Страница:
Собственно это же подтверждает и сам Гончаров, упоминая Индию и Египет, ибо там тоже создана такая же самая государственная машина. Только он это никак не объясняет, а надо бы объяснить. Как это так получается, что в разных краях «спонтанно» конструируются почти одновременно одинаковые машины управления народом? И, главное, почему и для чего это
поленеобходимо
засевать, возрождая? Надо сперва разобраться, почему оно заросло бурьяном?
Несомненно, Гончаров считает 150 лет назад, и сегодня так считает большинство народа, задумывающегося на эту тему, что Великобритания несет эти самые семенадля засевания Индии «добром». Я же скажу, что единственное, что засеяно в Индии англичанами – это английский язык, благодаря которому освободившаяся Индия сегодня зарабатывает только на программном обеспечении 40 млрд. долларов в год (данные В. Рыжкова, депутата с Алтая). А вот было бы в Индии Второзаконие в буддизме, она бы это делала на своем родном индийском языке, или на всех сразу индийских языках, ибо там их много как в нашем Дагестане.
Но самый главный вывод Гончаров сделал правильно, я тоже не успеваю его повторять в своих работах и в тех же или иных выражениях: освободиться сами народы от людоедского собой правления не могут, еще менее подают надежды на возрождение сами собой.
А что такое немногие нравственные истины, с помощью которых китайцы едва достигли отрочества и состарились? Как что? Первозаконие, разумеется, о котором я не устаю повторять. Вернее, путаница в голове, возникающая на его основе. Читайте другие мои работы. Первозаконие, естественно, создавалось не для быстрого старения, а только лишь для подчинения народа торговой элите, отчего ей стало жить очень хорошо. Но в том–то и дело, что от избытка хорошей жизни (разврат называется) наступает по–нынешнему застой, замусоривание полей. И требуются новые, подразумеваемые Гончаровым семена, которые в свою очередь, как – мертвому припарки, что показала колониальная практика.
Дальше Гончаров, как истинный современный радетель «великой и неделимой» г–н Рогозин, начинает напропалую врать, и у него получается, что успело развиться и закоренеть индивидуальное и семейное начало, каковое в действительности развилось еще у инфузорий. Во всяком случае, когда разлучают семейную пару французских улиток и одну особь увозят на другой берег Атлантики и там укалывают булавкой, то другая особь на французском берегу этого же океана вздрагивает при каждом уколе подруги. Телеграф даже такой использовали на основе азбуки Морзе. И это есть любовь – второе всепоглощающее чувство после еды и основа индивидуального семейного начала. И оно выше всех государств и религий вместе взятых.
При этом глупость можно было бы простить, а вот выводов из нее – никогда. Ибо у Гончарова получается, что возникшее как черт из табакерки, притом именно от безвластия элиты семейное начало, делает невозможной — ни государственную, ни какую другую централизацию.Ведь на первый взгляд именно так и кажется любому, без внимания, прочитавшему эти слова. На это и сделан расчет, что читать будут невнимательно. Между тем, именно торговое племя, без сомнения, не ложащееся в супружескую постель без любви, особенно мужчины, ибо так у них устроен организм, и выдумали государство. Оно им понадобилось, как я уже писал, для беспрепятственности прибыльной торговли. Поэтому совершенно бессовестно ставить государство выше любви. Это ведь дураку понятно. Если, конечно, ему объяснить, а не заводить его в тупик как предшественник Рогозина. Однако, продолжу цитировать «про китайцев», не забывая кое–что выделять.
«После семейства, китаец предан кругу частных своих занятий. Нигде так не применима русская пословица: «до бога высоко, до царя далеко», как в Китае, нужды нет, что богдыхан собственноручно запахивает каждый год однажды землю, экзаменует ученых и т. п. Китайцы знают, что это шутка, и что между правительством и народом лежит бездна. Законов, правда, множество, а исполнителей их еще больше, но и это опять–таки шутка, комедия, сознательно разыгрываемая обеими сторонами. Законы давно умерли, до того разошлись с жизнью, что место их заступила целая система, своего рода тариф оплаты за отступления от законов. Оттого китаец делает, что хочет. Если он чиновник, он берет взятки с низших, и дает сам их высшим. Если он солдат, он берет жалованье и ленится, и с поля сражения бегает. Он не думает, что он служит, чтобы воевать, а чтоб содержать свое семейство. Купец знает свою лавку, земледелец — поле и тех, кому сбывает свой товар. Все они действуют без соображений о целости и благе государства, оттого у них нет ни корпораций, нет никаких общественных учреждений, оттого у них такая склонность к эмиграции. Провинции мало сообщаются между собою; дорог почти нет, за исключением рек и несколько каналов. Если надо везти товар, купец нанимает людей и кое–как прокладывает себе тропинку. Затем уже китайцы равнодушны ко всему. На лице апатия или мелкие будничные заботы. Да и о чем заботиться? Двигаться вперед не нужно: все готово…»
Опять прерываю, и в раздумье, что бы такое подчеркнуть, прихожу к выводу, что подчеркнуть надо весь абзац, все до единого слова. Только вместо «китаец» надо везде вставить «русский», равно как и индиец, египтянин и так далее, исключая северных европейцев, уже давно идущих по пути, проложенному истинным Второзаконием, тем Второзаконием, в котором нет ни одной моральной догмы в Декалоге, а вместо них есть – независимый суд. Только я бы переиначил самую последнюю фразу, даже – часть ее, особенно за двоеточием: двигаться вперед нельзя, башку снесут, поэтому суетиться бесполезно. Я было уже подумал, не доехав до этой фразы, что Гончаров – не цензор, но оказалось, что – цензор даже душой, да еще какой! Вернее не бывает. И даже без надписи в своем гербе «Без лести предан», на которую Пушкин сочинил весьма забавный каламбур: «Бес, лести предан».
К тезису «провинции мало общаются между собой, дорог почти нет», я еще вернусь ниже. Здесь же скажу, что недаром мы при коммунистах учили в школе «про Обломова». Ведь эта сказка ставит на первое место воспитание, а не генетику, каковую никаким воспитанием не перешибешь. Вспомните хотя бы Сталина, запретившего генетику. А самого Сталина придумала система, называемая людоедским государством. Не верите? Поглядите на Путина. Однако, у меня речь о китайцах.
«От бога китайцы, – продолжает Гончаров, – еще дальше, нежели от царя. Последователи древней китайской религии не смеют молиться небесным духам: это запрещено. Молится за всех богдыхан. А буддисты нанимают молиться бонз и затем уже сами в храмы не заглядывают».
Ну, что тут скажешь? Ровно, как и у нас, исключая меньшинство. Только приметьте, что китайцы – очень трудолюбивый народ, генетически трудолюбивый, а затолкать в их гены эту «любовь», знаете, сколько поколений требуется? Или попробуйте найти другое объяснение, а без объяснения ведь нельзя, не правда ли? А у меня ловко выходит: богдыхан за вас молится, так что трудитесь, не покладая рук. Хорошая ведь для элиты религия? Она такая же, кстати, и у японцев, и у индийцев, и у…, далее у Тихого океана – везде.
«В науке и искусстве отразилась та же мелочность и неподвижность. Ученость спокон века одна и та же; истины написаны раз, выучены и не изменяются никогда. У ученых перемололся язык; они впали в детство и стали посмешищем у простого, живущего без ученых, а только здравым смыслом народа. Художники корпят над пустяками, вырезывают из дерева, из ореховой скорлупы свои сады, беседки, лодки, рисуют, точно иглой, цветы, да разноцветные платья, что рисовали пятьсот лет назад. Занять иных образцов неоткуда. Все собственные источники исчерпаны, и жизнь похожа на однообразный, тихо, по капле льющийся каскад, под журчанье которого дремлется, а не живется».
Все это ведь хорошо, для элиты, разумеется. Мелочность вырабатывает прилежность к бессмысленному труду, неизменность учености– и того лучше, ведь и Библию уже давно не меняют как моду на женские шляпки. Над учеными, рекомендующими слетать на Марс на голодный желудок, и у нас смеются. И здравый смыслне дает нам подохнуть, и не позволяет нам рожать для власти солдат. Но ведь и китайскую стену строили, и засечные черты делали у нас, и железный занавес возводили, и с иностранцами общаться запрещали именно затем, чтобы мы не заняли иных образцов,особенно демократических. И дрематьнам хорошо для элиты. Но не задремываться в рабочее время. В рабочее время: куй железо, пока горячо. Но я уже говорил о трудолюбии, простите. Зато я не говорил о мелочности и пустяках труда.Извольте, плетение русских лаптей на день носки вместо сапог – тоже ведь мелочность и бессмыслица.
Далее Гончаров ударился в поэзию истории, незаконно совокупляющуюся с философией смешения языков при постройке Вавилонской башни. Как будто он не знает, что из этого получится. «…я гулял по узкой тропинке между Европой и Китаем, и видал, как сходятся две руки: одна, рука слепца, ищет уловить протянутую ей руку зрячего; я гулял между европейскими домами и китайскими хижинами, между кораблями и джонками, между христианскими церквами и кумирнями. Работа кипит: одни корабли приходят с экземплярами Нового Завета, курсами наук на китайском языке, другие с ядами всех родов, от самых грубых до тонких. Я слышал выстрелы; с обеих сторон менялись ядрами. Что будет из всего этого? Что привьется скорее: спасение, или яд — неизвестно, но, во всяком случае, реформа начинается. Инсургенты уже идут тучей восстановлять старую, законную династию, называют себя христианами, очень сомнительными, конечно, какими–то эклектиками; но наконец поняли они, что успех возможен для них не иначе, как под знаменем христианской цивилизации — и то много значит. Они захватили христианство, и с востока и с запада, от католических монахов, и от протестантов, и от бродяг, пробравшихся чрез азиатский материк».
То–то у них ныне процветает эта « христианская цивилизация» в « зрячем» виде полукоммунизма – полукапитализма – полуконфуцианства с элементами маоизма, людоедского правления и русским хотением«земель». И реформакак началась150 лет назад, так и не может по сей день закончиться. Впрочем, как и у нас. Говорил ведь сам выше о невозможности реорганизации людоедской власти изнутри. И рука зрячегоне помогла. Только я хочу заметить, что не христианская цивилизация много значит, а суд и основанная на нем демократия.
Дальше в лес – больше дров.
Японцы
Гончаров: «Японцы народ более тонкий, и, пожалуй, более развитой, и не мудрено — их вдесятеро меньше, нежели китайцев. Притом они замкнуты на своих островах — и для правительственной власти не особенно трудно стройно управлять государством. Там хитро созданная и глубоко обдуманная система государственной жизни несокрушима без внешнего влияния. И все зависят от этой системы, и самая верховная власть. Она первая падет, если начнет сокрушать систему. Китайцы заразили их, и корейцев, и ликейцев, своею младенчески–старческою цивилизациею и тою же системою отчуждения, от которой сами, живучи на материке, освободились раньше. Японцы надежнее китайцев к возделанию: если падет их система, они быстро очеловечатся и теперь сколько залогов на успех! Молодые сознают, что все свое перебродилось у них и требует освежения извне».
Это же сплошная абракадабра, чередующаяся с пророческой гениальностью, только неизвестно, откуда взявшейся. Ибо одно не следует из другого, а как бы – винегрет, но с включением болтов, гаек, тряпичек и солидола. Во–первых, тонкость народовне зависит от численности тех и других, а сама численность является следствием удобных пространств. В Японии одни горы, а в Китае – плодороднейшие равнины. Во–вторых, стройно управлятьнесколькими десятками островов, горными ущельями, заросшими лесами, несравненно труднее, чем биллиардным столом Китая. В третьих, развитиенарода уж совсем никак нельзя выводить из его численности, ни если его слишком мало, ни если слишком много. Развитие народа зависит лишь от двух факторов: от трудностей жизни и от общения с другими народами. От трудностей развивается мозг и изобретательность, от общения – промышленный шпионаж. Об обдуманности системы государственной жизни– ниже, а то, что она первая падет, если начнет сокрушать систему,сильно смахивает на витиеватую до тупости сентенцию, что, залезши в петлю недолго и помереть. А вот предвидение ровно за сто лет сокрушения стройного управления государством, несокрушимого без внешнего воздействия,неплохо выглядит, тем более что Гончаров эту сентенцию часто повторяет. Тем более что это уже в наши дни неоднократно доказано, от сокрушения Гитлера до сокрушения Хуссейна. То есть, я хочу сказать, что Гончаров – не аналитик, а скорее – оракул. Именно в этом же духе он продолжает.
«Японец имеет общее с китайцем то, что он тоже эгоист, но с другой точки зрения: как у того нет сознания о государственном начале, о центральной, высшей власти, так у этого, напротив, оно стоит выше всего; но это только от страха. У него сознание это происходит не из свободного стремления содействовать общему благуи проистекающего от того чувства любви и благодарности к той власти, которая несет на себе заботы об этом благе. Ему просто страшно; он всегда боится чего–нибудь: промаха со своей стороны, или клеветы, и боится неминуемого, следующего за тем наказания. Он знает, что правительственная система действует непогрешительно, что за ним следят и смотрят строго и что ему не избежать кары. Китаец немного заботится об этом, потому что эта система там давно подорвана равнодушием к общему благуи эгоизмом: там один не боится другого: подчиненный, как я сказал выше, берет подарки со своего подчиненного, а тот со своего, и все делают что хотят».
Вообще говоря, эгоизм – двигатель прогресса, а альтруизм – его тормоз. И именно для эгоизма существует суд, ограничивая его в пристойных рамках для социума в целом. Поэтому рассуждать о «сортах» эгоизма, мне кажется, должны профессиональные юристы. И давно доказано, по–моему еще при жизни автора, что более действенен не страх, а неотвратимость наказания. И как раз власть все именно так и устраивает, я имею в виду несогласных с ней, а вовсе не бандитов. Что касается общего блага, то это совершенно идиотское понятие в устах власти, ибо она всегда и везде заботится только о собственном благе. И именно суд и закон заботится об общем благе. И точно так же это – идиотское понятие для любого индивида, ибо двигатель, как я уже сказал, – эгоизм. Что касается эскалации страха, то тут Гончаров, безусловно, прав, выгляните на улицу. А вот делают что хотят– это как раз следствие отсутствия суда. Притом Гончаров немного лукавит, будто все делают что хотят.Ну, да хватит придираться к покойнику .
Главное там, где есть власть без суда – там власть людоедская.
«Что касается ликейцев (филиппинцев – мое), то для них много пятнадцати, двадцати лет, чтоб сбросить свои халаты и переменить бамбуковые палки и веера на ружья и саблии стать людьми, как все. Их мало; они слабы; оторвись только от Японии, которой они теперь еще боятся — и все быстро изменится, как изменилось на Сандвичевых островах, например». Эту цитатку я привел только для того, чтобы показать, насколько японцы изолированы от внешнего мира, я ведь обещал выше.
Кроме того, заметьте, насколько важное значение придает Гончаров ружьям и саблям. И если бы только один он придавал им такое огромное значение. Ведь вся история целиком построена записными историками на войнах. Между тем, евреи завоевали весь мир, ни разу не выстрелив и не взмахнув саблей. Когда вы, наконец, поймете это?
Наконец, кое–что интересное: «Как им (японцам – мое) не противно быть в родстве с китайцами, как не противоречат этому родству некоторые резкие отличия одних от других, но всякий раз, как поглядишь на оклад и черты их лиц, скажешь, что японцы и китайцы близкая родня между собою. Японцы сами себя производят себя от небесныхдухов, а потом соглашаются лучше происходить с севера, от курильцев, лишь не от китайцев. <…> Ведь Кемпфер выводит же японцев прямо – откуда бы вы думали? от вавилонского столпотворения! Он ведет их толпой, или колонией, как он называет, из–за Каспийского моря, через всю Азию в Китай, и оттуда в Японию, прямо, так как они есть, с готовым языком, нравами, обычаями, чуть не с узелком подмышкой, в котором были завязаны вот эти их нынешние кофты с гербами , и юбки. Замечу еще, что здесь, кроме различия, которое кладут, между простым и непростым народом, образ жизни, пища, воспитание и занятия, есть еще другое, резкое, несомненно племенное различие. Когда всматриваешься пристально в лица старших чиновников и их свиты и многих других, толпящихся на окружающих нас лодках, невольно приходишь к заключению, что тут сошлись и смешались два племени. Простой народдействительно имеет в чертах большое сходство с малайцами, которых мы видели на Яве и в Сингапуре. А так как у японцев строже, нежели где–нибудь, наблюдается нетерпимость смешения одних слоев общества с другими, то и немудрено, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным».
Это, пожалуй, самая важная цитата, льющая воду на мою мельницу, и она тем более важна, что ныне, 150 лет спустя, этого уже не заметишь. И я ее посмакую вместе с вами.
Во–первых, почему японцам противно бытьв родстве с китайцами? Ибо, когда Гончаров не философствует, а просто наблюдает, верить ему можно. Начну с того, что японцы и китайцы близкая родня между собоюточно так же как вся Юго–Восточная Азия, и не более того. А в эту штуку пусть вникают антропологи. Тогда противностьнадо искать в другом месте. В своей же японской наследственной памяти. Ибо несомненно, что элита японская произошла от самаритян китайских, не смогших там устроить свою жизнь себе во благо. Для иллюстрации сошлюсь на русскую поговорку: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак. Тем более что японские самураи так зажали свой народ, что китайским мандаринам это только снилось. Примеры – у Гончарова, но чтобы привести их все, надо переписать полкниги. Собственно, он и кратко это выше сказал, но только неудачно подобрал доказательства. Вспомните об обдуманности системы государственной жизни,там она действительно обдуманадо мелочей. Что, если и не делает чести самураям, то дает им возможность гордиться и считать себя выше китайских мандаринов, погрязших в жизненном разврате и не «укрепляющим» свою власть как японские самураи. То есть, китайские мандарины не пчелки, а мы, дескать – неустанные пчелки–труженики. Басню «Стрекоза и муравей» помните? Соглашаться лучше происходить с севера –это скорее бессмысленная реплика типа «сам дурак», так как до самого Ледовитого океана другой такой эксплуатации собственного народа не сыщешь и сегодня.
Во–вторых, самураи уже забыли, что они бывшие так сказать евреи (я уже говорил, что по–еврейски самурай что–то вроде небесного света), свалившегося на «курильцев»в плотском виде. Вот и остались у них в мозгах небесные духи,«осчастливившие» курильцев. И Кемпфер не дает им соврать, указывая им их место рождения. Чему Гончаров потешается как дитя. Кстати, Кемпфер – мой более ранний единомышленник, только он не добрался в своих раздумьях до Йемена, и очень жаль, что я его в отличие от Гончарова не читал. И этому тоже есть объяснение. Всю историю пишут евреи, в том числе и нынешнюю, и им совершенно не надо вдалбливать в наши головы, кто они есть такие на самом деле. Именно поэтому труды «Кемпферов» быстро «забываются». Однако, я отвлекся.
О готовом языке, нравах и обычаяхя уже писал в своих работах, там отчетливо видно, как они модернизируются, превращаясь, например, в индоевропейскуюдурочку или в афразийское«дерево». Узелки подмышкой и кофты с гербамиоставляю Гончарову на остроумие, хотя о гербах мне тоже есть, что сказать. А вот на юбкахостановлюсь подробнее. Дело в том, что евреи в Йемене, когда они только что выдумали прибыльнуюторговлю (я не устану это напоминать, в отличие от равноценного обмена) и еще были просто торговымплеменем, ходили тоже в юбках (я имею в виду мужиков). При этом точно в таких же, клетчатых, какие поныне носят шотландцы. Не кажется ли вам в связи с этим, что мужские юбки в Шотландии и в Японии, на разных сторонах Земли, – не случайность? А в самом Йемене их уже не носят мужики, ныне носят то же самое, что и остальная Аравия – балахоны, нижняя часть которых – те же юбки. Притом заметьте, Шотландия и Япония – так сказать, край земли, где и положено нравам не меняться. Я имею в виду только моду. Кстати, и в Китае, и в Индии мужчины тоже сравнительно недавно надели штаны, ибо это изобретение – северных народов, там, где холодно. Там и женщины ходят в штанах. И даже сами штаны говорят о том, что эту моду кто–то развозил по свету, например, из Ханты–Мансийска, который тоже совсем недавно назывался Самарой, вернее, селом Самарским. Ныне никто об этом не помнит, а я об этом узнал, когда читал, кажется, об оледенениях, одно их них по этому самому селу и называлось Самарским.
Теперь о том, зачем торговцам юбки укорачивать до длины японских и шотландских? А потому, что как волка, так и торговца – ноги кормят. Спотыкаться на каждом шагу, запутавшись в балахоне, – ни к чему.
В третьих, жирным шрифтом я выделил « простой и непростой народ » и « смешались два племени »потому, что как говорил, ныне этого уже не заметишь, а 150 лет назад – это был явный факт, говорящий о многом. Я тут недавно внимательно разглядывал портреты древних наших князей и царей, и все они, за исключением Андрея Боголюбского, оказались тоже отличнымиот простого народа.А я к этому времени уже знал, что хазарская верхушка была – евреями. Так вот, почти все наши цари и князья – кудрявы, а носы у них совсем – не русские, как кто–то из историков пишет – на широком основаниии по–чудски – приплюснутые, с ложбинкой посередь носа вместо еврейской горбинки. Ныне же сам черт не разберет всего этого средь «русского» народонаселения. То же самое можно сказать и об эфиопах, только надо отличать среди них эфиопов, говорящих на амхарском (амхаарском – тружеников земли, детей Каинапо–еврейски) языке и на языке эфиопских императоров, всяких там Хайле Мариамов. Вот почему я все это выделил жирным курсивом. А следующая фраза Гончарова (я ее повторю: « нетерпимость смешения одних слоев общества с другими, то и немудрено, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным») еще более утверждает меня в высказанном мнении.
Далее Гончаров, отвергая Кемпфера насчет Вавилона, тем не менее подтверждает его хотя бы «от Китая»: «Сравните японское воспитание с китайским: оно одинаково. Одна и та же привилегированная, древняя религия Синто, или поклонение небесным духам, как и в Китае, далее буддизм. Но и тут и там господствует более нравственно–философский, нежели религиозный дух, и совершенное равнодушие и того и другого народа к религии. Затем одинакое трудолюбие и способность к ремеслам, любовь к земледелию, к торговле, одинакие вкусы, один и тот же род пищи, одежда – словом, во всем найдете подобие, в иных случаях до того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разновидности этих народов.
И те и другие подозрительны, недоверчивы; спасаются от опасности системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарились. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев, только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры, и другие народы кругом, остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
Нет, пусть японцы хоть сейчас посадят меня в клетку, а я, с упрямством Галилея, буду утверждать, что они – отрезанные ломти китайской семьи, ее дети, ушедшие на острова и, по географическому своему положению, запершиеся там до нашего прихода. И самые острова эти, если верить геологам, должны составлять часть, оторвавшуюся некогда от материка…
Вам, может быть, покажется странно, что я вхожу в подробности о деле, которое, в глазах многих, привыкших считать безусловно Китай и Японию за одно, не подлежит сомнению. Вы, конечно, того же мнения, как и эти многие, как и я, как и все вероятно, словом – весь свет. Только японцы оскорбляются, когда иностранцы, по невежеству и варварству, как говорят они, смешивают их с китайцами» (конец цитаты).
Гончаров, мне кажется, опомнился, что выше наговорил лишнего, пытаясь противостоять Кемпферу. И когда Кемпфер был повержен и забыт, возвращается на круги своя, стараясь посадить самого себя в японскую клеткупротиворечием самому себе о том, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным, а представляет как китайцев, так и японцев за – единое целое. Но я не стану в этой причине разбираться. Отметил, и довольно.
Разве что воспользоваться «японской» клеткой, упомянутой Гончаровым. Я же говорил, что курочка по зернышку клюет и сыта бывает. Клетка–то эта вовсе и не японское изобретение, а – еврейское. Вспомните хотя бы, как нынешние израильтяне возили по всей своей обретенной ни за грош «стране», кажется Эйхмана – гитлеровского преступника и живейшего участника Холокоста, выловленного где–то в Южной Америке. Его же тоже в клетке возили, а клетка, в свою очередь, – незаменимая штука для вечных «переселенцев» (hiber,от которого – еврей) по правилу: все свое ношу (вожу) с собою. И не только ведь японцы эту клетку переняли. Например, по хазарскому уже обычаю, и Стеньку Разина, и Емельку Пугачава – тоже в клетке возили. Можно и в других странах примеров набрать, каковым, искони оседлым, клетки эти передвижные ни к чему. Ведь и у нас преступников в Сибирь не в клетках возили, а гоняли пешком по Владимирскому тракту, навесив на ногу полбревна. И спустя время клетки понравились бродячим циркачам, «работающим» с животными.
Несомненно, Гончаров считает 150 лет назад, и сегодня так считает большинство народа, задумывающегося на эту тему, что Великобритания несет эти самые семенадля засевания Индии «добром». Я же скажу, что единственное, что засеяно в Индии англичанами – это английский язык, благодаря которому освободившаяся Индия сегодня зарабатывает только на программном обеспечении 40 млрд. долларов в год (данные В. Рыжкова, депутата с Алтая). А вот было бы в Индии Второзаконие в буддизме, она бы это делала на своем родном индийском языке, или на всех сразу индийских языках, ибо там их много как в нашем Дагестане.
Но самый главный вывод Гончаров сделал правильно, я тоже не успеваю его повторять в своих работах и в тех же или иных выражениях: освободиться сами народы от людоедского собой правления не могут, еще менее подают надежды на возрождение сами собой.
А что такое немногие нравственные истины, с помощью которых китайцы едва достигли отрочества и состарились? Как что? Первозаконие, разумеется, о котором я не устаю повторять. Вернее, путаница в голове, возникающая на его основе. Читайте другие мои работы. Первозаконие, естественно, создавалось не для быстрого старения, а только лишь для подчинения народа торговой элите, отчего ей стало жить очень хорошо. Но в том–то и дело, что от избытка хорошей жизни (разврат называется) наступает по–нынешнему застой, замусоривание полей. И требуются новые, подразумеваемые Гончаровым семена, которые в свою очередь, как – мертвому припарки, что показала колониальная практика.
Дальше Гончаров, как истинный современный радетель «великой и неделимой» г–н Рогозин, начинает напропалую врать, и у него получается, что успело развиться и закоренеть индивидуальное и семейное начало, каковое в действительности развилось еще у инфузорий. Во всяком случае, когда разлучают семейную пару французских улиток и одну особь увозят на другой берег Атлантики и там укалывают булавкой, то другая особь на французском берегу этого же океана вздрагивает при каждом уколе подруги. Телеграф даже такой использовали на основе азбуки Морзе. И это есть любовь – второе всепоглощающее чувство после еды и основа индивидуального семейного начала. И оно выше всех государств и религий вместе взятых.
При этом глупость можно было бы простить, а вот выводов из нее – никогда. Ибо у Гончарова получается, что возникшее как черт из табакерки, притом именно от безвластия элиты семейное начало, делает невозможной — ни государственную, ни какую другую централизацию.Ведь на первый взгляд именно так и кажется любому, без внимания, прочитавшему эти слова. На это и сделан расчет, что читать будут невнимательно. Между тем, именно торговое племя, без сомнения, не ложащееся в супружескую постель без любви, особенно мужчины, ибо так у них устроен организм, и выдумали государство. Оно им понадобилось, как я уже писал, для беспрепятственности прибыльной торговли. Поэтому совершенно бессовестно ставить государство выше любви. Это ведь дураку понятно. Если, конечно, ему объяснить, а не заводить его в тупик как предшественник Рогозина. Однако, продолжу цитировать «про китайцев», не забывая кое–что выделять.
«После семейства, китаец предан кругу частных своих занятий. Нигде так не применима русская пословица: «до бога высоко, до царя далеко», как в Китае, нужды нет, что богдыхан собственноручно запахивает каждый год однажды землю, экзаменует ученых и т. п. Китайцы знают, что это шутка, и что между правительством и народом лежит бездна. Законов, правда, множество, а исполнителей их еще больше, но и это опять–таки шутка, комедия, сознательно разыгрываемая обеими сторонами. Законы давно умерли, до того разошлись с жизнью, что место их заступила целая система, своего рода тариф оплаты за отступления от законов. Оттого китаец делает, что хочет. Если он чиновник, он берет взятки с низших, и дает сам их высшим. Если он солдат, он берет жалованье и ленится, и с поля сражения бегает. Он не думает, что он служит, чтобы воевать, а чтоб содержать свое семейство. Купец знает свою лавку, земледелец — поле и тех, кому сбывает свой товар. Все они действуют без соображений о целости и благе государства, оттого у них нет ни корпораций, нет никаких общественных учреждений, оттого у них такая склонность к эмиграции. Провинции мало сообщаются между собою; дорог почти нет, за исключением рек и несколько каналов. Если надо везти товар, купец нанимает людей и кое–как прокладывает себе тропинку. Затем уже китайцы равнодушны ко всему. На лице апатия или мелкие будничные заботы. Да и о чем заботиться? Двигаться вперед не нужно: все готово…»
Опять прерываю, и в раздумье, что бы такое подчеркнуть, прихожу к выводу, что подчеркнуть надо весь абзац, все до единого слова. Только вместо «китаец» надо везде вставить «русский», равно как и индиец, египтянин и так далее, исключая северных европейцев, уже давно идущих по пути, проложенному истинным Второзаконием, тем Второзаконием, в котором нет ни одной моральной догмы в Декалоге, а вместо них есть – независимый суд. Только я бы переиначил самую последнюю фразу, даже – часть ее, особенно за двоеточием: двигаться вперед нельзя, башку снесут, поэтому суетиться бесполезно. Я было уже подумал, не доехав до этой фразы, что Гончаров – не цензор, но оказалось, что – цензор даже душой, да еще какой! Вернее не бывает. И даже без надписи в своем гербе «Без лести предан», на которую Пушкин сочинил весьма забавный каламбур: «Бес, лести предан».
К тезису «провинции мало общаются между собой, дорог почти нет», я еще вернусь ниже. Здесь же скажу, что недаром мы при коммунистах учили в школе «про Обломова». Ведь эта сказка ставит на первое место воспитание, а не генетику, каковую никаким воспитанием не перешибешь. Вспомните хотя бы Сталина, запретившего генетику. А самого Сталина придумала система, называемая людоедским государством. Не верите? Поглядите на Путина. Однако, у меня речь о китайцах.
«От бога китайцы, – продолжает Гончаров, – еще дальше, нежели от царя. Последователи древней китайской религии не смеют молиться небесным духам: это запрещено. Молится за всех богдыхан. А буддисты нанимают молиться бонз и затем уже сами в храмы не заглядывают».
Ну, что тут скажешь? Ровно, как и у нас, исключая меньшинство. Только приметьте, что китайцы – очень трудолюбивый народ, генетически трудолюбивый, а затолкать в их гены эту «любовь», знаете, сколько поколений требуется? Или попробуйте найти другое объяснение, а без объяснения ведь нельзя, не правда ли? А у меня ловко выходит: богдыхан за вас молится, так что трудитесь, не покладая рук. Хорошая ведь для элиты религия? Она такая же, кстати, и у японцев, и у индийцев, и у…, далее у Тихого океана – везде.
«В науке и искусстве отразилась та же мелочность и неподвижность. Ученость спокон века одна и та же; истины написаны раз, выучены и не изменяются никогда. У ученых перемололся язык; они впали в детство и стали посмешищем у простого, живущего без ученых, а только здравым смыслом народа. Художники корпят над пустяками, вырезывают из дерева, из ореховой скорлупы свои сады, беседки, лодки, рисуют, точно иглой, цветы, да разноцветные платья, что рисовали пятьсот лет назад. Занять иных образцов неоткуда. Все собственные источники исчерпаны, и жизнь похожа на однообразный, тихо, по капле льющийся каскад, под журчанье которого дремлется, а не живется».
Все это ведь хорошо, для элиты, разумеется. Мелочность вырабатывает прилежность к бессмысленному труду, неизменность учености– и того лучше, ведь и Библию уже давно не меняют как моду на женские шляпки. Над учеными, рекомендующими слетать на Марс на голодный желудок, и у нас смеются. И здравый смыслне дает нам подохнуть, и не позволяет нам рожать для власти солдат. Но ведь и китайскую стену строили, и засечные черты делали у нас, и железный занавес возводили, и с иностранцами общаться запрещали именно затем, чтобы мы не заняли иных образцов,особенно демократических. И дрематьнам хорошо для элиты. Но не задремываться в рабочее время. В рабочее время: куй железо, пока горячо. Но я уже говорил о трудолюбии, простите. Зато я не говорил о мелочности и пустяках труда.Извольте, плетение русских лаптей на день носки вместо сапог – тоже ведь мелочность и бессмыслица.
Далее Гончаров ударился в поэзию истории, незаконно совокупляющуюся с философией смешения языков при постройке Вавилонской башни. Как будто он не знает, что из этого получится. «…я гулял по узкой тропинке между Европой и Китаем, и видал, как сходятся две руки: одна, рука слепца, ищет уловить протянутую ей руку зрячего; я гулял между европейскими домами и китайскими хижинами, между кораблями и джонками, между христианскими церквами и кумирнями. Работа кипит: одни корабли приходят с экземплярами Нового Завета, курсами наук на китайском языке, другие с ядами всех родов, от самых грубых до тонких. Я слышал выстрелы; с обеих сторон менялись ядрами. Что будет из всего этого? Что привьется скорее: спасение, или яд — неизвестно, но, во всяком случае, реформа начинается. Инсургенты уже идут тучей восстановлять старую, законную династию, называют себя христианами, очень сомнительными, конечно, какими–то эклектиками; но наконец поняли они, что успех возможен для них не иначе, как под знаменем христианской цивилизации — и то много значит. Они захватили христианство, и с востока и с запада, от католических монахов, и от протестантов, и от бродяг, пробравшихся чрез азиатский материк».
То–то у них ныне процветает эта « христианская цивилизация» в « зрячем» виде полукоммунизма – полукапитализма – полуконфуцианства с элементами маоизма, людоедского правления и русским хотением«земель». И реформакак началась150 лет назад, так и не может по сей день закончиться. Впрочем, как и у нас. Говорил ведь сам выше о невозможности реорганизации людоедской власти изнутри. И рука зрячегоне помогла. Только я хочу заметить, что не христианская цивилизация много значит, а суд и основанная на нем демократия.
Дальше в лес – больше дров.
Японцы
Гончаров: «Японцы народ более тонкий, и, пожалуй, более развитой, и не мудрено — их вдесятеро меньше, нежели китайцев. Притом они замкнуты на своих островах — и для правительственной власти не особенно трудно стройно управлять государством. Там хитро созданная и глубоко обдуманная система государственной жизни несокрушима без внешнего влияния. И все зависят от этой системы, и самая верховная власть. Она первая падет, если начнет сокрушать систему. Китайцы заразили их, и корейцев, и ликейцев, своею младенчески–старческою цивилизациею и тою же системою отчуждения, от которой сами, живучи на материке, освободились раньше. Японцы надежнее китайцев к возделанию: если падет их система, они быстро очеловечатся и теперь сколько залогов на успех! Молодые сознают, что все свое перебродилось у них и требует освежения извне».
Это же сплошная абракадабра, чередующаяся с пророческой гениальностью, только неизвестно, откуда взявшейся. Ибо одно не следует из другого, а как бы – винегрет, но с включением болтов, гаек, тряпичек и солидола. Во–первых, тонкость народовне зависит от численности тех и других, а сама численность является следствием удобных пространств. В Японии одни горы, а в Китае – плодороднейшие равнины. Во–вторых, стройно управлятьнесколькими десятками островов, горными ущельями, заросшими лесами, несравненно труднее, чем биллиардным столом Китая. В третьих, развитиенарода уж совсем никак нельзя выводить из его численности, ни если его слишком мало, ни если слишком много. Развитие народа зависит лишь от двух факторов: от трудностей жизни и от общения с другими народами. От трудностей развивается мозг и изобретательность, от общения – промышленный шпионаж. Об обдуманности системы государственной жизни– ниже, а то, что она первая падет, если начнет сокрушать систему,сильно смахивает на витиеватую до тупости сентенцию, что, залезши в петлю недолго и помереть. А вот предвидение ровно за сто лет сокрушения стройного управления государством, несокрушимого без внешнего воздействия,неплохо выглядит, тем более что Гончаров эту сентенцию часто повторяет. Тем более что это уже в наши дни неоднократно доказано, от сокрушения Гитлера до сокрушения Хуссейна. То есть, я хочу сказать, что Гончаров – не аналитик, а скорее – оракул. Именно в этом же духе он продолжает.
«Японец имеет общее с китайцем то, что он тоже эгоист, но с другой точки зрения: как у того нет сознания о государственном начале, о центральной, высшей власти, так у этого, напротив, оно стоит выше всего; но это только от страха. У него сознание это происходит не из свободного стремления содействовать общему благуи проистекающего от того чувства любви и благодарности к той власти, которая несет на себе заботы об этом благе. Ему просто страшно; он всегда боится чего–нибудь: промаха со своей стороны, или клеветы, и боится неминуемого, следующего за тем наказания. Он знает, что правительственная система действует непогрешительно, что за ним следят и смотрят строго и что ему не избежать кары. Китаец немного заботится об этом, потому что эта система там давно подорвана равнодушием к общему благуи эгоизмом: там один не боится другого: подчиненный, как я сказал выше, берет подарки со своего подчиненного, а тот со своего, и все делают что хотят».
Вообще говоря, эгоизм – двигатель прогресса, а альтруизм – его тормоз. И именно для эгоизма существует суд, ограничивая его в пристойных рамках для социума в целом. Поэтому рассуждать о «сортах» эгоизма, мне кажется, должны профессиональные юристы. И давно доказано, по–моему еще при жизни автора, что более действенен не страх, а неотвратимость наказания. И как раз власть все именно так и устраивает, я имею в виду несогласных с ней, а вовсе не бандитов. Что касается общего блага, то это совершенно идиотское понятие в устах власти, ибо она всегда и везде заботится только о собственном благе. И именно суд и закон заботится об общем благе. И точно так же это – идиотское понятие для любого индивида, ибо двигатель, как я уже сказал, – эгоизм. Что касается эскалации страха, то тут Гончаров, безусловно, прав, выгляните на улицу. А вот делают что хотят– это как раз следствие отсутствия суда. Притом Гончаров немного лукавит, будто все делают что хотят.Ну, да хватит придираться к покойнику .
Главное там, где есть власть без суда – там власть людоедская.
«Что касается ликейцев (филиппинцев – мое), то для них много пятнадцати, двадцати лет, чтоб сбросить свои халаты и переменить бамбуковые палки и веера на ружья и саблии стать людьми, как все. Их мало; они слабы; оторвись только от Японии, которой они теперь еще боятся — и все быстро изменится, как изменилось на Сандвичевых островах, например». Эту цитатку я привел только для того, чтобы показать, насколько японцы изолированы от внешнего мира, я ведь обещал выше.
Кроме того, заметьте, насколько важное значение придает Гончаров ружьям и саблям. И если бы только один он придавал им такое огромное значение. Ведь вся история целиком построена записными историками на войнах. Между тем, евреи завоевали весь мир, ни разу не выстрелив и не взмахнув саблей. Когда вы, наконец, поймете это?
Наконец, кое–что интересное: «Как им (японцам – мое) не противно быть в родстве с китайцами, как не противоречат этому родству некоторые резкие отличия одних от других, но всякий раз, как поглядишь на оклад и черты их лиц, скажешь, что японцы и китайцы близкая родня между собою. Японцы сами себя производят себя от небесныхдухов, а потом соглашаются лучше происходить с севера, от курильцев, лишь не от китайцев. <…> Ведь Кемпфер выводит же японцев прямо – откуда бы вы думали? от вавилонского столпотворения! Он ведет их толпой, или колонией, как он называет, из–за Каспийского моря, через всю Азию в Китай, и оттуда в Японию, прямо, так как они есть, с готовым языком, нравами, обычаями, чуть не с узелком подмышкой, в котором были завязаны вот эти их нынешние кофты с гербами , и юбки. Замечу еще, что здесь, кроме различия, которое кладут, между простым и непростым народом, образ жизни, пища, воспитание и занятия, есть еще другое, резкое, несомненно племенное различие. Когда всматриваешься пристально в лица старших чиновников и их свиты и многих других, толпящихся на окружающих нас лодках, невольно приходишь к заключению, что тут сошлись и смешались два племени. Простой народдействительно имеет в чертах большое сходство с малайцами, которых мы видели на Яве и в Сингапуре. А так как у японцев строже, нежели где–нибудь, наблюдается нетерпимость смешения одних слоев общества с другими, то и немудрено, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным».
Это, пожалуй, самая важная цитата, льющая воду на мою мельницу, и она тем более важна, что ныне, 150 лет спустя, этого уже не заметишь. И я ее посмакую вместе с вами.
Во–первых, почему японцам противно бытьв родстве с китайцами? Ибо, когда Гончаров не философствует, а просто наблюдает, верить ему можно. Начну с того, что японцы и китайцы близкая родня между собоюточно так же как вся Юго–Восточная Азия, и не более того. А в эту штуку пусть вникают антропологи. Тогда противностьнадо искать в другом месте. В своей же японской наследственной памяти. Ибо несомненно, что элита японская произошла от самаритян китайских, не смогших там устроить свою жизнь себе во благо. Для иллюстрации сошлюсь на русскую поговорку: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак. Тем более что японские самураи так зажали свой народ, что китайским мандаринам это только снилось. Примеры – у Гончарова, но чтобы привести их все, надо переписать полкниги. Собственно, он и кратко это выше сказал, но только неудачно подобрал доказательства. Вспомните об обдуманности системы государственной жизни,там она действительно обдуманадо мелочей. Что, если и не делает чести самураям, то дает им возможность гордиться и считать себя выше китайских мандаринов, погрязших в жизненном разврате и не «укрепляющим» свою власть как японские самураи. То есть, китайские мандарины не пчелки, а мы, дескать – неустанные пчелки–труженики. Басню «Стрекоза и муравей» помните? Соглашаться лучше происходить с севера –это скорее бессмысленная реплика типа «сам дурак», так как до самого Ледовитого океана другой такой эксплуатации собственного народа не сыщешь и сегодня.
Во–вторых, самураи уже забыли, что они бывшие так сказать евреи (я уже говорил, что по–еврейски самурай что–то вроде небесного света), свалившегося на «курильцев»в плотском виде. Вот и остались у них в мозгах небесные духи,«осчастливившие» курильцев. И Кемпфер не дает им соврать, указывая им их место рождения. Чему Гончаров потешается как дитя. Кстати, Кемпфер – мой более ранний единомышленник, только он не добрался в своих раздумьях до Йемена, и очень жаль, что я его в отличие от Гончарова не читал. И этому тоже есть объяснение. Всю историю пишут евреи, в том числе и нынешнюю, и им совершенно не надо вдалбливать в наши головы, кто они есть такие на самом деле. Именно поэтому труды «Кемпферов» быстро «забываются». Однако, я отвлекся.
О готовом языке, нравах и обычаяхя уже писал в своих работах, там отчетливо видно, как они модернизируются, превращаясь, например, в индоевропейскуюдурочку или в афразийское«дерево». Узелки подмышкой и кофты с гербамиоставляю Гончарову на остроумие, хотя о гербах мне тоже есть, что сказать. А вот на юбкахостановлюсь подробнее. Дело в том, что евреи в Йемене, когда они только что выдумали прибыльнуюторговлю (я не устану это напоминать, в отличие от равноценного обмена) и еще были просто торговымплеменем, ходили тоже в юбках (я имею в виду мужиков). При этом точно в таких же, клетчатых, какие поныне носят шотландцы. Не кажется ли вам в связи с этим, что мужские юбки в Шотландии и в Японии, на разных сторонах Земли, – не случайность? А в самом Йемене их уже не носят мужики, ныне носят то же самое, что и остальная Аравия – балахоны, нижняя часть которых – те же юбки. Притом заметьте, Шотландия и Япония – так сказать, край земли, где и положено нравам не меняться. Я имею в виду только моду. Кстати, и в Китае, и в Индии мужчины тоже сравнительно недавно надели штаны, ибо это изобретение – северных народов, там, где холодно. Там и женщины ходят в штанах. И даже сами штаны говорят о том, что эту моду кто–то развозил по свету, например, из Ханты–Мансийска, который тоже совсем недавно назывался Самарой, вернее, селом Самарским. Ныне никто об этом не помнит, а я об этом узнал, когда читал, кажется, об оледенениях, одно их них по этому самому селу и называлось Самарским.
Теперь о том, зачем торговцам юбки укорачивать до длины японских и шотландских? А потому, что как волка, так и торговца – ноги кормят. Спотыкаться на каждом шагу, запутавшись в балахоне, – ни к чему.
В третьих, жирным шрифтом я выделил « простой и непростой народ » и « смешались два племени »потому, что как говорил, ныне этого уже не заметишь, а 150 лет назад – это был явный факт, говорящий о многом. Я тут недавно внимательно разглядывал портреты древних наших князей и царей, и все они, за исключением Андрея Боголюбского, оказались тоже отличнымиот простого народа.А я к этому времени уже знал, что хазарская верхушка была – евреями. Так вот, почти все наши цари и князья – кудрявы, а носы у них совсем – не русские, как кто–то из историков пишет – на широком основаниии по–чудски – приплюснутые, с ложбинкой посередь носа вместо еврейской горбинки. Ныне же сам черт не разберет всего этого средь «русского» народонаселения. То же самое можно сказать и об эфиопах, только надо отличать среди них эфиопов, говорящих на амхарском (амхаарском – тружеников земли, детей Каинапо–еврейски) языке и на языке эфиопских императоров, всяких там Хайле Мариамов. Вот почему я все это выделил жирным курсивом. А следующая фраза Гончарова (я ее повторю: « нетерпимость смешения одних слоев общества с другими, то и немудрено, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным») еще более утверждает меня в высказанном мнении.
Далее Гончаров, отвергая Кемпфера насчет Вавилона, тем не менее подтверждает его хотя бы «от Китая»: «Сравните японское воспитание с китайским: оно одинаково. Одна и та же привилегированная, древняя религия Синто, или поклонение небесным духам, как и в Китае, далее буддизм. Но и тут и там господствует более нравственно–философский, нежели религиозный дух, и совершенное равнодушие и того и другого народа к религии. Затем одинакое трудолюбие и способность к ремеслам, любовь к земледелию, к торговле, одинакие вкусы, один и тот же род пищи, одежда – словом, во всем найдете подобие, в иных случаях до того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разновидности этих народов.
И те и другие подозрительны, недоверчивы; спасаются от опасности системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарились. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев, только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры, и другие народы кругом, остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
Нет, пусть японцы хоть сейчас посадят меня в клетку, а я, с упрямством Галилея, буду утверждать, что они – отрезанные ломти китайской семьи, ее дети, ушедшие на острова и, по географическому своему положению, запершиеся там до нашего прихода. И самые острова эти, если верить геологам, должны составлять часть, оторвавшуюся некогда от материка…
Вам, может быть, покажется странно, что я вхожу в подробности о деле, которое, в глазах многих, привыкших считать безусловно Китай и Японию за одно, не подлежит сомнению. Вы, конечно, того же мнения, как и эти многие, как и я, как и все вероятно, словом – весь свет. Только японцы оскорбляются, когда иностранцы, по невежеству и варварству, как говорят они, смешивают их с китайцами» (конец цитаты).
Гончаров, мне кажется, опомнился, что выше наговорил лишнего, пытаясь противостоять Кемпферу. И когда Кемпфер был повержен и забыт, возвращается на круги своя, стараясь посадить самого себя в японскую клеткупротиворечием самому себе о том, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным, а представляет как китайцев, так и японцев за – единое целое. Но я не стану в этой причине разбираться. Отметил, и довольно.
Разве что воспользоваться «японской» клеткой, упомянутой Гончаровым. Я же говорил, что курочка по зернышку клюет и сыта бывает. Клетка–то эта вовсе и не японское изобретение, а – еврейское. Вспомните хотя бы, как нынешние израильтяне возили по всей своей обретенной ни за грош «стране», кажется Эйхмана – гитлеровского преступника и живейшего участника Холокоста, выловленного где–то в Южной Америке. Его же тоже в клетке возили, а клетка, в свою очередь, – незаменимая штука для вечных «переселенцев» (hiber,от которого – еврей) по правилу: все свое ношу (вожу) с собою. И не только ведь японцы эту клетку переняли. Например, по хазарскому уже обычаю, и Стеньку Разина, и Емельку Пугачава – тоже в клетке возили. Можно и в других странах примеров набрать, каковым, искони оседлым, клетки эти передвижные ни к чему. Ведь и у нас преступников в Сибирь не в клетках возили, а гоняли пешком по Владимирскому тракту, навесив на ногу полбревна. И спустя время клетки понравились бродячим циркачам, «работающим» с животными.