинув руки, и, даже если он притворялся, тянуться к «вальтеру» ему было слишком далеко. Пиджачок — хороший светло-серый в белую рельефную полоску — уже пропитался кровью и теперь напоминал халат для маскировки на скотобойне. На правой лопатке влажно блестела черная прореха, хотя сзади Борис в него стрелять не мог. Судя по размерам лоскута, картечь вырвала его изнутри, предварительно пробив тело.
   Мужчина снова пошевелился — так слабо, что не сдвинулся и на сантиметр.
   — Куда спешишь, человек? — сказал Виктор и, взяв его за чистый рукав, перекатил на спину. — Ффу-у-у... Да мы с вами, гражданин, встречались... Неказисто выглядишь, Олежек.
   — Серьезно?.. — прохрипел тот, мучительно улыбаясь. — Тогда лучше выглядел?
   — Когда я тебе стулом башку разнес? Так же примерно.
   — Креслом... — поправил Олег. — Не стулом — креслом. Ножка острая... стальная, падла... Вот так вот, брат-Витя, Женя... как тебя... Ты сюда, а я отсюда. Не жизнь — беготня сплошная...
   — Ты это погоди «отсюда»!.. Поговорим, может? Рана у тебя тяжелая, помирать трудно будешь. В общем, условия прежние. С меня — пуля в сердце.
   — Хрен тебе, — ответил раненый, корчась. — Условия мои.
   — Тебе что, не больно?
   — Больно?.. Так, покалывает маленько... Больно — это когда душа... Ясно, Женя?
   — Я не Женя.
   — Мне-то что? Хоть Витя, хоть Иван... — Он закашлялся и сплюнул себе на рубашку какой-то темный сгусток. — ...хоть Иван Иваныч. Сперва я спрошу. Потом ты... если успеешь.
   Мухин нервно погладил полированный затвор писд толета и оглянулся на «Сааб».
   — Ты его лечить собрался? — крикнула Люда. — Поехали!
   — Сейчас! Спрашивай, — сказал он Олегу. — Попробуй.
   — Макаров с вами был? Раньше.
   — Да, — быстро ответил Виктор.
   — Что потом?
   Вопроса Мухин не понял, и это его смутило. Он расчитывал, что Олег будет интересоваться, например, количеством человек в команде... Хотя это тоже не имело собого значения.
   — Потом получилось, что он уже не с нами, а с вами, — сказал Виктор.
   — Как Макаров от вас ушел?
   — По-английски. Инсценировал покушение. До того было два неудачных, а потом третье... Пуговицу нам на память оставил... Зачем тебе это нужно?
   — Пока еще я задаю вопросы.
   — Да ты уже подыхаешь! Я-то когда начну?
   — Подыхаю и задаю вопросы, — произнес Олег насколько мог твердо. — Базу данных в том слое колупнули? Где ты... с креслом?..
   Говорить ему было все труднее, и Виктор опасался, что не дождется своей очереди.
   — Базу... хакнули? Или... нет? — повторил Олег.
   — Некому хакать. У нас штат скромней вашего.
   — У Юрика тоже не дивизия...
   — К чему нам его списки? Они же имеют смысл при сравнении.
   — Естес-сно... Разобрались, значит, что к чему... А списки у него везде имеются... почти... Куда Юрик влез — там и списки... Я гляжу, ты в атаку попер... Ну, валяй. Быстрее только, Женя-Витя... а то я что-то расклеиваюсь. Ты своему уроду передай — пусть картечь крупнее заряжает. Убить по-людски не может...
   — Вы сюда перекинулись, чтоб убрать Матвея Корзуна — без предисловий заявил Мухин.
   — Тебе и спросить-то нечего... сам все знаешь. Умненький...
   — Почему не убрали еще? Времени достаточно было.
   — Макаров требовал — главное условие... чтобы все натурально. Стечение этих...
   — Обстоятельств, — торопливо подсказал Виктор.
   — Во. Корзун ваш на склад причапал... Бандитский наезд — идеальный вариант. Я же и сейчас... не в тебя же я собирался... А ты на телку сразу запрыгивать... как кобель.
   — Дал бы я тебе по морде, Олежек. Да это уже лишнее будет. У тебя-то самого что с Макаровым? Копаешь под него?
   — Я в нем... просто сомневаюсь. К вам переходить тоже неохота... Я уж умаялся с войнушками этими. Ты небось и половины не знаешь, что творится... Труба дело, что творится, Женя... На поверхности мало видно... Для мулов, наверно, вообще ничего не происходит...
   — Мулы — это кто?
   — Юрик так оболочки называет... обычных людей. Против нас с тобой они... как будто... в них как будто нет чего-то главного...
   «А Петр называет овцами, — невпопад подумал Му-хин. — А я?.. Не помню... Стадо?.. Да, стадо. Как же мы похожи...»
   — Так ты в Макарове сомневаешься...
   — Он будущее обещает... в меру светлое... А я не верю. Где оно?..
   — Ты сказал, у него статистика в каждом слое... Почему здесь ее нет?
   — Есть. Под другим соусом.
   — Не «Дело врачей»?
   — Нет... другая контора. С эвтаназией не связано... но тут тоже полоумных считают. Кругом считают, Женя. Кроме...
   Олег опустил веки и замолчал,
   — Что «кроме»?! — потребовал Виктор.
   — Кроме одного, конечно... — сказал Олег, не открывая глаз. — Нулевого...
   — И... ваш Макаров знает, где нулевой слой?..
   Мухин мгновенно вспотел и, сунув пистолет в карман, вытер лицо платком. — Он его нашел?.. Нашел нулевой?!
   — Давно уже. Чего искать-то?..
   — Ты там был?!
   — Был, — подтвердил умирающий. — А теперь меня там нет. Проголосовал за тебя... а ты мое ходатайство об амнистии даже читать не стал... Пгеситеньть сраный... — скривился Олег.
   — Там?.. — ошарашенно спросил Виктор. — Это точно? Я Президент в нулевом слое? Президент России? Ты не ошибся?
   Олег покачал головой.
   — А Макаров — чего он добивается? Он хочет ускорить миграцию, правильно?
   — Уже... — молвил Олег и неожиданно ясно посмотрел на Мухина. — Ну и хватит. Тяжко мне. Женя.
   Он двинул левой рукой, и в ладони показалось что-то черное.
   Мухин зашарил по карманам, одновременно отступая назад. В пальцах путался скомканный платок, и, пока он догадался его выбросить, Олег уже справился с тугим курком. Не относя ствол от тела, он выстрелил себе под ребра. И, кроша от напряжения зубы, выстрелил еще раз.
   Виктор по инерции дергал застрявший в подкладке пистолет, а достав, оторопело на него воззрился, словно яе зная, куда его теперь девать.
   — А я бы так не смогла... — подавленно произнесла Дюдмила.
   — Боря... у тебя колеса с собой? — спросил Мухин.
   — Тут три ангара колесами забиты.
   — Я про цикломезотрамин говорю, — произнес Виктор сурово, хотя ответ уже предполагал. Будь у Бориса драйвер, он бы не отшучивался.
   — Я тебе не провизор, Витя. А в комплект автоаптечки такие средства не входят... У нас что-то срочное? Матвей, ты узнал про Установку? Почти все. Как это ни странно...
   — А я, как ни странно, только что нашел нулевой слой, — сказал Мухин. — Это там, где Петр собирался устроить кавардак. Боря... Мы с тобой перекинемся сами Людмилу ты отсюда заберешь, да? И еще одного...
   Борис печально посмотрел на Корзуна. Тот ничего не понял. Люда потупилась и отошла в сторонку. Ее блузка была вся в пыли, но кровь — это нечто иное... Люда не хотела пачкаться еще сильней.
   Виктор приблизился к Корзуну и прошептал ему на ухо:
   — Ты потребуешь, чтобы я тебе все объяснил, и я все тебе объясню, но не здесь...
   Этой невразумительной фразы вполне хватило на то, чтобы поднять за спиной у Корзуна стильный пистолетик, уткнуть ствол ему в затылок и еще раз все обдумать.
   В каком-то смысле это было предательством. Если б Мухину так сказали, он бы не возразил. Но тех, кто мог сказать, здесь уже не было. Борис, погружаясь в транс, облокотился на остывший капот «Сааба». Люда тронула потерявший свежесть макияж и стерла со щеки маленькую капельку крови. По ее взгляду Виктор понял, что это уже не она. Корзун лежал на земле, и из-под его лица медленно растекалась вязкая лужа.
   Они снова ушли из этого слоя.
   Где-то в ангаре, притаившись за покрышками, cкулил Тихоныч.
   В этом слое снова осталось только стадо.

Глава 32

   На базу к Борису Виктор не пошел. Мелкого артиста Витю Мухина наверняка усмирили и уже устроили на ночлег, благо комнат в особняке было множество. Виктор не хотел проживать эти малоприятные минуты по второму разу — ему вполне хватило вчерашнего пробуждения под обстрелом, когда Костя, выражаясь протокольно, воспользовался случаем и вдрызг разбил ему нижнюю губу.
   Мухин решил переждать вне слоя — в месте без названия и без какого-либо определения. Из бесспорных категорий здесь были только его "Я" и течение времени. Ждать в отсутствие всего, включая собственное тело, оказалось муторно вдвойне, и Виктор поневоле занялся анализом.
   Их путь был почти окончен — в лучшем, конечно, смысле. Макаров послал своих людей за Корзуном и намеренно рискнул шестью оболочками ради того, чтобы смерть физика выглядела натурально. Значит, понял Виктор, кроме того, что Корзун владеет информацией ..об Установке, сама эта информация весьма доступна, и найти ее относительно легко, если только знать, где искать. Макаров боялся дать им подсказку, в итоге они получили нечто несравненно большее. Физик, предоставляющий, как работает Установка, и Петр, бывавший в нулевом слое многократно. Интересно, могли он предположить, что хаос, которым он намеревался смягчить удар миграции, чуть было не отнял последнюю надежду у...
   «У кого?.. — спросил себя Мухин. — Чью последнюю надежду?»
   Ему очень хотелось ответить — «человечества», но это была неправда. Человечество, за исключением нескольких выброшенных из стада субъектов, плевало на эти проблемы, и даже хуже — оно об этих проблемах просто не догадывалось.
   Где-то в поле восприятия возникли несколько личностей. Они появились не вдруг, их приходу что-то предшествовало, и вот, когда Виктор уже приготовился, рядом, как поплавки, проклюнулись одно за другим девять самостоятельных сознаний. Борис, Людмила, Петр, Константин, Ренат, Сапер, Шибанов и Сан Саныч. Последним прибыл Матвей Корзун, взбешенный, обжигающий своей яростью всех, но главным образом Мухина.
   «Не кипятись, физик. Никакой трагедии нет».
   «Особенно для того, кто нажимает на курок».
   «Ты ведь не впервые погибаешь».
   «Хорошо, что напомнил. Писатель, да?.. Детективчики пишешь? Скит возле реки Черная Змейка... Это же твоих рук дело».
   «Матвей, посмотри внимательно. Нет у меня никаких рук».
   «Чем я на тебя посмотрю?»
   «Вот и я о том же».
   «Не уводи меня в сторону. Ты предал дважды. Как мне теперь поверить?..»
   «А вот этого от тебя не требуется. Твоя вера, если честно, мне до лампочки. Знания твои нужны, а веру оставь себе на старость».
   «Боря, долго нам эту дребедень слушать?» — вклинился кто-то, кажется, Петр.
   «Тебя ждем. Веди», — коротко ответил Борис.
   Виктор уловил призыв и устремился за всеми, впрочем, кто за кем двигался, сказать было нельзя, поскольку движения как такового здесь не существовало. Из девяти личностей, деливших с ним бесконечность, осталось только восемь, потом семь, потом... Мухин сразу очутился в одиночестве — перестал чувствовать и злость Корзуна, и перманентные колебания Людмилы, и присутствие всех остальных тоже. Он был один — среди каких-то людей, не связанных с ним ничем, кроме формальной пространственной близости. Он был в новом слое. Он вынырнул.
   — Виктор Иванович, так в чем же, по вашему мнению, заключается цель этих крупнейших партий? Слово «крупнейшие» я беру в кавычки, поскольку таковыми они провозгласили себя сами, исходя из собственных, нам неведомых рейтингов. — Сидорчук приподнял холеный подбородок и сомкнул губы в ожидании ответа.
   Мухин пошевелился в удобном кресле. Левая ладонь лежала на теплом столе, правая небрежно поигрывала перьевой ручкой. Тело ощущало мягкость и свежесть: костюм, рубашка, белье — все это было самого высшего качества. Даже пятки осязали — разумеется, в пределах способности к осязанию — что-то добротное, вероятно, изготовленное на заказ. Только макушку припекало и галстук казался завязан туговато — крахмальный воротник облегал шею слишком плотно. Или он просто не привык?.. В любом случае о том, чтобы ослабить узел, не могло быть и речи. Разве что в перерыве на рекламу, хотя, тут же опомнился Мухин, какая, к черту, реклама во время эфира с Президентом?!
   Четыре камеры — две прямо перед столом, две по бокам — смотрели ему в лицо, и Виктор, найдя ту, на которой горела сигнальная лампочка, не спеша заговорил в выпуклый глаз объектива:
   — Действительно, вчера три партии — «Левый марш», «Национальный приоритет» и «Гражданская свобода» — объявили о своем соитии... пардон, слиянии.
   Сидорчук ухмыльнулся и показал под столом большой палец. Мухин и без него знал, что оговорочка попала в десятку. Эту ошибку он придумал спонтанно, размышлять было некогда, и Виктор решил рискнуть. За это его и любили. За это его, собственно, и выбрали.
   Молодой, симпатичный, деятельный. Может выпить, может погладить журналистку по ноге — все, правда, в рамках, без дебошей и пьяных отрыжек в микрофон. А еще может заявиться на чью-нибудь свадьбу или день рождения — станцевать с невестой, подарить что-нибудь простое и нужное вроде микроволновки... Может случайно заглянуть в обычный рок-клуб, выйти, поддавшись настроению, к музыкантам и «запилить» на бас-гитаре тему из «Полета шмеля»... Этот экспромт Виктор три месяца репетировал с одним из басистов легендарного «Круиза». Звукооператор рок-клуба случайно записал выступление, и через неделю появились четыре ремикса от популярных диджеев. Кто-то из посетителей случайно имел при себе «Бетакам», и через несколько дней в избирательный штаб кандидата Мухина принесли готовый клип с просьбой дать добро на телепрокат. Все шло исключительно снизу, от народа, и все это было, естественно, не целью, а лишь средством. Виктор и сам удивился, как легко он стал Президентом — и как быстро все вокруг развалилось. Остался верный до последней копейки Сидорчук, пяток прихлебателей, чей аппетит простирался дальше реальных возможностей, и три мощные партии, каждая из которых жаждала его крови. Мухин умудрился растерять все, что не сперли предшественники, и теперь его можно было свалить одним щелчком.
   Именно это скоро и произойдет. «Левые» и два сорта «правых» уже столковались. На их стороне восемьдесят процентов избирателей, и бодаться с ними бесполезно. Однако стоит Мухину уйти в отставку, как эти шакалы снова примутся рвать друг другу глотки. Петр рассчитал верно: до анархии здесь остался всего шаг.
   Россия со слабой властью — это большая беда, но Россия вовсе без власти — это настоящая катастрофа. Вот поэтому Президент Мухин сидел перед камерами, усиленно раздувая щеки и насмехаясь над оппозицией, в то время как командующие двух военных округов, Московского и Ленинградского, распечатывали одинаковые пакеты с красной полосой и грифом «Особой важности».
 
   — Что же касается мотивов сего тройственного союза, — вальяжно изрек Мухин, — или, я бы сказал, триады, то они очевидны: запутать избирателя, удовлетворить свои политические амбиции... Правда, тем, кто забыл арифметику, хотелось бы напомнить: ноль, помноженный на три, — это все равно ноль. Лидеры «Национального приоритета», «Гражданской свободы» и э-э... «Левого марша» могли бы для количества объединиться еще и с партией секс-меньшинств или, допустим, с клубом аквариумистов... Умножайте свой ноль. Ваше право. Но не делайте из этого сенсации, не будоражьте народ.
   Мухин с достоинством посмотрел на Сидорчука и благородно кивнул.
   — Еще вопрос, Виктор Иванович, — ласково произнес тот, теребя уголок листка. — Телезритель Федор Конев из Курска спрашивает... да нет, это даже не вопрос... — Сидорчук вчитался в записку и приподнял брови, словно видел этот текст впервые. — Здесь не вопрос, здесь скорее реплика, своеобразный крик души. Итак, телезритель Конев пишет: «Деятельность партий, мешающих общественному порядку, нужно немедленно запретить, а при необходимости — ввести в стране чрезвычайное положение». Виктор Иванович, как вы можете это прокомментировать?
   Все, кто смотрел телевизор больше одного раза, прекрасно понимали, что никакого Федора Конева в природе нет. Вопросы, «крики души» и прочие образчики малой прозаической формы Сидорчук сочинял сам по звонку из кремлевской пресс-службы. Кроме обычной почты и Интернета, вопросы приходили и по телефону — все дозвонившиеся обладали приятным голосом и правильной политической позицией. В принципе, этим паскудством мог бы заниматься любой толковый студент журфака, но Сидорчук был гибок, он умел подать материал как никто другой, и к тому же он был популярен — когда-то давно, в те славные времена, когда был популярен и кандидат в президенты Мухин.
   — Моя профессия — не комментировать, а принимать ответственные решения, — задумчиво промолвил Виктор, — но я, конечно, не могу оставить это без внимания. В том, за что ратует гражданин Конев, на сегодняшний день необходимости нет. Однако если понадобится... гм... если безответственные политиканы раскачают нашу общую лодку, то государство сумеет позаботиться о своих гражданах. И я рад, что народ России не боится временных трудностей, проявляет сознательность, и-и... а люди, вы знаете, у нас мудрые, наших людей не проведешь... Да.
   — Кстати, Виктор Иванович, сегодня э-э... как вы выразились, триада обнародовала свою программу: формирование Чрезвычайного Правительства — пока, слава богу, теневого. Далее в их планы входит создание новой силовой структуры, подчиненной непосредственно Чрезвычайному Правительству, — подобия национальной гвардии, то есть некой Чрезвычайной Гвардии... Таким образом, это политическое объединение, можно сказать, призывает к насильственному свержению власти, что само по себе уже является тягчайшим преступлением, — заметил Сидорчук, как бы не утверждая, а всего лишь размышляя вслух. — И в этой связи требование господина Конева из города Курска уже не выглядит чрезмерно жестким, — вкрадчиво закончил ведущий.
   — Да, возможно, вы правы, — сказал Виктор. — Но я не сторонник жестких мер, к тому же я оптимист, и до самого последнего момента я буду стараться стабилизировать обстановку в стране, не прибегая к мерам столь радикального характера.
   В переводе с дипломатического это означало примерно следующее: «А ведь вас, козлов, предупреждали...»
   Мухин оглядел студию, украдкой посмотрел на часы и, протянув руку через стол, забрал себе несколько бумажек, лежавших перед Сидорчуком. Ведущий растерянно моргнул, но самообладания не потерял, лишь покосился на режиссера в стеклянной будке. Тот тоже ничего не понял.
   Виктор про себя отметил, что жест у него получился резковатым, более энергичным, чем требовалось, — он не хуже телеоператора знал, что камера увеличивает не только лицо, но и движения. Он ведь и сам был оператором. Правда, не здесь...
   — С вашего позволения, теперь выберу я, — сказал он.
   — Да-да, конечно, — залебезил Сидорчук, — а то иногда приходится слышать, что «Разговор с Президентом» недостаточно объективен, что мы подтасовываем вопросы...
   Мухин прочитал текст на первой странице. В быту Сидорчук давно уже носил очки, поэтому шрифт был крупным, как в азбуке. А вопрос был дурацкий — что-то такое про современную молодежную моду и музыку. Видимо, режиссер решил слегка оживить беседу. «Сейчас оживим», — подумал Мухин.
   — Итак... — Он сдержанно кашлянул. — Это письмо прислал москвич Матвей Степанович Корзун, физик по образованию.
   Сидорчук беспомощно покхекал. Виктор зло зыркнул на него из-под бровей — мол, не лезь, так надо.
   — Вопрос звучит следующим образом... — продолжал он. — Н-да... это опять не вопрос, а реплика... «Господин Президент!» Здесь восклицательный знак. «Господин Президент, я вам не верю! — с выражением произнес Мухин. — Вы меня... что?.. обманули?.. А! Вы меня обманули, вы потеряли мое доверие, и если Дума вынесет вам вотум недоверия, то я с ней соглашусь».
   — Вот... — крякнул Сидорчук. — И после этого кто-то смеет говорить, что вопросы для передачи отбираются заранее! С грамотностью, правда, у гражданина... — он сделал вид, что подсмотрел фамилию в листочке, — с грамотностью у гражданина Корзуна неважно...
   — Не будем придираться, — прервал его Мухин. — Что ж, я отвечу. Уважаемый Матвей Степанович, надеюсь, вы меня слышите... Вы говорите, я вас обманул. Но что мы называем обманом? Когда человек что-то обещает, а потом не выполняет. Это и есть обман. Если вы просмотрите записи моих предвыборных выступлений... — Виктор сделал паузу — специально для Корзуна, чтобы тот все-таки понял, о чем речь. — ...то в этих выступлениях вы не найдете ни одного сладкого посула. Я не обещал вам легкой жизни. Я не утверждал, что приведу вас прямиком в рай. Дороги в рай я не знаю, и, подозреваю, ее не знает никто. Я предложил вам искать эту дорогу, искать вместе. И вы согласились. Согласились не из-за того, что поддались моему обаянию. Вы согласились потому, что не искать эту дорогу — значит и не жить. Простите, что я ее не нашел. Но мы ищем. Мы ищем эту дорогу вместе. Ищем и страдаем, ибо каждая ошибка на нашем пути — это жестокое разочарование. Порой нам кажется, что мы тратим силы впустую но даже если это и так, что может быть выше и достойней чем поиск своего пути? Возможно, поиск пути — это и есть сам путь... Возможно, результата как такового не существует и весь смысл заключен в процессе... Но отказаться от поиска, каким бы мучительным он ни был, значит отказаться от самого себя.
   — Большое спасибо, — сказал Сидорчук с явным облегчением. — На этом наша программа заканчивается.! В прямом эфире на вопросы телезрителей отвечал Президент Российской Федерации Виктор Иванович Мухин. До следующего «Разговора с Президентом»! Всего хорошего!.. Много перебрали? — спросил он у режиссера.
   — Пятнадцать секунд, — отозвался тот по громкой связи.
   — Терпимо... Про дорогу это вы здорово развили, Виктор Иванович, — заметил Сидорчук. — Только, боюсь, сложновато. Не вся аудитория поняла.
   — На всех я и не рассчитывал, — признался Мухин.
   — Как вы посмотрите на то, чтобы из завтрашнего повтора мы этот блок вырезали?
   — Из завтрашнего?.. — переспросил Виктор. — Из завтрашнего вырезай хоть все.
   Он встал из-за стола, сам снял с лацкана микрофон и пригладил волосы. Большая часть прожекторов уже погасла, но в студии по-прежнему висела плотная густая духота.
   — Спасибо, Виктор Иванович! — хором сказали редактор, режиссер и пятеро ассистентов.
   Это была всего лишь формальность, обычная и назойливая. Благодарить Мухина было не за что: рейтинг передачи падал с каждым выпуском и стремился к одной тысячной, на жаргоне ТВ-продюсеров, к «плинтусу».
   «Президента из меня не получилось, шоумена тоже не получается, — подумал Виктор насмешливо. — В кого бы мне еще переквалифицироваться?..»
   — До следующего вторника, Виктор Иванович! — подал голос Сидорчук.
   — До следующего...
   Откуда-то сбоку возник начальник службы безопасности — прыткий, озабоченный человечек, знающий гораздо больше, чем ему положено, но никогда не говорящий лишнего. Мухин звал его Вовиком, почему — он уже и не помнил. Если В прочесть по-английски, то выйдет Б, — у многих так и выходило, но только за глаза, хотя Вовик, он же Бобик, разумеется, был в курсе.
   — Отлично выступили, Виктор Иванович.
   — Не свисти, Вовик. Выступил я погано. Начбез не стал спорить, лишь посмотрел недоуменно, будто увидел вдруг в Президенте какую-то новую черту — допустим, нос на лбу или иной, аналогично неуместный орган.
   — Чего пялишься? — по-свойски бросил Мухин. — Знаешь что, Вовик?.. Распорядись-ка насчет самолетика.