Страница:
Проверка.
Семь лет он провел в пустыне, и теперь ему предлагали власть над всеми царствами земными. Это был не просто пакет информации, сброшенный из сети в мозг. Это было предложение невообразимой власти: божественного могущества.
«Изыди, сатана!» – процедил он, так стиснув зубы, что кровь засочилась из десен.
Когда индикатор погас, посреди экрана возникло диалоговое окошко. В нем мерцали только две кнопки:
0 СЛУЖБА
0 ЛИЧНОСТЬ
Коллберг стиснул челюсти и выпрямился. Испытывая несказанную гордость собой и своим призванием, с непреклонной убежденностью он перевел курсор на «СЛУЖБА» и нажал ВВОД.
Брякнул зуммер, и окошко пропало. Слепящая вспышка белого огня стерла все с экрана, отбросив на миг черные тени за спину Коллберга и помутив зрение, будто он глянул на солнце.
Дыхание его пресеклось, и подкатила тошнота: что-то огромное и мерзкое протиснулось в рот, в горло. В глазах стояли слезы, лицо горело от обжигающего света. И все же каким-то образом сквозь слепящий блеск и нестерпимую боль он смог прочесть последние строки, начертанные черным по белому огню:
ТЫ ЕСТЬ СЫН МОЙ ЕДИНОКРОВНЫЙ, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ
ТОБОЮ ДОВОЛЕН Я ВПОЛНЕ
А потом сила вошла в него: она вливалась в глаза, в горло, сквозь нос и уши, проталкивалась в задний проход и вверх по сморщенному члену, она пробивала себе дорогу, завывая от похоти, и наполняла его, раздувая изнутри, как воздушный шарик, который вот-вот взорвется, растворяла и переваривала его кишки, сердце, легкие и кости, все под бесконечно расползающейся пленкой кожи. Глазные яблоки выпучились и могли лопнуть от нарастающего в черепе давления.
Он зажмурился, взвыл от боли, пытаясь физическим усилием удержать на месте глаза, – и, словно этот крик разрушил чары, боль пропала, не оставив по себе ни следа.
Коллберг открыл глаза. Все уставились на него – кто-то высунулся из загородок во весь рост, кто-то робко выглядывал из-за переборок, так что видны были только жирные волосы и любопытные зенки. Мастеровая сука определенно встревожилась.
– Артур, – сурово проговорил она, – надеюсь, этому… этому нарушению дисциплины есть какое-то объяснение. Если ты болен, следовало обратиться к врачу до начала смены. Если нет…
Она многозначительно умолкла.
Экран был пуст. В нем смутно отражалось лицо Коллберга, и видно было, что пережитое не оставило следов на нем: выглядел он так же, как минуту назад. Вот только чувствовал себя легким, готовым воспарить, полным света и воздуха. Теперь он понял: да, это сон.
Все в жизни – сон.
И всегда им будет.
Ему разрешили не просыпаться.
– Мари… – лениво пробормотал он. Мари – так звали мастеровую суку. – Я тебя, пожалуй, трахну.
Она дернула уголком рта – одним, точно ее разбил паралич, – и шарахнулась от него, издавая гортанное хриплое «мм, хмм, хрм…» Потом пробулькала что-то неопределенное про нервный срыв и опять про врача…
Коллберг медлительно облизнул вялые толстые губы. Глядя на нее, он все ясней видел, что он и она – не раздельные личности, что он по природе своей есть лишь более выраженное проявление их общей сути. Она была листом его дерева… нет, не так. Образ прорастал в нем, или он прорастал образом – неважно. Скорей так: она была зданием, а он – городом.
Она – человек. А он – человечество.
Он видел, как она сочетается с ним, а он – с нею, видел судьбы рабочих вокруг: бледные светлячки, сплетавшиеся в его огневой соразмерный образ. Он видел их насквозь, вдоль и поперек, их мелочные стремления и вялые страстишки, их жалкие надежды и ничтожные страхи. Волновой фронт его расширяющегося самосознания распространялся, ускоряясь в геометрической прогрессии, с каждым проглоченным разумом расползаясь все быстрее: через дом, через квартал, во весь город. То тут, то там попадались знакомые судьбы: вот гниющее болото отбросов общества на улицах Миссии, вот мерзкие фантазии его сожителя по комнате, онанирующего в общественной уборной, вот самодовольная, праведная трусость бывшего секретаря Гейла Келлера, нерассуждающее прямолинейное упорство техников Студии и сладостная преданность охранников.
Возможно, это вовсе не сон. Возможно, сном была вся жизнь Артуро Коллберга – начиная с детства, отравленного смешанной кровью родительских каст, через блистательный взлет к посту директора Студии к еще более впечатляющему падению.
Быть может, только сейчас он проснулся.
Воля его коснулась рассеянных по земному шару искорок – судеб каждого из Совета попечителей в отдельности, одаряя малой толикой своей благодарности, вкладывая в сердце каждого нутряное тепло, удовлетворение, какое приходит от хорошо и плодотворно завершенной работы. А те, в свою очередь, с охотой дарили ему свою преданность. Верные жрецы воплотили своего бога; он любил их за это, и они любили его в ответ.
В голове Коллберга гудело эхо власти. «Что мне делать теперь?» – спросил он себя. Ответ был очевиден.
«Что пожелаю ».
Когда сознание его влилось в безбрежное море людских душ, выбор между службой и личностью исчез: разницы больше не было. Он снова перевел взгляд на Мари, присмотревшись, и оскалил гнилые зубы в улыбке цвета испражнений.
– Стой на месте! – приказала она, побелев. – Сделаешь хоть шаг от терминала, и я вызову социальную полицию.
– Нет нужды, – счастливо промурлыкал исходящий похотью Коллберг. – Они уже здесь.
Двери операционного зала распахнулись, как от пинка, и в помещение хлынули соцполицейские, взвод для разгона демонстраций, в полной боевой броне: двадцать пять бойцов в зеркальных шлемах и кевларовых кирасах, силовые винтовки на плечах и шоковые дубинки на поясе. Все, кроме Коллберга, застыли у терминалов. Письмоводители, внезапно поддавшись древнему стадному инстинкту, поняли, что двинуться с места – значит пометить себя в толпе. Пометить себя в толпе значило стать меченым.
Они знали: надсмотрщица уже меченая.
Коллберг вышел на середину комнаты. В каждом из зеркальных забрал отразилось его лицо, улыбающееся самому себе. Командир взвода слегка склонил голову.
– В ваше распоряжение прибыли, – бесстрастно подтвердил оцифрованный голос.
– Комнату запечатать, – пробормотал Коллберг. Потом из гулкого колодца на месте души всплыла идея получше. – Нет, запечатать здание .
Офицер поднял руки, чтобы набрать приказ на клавиатуре, вмонтированной в стальной наручень брони.
Коллберг обернулся – с неосознанным изяществом балерины в невесомости. Взгляд его наткнулся на застывшую мастеровую суку, и член налился кровью так внезапно, что бывшего администратора прихватила жаркая одышка. В паху вспыхнул пожар.
– Ее! – скомандовал он, ткнув пальцем в сторону женщины.
Она булькнула хрипло и обернулась, будто хотела убежать в глубь здания. Двое социков бросились на нее разом и повалили на пол. Она стонала, и плакала, и умоляла. Коллберг подошел и встал рядом.
– Одежду.
Один социк удерживал женщину, вдавив лицом в грязный пластиковый ворс ковролина, пока второй доставал карманный нож и срезал с нее одежду. Плоть мастеровой была бледной и вялой, на ягодицах и по бедрам наливались жирные мешки. Коллберг расстегнул ширинку, вытряхнул наружу член.
– Переверните. Пусть поцелует меня, когда кончу.
Социки послушно уложили женщину на спину, один раздвинул ей ноги. Огромные дряблые груди раскатились в стороны, соски, похожие на использованные презервативы, едва не касались локтей. «Хм, – мелькнуло в голове у Коллберга. – Все же не силикон». Он опустился перед ней на колени.
Ради смазки ему пришлось плюнуть ей в пах.
Член вошел в нее, и Коллберг принялся трахать ее – задумчиво и бесстрастно, с отстраненным любопытством наблюдая, как она бьется под ним в железной хватке социальных полицейских, отчаянно всхлипывая и задыхаясь. Это было в некотором роде любопытное ощущение, потому что, насилуя ее, он одновременно насиловал себя и наблюдал за процессом глазами десятков потрясенных клерков. Все равно что дрочить перед зеркалом.
Идеальный способ просыпаться поутру, решил он.
– И знаешь что? – пробормотал он. – Что-то я проголодался спросонья.
Наклонившись, он вцепился зубами в ее грудь. Плоть была жесткой, жилистой от старости, а сука билась все сильнее и выла все громче, но, постаравшись, он все же отодрал кусочек. Медленно прожевал, наслаждаясь нежным вкусом и плотной текстурой, но почувствовал при этом не больше, чем если бы отгрыз заусенец. Слизнул кровь с губ, кивнул сам себе и, улыбнувшись, снова нагнулся.
4
Семь лет он провел в пустыне, и теперь ему предлагали власть над всеми царствами земными. Это был не просто пакет информации, сброшенный из сети в мозг. Это было предложение невообразимой власти: божественного могущества.
«Изыди, сатана!» – процедил он, так стиснув зубы, что кровь засочилась из десен.
Когда индикатор погас, посреди экрана возникло диалоговое окошко. В нем мерцали только две кнопки:
0 СЛУЖБА
0 ЛИЧНОСТЬ
Коллберг стиснул челюсти и выпрямился. Испытывая несказанную гордость собой и своим призванием, с непреклонной убежденностью он перевел курсор на «СЛУЖБА» и нажал ВВОД.
Брякнул зуммер, и окошко пропало. Слепящая вспышка белого огня стерла все с экрана, отбросив на миг черные тени за спину Коллберга и помутив зрение, будто он глянул на солнце.
Дыхание его пресеклось, и подкатила тошнота: что-то огромное и мерзкое протиснулось в рот, в горло. В глазах стояли слезы, лицо горело от обжигающего света. И все же каким-то образом сквозь слепящий блеск и нестерпимую боль он смог прочесть последние строки, начертанные черным по белому огню:
ТЫ ЕСТЬ СЫН МОЙ ЕДИНОКРОВНЫЙ, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ
ТОБОЮ ДОВОЛЕН Я ВПОЛНЕ
А потом сила вошла в него: она вливалась в глаза, в горло, сквозь нос и уши, проталкивалась в задний проход и вверх по сморщенному члену, она пробивала себе дорогу, завывая от похоти, и наполняла его, раздувая изнутри, как воздушный шарик, который вот-вот взорвется, растворяла и переваривала его кишки, сердце, легкие и кости, все под бесконечно расползающейся пленкой кожи. Глазные яблоки выпучились и могли лопнуть от нарастающего в черепе давления.
Он зажмурился, взвыл от боли, пытаясь физическим усилием удержать на месте глаза, – и, словно этот крик разрушил чары, боль пропала, не оставив по себе ни следа.
Коллберг открыл глаза. Все уставились на него – кто-то высунулся из загородок во весь рост, кто-то робко выглядывал из-за переборок, так что видны были только жирные волосы и любопытные зенки. Мастеровая сука определенно встревожилась.
– Артур, – сурово проговорил она, – надеюсь, этому… этому нарушению дисциплины есть какое-то объяснение. Если ты болен, следовало обратиться к врачу до начала смены. Если нет…
Она многозначительно умолкла.
Экран был пуст. В нем смутно отражалось лицо Коллберга, и видно было, что пережитое не оставило следов на нем: выглядел он так же, как минуту назад. Вот только чувствовал себя легким, готовым воспарить, полным света и воздуха. Теперь он понял: да, это сон.
Все в жизни – сон.
И всегда им будет.
Ему разрешили не просыпаться.
– Мари… – лениво пробормотал он. Мари – так звали мастеровую суку. – Я тебя, пожалуй, трахну.
Она дернула уголком рта – одним, точно ее разбил паралич, – и шарахнулась от него, издавая гортанное хриплое «мм, хмм, хрм…» Потом пробулькала что-то неопределенное про нервный срыв и опять про врача…
Коллберг медлительно облизнул вялые толстые губы. Глядя на нее, он все ясней видел, что он и она – не раздельные личности, что он по природе своей есть лишь более выраженное проявление их общей сути. Она была листом его дерева… нет, не так. Образ прорастал в нем, или он прорастал образом – неважно. Скорей так: она была зданием, а он – городом.
Она – человек. А он – человечество.
Он видел, как она сочетается с ним, а он – с нею, видел судьбы рабочих вокруг: бледные светлячки, сплетавшиеся в его огневой соразмерный образ. Он видел их насквозь, вдоль и поперек, их мелочные стремления и вялые страстишки, их жалкие надежды и ничтожные страхи. Волновой фронт его расширяющегося самосознания распространялся, ускоряясь в геометрической прогрессии, с каждым проглоченным разумом расползаясь все быстрее: через дом, через квартал, во весь город. То тут, то там попадались знакомые судьбы: вот гниющее болото отбросов общества на улицах Миссии, вот мерзкие фантазии его сожителя по комнате, онанирующего в общественной уборной, вот самодовольная, праведная трусость бывшего секретаря Гейла Келлера, нерассуждающее прямолинейное упорство техников Студии и сладостная преданность охранников.
Возможно, это вовсе не сон. Возможно, сном была вся жизнь Артуро Коллберга – начиная с детства, отравленного смешанной кровью родительских каст, через блистательный взлет к посту директора Студии к еще более впечатляющему падению.
Быть может, только сейчас он проснулся.
Воля его коснулась рассеянных по земному шару искорок – судеб каждого из Совета попечителей в отдельности, одаряя малой толикой своей благодарности, вкладывая в сердце каждого нутряное тепло, удовлетворение, какое приходит от хорошо и плодотворно завершенной работы. А те, в свою очередь, с охотой дарили ему свою преданность. Верные жрецы воплотили своего бога; он любил их за это, и они любили его в ответ.
В голове Коллберга гудело эхо власти. «Что мне делать теперь?» – спросил он себя. Ответ был очевиден.
«Что пожелаю ».
Когда сознание его влилось в безбрежное море людских душ, выбор между службой и личностью исчез: разницы больше не было. Он снова перевел взгляд на Мари, присмотревшись, и оскалил гнилые зубы в улыбке цвета испражнений.
– Стой на месте! – приказала она, побелев. – Сделаешь хоть шаг от терминала, и я вызову социальную полицию.
– Нет нужды, – счастливо промурлыкал исходящий похотью Коллберг. – Они уже здесь.
Двери операционного зала распахнулись, как от пинка, и в помещение хлынули соцполицейские, взвод для разгона демонстраций, в полной боевой броне: двадцать пять бойцов в зеркальных шлемах и кевларовых кирасах, силовые винтовки на плечах и шоковые дубинки на поясе. Все, кроме Коллберга, застыли у терминалов. Письмоводители, внезапно поддавшись древнему стадному инстинкту, поняли, что двинуться с места – значит пометить себя в толпе. Пометить себя в толпе значило стать меченым.
Они знали: надсмотрщица уже меченая.
Коллберг вышел на середину комнаты. В каждом из зеркальных забрал отразилось его лицо, улыбающееся самому себе. Командир взвода слегка склонил голову.
– В ваше распоряжение прибыли, – бесстрастно подтвердил оцифрованный голос.
– Комнату запечатать, – пробормотал Коллберг. Потом из гулкого колодца на месте души всплыла идея получше. – Нет, запечатать здание .
Офицер поднял руки, чтобы набрать приказ на клавиатуре, вмонтированной в стальной наручень брони.
Коллберг обернулся – с неосознанным изяществом балерины в невесомости. Взгляд его наткнулся на застывшую мастеровую суку, и член налился кровью так внезапно, что бывшего администратора прихватила жаркая одышка. В паху вспыхнул пожар.
– Ее! – скомандовал он, ткнув пальцем в сторону женщины.
Она булькнула хрипло и обернулась, будто хотела убежать в глубь здания. Двое социков бросились на нее разом и повалили на пол. Она стонала, и плакала, и умоляла. Коллберг подошел и встал рядом.
– Одежду.
Один социк удерживал женщину, вдавив лицом в грязный пластиковый ворс ковролина, пока второй доставал карманный нож и срезал с нее одежду. Плоть мастеровой была бледной и вялой, на ягодицах и по бедрам наливались жирные мешки. Коллберг расстегнул ширинку, вытряхнул наружу член.
– Переверните. Пусть поцелует меня, когда кончу.
Социки послушно уложили женщину на спину, один раздвинул ей ноги. Огромные дряблые груди раскатились в стороны, соски, похожие на использованные презервативы, едва не касались локтей. «Хм, – мелькнуло в голове у Коллберга. – Все же не силикон». Он опустился перед ней на колени.
Ради смазки ему пришлось плюнуть ей в пах.
Член вошел в нее, и Коллберг принялся трахать ее – задумчиво и бесстрастно, с отстраненным любопытством наблюдая, как она бьется под ним в железной хватке социальных полицейских, отчаянно всхлипывая и задыхаясь. Это было в некотором роде любопытное ощущение, потому что, насилуя ее, он одновременно насиловал себя и наблюдал за процессом глазами десятков потрясенных клерков. Все равно что дрочить перед зеркалом.
Идеальный способ просыпаться поутру, решил он.
– И знаешь что? – пробормотал он. – Что-то я проголодался спросонья.
Наклонившись, он вцепился зубами в ее грудь. Плоть была жесткой, жилистой от старости, а сука билась все сильнее и выла все громче, но, постаравшись, он все же отодрал кусочек. Медленно прожевал, наслаждаясь нежным вкусом и плотной текстурой, но почувствовал при этом не больше, чем если бы отгрыз заусенец. Слизнул кровь с губ, кивнул сам себе и, улыбнувшись, снова нагнулся.
4
В зеркале над столом Тан’элКота мерцала картинка – специальный выпуск «Свежего Приключения» в прямом эфире. Джед Клирлейк поймал Хэри Майклсона на конвенте в Лос-Анджелесе и вел интервью прямо из зала конвента, предоставляя Майклсону огромную аудиторию, чтобы высказать свое мнение об «ВРИЧ-кризисе в Поднебесье», в то время как на заднем плане кривлялись перед камерами сотни фанатов в маскарадных костюмах.
Хотя выбор костюмов отражал меру преклонения фанов перед сотнями актеров – живых, погибших и вышедших на пенсию, – камеры бесстрастно подтверждали, что популярность Кейна оставалась неизменной. Десятки пришедших на конвент оделись под самого Кейна, многие были в костюмах Пэллес Рил, или Берна, или Пуртина Кейлока, или Кхулана Г’Тара; отдельные – обычно потрепанные жизнью и страдающие от ожирения – выбрали себе образ Ма’элКота.
Тан’элКот смотрел интервью лишь краем глаза; по большей части внимание его привлекали гости.
Артуро Коллберг сидел рядом с бывшим императором, взирая на экран с маниакальным вниманием, и, приоткрыв резиновые рыбьи губы, еле слышно всхлипывал, будто кот в охоте. Прибыл он в сопровождении четверых социальных полицейских – группы поддержания порядка. Сейчас они стояли вокруг Коллберга и Тан’элКота, готовые к бою, стискивая в руках пистолеты и шоковые дубинки. Зеркальные забрала шлемов поблескивали отражениями: там шел специальный выпуск «Свежего Приключения» и виднелись еле различимые подсвеченные зеркалом лица Коллберга и Тан’элКота.
До сих пор бывший император так и не понял, кем они были – тюремщиками или телохранителями его гостя.
Сообщение от Совета попечителей поступил за пару минут до прибытия Коллберга. «Вы знакомы с рабочим Артуро Коллбергом. Рабочий Коллберг пользуется полным нашим доверием. Обращайтесь к нему как к любому из нас».
Он чувствовал, как за гранью его восприятия кружили опасные сущности, словно акулы вокруг тонущей шлюпки. Соцполицейские не подчинялись приказам Коллберга, но и не командовали им; строго говоря, с момента прибытия бывший администратор обращался только к Тан’элКоту, а безликие социки молчали. И не понять было, осознают ли они, что их современное оружие совершенно бесполезно в ПН-поле Кунсткамеры; без сотрясающего нервы разряда шоковая дубинка не опасней обычной палки.
Приглядываясь к ним, Тан’элКот снова и снова переходил на колдовское зрение – ему это было не труднее, чем просто моргнуть. Если удавалось достаточно быстро от обычного зрения перейти на волшебное и обратно, он улавливал порою потоки странных сил вблизи всех пятерых гостей. Не Оболочки – в обычном понимании слова Оболочек у них вовсе не было, – но странное бесцветное марево. Стоило приглядеться получше, как марево, или поток, исчезало; поймать его можно было только краем глаза, на миг.
За шесть лет, прошедших со дня суда, Коллберг изменился до неузнаваемости. Если бы Тан’элКота не предупредили, кого ожидать, он и не понял бы, кто этот сонливый, тощий, нездорового вида человечек. Вокруг него стояла вонь: запах крови и, хуже, чем кровь, – густой, плотный, сладковатый смрад гниющих испражнений хищного зверя. В полумраке трудно было сказать точно, но Тан’элКоту казалось, что запах исходит от самого Коллберга: остатки волос были измараны чем-то, на лице виднелось не то родимое пятно, не то клякса грязи.
– Конечная цель ваших хозяев никогда не была для меня загадкой, – заявил Тан’элКот с ходу. – С самого начала было ясно, что заражение ВРИЧ – лишь способ усилить присутствие Земли в Поднебесье.
– Правда? – невозмутимо произнес Коллберг. Низкий, хриплый, нечеловеческий голос прозвучал так, словно тошнотворная вонь, окружавшая бывшего администратора, сама обрела голос. – Ясно?
– Разумеется. Поэтому вы избрали мишенью эльфов: они такие милые . Милые зверушки, гибнущие ужасной смертью, – это идеальный способ привлечь внимание публики. Когда вымрет пара тысяч эльфов, каста праздножителей в полном составе потребует спасательной операции. Самые замшелые и упертые сторонники невмешательства в вашем Конгрессе первыми потребуют отправить в Поднебесье сотни тысяч ваших сотрудников, чтобы справиться с болезнью. За несколько дней, самое большее – недель, ваши люди заполонят континент. А когда они окажутся там, найти повод остаться будет совсем просто – и Земля уже не будет ограничена крошечной горнодобывающей колонией. Перед вами будут пастбища, нетронутые леса, чистые моря, миллиарды тонн угля и нефти, а главное – место, жизненное пространство, чтобы облегчить давление четырнадцати миллиардов душ на экосистемы Земли. Вот откуда я знаю, что ВРИЧ – это лишь обманный ход. Собственно говоря, я предполагаю, что ваша эпидемия внезапно закончится сама собой вскоре после того, как спасательная операция будет полностью развернута. Очевидно, ваш СП обладает способом сдерживать инфекцию – иначе она могла бы разрушить слишком много доходных экосистем. Совет попечителей не стал бы разрушать такую ценность, как система Студий, не ожидая получать все прирастающие прибыли на протяжении столетий.
– Очень мудро, – пробормотал Коллберг.
– Я – Тан’элКот.
«Но, – шевельнулся в глубине сознания червь сомнения, – он не сказал, что я прав».
– Что ты предлагаешь?
– Союз. Как я заявил вашим хозяевам, – произнес Тан’элКот, – цель у нас общая. В моем мире человечество на протяжении тысячи лет было обречено на борьбу за самое существование. Мы воюем с эльфами, гномами, крр’кс и огриллонами за жизненное пространство; в горах мы боремся с драконами, на море – с левиафанами, и сверх всего мы сражаемся друг с другом на радость врагам рода людского! Поддержанные земной мощью, мы могли бы одолеть врагов и обеспечить свое выживание. Ха, мне не потребуется даже ваша техника – отдайте мне десять процентов ваших работяг, и я задавлю любого противника числом.
– Итак, – безучастно промолвил Коллберг. – Что мы можем сделать для тебя – понятно. Объясни, что ты можешь нам предложить.
Червь сомнения принялся буравить ворота в сознание Тан’элКота, словно Ханнто пытался привлечь к себе внимание. Что-то пугающе знакомое слышалось в голосе Коллберга, бесстрастном и по-профессорски четком. Тан’элКот раздавил червя железной пятой. Сомнение – слишком непозволительная роскошь.
Он развел руками.
– Как законный правитель Анханы – и одновременно гражданин Земли, я могу обратиться в Конгресс праздножителей с просьбой о помощи со стороны компании «Поднебесье». Я могу пригласить вас в Империю. С моей помощью ваши, как это говорится, слюнтяи поддержат оккупацию, вместо того чтобы противостоять ей.
– Возможно, в конце концов ты окажешься полезен.
– Я более чем полезен. Я необходим. Без меня ваши планы не могут осуществиться. – Тан’элКот указал на мерцающее над столом зеркало: – Или вы забыли о Кейне?
«Разумеется, – говорил Майклсон, – запись не предназначалась для широкой публики. Мы не желали сеять панику. Я уже распорядился, чтобы служба безопасности Студии начала расследование, дабы найти источник утечки. Шума было много, но крайне важно, чтобы ваши зрители поняли, что кризис – благодаря в первую очередь своевременной и активной реакции самой Студии – уже взят под контроль». – «И какова же была реакция Студии, администратор?» – «Ну, пожалуй, отчасти это была моя личная реакция. Когда женат на богине, – он издал короткий, самоуничижительный, профессионально-обаятельный смешок, – не все проблемы кажутся такими уж неразрешимыми».
Коллберг неразборчиво хрюкнул.
– Понимаете ли вы, – спросил Тан’элКот, – какое сокрушительное поражение потерпели ваши хозяева? Вы не в силах даже нанести ответный удар. Он не только вновь стал героем дня, но и окружен тысячами преданнейших своих поклонников – все, что случится с ним, станет известно всей Земле. К тому времени, когда конвент закончится, будет уже поздно. Пэллес Рил безнадежно разрушит ваши планы.
Коллберг хрюкнул снова. Плечи его дрогнули, руки непроизвольно поглаживали пах. С мимолетным омерзением Тан’элКот заметил, что его собеседник возбужден – и потирает себя через комбинезон.
Клирлейк с машинальным дружелюбием продолжал подсказывать Майклсону реплики.
«Вы не задумывались о том, что сообщение могло оказаться фальшивкой?» – «Безусловно. Сидя здесь, на Земле, мы не можем быть уверены ни в чем. Это может быть розыгрыш – а может быть и катастрофа. Отправив в Поднебесье Пэллес Рил, мы выбрали оптимальный ответ: если это всего лишь розыгрыш, мы ничего не потеряли. Если это настоящая эпидемия, Пэллес Рил справится с нею. Со своей стороны я могу сказать, что верю тому эльфу. Вы посмотрите на него. Послушайте. И поверите сами. Мой принцип вы знаете: надеяться на лучшее, а готовиться к худшему». – «Ходят слухи, что эпидемия вспыхнула не случайно, – продолжал Клирлейк, – что инфекция намеренно была занесена в Поднебесье группой террористов, или психопатом-одиночкой в рядах сотрудников компании, или даже руководством Студии». – «Я склонен сомневаться в этом, – с серьезной миной ответил Майклсон, – но возможность такую отрицать нельзя. Мне сообщили, что служба внутренней безопасности компании «Поднебесье» уже расследует этот инцидент, но, полагаю, столь серьезное несчастье требует вмешательства самой Студии. Я уже имел беседу с президентом Студии бизнесменом Тернером и предложил свои услуги в качестве чрезвычайного посла в Забожье, чтобы собрать побольше информации. Я… э-э… вызвался отправиться туда на модампе. Как вам известно, мой мыслепередатчик до сих пор на месте; в модампе все, что я вижу, будет передано на Землю и записано. Ошибиться или сокрыть истину невозможно – я буду как бы зарегистрированным свидетелем. Весь мир увидит, насколько Студия – и компания «Поднебесье» – заботятся о благосостоянии туземцев иномирья».
Клирлейк привычно многозначительно хохотнул.
«Как всегда готовы к бою, Хэри? Решили показать прежний Кейнов дух?» – «Ну, Джед, – ответный смешок, – порой без Кейна просто не обойтись». – И очередной смешок Клирлейка – уже не столь снисходительный. – «Ну, я бы заплатил свои пару марок за возможность снова увидеть Кейна в работе. Как может устоять Студия против такого предложения?»
Тан’элКот мрачно ухмыльнулся.
«Следствие стоило бы начать и на Земле, – продолжал Майклсон. – Мы должны выяснить, что случилось на самом деле. И сделать все, чтобы такое не повторялось».
– Видите? – обратился Тан’элКот к Коллбергу. – Видите, как рушится на вас лавина?
Тот кивнул.
– Его… надо… остановить.
– Вы должны понимать, что просто убить Кейна нельзя. По крайней мере, сейчас. Воля его уже обратилась против вас и ваших хозяев; его внезапная гибель – хотя бы и от «естественных причин» – высвободит скованные ею силы разрушительным образом.
Коллберг повернул голову, будто на шарнире, и уставился на Тан’элКота нелюбопытными ящеричьими глазками:
– Объясни подробнее.
Тан’элКот поджал губы.
– Ограничимся самым очевидным, поверхностным слоем событий: все, что случится с Майклсоном, поклонники Кейна воспримут как явное свидетельство зловещего заговора – а у него их слишком много в самом Конгрессе праздножителей. Лучшее, на что вы можете надеяться в таком случае, – публичное расследование деятельности Студии и компании «Поднебесье». Вы навлечете на себя то, что пытаетесь предотвратить.
– Не вижу, каким образом это связано с так называемой «волей » Майклсона.
– Я не могу держать ответ за вашу слепоту, – кисло отозвался Тан’элКот. – Мало общего эта воля имеет с Майклсоном. Это воля Кейна! Не Майклсона обожает миллиард с лишком поклонников. Но даже эта любовь – лишь надводная часть айсберга. И как можете вы ощутить невидимую под поверхностью громаду, когда даже зримой ее доли не замечаете?
– Какое решение ты предложишь?
Червь сомнения вновь зашевелился под воображаемой железной пятой Тан’элКота, вырастая в ледяную змею. Он понял, почему манеры Коллберга показались ему до жути знакомыми. Так могла бы говорить воплощенная суть Совета попечителей.
Предвкушение катастрофы комом стояло в горле.
– Ключ к успешному разрешению кризиса Майклсона кроется в анализе, – резко проговорил Тан’элКот, пытаясь спрятать замешательство. – Сведите проблему к составным ее частям, чтобы прояснить элементы, необходимые для успешного ее разрешения. Трудности с Майклсоном распадаются на два компонента: связанный с Пэллес Рил и связанный с Кейном. Последний, в свою очередь, содержит личный элемент и публичный.
Публичная сторона Кейна – его популярность: внимание, даже любовь, которыми он пользуется по всей планете. Разрешить эту трудность не так тяжело, как может показаться поначалу, если принять во внимание, что на самом деле обожают в своем кумире поклонники Кейна. Не личность Кейна, как бы ни утверждали они, хоть и искренне. Они ценят так высоко миф Кейна: чувство сопричастности высокой драме, которое он принес в их тоскливую жизнь. А потому успешное разрешение этой части проблемы должно включать определенный элемент театральности – некую поэтику гибели, которая удовлетворит его фанатов.
– Им плевать, что он умрет, – холодно промолвил Коллберг, – лишь бы умер красиво.
– Именно так. Сцена должна содержать все признаки популярных приключений Кейна: злодеи, герои, борьба с превосходящими силами противника и апокалиптическая развязка.
– Это можно осуществить?
Тан’элКот, не моргнув, выдержал взгляд пустых глаз.
– Да. Большая часть элементов расставлена по местам, вопрос лишь в оркестровке. Если мне будет позволено расширить метафору, для финала нужен подходящий дирижер.
– То есть ты.
– То есть я. – Он мысленно кивнул себе. Ему нравилось, как идет торг, – невзирая на все недобрые предчувствия, Коллберг казался исключительно прагматичной личностью, открытой доводам рассудка. – Любовь зрителей – не единственная сила в распоряжении Кейна. Вторая часть проблемы, личный компонент, относится к его воле – можно сказать, рапире по сравнению с дубиной общественного мнения.
Тан’элКот поднялся на ноги и принялся беспокойно расхаживать, словно тигр по клетке, окруженной безмолвными полицейскими-истуканами.
– Чтобы успешно разрешить этот аспект проблемы – так сказать, затупить рапиру Кейна, – мы должны отвлечь его, рассеять его силы, завалить множеством задач так, чтобы он не мог сосредоточиться на решении хотя бы одной. Недостаточно победить его объективно – он должен признать себя побежденным. Мы должны без всякого сомнения продемонстрировать ему его беспомощность. Научить его воспринимать себя проигравшим.
Уголки толстых, вялых губ Коллберга дернулись в попытке улыбнуться.
– Ты хочешь сломить его, прежде чем убить.
Тан’элКот остановился и, обернувшись, взглянул в пустые зенки Коллберга:
– Да.
– Это необходимо? Или такова твоя месть?
– Вам правда нужен ответ? – Тан’элКот пожал плечами. – В данном случае необходимость и удовольствие счастливым образом совпадают. Иными словами: да, мы должны так поступить… и да, мне это доставит огромное удовольствие.
Буро-красный кончик языка коснулся пухлых губ.
– Одобряю, – снизошел Коллберг.
Тан’элКот сдержанно улыбнулся.
– Теперь вернемся к той части проблемы, что связана с Пэллес Рил. Она также распадается на два компонента: мистический и физический. Физические трудности, на мой взгляд, очевидны. Пэллес Рил является созданием практически неограниченной мощи, способным ощутить и, теоретически, подчинить своей воле всякое живое существо в бассейне водосбора Великого Шамбайгена на любом расстоянии. Она может за час пройти Империю от края до края. Даже будь у нас возможность уничтожить ее, мы не сможем даже обнаружить ее против ее воли.
– По твоим словам, она неуязвима.
– Неуязвимых не бывает, – мрачно отозвался Тан’элКот, – как я выяснил к вечному своему стыду. Надо только выбрать подходящее оружие.
Глаза Коллберга были тусклы и невыразительны, как осколки сланца.
– Продолжай.
– Мистическая часть проблемы вызывает еще больше затруднений. Недостаточно просто убить ее: воля ее пропитала Шамбарайю до такой степени, что смерть тела причинит нам больше вреда, чем блага, – в отношении успеха ваших планов. – Тан’элКот нервно заложил массивные руки за спину, но голос оставался ровным, педантично-отчужденным, как у профессионального лектора. – Сознание есть энергетический узор. Питаемое силой Шамбарайи, ее сознание не погибнет вместе с телом. Воля выражается через тело и до определенной степени сдерживается его возможностями. Просто убить Пэллес Рил – значит высвободить ее душу, чтобы та воплотилась в самой реке и весь Великий Шамбайген, от истоков до устья, стал ее телом. Вместо актрисы на полставки, которая тешится незаслуженно обретенным могуществом, нашим противником станет истинная богиня.
Хотя выбор костюмов отражал меру преклонения фанов перед сотнями актеров – живых, погибших и вышедших на пенсию, – камеры бесстрастно подтверждали, что популярность Кейна оставалась неизменной. Десятки пришедших на конвент оделись под самого Кейна, многие были в костюмах Пэллес Рил, или Берна, или Пуртина Кейлока, или Кхулана Г’Тара; отдельные – обычно потрепанные жизнью и страдающие от ожирения – выбрали себе образ Ма’элКота.
Тан’элКот смотрел интервью лишь краем глаза; по большей части внимание его привлекали гости.
Артуро Коллберг сидел рядом с бывшим императором, взирая на экран с маниакальным вниманием, и, приоткрыв резиновые рыбьи губы, еле слышно всхлипывал, будто кот в охоте. Прибыл он в сопровождении четверых социальных полицейских – группы поддержания порядка. Сейчас они стояли вокруг Коллберга и Тан’элКота, готовые к бою, стискивая в руках пистолеты и шоковые дубинки. Зеркальные забрала шлемов поблескивали отражениями: там шел специальный выпуск «Свежего Приключения» и виднелись еле различимые подсвеченные зеркалом лица Коллберга и Тан’элКота.
До сих пор бывший император так и не понял, кем они были – тюремщиками или телохранителями его гостя.
Сообщение от Совета попечителей поступил за пару минут до прибытия Коллберга. «Вы знакомы с рабочим Артуро Коллбергом. Рабочий Коллберг пользуется полным нашим доверием. Обращайтесь к нему как к любому из нас».
Он чувствовал, как за гранью его восприятия кружили опасные сущности, словно акулы вокруг тонущей шлюпки. Соцполицейские не подчинялись приказам Коллберга, но и не командовали им; строго говоря, с момента прибытия бывший администратор обращался только к Тан’элКоту, а безликие социки молчали. И не понять было, осознают ли они, что их современное оружие совершенно бесполезно в ПН-поле Кунсткамеры; без сотрясающего нервы разряда шоковая дубинка не опасней обычной палки.
Приглядываясь к ним, Тан’элКот снова и снова переходил на колдовское зрение – ему это было не труднее, чем просто моргнуть. Если удавалось достаточно быстро от обычного зрения перейти на волшебное и обратно, он улавливал порою потоки странных сил вблизи всех пятерых гостей. Не Оболочки – в обычном понимании слова Оболочек у них вовсе не было, – но странное бесцветное марево. Стоило приглядеться получше, как марево, или поток, исчезало; поймать его можно было только краем глаза, на миг.
За шесть лет, прошедших со дня суда, Коллберг изменился до неузнаваемости. Если бы Тан’элКота не предупредили, кого ожидать, он и не понял бы, кто этот сонливый, тощий, нездорового вида человечек. Вокруг него стояла вонь: запах крови и, хуже, чем кровь, – густой, плотный, сладковатый смрад гниющих испражнений хищного зверя. В полумраке трудно было сказать точно, но Тан’элКоту казалось, что запах исходит от самого Коллберга: остатки волос были измараны чем-то, на лице виднелось не то родимое пятно, не то клякса грязи.
– Конечная цель ваших хозяев никогда не была для меня загадкой, – заявил Тан’элКот с ходу. – С самого начала было ясно, что заражение ВРИЧ – лишь способ усилить присутствие Земли в Поднебесье.
– Правда? – невозмутимо произнес Коллберг. Низкий, хриплый, нечеловеческий голос прозвучал так, словно тошнотворная вонь, окружавшая бывшего администратора, сама обрела голос. – Ясно?
– Разумеется. Поэтому вы избрали мишенью эльфов: они такие милые . Милые зверушки, гибнущие ужасной смертью, – это идеальный способ привлечь внимание публики. Когда вымрет пара тысяч эльфов, каста праздножителей в полном составе потребует спасательной операции. Самые замшелые и упертые сторонники невмешательства в вашем Конгрессе первыми потребуют отправить в Поднебесье сотни тысяч ваших сотрудников, чтобы справиться с болезнью. За несколько дней, самое большее – недель, ваши люди заполонят континент. А когда они окажутся там, найти повод остаться будет совсем просто – и Земля уже не будет ограничена крошечной горнодобывающей колонией. Перед вами будут пастбища, нетронутые леса, чистые моря, миллиарды тонн угля и нефти, а главное – место, жизненное пространство, чтобы облегчить давление четырнадцати миллиардов душ на экосистемы Земли. Вот откуда я знаю, что ВРИЧ – это лишь обманный ход. Собственно говоря, я предполагаю, что ваша эпидемия внезапно закончится сама собой вскоре после того, как спасательная операция будет полностью развернута. Очевидно, ваш СП обладает способом сдерживать инфекцию – иначе она могла бы разрушить слишком много доходных экосистем. Совет попечителей не стал бы разрушать такую ценность, как система Студий, не ожидая получать все прирастающие прибыли на протяжении столетий.
– Очень мудро, – пробормотал Коллберг.
– Я – Тан’элКот.
«Но, – шевельнулся в глубине сознания червь сомнения, – он не сказал, что я прав».
– Что ты предлагаешь?
– Союз. Как я заявил вашим хозяевам, – произнес Тан’элКот, – цель у нас общая. В моем мире человечество на протяжении тысячи лет было обречено на борьбу за самое существование. Мы воюем с эльфами, гномами, крр’кс и огриллонами за жизненное пространство; в горах мы боремся с драконами, на море – с левиафанами, и сверх всего мы сражаемся друг с другом на радость врагам рода людского! Поддержанные земной мощью, мы могли бы одолеть врагов и обеспечить свое выживание. Ха, мне не потребуется даже ваша техника – отдайте мне десять процентов ваших работяг, и я задавлю любого противника числом.
– Итак, – безучастно промолвил Коллберг. – Что мы можем сделать для тебя – понятно. Объясни, что ты можешь нам предложить.
Червь сомнения принялся буравить ворота в сознание Тан’элКота, словно Ханнто пытался привлечь к себе внимание. Что-то пугающе знакомое слышалось в голосе Коллберга, бесстрастном и по-профессорски четком. Тан’элКот раздавил червя железной пятой. Сомнение – слишком непозволительная роскошь.
Он развел руками.
– Как законный правитель Анханы – и одновременно гражданин Земли, я могу обратиться в Конгресс праздножителей с просьбой о помощи со стороны компании «Поднебесье». Я могу пригласить вас в Империю. С моей помощью ваши, как это говорится, слюнтяи поддержат оккупацию, вместо того чтобы противостоять ей.
– Возможно, в конце концов ты окажешься полезен.
– Я более чем полезен. Я необходим. Без меня ваши планы не могут осуществиться. – Тан’элКот указал на мерцающее над столом зеркало: – Или вы забыли о Кейне?
«Разумеется, – говорил Майклсон, – запись не предназначалась для широкой публики. Мы не желали сеять панику. Я уже распорядился, чтобы служба безопасности Студии начала расследование, дабы найти источник утечки. Шума было много, но крайне важно, чтобы ваши зрители поняли, что кризис – благодаря в первую очередь своевременной и активной реакции самой Студии – уже взят под контроль». – «И какова же была реакция Студии, администратор?» – «Ну, пожалуй, отчасти это была моя личная реакция. Когда женат на богине, – он издал короткий, самоуничижительный, профессионально-обаятельный смешок, – не все проблемы кажутся такими уж неразрешимыми».
Коллберг неразборчиво хрюкнул.
– Понимаете ли вы, – спросил Тан’элКот, – какое сокрушительное поражение потерпели ваши хозяева? Вы не в силах даже нанести ответный удар. Он не только вновь стал героем дня, но и окружен тысячами преданнейших своих поклонников – все, что случится с ним, станет известно всей Земле. К тому времени, когда конвент закончится, будет уже поздно. Пэллес Рил безнадежно разрушит ваши планы.
Коллберг хрюкнул снова. Плечи его дрогнули, руки непроизвольно поглаживали пах. С мимолетным омерзением Тан’элКот заметил, что его собеседник возбужден – и потирает себя через комбинезон.
Клирлейк с машинальным дружелюбием продолжал подсказывать Майклсону реплики.
«Вы не задумывались о том, что сообщение могло оказаться фальшивкой?» – «Безусловно. Сидя здесь, на Земле, мы не можем быть уверены ни в чем. Это может быть розыгрыш – а может быть и катастрофа. Отправив в Поднебесье Пэллес Рил, мы выбрали оптимальный ответ: если это всего лишь розыгрыш, мы ничего не потеряли. Если это настоящая эпидемия, Пэллес Рил справится с нею. Со своей стороны я могу сказать, что верю тому эльфу. Вы посмотрите на него. Послушайте. И поверите сами. Мой принцип вы знаете: надеяться на лучшее, а готовиться к худшему». – «Ходят слухи, что эпидемия вспыхнула не случайно, – продолжал Клирлейк, – что инфекция намеренно была занесена в Поднебесье группой террористов, или психопатом-одиночкой в рядах сотрудников компании, или даже руководством Студии». – «Я склонен сомневаться в этом, – с серьезной миной ответил Майклсон, – но возможность такую отрицать нельзя. Мне сообщили, что служба внутренней безопасности компании «Поднебесье» уже расследует этот инцидент, но, полагаю, столь серьезное несчастье требует вмешательства самой Студии. Я уже имел беседу с президентом Студии бизнесменом Тернером и предложил свои услуги в качестве чрезвычайного посла в Забожье, чтобы собрать побольше информации. Я… э-э… вызвался отправиться туда на модампе. Как вам известно, мой мыслепередатчик до сих пор на месте; в модампе все, что я вижу, будет передано на Землю и записано. Ошибиться или сокрыть истину невозможно – я буду как бы зарегистрированным свидетелем. Весь мир увидит, насколько Студия – и компания «Поднебесье» – заботятся о благосостоянии туземцев иномирья».
Клирлейк привычно многозначительно хохотнул.
«Как всегда готовы к бою, Хэри? Решили показать прежний Кейнов дух?» – «Ну, Джед, – ответный смешок, – порой без Кейна просто не обойтись». – И очередной смешок Клирлейка – уже не столь снисходительный. – «Ну, я бы заплатил свои пару марок за возможность снова увидеть Кейна в работе. Как может устоять Студия против такого предложения?»
Тан’элКот мрачно ухмыльнулся.
«Следствие стоило бы начать и на Земле, – продолжал Майклсон. – Мы должны выяснить, что случилось на самом деле. И сделать все, чтобы такое не повторялось».
– Видите? – обратился Тан’элКот к Коллбергу. – Видите, как рушится на вас лавина?
Тот кивнул.
– Его… надо… остановить.
– Вы должны понимать, что просто убить Кейна нельзя. По крайней мере, сейчас. Воля его уже обратилась против вас и ваших хозяев; его внезапная гибель – хотя бы и от «естественных причин» – высвободит скованные ею силы разрушительным образом.
Коллберг повернул голову, будто на шарнире, и уставился на Тан’элКота нелюбопытными ящеричьими глазками:
– Объясни подробнее.
Тан’элКот поджал губы.
– Ограничимся самым очевидным, поверхностным слоем событий: все, что случится с Майклсоном, поклонники Кейна воспримут как явное свидетельство зловещего заговора – а у него их слишком много в самом Конгрессе праздножителей. Лучшее, на что вы можете надеяться в таком случае, – публичное расследование деятельности Студии и компании «Поднебесье». Вы навлечете на себя то, что пытаетесь предотвратить.
– Не вижу, каким образом это связано с так называемой «волей » Майклсона.
– Я не могу держать ответ за вашу слепоту, – кисло отозвался Тан’элКот. – Мало общего эта воля имеет с Майклсоном. Это воля Кейна! Не Майклсона обожает миллиард с лишком поклонников. Но даже эта любовь – лишь надводная часть айсберга. И как можете вы ощутить невидимую под поверхностью громаду, когда даже зримой ее доли не замечаете?
– Какое решение ты предложишь?
Червь сомнения вновь зашевелился под воображаемой железной пятой Тан’элКота, вырастая в ледяную змею. Он понял, почему манеры Коллберга показались ему до жути знакомыми. Так могла бы говорить воплощенная суть Совета попечителей.
Предвкушение катастрофы комом стояло в горле.
– Ключ к успешному разрешению кризиса Майклсона кроется в анализе, – резко проговорил Тан’элКот, пытаясь спрятать замешательство. – Сведите проблему к составным ее частям, чтобы прояснить элементы, необходимые для успешного ее разрешения. Трудности с Майклсоном распадаются на два компонента: связанный с Пэллес Рил и связанный с Кейном. Последний, в свою очередь, содержит личный элемент и публичный.
Публичная сторона Кейна – его популярность: внимание, даже любовь, которыми он пользуется по всей планете. Разрешить эту трудность не так тяжело, как может показаться поначалу, если принять во внимание, что на самом деле обожают в своем кумире поклонники Кейна. Не личность Кейна, как бы ни утверждали они, хоть и искренне. Они ценят так высоко миф Кейна: чувство сопричастности высокой драме, которое он принес в их тоскливую жизнь. А потому успешное разрешение этой части проблемы должно включать определенный элемент театральности – некую поэтику гибели, которая удовлетворит его фанатов.
– Им плевать, что он умрет, – холодно промолвил Коллберг, – лишь бы умер красиво.
– Именно так. Сцена должна содержать все признаки популярных приключений Кейна: злодеи, герои, борьба с превосходящими силами противника и апокалиптическая развязка.
– Это можно осуществить?
Тан’элКот, не моргнув, выдержал взгляд пустых глаз.
– Да. Большая часть элементов расставлена по местам, вопрос лишь в оркестровке. Если мне будет позволено расширить метафору, для финала нужен подходящий дирижер.
– То есть ты.
– То есть я. – Он мысленно кивнул себе. Ему нравилось, как идет торг, – невзирая на все недобрые предчувствия, Коллберг казался исключительно прагматичной личностью, открытой доводам рассудка. – Любовь зрителей – не единственная сила в распоряжении Кейна. Вторая часть проблемы, личный компонент, относится к его воле – можно сказать, рапире по сравнению с дубиной общественного мнения.
Тан’элКот поднялся на ноги и принялся беспокойно расхаживать, словно тигр по клетке, окруженной безмолвными полицейскими-истуканами.
– Чтобы успешно разрешить этот аспект проблемы – так сказать, затупить рапиру Кейна, – мы должны отвлечь его, рассеять его силы, завалить множеством задач так, чтобы он не мог сосредоточиться на решении хотя бы одной. Недостаточно победить его объективно – он должен признать себя побежденным. Мы должны без всякого сомнения продемонстрировать ему его беспомощность. Научить его воспринимать себя проигравшим.
Уголки толстых, вялых губ Коллберга дернулись в попытке улыбнуться.
– Ты хочешь сломить его, прежде чем убить.
Тан’элКот остановился и, обернувшись, взглянул в пустые зенки Коллберга:
– Да.
– Это необходимо? Или такова твоя месть?
– Вам правда нужен ответ? – Тан’элКот пожал плечами. – В данном случае необходимость и удовольствие счастливым образом совпадают. Иными словами: да, мы должны так поступить… и да, мне это доставит огромное удовольствие.
Буро-красный кончик языка коснулся пухлых губ.
– Одобряю, – снизошел Коллберг.
Тан’элКот сдержанно улыбнулся.
– Теперь вернемся к той части проблемы, что связана с Пэллес Рил. Она также распадается на два компонента: мистический и физический. Физические трудности, на мой взгляд, очевидны. Пэллес Рил является созданием практически неограниченной мощи, способным ощутить и, теоретически, подчинить своей воле всякое живое существо в бассейне водосбора Великого Шамбайгена на любом расстоянии. Она может за час пройти Империю от края до края. Даже будь у нас возможность уничтожить ее, мы не сможем даже обнаружить ее против ее воли.
– По твоим словам, она неуязвима.
– Неуязвимых не бывает, – мрачно отозвался Тан’элКот, – как я выяснил к вечному своему стыду. Надо только выбрать подходящее оружие.
Глаза Коллберга были тусклы и невыразительны, как осколки сланца.
– Продолжай.
– Мистическая часть проблемы вызывает еще больше затруднений. Недостаточно просто убить ее: воля ее пропитала Шамбарайю до такой степени, что смерть тела причинит нам больше вреда, чем блага, – в отношении успеха ваших планов. – Тан’элКот нервно заложил массивные руки за спину, но голос оставался ровным, педантично-отчужденным, как у профессионального лектора. – Сознание есть энергетический узор. Питаемое силой Шамбарайи, ее сознание не погибнет вместе с телом. Воля выражается через тело и до определенной степени сдерживается его возможностями. Просто убить Пэллес Рил – значит высвободить ее душу, чтобы та воплотилась в самой реке и весь Великий Шамбайген, от истоков до устья, стал ее телом. Вместо актрисы на полставки, которая тешится незаслуженно обретенным могуществом, нашим противником станет истинная богиня.