Страница:
В исходе его сомнений не оставалось.
Солдаты бога праха и пепла владели оружием сокрушительной мощи. То были самые опытные и дисциплинированные бойцы, каких видел этот мир. Командиры их были толковы, а дух – несокрушим.
Союзники темного аггела были голодны и больны, покрыты ранами и рассеяны, и не доверяли друг другу.
Но есть сражения, а есть – сражения; иное оружие полезней прочего, и не во всяком бою стоит побеждать.
Глава двадцать третья
1
2
3
4
5
Вместо молельни: безупречной белизны нейлоновая палатка, растянутая на изящно изогнутых шестах черного графитопласта, на фоне полыхающего здания финансового суда.
Вместо прихода: командиры имперской армии Анханы, под белым флагом встретившиеся с артанскими офицерами.
Вместо священника: артанский чародей, облаченный не в доспехи, а в золотую парчовую рясу епископа церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота.
И прихожане в молельне пали ниц, ибо господь снизошел к ним.
Выше луны вздымалось чело его в сапфирное небо, и звезды садились ему на плечи. Лик его был точно солнце, грозя слепотой дерзким. Глас его звенел в крови, пел ударами пульса, точно голос самой жизни.
«СТАНЬТЕ КАК БРАТЬЯ, – повелел он. – ИБО ВСЕ ВЫ МОЯ КРОВЬ. ВОЗЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА И ЖДИТЕ ЯВЛЕНИЯ МОЕГО».
И каждому из них молвил его глас по отдельности и вкупе: «ТЫ ЧАДО МОЕ ЕДИНОКРОВНОЕ, ВОЗЛЮБЛЕННОЕ: ТОБОЮ ДОВОЛЕН Я ВПОЛНЕ».
И под сводами молельни имперские командиры обнялись с офицерами артанского войска, что вторглось в их город, убивало их товарищей и горожан, которых те же командиры клялись защищать. И в объятьях артанских не испытывали стыда: ибо разве не дети они отца единого?
Разве не братья единокровные?
6
7
8
Солдаты бога праха и пепла владели оружием сокрушительной мощи. То были самые опытные и дисциплинированные бойцы, каких видел этот мир. Командиры их были толковы, а дух – несокрушим.
Союзники темного аггела были голодны и больны, покрыты ранами и рассеяны, и не доверяли друг другу.
Но есть сражения, а есть – сражения; иное оружие полезней прочего, и не во всяком бою стоит побеждать.
Глава двадцать третья
1
Первая из засад могла в общих чертах послужить моделью дальнейших столкновений монахов из посольства в Анхане с социальной полицией. Нападение произошло, когда последние лодки роты «Бауэр» 82-го подразделения по разгону демонстраций миновали Шутовской мост.
Надувные лодки двигались медленно и неуклонно, петляя между горящими и гниющими бревнами, усеявшими речные воды. Лодки были связаны по три, и на носу ведущей сидел часовой с большим огнетушителем, готовый щедро полить пеной пятно горящей нефти, если то окажется на пути. Остальные бдили, взяв оружие наизготовку.
Устроившим засаду монахам не хватило времени, чтобы разработать согласованный план, но недостаток координации они возмещали огневой мощью. У головной тройки не было и шанса.
Когда первая тройка сцепленных лодок неслышно скользила к Рыцарскому мосту вдоль высоких стен Старого города, со стороны пристани к ним метнулась тонкая полоса иссиня-белого света. Энергетический веер продержался едва секунду, но за это время он успел скользнуть по плечам и шеям дюжины автоматчиков в головной лодке, разрубая их без малейшего усилия, и аккуратно располовинить чуть ниже пупка чародея-лоцмана. Туловище скользнуло назад, ухнув в реку, а колдовская сила, которую он перекачивал в свой посох, полыхнула рваным клубком молний, разрядившихся сквозь серебряную проволоку в броне, поджарив тем самым еще несколько солдат.
Три оставшихся связки двинулись к пристани, но две уцелевшие лодки из первой тройки беспомощно дрейфовали посреди реки, покуда солдаты торопливо вытряхивали из багажника складные весла. Прежде чем хоть одно коснулось воды, со стороны Рыцарского моста устремилась к ним, едва касаясь реки, лазерно-прямая синяя черта излучения.
От того места, где луч упирался в воду, волны мгновенно сгущались в стеклянистую массу, похожую на лед, однако теплую. Лодки оказались вмурованы в нее, и с нескольких сторон устремились в ним снаряды размером с крупный орех. Касаясь любой поверхности, они прилеплялись к ней и миг спустя лопались, извергая струи пламени настолько жаркого, что таяли пластиковые детали автоматов, вспыхивал кевлар, покрывавший доспехи солдат и загоралась живая плоть.
Однако синий луч выдал месторасположение противника, и солдаты получили первую мишень.
Ответом их стал слитны залп нескольких десятков автоматов «хеклер-кольт» MPAR-12. Оружие это, лишенное даже компьютерного прицела, устарело на полтора столетия, и в каждом из сдвоенных магазинов содержалось лишь по шестнадцать картриджей, но поскольку каждый картридж представлял собой стопку из восьми унитарных безгильзовых патронов калибра 5,52 мм, и отстреливался за десятую долю секунды, хватило и одного залпа.
Стоявший на Рыцарском мосту монах, чья колдовская сила оцепенила речные воды, неосторожно высунулся из-за парапета. Тело его от макушки до пояса превратилось в фонтан кровавых брызг и костяной муки, ноги полетели в разные стороны. Взрыв посоха выломал кусок ограды в бильярдный стол размером; теплый лед растаял, и река потекла как прежде.
Не успела ведущая лодка второй связки достичь берега, как незримая длань вздернула ее в небо. Чародей и большая часть солдат успели выпрыгнуть, но несколько несчастных запутались в нейлоновой сетке багажных карманов, покрывавших борта лодок изнутри, или по глупости своей вцепились в нее сами – их на сотни ярдов взметнуло в ночное небо.
Когда лодки, все еще связанные, рухнули вниз, соединявший их канат зацепился за один из зубцов крепостной стены. Словно языки гигантского каменного колокола, лодки ударялись о стену, размазывая по ней тех, кто не успел выпасть. Отцепившиеся валились с небес, чтобы разбиться о булыжник улиц; иные падали на крыши или в ветви горящих деревьев.
Чары телекинеза, опутавшие лодки, были невидимы для людских глаз, но впавшему в транс чародею они представлялись яростным пламенем, потоком Силы, которую вливал в алмазные пальцы великанской длани ее создатель, спрятавшийся за углом амбара монах. Трое уцелевших артанских колдунов указали его местонахождение разом, и миг спустя в этом месте пересеклись три расширяющиеся сферы, состоящие из нескольких тысяч бритвенно-острых игл, составлявших боевую часть гранаты противопехотной РГ-2253А. Три такие гранаты взорвались одновременно на высоте ровно трех с половиной метров.
В том, что осталось от монаха, признать человеческие остатки было положительно невозможно.
Остальные тройки достигли пристани, и семьдесят автоматчиков рассыпались между горящими деревьями – последними остатками захлестнувшей город противоестественной поросли, уцелевшими в эпицентре пожара. Тех, кто упал в реку, оставили выплывать как могут: они представляли собою соблазнительные цели для нападавших, но теперь всякий раз, как те пользовались магией, их можно было засечь и уничтожить.
Бауэровская рота методично и старательно зачистил пристань. Полицейские не торопились особенно. Они, в отличие от своих противников, знали, что их отряд вступил в Анхану первым из 82-го стрелкового батальона, но отнюдь не последним. В их боевую задачу входило оценить силу сопротивления и вызвать огонь из засады на себя, и они ее выполнили.
Уцелевшие монахи отступали по одному, переулками и дворами пробираясь к Залу суда, убивая автоматчиков при каждом удобном случае. Они тоже выполнили свою задачу.
Надувные лодки двигались медленно и неуклонно, петляя между горящими и гниющими бревнами, усеявшими речные воды. Лодки были связаны по три, и на носу ведущей сидел часовой с большим огнетушителем, готовый щедро полить пеной пятно горящей нефти, если то окажется на пути. Остальные бдили, взяв оружие наизготовку.
Устроившим засаду монахам не хватило времени, чтобы разработать согласованный план, но недостаток координации они возмещали огневой мощью. У головной тройки не было и шанса.
Когда первая тройка сцепленных лодок неслышно скользила к Рыцарскому мосту вдоль высоких стен Старого города, со стороны пристани к ним метнулась тонкая полоса иссиня-белого света. Энергетический веер продержался едва секунду, но за это время он успел скользнуть по плечам и шеям дюжины автоматчиков в головной лодке, разрубая их без малейшего усилия, и аккуратно располовинить чуть ниже пупка чародея-лоцмана. Туловище скользнуло назад, ухнув в реку, а колдовская сила, которую он перекачивал в свой посох, полыхнула рваным клубком молний, разрядившихся сквозь серебряную проволоку в броне, поджарив тем самым еще несколько солдат.
Три оставшихся связки двинулись к пристани, но две уцелевшие лодки из первой тройки беспомощно дрейфовали посреди реки, покуда солдаты торопливо вытряхивали из багажника складные весла. Прежде чем хоть одно коснулось воды, со стороны Рыцарского моста устремилась к ним, едва касаясь реки, лазерно-прямая синяя черта излучения.
От того места, где луч упирался в воду, волны мгновенно сгущались в стеклянистую массу, похожую на лед, однако теплую. Лодки оказались вмурованы в нее, и с нескольких сторон устремились в ним снаряды размером с крупный орех. Касаясь любой поверхности, они прилеплялись к ней и миг спустя лопались, извергая струи пламени настолько жаркого, что таяли пластиковые детали автоматов, вспыхивал кевлар, покрывавший доспехи солдат и загоралась живая плоть.
Однако синий луч выдал месторасположение противника, и солдаты получили первую мишень.
Ответом их стал слитны залп нескольких десятков автоматов «хеклер-кольт» MPAR-12. Оружие это, лишенное даже компьютерного прицела, устарело на полтора столетия, и в каждом из сдвоенных магазинов содержалось лишь по шестнадцать картриджей, но поскольку каждый картридж представлял собой стопку из восьми унитарных безгильзовых патронов калибра 5,52 мм, и отстреливался за десятую долю секунды, хватило и одного залпа.
Стоявший на Рыцарском мосту монах, чья колдовская сила оцепенила речные воды, неосторожно высунулся из-за парапета. Тело его от макушки до пояса превратилось в фонтан кровавых брызг и костяной муки, ноги полетели в разные стороны. Взрыв посоха выломал кусок ограды в бильярдный стол размером; теплый лед растаял, и река потекла как прежде.
Не успела ведущая лодка второй связки достичь берега, как незримая длань вздернула ее в небо. Чародей и большая часть солдат успели выпрыгнуть, но несколько несчастных запутались в нейлоновой сетке багажных карманов, покрывавших борта лодок изнутри, или по глупости своей вцепились в нее сами – их на сотни ярдов взметнуло в ночное небо.
Когда лодки, все еще связанные, рухнули вниз, соединявший их канат зацепился за один из зубцов крепостной стены. Словно языки гигантского каменного колокола, лодки ударялись о стену, размазывая по ней тех, кто не успел выпасть. Отцепившиеся валились с небес, чтобы разбиться о булыжник улиц; иные падали на крыши или в ветви горящих деревьев.
Чары телекинеза, опутавшие лодки, были невидимы для людских глаз, но впавшему в транс чародею они представлялись яростным пламенем, потоком Силы, которую вливал в алмазные пальцы великанской длани ее создатель, спрятавшийся за углом амбара монах. Трое уцелевших артанских колдунов указали его местонахождение разом, и миг спустя в этом месте пересеклись три расширяющиеся сферы, состоящие из нескольких тысяч бритвенно-острых игл, составлявших боевую часть гранаты противопехотной РГ-2253А. Три такие гранаты взорвались одновременно на высоте ровно трех с половиной метров.
В том, что осталось от монаха, признать человеческие остатки было положительно невозможно.
Остальные тройки достигли пристани, и семьдесят автоматчиков рассыпались между горящими деревьями – последними остатками захлестнувшей город противоестественной поросли, уцелевшими в эпицентре пожара. Тех, кто упал в реку, оставили выплывать как могут: они представляли собою соблазнительные цели для нападавших, но теперь всякий раз, как те пользовались магией, их можно было засечь и уничтожить.
Бауэровская рота методично и старательно зачистил пристань. Полицейские не торопились особенно. Они, в отличие от своих противников, знали, что их отряд вступил в Анхану первым из 82-го стрелкового батальона, но отнюдь не последним. В их боевую задачу входило оценить силу сопротивления и вызвать огонь из засады на себя, и они ее выполнили.
Уцелевшие монахи отступали по одному, переулками и дворами пробираясь к Залу суда, убивая автоматчиков при каждом удобном случае. Они тоже выполнили свою задачу.
2
Первые столкновения между горожанами и наступающими колоннами 82-го подразделения социальной полиции по разгону демонстраций завершались большой кровью. На улицах стоял такой гам, что даже команды и ругань добровольцев на превосходном западном наречии оставались незамеченными, и рота за ротой вынуждены были прибегнуть к невербальным способам расчистить себе дорогу.
На Земле очередь из автомата, выпущенная поверх голов, дальнейших объяснений не требует, но жители Анханы, непривычные к огнестрельному оружию на химической взрывчатке, не научились бояться громкого, но вроде бы безвредного шума и вспышек на концах похожих на сломанные арбалеты жезлов. Социальная полиция преподала им наглядный урок, чуть опустив прицел.
Но каждый урок врезался в сознание лишь тем, кто мог увидать, как хлещет кровь из оторванных рук и пробитых тел, и уловить вонь разорванных кишок. Поэтому по мере продвижения вперед соцполицейским приходилось регулярно повторять урок. На мостовых и в сточных канавах мешались кровь и нафта, алое и черное, прочерчивая фрактальные фигуры турбулентности.
Кто-то из добровольцев предложил воспользоваться шумовыми гранатами. Толку оказалось больше; не только потому, что взрывная волна напоминала чародейские огневые шары, чтобы пробудить страх в напуганных ведовством горожанах, но и потому, что грохот и вспышки пробуждали инстинктивную реакцию напуганной обезьяны: бежать и прятаться.
После этого 82-й батальон начал продвигаться быстрее.
Роты сходились, следуя за проводниками-чародеями. Каждый из них нес с собой устройство наведения: хрустальный шар или гадальный жезл, рунный посох или серебряный нож, иглу на балансире или маятник из хрусталя, меди, золота или железа.
Некоторые из этих устройств были настолько чувствительны, что могли проследить путь Косалла от самых гор; иные – до такой степени, что пытались указать местоположение всякой руки, что когда-либо дотрагивалась до его рукояти. Их настраивали, гасили и настраивали снова, чтобы исключить влияние разгромленной баржи, на которой везли меч, и камней на речном дне, где он покоился, и обезглавленного трупа того, кто владел когда-то клинком, захороненного на земле горшечника к юго-западу от Успенского собора.
И в конце концов все они указали на Зал суда.
На Земле очередь из автомата, выпущенная поверх голов, дальнейших объяснений не требует, но жители Анханы, непривычные к огнестрельному оружию на химической взрывчатке, не научились бояться громкого, но вроде бы безвредного шума и вспышек на концах похожих на сломанные арбалеты жезлов. Социальная полиция преподала им наглядный урок, чуть опустив прицел.
Но каждый урок врезался в сознание лишь тем, кто мог увидать, как хлещет кровь из оторванных рук и пробитых тел, и уловить вонь разорванных кишок. Поэтому по мере продвижения вперед соцполицейским приходилось регулярно повторять урок. На мостовых и в сточных канавах мешались кровь и нафта, алое и черное, прочерчивая фрактальные фигуры турбулентности.
Кто-то из добровольцев предложил воспользоваться шумовыми гранатами. Толку оказалось больше; не только потому, что взрывная волна напоминала чародейские огневые шары, чтобы пробудить страх в напуганных ведовством горожанах, но и потому, что грохот и вспышки пробуждали инстинктивную реакцию напуганной обезьяны: бежать и прятаться.
После этого 82-й батальон начал продвигаться быстрее.
Роты сходились, следуя за проводниками-чародеями. Каждый из них нес с собой устройство наведения: хрустальный шар или гадальный жезл, рунный посох или серебряный нож, иглу на балансире или маятник из хрусталя, меди, золота или железа.
Некоторые из этих устройств были настолько чувствительны, что могли проследить путь Косалла от самых гор; иные – до такой степени, что пытались указать местоположение всякой руки, что когда-либо дотрагивалась до его рукояти. Их настраивали, гасили и настраивали снова, чтобы исключить влияние разгромленной баржи, на которой везли меч, и камней на речном дне, где он покоился, и обезглавленного трупа того, кто владел когда-то клинком, захороненного на земле горшечника к юго-западу от Успенского собора.
И в конце концов все они указали на Зал суда.
3
Сопротивление со стороны имперской армии встретила только рота «Морган», вошедшая в город с юго-запада через богатые кварталы Южного берега. У Царского моста им приказал остановиться армейский офицер в богатых доспехах, под началом которого находились три шеренги стоявших плечом к плечу пикинеров и отряд лучников на мосту.
Невидимые пальцы пробивали десятки, сотни дырочек в кирасах и шлемах с таким звуком, будто в пустое ведро сыпалась щебенка. Пули рвали из приплясывающих под зловещий ритм автоматных очередей солдатских тел комки плоти. Выжившие позволили роте «Морган» перейти мост беспрепятственно.
В Старом городе, однако, они столкнулись с опасностью куда большей – чародейной атакой со стороны небольшого отряда монахов, со значительно большим успехом укрывавшихся от ответного огня. Неспешно, механически неуклонно рота «Морган» отбивала удар за ударом.
Именно рота «Морган» первой достигла Зала суда. Автоматчики принялись методично разгонять толпу, покуда чародеи возвещали, что Царский мост открыт, вызвав тем самым паническое бегство горожан. Торопливо собранную колонну имперской пехоты остановили пара гранат и несколько метких очередей, смолотивших знамя и командиров. Вид панически бегущих товарищей заставил остановиться остальные имперские отряды; их командиры решили не вступать в бой с захватчиками, покуда положение не прояснится.
Вскоре остатки роты «Бауэр» погасили пожар на Рыцарском мосту при помощи ручных огнетушителей и перешла реку. Остановить их не пытался никто.
Социальная полиция удерживала Десятую улицу, и остальная часть 82-го батальона должна была подойти вот-вот.
Монахи, чьи пути отступления к Залу суда были отрезаны, скрылись в огненной ночи, спускаясь по сливным трубам из общественных уборных. На дне их встречали бывшие фейсы и торопливо уводили в глубины катакомб.
Невидимые пальцы пробивали десятки, сотни дырочек в кирасах и шлемах с таким звуком, будто в пустое ведро сыпалась щебенка. Пули рвали из приплясывающих под зловещий ритм автоматных очередей солдатских тел комки плоти. Выжившие позволили роте «Морган» перейти мост беспрепятственно.
В Старом городе, однако, они столкнулись с опасностью куда большей – чародейной атакой со стороны небольшого отряда монахов, со значительно большим успехом укрывавшихся от ответного огня. Неспешно, механически неуклонно рота «Морган» отбивала удар за ударом.
Именно рота «Морган» первой достигла Зала суда. Автоматчики принялись методично разгонять толпу, покуда чародеи возвещали, что Царский мост открыт, вызвав тем самым паническое бегство горожан. Торопливо собранную колонну имперской пехоты остановили пара гранат и несколько метких очередей, смолотивших знамя и командиров. Вид панически бегущих товарищей заставил остановиться остальные имперские отряды; их командиры решили не вступать в бой с захватчиками, покуда положение не прояснится.
Вскоре остатки роты «Бауэр» погасили пожар на Рыцарском мосту при помощи ручных огнетушителей и перешла реку. Остановить их не пытался никто.
Социальная полиция удерживала Десятую улицу, и остальная часть 82-го батальона должна была подойти вот-вот.
Монахи, чьи пути отступления к Залу суда были отрезаны, скрылись в огненной ночи, спускаясь по сливным трубам из общественных уборных. На дне их встречали бывшие фейсы и торопливо уводили в глубины катакомб.
4
Невзирая на предупреждения приданных его подразделению добровольцев, бригадир 82-го батальона приказал атаковать согласно уставу.
Поначалу все шло как и ожидалось. Ручной гранатомет выплюнул направленный заряд, расплескавшийся по бронзовым воротам Палаты правосудия, чтобы три секунды спустя взорваться со звонким «бдам-м!», превратив двери в фонтан скрученных обломков размером не больше кулака.
Заодно взрыв поджег стекавшие по стенам потеки черной нафты. Здание полыхнуло разом, и сквозь пламя взмыли противопехотные гранаты, чтобы взорваться над крышей.
В зияющий дверной проем влетело несколько нервно-паралитических шашек, на случай, если медная шрапнель кого-то пощадила. С улицы, со стен Старого города, с крыш офицерских казарм имперской армии метнулись к карнизу крючья. Электрические лебедки не работали в условиях Поднебесья, но бойцы социальной полиции были в отличной физической форме, а крючки на перчатках сцеплялись с оплеткой каната, создавая идеальный захват. Перебирая руками, они без усилий поднимались по стенам судилища со скоростью пешехода, в то время как внизу пять десятков автоматчиков штурмовали вход.
Атака могла бы преуспеть, сработай фактор внезапности; но социальная полиция являла собой составную часть слепого бога, и Райте из Анханы ощущал каждый их шаг.
У них не было ни шанса.
Пустой атрий был первым признаком того, что операция пошла не по плану. Автоматчики не нашли ни тел, ни крови – только голый каменный пол, усыпанный бронзовыми обломками, расплющенными пулями и щебнем. Белый парок, служивший зрительным маркером облаков нервно-паралитического газа, висел недвижно, слегка колыхаясь; его не утягивало в глубину здания и не выдувало на улицу.
Следующий намек оказался несколько более серьезным.
Когда залезшие на крышу солдаты собрались у лестницы, самые чувствительные из них могли заметить легкую дрожь – инфразвуковую вибрацию, сочившуюся сквозь подошвы. Но прежде чем они успели привлечь внимание остальных, камень под ногами у них размяк, просел и провалился вниз, будто перегруженный батут, сбивая солдат с ног и громоздя на дне неуклюжей грудой тел; а потом камень лопнул, вывалив пришельцев на пол комнатушки этажом ниже. Крыша все проседала, заливая комнату топленым камнем, будто смолой через воронку.
А когда растаявший камень залил барахтающихся автоматчиков, покрыв с головой, гул сделался громче и звончей – четыре скальные чародейки вернули плотность жидкой грязи. Никто из солдат не успел подняться, прежде чем скала стиснула их в объятьях. Им едва хватило воздуха на последний вскрик.
Автоматчики, зашедшие в атрий, обнаружили, что выходы закрыты и запечатаны некоей незримой стеной, не позволявшей даже дотронуться до дверных рукояток. Даже проем на месте выбитой двери был теперь перекрыт тем же образом. Сетка из серебряной проволоки, делавшая солдат неуязвимыми для большинства заклятий, делала те же чары незримыми. Автоматчики не могли увидать Щитов, что преграждали им путь.
Большинство перворожденных способны вызвать свет: это относительно простое преобразование Силы. По мере того, как мастерство их растет, чародеи учатся создавать лучи определенных оттенков, от густо-синего до багряного. Тот же дар, развитый в достаточной степени, позволяет им порождать электромагнитное излучение значительно более низкой частоты – микроволновое.
Потоки когерентного микроволнового излучения нагрели расставленные по углам зала награбленные в интендантской глиняные горшки, полные лампового масла. Вскипая, масло наполняло закупоренный Щитами зал легко воспламеняющимися испарениями. Для защиты от нервно-паралитического газа солдаты надели дыхательные маски, питавшиеся сжатым воздухом из баллонов, и не заметили ничего, покуда команда перворожденных чародеев не обратила внимание на брошенную посреди зала щепку. Дерево занялось жаром, воспламенив бензиновые пары и превращая атрий в самодельную, но очень эффективную вакуумную бомбу.
Мелкие ошметки тел вынесла на улицу взрывная волна.
Бригадир, как положено командующему, оставил снаружи здания наблюдателей, и о результатах пробной атаки ему донесли немедля. Решив, что настало время воспользоваться помощью туземцев, он направил добровольцев под белым флагом к командирам окруживших его отряд имперских войск.
Ему требовались солдаты, более привычные к чародейству. А главное – колдовская поддержка.
Поначалу все шло как и ожидалось. Ручной гранатомет выплюнул направленный заряд, расплескавшийся по бронзовым воротам Палаты правосудия, чтобы три секунды спустя взорваться со звонким «бдам-м!», превратив двери в фонтан скрученных обломков размером не больше кулака.
Заодно взрыв поджег стекавшие по стенам потеки черной нафты. Здание полыхнуло разом, и сквозь пламя взмыли противопехотные гранаты, чтобы взорваться над крышей.
В зияющий дверной проем влетело несколько нервно-паралитических шашек, на случай, если медная шрапнель кого-то пощадила. С улицы, со стен Старого города, с крыш офицерских казарм имперской армии метнулись к карнизу крючья. Электрические лебедки не работали в условиях Поднебесья, но бойцы социальной полиции были в отличной физической форме, а крючки на перчатках сцеплялись с оплеткой каната, создавая идеальный захват. Перебирая руками, они без усилий поднимались по стенам судилища со скоростью пешехода, в то время как внизу пять десятков автоматчиков штурмовали вход.
Атака могла бы преуспеть, сработай фактор внезапности; но социальная полиция являла собой составную часть слепого бога, и Райте из Анханы ощущал каждый их шаг.
У них не было ни шанса.
Пустой атрий был первым признаком того, что операция пошла не по плану. Автоматчики не нашли ни тел, ни крови – только голый каменный пол, усыпанный бронзовыми обломками, расплющенными пулями и щебнем. Белый парок, служивший зрительным маркером облаков нервно-паралитического газа, висел недвижно, слегка колыхаясь; его не утягивало в глубину здания и не выдувало на улицу.
Следующий намек оказался несколько более серьезным.
Когда залезшие на крышу солдаты собрались у лестницы, самые чувствительные из них могли заметить легкую дрожь – инфразвуковую вибрацию, сочившуюся сквозь подошвы. Но прежде чем они успели привлечь внимание остальных, камень под ногами у них размяк, просел и провалился вниз, будто перегруженный батут, сбивая солдат с ног и громоздя на дне неуклюжей грудой тел; а потом камень лопнул, вывалив пришельцев на пол комнатушки этажом ниже. Крыша все проседала, заливая комнату топленым камнем, будто смолой через воронку.
А когда растаявший камень залил барахтающихся автоматчиков, покрыв с головой, гул сделался громче и звончей – четыре скальные чародейки вернули плотность жидкой грязи. Никто из солдат не успел подняться, прежде чем скала стиснула их в объятьях. Им едва хватило воздуха на последний вскрик.
Автоматчики, зашедшие в атрий, обнаружили, что выходы закрыты и запечатаны некоей незримой стеной, не позволявшей даже дотронуться до дверных рукояток. Даже проем на месте выбитой двери был теперь перекрыт тем же образом. Сетка из серебряной проволоки, делавшая солдат неуязвимыми для большинства заклятий, делала те же чары незримыми. Автоматчики не могли увидать Щитов, что преграждали им путь.
Большинство перворожденных способны вызвать свет: это относительно простое преобразование Силы. По мере того, как мастерство их растет, чародеи учатся создавать лучи определенных оттенков, от густо-синего до багряного. Тот же дар, развитый в достаточной степени, позволяет им порождать электромагнитное излучение значительно более низкой частоты – микроволновое.
Потоки когерентного микроволнового излучения нагрели расставленные по углам зала награбленные в интендантской глиняные горшки, полные лампового масла. Вскипая, масло наполняло закупоренный Щитами зал легко воспламеняющимися испарениями. Для защиты от нервно-паралитического газа солдаты надели дыхательные маски, питавшиеся сжатым воздухом из баллонов, и не заметили ничего, покуда команда перворожденных чародеев не обратила внимание на брошенную посреди зала щепку. Дерево занялось жаром, воспламенив бензиновые пары и превращая атрий в самодельную, но очень эффективную вакуумную бомбу.
Мелкие ошметки тел вынесла на улицу взрывная волна.
Бригадир, как положено командующему, оставил снаружи здания наблюдателей, и о результатах пробной атаки ему донесли немедля. Решив, что настало время воспользоваться помощью туземцев, он направил добровольцев под белым флагом к командирам окруживших его отряд имперских войск.
Ему требовались солдаты, более привычные к чародейству. А главное – колдовская поддержка.
5
Вместо молельни: безупречной белизны нейлоновая палатка, растянутая на изящно изогнутых шестах черного графитопласта, на фоне полыхающего здания финансового суда.
Вместо прихода: командиры имперской армии Анханы, под белым флагом встретившиеся с артанскими офицерами.
Вместо священника: артанский чародей, облаченный не в доспехи, а в золотую парчовую рясу епископа церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота.
И прихожане в молельне пали ниц, ибо господь снизошел к ним.
Выше луны вздымалось чело его в сапфирное небо, и звезды садились ему на плечи. Лик его был точно солнце, грозя слепотой дерзким. Глас его звенел в крови, пел ударами пульса, точно голос самой жизни.
«СТАНЬТЕ КАК БРАТЬЯ, – повелел он. – ИБО ВСЕ ВЫ МОЯ КРОВЬ. ВОЗЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА И ЖДИТЕ ЯВЛЕНИЯ МОЕГО».
И каждому из них молвил его глас по отдельности и вкупе: «ТЫ ЧАДО МОЕ ЕДИНОКРОВНОЕ, ВОЗЛЮБЛЕННОЕ: ТОБОЮ ДОВОЛЕН Я ВПОЛНЕ».
И под сводами молельни имперские командиры обнялись с офицерами артанского войска, что вторглось в их город, убивало их товарищей и горожан, которых те же командиры клялись защищать. И в объятьях артанских не испытывали стыда: ибо разве не дети они отца единого?
Разве не братья единокровные?
6
Языки пламени танцуют в окне – нафта на стенах Палаты правосудия до сих пор весело полыхает, – но один из двоих феев, усевшихся за конторкой, удерживает Щит такой силы, что в комнате не жарче, чем теплым летним днем.
Окошко, впрочем, маленькое, не больше настенного экрана. И комнатушка судебных письмоводителей – серая, душная. Могу себе представить тусклых, серых, душных людишек, веками копошившихся здесь: как они горбатятся за столом переписчика, и сердца их поют в такт мерному «скрип-скрип-скрип» перьев по веллуму.
Рождаются они, что ли, сразу без души?
Господи, надеюсь, что нет.
Иначе было бы еще страшней.
Несмотря на жар, все мы придвигаем стулья к окну. Долго смотрим на пламя и молчим.
Это очень интересно, потому что второй фей за конторкой накладывает на огонь свои чары.
Называются они в приблизительном переводе «очи пламени». В языка огня видятся ало-золотые контуры домов, и солдат, и всяческого оружия – от длинных луков до пистолетов-пулеметов; порой можно увидать даже Зал суда со стороны. Намного эффективней вести разведку таким способом, нежели выглядывать из окна; последнему парню, который высунул голову дальше края карниза, пуля пробила глаз.
Что хотите можете говорить про социальную полицию, но только не пытайтесь меня убедить, что стреляют они паршиво.
Вот с организацией у них пока слабенько; огонь показывает мне изрядные силы имперского гарнизона, сосредоточенные за позициями социков, но рвать друг другу глотки они вроде бы не собираются. Несколько взводов уже на стене, и, похоже, во Второй башне и сторожке на Рыцарском мосту засели гранатометчики.
Невидящие глаза Делианна обращены в потолок. Чтобы поддерживать нашу игру в «кто кого перебздит», он вынужден постоянно находиться в трансе: поддерживать связь с рекой. Сейчас он лежит на письменном столе у стены, положив Косалл на ноги. Двое феев, обработавших мои ноги, пытались подштопать и его, но стоило им наложить руки на гнойник, как оттуда хлынуло черное масло, вроде того, каким исходит Райте, и здорово их обожгло; сейчас их самих лечат этажом ниже.
– Райте? – спрашиваю я.
– Сработало, – отвечает он. – Социальная полиция заключила союз с армией.
– И?
– Да, – бормочет он. – Он грядет.
Я киваю.
– Всем понятно, о ком идет речь, нет?
Мрачные взгляды подсказывают мне, что репутация Ма’элКота за прошедшие семь лет ничуть не поблекла.
Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на живот, довершая маску самоуверенности довольным вздохом. Смотрю в глаза каждому по очереди: Райте, т’Пассе, Орбеку, «змею» Динни, и они глядят на меня в ответ, явно успокоенные моей наглостью. Блеф, но они-то не знают об этом: я демонстрирую им образ, который они хотят видеть, и они счастливы.
– Итак, – неторопливо заявляю я, – мы осаждены в природной крепости, более совершенной, чем любая в истории.
В ответ я вижу терпеливо невыразительные лица, с какими принято ждать соль шутки.
Я почти уверен, что не разочарую их.
– Вдумайтесь, – говорю я. – Стены судилища – наша куртина. Внутренние залы и кабинеты – полоса обстрела: чтобы добраться до нас, противнику придется ее преодолеть. Если дать перворожденным и камнеплетам пару часов на подготовку, враги не поймут даже, чем их пришибли. Наша цитадель – Донжон: единственный путь к нашим позициям ведет по единственной лестнице, вырубленной в скальном монолите. А у нас бойницы по всему городу: каждый общественный сортир в Анхане и немалая доля особняков. Через сливной колодец Шахты мы можем пройти в катакомбы, выбраться из толчка – одного, или двух, или пяти – и нанести удар в любой точке города без предупреждения. В Пещерной войне армия Кайрендал продержалась не один день. Если противник попытается за нами последовать под землю, мы так ему вставим, что до конца дней будет враскорячку ходить.
Если собрать вместе перворожденных, скальных чародеек и адептов-хумансов, мы получим величайшую концентрацию чародейской силы по эту сторону Божьих Зубов. У нас есть опытные бойцы из Ямы и больше сотни вооруженных до зубов монахов. Плюс все оружие и доспехи из оружейни Донжона, провизия из интендантской, вода из родника в Яме…
У нас есть все, чтобы удерживать этих козлов очень, очень долго – и брать с них кровью за каждый шаг. Мы в силах выдержать долгую кровавую осаду и, если дела пойдут совсем тухло, спокойно удрать через катакомбы. Да если бы я планировал эту войну десять лет, то не мог бы выбрать позиции лучше.
Т’Пассе кивает:
– Пассивная оборона – путь к разгрому. Чтобы план сработал, мы должны нанести удар сейчас, пока они не построились к бою.
– Нет, – парирую я. – Не будем.
– Нет?
– Нет. Мы не станем с ними драться.
Она смотрит на меня, как на блаженного:
– Почему ?
– Эти ребята – не враг. Они просто на него работают.
– И что? Они его солдаты.
– Верно. Но у него таких много. Очень много. Мы можем перебить их миллион, и враг не пострадает нимало. Он даже не почешется.
– Тогда почему мы сидим здесь? – спрашивает она. – Почему не уносим ноги?
Я отступаю на бастионы старины Сунь-Цзы:
– Суть победы – в неожиданности. Величайшее мастерство – победить без боя.
Очевидно, загадочные китайцы не лезут ей в глотку.
– И что именно ты задумал? – интересуется она саркастически. – Сдаться?
– Примерно так. Мы сдадимся.
Вот теперь все смотрят на меня как на блажного.
Киваю.
– Да-да.
Окошко, впрочем, маленькое, не больше настенного экрана. И комнатушка судебных письмоводителей – серая, душная. Могу себе представить тусклых, серых, душных людишек, веками копошившихся здесь: как они горбатятся за столом переписчика, и сердца их поют в такт мерному «скрип-скрип-скрип» перьев по веллуму.
Рождаются они, что ли, сразу без души?
Господи, надеюсь, что нет.
Иначе было бы еще страшней.
Несмотря на жар, все мы придвигаем стулья к окну. Долго смотрим на пламя и молчим.
Это очень интересно, потому что второй фей за конторкой накладывает на огонь свои чары.
Называются они в приблизительном переводе «очи пламени». В языка огня видятся ало-золотые контуры домов, и солдат, и всяческого оружия – от длинных луков до пистолетов-пулеметов; порой можно увидать даже Зал суда со стороны. Намного эффективней вести разведку таким способом, нежели выглядывать из окна; последнему парню, который высунул голову дальше края карниза, пуля пробила глаз.
Что хотите можете говорить про социальную полицию, но только не пытайтесь меня убедить, что стреляют они паршиво.
Вот с организацией у них пока слабенько; огонь показывает мне изрядные силы имперского гарнизона, сосредоточенные за позициями социков, но рвать друг другу глотки они вроде бы не собираются. Несколько взводов уже на стене, и, похоже, во Второй башне и сторожке на Рыцарском мосту засели гранатометчики.
Невидящие глаза Делианна обращены в потолок. Чтобы поддерживать нашу игру в «кто кого перебздит», он вынужден постоянно находиться в трансе: поддерживать связь с рекой. Сейчас он лежит на письменном столе у стены, положив Косалл на ноги. Двое феев, обработавших мои ноги, пытались подштопать и его, но стоило им наложить руки на гнойник, как оттуда хлынуло черное масло, вроде того, каким исходит Райте, и здорово их обожгло; сейчас их самих лечат этажом ниже.
– Райте? – спрашиваю я.
– Сработало, – отвечает он. – Социальная полиция заключила союз с армией.
– И?
– Да, – бормочет он. – Он грядет.
Я киваю.
– Всем понятно, о ком идет речь, нет?
Мрачные взгляды подсказывают мне, что репутация Ма’элКота за прошедшие семь лет ничуть не поблекла.
Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на живот, довершая маску самоуверенности довольным вздохом. Смотрю в глаза каждому по очереди: Райте, т’Пассе, Орбеку, «змею» Динни, и они глядят на меня в ответ, явно успокоенные моей наглостью. Блеф, но они-то не знают об этом: я демонстрирую им образ, который они хотят видеть, и они счастливы.
– Итак, – неторопливо заявляю я, – мы осаждены в природной крепости, более совершенной, чем любая в истории.
В ответ я вижу терпеливо невыразительные лица, с какими принято ждать соль шутки.
Я почти уверен, что не разочарую их.
– Вдумайтесь, – говорю я. – Стены судилища – наша куртина. Внутренние залы и кабинеты – полоса обстрела: чтобы добраться до нас, противнику придется ее преодолеть. Если дать перворожденным и камнеплетам пару часов на подготовку, враги не поймут даже, чем их пришибли. Наша цитадель – Донжон: единственный путь к нашим позициям ведет по единственной лестнице, вырубленной в скальном монолите. А у нас бойницы по всему городу: каждый общественный сортир в Анхане и немалая доля особняков. Через сливной колодец Шахты мы можем пройти в катакомбы, выбраться из толчка – одного, или двух, или пяти – и нанести удар в любой точке города без предупреждения. В Пещерной войне армия Кайрендал продержалась не один день. Если противник попытается за нами последовать под землю, мы так ему вставим, что до конца дней будет враскорячку ходить.
Если собрать вместе перворожденных, скальных чародеек и адептов-хумансов, мы получим величайшую концентрацию чародейской силы по эту сторону Божьих Зубов. У нас есть опытные бойцы из Ямы и больше сотни вооруженных до зубов монахов. Плюс все оружие и доспехи из оружейни Донжона, провизия из интендантской, вода из родника в Яме…
У нас есть все, чтобы удерживать этих козлов очень, очень долго – и брать с них кровью за каждый шаг. Мы в силах выдержать долгую кровавую осаду и, если дела пойдут совсем тухло, спокойно удрать через катакомбы. Да если бы я планировал эту войну десять лет, то не мог бы выбрать позиции лучше.
Т’Пассе кивает:
– Пассивная оборона – путь к разгрому. Чтобы план сработал, мы должны нанести удар сейчас, пока они не построились к бою.
– Нет, – парирую я. – Не будем.
– Нет?
– Нет. Мы не станем с ними драться.
Она смотрит на меня, как на блаженного:
– Почему ?
– Эти ребята – не враг. Они просто на него работают.
– И что? Они его солдаты.
– Верно. Но у него таких много. Очень много. Мы можем перебить их миллион, и враг не пострадает нимало. Он даже не почешется.
– Тогда почему мы сидим здесь? – спрашивает она. – Почему не уносим ноги?
Я отступаю на бастионы старины Сунь-Цзы:
– Суть победы – в неожиданности. Величайшее мастерство – победить без боя.
Очевидно, загадочные китайцы не лезут ей в глотку.
– И что именно ты задумал? – интересуется она саркастически. – Сдаться?
– Примерно так. Мы сдадимся.
Вот теперь все смотрят на меня как на блажного.
Киваю.
– Да-да.
7
До рассвета оставалось чуть больше часа, когда бушевавшее над Залом суда пламя утихло до такой степени, что 82-й батальон вместе с Тавматургическим корпусом имперской армии мог начать штурм. Бригадир обернулся к командующему юго-западным гарнизоном столицы – высшему по чину из присутствующих имперских офицеров, предлагая ему честь лично отдать приказ.
Но, прежде чем командующий открыл рот, из окон Зала суда блеснул слепяще-белый свет, и голос, от мощи которого дрогнула под ногами мостовая, потребовал остановиться именем возвышенного Ма’элКота.
А в следующий миг в разбитых дверях Зала суда показался патриарх Тоа-Сителл.
– Возрадуйтесь! – провозгласил он. – Я спасен, и предатели схвачены! Новый день встает над Анханой! Возрадуйтесь!
В суматохе импровизированного празднества социальным полицейским с некоторым трудом удалось выяснить, что же случилось. Историю пришлось собирать по кусочкам, и выглядела она следующим образом: обезумевший посол Монастырей, некий Райте из Анханы, похитил патриарха и держал в заложниках, дабы Глаза Божьи не вмешивались, покуда не прибыли его пособники, после чего все они спустились в Донжон, чтобы освободить заключенных.
Однако они просчитались, угрожая жизни самого патриарха. Даже бывшие насельники Города Чужаков, угнетаемые властями, сохранили в сердцах достаточно патриотизма, чтобы не дозволить подобного святотатства. Из своих укрытий в катакомбах под городом выбрались они, дабы перерезать заключенных, схватить монахов и пленить главных негодяев – Райте и Кейна.
История эта не вполне убедила бригадира. Во-первых, трупов не хватало. В Яме томилось более тысячи пленников; он подозревал, что большинство их сбежало во время бойни, возможно, теми же катакомбами, как ни уверяли его недочеловеки, что это невозможно.
А во-вторых, пропал меч.
Косалл видели в руках пресловутого Райте – некоторые из Глаз Божьих подтверждали это, – но куда-то делся во время штурма. Обыск в здании ничего не дал, даже когда добровольцы, приданные 82-му батальону, обратились к своим хрустальным шарам и гадательным жезлам, рунным посохам и серебряным ножам, иглам на балансирах и маятникам из хрусталя, меди, золота или железа. В конце концов сошлись на том, что нынешний хранитель зачарованного клинка унес его в катакомбы под городом, чьи стены, как всем известно, задерживают и гасят магические вибрации. Спешные поиски, однако, можно было отставить: если меч действительно находился там, воспользоваться его силой было невозможно, а если неизвестный злоумышленник вынесет клинок на поверхность, об этом немедленно станет известно чародеям.
Этим бригадир вынужден был удовлетвориться, поскольку от него требовали подчиниться протоколу. Посланцы божественного Ма’элКота, то бишь 82-е подразделение по разгону демонстраций, должны были вместе со всей армией получить благословение патриарха с кафедры храма Проритуна, что перед Судилищем Господним, как только его святость изволит переоблачиться и целители наложат руки на полученные им в плену раны.
Одна мысль, правда, тревожила его. Один не в меру прозорливый мыслитель из числа колдунов-добровольцев высказал идею, что достаточно талантливый волшебник мог бы спрятать меч и на поверхности земли, скрыв его же силой как себя и клинок, так и чародейные щиты вокруг них. Таким способом адепт мог бы скрыться в буквальном смысле слова на глазах у противников: обнаружить его можно было лишь невооруженным глазом, защищенным серебряной сеткой, как на забралах шлемов социальной полиции.
Например, с нечаянной точностью предположил доброволец, чародей мог спрятать меч прямо за спинкой Эбенового трона в Палате правосудия, и никто бы не заметил.
Но, прежде чем командующий открыл рот, из окон Зала суда блеснул слепяще-белый свет, и голос, от мощи которого дрогнула под ногами мостовая, потребовал остановиться именем возвышенного Ма’элКота.
А в следующий миг в разбитых дверях Зала суда показался патриарх Тоа-Сителл.
– Возрадуйтесь! – провозгласил он. – Я спасен, и предатели схвачены! Новый день встает над Анханой! Возрадуйтесь!
В суматохе импровизированного празднества социальным полицейским с некоторым трудом удалось выяснить, что же случилось. Историю пришлось собирать по кусочкам, и выглядела она следующим образом: обезумевший посол Монастырей, некий Райте из Анханы, похитил патриарха и держал в заложниках, дабы Глаза Божьи не вмешивались, покуда не прибыли его пособники, после чего все они спустились в Донжон, чтобы освободить заключенных.
Однако они просчитались, угрожая жизни самого патриарха. Даже бывшие насельники Города Чужаков, угнетаемые властями, сохранили в сердцах достаточно патриотизма, чтобы не дозволить подобного святотатства. Из своих укрытий в катакомбах под городом выбрались они, дабы перерезать заключенных, схватить монахов и пленить главных негодяев – Райте и Кейна.
История эта не вполне убедила бригадира. Во-первых, трупов не хватало. В Яме томилось более тысячи пленников; он подозревал, что большинство их сбежало во время бойни, возможно, теми же катакомбами, как ни уверяли его недочеловеки, что это невозможно.
А во-вторых, пропал меч.
Косалл видели в руках пресловутого Райте – некоторые из Глаз Божьих подтверждали это, – но куда-то делся во время штурма. Обыск в здании ничего не дал, даже когда добровольцы, приданные 82-му батальону, обратились к своим хрустальным шарам и гадательным жезлам, рунным посохам и серебряным ножам, иглам на балансирах и маятникам из хрусталя, меди, золота или железа. В конце концов сошлись на том, что нынешний хранитель зачарованного клинка унес его в катакомбы под городом, чьи стены, как всем известно, задерживают и гасят магические вибрации. Спешные поиски, однако, можно было отставить: если меч действительно находился там, воспользоваться его силой было невозможно, а если неизвестный злоумышленник вынесет клинок на поверхность, об этом немедленно станет известно чародеям.
Этим бригадир вынужден был удовлетвориться, поскольку от него требовали подчиниться протоколу. Посланцы божественного Ма’элКота, то бишь 82-е подразделение по разгону демонстраций, должны были вместе со всей армией получить благословение патриарха с кафедры храма Проритуна, что перед Судилищем Господним, как только его святость изволит переоблачиться и целители наложат руки на полученные им в плену раны.
Одна мысль, правда, тревожила его. Один не в меру прозорливый мыслитель из числа колдунов-добровольцев высказал идею, что достаточно талантливый волшебник мог бы спрятать меч и на поверхности земли, скрыв его же силой как себя и клинок, так и чародейные щиты вокруг них. Таким способом адепт мог бы скрыться в буквальном смысле слова на глазах у противников: обнаружить его можно было лишь невооруженным глазом, защищенным серебряной сеткой, как на забралах шлемов социальной полиции.
Например, с нечаянной точностью предположил доброволец, чародей мог спрятать меч прямо за спинкой Эбенового трона в Палате правосудия, и никто бы не заметил.
8
С обостренной чувствительностью кречета в опутанках Эвери Шенкс чувствовала, как отвлеклись ее тюремщики.