Страница:
явно относится…, а
контекст другого – остался невыясненным». Это очень удобно на данном конкретном этапе истории. Если химики все же вытащат из банка свой
другой, невыясненный контекстс датой, например, 7–8 века, то можно будет сказать: «Мы же говорили, что контекст невыясненный, так что будем думать дальше, и, возможно, сделаем открытие, переворачивающее…, только это сделаем именно мы, основоположники, а не какие–нибудь немытые
пробирки». Если же химики, вытащив на свет божий
невыясненный контекст, скажут, что он относится к 13–14 векам, то это будет всего лишь скрытый от общественности полюбовный договор
алхимиковсо своими
пробирками.
Пора переходить к антропологам.
Тут вот недавно случилось два открытия, гробниц, разумеется. На днях на Алтае случайногде–то откопали мумию и теперь стараются доказать, что она древнее египетских. Если докажут – вот будет переполох. А в Туве (Тыве) преднамереннооткопали заранее посоленного и закопанного в начале прошлого века «тибетского» монаха в присутствии его почитателей. И тут же, как бы случайно, обнаружилась в какой–то юрте древнейшая книга по этой самой «тибетской» религии. Так вот, специальный наряд ФСБ (она же КГБ) в ранге спецназа, такого же как при аресте Ходорковского в Новосибирске, книгу эту арестовал и посадил в Лефортово как самого настоящего шпиона или предателя Родины. Это я еще вплотную к антропологам не перешел, пока только нагнетаю обстановку. И хочу предположить, во–первых, что без государства ни одна история не обходится, а, во–вторых, что не будь свидетелей раскопки посоленного монаха, его тут же признали бы намного древнее алтайской Нефертити.
Что касается антропологии, то, как мне кажется, у нее не оттуда ноги растут в смысле – голова. У нее первичный посыл – не оттуда. Антропология целиком и полностью – дарвиновская, то есть пляшетот обезьян как от печки. Поэтому все, что похоже на обезьян складывает в музеях и тщательно описывается, а что – не похоже, отбрасывается в сторону прямо на месте находки, как отбрасывают пустую породу при добыче руды. Я же думаю, что все люди на Земле слегка похожими друг на друга стали после внедрения в их среду торгового племени, а раньше они походили больше на местных животных самого распространенного, живучего и сильного в тех местах вида. И как бы фантастические картинки древних художников из торгового племени, изображавших аборигенов с птичьими головами и вообще без голов, а с глазами и ртом посередь груди, вовсе – не дикая фантазия, а приближение к действительности, слегка утрированное от удивления. И сами аборигены не устают повторять, что произошли от такого–то конкретного животного, по научному называемого тотемом. Только им никто из всезнающих ученых не верит. А аборигены во всех уголках Земли продолжают настаивать на своем, притом в один голос и заранее не договариваясь. И это не может быть оставлено без внимания и отброшено как использованный презерватив.
Именно отсюда надо бы попробовать начать антропологию, оставив на время обезьян в покое. Обезьяны теплолюбивы и даже в Средней Азии и на Черноморском побережье Кавказа им зимой холодно. В этих краях и далее на север, например медведи, вполне могут стать основой для людей, ибо многие медведи до сих пор умнее некоторых из нас. Поэтому, как мне кажется, в каждом регионе вполне могла бы начаться человеческая жизнь из тотема. Но, разве мы можем это допустить даже в качестве анекдота? Мы – творение бога, исключительные и непревзойденные. Вот в боге–то человекообразном, выдуманном для дураков, притом сравнительно недавно, и кроется, на мой взгляд, кособокое представление о начале антропологии. Спрашивается, почему я не могу высказать такую точку зрения на тотем, если в распоряжении официальной антропологии нет другого способа происхождения человека, нежели от обезьян?
Мне тут же возразят: разные виды животных не скрещиваются. А я отвечу, что не скрещиваются они, когда генетические и морфологические пути их уже здорово разошлись, ибо родственные виды скрещиваются при некоторых умственных усилиях и настойчивости, возьмите, например, пони. Или осел и лошадь – это один и тот же вид? А вот на пути к разнообразию видов как раз и происходит скрещивание довольно несовместимых друг с другом животных. А потом вступает в работу естественный отбор. Но я залез уже туда, где не являюсь даже дилетантом, чтоб продолжать. Главное я уже сказал: почти все возможно после миллиона попыток.
Мной стопроцентно доказано, что именно торговое племя дало почти всем народам на Земле способность соображать отвлеченно от повседневной действительности, перейти от так называемого инстинкта к разуму, хотя я и не вижу большой разницы между ними. Разница эта в самосознании себя и в отсутствии такового. А механика–то разума и инстинкта – одна и та же. Но самосознание никак не может сосуществовать с инстинктом на равных, разум его подавляет. Вернее старается его подавить, так как не может понять. Но пока – безуспешно. Надо только посмотреть, что будет дальше. Ведь инерциальные системы мы уже поняли: нельзя обнаружить прямолинейное равномерное движение, не с чем сравнивать, нужно придать ускорение и только оно даст обнаружить не подлежащее обнаружению.
И если торговое племя смогло решить более трудную задачу, то почему оно не может решить задачу более мелкую? Размножаться–то всем хочется, и как по разуму, так и по инстинкту. Я думаю, что относительное выравниваниерас и народов произошло именно по этой причине.
Однако вернемся к антропологам. По–хорошему надо бы начать все сначала, это я про то, что ненужноеотбрасывали. Но, в первую очередь, надо бы дать новый стержень уже добытым результатам. Именно тот, о котором я говорю. И постараться непротиворечиво нанизать все имеющиеся факты на этот стержень. Только уж ничего больше не отбрасывать, а постараться найти всему свое место. При этом я вполне допускаю, что мой стержень, как покажет практика, никуда не годится. Ничего, кто–нибудь сотворит новый стержень, который будет намного лучше моего. Только вот стерженьиз обезьян, кажется, вполне уже высосан и ничего вразумительного не дал. Но основная ошибка антропологов все–таки не в этом.
У них – гигантский материал, вот в чем трудность. Они его представляют себе математически однородным, из которого можно делать выводы, но выводы не вытанцовываются, и именно потому, что материал неоднороден. На каждую группу факторов действуют разные по своей природе силы, но они неизвестны. Тогда, естественно, приходит на ум разгруппировать весь материал на составные группы, так с ними будет легче справиться. Но раз силы неизвестны, а они–то как раз и составляют этот самый пресловутый стержень, то и разделить весь материал по этим силам невозможно. Приходится идти по самому легкому пути: делить всю эту кучу произвольно. В геологии и обогащении руд это называется квартованием (см. справочники). Только отквартованные кучки не выбрасывают, а тоже исследуют, и сравнивают с неотквартованными кучками. Этот метод для нашего исследования бесперспективен, ибо он как раз и дает среднюю температуру по больнице, усредненный скелет человечества. Тогда попробовали делить кучки по регионам, странам и весям. И бессчетные отличия по носам, ушам и черепам в целом, цветам кожи и глаз, не исключая длины и кривизны рук и ног, точно привязались к географической карте. Ну и что? А ничего. И без этих исследований ясно, что в тундре растет мох, а в тропиках – бананы.
Только я все же обратил бы внимание на совершенно общие черты у всех народов, где побывало торговое племя, и сравнил бы их с теми чертами, куда евреи – ни ногой. Только это будет расценено как антисемитизм, ибо всемирная система науки как раз и состоит из евреев. И, в общем–то, справедливо. Только от этого не легче. А дальше будет еще труднее.
Дело в том, что каждую расу, каждый народ надо разделить на глубоко наследственную элиту и простойнарод. И эти общие всему миру черты исследовать у этих неравных по численности групп отдельно и почаще сравнивать между собой, не забывая искоса поглядывать на торговое племя в его истоках – на безводном плато у границы Саудовской Аравии с Йеменом, и в самом Йемене. Я уверен – у антропологии откроются необозримые перспективы.
Только обвинение в нечетко выраженномантисемитизме перерастет в подозрение в создании новой « школы Холокоста». Ну, и что? Любая наука требует жертв. Или в космос летать менее опасно? Или смертельные бактерии прививать себе – развлечение?
Вы, наверное, ждете, когда я буду вскрывать противоречия, как обещал в заголовке? Ну, уж нет. Это – так скучно, придется повторить то же самое, только другими научными словами. Так что, попробуйте сами, для развлечения, ибо вы, в отличие от меня, всегда может бросить на полпути, набив себе оскомину. А, если я начну, то не бросать же мне всю статью в бумагорезку, надо будет заканчивать и страдать. На фиг это мне нужно.
21.07.04.
Торговля
Я много раз рассматривал истоки этого вопроса. Не помешает и здесь его рассмотреть на предмет несусветной чуши, каковую несут по поводу торговли историки. Создается впечатление, что они всю свою жизнь ходили в единственный «свой» магазин на углу, и на этом их познания о торговле исчерпываются. Они не знают даже того, что в других магазинах некоторые товары дороже или дешевле.
Откройте любую историческую книгу, и вы немедленно прочтете, что из Индии, например, возили в Европу пряности и драгоценные камни. Из Китая по Великому шелковому пути возили шелка и фарфор, из Южной Америки, от инков – золото и кофе, а попутно привезли еще картошку и кукурузу. С жарких островов – кокосы и бананы. С Кубы – сигары и немного табачных семян.
И самое главное, обратите внимание на то, что в указанные места возили на продажу взамен перечисленных благ жизни. Самое многое, если встретите в самой лучшей исторической книге, что туда везли стеклянные бусы, в большинстве же посредственных исторических книг и этого не найдете. Вроде как купцы туда ездили за тысячи верст и миль за подарками.
Притом заметьте, даже подарок, строго говоря, у всех первобытных людей требовал отдаривания, причем отдариваемый «лучший друг» всегда искоса поглядывая на отдарок, в уме подсчитывал: не продешевил ли он в своем подарке, не сильно ли прогадал. Зачастую «великая дружба» именно на этом этапе заканчивалась, а иногда и немедленно переходила в войну. Но нынешним людям, то и дело видящим по телевизору как раздают из букета цветочки по одному всем подряд, меня уже, наверное, не поймут. Их уже приучили, что подарки делаются «от чистого сердца» и без всяких дальнейших выгод для себя. Поэтому я и пущусь в пояснения.
Даже цветочки на сцене дают по одному «в одни руки» для отдаривания в виде аплодисментов и «хорошего настроения публики», каковое в конечном итоге – тоже аплодисменты. В некоторых театрах в нецветочный сезон дарят по рюмке водки, а для особо отчаянных любителей именно этого театра – по две–три. Это уже – цена овации. А в целом – торговля.
Перейдем к жене. Ей дарят возможно дорогие подарки, но купленные по дешевке или по случаю, кому как нравится. Ибо она все равно купит слишком долго ожидаемый подарок, то есть вещь (эталон – шуба), сама, и из того же самого кошелька, но выйдет – дороже. Поэтому «заботливый» даритель–муж, во–первых, выбирает наименьшее зло и, во–вторых, собственно, делает подарок самому себе в виде экономии на неизбежном подарке. А неизбежен же он потому, что иначе его могут и на порог не пустить, не говоря уже о поцелуе при входе. Только не приводите мне исключений из правила, не заставляйте называть вас ханжой, ибо исключения подтверждают правило. И не я это придумал, а именно вы, большинство. И здесь – торговля, так как на базаре, говорят, – два дурака.
От жены – к любовнице. Тот случай, когда законный муж, изменяя жене, искренне любит любовницу, а она – соответственно – его, не стоит рассматривать, ибо это всегда заканчивается разводом и возникает новая семья, каковую мы уже рассмотрели. А у нас речь идет о любовнице. Равным образом это относится к жене, изменяющей мужу, и тогда речь идет о любовнике. Тут разницы нет. Разница в том, что любовница (любовник) обходятся дороже, нежели жена (муж). И тут прохиндейские штучки не проходят: любовница всегда «знает себе цену», и цена тем выше, чем больше разница в возрасте либо в физических данных. И о любви тут говорят только в качестве рекламы как в обычной торговле.
В проституции все еще более откровенно рыночно, только не проститутка «сама себе знает цену», а рынок определяет ее, примерно как на базаре: весь день можно простоять на солнцепеке со слишком дорогой вещью.
Вот именно такие виды торговли знал весь мир до появления торгового племени. Я называю ее бесприбыльной торговлей или равноценным обменом. Хотя кое–какая выгода все же есть, но на самом минимальном уровне прибыли, примерно как подарить греческую шубу жене вместо нормальной шубы. Или немного поторговаться с проституткой. И совсем близкий к подаркам и отдаркам пример: он тебе подарил бракованный кинжал, которым даже хлеба не отрежешь, затупится, а ты ему – сломанный патефон.
Тут мне необходимо переехать в деревню, чтобы вы поняли: что – почем? В городе это проявляется не так отчетливо. В деревне всегда знают практически твердую цену всему, за исключением городской экзотики: керосин, огурцы, кирзовые сапоги и так далее, все то, что часто покупается как спички. Вспахать огород – бутылка водки, три мешка картошки – сажень дров, бутылка водки – пять ведер молока, полбарана или три петуха. И так далее до бесконечности, включая корзины, горшки и рыбачьи удочки из талины и конского волоса. Поэтому в глухих деревнях денег вообще не надо: все можно обменять на все, притом самым честным образом. И само собой разумеется, всеобщим эквивалентом становится бутылка водки, на бутылки все очень хорошо считается, ибо и сама бутылка легко делится на троих.
А теперь попробуйте запросить за вспашку огорода не одну бутылку, а – две. Вас же засмеют, но могут и побить, ибо цены всем известны и неприкосновенны. Тут даже инфляция идет гораздо медленнее, чем в государстве и узнают ее только по водке, так как все остальное покупается не килограммами, а – мешками, примерно два раза в год.
Главный вывод из всего этого – торговая прибыль в узком кругу в принципе невозможна. Разве что на понюх табаку. И именно так живут все «примитивные» народы. Дарят друг другу всякую всячину и отдаривают. Постепенно вырабатывается «всеобщий эквивалент» наподобие водки в деревне, но только этот эквивалент всегда и повсюду – нужная вещь, опять же как водка, по современному – вещь повседневного спроса. И ни в коем случае не золото, ибо удачный камень для топора, хорошо обработанная кость – дороже. Не говоря уже о грибном, ягодном, рыбном месте, скрываемом от всех и равноценно обмениваемом на кедровое, глухариное и так далее места. Но я, кажется, уже перешел к междеревенским торговым делам, межплеменным.
При любой степени тесноты народа, например, кавказского по сравнению с сибирским, цены от деревни к деревне, от племени к племени на все и вся изменяются очень незначительно, постепенно. И никто этого даже не замечает, ибо никому не приходит в голову пройти подряд три деревни – незачем. Да и опасно, шею могут накостылять. Ведь везде одинаковое мнение, что незачем, а если незачем, но пришел, значит на уме – нехорошее. Поэтому тому, кто решил торговать, получая большую прибыль, надо сильно превозмочь себя, выйти за рамки обычая. А зачем выходить, спрашивается? Ведь никто не знает, что через три–десять деревень цены дарения и отдаривания другие – на порядки. Например, на берегу моря вам могут за курицу не пожалеть пол–лодки рыбы. Но как опять об этом узнать?
Надо просто так оголодать, чтоб превозмочь первородный стыд, который есть даже у собак и кошек, и пойти побираться. Или воровать как цыгане, ибо ворожба – это только прикрытие. Отчего я уже не раз написал, что цыгане кровная родня евреев, простите, торгового племени. Но я забежал вперед.
Вконец изголодавшийся человек – жалок, поэтому к нему не возникает синдрома неприятия чужака, о котором я говорил немного выше. К нему, наоборот, возникает жалость и желание помочь. Это видно даже по льву, сыто развалившемуся на травке, и не препятствующему не только детям своим, но даже и шакалам поедать остатки его трапезы. Поэтому такой человек беспрепятственно может пройти даже не три деревни, а – тридцать. И не заметить возрастающего благополучия деревень на своем пути – не может, ибо он жив именно благодаря возрастающему благополучию. Вот тут–то он и разницу в ценах на все и вся приметит. Но надо еще принцип возрастающего благополучия объяснить. Иначе, получится, что прибыльную торговлю изобрести может каждое племя. Примерно как лук со стрелами, колесо и глиняный горшок.
Возьмем хоть тайгу, хоть прерию, хоть летом – болотный, зимой – снежный край, называемый тундрой. И даже Кавказские или иные горы. Каждый такой край, во–первых, обширен, это минимум многие сотни километров. Во–вторых, природные катаклизмы развиваются в таких краях разом на всю их площадь. Засуха, саранча, непрекращающиеся дожди. Как голодало все Поволжье в неурожайные годы, вы и без меня знаете, а вот почему иногда голодают в благодатной сибирской тайге шорцы – не знаете.
Иногда случается недород кедровых шишек в Кузбассе, тогда как в Красноярской тайге – ветки от них гнутся. И все белки, бурундуки, исключая больных, еще когда кедр только отцветает, переселяются именно туда, примерно тысячи на полторы километров. Удивленные соболи следуют за ними. За соболями – рыси и так далее. Все, Кемеровско–Алтайская тайга опустела. В такие времена даже рыба в речках куда–то пропадает. И шорцы остаются наедине с собой и перестают размножаться, питаясь чем бог пошлет. Заметьте, на территории в полторы тысячи верст ни у кого ничего не выпросишь Христа ради. Весь ареал переживает зиму как будто это одна большая тюрьма под эгидой ГУЛага. Вот поэтому–то нам и надо поискать такое место, где контраст – на расстоянии не полутора тысяч километров, а совсем рядом, лишь под горку надо спуститься.
Такое место есть на южной оконечности Аравийского полуострова, притом длина его несколько тысяч километров и по всей этой длине контраст – ярче не бывает: узкая полоска морского берега – рай земной наподобие Эдема, а в нескольких километрах от берега – гора как стена. Притом стена эта переходит в безжизненное плато, ровное как стол. Вот на этом–то плато и жили древние семиты, пася стада баранов на одних колючках. Иногда там выпадают дожди, и травка зеленеет, но бывает и так, что за всю зиму (я уже не говорю о лете) – ни облачка. И наступает то же самое, что и в Южной Сибири, когда откуда временно, на годик – полтора, белки с соболями ушли в Красноярский край.
Разница между судьбами шорцев и семитов – тоже диаметральная. Первые, как я уже говорил, ложатся помирать, не все, правда. А семитские племена, а сколько их на этих тысячах километров – сами можете подсчитать, направляются побираться на побережье Индийского океана, Красного моря и Персидского залива – простор необозримый. Дальше – смотри выше.
Только не подумайте, что это – единственное у меня обоснование, чтобы убедиться, что не единственное – загляните в другие мои работы. И я еще добавлю тут, что первый предмет торговли на Земле был – соль, и об этом у меня тоже – куча работ. Но сколько бы я не читал исторических книг, там все – одно и то же: перец, гвоздика, ладан, а в Африке – слоновая кость. Между тем, вся Римская империя подохла от хохота над эфиопами, употреблявшими вместо поваренной соли поташ из пустыни. Отчего торговое племя, имевшее соляные копи в Йемене, и прибыло в Эфиопию раньше всех, одновременно с Индией. Только это были два колена – восточное и западное. Потом они, конечно, добрались и до самой лучшей в мире и неисчерпаемой соли на озере Баскунчак, организовав там Хазарский каганат и транзит соли на Тихий океан, названный дураками Великим шелковым путем, но эти вопросы у меня уже рассмотрены, в других работах.
Историки, между тем, ничего этого не знают, и знать не хотят. И мне их очень жалко, примерно как просящих подаяние от великой нужды первобытных семитов.
Тут вот выдумали они, покраснев от натуги (см. мою статью «Уцененная история») и ссылаясь на Геродота, « немуюили тихую торговлюв Африке. Ее участники, дескать, «непосредственно не встречаются. Пришельцы оставляют свои товары в определенном месте с тем, чтобы контрагенты могли положить рядом с этими товарами соответствующий по их мнению эквивалентв виде золотого песка. Немой торг отмечен не только в Африке, но и в ряде других районов земного шара».
Геродот, надо полагать, за Уралом не был, и уж я на 99,7 процента (3? – три сигмы) уверен, что нельзя дважды и синхронно выдумать такой «метод» в расстоянии на полземли друг от друга. Между тем, именно в Ханты–Мансийске согласно нашим историкам осуществлялась точно такая же торговля, и я ее уже упоминал в теперь уж забытой моей работе. Кажется, по поводу книг незабвенного «популяризатора» истории по фамилии Демин, каковой печет исторические книги, как пекут блинчики на тефлоновой электрической сковородке: разом – четыре блина.
Что касается Ханты–Мансийска, то это опять – Самара, вернее, село Самарское до революции 1917 года. Значит имя получено так же как город и река Самара на Волге, Самарканд – в Центральное Азии, река Самара – приток Днепра. И куча других аналогичных собственных имен, часть из которых я уже приводил в этой статье. Но большую часть – не приводил. Ясно же, что все это – еврейское. Поэтому у меня и возникли размышления насчет немой торговли.
Во–первых, как бы вы начали торговать, например, с марсианами, если бы вам посчастливилось там оказаться? Притом, не зная сколько их может прийти в условленное место, а вас – всего трое. Во–вторых, как вообще об этом условленном местедоговориться? Не проспекты же рассылать по безжизненному марсианскому пейзажу. В третьих, а если они возьмут оставленные вами стеклянные бусы, а кучку золота взамен не насыплют? Такие вопросы можно задавать до бесконечности и прояснение в мозгах не наступит. Так зачем тогда нужен историческийтермин немая торговля?И если уж применили его, то объясните разумно.
Я вот, например, думаю, что это какой–то первоначальный этап, намек познакомиться, заинтересовать, недаром он – канонический, что в Сахаре, что за Уралом. Только он ведь не может так глупо начинаться: оставил бусы и жди золота кучку. В крайнем случае, подключите психологов, они вам бесплатно скажут, притом это же интересно и с исторической точки зрения. Особенно насчет золота, золото ведь аборигенам ни для чего кроме украшения тела не нужно. Из него даже наконечник к стреле не сделаешь, ибо дуб, особенно с обожженным на костре концом (каленые стрелы), крепче. Нет, ничего этого историкам не нужно, каркнул как ворона, сыр выпал и «с ним была плутовка такова». А археологи нашли хоть одно такое условленное место? Так что тогда болтать? Геродот ведь просто пошутил. Или его переписчикипошутить заставили. Но ведь история – не детские сказки про Красную Шапочку. Красную Шапочку придумал один, а вас, историков, посмотрите – сколько. И все вы – на бюджете. И, кроме того, на заработках, как Демин. Торсионные силы, видите ли, изобрел в истории, о каковых физики даже не догадываются.
Я много уже раз писал, что преклоняюсь перед торговым племенем, давно прошедшем стадию побирушничества, а вот историков мне очень жалко до сих пор. Ибо они до сих пор думают по Библии: в первый день бог создал…, во второй день…, в третий…, в энный день бог создал торговца с полным комплектом ныне присущих ему черт и особенностей, такого, какого вы видите на углу, торгующего овощами.
«Чудь белоглазая, не знаюшая оружия»
О «чуди белоглазой», как называет один из старых историков народы сплошных лесов Восточной Европы, у меня написано много других работ. Задача этой работы – другая: показать менталитет этой чуди, сохранившийся в их генах до сего дня, и сравнить его, например, с менталитетом народов Северного Кавказа.
Во–первых, чудь «белоглазая» по–современному – светлоглазая: сероглазые и голубоглазые люди, каковыми являются древние кельты, жившие на заре человечества сплошной полосой на Севере Европы от Ла–Манша до Уральских гор. Ныне, конечно, эта «белоглазость» здорово утрачена из–за многочисленных меридиональных браков, продолжавшихся веками, но в тех временах, о которых я начинаю вести речь, этот признак был абсолютным. Зауралье я не принимаю в расчет, так как не знаю, встречались ли там в древние времена светлоглазые люди, ныне таковых там нет.
Во–вторых, меня интересует только чудь белоглазая восточноевропейская, ныне называемая русскими. Поэтому сообщу о ней кое–какие подробности. Во времена оны, так как я ненавижу насквозь прогнившую хронологию, чудь жила сразу же, как только Причерноморские степи переходили в сплошные восточноевропейские, непроходимые леса, и вплоть до Беломорья. Естественно, у этих племен было несколько десятков и даже сотен малоразвитых по словарному составу языков, хотя и «родственных», но отдельных, примерно как сегодня в Дагестане на маленьком клочке земли (более сорока).
Пора переходить к антропологам.
Тут вот недавно случилось два открытия, гробниц, разумеется. На днях на Алтае случайногде–то откопали мумию и теперь стараются доказать, что она древнее египетских. Если докажут – вот будет переполох. А в Туве (Тыве) преднамереннооткопали заранее посоленного и закопанного в начале прошлого века «тибетского» монаха в присутствии его почитателей. И тут же, как бы случайно, обнаружилась в какой–то юрте древнейшая книга по этой самой «тибетской» религии. Так вот, специальный наряд ФСБ (она же КГБ) в ранге спецназа, такого же как при аресте Ходорковского в Новосибирске, книгу эту арестовал и посадил в Лефортово как самого настоящего шпиона или предателя Родины. Это я еще вплотную к антропологам не перешел, пока только нагнетаю обстановку. И хочу предположить, во–первых, что без государства ни одна история не обходится, а, во–вторых, что не будь свидетелей раскопки посоленного монаха, его тут же признали бы намного древнее алтайской Нефертити.
Что касается антропологии, то, как мне кажется, у нее не оттуда ноги растут в смысле – голова. У нее первичный посыл – не оттуда. Антропология целиком и полностью – дарвиновская, то есть пляшетот обезьян как от печки. Поэтому все, что похоже на обезьян складывает в музеях и тщательно описывается, а что – не похоже, отбрасывается в сторону прямо на месте находки, как отбрасывают пустую породу при добыче руды. Я же думаю, что все люди на Земле слегка похожими друг на друга стали после внедрения в их среду торгового племени, а раньше они походили больше на местных животных самого распространенного, живучего и сильного в тех местах вида. И как бы фантастические картинки древних художников из торгового племени, изображавших аборигенов с птичьими головами и вообще без голов, а с глазами и ртом посередь груди, вовсе – не дикая фантазия, а приближение к действительности, слегка утрированное от удивления. И сами аборигены не устают повторять, что произошли от такого–то конкретного животного, по научному называемого тотемом. Только им никто из всезнающих ученых не верит. А аборигены во всех уголках Земли продолжают настаивать на своем, притом в один голос и заранее не договариваясь. И это не может быть оставлено без внимания и отброшено как использованный презерватив.
Именно отсюда надо бы попробовать начать антропологию, оставив на время обезьян в покое. Обезьяны теплолюбивы и даже в Средней Азии и на Черноморском побережье Кавказа им зимой холодно. В этих краях и далее на север, например медведи, вполне могут стать основой для людей, ибо многие медведи до сих пор умнее некоторых из нас. Поэтому, как мне кажется, в каждом регионе вполне могла бы начаться человеческая жизнь из тотема. Но, разве мы можем это допустить даже в качестве анекдота? Мы – творение бога, исключительные и непревзойденные. Вот в боге–то человекообразном, выдуманном для дураков, притом сравнительно недавно, и кроется, на мой взгляд, кособокое представление о начале антропологии. Спрашивается, почему я не могу высказать такую точку зрения на тотем, если в распоряжении официальной антропологии нет другого способа происхождения человека, нежели от обезьян?
Мне тут же возразят: разные виды животных не скрещиваются. А я отвечу, что не скрещиваются они, когда генетические и морфологические пути их уже здорово разошлись, ибо родственные виды скрещиваются при некоторых умственных усилиях и настойчивости, возьмите, например, пони. Или осел и лошадь – это один и тот же вид? А вот на пути к разнообразию видов как раз и происходит скрещивание довольно несовместимых друг с другом животных. А потом вступает в работу естественный отбор. Но я залез уже туда, где не являюсь даже дилетантом, чтоб продолжать. Главное я уже сказал: почти все возможно после миллиона попыток.
Мной стопроцентно доказано, что именно торговое племя дало почти всем народам на Земле способность соображать отвлеченно от повседневной действительности, перейти от так называемого инстинкта к разуму, хотя я и не вижу большой разницы между ними. Разница эта в самосознании себя и в отсутствии такового. А механика–то разума и инстинкта – одна и та же. Но самосознание никак не может сосуществовать с инстинктом на равных, разум его подавляет. Вернее старается его подавить, так как не может понять. Но пока – безуспешно. Надо только посмотреть, что будет дальше. Ведь инерциальные системы мы уже поняли: нельзя обнаружить прямолинейное равномерное движение, не с чем сравнивать, нужно придать ускорение и только оно даст обнаружить не подлежащее обнаружению.
И если торговое племя смогло решить более трудную задачу, то почему оно не может решить задачу более мелкую? Размножаться–то всем хочется, и как по разуму, так и по инстинкту. Я думаю, что относительное выравниваниерас и народов произошло именно по этой причине.
Однако вернемся к антропологам. По–хорошему надо бы начать все сначала, это я про то, что ненужноеотбрасывали. Но, в первую очередь, надо бы дать новый стержень уже добытым результатам. Именно тот, о котором я говорю. И постараться непротиворечиво нанизать все имеющиеся факты на этот стержень. Только уж ничего больше не отбрасывать, а постараться найти всему свое место. При этом я вполне допускаю, что мой стержень, как покажет практика, никуда не годится. Ничего, кто–нибудь сотворит новый стержень, который будет намного лучше моего. Только вот стерженьиз обезьян, кажется, вполне уже высосан и ничего вразумительного не дал. Но основная ошибка антропологов все–таки не в этом.
У них – гигантский материал, вот в чем трудность. Они его представляют себе математически однородным, из которого можно делать выводы, но выводы не вытанцовываются, и именно потому, что материал неоднороден. На каждую группу факторов действуют разные по своей природе силы, но они неизвестны. Тогда, естественно, приходит на ум разгруппировать весь материал на составные группы, так с ними будет легче справиться. Но раз силы неизвестны, а они–то как раз и составляют этот самый пресловутый стержень, то и разделить весь материал по этим силам невозможно. Приходится идти по самому легкому пути: делить всю эту кучу произвольно. В геологии и обогащении руд это называется квартованием (см. справочники). Только отквартованные кучки не выбрасывают, а тоже исследуют, и сравнивают с неотквартованными кучками. Этот метод для нашего исследования бесперспективен, ибо он как раз и дает среднюю температуру по больнице, усредненный скелет человечества. Тогда попробовали делить кучки по регионам, странам и весям. И бессчетные отличия по носам, ушам и черепам в целом, цветам кожи и глаз, не исключая длины и кривизны рук и ног, точно привязались к географической карте. Ну и что? А ничего. И без этих исследований ясно, что в тундре растет мох, а в тропиках – бананы.
Только я все же обратил бы внимание на совершенно общие черты у всех народов, где побывало торговое племя, и сравнил бы их с теми чертами, куда евреи – ни ногой. Только это будет расценено как антисемитизм, ибо всемирная система науки как раз и состоит из евреев. И, в общем–то, справедливо. Только от этого не легче. А дальше будет еще труднее.
Дело в том, что каждую расу, каждый народ надо разделить на глубоко наследственную элиту и простойнарод. И эти общие всему миру черты исследовать у этих неравных по численности групп отдельно и почаще сравнивать между собой, не забывая искоса поглядывать на торговое племя в его истоках – на безводном плато у границы Саудовской Аравии с Йеменом, и в самом Йемене. Я уверен – у антропологии откроются необозримые перспективы.
Только обвинение в нечетко выраженномантисемитизме перерастет в подозрение в создании новой « школы Холокоста». Ну, и что? Любая наука требует жертв. Или в космос летать менее опасно? Или смертельные бактерии прививать себе – развлечение?
Вы, наверное, ждете, когда я буду вскрывать противоречия, как обещал в заголовке? Ну, уж нет. Это – так скучно, придется повторить то же самое, только другими научными словами. Так что, попробуйте сами, для развлечения, ибо вы, в отличие от меня, всегда может бросить на полпути, набив себе оскомину. А, если я начну, то не бросать же мне всю статью в бумагорезку, надо будет заканчивать и страдать. На фиг это мне нужно.
21.07.04.
Торговля
Я много раз рассматривал истоки этого вопроса. Не помешает и здесь его рассмотреть на предмет несусветной чуши, каковую несут по поводу торговли историки. Создается впечатление, что они всю свою жизнь ходили в единственный «свой» магазин на углу, и на этом их познания о торговле исчерпываются. Они не знают даже того, что в других магазинах некоторые товары дороже или дешевле.
Откройте любую историческую книгу, и вы немедленно прочтете, что из Индии, например, возили в Европу пряности и драгоценные камни. Из Китая по Великому шелковому пути возили шелка и фарфор, из Южной Америки, от инков – золото и кофе, а попутно привезли еще картошку и кукурузу. С жарких островов – кокосы и бананы. С Кубы – сигары и немного табачных семян.
И самое главное, обратите внимание на то, что в указанные места возили на продажу взамен перечисленных благ жизни. Самое многое, если встретите в самой лучшей исторической книге, что туда везли стеклянные бусы, в большинстве же посредственных исторических книг и этого не найдете. Вроде как купцы туда ездили за тысячи верст и миль за подарками.
Притом заметьте, даже подарок, строго говоря, у всех первобытных людей требовал отдаривания, причем отдариваемый «лучший друг» всегда искоса поглядывая на отдарок, в уме подсчитывал: не продешевил ли он в своем подарке, не сильно ли прогадал. Зачастую «великая дружба» именно на этом этапе заканчивалась, а иногда и немедленно переходила в войну. Но нынешним людям, то и дело видящим по телевизору как раздают из букета цветочки по одному всем подряд, меня уже, наверное, не поймут. Их уже приучили, что подарки делаются «от чистого сердца» и без всяких дальнейших выгод для себя. Поэтому я и пущусь в пояснения.
Даже цветочки на сцене дают по одному «в одни руки» для отдаривания в виде аплодисментов и «хорошего настроения публики», каковое в конечном итоге – тоже аплодисменты. В некоторых театрах в нецветочный сезон дарят по рюмке водки, а для особо отчаянных любителей именно этого театра – по две–три. Это уже – цена овации. А в целом – торговля.
Перейдем к жене. Ей дарят возможно дорогие подарки, но купленные по дешевке или по случаю, кому как нравится. Ибо она все равно купит слишком долго ожидаемый подарок, то есть вещь (эталон – шуба), сама, и из того же самого кошелька, но выйдет – дороже. Поэтому «заботливый» даритель–муж, во–первых, выбирает наименьшее зло и, во–вторых, собственно, делает подарок самому себе в виде экономии на неизбежном подарке. А неизбежен же он потому, что иначе его могут и на порог не пустить, не говоря уже о поцелуе при входе. Только не приводите мне исключений из правила, не заставляйте называть вас ханжой, ибо исключения подтверждают правило. И не я это придумал, а именно вы, большинство. И здесь – торговля, так как на базаре, говорят, – два дурака.
От жены – к любовнице. Тот случай, когда законный муж, изменяя жене, искренне любит любовницу, а она – соответственно – его, не стоит рассматривать, ибо это всегда заканчивается разводом и возникает новая семья, каковую мы уже рассмотрели. А у нас речь идет о любовнице. Равным образом это относится к жене, изменяющей мужу, и тогда речь идет о любовнике. Тут разницы нет. Разница в том, что любовница (любовник) обходятся дороже, нежели жена (муж). И тут прохиндейские штучки не проходят: любовница всегда «знает себе цену», и цена тем выше, чем больше разница в возрасте либо в физических данных. И о любви тут говорят только в качестве рекламы как в обычной торговле.
В проституции все еще более откровенно рыночно, только не проститутка «сама себе знает цену», а рынок определяет ее, примерно как на базаре: весь день можно простоять на солнцепеке со слишком дорогой вещью.
Вот именно такие виды торговли знал весь мир до появления торгового племени. Я называю ее бесприбыльной торговлей или равноценным обменом. Хотя кое–какая выгода все же есть, но на самом минимальном уровне прибыли, примерно как подарить греческую шубу жене вместо нормальной шубы. Или немного поторговаться с проституткой. И совсем близкий к подаркам и отдаркам пример: он тебе подарил бракованный кинжал, которым даже хлеба не отрежешь, затупится, а ты ему – сломанный патефон.
Тут мне необходимо переехать в деревню, чтобы вы поняли: что – почем? В городе это проявляется не так отчетливо. В деревне всегда знают практически твердую цену всему, за исключением городской экзотики: керосин, огурцы, кирзовые сапоги и так далее, все то, что часто покупается как спички. Вспахать огород – бутылка водки, три мешка картошки – сажень дров, бутылка водки – пять ведер молока, полбарана или три петуха. И так далее до бесконечности, включая корзины, горшки и рыбачьи удочки из талины и конского волоса. Поэтому в глухих деревнях денег вообще не надо: все можно обменять на все, притом самым честным образом. И само собой разумеется, всеобщим эквивалентом становится бутылка водки, на бутылки все очень хорошо считается, ибо и сама бутылка легко делится на троих.
А теперь попробуйте запросить за вспашку огорода не одну бутылку, а – две. Вас же засмеют, но могут и побить, ибо цены всем известны и неприкосновенны. Тут даже инфляция идет гораздо медленнее, чем в государстве и узнают ее только по водке, так как все остальное покупается не килограммами, а – мешками, примерно два раза в год.
Главный вывод из всего этого – торговая прибыль в узком кругу в принципе невозможна. Разве что на понюх табаку. И именно так живут все «примитивные» народы. Дарят друг другу всякую всячину и отдаривают. Постепенно вырабатывается «всеобщий эквивалент» наподобие водки в деревне, но только этот эквивалент всегда и повсюду – нужная вещь, опять же как водка, по современному – вещь повседневного спроса. И ни в коем случае не золото, ибо удачный камень для топора, хорошо обработанная кость – дороже. Не говоря уже о грибном, ягодном, рыбном месте, скрываемом от всех и равноценно обмениваемом на кедровое, глухариное и так далее места. Но я, кажется, уже перешел к междеревенским торговым делам, межплеменным.
При любой степени тесноты народа, например, кавказского по сравнению с сибирским, цены от деревни к деревне, от племени к племени на все и вся изменяются очень незначительно, постепенно. И никто этого даже не замечает, ибо никому не приходит в голову пройти подряд три деревни – незачем. Да и опасно, шею могут накостылять. Ведь везде одинаковое мнение, что незачем, а если незачем, но пришел, значит на уме – нехорошее. Поэтому тому, кто решил торговать, получая большую прибыль, надо сильно превозмочь себя, выйти за рамки обычая. А зачем выходить, спрашивается? Ведь никто не знает, что через три–десять деревень цены дарения и отдаривания другие – на порядки. Например, на берегу моря вам могут за курицу не пожалеть пол–лодки рыбы. Но как опять об этом узнать?
Надо просто так оголодать, чтоб превозмочь первородный стыд, который есть даже у собак и кошек, и пойти побираться. Или воровать как цыгане, ибо ворожба – это только прикрытие. Отчего я уже не раз написал, что цыгане кровная родня евреев, простите, торгового племени. Но я забежал вперед.
Вконец изголодавшийся человек – жалок, поэтому к нему не возникает синдрома неприятия чужака, о котором я говорил немного выше. К нему, наоборот, возникает жалость и желание помочь. Это видно даже по льву, сыто развалившемуся на травке, и не препятствующему не только детям своим, но даже и шакалам поедать остатки его трапезы. Поэтому такой человек беспрепятственно может пройти даже не три деревни, а – тридцать. И не заметить возрастающего благополучия деревень на своем пути – не может, ибо он жив именно благодаря возрастающему благополучию. Вот тут–то он и разницу в ценах на все и вся приметит. Но надо еще принцип возрастающего благополучия объяснить. Иначе, получится, что прибыльную торговлю изобрести может каждое племя. Примерно как лук со стрелами, колесо и глиняный горшок.
Возьмем хоть тайгу, хоть прерию, хоть летом – болотный, зимой – снежный край, называемый тундрой. И даже Кавказские или иные горы. Каждый такой край, во–первых, обширен, это минимум многие сотни километров. Во–вторых, природные катаклизмы развиваются в таких краях разом на всю их площадь. Засуха, саранча, непрекращающиеся дожди. Как голодало все Поволжье в неурожайные годы, вы и без меня знаете, а вот почему иногда голодают в благодатной сибирской тайге шорцы – не знаете.
Иногда случается недород кедровых шишек в Кузбассе, тогда как в Красноярской тайге – ветки от них гнутся. И все белки, бурундуки, исключая больных, еще когда кедр только отцветает, переселяются именно туда, примерно тысячи на полторы километров. Удивленные соболи следуют за ними. За соболями – рыси и так далее. Все, Кемеровско–Алтайская тайга опустела. В такие времена даже рыба в речках куда–то пропадает. И шорцы остаются наедине с собой и перестают размножаться, питаясь чем бог пошлет. Заметьте, на территории в полторы тысячи верст ни у кого ничего не выпросишь Христа ради. Весь ареал переживает зиму как будто это одна большая тюрьма под эгидой ГУЛага. Вот поэтому–то нам и надо поискать такое место, где контраст – на расстоянии не полутора тысяч километров, а совсем рядом, лишь под горку надо спуститься.
Такое место есть на южной оконечности Аравийского полуострова, притом длина его несколько тысяч километров и по всей этой длине контраст – ярче не бывает: узкая полоска морского берега – рай земной наподобие Эдема, а в нескольких километрах от берега – гора как стена. Притом стена эта переходит в безжизненное плато, ровное как стол. Вот на этом–то плато и жили древние семиты, пася стада баранов на одних колючках. Иногда там выпадают дожди, и травка зеленеет, но бывает и так, что за всю зиму (я уже не говорю о лете) – ни облачка. И наступает то же самое, что и в Южной Сибири, когда откуда временно, на годик – полтора, белки с соболями ушли в Красноярский край.
Разница между судьбами шорцев и семитов – тоже диаметральная. Первые, как я уже говорил, ложатся помирать, не все, правда. А семитские племена, а сколько их на этих тысячах километров – сами можете подсчитать, направляются побираться на побережье Индийского океана, Красного моря и Персидского залива – простор необозримый. Дальше – смотри выше.
Только не подумайте, что это – единственное у меня обоснование, чтобы убедиться, что не единственное – загляните в другие мои работы. И я еще добавлю тут, что первый предмет торговли на Земле был – соль, и об этом у меня тоже – куча работ. Но сколько бы я не читал исторических книг, там все – одно и то же: перец, гвоздика, ладан, а в Африке – слоновая кость. Между тем, вся Римская империя подохла от хохота над эфиопами, употреблявшими вместо поваренной соли поташ из пустыни. Отчего торговое племя, имевшее соляные копи в Йемене, и прибыло в Эфиопию раньше всех, одновременно с Индией. Только это были два колена – восточное и западное. Потом они, конечно, добрались и до самой лучшей в мире и неисчерпаемой соли на озере Баскунчак, организовав там Хазарский каганат и транзит соли на Тихий океан, названный дураками Великим шелковым путем, но эти вопросы у меня уже рассмотрены, в других работах.
Историки, между тем, ничего этого не знают, и знать не хотят. И мне их очень жалко, примерно как просящих подаяние от великой нужды первобытных семитов.
Тут вот выдумали они, покраснев от натуги (см. мою статью «Уцененная история») и ссылаясь на Геродота, « немуюили тихую торговлюв Африке. Ее участники, дескать, «непосредственно не встречаются. Пришельцы оставляют свои товары в определенном месте с тем, чтобы контрагенты могли положить рядом с этими товарами соответствующий по их мнению эквивалентв виде золотого песка. Немой торг отмечен не только в Африке, но и в ряде других районов земного шара».
Геродот, надо полагать, за Уралом не был, и уж я на 99,7 процента (3? – три сигмы) уверен, что нельзя дважды и синхронно выдумать такой «метод» в расстоянии на полземли друг от друга. Между тем, именно в Ханты–Мансийске согласно нашим историкам осуществлялась точно такая же торговля, и я ее уже упоминал в теперь уж забытой моей работе. Кажется, по поводу книг незабвенного «популяризатора» истории по фамилии Демин, каковой печет исторические книги, как пекут блинчики на тефлоновой электрической сковородке: разом – четыре блина.
Что касается Ханты–Мансийска, то это опять – Самара, вернее, село Самарское до революции 1917 года. Значит имя получено так же как город и река Самара на Волге, Самарканд – в Центральное Азии, река Самара – приток Днепра. И куча других аналогичных собственных имен, часть из которых я уже приводил в этой статье. Но большую часть – не приводил. Ясно же, что все это – еврейское. Поэтому у меня и возникли размышления насчет немой торговли.
Во–первых, как бы вы начали торговать, например, с марсианами, если бы вам посчастливилось там оказаться? Притом, не зная сколько их может прийти в условленное место, а вас – всего трое. Во–вторых, как вообще об этом условленном местедоговориться? Не проспекты же рассылать по безжизненному марсианскому пейзажу. В третьих, а если они возьмут оставленные вами стеклянные бусы, а кучку золота взамен не насыплют? Такие вопросы можно задавать до бесконечности и прояснение в мозгах не наступит. Так зачем тогда нужен историческийтермин немая торговля?И если уж применили его, то объясните разумно.
Я вот, например, думаю, что это какой–то первоначальный этап, намек познакомиться, заинтересовать, недаром он – канонический, что в Сахаре, что за Уралом. Только он ведь не может так глупо начинаться: оставил бусы и жди золота кучку. В крайнем случае, подключите психологов, они вам бесплатно скажут, притом это же интересно и с исторической точки зрения. Особенно насчет золота, золото ведь аборигенам ни для чего кроме украшения тела не нужно. Из него даже наконечник к стреле не сделаешь, ибо дуб, особенно с обожженным на костре концом (каленые стрелы), крепче. Нет, ничего этого историкам не нужно, каркнул как ворона, сыр выпал и «с ним была плутовка такова». А археологи нашли хоть одно такое условленное место? Так что тогда болтать? Геродот ведь просто пошутил. Или его переписчикипошутить заставили. Но ведь история – не детские сказки про Красную Шапочку. Красную Шапочку придумал один, а вас, историков, посмотрите – сколько. И все вы – на бюджете. И, кроме того, на заработках, как Демин. Торсионные силы, видите ли, изобрел в истории, о каковых физики даже не догадываются.
Я много уже раз писал, что преклоняюсь перед торговым племенем, давно прошедшем стадию побирушничества, а вот историков мне очень жалко до сих пор. Ибо они до сих пор думают по Библии: в первый день бог создал…, во второй день…, в третий…, в энный день бог создал торговца с полным комплектом ныне присущих ему черт и особенностей, такого, какого вы видите на углу, торгующего овощами.
«Чудь белоглазая, не знаюшая оружия»
О «чуди белоглазой», как называет один из старых историков народы сплошных лесов Восточной Европы, у меня написано много других работ. Задача этой работы – другая: показать менталитет этой чуди, сохранившийся в их генах до сего дня, и сравнить его, например, с менталитетом народов Северного Кавказа.
Во–первых, чудь «белоглазая» по–современному – светлоглазая: сероглазые и голубоглазые люди, каковыми являются древние кельты, жившие на заре человечества сплошной полосой на Севере Европы от Ла–Манша до Уральских гор. Ныне, конечно, эта «белоглазость» здорово утрачена из–за многочисленных меридиональных браков, продолжавшихся веками, но в тех временах, о которых я начинаю вести речь, этот признак был абсолютным. Зауралье я не принимаю в расчет, так как не знаю, встречались ли там в древние времена светлоглазые люди, ныне таковых там нет.
Во–вторых, меня интересует только чудь белоглазая восточноевропейская, ныне называемая русскими. Поэтому сообщу о ней кое–какие подробности. Во времена оны, так как я ненавижу насквозь прогнившую хронологию, чудь жила сразу же, как только Причерноморские степи переходили в сплошные восточноевропейские, непроходимые леса, и вплоть до Беломорья. Естественно, у этих племен было несколько десятков и даже сотен малоразвитых по словарному составу языков, хотя и «родственных», но отдельных, примерно как сегодня в Дагестане на маленьком клочке земли (более сорока).