Прошкин Евгений Александрович. Слой Ноль

   — А хочешь, я тебя застрелю? — неожиданно спросил Мухин.
   — Я санят! — громко объявил Олег и вполголоса, для Виктора, добавил: — Гонишь, щувак... Ти сям как отьсюта уйтешь?
   — Не составит труда, — заверил Мухин.
   — И ти это мошешь? Сям себя?
   — Сям, сям... — бросил Виктор.
   Док все-таки раскрылся, и Мухину сразу стало его жаль. Слегка, ровно настолько, чтобы подарить ему нормальную быструю смерть — вне зависимости от результатов собеседования.
   — Я тебя убью, мужик, — пообещал Виктор. — Как я отсюда выберусь — это моя проблема. И не такая уж большая...
   Он достал мобильник и нажал на «повтор». Его звонка ждали давно, поэтому ответили сразу.
   — Борис? — тихо сказал Мухин. — Позови Петра, будь добр... Петя? Приезжай... Нет, не бери. Тут двое на входе и стадо в предбаннике. Ничего сложного... Что? Ренат?.. Трясется?.. Весь горит и трясется?.. Ха! Ну, пускай едет, раз такое дело. Ты его только предупреди: не все, что движется, — мишень. Фейерверки нам тут не нужны. Ага...
   Спрятав телефон, он послушал, нет ли кого за дверью, и присел возле Олега.
   — Много ты не знаешь, это ясно. Я много и не требую... Собирались народ кончать или нет?
   — Ти... тощно стеляешь, штё говогищ?..
   — Не нравится тебе здесь, вижу... а слой, между прочим, нормальный. Но мне тоже не нравится. Возможность выбора — вот что нас с тобой губит, братишка. Мы верим, что где-то еще лучше, и нигде толком не живем. Так, все готовимся к чему-то... тренируемся жить по-настоящему... Один выстрел в сердце, даю тебе слово.
   — Неть, не собигались мы...
   — Ну да, конечно, месяц же целый... Спецом испытательный срок назначили? Чтоб руки не марать?
   — Хха... гуки... Тюма потьгебоваля.
   — Тюма?..
   — Ну, госьтюма... ну и косель ше ти! Сям ше мне ясик...
   — А-а, Госдума... А вы не против, потому что не за этим свою контору открывали, верно? Для чего нужно «Дело врачей?»
   — Списьки.
   — Списки клиентов?
   — Не. Пгосьто сьтатисьтика...
   — Потенциальные самоубийцы, рядовые психи, всякие истерические натуры... Доктор замотал головой.
   — Не!.. Психи. Тёлько тосьтовегное... мусог отьсеиваем...
   — А смысл?.. Смысл, Олег? Хорошо, это ты не в курсе... А количество? Многовато их у вас в прихожей толчется...
   Врач медленно закатил глаза к потолку. Мухин испугался, что тот теряет сознание, но Олег всего лишь экономил слова. Ему действительно было трудно говорить.
   — Это что ты показал? — спросил Виктор. — Это количество?.. Так много?!
   Олег снова посмотрел вверх.
   — Хренова гора, — догадался Мухин.
   — Тя. Гога, — подтвердил тот. — Ського тють всем письтес нясьтянет...
   Внезапно в здании будто бы начался ремонт: кто-то принялся быстро, почти без перерыва, заколачивать гвозди.
   — Блин! — воскликнул Виктор. — Что же они так Рано-то? И с таким грохотом!
   — Тьвои?.. — встрепенулся Олег. — Ти обещаль...
   — Последний вопрос. Ты говоришь, скоро слой загнется. Как ты определил?
 
   — Мнёго сяявлений. В тьгугих сляях меньше пока.
   — И что?.. Значит, близится миграция? А связь? Какая тут связь, Олег?!
   — Ти обещаль... — скорбно произнес док.
   — Да. — Мухин встал и сделал шаг назад. — Глаза закрой,
 
   — А я тебя всьпомниль... — сказал доктор. — Ти преситеньть.
 
   — Президент?!
   — Тя... ой, умога, не могу! Пгеситеньть, тя! Мухинь Виктог... Я ся тебя галясяваль... Сьтгегяй, госьподинь пгеситеньть, а то пгоклять бутешь...
 
   —Закрой глаза, Олег.
   — Не хощу.
   — Хозяин — барин...
   Виктор сдержал слово, иначе он не мог. Это был не самый рациональный поступок, ведь Олег рассказал далеко не все. Он, безусловно, знал больше, и привести его на базу к Борису было бы логичней. А там уж и Ренат с паяльниками, и Шибанов со своим умением прессинговать...
   «База», да?.. Мухин невесело усмехнулся. Какая же это, к черту, база? У Бориса замечательный особняк, хороший дом. В нем можно жить — мило, с удовольствием...
   Молотки застучали где-то совсем близко и вдруг разом стихли.
   — Витька!.. — позвали в коридоре.
   Мухин убрал пистолет и, перешагнув через нелепо раскинувшееся тело, взял со стола свое заявление. Он собирался сунуть его в карман, потом решил, что порвет на мелкие кусочки, но в итоге макнул обратной стороной в кровь и наклеил на стену.
   Бумага быстро пропиталась, и из центра, занимая пропущенные пункты о месте жительства и роде занятий, расползлось овальное пятно. Издали бланк стал напоминать знакомую по вестернам листовку «Wanted!».
   — Ищи меня... — проронил Виктор. — Ищи меня, Смерть...

Глава 30

   После ночного налета Борис наконец-то вспомнил, что тело бренно, даже если оно водит дружбу с местными шейхами. Ограда вокруг дома в срочном порядке укреплялась. Представитель строительной компании никак не мог взять в толк, почему хозяин не соглашается на новые бетонные столбы, ведь стальные конструкции той же прочности — кстати, необоснованно завышенной — стоят гораздо дороже, да и с эстетической точки зрения явно проигрывают.
   — К вечеру твой бетон застынет? — только и спросил Борис.
   — К вечеру? Гм... это от марки цемента зависит... — ответил менеджер. — Но если делать нормально — тогда,
   конечно, нет. К вечеру завтрашнего дня, и то лучше не трогать.
   — Вот и не трогай. Пусть твои хлопцы железки варят. Красиво, не красиво — неважно.
   Спецы из охранной фирмы, отгородившись от строителей брезентовым пологом, устанавливали камеры слежения, сигнализацию и элементы активной защиты. Шибанов чуть не подрался с Борисом, доказывая, что без профессиональных секьюрити им не обойтись, но тот пускать чужих на свою территорию категорически отказался. В итоге Шибанов буркнул, что, мол, абсолютной безопасности не бывает в принципе, и ушел пить пиво.
   Когда Виктор с Петром и Ренатом подъехали к участку, рабочие уже собирали мусор. Культурные техники в светло-голубых джинсовых комбинезонах тоже поти-Лоньку сворачивались — им оставалась еще наладка и, как выразился старший, «менее технологические вопросы», но это было уже внутри, в спешно оборудованном подвале.
   Строители, закидывая обрезки арматуры в кузов, то и дело повторяли слово «облом». Виктор подумал, что Борис недоплатил, и хотел уже его усовестить, но Ренат пояснил:
   — "Облом" — это значит «Очередная Блажь Очумевшего Магната». Эх, сколько я им, кровососам, газонов перепахал!..
   — И давно ты на земляных работах гнешься? — пoинтересовался Мухин.
 
   — Да как из дурки выпустили, так и гнусь... Ты не дрейфь, я не шизоид, — предупредил Ренат. — Просто от армии закосил, и так здорово у меня получилось, что на четыре года и завис. Две кандидатские обеспечил, во! Мне даже подарки потом дарили — книжку про моряков и ежа заводного, маму его...
   — Ежа?.. — растерянно переспросил Виктор.
   — Да он не колючий был. Тряпочный ежик-то... Смешной, на колесиках.
   Виктор с Ренатом выбрались из «Тойоты Лингва», выкрашенной, как все московские такси, в пронзительно-желтый цвет, и направились к парадному. Петр длинно просигналил, отпугивая зазевавшегося сварщика, и завел машину в подземный гараж. «Феррари» уже полчаса как стоял на месте — Людмила отогнала его от офиса «Дела врачей» еще до начала атаки, хотя Мухин и запретил ей приезжать. Однако здесь он был никто, даже не президент, и его запреты мало что значили. По крайней мере для Люды.
   — "Очумевшие магнаты", говоришь?.. — хмыкнул Виктор, оборачиваясь к Ренату.
   Крыльцо у Бориса было высокое, на семи ступеньках, и с него открывался почти весь участок. Забор, усиленный стальными балками, сходился с двух сторон в широкие ворота, превратившиеся в подобие шлюза. Рабочие как ни старались, а все же притоптали край большого, со вкусом устроенного цветника. Площадка для барбекю, разбитая слева от дома, была густо усыпана металлическими опилками. Специальный человечек поводил магнитом по траве — больше для успокоения хозяев: выйти на нее босиком до следующего лета все равно не удастся.
   «Н-да... до следующего лета...» — мысленно повторил Мухин.
   — Разве не очумевшие? — откликнулся Ренат. — Магнаты совсем с катушек послетали! Ну что он тут устроил? Дорожку надо было спрямить, тогда вот здесь и вот здесь два свободных куска получилось бы, соток по семь. Цветы... ну ладно, цветы можно оставить... А это все убрать надо. — Он показал на массивные скамейки в березках, на голую, идеально ровную лужайку и на сложенную из валунов пирамидку с искусственным родничком. — Все убрать! Деревья спилить!,.
   — Ясно, ясно, — перебил его Виктор. — Уберем и спилим, дай только срок...
   Ему было немного обидно. Участок Бориса — пестрый, кудрявый, безмятежный, на глазах обретал какую-то настороженность, готовность сдержать и отразить. Особняк становился крепостью, хотя эта роль ему совершенно не шла. Он был создан для комфортной жизни, ни для чего иного.
   Мухин не любил широких обобщений, поэтому развивать свою мысль не стал, но все же признался себе, что думает не о вилле.
   Благополучный слой исподволь превращался в поле боя — чужого для людей боя неизвестно за что. Уютный мир, нормальная страна, спокойное существование, не отягощенное бытовыми проблемами. Голодные?.. Да, конечно, голодные есть везде. Это те, кому лень дойти До благотворительной столовой. Несчастные?.. Разумеется. Пока есть любовь, будет и любовь неразделенная. А еще — болезни, неприятности на работе, непонимание родителей и непослушные дети... Но Виктор вдруг почувствовал, что лично ему этого недостаточно. И еще он подумал, что, осознав себя и свою оторванность от любого мира, он навсегда потерял способность быть счастливым — тупо, сонно, по-человечески.
   Ремонт в доме уже закончился. Рамы и деревянные панели едва освободились от защитной пленки и блестели неповторимой чистотой. Поверх окон нависли кожухи с пуленепробиваемыми жалюзи, но интерьера они не портили — во всяком случае, до тех пор, пока их не использовали по прямому назначению.
   В углу работал чудом уцелевший при обстреле большой проекционный экран. Смутно знакомый по другому слою телеведущий Сидорчук сиял почти так же девственно, как стенная облицовка. Когда Мухин остановился перед телевизором, ведущий только-только начинал раскручивать какой-то длинный логический пассаж:
   — ...считается в армии воинским преступлением. Однако отдельной дефиниции для этого трагического и отчаянного акта сочинители Дисциплинарного устава подобрать не удосужились, и в итоге желание уйти из жизни подпадает под статью о банальном членовредительстве. Возможно, для кого-то это будет откровением, но членом называется не только один, сугубо определенный орган, а вообще любой орган нашего организма. Голова, например, — тоже член. И сердце — член. Поэтому, если солдата застают за попыткой приставить ствол к груди, его немедленно отправляют... куда бы вы думали?.. к аналитику?.. к психиатру?.. Нет. Для начала военнослужащий попадает на гауптвахту, а после, как правило, в дисбат. Вот такая терапия, такая вот реабилитация... Однако это парадокс армейский, и к гражданскому населению он вроде бы отношения не имеет. Вроде бы... Но рассмотрим ситуацию ближе. Старшее поколение еще помнит, как мы выбирали органы власти. Нам предлагалось проголосовать за безальтернативную кандидатуру. Это и называлось выборами. Бред? —Нет, не бред. Это реальность. Это наша история. Мы так жили. Сейчас нам кажется, что мы стали жить иначе. Да, безусловно, в чем-то иначе. Но в главном ли?.. По большому счету ничего не изменилось: ребенок рождается на свет, и выбор его весьма ограничен. Вопрос «Жить или не жить?» перед ним не стоит. Он просто обязан жить. Кто-то возразит: прожить жизнь можно по-разному. Но ведь и бюллетень для голосования с единственным кандидатом можно было опускать в урну по-разному: боком, уголком, сложенным, развернутым или и вовсе скрученным в трубочку... Каков результат? А выясняется, что результат не зависит от способа. Наши отцы в любом случае выбирали того, кого им навязывали. И мы тоже в любом случае выбираем жизнь, остальное — детали. И вот теперь у нас появилась действительная, настоящая возможность выбора. Собственно, альтернатива была всегда: добровольный уход из жизни — это такое же библейское понятие, как виноделие или, допустим, влечение к лицам своего пола. И то и другое — явления далеко не однозначные. У кого-то они вызывают резкое неприятие, для кого-то они, напротив, составляют сущность жизни. Каждый должен иметь право на свободный выбор. Не хочу никого агитировать, я сам предпочитаю скорее жить, чем умереть, но!.. Только сейчас!.. Только сейчас у человека появилась возможность уйти достойно, безболезненно, без риска остаться калекой или попасть в сумасшедший дом. Не будем говорить о мотивах. Это слишком обширная тема, однако повторюсь: нежелание жить имеет столь же глубокие корни, как и сама человеческая цивилизация. Имеем ли мы право отказывать человеку... не просто прямоходящему млекопитающему, но человеку разумному!.. Имеем ли мы право отказывать ему в выборе? Я бы на себя такую ответственность не взял. А вы?.. Впрочем, не торопитесь с ответом. За нас уже выбрали. В нашей истории это бывало не раз и сегодня повторилось вновь. Нашлись люди, которые считают себя выше человеческой свободы. Нашлись люди, которые уверены, что им виднее, как мы с вами должны жить и когда мы с вами должны умереть. Эти люди называют себя «Абсолютной Культурной Миссией»...
   Обаятельное, прекрасно вылепленное лицо Сидор-чука исчезло, и экран показал фасад здания с латунной табличкой:
   «Дело врачей. Тушинский филиал».
   Следующий план — сразу холл. Режиссер рассчитывал на удар по нервам: извилистые лужи крови на светлом мраморе при хорошем освещении выглядели весьма эффектно.
   Сзади присвистнули. Константин вошел в комнату с двумя полудюжинами пива в картонных упаковках и, засмотревшись, чуть не споткнулся.
   Камера проплыла низко над полом и свернула в неприметную дверку под лестницей. Сидорчук за кадром сказал:
   — Сегодня утром произошло нападение на один из офисов фирмы «Дело врачей». Семеро убитых, из них четверо — сотрудники компании и трое — посетители. Также, по неуточненным данным, имеются пятеро раненых. Состояние одного специалисты оценивают как критическое...
   Людмила, сидевшая перед телевизором, выразительно глянула на Рената.
   — Я-то при чем?.. — бросил тот. — Это Петя...
   — А разве я что-то сказала? — Она снова отвернулась к экрану.
   — Ответственность за погром взяли на себя сразу три радикальные группировки, — продолжал Сидорчук, — но наиболее вероятна причастность новой радикальной группировки «Абсолютная Культурная Миссия». Заметьте, три человека сидели в очереди на прием. Возможно, они не хотели умирать и пришли просто из любопытства. Возможно, все-таки хотели, но после испытательного срока в тридцать суток они могли и передумать. Могли бы, — выделил голосом ведущий. — Но этот выбор сделали за них боевики из «АКМ». Так же, как и за всех нас...
   — Макаров, душка, уже и врага себе придумал, — проронила Люда, убирая громкость. — А-кэ-эм... Хорошо звучит, между прочим. Экстремальненько.
   — "АКМ"?.. — Немаляев задумался. — Макаров нас легализовал. Не мог же он объявить, что на него напали какие-то пришельцы...
   — А вы что, Сан Саныч, считаете себя пришельцем? — спросил Мухин.
   Немаляев лишь раздраженно дернул головой и снова уставился в телевизор.
   Оператор с камерой на плече, нарочно шатая картинку, чтоб придать ей побольше документальности, беззвучно прошел по коридору и заглянул в кабинет. Точнее, заглянула только камера, а вместе с ней и зрители. В помещении словно бы ничего и не трогали: по полу был рассыпан мусор — глиняные черепки, песок, белесые корни и еще какие-то обрывки. Доктор Олег с неузнаваемо опухшим лицом, весь черный от земли и от крови, лежал возле модной стеклянной этажерки. В кадр попала стена, и Виктор заметил на обоях овальное пятно. Бланк заявления с его именем уже сняли. Да и кресла с его «пальчиками» в кабинете тоже не оказалось.
   — Чище надо работать, — сказал Шибанов.
   — Да пошел ты!.. — огрызнулся Мухин.
   — Это тебе, придурок, уходить надо.
   — Куда?
   — Ты что, мало следов там оставил? Или ты по воздуху, как ангел?..
   — Макаров полиции меня не сдаст, — отрезал Виктор. — Он примерно догадывается, что я могу рассказать и о себе, и о нем, и о его «Деле».
   — Да?.. А ты примерно не догадываешься, как в следственном изоляторе случайно умирают от инфаркта?
   — Где человека проще убить — в тюрьме или на воле?
   — Здесь ведь и еще один аспектик имеется... — промолвил Сапер. — Противопоставление. Одни парни нападают на других. Первые вламываются со стволами и рубят налево-направо. Вторые не вламываются, а приглашают к себе и делают совсем безболезненный укольчик... Известное средство: хочешь, чтоб тебя полюбили в России, — стань жертвой. Вырисовывается вполне внятная линия: хорошие — плохие. То есть чем хуже мы тем лучше они. Поэтому в ближайшее время о нас будут много говорить, нас будут усиленно искать... вот только найдут ли... Сомневаюсь. Макаров сделает все, чтобы этого не произошло. Преступление ему на руку, а вот преступники не нужны совершенно.
   — Наш политтехнолог проснулся... — прокомментировал Константин.
   — Да нам за такую рекламу должны заплатить! — воскликнул Ренат.
   — Значит, господин Сидорчук уже служит, — изрек Петр.
   У телевизора постепенно собрались все.
   — Женя Сидорчук голодным никогда не останется, — отметил Константин. — Правильную профессию человек приобрел, хлебную.
   — А берет он недешево, — посетовал Петр. — Макаров в разнос, что ли, пошел? Последнюю копейку на ребро ставит? Какую же он прибыль запланировал?
   — Ничего он не планировал, — отозвался Виктор. — Откуда прибыль, если у них испытательный срок — месяц?
   — Я думал, они деньги вперед требуют.
   — Нет, не требуют.
   — Фью! — разочаровался Ренат. — Дельце-то прогарное... А ваш Макаров знает, что через месяц тут все медным тазом накроется?
   — Знает, — хором сказали Костя и Немаляев.
   — Знает, — с секундным опозданием подтвердила Люда.
   — Та-ак... — Борис, до этого молчавший, взял два стула и подтащил их за спинки к телевизору. Сидорчук успел сменить тему и теперь вещал не то про Вьетнам, не то про Лаос — с выключенными динамиками было не разобрать. — Ну-ка! — сказал Борис, садясь на стул верхом. — Ваш Макаров, кажется, что-то измыслил... Если, конечно, он не полный идиот.
   — Да прекрати ты! — раздраженно ответила Людмила. — «Ваш», «наш»!.. Нет, он вовсе не идиот...
   Она перевернула свой стул и уселась по примеру Бориса задом наперед.
   — А по-моему, кретин, — сказал Ренат. — Все улицы рекламой заклеил. Это какие же бабки!..
   — Ладно бы улицы, — откликнулся Шибанов. — Он, можно сказать, все слои заклеил. Я-то думал: действительно бизнес...
   — Закончили перепалку! — жестко, но в то же время удивительно просто, так что никто и не обиделся, объявил Борис. — Почему гусар с лошадью не расстается... помните анекдот, да? Тем более нас тут не двое, а девять, целый табун. Есть возможность погорланить более конструктивно.
   — Мозговой штурм, — догадался Ренат. — У нас в больничке тоже... а, гхм... Ну, давайте. Мозговать-штурмовать...
   Все, даже Немаляев, послушно взяли стулья и составили их в круг, спинками к центру. Мухин случайно оказался прямо напротив Людмилы и только сейчас обратил внимание, что на ней надета примечательно короткая юбка. Спинки у стульев были не сплошные, а с дуговым вырезом внизу, и он сразу же начал отвлекаться.
   — Любые версии, — предложил Борис.
   — Макаров — людоед, — тут же брякнул Ренат. — А что?.. Заманивает народ, вырезает печенку, почки...
   — Прекрасно! — отчего-то воодушевился Борис. — Запасает печенку на зиму, — сказал он без всякой иронии. — Еще варианты?
   — Собирает гарем, — хмыкнул Петр.
   — Теплее, — похвалил Борис. — Гарем из старух, мужиков, психов, наркоманов... Можно только позавидовать. Еще?..
   — Да Макаров сам псих, — проговорил Константин. — И искать в его действиях логику бесполезно.
   — Тоже неплохо. Дальше!
   Борис всем своим видом выражал искреннюю заинтересованность, и Мухин неожиданно почувствовал, что уже включился в этот дурашливый консилиум. В какую-то секунду он даже поймал себя на том, что больше не пытается заглянуть Людмиле под юбку. Девять человек далеко не детсадовского возраста оседлали стулья будто и впрямь вообразили себя гусарами, но Виктора это почему-то не смущало. Наоборот — ему нравилось.
   Ренат, Петр и Костя — случайно вышло так, что они начали высказываться по часовой стрелке, и после третьей реплики это уже закрепилось в обязательный порядок. Константин сидел справа, и Мухин сообразил, что теперь настала его очередь.
   — Макаров собирает базу данных. Это не я придумал, это мне на фирме шепнули, — признался Виктор.
   — А ты взял и поверил... — вставил Шибанов.
   — Продолжай! — быстро сказал Борис.
   — Макаров собирает базу данных не для того, чтобы кого-то там избавлять от жизни. Это уже ясно. Ему нужна только информация. Неважно: желает ли человек на тот свет, раздумает ли он через неделю, или он так только, нервишки пощекотать, перед приятелями повыкобениваться... никого не волнует. Главное — количество заявлений.
   — Не волнует, — кивнул Шибанов. — Потом уж хочешь не хочешь, выкобенивался ты или еще как... придут и не спросят!
   — Не придут. Адрес, телефон, номер карточки соцстраха — все это указывать не обязательно. Подписаться можно псевдонимом.
   — И кем же ты подписался? — спросила Люда.
   — Я?.. Витей Мухиным... — ответил Виктор.
   — Норма-ально! — протянул Шибанов.
   — Так, друзья, мы уходим в сторону! — прикрикнул Борис.
   — Значит, живые люди Макарову не нужны... — сказал Сапер. Он сидел слева от Виктора и принял игру без возражений. — Макарову нужны некие человеко-единицы... Списочный состав. А что?.. Хотя нет... — добавил он после паузы. — Если там имена и фамилии проставлены от фонаря, то этими списками можно подтереться. Зачем они ему?
   — Да в разных слоях! — напомнил Шибанов. — Ну, понятно, Макаров — перекинутый, шастает туда-сюда... Компромат на кого-то ищет?..
   — Какой компромат?! — вмешался Петр. — В одном слое я наперстки кручу, в другом — оркестром дирижирую. Ну и как ты меня скомпрометируешь? Ни фотки, ни дискеты, ни свидетельские показания из слоя в слой не перетащишь.
   Шибанов не ответил. Он уже высказался, и очередь, по идее, переходила к Борису, но тот говорить не спешил.
   —Люда?..
   — Ну, списки... — Она вздохнула. — Какие-то там списки, ну и что? Каких-то психов... А вообще, нормальный слой, я бы здесь так и жила...
   Телевизор все что-то показывал и показывал — мелькающие картинки отбрасывали на пол и на лица желто-голубые блики, и от этого делалось невообразимо уютно.
   — Макаров добывает информацию, — неожиданно подал голос Немаляев. Все уже решили, что старик в этом «штурме» участвовать откажется, но он проявил небывалую для себя демократичность и вступил в обсуждение на общих основаниях. — Макаров знает все, что знали мы. Наверное, ему недостаточно. Он ищет для себя что-то еще. Значит ли это, что некая новая информация принципиально достижима? Или это блажь?
   — Блажь очумевшего магната, — уверенно произнес Ренат.
   — Мне нечего ответить, — мрачно сказал Петр. — Не в курсе.
   — Аналогично, — поддакнул Константин, открывая новую бутылку пива.
   — Безымянные списки... голая статистика получается. — Мухин выудил из Костиной коробки бутылочку и для себя.
   Сапер красноречиво почесал макушку.
   — Похоже, Макарова интересует общее количество полоумных. Причем в разных слоях. Статистика?.. Ну да. Имея не один список, а несколько, их можно... можно допустим, сравнить. Но не по составу, а только количественно... Дальше я пас.
   — Насчет «полоумных» я бы поостерегся, — возразил Борис. — Мы-то с вами кто тогда? Очевидно, к Макарову записываются люди с неустойчивой психикой. Шутят они или нет — в данном случае неважно. Чем больше выборка, тем меньше погрешность. Кстати, что насчет выборки? — обратился он к Виктору.
   — С этим полный порядок. Народ уже на зиму места забивает, желающих там немерено. Придурки!.. В смысле, неустойчивые. Слой-то хороший... Они жизни настоящей не видели, их бы на денек в тлеющий куда-нибудь — вот дурь бы и вышибло!
   — Сан Саныч, слыхали? — лукаво поинтересовался Борис. — Очередь на полгода вперед...
   — Да-да, Боря. Ты уж сам, — непонятно ответил Немаляев. — Тебе эта тема ближе,
   — А точно! — вскинулся Петр. — Борис, ты ведь как раз по всякой там статистике и прочему... Хватит шифровать, колись!
   — Да все настолько просто, что и не верится даже. Слишком просто.
   — Ну!.. — поддержал Константин. — Ты женщин своих вот так же мучаешь?
   — Увеличение числа нервных расстройств — это признак скорой миграции, — сказал Борис. — С ума никто не сходит, но люди чувствительные начинают реагировать. Где тонко, там и рвется. А перед массовым прорывом происходит скачок. Если помнишь, Костя, мы на этой почве с тобой и познакомились. Когда ты разгуливал по Москве с тесаком и народ безвинный валил.
   — Меня уже перекинуло, — хмуро ответил тот.
   — А я тебя все понять пытался. А понял в итоге совсем другое.
   — Ай да Макаров! — воскликнул Сан Саныч. — Значит, он нашел способ предугадывать миграцию? Сравнивает статистику и выясняет, какой слой сгорит завтра, а какой еще поживет...