– Извини, фей, спотыкнулся я, – торопливо выпалил мальчишка.
   – Это заведение… – мрачно промолвил Делианн. – Оно когда-то называлось «Экзотическая любовь». Что с ним случилось?
   Мальчишка выпучил глаза, потом хитро прищурился.
   – Эй, я по этим нотам не пою, зато есть у меня сестренка, ей одиннадцать, ничего еще не делала, ну разве пару раз отсосала…
   – Я спрашивал не об этом.
   – Ну ладно-ладно, правду сказать, тринадцать ей, только…
   Делианн тряхнул его. Сильно.
   – «Экзотическая любовь», – повторил он.
   Мальчишка закатил глаза и внезапно завизжал что было сил:
   – Косоглазый! Косоглазый! Спасите меня от этого долбаного кейниста!
   Он попытался пнуть Делианна в лодыжку – слушать его вопли было больнее – и как-то вывернулся из пальцев, чтобы ринуться прочь и раствориться в толпе, разглядывающей перворожденного с нарастающей враждебностью. Кое-то ругался вполголоса, но только один взялся выразить всеобщее мнение:
   – Урод косоглазый!.. Хочешь оттрахать мальчонку, так плати, как приличные люди!
   Дело могло кончиться плохо – судя по виду, многие из зевак только рады были бы попинать прохожего, и никто не в состоянии был, глядя на изможденного, оборванного перворожденного, осознать, насколько опасной может стать подобная попытка, но тут сквозь толпу протолкался рослый мужчина в черной с серебром кольчужной рубашке, а за ним плечистая камнеплетка в юбке из алой с золотом парчи.
   – Все-все, разошлись, – устало повторяла камнеплетка, по дороге наступая на мозоли, поддавая под дых и время от времени отпихивая с дороги самых наглых. Короткие руки бугрились мускулами, точно корни болотных кипарисов; если она кого-то толкала, тот улетал. – Разойдитесь. Шевелись! Да, ты, ты, козел! Пошли!
   К Делианну подошел человек и смерил перворожденного холодным взглядом.
   – Что за дела, леший? Беды ищешь? Если что, так мы уже пришли.
   – Я ищу, – неторопливо проговорил Делианн, – фею, которая держала здесь веселый дом.
   – Здесь? – Мужчина нахмурился. – Что-то не припомню. Руфи – грибовед здешний – тут лавку держит уже сколько? Почитай, лет восемь, я еще в Патруле тогда не служил. Эй, Таулкг’н, ты помнишь, чтобы здесь был бордель?
   Его партнерша фыркнула в бороду и отпустила пару фраз, которые Делианн не вполне расслышал – кажется, язвительные комментарии в адрес хумансов с их короткой жизнью и короткой памятью.
   – Ага. – Она отшвырнула последнего зеваку и обернулась: – «Экзотическая любовь». Тут она стояла.
   – «Экзота»? – Глаза патрульного вспыхнули, по губам зазмеилась нехорошая улыбка. – Тулки, до тебя дошло? Этот лешак ищет Герцогиню .
   Камнеплетка сделала шаг вперед, уперев руки в бока, смерила Делианна взглядом раз-другой, потом грустно помотала головой.
   – Не трать силы, лешак. Не станет она с тобой говорить.
   – Никакой герцогини я не знаю, – терпеливо ответил Делианн. – Я ищу фею по имени Кайрендал.
   – Это она и есть, – пояснил человек. – Ее прозвали Герцогиней, потому что она перетрахала половину кабинета министров.
   Камнеплетка всей свой тяжестью наступила напарнику на ногу.
   – Придержи язык.
   – Просто скажите, где я могу ее отыскать.
   – Теперь она держит «Чужие игры»…
   – «Чужие игры»? Целый квартал заведений на улице Кхазад-Лун?
   – Точно, лешак. Только не попадешь ты к ней, точно говорю. Занята она, ясно? Важная пе…
   Что еще хотела сказать камнеплетка, Делианн не расслышал: он уже бежал.

2

   Казино «Чужие игры» распласталось посреди клоаки Города Чужаков, словно колоссальная, зловредная жаба, поблескивая радугой слизистых боков. Дому не исполнилось еще восьми лет, а он уже проглотил всех соседей от улицы до улицы; сросшиеся здания занимали большую площадь, чем сам дворец Колхари, – три ресторана, семь корчем, четыре игорных дома, два театра и десятки уличных балаганов разного размера и степени уюта. В пределах квартала можно было купить все что угодно – от сигар до внезапной смерти. Комнаты здесь сдавались внаем по часам. Крыша, окаймленная исполинским нимбом, сияла точно маяк, видимый даже с луны. А нимб был всего лишь радужно мерцающим отражением колоссального пузыря Силы, титанического Щита, заключавшего в себя здание и видимого только потому, что струйки дождя стекали по его поверхности на улицу.
   Делианн прислонился к скользкой от дождя белокаменной стене, выглядывая из проулка. Сукно куртки отяжелело от воды, давило на плечи. С карниза прямо на голову ему стекала кисловатая, отдающая химией вода. Он стоял достаточно далеко от входа в проулок, чтобы жуткий алый, зеленый, золотой свет не попадал ему в лицо.
   Для колдовского зрения «Чужие игры» сияли еще ярче, чем для обычного. Над зданием кружился смерч стянутой Силы, сплетение невозможно ярких струй – алых и аметистовых, бронзовых и изумрудных, лазурных и серебряных, – будто праздничные флаги бьющиеся над крышей. За краем Щита толпились зеваки, вглядываясь в лица дворян, светских львов, знаменитостей, которые по очереди выходили из карет, одна за одной подкатывающих к устланным дорожкой из пурпурного бархата широким мраморным ступеням парадного. Зрители опирались на колдовской Щит, словно на стенку, прижимаясь к ней лицами, словно одной силой воли могли проложить себе дорогу из сырой мглы в вечный летний полдень за стеной.
   Над крышей многоколонного портика сиял огнями шатер размером с речную баржу; плакаты на нем объявляли Умопомрачительную Мировую Премьеру некоего шоу с вульгарным названием и актерами, о которых Делианн слышал впервые, в главных ролях.
   Несколько мгновений он изучал строение пузыря. Похоже, что стена состояла из нескольких переплетенных Щитов; должно быть, «Чужие игры» ради этого держали на службе шестерых или семерых тавматургов, скорее всего – людей. Когда по улице проезжала проложенным в толпе коридором карета, в Щите открывался проем, ровно настолько, чтобы пропустить экипаж и сопровождающих, а потом закрывался, словно ворота, чтобы не допустить внутрь чернь. Часть Щитов были, вероятно, постоянными, заряженными загодя – например, те, что прикрывали здание от дождя, питаемые запасенной энергией, а не сосредоточенным вниманием тавматурга. Но ворота были делом рук человеческих. Сквозь подпитываемые кристаллами Щиты Делианн мог пройти без особых сложностей и не поднять тревоги – но тогда ему придется привлечь внимание Кайрендал каким-то иным способом.
   Он вышел на улицу.
   Не обращая внимания на толчки и ругань, Делианн продирался сквозь толпу. Добравшись до того места посреди улицы, где проезжали сквозь Щит кареты, он просунулся между рослым хумансом и невысоким троллем.
   – Извините, – вежливо проговорил он.
   Оба зеваки разом глянули сверху вниз на тощего оборванного эльфа и перемигнулись.
   – Пошел в жопу, эльфеныш, – бросил человек. – Найди себе место сам.
   – Уже нашел, – ответил Делианн, раскидав обоих.
   Зеваки, нимало не ожидавшие такой противоестественной силы, которой обладал перворожденный, полетели в толпу. Тролль разумно решил, что этот фей наделен неясными еще способностями, и отступил, мрачно бормоча под нос что-то на родном хрюкающем наречии. Человек, наделенный меньшим умом, решил настоять на своем.
   – Эй, – воскликнул он, – ты, недоросток, ты на кого полез?
   Делианн застыл в ожидании. Его подташнивало.
   Хуманс занес руку.
   – Да я тебя сейчас…
   Делианн прервал его коротким ударом правой. Из носа верзилы брызнула кровь, из глаз – слезы. Перворожденный пнул своего противника в пах, а когда тот сложился, осторожно обошел кругом, прихватил левой рукой за шею, а костяшками правой надавил на разбитую переносицу. Громила с воем выпрямился, перегнулся назад и медленно повалился наземь.
   Удовлетворившись тем, что противник повержен, Делианн напоследок пнул его еще раз: носок башмак с изумительной точностью врезался лежащему под ложечку. От боли верзила свернулся клубочком, тяжело дыша и всхлипывая.
   Делианн выпрямился и обвел толпу бесстрастным взглядом.
   – Еще желающие есть?
   Не вызвался ни один.
   Перворожденный оскалил длинные острые клыки – зубы хищника.
   – Тогда с дороги !
   Он отвернулся, не в силах сдержать омерзения. Чтобы обойтись без насилия, требовалось подумать, а он слишком устал, чтобы размышлять связно. Требовалось подключить воображение, а этого-то Делианн не мог себе позволить. На протяжении двух недель фантазия дарила ему только цвет воплей, прикосновения мертвых детей, запах геноцида.
   Внутри пузыря под вечным полуденным солнцем сновали лакеи и швейцары в алых с золотом ливреях. У дверей дремали шестеро огров в полном боевом облачении. Покрытые эмалью тех же цветов кирасы блестели, точно фаянсовые горшки. Кроваво-красные алебарды были отставлены на плечо.
   Колдовское зрение подсказывало Делианну, что никто на улице не направляет Силу. Только над драгоценностями толстухи, выползавшей из экипажа с помощью двоих услужливых привратников, порхал крошечный завиток чар, помогавший самоцветам блестеть ярче. Перворожденный кивнул своим мыслям. Если повезет, ему придется одолеть лишь обычную стражу.
   Не теряя колдовского зрения, он настроил свою Оболочку на колебания Щита перед собой, оценивая силы тавматурга, державшего чары. В лучшем случае – третий сорт. Щит едва выдерживал удары дождевых капель, не говоря уже о напоре толпы. Собрав побольше Силы, Делианн обратил ее в копье, пробив им Щит легко и спокойно, точно иглой шприца. Его Оболочка вошла в резонанс с чарами так плотно, что он ощутил алый всплеск боли, исходящий от тавматурга. Без особых усилий он проделал невидимым копьем в Щите дыру в человеческий рост и шагнул в нее.
   Толпа за спиной ахнула неслышно: для обычного зрения все обстояло так, словно чародей спокойно прошел сквозь Щит, противостоящий всем усилиям зевак. Те навалились снова, но Делианн уже отпустил поток Силы, и Щит вновь встал на место. Впрочем, тавматург на службе в «Чужих играх» прекрасно понял, что случилось и, вероятно, уже поднял тревогу.
   Ну разумеется: Делианн вздохнуть не успел, как от кучки прислужников в дверях отделился изящный перворожденный в вечернем костюме и, жестом подозвав двоих крепких камнеплетов в ало-золотых ливреях, двинулся к пришельцу по сухому булыжнику прикрытой Щитом улицы так торопливо, как мог, не выдавая спешки.
   Они встретили Делианна в сорока шагах от входа. Троица расступилась, надежно загораживая проход и не проявляя при этом явной грубости. Фей оказался высок ростом и изящен, его темный костюм – безупречно сшит, начищенные ногти блестели как пуговицы. Сложив руки на груди, он вежливо поклонился Делианну:
   – Я могу вам чем-нибудь помочь, сударь?
   – Можете, – промолвил Делианн, проскальзывая между ним и одним из камнеплетов так, словно тех не было в природе. – Объявите о моем прибытии.
   – Сударь? – многозначительно переспросил фей, одним этим словом деликатно описав и порванную одежду, и стоптанные башмаки, и веревку на поясе, и противоестественные морщины. Он как бы незаметно зашел гостю за спину; камнеплеты пристроились по бокам, похрустывая костяшками пальцев.
   – Можете объявить, – повторил Делианн, – что прибыл Принц-подменыш, Делианн Митондионн, младший из наследников Короля Сумерек.
   Фей даже не моргнул.
   – Простите, принцу назначено?
   Делианн двинулся вперед.
   – Прошу, ваше высочество, – мягко промурлыкал фей. Кажется, у него был большой опыт общения с лунатиками, и Делианна он отнес именно к этой категории. – Эту трудность вполне возможно обойти. У нас есть резервная ложа для царственных гостей. Не изволите ли проследовать за мной?
   Делианн мог догадаться, что ожидало бы его в таком случае: жестокие побои где-нибудь в подвале, после чего изувеченное, бессознательное тело выбросят на улицу за Щит на страх прочим незваным гостям.
   – Не стоит утруждаться, – ответил он. – Я пришел не ради представления. Мне нужно повидать Кайрендал.
   – Прошу вас, сударь. Я вынужден настоять.
   Руки крепче, чем горные корни, впились в локти Делианна. Пара камнеплетов сложила его пополам с той легкостью, которая приходит с опытом. Со стороны казалось, что гостю стало нехорошо и без помощи слуг он на ногах не удержится; на самом деле его попросту несли. На какой-то момент усталость взяла свое. Так уютно было расслабиться, не оказывая сопротивления, когда тебя несут, словно ребенка, хотя железная хватка была все же болезненна… вот только тащили его не в ту сторону! Делианн нашарил ступней мостовую и отворил свой разум Силе.
   Высоко над головами мерцали в незримом свете потоков Силы своды Щита. За долю мгновения Оболочка чародея выросла в пятнадцать человеческих ростов, коснувшись этого Щита, а в следующий миг Делианн, уловив его гармоники, настроил себя на поток чар. В идеальном резонансе Оболочка пробила колдовской свод и коснулась серебряной ленты, вплетенной в многокрасочный смерч Силы. И тогда погасли огни.
   Тьма обрушилась на улицу, словно кувалда.
   Внезапное исчезновение мириад цветных фонарей ошеломило толпу. Застыли в недвижном молчании зеваки, и лакеи, и даже кони в упряжках – словно ослепли. На какую-то бесконечную секунду улица оказалась погружена во тьму и тишину, сдержанную, точно дыхание ребенка, разыскивающего буку под кроватью.
   И тогда Делианн вспыхнул огнем.
   Он полыхал, словно факел, словно костер, словно тысяча разом вспыхнувших магниевых лент, он полыхал так, словно каждая капля света, будто солнце озарявшего все закоулки «Чужих игр», теперь протекала сквозь его кожу. Лакеи-камнеплеты с воплями шарахнулись от него. От обугленных ладоней шел дымок. Фей в вечернем костюме закрыл глаза руками и визжал, как напуганный ребенок.
   Истертая одежда Делианна вмиг прогорела дотла, и пепел унесло в ночь ветром. Истлели волосы. Обнаженная плоть носила следы недавних плохо заживших ран. По черепу змеился кривой шрам, будто от удар мечом. Одно бедро вздулось вдвое больше другого и покраснело, лодыжка другой ноги изогнулась посредине, и на месте изгиба виднелся костяной узел в кулак величиной.
   Нагой, лысый, окутанный пламенем, Делианн вышагивал по ступеням парадного, оставляя на пурпурной дорожке выжженные следы.
   Все расступились, кроме одного из огров – не то самого храброго, не то самого тупого. Тот попытался ткнуть гостя алебардой. Едва коснувшись объявшего Делианна пламени, клинок растаял и стек лужицей жидкой стали к ногам, а древко до половины обуглилось.
   Пламя отражалось в глазах, окрашиваясь цветами ужаса.
   – Я пришел повидать Кайрендал, – повторил Делианн. – У меня нет времени на любезности.
   В воздухе перед ним соткалось палевое мерцание, и из ниоткуда, будто сквозь невидимую полуоткрытую дверь, выступила высокая фея.
   Она была выше Делианна ростом и еще стройней, изящная, словно парящий сокол. Вечернее платье на ней сверкало, будто сотканное из алмазных нитей. Платиновые волосы были подняты высоко над остренькими ушками и уложены в экстравагантную сложную прическу. Глаза мерцали отражением цвета денег, будто вложенные в глазницы серебряные монетки. Тонкие губы разошлись в безрадостной улыбке, обнажив длинные, игольно-острые зубки. Ноготь на указательном пальце правой руки был подточен и накрашен так, чтобы напоминать стальной орлиный коготь.
   – Ты знаешь, – заметила она, – как показать себя. Ищешь работу?
   Какое-то мгновение Делианн не мог заставить себя ответить.
   – Кайрендал… – проговорил он сквозь завесу огня.
   – Прошу прощения, – перебила она легкомысленно, – что встретила неподобающим образом. На мне слишком много одежды. Просто позор.
   Она даже не повела плечами, но платье каким-то образом соскользнуло, собравшись лужицей у ног. Она шагнула вперед, нагая, как и Делианн, совершенно спокойная, и протянула ему руку:
   – Так лучше?
   У Делианна отвалилась челюсть. Соски Кайрендал были выкрашены в тот же цвет, что и глаза, и казались твердыми, как металл, под который маскировались. И в этот миг полнейшего остолбенения пламень, защищавший его, погас.
   А он даже не заметил мерцания Оболочки Кайрендал и в какой-то тошнотворный миг осознал, почему: ее вообще не было здесь. Он видел перед собою фантазм, вложенный в его и только его разум из какого-то безопасного места. А покуда он пялился, Кайрендал перенастроила Щит над головой, отрезав его от Силы.
   Ему показалось, что он свалял большого дурака.
   Он только начал протягивать свою Оболочку в другую сторону, когда на голову ему кто-то набросил плотную сетку из тяжелых холодных нитей, и стоило ловушке сомкнуться, как видение Кайрендал и сброшенного платья перед ним сгинуло, будто стертое невидимой рукой. Тяжелая рука сбила перворожденного с ног, а он не мог притянуть к себе ни капли Силы, чтобы укрепить мышцы и разорвать сетку – на ней вспыхивали алые огни противочар, блокирующих все его попытки. Один из огров поднял пленника за ногу и сунул в сетку, как котенка, собрав ее наподобие мешка.
   – Ты небоззь не ззнать, какие жжтуки у городззких в моде, пока бродижжь в пужже, а, лежжак?

3

   Кресло было тяжелое. Очень крепкое – из толстых досок твердого клена и вдобавок прибитое к полу. Цепь, приковывавшая левое запястье Делианна к правой лодыжке, была намотана на перекладину между ножками.
   Огру потребовалось не больше пяти минут, чтобы убедительно доказать вытряхнутому из мешка Делианну, что тот не сможет притянуть к себе достаточно Силы, чтобы зажечь свечку. Нечто неведомое в стенах комнаты отсекало чародея от источника колдовских чар так же надежно, как сетка. Доказательство по-огричьи было простым: он быстро, ловко и безжалостно измолотил Делианна ороговелыми кулачищами до потери сознания. Потом надел на пленника кандалы и ушел.
   Делианн сидел лицом к голой серой стене. На ней виднелись смутные бурые разводы – должно быть, старая, не до конца стертая кровь. Извернувшись в кресле, Делианн мог наблюдать за входной дверью, но избитое тело при этом быстро наливалось болью. Вздохнув, чародей отказался от борьбы и уставился в стену. В комнате было зябко; кандалы леденили руку и ногу, по всему телу бежали мурашки. Очень долго не происходило ничего. Оставалось только дрожать от холода и прислушиваться к собственному дыханию.
   Наконец дверь за спиной отворилась. Повернувшись, Делианн увидел, как входит Кайрендал, и не смог сдержать стона. Хозяйка «Чужих игр» выглядела в точности такой, какой представил ее фантазм. Она не скользила над полом, но двигалась слишком плавно, чтобы это можно было назвать просто ходьбой. Рядом с ней маячила здоровенная огриллониха в мешковатом балахоне, поигрывая сплетенной из кожаных лент дубинкой длиной – и толщиной – в руку Делианна.
   В руке Кайрендал держала, перекатывая в пальцах, что-то маленькое и круглое, вроде орешка.
   – Тебе никто не рассказывал, – пробормотала она рассеянно, – что бывает с маленькими эльфами, когда те играют с огнем?
   – Не зови меня эльфом, – промолвил Делианн неторопливо. – Я сносил эту кличку от хумансов, и от огриллонов. От тебя я оскорбления слушать не обязан.
   – Это, – перебила его Кайрендал, – не ответ на мой вопрос.
   Незримая рука впилась ледяными когтями в живот, свернув кишки в комок боли. Делианн мучительно всхлипнул, глаза заволокло алым туманом, но даже сейчас он не был совершенно беспомощен. С легкостью, скрываемой гримасой боли на искаженном лице, он настроил свою Оболочку на чары Кайрендал, присосавшись к потоку ослепительной зелени, текущему от ее призрачной Оболочки ему в живот. Он черпал ее энергию и с ее помощью строил отводку, чтобы использовать все большую долю Силы, терзавшей его, – ментальный шунт, направлявший Силу в Оболочку Делианна вместо физического тела.
   Узел развязался, и чародей изготовился к ответному удару. Стягивать Силу в этой комнате хозяйка заведения могла не больше, чем ее пленник. Эта штуковинка у нее в руке, должно быть, грифоний камень. Делианн подстроил свою Оболочку в тот диапазон, где Кайрендал вовсе не должна была ее заметить, и протянул щуп…
   – Так я и думала, что ты попытаешься, – заметила фейа.
   Она бросила короткий взгляд огриллонихе, и та огрела Делианна кожаной дубинкой по темени с такой силой, что в голове у перворожденного взорвался фейерверк. Колдовское зрение оставило его.
   Кайрендал оскалилась.
   Стальные когти впились под ребра, рванули желудок. Делианна согнуло пополам, и после нескольких спазмов мучительно вывернуло прямо на голые ноги. Кайрендал отступила на шаг, чтобы не испачкать вечерние туфли на высоких каблуках.
   Когда чародей нашел в себе силы поднять голову, Кайрендал смотрела на него, состроив на точеном лице дружелюбную мину. Запах блевотины ее словно не беспокоил.
   – Свое положение ты осознал. Теперь попробуй войти в мое. Меньше чем через час поднимется занавес и начнется шоу, которое я планировала устроить больше года. Я собрала артистов со всей Империи, из Липке – из Ч’рранта, пропади он пропадом! Только своих я вложила в эту затею семьдесят восемь тысяч ройялов, а мои партнеры – еще больше. И это такие партнеры, которые оправданий не слушают. Если не будет прибыли, они станут по очереди трахать меня в задницу, пока я не сдохну от потери крови.
   Каждое ругательство она произносила со сдержанным удовлетворением, будто радуясь, что хотя бы в этой камере может изъясняться так, как считает нужным.
   – А теперь какой-то тронутый урод, назвавшись Принцем-подменышем, разбрасывается огненными чарами, как в самом страшном кошмаре людского тавматурга, и я хочу знать, что происходит. Ты кейнист, так?
   Делианн покачал головой.
   – Я даже не знаю, кто это такие.
   – Не дури мне голову, хрен. У меня сегодня в зале два епископа и архидьякон, сучий потрох, церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота. Я знала, я точно знала, что какой-нибудь тронутый ублюдок-кейнист попробует их достать.
   – Я не кейнист. Не понимаю, почему меня все время с ними сравнивают.
   Кайрендал фыркнула.
   – Тем хуже для тебя. Все просто, хрен: я хочу знать, кто ты такой, кто тебя послал и что ты затеял, и времени, чтобы все это выяснить, у меня очень немного. Поэтому я буду тебя пытать, покуда мне не понравятся твои ответы. Понял?
   – Мне нужна твоя помощь, – проговорил Делианн.
   Кайрендал стиснула в руке грифоний камень так, что алые струйки Силы задымились вокруг кулака.
   – Ты выбрал странный способ просить о ней, – процедила она сквозь зубы.
   – Я пришел не просить, – отрезал он. – Я не стал бы злоупотреблять старой дружбой. Я Делианн Митондионн, младший наследник Короля Сумерек, и клятвой верности, которую ты давала моему отцу, я требую от тебя службы.
   – Ты с кем, по-твоему, разговариваешь, хмырь?! – недоверчиво поинтересовалась Кайрендал, обходя кресло, как будто нагое, безволосое, опаленное жаром тело могло лучше выглядеть в другом ракурсе. – Лешаков ты мог бы запугать, только сейчас ты в большом городе. У меня осведомители по всему континенту, урод. Для начала: принц Делианн мертв. Уже не один год мертв, скорей всего. Его место занял актир, двойник – и не рассказывай мне, будто актири не бывает. Я-то знаю лучше. А этого актира-двойника убили две недели назад по другую сторону Божьих Зубов. Один из принцев дома Митондионн раскусил его, и актир на него напал. Свита принца зарубила его.
   – Торронелл, – уточнил Делианн, и его обожженное лицо исказилось душевной болью. – Это все правда. Почти.
   – Почти?
   Делианн едва приметно усмехнулся.
   – Я не самозванец, и я жив.
   Кайрендал фыркнула.
   – А вот тебе на закуску, хрен собачий: я знала подменыша. Он служил у меня охранником в «Экзотической любви» добрых двадцать пять лет назад, до того, как его приняли в доме Митондионн. Служил почти год, и я тесно с ним познакомилась, если понимаешь. И ты – не он.
   – Уверена, Кир? – грустно спросил Делианн. – Дорисуй мне волосы и брови – неужели я правда так изменился?
   В первый раз за все время она посмотрела на него внимательно. Нахмурилась, ощерив зубы, словно увиденное пугало ее.
   – Сходство есть, – призналась она нехотя. – Но ты постарел… постарел, как хуманс…
   – А я и есть человек, – ответил Делианн. – И всегда им был. Я Делианн.
   Кайрендал выпрямилась и помотала головой, будто отвергая увиденное, отрицая неоспоримое.
   – Даже будь ты подменышем, я не стала бы помогать тебе. Я ничего не должна ублюдку. Или его долбаному Королю Сумерек. Что я видела от них? – Радужные полосы катились по ее Оболочке, не смешиваясь, точно по мыльному пузырю на солнце. – Я все еще не услышала причины, по которой Тчако не следует прибить тебя и выбросить тело в реку.
   Делианн понимал, что это не пустая угроза. Он видел ее кулаки, стиснутые так крепко, что длинные острые ногти до крови царапали запястья. Она обезумела, глухая к доводам рассудка, и была опасна, как раненый медведь. Он понимал ее – полностью, без труда.
   Он чувствовал себя так же.
   Он всегда считал себя героем, одним из «хороших парней», из тех, кто может противопоставить миру свой закон, провести черту, переступить которую не решится ни при каких обстоятельствах. Он с готовностью отдал бы жизнь, прежде чем совершить то, что собрался сделать сейчас; выбор оставался за ним. Но если сейчас он предпочтет смерть бесчестию, то сделает выбор не за себя, а за миллионы душ – миллионы, у которых никакого выбора уже не будет.