Страница:
— Здрасьте, Виктор Иваныч, — сказал молодой мужчина, скорее даже юноша. Небритый, нечесаный, с фантастически волосатыми ногами.
— Здорово.
Оттеснив соседа — или родственника? — Мухин шагнул в прихожую. Сосед-родственник посторонился, но неохотно, с каким-то театральным недоумением.
— Слушаю вас, Виктор Иваныч. Забыли чего?
— Я?.. — Мухин увидел в зеркале свое перекошенное лицо. — Я тут живу.
Незнакомец облокотился о стену и беспомощно улыбнулся.
— Живете?..
Из комнаты вылезла его подруга в тельняшке, едва прикрывавшей то, за что ее любил красавец в трусах.
— Здравствуйте, Виктор. Договорились же: без звонка вы нас не навещаете. Мы гарантировали порядок, это да, но ведь не каждый день! Обои не рвем, паркет не царапаем...
Мухин начал прозревать. Очевидно, они с женой сдали квартиру этим сосункам.
— Ребят, вы будете смеяться, но я и правда забыл... — кисло произнес он. — Забыл, где я сейчас обитаю. Головой немножко ударился и... фьють. Как ветром.
Квартиросъемщики напряженно переглянулись.
— Да мы не знаем, — сказала девушка. — Откуда нам знать?
— Телефон-то я, наверно, вам оставлял.
— Так вы и телефон забыли?!
— Сильно ударился, — признался Мухин. — Очень сильно.
Юноша отклеился от стены и принес тетрадный листок.
— Пожалуйста. Светлане Николаевне привет передавайте, — сказал он и приоткрыл дверь, намекая, что Виктору уже пора.
— А Светлана... Светлана Николаевна — это кто?
— Так она же у нас преподает!
— Зоологию?
— Почему зоологию? — растерялся юноша. — Историю преподает. Мы с вами через нее и познакомились. Ну, чтобы квартиру... Мы спросили, нет ли квартиры подешевле, она и посоветовала.
— Ага... У вас — историю, а у меня?.. Я-то с ней откуда знаком, с вашей Светланой?
— Виктор, вам бы к врачу обратиться, — проговорила девушка. — Светлана Николаевна — ваша теща.
Мухин нахмурился. Теща, естественно. Как же он сразу-то?.. Сдали квартиру студентам, а сами переехали к теще. К «маме», получается.
— Вот что, орелики... — строго сказал он.
— Мы за июнь заплатили, — объявила девушка,-предчувствуя что-то дурное.
— Не волнует. Полчаса вам хватит? Ладно, час. Можете не торопиться.
— Игорь, ну что ты стоишь?! — спросила она.
— А что мне с ним — драться? — буркнул юноша.
— Правильно, Игорь, — сказал Мухин. — На это время уйдет. Сумки у вас есть или в руках все понесете?
— Игорь! — возмущенно крикнула девушка. В комнате послышался какой-то лепет, не то «гу-гу», не то «гы-гы», а спустя секунду — дикий, неистовый рев.
— Черт... У вас еще и ребенок? Сами-то вы кто?..
Виктор хлопнул дверью и медленно направился вниз по лестнице. Спешить было некуда: ребенка выкидывать жалко, к теще переться неохота, где дача — неизвестно. В принципе, про дачу можно было выяснить у той же тещи, Светланы... как ее?.. Николаевны, но Мухин знал, что туда он тоже не поедет.
Выйдя на улицу, он сел в машину и задумчиво погладил руль. У него было две квартиры, но ни в одной из них он поселиться не мог. У него была жена, но он с трудом представлял, как его благоверная выглядит.
Виктор завел мотор и, включив радио, тронулся вперед — без всякой цели, просто чтобы не стоять на месте. У выезда из двора он притормозил, пропуская раскрашенную «Газель», и прочитал на кузове:
«ИЧП РЕНЕССАНС. Вторая жизнь Вашей мебели».
Мухин тяжелым взглядом проводил грузовик и сзади рассмотрел номер: «021».
— Стало быть, на улицу Ренессанса, — решил он.
Глава 2
Глава 3
— Здорово.
Оттеснив соседа — или родственника? — Мухин шагнул в прихожую. Сосед-родственник посторонился, но неохотно, с каким-то театральным недоумением.
— Слушаю вас, Виктор Иваныч. Забыли чего?
— Я?.. — Мухин увидел в зеркале свое перекошенное лицо. — Я тут живу.
Незнакомец облокотился о стену и беспомощно улыбнулся.
— Живете?..
Из комнаты вылезла его подруга в тельняшке, едва прикрывавшей то, за что ее любил красавец в трусах.
— Здравствуйте, Виктор. Договорились же: без звонка вы нас не навещаете. Мы гарантировали порядок, это да, но ведь не каждый день! Обои не рвем, паркет не царапаем...
Мухин начал прозревать. Очевидно, они с женой сдали квартиру этим сосункам.
— Ребят, вы будете смеяться, но я и правда забыл... — кисло произнес он. — Забыл, где я сейчас обитаю. Головой немножко ударился и... фьють. Как ветром.
Квартиросъемщики напряженно переглянулись.
— Да мы не знаем, — сказала девушка. — Откуда нам знать?
— Телефон-то я, наверно, вам оставлял.
— Так вы и телефон забыли?!
— Сильно ударился, — признался Мухин. — Очень сильно.
Юноша отклеился от стены и принес тетрадный листок.
— Пожалуйста. Светлане Николаевне привет передавайте, — сказал он и приоткрыл дверь, намекая, что Виктору уже пора.
— А Светлана... Светлана Николаевна — это кто?
— Так она же у нас преподает!
— Зоологию?
— Почему зоологию? — растерялся юноша. — Историю преподает. Мы с вами через нее и познакомились. Ну, чтобы квартиру... Мы спросили, нет ли квартиры подешевле, она и посоветовала.
— Ага... У вас — историю, а у меня?.. Я-то с ней откуда знаком, с вашей Светланой?
— Виктор, вам бы к врачу обратиться, — проговорила девушка. — Светлана Николаевна — ваша теща.
Мухин нахмурился. Теща, естественно. Как же он сразу-то?.. Сдали квартиру студентам, а сами переехали к теще. К «маме», получается.
— Вот что, орелики... — строго сказал он.
— Мы за июнь заплатили, — объявила девушка,-предчувствуя что-то дурное.
— Не волнует. Полчаса вам хватит? Ладно, час. Можете не торопиться.
— Игорь, ну что ты стоишь?! — спросила она.
— А что мне с ним — драться? — буркнул юноша.
— Правильно, Игорь, — сказал Мухин. — На это время уйдет. Сумки у вас есть или в руках все понесете?
— Игорь! — возмущенно крикнула девушка. В комнате послышался какой-то лепет, не то «гу-гу», не то «гы-гы», а спустя секунду — дикий, неистовый рев.
— Черт... У вас еще и ребенок? Сами-то вы кто?..
Виктор хлопнул дверью и медленно направился вниз по лестнице. Спешить было некуда: ребенка выкидывать жалко, к теще переться неохота, где дача — неизвестно. В принципе, про дачу можно было выяснить у той же тещи, Светланы... как ее?.. Николаевны, но Мухин знал, что туда он тоже не поедет.
Выйдя на улицу, он сел в машину и задумчиво погладил руль. У него было две квартиры, но ни в одной из них он поселиться не мог. У него была жена, но он с трудом представлял, как его благоверная выглядит.
Виктор завел мотор и, включив радио, тронулся вперед — без всякой цели, просто чтобы не стоять на месте. У выезда из двора он притормозил, пропуская раскрашенную «Газель», и прочитал на кузове:
«ИЧП РЕНЕССАНС. Вторая жизнь Вашей мебели».
Мухин тяжелым взглядом проводил грузовик и сзади рассмотрел номер: «021».
— Стало быть, на улицу Ренессанса, — решил он.
Глава 2
—Возрождения?.. — Таксист зачем-то потрогал нос и сплюнул. — Нет.
— Что «нет»? — спросил Виктор. — Не знаешь?
— Нет такой улицы, — заявил тот. — Можешь не искать.
Мухин газанул и тут же затормозил возле другого такси — у кинотеатра их стояла целая шеренга.
— Не, — отозвался второй. — Возрождения я не слышал. Никогда не слышал.
Третий и четвертый сказали примерно то же, а до пятого Виктор не доехал — он как раз поравнялся с табачным киоском и вышел за сигаретами.
— Вы, молодой человек, что-то потеряли? — раздалось рядом.
— А?.. — рассеянно вякнул Мухин.
У него за спиной стоял благообразный старик с идеальной осанкой и удивительными белыми ресницами, пушистыми, словно у ребенка. Старик теребил щегольскую палочку — до трости она все-таки не дотягивала, но и клюкой назвать ее было нельзя.
— Я, простите за назойливость, видел, как вы к таксистам обращались, — молвил он. — Таксисты не скажут. Им отвезти интересно, деньги с клиента получить, а справки давать они не обязаны. Н-да... Такая порода.
— Возрождения, — отрывисто произнес Виктор. — Говорят, улицы Возрождения нет...
— Неправду говорят. Кстати, мне туда же.
— Серьезно?! Я на такую удачу даже не рассчитывал, — признался Мухин.
— Я тоже не рассчитывал на... гхм, такое везение, простите за каламбур.
Пассажир неторопливо, с достоинством уселся и поставил палку перед собой, точно был не в «девятке», а в собственном экипаже.
— Городским транспортом здесь неудобно, на двух автобусах, — продолжал он. — Или на метро, но тогда еще пешком придется... А откуда вы про улицу Возрождения знаете? Сейчас редко кто ее вспомнит.
— А я вот взял и вспомнил, — отшутился Виктор. Он выехал на Октябрьскую площадь и остановился у светофора. На угловом доме висела синяя табличка: «Площадь 7 Ноября».
— Что это за... — начал он, но старик его перебил:
— Все время прямо. Прямо, прямо и прямо, — указал он сухой ладошкой. — А потом два раза налево.
— Вы так здорово Москву знаете... — пробормотал Мухин исключительно для поддержания разговора.
— Опыт, молодой человек.
— Таксистом работали?
— Ну... вроде того, да. Много ездил.
Дома впереди расступились, и из-за крыш выглянуло громадное пятиугольное здание — ни дать ни взять Пентагон.
— Лево руля, — распорядился пассажир. И как бы между прочим добавил: — Вообще-то улицы Возрождения в Москве нет.
— Переименовали? Вот почему никто ее не помнит. Все-таки хорошо, что мы с вами встретились.
— Хорошо, — согласился старик. — Тут опять налево... Только ее не переименовывали. Ее сразу под другим названием построили. Планировали Возрождения, получилась Луначарского. Вон за тем перекрестком.
Свернув у старорежимной аптеки, Мухин посмотрел на номер дома и прибавил скорости, благо улочка была пустой и тихой. В пятнадцатом доме находился овощной магазин, в семнадцатом — что-то непонятное, явно коммерческое, в девятнадцатом была почта.
За почтой стоял бесхозный рекламный щит, полностью закрывавший обзор. Из-под ржавого края выглядывали мелкие заморенные деревца и угол скамейки. Миновав щит, Виктор увидел маленький, по-осеннему захламленный садик.
— Огромное вам спасибо, — сказал пассажир. Он дождался, пока машина не подъедет к следующему зданию, и коснулся ручки.
— Так вам тоже сюда? — удивился Мухин.
— И вам сюда же? — ответно удивился старик. — В двадцать третий?
— Почему?..
Виктор посмотрел на табличку — действительно: «23».
— Двадцать третий, — подтвердил пассажир. — А вы какой ищете?
— Двадцать первый. Улица Возрождения, дом двад— цать один.
— Ах, двадцать один! — Старик прихлопнул дверь и, усмехнувшись, постучал в пол своей палкой. — Наверно, вас разыграли, молодой человек.
— Ничего не понимаю.
— С этим домом целая история. — Дедок пожевал губами и вновь затеребил палочку. — Проект сам Иосиф Виссарионович рассматривал. Дело в том, что на этом месте собирались...
— Не так подробно, — прервал его Мухин. — После девятнадцатого дома должен идти... Его что, снесли?!
—Нет.
— Где же он?
— Его никогда не было. Дом двадцать один на этой улице так и не построили. Вместо него... — Старик звучно щелкнул пальцами, указывая через плечо на сад. — С самого начала. Уж поверьте аборигену.
Виктор поверил, ничего другого ему не оставалось.
Пассажир уже скрылся в подъезде, а он все еще сидел, поглядывая в зеркало. В садике не было ни души, и надежда на то, что дом двадцать один — это только метафора, растаяла.
В одиннадцатом часу начало темнеть, особенно это было заметно по деревьям. Кроны уплотнились, будто бы в них выросли дополнительные листья, и перестали пропускать свет. Черная скамейка утонула в сумраке — теперь любой желающий мог вздремнуть на ней без помех.
Несмотря на вечер, духота не спадала, и Мухин, утомившись от плотного мертвого воздуха и собственного пота, опустил в машине все четыре стекла.
«К проституткам мотануть?.. — вяло подумал он. — Ну их на фиг. Вокзал?.. Тогда уж сразу -• в отделение, в клетку. А в клетке — бомжи и опять проститутки. На фиг...»
Он мог переночевать в гостинице, но денег хватило бы дня на три-четыре, не больше, и то при условии, что это будет далеко не «Метрополь». К тому же Мухин чувствовал, что проблему надо решать кардинально, поскольку...
Виктор тяжко вздохнул и закурил.
Да... Поскольку возвращаться домой он не собирался. Там чужая жизнь — в чужой квартире, с чужой женой. Там все не его, и даже эта рубашка, и даже эти трусы... Единственное, что Виктор мог считать своим, — это сигареты. Пачку «Кента» он купил сам... правда, на чужие деньги.
Возможно, у местного Мухина, у зоолога, была любовница, возможно — и апартаменты для встреч... Однако, чтобы о них узнать — о любовнице и апартаментах, — Виктору нужен был хоть какой-то намек.
За последние полчаса на улице Возрождения-Луначарского не появилось ни одного прохожего.
Лихо отстрелив окурок — он этому не учился, это умел зоолог, — Мухин тронул руль и медленно поехал, словно размышляя, не подождать ли ему еще, хотя было ясно, что Константин не придет — ни с топором, ни без.
Впереди, у аптеки, в сером полотне дороги фары выхватили дырку открытого люка.
«Откуда?.. — отстранение подумал Виктор. — Никого ведь не видел...»
Он повернул, объезжая колодец, и вдруг заметил между домами какую-то тень. Силуэт пробежал по стене, огромной птицей скользнул на тротуар, тут же — на мостовую и, догнав «девятку», вскочил в правую дверь. Виктор даже не пытался увернуться, а если б и пытался, то вряд ли успел бы — все произошло нереально быстро.
Мухин остановил машину и вопросительно произнес:
— Ну...
На него смотрели неглупые карие глаза. Темные глаза и светлые брови — редкое сочетание. Еще у мужчины был нос с горбинкой — Мухин почему-то сразу обратил на это внимание. Горбинка была не природной — нос ломали, и, скорее всего, неоднократно. Одет был мужчина в черную хлопковую «натовку» и плотные брюки, тоже черные. На выбритом загорелом черепе выступали крупные капли и, скатываясь по щекам, впитывались в лоснящийся воротник. Казалось, куртка была мокрой насквозь, но его это ничуть не беспокоило.
Под сороковник, оценил Мухин. Опасный возраст.
— Привет, — бросил человек. — Давно в этом слое?
— В этом... что?..
— Понятно. Ты езжай, езжай. Не надо тут отсвечивать, — сказал незнакомец и деловито представился: — Петр.
— Виктор, — ответил Мухин без энтузиазма. — Куда ехать-то?
— Все равно. Лично мне никуда не надо.
— А чего сел? Тачка?..
— Витя, я не вор.
— Кто же ты, Петя? — поинтересовался Мухин насмешливо, даже с некоторой издевкой, и сам поразился своему нахальству. Есть люди, становящиеся в опасности бесстрашными, или, точнее, безбашенными, но Виктор себя к ним не относил. Ошибался, что ли?..
— Вопросец... — молвил Петр задумчиво и вроде бы не враждебно. — Кто я... А ты кто? Можешь ответить?
— Я?.. Зоолог, — поколебавшись, сказал Мухин.
— Ну-ну... А я в таком случае — геолог. Такой же, как ты зоолог, — добавил он многозначительно. — И что же наш уважаемый зоолог здесь делал?
— Девочек снимал, — огрызнулся Виктор.
— У дома номер двадцать один... И как, много наснимал?
Мухин сунул в рот сигарету и, не прикуривая, пожевал фильтр. Теперь было ясно, что Петр не прыгнул в первую попавшуюся машину, а ждал именно его. Он знал про двадцать первый дом, и еще... да!.. он что-то говорил про «слой».
На Садовом кольце, куда они выскочили, движение было слишком плотным, и Виктор повернул к Арбату. Небо уже стало угольным, но звезды едва светили — вместо них повсюду вертелись и вспыхивали затейливые рекламные финтифлюшки. Обе стороны проспекта горели всеми мыслимыми цветами, и неоновый огонь выглядел не просто живым, а разумным.
— Чего стоит вся эта красота, когда она зависит от одного рубильника... — мрачно произнес Петр.
— А рубильник от чего зависит? — осторожно спросил Мухин.
— Рубильник-то? От человека, естественно. А люди, как правило, дураки... Дай-ка и мне.
— Чего?..
— Сигарету, «чего»! Нигде от них не отвяжешься.
— Назови улицу, — помолчав, сказал Виктор. — Улицу, где мы были.
— Пароль, да? — осклабился он. — Возрождения. Этот пароль всему миру известен.
— Как?.. Ее же здесь нет...
— При чем тут «здесь»? Э-э, да тебя первый раз перекинуло?
— Ты от Константина? Что ж ты раньше не сказал?
— Где вы с ним виделись?
— Не знаю, — удрученно ответил Мухин. — Где-то... где-то не здесь.
— Понятно, что не здесь, — скривился Петр. — Он к тебе, наверное, в последний момент пришел?
— В последний?..
— А-а... — протянул Петр. — Вас же всех корежит поначалу. Кого раздваивает, у кого вообще память отшибает. Ты не волнуйся, это временное. Еще пару раз околеешь, и все восстановится.
— Пару?.. — тупо переспросил Виктор. — Так я, значит, умер... И те ракеты...
— Что, и ракеты видел? Повезло.
— Мне их Константин показал.
— И велел прийти на улицу Возрождения, да? Урод вонючий...
— Почему?
— Он меня убил, — хмуро ответил Петр. Мухин озадаченно взглянул на собеседника.
— Все равно ее тут нет, этой улицы. И дома тоже. И площадь! — спохватился он. — Не Октябрьская, а площадь Седьмого Ноября!
— Хорошо, хорошо. Чего ты разбушевался-то?
— Но ведь не совпадает!
— Что не совпадает? С чем? С тем слоем, в котором ты жил? Ну и что? Они все отличаются, какие сильно, какие не очень.
Мухин с трудом проглотил комок.
— Петр... Где я?..
— Знаешь, что первое приходит в голову тем, кого перекинуло? Что они попали в ад! — Петр искренне рассмеялся и повел рукой, охватывая одновременно и Новоарбатский гастроном, и книжный на другой стороне, и всю Москву разом. — Никто не соглашается принять это... ну, не за рай, так хоть за чистилище. Все ждут после смерти какого-то большого кайфа, а получают вон чего... — Он цыкнул зубом и отвернулся к окну.
— Так что я получил?
— Да практически ничего. Но ничего и не потерял. Слоев много, и в каждом ты существуешь — за исключением тех, где ты уже попал под машину, отравился грибами или, допустим, тебя кто-нибудь грохнул. Вообще-то перекидывает многих, но человек редко может это осознать. У тебя там что было, на родине?.. Ядерная война? Обычное дело, — сказал Петр, не отрывая взгляда от двух девушек в коротких юбках. — Есть хочешь? — неожиданно спросил он.
Виктор вроде бы не хотел, но стоило ему об этом подумать, как в животе громко булькнуло. Теща в обед накормила одним супом — да и тот, кажется, съел кто-то другой.
— Понятно, — сказал Петр. — Притормози-ка.
— Здесь запрещено. Арбат проедем, свернем на Гоголевский...
— Здесь нет Гоголевского бульвара, — раздельно произнес Петр. — А слово «запрещено» для тебя потеряло смысл. Сегодня. Во сколько?
— Без чего-то семь, — сказал Виктор, покорно останавливаясь возле подземного перехода.
Петр вышел и направился к фургончику с датскими хот-догами. Палатка на колесах стояла задом к дороге, лицом к гастроному, и Мухин не видел, ни как Петр заказывал, ни как он расплачивался.
Виктор потянулся было к магнитоле, но раздосадо-ванно хлопнул ладонью по ноге. Не до музыки...
Он пытался убедить себя в том, что все эти слои, все эти сомнительные истории с реинкарнациями — или как их называют? — это чушь, бред и сказки для блондинок.
Там — умер, здесь — воскрес... И как, спрашивается, воскрес, если здесь он прожил те же тридцать два года?
Вселился в готовое тело?.. прямо в женатого зоолога, да?.. как зло дух в монашку, да?.. вселился, да?..
Мухин внезапно иссяк и с отвращением посмотрел в зеркало. Да,да,да.
Он спорил не с Петром, а с самим собой, и это было гораздо хуже — потому что было бесполезно. Потому что Виктор все отчетливей вспоминал тот мир... или тот слой, в котором разговаривал с Константином, а через него, как сквозь ряску, уже проглядывал другой — приснившийся... Споря, Мухин все больше соглашался с тем, что эта жизнь, с синей «девяткой» и «Проблемами зоологии в средней школе», принадлежит не ему. И вот теперь он согласился окончательно. Да. Его перекинуло. Другого объяснения не найдется. Петр довольно спортивно добежал до машины и, еще толком не усевшись, бросил:
— Гони.
Мухин механически вдавил педаль и лишь потом обернулся — вокруг палатки происходила какая-то суета, впрочем, скоро обзор закрыл подошедший автобус.
— Все нормально, — заверил Петр, вручая ему длинную булку с розовой сарделькой. Кроме четырех хот-догов, он взял две пол-литровые банки пива и пачку сигарет. — А зачем тебе тумбочка?
— На дачу ехал, — ответил Виктор, изрядно откусывая.
— Снял бы. Больно приметно.
Мухин с тревогой посмотрел назад, но около бывшего — или нынешнего? — роддома Грауэрмана проспект изгибался, и гастроном уже пропал из виду.
Через несколько секунд по улице разнеслась сирена, и в лобовом стекле замелькали блики от двух маячков. Виктору даже и зеркало не понадобилось — за ними ехали два патрульных автомобиля.
— Бензина много? — осведомился Петр и, швырнув недоеденную сардельку в окно, достал из-под куртки здоровенный пистолет.
_ Ты им деньги заплатил? — спросил Мухин.
— Зачем? У меня же ствол.
— А с милицией что делать будешь?
— По обстоятельствам.
— Какие еще обстоятельства? У нас «Жигули», а у нихдва"БМВ"!
— А у нас обойма на двадцать патронов, — в тон ему произнес Петр и, покачав пистолетом, коротко пояснил: — Это «стечкин».
— Ты спятил?!
— Почему? Неплохая пушка.
За «Прагой» Виктор хотел свернуть к бульвару, но Петр придержал руль.
— Не надо, — сказал он. — Прямо давай, к центру. Отрывайся.
Машин было много — и впереди, и по бокам, поэтому, как можно оторваться, Мухин не представлял. Патруль почти уперся ему в бампер и снова зыкнул сиреной, но вдруг ушел в сторону и остановился у тротуара.
— Не за нами, что ли? — буркнул Виктор.
— Ч-черт... — прошипел Петр. — Все испортили. Мухин молча обогнул библиотеку, пересек площадь и заехал в какой-то темный переулок.
— Разыграл, да?..
— Проверил, — сказал Петр. — Машину ты водишь неважно.
— Так ты заплатил?
— Я за бутерброды людей не убиваю. — Он извлек из пакета второй хот-дог и с приятным пшиком открыл пиво. — Да ты ешь, ешь!
— За бутерброды нет, а за что убиваешь?
— По обстоятельствам, — повторил Петр.
— И какие же у тебя обстоятельства?
— Разные. Сам увидишь, — пообещал Петр и смачно хлебнул из банки. — Запомни текст: «Уникальный рецепт вишневого пирога». Дашь объявление в какой-нибудь газете. В любой.
— Глупость... И что дальше?
— Я тебя найду.
— А чего меня искать? Вот он я...
— Не-ет, — нетерпеливо возразил Петр. — Не здесь дашь, а в другом слое. Ты ведь сам пока не выбираешь, этому не сразу учатся.
— Почему в другом слое? — опять не понял Виктор.
— В этом ты не задержишься. Так всегда бывает: воспоминания запутаны, связи разорваны... Тебе деваться некуда. Ты перекинутый.
— С чего ты взял, что я к тебе приду?
— Все куда-нибудь да приходят... — изрек Петр. Он тщательно вытер рот салфеткой и, отряхнув руки, поднял пистолет.
— Убери. От него порохом воняет.
— Что, Витя, боишься?
— Боюсь...
Мухин, не шевелясь, покосился на ствол — «стеч-кин» был настоящий. И от него едко пахло порохом.
— Не бойся, Витя. В смерти ничего страшного нет. Потому что ее самой нет.
— Не стреляй.
Петр взвел курок.
— Не стреляй...
— "Уникальный рецепт вишневого пирога". Запомнил?
— Не стреляй!
— Не бойся. Хуже не будет...
— Что «нет»? — спросил Виктор. — Не знаешь?
— Нет такой улицы, — заявил тот. — Можешь не искать.
Мухин газанул и тут же затормозил возле другого такси — у кинотеатра их стояла целая шеренга.
— Не, — отозвался второй. — Возрождения я не слышал. Никогда не слышал.
Третий и четвертый сказали примерно то же, а до пятого Виктор не доехал — он как раз поравнялся с табачным киоском и вышел за сигаретами.
— Вы, молодой человек, что-то потеряли? — раздалось рядом.
— А?.. — рассеянно вякнул Мухин.
У него за спиной стоял благообразный старик с идеальной осанкой и удивительными белыми ресницами, пушистыми, словно у ребенка. Старик теребил щегольскую палочку — до трости она все-таки не дотягивала, но и клюкой назвать ее было нельзя.
— Я, простите за назойливость, видел, как вы к таксистам обращались, — молвил он. — Таксисты не скажут. Им отвезти интересно, деньги с клиента получить, а справки давать они не обязаны. Н-да... Такая порода.
— Возрождения, — отрывисто произнес Виктор. — Говорят, улицы Возрождения нет...
— Неправду говорят. Кстати, мне туда же.
— Серьезно?! Я на такую удачу даже не рассчитывал, — признался Мухин.
— Я тоже не рассчитывал на... гхм, такое везение, простите за каламбур.
Пассажир неторопливо, с достоинством уселся и поставил палку перед собой, точно был не в «девятке», а в собственном экипаже.
— Городским транспортом здесь неудобно, на двух автобусах, — продолжал он. — Или на метро, но тогда еще пешком придется... А откуда вы про улицу Возрождения знаете? Сейчас редко кто ее вспомнит.
— А я вот взял и вспомнил, — отшутился Виктор. Он выехал на Октябрьскую площадь и остановился у светофора. На угловом доме висела синяя табличка: «Площадь 7 Ноября».
— Что это за... — начал он, но старик его перебил:
— Все время прямо. Прямо, прямо и прямо, — указал он сухой ладошкой. — А потом два раза налево.
— Вы так здорово Москву знаете... — пробормотал Мухин исключительно для поддержания разговора.
— Опыт, молодой человек.
— Таксистом работали?
— Ну... вроде того, да. Много ездил.
Дома впереди расступились, и из-за крыш выглянуло громадное пятиугольное здание — ни дать ни взять Пентагон.
— Лево руля, — распорядился пассажир. И как бы между прочим добавил: — Вообще-то улицы Возрождения в Москве нет.
— Переименовали? Вот почему никто ее не помнит. Все-таки хорошо, что мы с вами встретились.
— Хорошо, — согласился старик. — Тут опять налево... Только ее не переименовывали. Ее сразу под другим названием построили. Планировали Возрождения, получилась Луначарского. Вон за тем перекрестком.
Свернув у старорежимной аптеки, Мухин посмотрел на номер дома и прибавил скорости, благо улочка была пустой и тихой. В пятнадцатом доме находился овощной магазин, в семнадцатом — что-то непонятное, явно коммерческое, в девятнадцатом была почта.
За почтой стоял бесхозный рекламный щит, полностью закрывавший обзор. Из-под ржавого края выглядывали мелкие заморенные деревца и угол скамейки. Миновав щит, Виктор увидел маленький, по-осеннему захламленный садик.
— Огромное вам спасибо, — сказал пассажир. Он дождался, пока машина не подъедет к следующему зданию, и коснулся ручки.
— Так вам тоже сюда? — удивился Мухин.
— И вам сюда же? — ответно удивился старик. — В двадцать третий?
— Почему?..
Виктор посмотрел на табличку — действительно: «23».
— Двадцать третий, — подтвердил пассажир. — А вы какой ищете?
— Двадцать первый. Улица Возрождения, дом двад— цать один.
— Ах, двадцать один! — Старик прихлопнул дверь и, усмехнувшись, постучал в пол своей палкой. — Наверно, вас разыграли, молодой человек.
— Ничего не понимаю.
— С этим домом целая история. — Дедок пожевал губами и вновь затеребил палочку. — Проект сам Иосиф Виссарионович рассматривал. Дело в том, что на этом месте собирались...
— Не так подробно, — прервал его Мухин. — После девятнадцатого дома должен идти... Его что, снесли?!
—Нет.
— Где же он?
— Его никогда не было. Дом двадцать один на этой улице так и не построили. Вместо него... — Старик звучно щелкнул пальцами, указывая через плечо на сад. — С самого начала. Уж поверьте аборигену.
Виктор поверил, ничего другого ему не оставалось.
Пассажир уже скрылся в подъезде, а он все еще сидел, поглядывая в зеркало. В садике не было ни души, и надежда на то, что дом двадцать один — это только метафора, растаяла.
В одиннадцатом часу начало темнеть, особенно это было заметно по деревьям. Кроны уплотнились, будто бы в них выросли дополнительные листья, и перестали пропускать свет. Черная скамейка утонула в сумраке — теперь любой желающий мог вздремнуть на ней без помех.
Несмотря на вечер, духота не спадала, и Мухин, утомившись от плотного мертвого воздуха и собственного пота, опустил в машине все четыре стекла.
«К проституткам мотануть?.. — вяло подумал он. — Ну их на фиг. Вокзал?.. Тогда уж сразу -• в отделение, в клетку. А в клетке — бомжи и опять проститутки. На фиг...»
Он мог переночевать в гостинице, но денег хватило бы дня на три-четыре, не больше, и то при условии, что это будет далеко не «Метрополь». К тому же Мухин чувствовал, что проблему надо решать кардинально, поскольку...
Виктор тяжко вздохнул и закурил.
Да... Поскольку возвращаться домой он не собирался. Там чужая жизнь — в чужой квартире, с чужой женой. Там все не его, и даже эта рубашка, и даже эти трусы... Единственное, что Виктор мог считать своим, — это сигареты. Пачку «Кента» он купил сам... правда, на чужие деньги.
Возможно, у местного Мухина, у зоолога, была любовница, возможно — и апартаменты для встреч... Однако, чтобы о них узнать — о любовнице и апартаментах, — Виктору нужен был хоть какой-то намек.
За последние полчаса на улице Возрождения-Луначарского не появилось ни одного прохожего.
Лихо отстрелив окурок — он этому не учился, это умел зоолог, — Мухин тронул руль и медленно поехал, словно размышляя, не подождать ли ему еще, хотя было ясно, что Константин не придет — ни с топором, ни без.
Впереди, у аптеки, в сером полотне дороги фары выхватили дырку открытого люка.
«Откуда?.. — отстранение подумал Виктор. — Никого ведь не видел...»
Он повернул, объезжая колодец, и вдруг заметил между домами какую-то тень. Силуэт пробежал по стене, огромной птицей скользнул на тротуар, тут же — на мостовую и, догнав «девятку», вскочил в правую дверь. Виктор даже не пытался увернуться, а если б и пытался, то вряд ли успел бы — все произошло нереально быстро.
Мухин остановил машину и вопросительно произнес:
— Ну...
На него смотрели неглупые карие глаза. Темные глаза и светлые брови — редкое сочетание. Еще у мужчины был нос с горбинкой — Мухин почему-то сразу обратил на это внимание. Горбинка была не природной — нос ломали, и, скорее всего, неоднократно. Одет был мужчина в черную хлопковую «натовку» и плотные брюки, тоже черные. На выбритом загорелом черепе выступали крупные капли и, скатываясь по щекам, впитывались в лоснящийся воротник. Казалось, куртка была мокрой насквозь, но его это ничуть не беспокоило.
Под сороковник, оценил Мухин. Опасный возраст.
— Привет, — бросил человек. — Давно в этом слое?
— В этом... что?..
— Понятно. Ты езжай, езжай. Не надо тут отсвечивать, — сказал незнакомец и деловито представился: — Петр.
— Виктор, — ответил Мухин без энтузиазма. — Куда ехать-то?
— Все равно. Лично мне никуда не надо.
— А чего сел? Тачка?..
— Витя, я не вор.
— Кто же ты, Петя? — поинтересовался Мухин насмешливо, даже с некоторой издевкой, и сам поразился своему нахальству. Есть люди, становящиеся в опасности бесстрашными, или, точнее, безбашенными, но Виктор себя к ним не относил. Ошибался, что ли?..
— Вопросец... — молвил Петр задумчиво и вроде бы не враждебно. — Кто я... А ты кто? Можешь ответить?
— Я?.. Зоолог, — поколебавшись, сказал Мухин.
— Ну-ну... А я в таком случае — геолог. Такой же, как ты зоолог, — добавил он многозначительно. — И что же наш уважаемый зоолог здесь делал?
— Девочек снимал, — огрызнулся Виктор.
— У дома номер двадцать один... И как, много наснимал?
Мухин сунул в рот сигарету и, не прикуривая, пожевал фильтр. Теперь было ясно, что Петр не прыгнул в первую попавшуюся машину, а ждал именно его. Он знал про двадцать первый дом, и еще... да!.. он что-то говорил про «слой».
На Садовом кольце, куда они выскочили, движение было слишком плотным, и Виктор повернул к Арбату. Небо уже стало угольным, но звезды едва светили — вместо них повсюду вертелись и вспыхивали затейливые рекламные финтифлюшки. Обе стороны проспекта горели всеми мыслимыми цветами, и неоновый огонь выглядел не просто живым, а разумным.
— Чего стоит вся эта красота, когда она зависит от одного рубильника... — мрачно произнес Петр.
— А рубильник от чего зависит? — осторожно спросил Мухин.
— Рубильник-то? От человека, естественно. А люди, как правило, дураки... Дай-ка и мне.
— Чего?..
— Сигарету, «чего»! Нигде от них не отвяжешься.
— Назови улицу, — помолчав, сказал Виктор. — Улицу, где мы были.
— Пароль, да? — осклабился он. — Возрождения. Этот пароль всему миру известен.
— Как?.. Ее же здесь нет...
— При чем тут «здесь»? Э-э, да тебя первый раз перекинуло?
— Ты от Константина? Что ж ты раньше не сказал?
— Где вы с ним виделись?
— Не знаю, — удрученно ответил Мухин. — Где-то... где-то не здесь.
— Понятно, что не здесь, — скривился Петр. — Он к тебе, наверное, в последний момент пришел?
— В последний?..
— А-а... — протянул Петр. — Вас же всех корежит поначалу. Кого раздваивает, у кого вообще память отшибает. Ты не волнуйся, это временное. Еще пару раз околеешь, и все восстановится.
— Пару?.. — тупо переспросил Виктор. — Так я, значит, умер... И те ракеты...
— Что, и ракеты видел? Повезло.
— Мне их Константин показал.
— И велел прийти на улицу Возрождения, да? Урод вонючий...
— Почему?
— Он меня убил, — хмуро ответил Петр. Мухин озадаченно взглянул на собеседника.
— Все равно ее тут нет, этой улицы. И дома тоже. И площадь! — спохватился он. — Не Октябрьская, а площадь Седьмого Ноября!
— Хорошо, хорошо. Чего ты разбушевался-то?
— Но ведь не совпадает!
— Что не совпадает? С чем? С тем слоем, в котором ты жил? Ну и что? Они все отличаются, какие сильно, какие не очень.
Мухин с трудом проглотил комок.
— Петр... Где я?..
— Знаешь, что первое приходит в голову тем, кого перекинуло? Что они попали в ад! — Петр искренне рассмеялся и повел рукой, охватывая одновременно и Новоарбатский гастроном, и книжный на другой стороне, и всю Москву разом. — Никто не соглашается принять это... ну, не за рай, так хоть за чистилище. Все ждут после смерти какого-то большого кайфа, а получают вон чего... — Он цыкнул зубом и отвернулся к окну.
— Так что я получил?
— Да практически ничего. Но ничего и не потерял. Слоев много, и в каждом ты существуешь — за исключением тех, где ты уже попал под машину, отравился грибами или, допустим, тебя кто-нибудь грохнул. Вообще-то перекидывает многих, но человек редко может это осознать. У тебя там что было, на родине?.. Ядерная война? Обычное дело, — сказал Петр, не отрывая взгляда от двух девушек в коротких юбках. — Есть хочешь? — неожиданно спросил он.
Виктор вроде бы не хотел, но стоило ему об этом подумать, как в животе громко булькнуло. Теща в обед накормила одним супом — да и тот, кажется, съел кто-то другой.
— Понятно, — сказал Петр. — Притормози-ка.
— Здесь запрещено. Арбат проедем, свернем на Гоголевский...
— Здесь нет Гоголевского бульвара, — раздельно произнес Петр. — А слово «запрещено» для тебя потеряло смысл. Сегодня. Во сколько?
— Без чего-то семь, — сказал Виктор, покорно останавливаясь возле подземного перехода.
Петр вышел и направился к фургончику с датскими хот-догами. Палатка на колесах стояла задом к дороге, лицом к гастроному, и Мухин не видел, ни как Петр заказывал, ни как он расплачивался.
Виктор потянулся было к магнитоле, но раздосадо-ванно хлопнул ладонью по ноге. Не до музыки...
Он пытался убедить себя в том, что все эти слои, все эти сомнительные истории с реинкарнациями — или как их называют? — это чушь, бред и сказки для блондинок.
Там — умер, здесь — воскрес... И как, спрашивается, воскрес, если здесь он прожил те же тридцать два года?
Вселился в готовое тело?.. прямо в женатого зоолога, да?.. как зло дух в монашку, да?.. вселился, да?..
Мухин внезапно иссяк и с отвращением посмотрел в зеркало. Да,да,да.
Он спорил не с Петром, а с самим собой, и это было гораздо хуже — потому что было бесполезно. Потому что Виктор все отчетливей вспоминал тот мир... или тот слой, в котором разговаривал с Константином, а через него, как сквозь ряску, уже проглядывал другой — приснившийся... Споря, Мухин все больше соглашался с тем, что эта жизнь, с синей «девяткой» и «Проблемами зоологии в средней школе», принадлежит не ему. И вот теперь он согласился окончательно. Да. Его перекинуло. Другого объяснения не найдется. Петр довольно спортивно добежал до машины и, еще толком не усевшись, бросил:
— Гони.
Мухин механически вдавил педаль и лишь потом обернулся — вокруг палатки происходила какая-то суета, впрочем, скоро обзор закрыл подошедший автобус.
— Все нормально, — заверил Петр, вручая ему длинную булку с розовой сарделькой. Кроме четырех хот-догов, он взял две пол-литровые банки пива и пачку сигарет. — А зачем тебе тумбочка?
— На дачу ехал, — ответил Виктор, изрядно откусывая.
— Снял бы. Больно приметно.
Мухин с тревогой посмотрел назад, но около бывшего — или нынешнего? — роддома Грауэрмана проспект изгибался, и гастроном уже пропал из виду.
Через несколько секунд по улице разнеслась сирена, и в лобовом стекле замелькали блики от двух маячков. Виктору даже и зеркало не понадобилось — за ними ехали два патрульных автомобиля.
— Бензина много? — осведомился Петр и, швырнув недоеденную сардельку в окно, достал из-под куртки здоровенный пистолет.
_ Ты им деньги заплатил? — спросил Мухин.
— Зачем? У меня же ствол.
— А с милицией что делать будешь?
— По обстоятельствам.
— Какие еще обстоятельства? У нас «Жигули», а у нихдва"БМВ"!
— А у нас обойма на двадцать патронов, — в тон ему произнес Петр и, покачав пистолетом, коротко пояснил: — Это «стечкин».
— Ты спятил?!
— Почему? Неплохая пушка.
За «Прагой» Виктор хотел свернуть к бульвару, но Петр придержал руль.
— Не надо, — сказал он. — Прямо давай, к центру. Отрывайся.
Машин было много — и впереди, и по бокам, поэтому, как можно оторваться, Мухин не представлял. Патруль почти уперся ему в бампер и снова зыкнул сиреной, но вдруг ушел в сторону и остановился у тротуара.
— Не за нами, что ли? — буркнул Виктор.
— Ч-черт... — прошипел Петр. — Все испортили. Мухин молча обогнул библиотеку, пересек площадь и заехал в какой-то темный переулок.
— Разыграл, да?..
— Проверил, — сказал Петр. — Машину ты водишь неважно.
— Так ты заплатил?
— Я за бутерброды людей не убиваю. — Он извлек из пакета второй хот-дог и с приятным пшиком открыл пиво. — Да ты ешь, ешь!
— За бутерброды нет, а за что убиваешь?
— По обстоятельствам, — повторил Петр.
— И какие же у тебя обстоятельства?
— Разные. Сам увидишь, — пообещал Петр и смачно хлебнул из банки. — Запомни текст: «Уникальный рецепт вишневого пирога». Дашь объявление в какой-нибудь газете. В любой.
— Глупость... И что дальше?
— Я тебя найду.
— А чего меня искать? Вот он я...
— Не-ет, — нетерпеливо возразил Петр. — Не здесь дашь, а в другом слое. Ты ведь сам пока не выбираешь, этому не сразу учатся.
— Почему в другом слое? — опять не понял Виктор.
— В этом ты не задержишься. Так всегда бывает: воспоминания запутаны, связи разорваны... Тебе деваться некуда. Ты перекинутый.
— С чего ты взял, что я к тебе приду?
— Все куда-нибудь да приходят... — изрек Петр. Он тщательно вытер рот салфеткой и, отряхнув руки, поднял пистолет.
— Убери. От него порохом воняет.
— Что, Витя, боишься?
— Боюсь...
Мухин, не шевелясь, покосился на ствол — «стеч-кин» был настоящий. И от него едко пахло порохом.
— Не бойся, Витя. В смерти ничего страшного нет. Потому что ее самой нет.
— Не стреляй.
Петр взвел курок.
— Не стреляй...
— "Уникальный рецепт вишневого пирога". Запомнил?
— Не стреляй!
— Не бойся. Хуже не будет...
Глава 3
После ночевки в машине спину ломило, а колени отказывались как сгибаться, так и разгибаться, словно они решили, что ноги Мухину больше не понадобятся. Спасибо, июнь на дворе — без заморозков по крайней мере, а то бы... а то бы... ух-х...
Виктор осторожно потрогал голову и провел ладонью от макушки до лба. Потом по всему лицу — аналог умывания. Почистить зубы было нечем, и он сунул в рот кривую, как распредвал, сигарету. И только после этого открыл глаза.
Ух-х... В зеркале мелькнуло что-то обезьяноподобное — но не обезьяна. Что-то гораздо более тусклое и опухшее.
«Обезьяны правильно делают, что не пьют», — подумал Виктор с отчаянием. И он тоже завяжет. Не сегодня разумеется, но когда-нибудь — непременно.
Стукнув по двери, он выбрался из машины и поприседал, разминаясь. На него тут же напал убийственный кашель, и Мухин с омерзением выплюнул сигарету. Отхаркиваться с каждым днем приходилось все дольше, и он подозревал, что однажды найдет свои легкие на земле. Они будут черные и очень маленькие, и из них будет торчать саженец конопли.
Виктор помочился на заднее колесо и выковырял из пачки новую сигарету — разнообразие привкусов можно было забить только куревом. Попутно предстояло сориентироваться, куда это его вчера занесло. Если территория дружественная — нормалек, если нейтральная — тоже терпимо. А если чужая...
«Свалить бы, пока не поздно», — родилась трезвая мысль.
Виктор обошел свой «Мерседес» и, похлопав по ржавой крыше, взглянул на небо. Дождя вроде не намечалось, но и солнца тоже не было. Беда, а не погода.
Дома с серыми, в потеках стенами стояли вокруг плотной коробкой — непонятно даже, как заехал. На веревках, натянутых между железными лестницами, болталось такое же серое, тяжелое на вид белье. Из открытых окон вместе с запахами пищи неслись незлобивые ма-тюги, тоскливые песни и звон железной посуды: народ похмелялся.
Виктор зевнул, щелчком отбросил окурок и, еще раз хлопнув по крыше, пошел садиться за руль. Внезапно в салоне раздалось какое-то шуршание. Мухин резко отпрыгнул в сторону и, выхватив из кармана нож-бабочку, двумя привычными движениями освободил лезвие.
На заднем сиденье снова пошевелились, и к стеклу прилипли чьи-то нечистые пальцы — стеклоподъемники в «мерее» давно уже не работали. Виктор врезал носком по облупленной ручке — дверца распахнулась, и из нее, икнув, вывалилась какая-то старая шлюха с заголенным задом.
— Эй... ты че... — медленно пробормотала она. Шлюха была пьяна — еще со вчерашнего дня, а может, и с позавчерашнего.
— Упала... упала я... — выговорила она с усилием, — Витек. Ты... Витек... у нас пиво есть?
Мухин с отвращением наблюдал, как бабища, цепляясь за мокрое колесо, поднимается на ноги, как одергивает она кожаную юбку, и все пытался вспомнить, откуда она взялась, а главное — сколько надо было принять на грудь, чтоб разделить ложе с такой выдрой.
— Ползи отсюда, — процедил он.
—Довези... — Она снова икнула. — Довези до бара. А?..
— Как тебя зовут? — неожиданно спросил Мухин.
— А тебе... што? — Женщина приняла вызывающую, по ее мнению, позу. — Тоже мне... ка... кха...
Он испугался, что ее вырвет, и поспешноотступил.
— Кхавалер нашелся! — заявила она и, лихо крутанувшись на каблуке, поплелась к мусорным бакам.
— Погоди! — крикнул Виктор.
— Ну. — Она обернулась и одарила его иронической улыбкой. — Ну и че?
— Слушай, мы вчера с тобой на дачу не ездили?
Женщина пошаталась, как бы в раздумье.
— Торчок ты конченый, понял? Дача!.. Твоя дача в Магадане. Понял?
Мухин рухнул на продавленное сиденье и с опаской потрогал приборную панель. Поверхность была теплая, твердая, пыльная — абсолютно материальная. Он повернул к себе зеркало и ощупал недельную щетину. И посмотрел на часы.
Одиннадцатое июня, пятница, девять утра.
— Ох ты-ы... — проронил Виктор.
Он машинально сунулся во внутренний карман и уже выудил оттуда паспорт — пластиковую карточку размером с обычную кредитку, как вдруг сообразил, что подсказки ему не нужны, и не глядя опустил карту обратно.
С новосельицем, Виктор Иванович...
Синяя «девятка», дача по Минке, неизвестная супруга Настя — все осталось где-то там, в другом слое. А здесь?..
Гнилой «мерс», хулиганское «перышко» и потная, в разводах майка с дешевым слоганом «Ищи меня. Смерть». И эта, как ее... просто выдра. Виктор даже имени ее не знал — зачем оно ему? Когда тянуло на экзотику, он вылавливал толстозадую у бара «Огонь — Вода». За «марочку» старая выдра делала такое, чему смазливеньким малолеткам, как говаривал Ульянов-Ленин, еще учиться, учиться и учиться.
— Дерьмо! — сказал Мухин. Не кому-то там на небе или в этом тухлом дворе. Себе сказал, самому себе, лично.
Жена не устраивала? Машина не понравилась? Дачу найти не пожелал? Так получай же, Витек...
Сегодня все было на месте: детство, отрочество, юность и что там еще полагается... Мухин помнил эту жизнь ровно настолько, насколько ее помнит любой нормальный человек. Однако от любого нормального он отличался еще и памятью о другой — чужой или своей? — жизни.
Виктор осторожно потрогал голову и провел ладонью от макушки до лба. Потом по всему лицу — аналог умывания. Почистить зубы было нечем, и он сунул в рот кривую, как распредвал, сигарету. И только после этого открыл глаза.
Ух-х... В зеркале мелькнуло что-то обезьяноподобное — но не обезьяна. Что-то гораздо более тусклое и опухшее.
«Обезьяны правильно делают, что не пьют», — подумал Виктор с отчаянием. И он тоже завяжет. Не сегодня разумеется, но когда-нибудь — непременно.
Стукнув по двери, он выбрался из машины и поприседал, разминаясь. На него тут же напал убийственный кашель, и Мухин с омерзением выплюнул сигарету. Отхаркиваться с каждым днем приходилось все дольше, и он подозревал, что однажды найдет свои легкие на земле. Они будут черные и очень маленькие, и из них будет торчать саженец конопли.
Виктор помочился на заднее колесо и выковырял из пачки новую сигарету — разнообразие привкусов можно было забить только куревом. Попутно предстояло сориентироваться, куда это его вчера занесло. Если территория дружественная — нормалек, если нейтральная — тоже терпимо. А если чужая...
«Свалить бы, пока не поздно», — родилась трезвая мысль.
Виктор обошел свой «Мерседес» и, похлопав по ржавой крыше, взглянул на небо. Дождя вроде не намечалось, но и солнца тоже не было. Беда, а не погода.
Дома с серыми, в потеках стенами стояли вокруг плотной коробкой — непонятно даже, как заехал. На веревках, натянутых между железными лестницами, болталось такое же серое, тяжелое на вид белье. Из открытых окон вместе с запахами пищи неслись незлобивые ма-тюги, тоскливые песни и звон железной посуды: народ похмелялся.
Виктор зевнул, щелчком отбросил окурок и, еще раз хлопнув по крыше, пошел садиться за руль. Внезапно в салоне раздалось какое-то шуршание. Мухин резко отпрыгнул в сторону и, выхватив из кармана нож-бабочку, двумя привычными движениями освободил лезвие.
На заднем сиденье снова пошевелились, и к стеклу прилипли чьи-то нечистые пальцы — стеклоподъемники в «мерее» давно уже не работали. Виктор врезал носком по облупленной ручке — дверца распахнулась, и из нее, икнув, вывалилась какая-то старая шлюха с заголенным задом.
— Эй... ты че... — медленно пробормотала она. Шлюха была пьяна — еще со вчерашнего дня, а может, и с позавчерашнего.
— Упала... упала я... — выговорила она с усилием, — Витек. Ты... Витек... у нас пиво есть?
Мухин с отвращением наблюдал, как бабища, цепляясь за мокрое колесо, поднимается на ноги, как одергивает она кожаную юбку, и все пытался вспомнить, откуда она взялась, а главное — сколько надо было принять на грудь, чтоб разделить ложе с такой выдрой.
— Ползи отсюда, — процедил он.
—Довези... — Она снова икнула. — Довези до бара. А?..
— Как тебя зовут? — неожиданно спросил Мухин.
— А тебе... што? — Женщина приняла вызывающую, по ее мнению, позу. — Тоже мне... ка... кха...
Он испугался, что ее вырвет, и поспешноотступил.
— Кхавалер нашелся! — заявила она и, лихо крутанувшись на каблуке, поплелась к мусорным бакам.
— Погоди! — крикнул Виктор.
— Ну. — Она обернулась и одарила его иронической улыбкой. — Ну и че?
— Слушай, мы вчера с тобой на дачу не ездили?
Женщина пошаталась, как бы в раздумье.
— Торчок ты конченый, понял? Дача!.. Твоя дача в Магадане. Понял?
Мухин рухнул на продавленное сиденье и с опаской потрогал приборную панель. Поверхность была теплая, твердая, пыльная — абсолютно материальная. Он повернул к себе зеркало и ощупал недельную щетину. И посмотрел на часы.
Одиннадцатое июня, пятница, девять утра.
— Ох ты-ы... — проронил Виктор.
Он машинально сунулся во внутренний карман и уже выудил оттуда паспорт — пластиковую карточку размером с обычную кредитку, как вдруг сообразил, что подсказки ему не нужны, и не глядя опустил карту обратно.
С новосельицем, Виктор Иванович...
Синяя «девятка», дача по Минке, неизвестная супруга Настя — все осталось где-то там, в другом слое. А здесь?..
Гнилой «мерс», хулиганское «перышко» и потная, в разводах майка с дешевым слоганом «Ищи меня. Смерть». И эта, как ее... просто выдра. Виктор даже имени ее не знал — зачем оно ему? Когда тянуло на экзотику, он вылавливал толстозадую у бара «Огонь — Вода». За «марочку» старая выдра делала такое, чему смазливеньким малолеткам, как говаривал Ульянов-Ленин, еще учиться, учиться и учиться.
— Дерьмо! — сказал Мухин. Не кому-то там на небе или в этом тухлом дворе. Себе сказал, самому себе, лично.
Жена не устраивала? Машина не понравилась? Дачу найти не пожелал? Так получай же, Витек...
Сегодня все было на месте: детство, отрочество, юность и что там еще полагается... Мухин помнил эту жизнь ровно настолько, насколько ее помнит любой нормальный человек. Однако от любого нормального он отличался еще и памятью о другой — чужой или своей? — жизни.