Стовер Мэтью Вудринг. Клинок Тишалла

   Пальцы мои впиваются в онемевшие бедра. Нажатие чувствуется с трудом. Неумолимые законы физики Поднебесья отключили мой шунт, и ноги я ощущаю едва-едва – но почему-то легкий щипок вызывает резкую неожиданную боль, и, отпустив ногу, я вижу на кожаной штанине темные влажные пятна, а ладонь мою покрывает какая-то липкая дрянь. Я поднимаю ладонь к лицу и щурюсь в попытке разглядеть мерзкие сопли при свете ламп.
   – Что за хрень?
   Я почти уверен, что не обмочился – частичная регенерация нервных волокон сохранила контроль за сфинктерами, если только долбаный шунт не пытается им помочь, – а сопли пахнут лекарствами. Похоже, мазь с антибиотиками. Я протягиваю Райте измаранную ладонь:
   – Что такое? Кто мне изгваздал этим ноги? Разыграть меня вздумали, пока я спал?
   Теперь боль начинает просачиваться в сознание: ноют руки, и спина, и бок до самой поясницы – боль сильная, жгучая, как после глубоких ожогов, когда мерещится, будто тебя до сих пор поджаривают изнутри. А вместе с болью накатывает дикарский, бестолковый ужас… словно кто-то решил забросать меня раскаленными камнями в то время, как в глотку лезет скользкий, холодный удав, чтобы клубком свернуться под ложечкой.
   Я отираю руки, пытаясь содрать с них мерзкую слизь, и не вытошнить несколько ярдов чертова удава…
   И Райте снова спасает меня прикосновением и добрым словом.
   – Нет, Кейн, все в порядке. Ты просто обжегся немного, вот и все. Ничего серьезного. Покуда ты спасал М… Тан’элКота, помнишь? Но ожоги уже обработаны и совсем не болят. Вспомнил?
   – А… да, теперь вспоминаю.
   Я стискиваю виски обеими ладонями. Боль утихает так же быстро, как возникла.
   Должно быть, нервное.
   – Странно… никак не могу все в голове по полочкам разложить, – медленно хрипло бормочу я. С трудом удается шевелить губами. – Не вспомню, правда был тот пожар или это всего лишь сон. То кажется, что все было взаправду, а сейчас даже не скажу…
   – Взаправду, – уверяет Райте. – Все записано.
   Голос его звучит странно, знобко, будто дрожит от похоти, и в то же время довольно – как будто он готов кончить от какой-то мерзости. Я хмурюсь. Он не замечает.
   Прищелкивает пальцами, и четверо носильщиков – широкоплечие послушники из посольства в Терновом ущелье – взваливают на плечи мой паланкин. Райте сам распахивает двустворчатые двери вагона, откидывает складную лесенку, и мы вшестером направляемся в Палатин.
   Даже сейчас, ближе к полуночи, город шумит. Два года назад здесь был именно лагерь, горстка палаток и пара здоровых ангаров из рифленой жести, центральный перевалочный пункт для продукции многочисленных рудников, расползшихся по восточному склону перевала. Теперь он превратился в натуральный, зуб даю, городок Дикого Запада: два отеля, двойной ряд салунов и бардаков на главной улице, амбары и конюшни; даже вокзал вырос втрое – железнодорожные ветки пересекают холмы на много миль от города. Напротив вокзала здоровенный плакат на фанерной будке провозглашает ее редакцией печатного органа компании «Поднебесье» – «Палатинского трибуна».
   Представляю себе завтрашние заголовки:
   «КЕЙН УБИВАЕТ БЕЗУМНУЮ БОГИНЮ»
   «ВЕРНУВШИЙСЯ ГЕРОЙ ПОМОГАЕТ АРТАНАМ СПАСТИ МИР»
   Становится совсем дурно.
   Над улицами шипят газовые фонари, выкрашивают лица горняков, шлюх, горожан одинаковой трупной, зеленоватой бледностью. Носильщики волокут меня по главной улице, широкой полосе, покрытой черной грязью пополам с навозом; уже на полпути к отелю дым и гарь печей и домен густо присыпают мою кожу жирной черно-бурой пылью. В воздухе пахнет серой.
   Райте проводит нас внутрь, мимо стойки, прямо как из старого фильма, через тесный маленький салун, где одинокий бармен читает свежий выпуск «Трибуна», настоящую старомодную газету, напечатанную чернилами на выбеленных опилках, даже не подняв на нас взгляда. За следующей дверью – отдельная комната, где вокруг массивного обеденного стола рассчитанного не меньше чем на шестерых, расставлены грубо сработанные, но на вид удобные диваны.
   На дальнем конце стола восседает, раскинув перед собою веер бумаг, Винсон Гаррет. Когда мои носильщики протискивают паланкин в дверь, он поднимает глаза и приветственно кивает Райте.
   – Превосходно, – бормочет он про себя, потом смотрит на меня. – Спасибо, что пришел, Хэри. Как тебе известно, без твоей помощи мы не сможем, полагаю, избавить этот мир от твоей супруги. Отсюда мы, если ты не против, отправимся прямо на ритуал.
   Я снова потираю виски – мир вокруг опять расплывается, как в кошмаре, когда не понимаешь, что творится вокруг, но точно уверен, что в происходящем есть определенный смысл.
   – Как-то странно себя чувствую здесь, – говорю я. – Не знаю почему.
   – Разумеется, – с сочувствием замечает Гаррет. – Думаю, здесь можно сделать обрыв и возобновить запись незадолго до ритуала.
   – Что? Обрыв? Запись?.. О чем ты болтаешь?
   Гаррет кивает Райте, и тот приказывает носильщикам опустить мое кресло на пол у стола и подождать за дверью.
   – А дверь закройте, – коротко добавляет он. – То, что будет сказано в этой комнате, вам знать не обязательно.
   Четверо монахов касаются кончиками пальцев лба в знаке повиновения и гуськом выходят из комнаты. Закрыв дверь.
   Губы Гаррета превращаются в горизонтальную черту. Вице-король Арты поднимается на ноги со зловещим изяществом выпи.
   – Полагаю, наручники будут к месту, – замечает он, огибая стол.
   Голова его склонена к плечу, словно администратор одним глазом высматривает рыбу на мелководье.
   Райте вытаскивает откуда-то пару белых пластиковых наручников.
   – Кейн, не шевелись.
   Двигаясь так медленно и уверенно, что мне и в голову не приходит отмахнуться, он пристегивает мое левое запястье к подлокотнику кресла и затягивает ленту.
   – Ну, Райте, это уж слишком, – хмурюсь я. – Дружба дружбой, но связывать себя я даже жене не позволяю…
   Я пытаюсь шутить, но скользкая змея уже пытается заползти обратно в глотку. Башка ее давит на легкие, мне не хватает воздуха. Я посмеялся бы, но боюсь трусливо заблеять – тогда я пойму, насколько на самом деле испуган, а к таким потрясениям я определенно не готов.
   Райте затягивает вторую ленту вокруг моего правого запястья вместе с подлокотником. Гаррет берет со стола стопку белых картонок, переворачивает верхнюю и читает.
   – Ладно, – кивает он своим мыслям. Смотрит на меня: – Думаю, мы готовы.
   Ловлю себя на том, что машинально проверяю наручники на прочность.
   – Какого хрена тут творится?
   Гаррет взвешивает в руке колоду карточек.
   – Мне даны весьма конкретные инструкции, Хэри. Я намерен выполнить их со всей возможной точностью, как это у меня в обычае. Признаюсь, что смысла в большинстве их я не вижу, но это, пожалуй, и необязательно. Основное требование – ты должен вполне ясно осознать свое положение.
   – Тогда тебе долго придется объясняться.
   Он демонстрирует полный набор белых, слишком крупных для его тощей физиономии зубов.
   – Ваше превосходительство!
   Райте открывает мешочек, которого я при нем прежде не видел, и вытягивает оттуда рулон блестящей сетки. Когда он разматывает ее, я понимаю, что сетка серебряная – в точности как та, которой я накрыл Ма’элКота на стадионе Победы столько лет назад.
   – Ты знаешь, что это такое, Кейн? – спрашивает он.
   Я пожимаю плечами. Наручники при этом врезаются в тело. Больше не буду.
   Улыбка Райте похожа на лезвие.
   – Ты знаешь, что я с ней намерен делать?
   – Меня это должно интересовать?
   Приходит очередь Райте пожимать плечами. Дышит он неровно и вообще похож на девственника, впервые увидавшего женскую грудь.
   Словно матадор свой плащ, он набрасывает сетку мне на голову.
   Сеть обрушивается на меня, как ведро ледяной воды, так быстро и сильно, что я не успеваю ощутить, какова она на ощупь – холодная или горячая, и судорожно хватаю ртом воздух. Я замираю, бормоча что-то нечленораздельно, и комната вспыхивает белым, словно кто-то сунул мне в череп магниевую вспышку, а потом эта сволочь такими же вспышками поджигает напалм, которым обмазаны мои ноги и спина, и я весь горю, кожа трескается, причиняя невыносимую боль, чувствую сытный запах жареного мяса и ледяное прикосновение спирта к обугленной коже…
   Передо мной стоит незнакомец в алой сутане монастырского посла; лицо его похоже на замшевую маску, местами приклеенную к костям, а в иссиня-белых глазах полыхают отсветы того же пламени, что оставило на мне эти ожоги.
   – Кто… – с трудом выдавливаю я. – Кто ты такой?
   – Ты меня не узнаешь, Кейн? – цедит он сквозь зубы и хищно скалится.
   Наклоняется ко мне, будто собирается впиться клыками в лицо. Тянет скрюченные когтистые пальцы к ребрам, задевает серебряную сетку, рубаха трет обгорелую коже, и я дергаюсь от новой боли.
   Низкий злобный голос незнакомца обжигает не меньше взгляда.
   – Я твой лучший друг .

3

   – Помню… я помню… – Голос мой рвется, словно тряпица. – Помню, как проснулся… в поезде, и ты… ты…
   – Очарование, наложенное на твою Оболочку. Для этого ты не обязан быть в сознании, – скрипит он с той же едкой ухмылочкой. – Твой рассудок, как и Оболочка, – всего лишь сплетение токов Силы. В тот же миг, как я сдерну с тебя сетку, шаблон Очарования наберет Силу из окружающей среды, и ты будешь любить меня как сына и доверять мне как отцу.
   – Зачем… ты так… со мной?..
   – Полагаю, на этот вопрос могу ответить я, – замечает Гаррет. Он пристраивает задницу на краю стола и дарит мне один их тех сочувственных взоров, которые администраторы разучивают перед зеркалом и приберегают для тех, кого собираются втоптать в дерьмо. – Но прежде чем дать ответ, я хотел бы добавить кое-что от себя. Ты мне никогда не нравился, Майклсон. Ты позор всей касты – ты всегда пользовался нашей компанией для достижения собственных целей, вместо того чтобы служить ей. Ты эгоистичен, самовлюблен и груб. Ты ставишь собственное суждение выше суждений начальства. Я знаю, что и ты меня недолюбливаешь и никогда не любил. Однако при всем этом я должен заверить тебя, что доставшаяся мне задача не принесет мне радости. Ничего личного , Майклсон.
   Проступивший от боли на лбу пот катится в глаза, обжигая, и лишняя капля муки чуть не сводит меня с ума. Я едва сдерживаюсь, чтобы не завыть, как раненый пес. И, стиснув зубы, складываю губы в улыбку.
   – Просто… выполняешь приказ, да?
   – Я пытаюсь достойно исполнить возложенные на меня обязанности, – чопорно соглашается Гаррет. – Ничего личного, да?
   – В жопу «ничего личного»!.. Личное – это все. – Я указываю подбородком на Райте. Тот наблюдает за моими мучениями, и лицо его кривится от жуткого голода. Не знаю, отчего это с ним, но я буквально вижу, как ненависть пышет из него, как жар от расплавленного асфальта. – Спроси его. Он знает. Вижу.
   Взгляд Райте не отрывается от моего лица. Он упивается зрелищем, как пустыня пьет бурю.
   – Продолжай, – бросает он.
   – Ну ладно. Тогда так… – Откашлявшись, Гаррет вновь заглядывает в верхнюю карточку. – Первое, что ты должен понять, Майклсон: мы собираемся убить твою жену.
   Я знал, что этим кончится, и все равно меня словно по яйцам пнули. Продолжаю улыбаться: подавитесь! Я и так свои яйца еле чувствую.
   – Попытайтесь.
   – М-м, не только. Сделаем. А ты нам поможешь.
   – А потом ты проснешься?
   – Тебя отнесут к источнику на горе Резец и омоют его водой. Это привлечет внимание Пэллес Рил. Она прибудет туда – и умрет.
   – Ее не так просто убить.
   – Полагаю, ты удивишься.
   Он глядит на меня, будто ждет ответа, но я только смотрю, как бьется жила у него на шее, и скалю зубы.
   – Также тебе интересно будет узнать, – продолжает он, кашлянув в кулак, – что своей гибелью она примет на себя всю ответственность за эпидемию ВРИЧ. Сюжет уже расписан: эпидемия была террористическим актом со стороны Пэллес Рил, направленным на то, чтобы восстановить общественное мнение против компании «Поднебесье».
   – Херня. Никто не купится.
   – Купятся как миленькие. У нас найдутся документы, подтверждающие, что в прошлом у нее была связь – полагаю, ее придется назвать романтической – с неким администратором по имени Керри Вурхис…
   – Главой отдела опасных биоматериалов? Но Вурхис же баба…
   – И лесбиянка, – уточнил Гаррет с профессорским блеском в глазах. – Да. Это будет особенно пикантный поворот. Миз Вурхис… как это называется – совесть замучает? И в своей предсмертной записке она признается во всем, включая соучастие Пэллес Рил. Миз Вурхис при пособничестве удачно подвернувшейся группы экотеррористов, которую мы создадим ради такого случая, устроила также и ловушку, едва не погубившую тебя вместе с Тан’элКотом. Однако тебе удалось спастись исключительно зрелищным образом – я уже видел запись, и Приключение получится просто восхитительное.
   – Это же бессмыслица, – говорю я. – С какой стати…
   – Смысла и не надо искать, – бесстрастно замечает Гаррет. – Собственно говоря, бессмыслица даже лучше, особенно в определенной мере театральная – ты, Хэри, должен понимать это лучше любого другого. Таким образом, десятки соперничающих теорий станут сотрясать сеть на протяжении недель, месяцев, быть может, лет. И некоторые из этих предположений будут логичнее, вероятнее, осмысленней , истины. В этом и заключается общественная полезность «теорий заговора». Если кто-то по случайности и натолкнется на истину, та утонет в потоках мнимых заговоров, один невероятней другого. Идеальная маскировка.
   – Поклонники Пэллес никогда не примут…
   Гаррет отмахнулся.
   – Пэллес Рил обезумела, ты не забыл? Тяжесть невероятной власти свела ее с ума. Это культурная традиция: великие властители становятся как боги, великие властительницы сходят с ума и становятся погубительницами – которых, в свою очередь, должны сразить их возлюбленные. Общественность уже готова в это поверить: в конце концов, это была постоянная тема определенного рода развлечений на протяжении трех сотен лет.
   – Никто в это не поверит, – твержу я, но уже не так убежденно.
   Поджав губы, он разводит руками и печально вздыхает: мудрец, видевший все и слегка озадаченный банальностью увиденного.
   – Большинство людей, – замечает он, будто извиняясь, – готовы поверить в любую глупость, нелепость или ересь, лишь бы она не противоречила тому, что они зазубрили в детстве.
   И это до такой степени правда, что во рту у меня прорастает полынь.
   – В конечном итоге они поверят, – неторопливо, с жеманным, утонченным садизмом произносит Гаррет, словно может причинить мне больше страданий, если будет выдавать их по капле, – потому что поверишь ты.
   Несколько секунд я стараюсь проглотить комок холодной овсянки, который был моим сердцем. И пока я этим занимаюсь, Гаррет продолжает.
   – Подозреваю, – замечает он с гнусной улыбочкой сплетника, готового поделиться особенно постыдным слушком, – ты еще не понял, что ты в эфире.
   В голове у меня снова вспыхивает магний, и комнату заливает белый свет. Я знал – я точно знал откуда-то, потому что читал актерский монолог, даже не задумываясь об этом.
   Черт, я и не перестаю…
   – За аудиторию свою не волнуйся, Хэри. Нет у тебя аудитории. Позволю заметить, Студия уже выяснила, что бывает, когда пускаешь тебя в прямой эфир.
   Он вытаскивает из-под стола, за которым восседал, черный чемодан с двумя металлическими рукоятками – не то медными, не то позолоченными. Взгромоздив ящик на столешницу, Гаррет поворачивает его ко мне стеклянисто-гладким боком, похожим на экран.
   – Думаю, ты не знаком с устройством, на основе которого создан этот блок, – замечает он. – Туземцы называют его Артанским зеркалом. По природе своей оно крайне схоже с обычным наладонником, но работающим не при помощи квантовых электромагнитных эффектов, а на токах Силы. Суть в том, что это устройство питается от грифоньего камня. До тех пор, покуда камень сохраняет… м-м… пожалуй, следовало бы сказать «заряд», устройство будет записывать передачу с твоего имплантата. Это, в некотором роде, усовершенствование «глубокого погружения»: поскольку запись производится на отдельный блок, нам не придется возвращать после казни твою голову. Собственно говоря, устройство это магическом образом связано с аналогичным ему в Терновом ущелье, на Полустанке, так что, хотя физически ты находишься здесь во фримоде, группа избранных – скажем, цензоров – на Земле будет следить за событиями в реальном времени. Полагаю, твой бывший патрон, праздножитель Вило, находится в их числе.
   Вспышки в черепе становятся все ярче, их шипение выталкивает голос Гаррета куда-то в верхний диапазон, так что он звучит пронзительно и звонко, будто из глубокой алюминиевой канистры.
   – Можешь говорить что угодно и думать что угодно; нужные кадры будут подклеены к записям камер безопасности, запечатлевшим спасение Тан’элКота – история начнется впечатляющий аккордом. А все, чего не одобрит Совет, из финальной версии будет вырезано.
   Вырезано…
   Финальная версия…
   Гаррет и Райте одинаково откидываются назад, сложив руки на груди, и ждут, пока до меня дойдет. Они поймают Шенну на меня, как на живца, чтобы я мог видеть, как она умрет. Все запишут.
   И будут продавать .
   Все перед моими глазами растворяется в белом пламени, и на свете не остается ничего – только гнев.

4

   – Должно быть, пощипало изрядно, но теперь ожоги тебя не так беспокоят, верно?
   Райте снимает с меня сетку и снова убирает в мешок.
   Я киваю.
   – Да, Райте, спасибо.
   Мой лучший друг наклоняется ко мне, кладет теплую ладонь на плечо, а свободной рукой срезает наручники, пристегнувшие мои запястья к подлокотникам.
   – Мы же не станем говорить, что случилось в этой комнате, верно? Никому от этого лучше не будет, тебе в первую очередь.
   – Ты прав, – отвечаю я, кивнув снова.
   Очень внимательный парень; кое-что он понимает быстрее меня.
   – Ты даже думать об этом не захочешь. Лучше думай о работе, которая тебе предстоит. Лучше забудь обо всем, что здесь было сказано, пока я не дам тебе знак. Столько раздумий… они тебя только встревожат зря. Мы же не хотим, чтобы ты попусту изводился, верно?
   – Да, Райте, ты как всегда прав, – отвечаю я, благодарно сжимая его плечо освобожденной рукой. – Спасибо, малыш. Ты мой лучший друг. Мне чертовски повезло, что у меня есть ты, повезло как никогда в жизни.
   В льдистых глазах вспыхивает улыбка.
   – Повезло? Удача тут ни при чем, – говорит он. – Это судьба.

5

   Кратер имеет в поперечнике добрую сотню ярдов – округлая вмятина на вершине холма в четверти мили от окраин Палатина. Мне кажется, он метеоритный; я не геолог, но эти горы не вулканического происхождения, а кроме того, зев вулкана не может быть таким ровным – словно параболический отражатель.
   Звезды сияют над голым холмом. Деревья, и кусты, и трава, и прочая хрень – все выгорело до мелких ломких угольков, до черной земли, и недавно, судя по тому, что все вокруг до сих пор воняет керосином.
   В центре чаши стоят стальные леса в два этажа, высотой несколько ярдов каждый. На нижней платформе расположен алтарь, и на нем какой-то парень проводит ритуал жертвоприношения; жертвы – цыплята, козлы и прочая недорогая живность. Парень совершенно наг, но, несмотря на холодную ночь, истекает потом, потому что земля под лесами покрыта толстым слоем тлеющих углей, куда он швыряет обескровленные тушки.
   На лице его я замечаю гримасу. Похоже, парень в своем деле новичок, и кровь в таком количестве его пугает, но он продолжает читать заклятия – крепкий малыш. Голос его едва слышен за нервным квохтаньем и испуганным блеянием, а то, что мне удается разобрать, непонятно. Слетающие с его губ звуки трудно назвать словами… во всяком случае, человеческими.
   На той же платформе рядом с заклинателем валяется другой юноша. Он только начинает пробуждаться от наркотического сна, чтобы обнаружить, что лежит голым и связанным тонкой впивающейся в тело проволокой.
   – Грег! – окликает он коленопреклоненного у алтаря юношу. На расстоянии полсотни ярдов, разделяющие нас, едва можно разобрать, что он говорит. – Грег, в чем дело? Что ты творишь? Почему меня связали?
   Он скорее озадачен, чем напуган.
   Это ненадолго.
   Говорит он по-английски. Я совершенно уверен, что это важно, но почему – никак не припомнить.
   Над лесами полыхают пять длинных факелов, вздетых на стальные шесты примерно на одном расстоянии от края кратера и от круга горящих углей. Между шестами натянуты толстые канаты из стальной проволоки – волокна ее блестят в неверном свете. Канат перекинут от шеста на шест, высоко над голой почерневшей землей, и затем обвивает пять столбов. С того места, где сижу я в своем паланкине, – на кромке кратера – пять факелов и канат образуют явственно зримый узор, подвешенный над алтарем.
   Пентаграмма.
   На верхней платформе под лучами равнодушной луны покоится в обнаженное тело Берна. Парик сдернут с его голого черепа, грудь и пах выбриты. На нагой мертвой плоти начертаны сложные, переплетающиеся узоры, чьи линии блестят в лунном свете, точно серебро.
   Парень на нижней платформе перерезает глотку воющей кошке, отчего визг ее сменяется булькающим звуком, и швыряет ее, еще живую, в угли. Двое монахов-носильщиков отворачиваются – любители животных, не иначе.
   Все четверо охранников… я хочу сказать, артанских стражников… не сводят с кратера глаз. Лица их незримы под покрытыми копотью забралами и антиволшебными серебряными накладками. Это ощутимо и неприятно напоминает мне о социальных полицейских. Не могу сказать, почему эта мысль меня так тревожит.
   Что-то насчет социальной полиции…. нет, не вспоминается никак.
   Райте стоит рядом со мною, тоже жадно вглядывается в кратер, слизывая с губы испарину. Гаррет по другую сторону просто нервничает. На спине у него висит меч Берна – Косалл. В этом клинке хранится столько волшбы, что, если опустить его в кратер, он на фиг снесет весь ритуал призыва. Перевязь меча на одежде артанского вице-короля выглядит нелепо. Гаррет то и дело проводит под ней пальцем, будто перевязь здорово трет.
   Очень на это надеюсь.
   – Грег, нет… что ты делаешь? – спрашивает связанный мальчишка в кратере.
   Глаза его распахнуты так широко, что мне отсюда видны белки.
   Много-много лет назад, в самом начале своей карьеры, я подрабатывал, собирая тела для работных мертвяков в Анхане. Работа пошла насмарку, а мне довелось видеть, как пара моих недавно откинувшихся подопечных выплачивала долги натурой, после смерти. То, что я вижу, не слишком похоже на заклятие оживления, и я прямо об этом заявляю.
   Гаррет кивает, глядя в свои карточки.
   – Это, строго говоря, вовсе не заклятие, – замечает он, ни к кому конкретно не обращаясь.
   На миг наши взгляды встречаются, потом он кашляет в ладонь и нервно поправляет галстук, словно жертва внезапного сетервью.
   – Э-э… высокое содержание металла в слагающих кратер породах… э-э… превращает его в рефлектор Силы, – читает он. – Э-э… комбинация заклинаний, магического резонанса силовых токов внутри кабельной пентаграммы и, безусловно, э-эманаций боли и ужаса, которые молодой Проховцев вызывает у своих жертв, привлечет Силу внешнюю. Когда она, внешняя Сила, приблизится, чтобы кормиться, кратер сосредоточит ее присутствие, направляя в точку фокуса; туда, где находится юноша, проводящий… э-э… ритуал. Таким образом Проховцев произведет перенос сознания – так сказать, поцелуй жизни, хе-хе – в труп… э-э… святого Берна на верхней платформе.
   – Демон… – медленно повторяю я, перекатывая слово на языке, пробуя на вкус. – Вы собрались скормить мою жену демону. Не уверен, что мне это нравится.
   – Тс-с, – шепчет Райте. – Ты прерываешь его экспозицию . – Английское слово он произносит со слабой усмешкой, будто слегка гордится тем, что знает его.
   – Хм-ф, – мычит Гаррет, заглядывая в следующую карточку. – Интересно.
   Грег Проховцев в кратере бьет козла ножом под ребра, вспарывает брюхо до самого таза и сталкивает тушу вниз, в угли. Кишки соскальзывают вслед, оставляя на платформе широкую полосу кровавой слизи. Меня тревожит почему-то, что я знаю имя тавматурга – откуда? И второй парень, тот, что лежит рядом связанный, – его голос мне тоже знаком…
   Гаррет отрывает взгляд от своих карточек.
   – Вот это может быть тебе интересно, Майклсон. Тут сказано, что Силы внешние – как вы их зовете, «демоны» – в сущности, не вполне разумны. Как и сама Шамбарайя, они по природе своей безличны; просто… м-м… «энергетические поля приблизительно совпадающих тропизмов, обретающие разум и волю только при взаимодействии с нервной системой живого существа». Ничего себе фразочка. Таким образом, труп Берна станет, грубо говоря, аналогом Пэллес Рил – как тут сказано, «фокальным узлом сознания». Однако… э-э… демон – создание иного порядка, и его присутствие Пэллес – или Шамбарайя, или они обе – не обнаружат.
   – М-да, – тяжело роняю я. – Очень интересно. Знаешь что? Ты говоришь в точности как долбаный Тан’элКот.
   – Да? – с улыбкой отзывается Гаррет, складывая карты. – Ну-ну.
   Проховцев с платформы поет все громче, подтаскивая второго парня к краю.
   – Грег, пожалуйста!.. – умоляет связанный, рыдая в голос. – Пожалуйста, Грег, господи, ты же не можешь!.. Грег, бога ради, мы же вместе прошли школу, Консерваторию, господи Иисусе, ты бы никогда экзамен по западному не сдал…