Страница:
Мэтью Вудринг Стовер
Клинок Тишалла
(Герои умирают – 2)
Эта книга посвящается памяти лучших друзей,
о каких может только мечтать человек.
Я могу горевать лишь, что вы ее не прочтете…
Эвангелине, Алистеру и Фридриху
Леву, Джону, Клайву и Теренсу
Роджеру, и Фрицу, и обоим Бобам (Роберту А. и Роберту Э.).
Даже сейчас – не все еще оглохли.
Но мы убаюкали себя мыслью, будто внезапные перемены суть нечто такое, что случается вне обычного порядка вещей: случайность, авария. Или неподвластное нашему контролю, как смертельная болезнь. Мы не воспринимаем непредвиденные, иррациональные перемены как неотъемлемую часть миропорядка. А стоило бы. Теория хаоса учит нас… что линейности, которую мы приняли как данность во всем, от физики до литературы, попросту не существует…
Жизнь есть серия событий, каждое из которых может изменить все последующие полностью непредсказуемым, катастрофическим образом…
Вот истина во чреве миропорядка. Но мы по неведомой причине ведем себя так, будто дела обстоят совсем иначе.
Слова Яна Малкольма, Майкл Крайтон,«Парк Юрского периода».Делай что пожелаешь – вот весь Закон.Есть сказание о близнецах, рожденных от разных матерей.
Алистер Кроули, «Книга Закона».
Один по натуре своей мрак, другой – свет. Один богат, второй – нищ. Один жесток, второй – мягок. Один вечно моложав, другой – постарел до срока.
Один из них смертен.
Они не родня по крови или духу. И все же – близнецы.
Оба живут, не зная, что они – братья.
Оба гибнут в бою со слепым богом.
Глава нулевая
1
Объяснить, почему меня вы больше не увидите, я могу только одним способом – рассказав о Хэри.
Вот каким видится мне разговор, вовлекший меня в жизнь Хэри Майклсона. Меня при том не было – детали мне неизвестны, – но образы в памяти ярки, будто пощечина. Хорошему тавматургу потребно могучее и цепкое на детали воображение. А я лучший выпускник Консерватории.
Вот как мне это видится.
– Все записано в телеметрии, – говорит администратор Вильсон Чандра, директор студийной Консерватории. Вытирает потные ладони о полу хламиды и жмурится в едком облаке сигарного дыма. Потом облизывает губы – они у него пухлые и сохнут вечно, – окидывая взглядом шеренги колдунов-подмастерий, усердно медитирующих внизу.
Меня в классе, к слову сказать, нет – здесь только новички.
– У него отличные успехи в академических дисциплинах, понимаете, – продолжает Чандра. – Он неплохо владеет западным наречием и прекрасно осваивает манеры и нравы Первого континента, но, как видите, он едва может поддерживать альфасознание, не говоря о том, чтобы перейти к бета-, необходимому для успешного волхвования, а мы работаем всего лишь на втором уровне отвлечения – примерно как, скажем, в отдельной комнате городского постоялого двора, – и при таких обстоятельствах я просто не верю…
– Заткнись, а? – перебивает его человек за пультом. – Господи, как ты меня притомил!
– Я, э-э… – Администратор Чандра приглаживает редеющие волосики, мокрые от пота до самых кончиков, невзирая на кондиционер. – Да, бизнесмен.
Бизнесмен Марк Вило, патрон упомянутого студента, перекатывает из одного угла рта в другой толстенную вонючую сигару и нагибается, чтобы заглянуть в окошко.
Бизнесмен Вило: низенький, тощий, кривоногий человечек с манерами биндюжника и нервозной энергией бойцового петуха. Я не раз видел его в сетевках: старомодный комбинезон с пелеринкой, непритязательная такая фигура – пока не вспомнишь, что родился он в семье торговцев. Перенял семейное дело – извозная контора из трех грузовичков – и построил на его основе концерн «Вило Интерконтинентал». Когда ему еще не стукнуло пятидесяти, он выкупил семейный контракт у бизнесмена-патрона, за взятки перевелся в касту бизнесменов и ныне считался одним из богатейших – не считая семейств праздножителей – людей Западного полушария. В сетевках его обычно называют «миллиардер-счастливчик».
Вот почему беседует с ним лично администратор Чандра. Обычно у него есть дела поважнее, чем развлекать заглянувших в гости патронов, но протеже Вило – первый отправленный тем в училище – вот-вот будет отчислен за неуспеваемость, так что администратор хочет загладить невольную обиду и даже, если повезет, остаться в добрых отношениях с богачом – в надежде, что Вило когда-нибудь захочет спонсировать других студентов. В конце концов, учение – тоже бизнес. Спонсировать актера бывает исключительно выгодно, если тот добивается славы – спросите хоть моего отца. Администратор хочет объяснить Вило, что одно неудачное вложение еще не провал и другие вполне могут увенчаться успехом.
– А также… кхм, мы имеем, э-э… целый ряд нарушений дисциплины…
– Я тебя просил заткнуться.
Вило продолжает приглядываться к своему протеже – худощавому юнцу по имени Хэри Майклсон девятнадцати лет от роду, работяге из Сан-Франциско.
Юноша стоит на коленях на истертом пластиковом коврике величиной метр на метр. Пальцы его сплетены в технике трех пальцев, глаза закрыты – только у него из тридцати студентов. Остальное рассказывают датчики на висках, откуда поток данных течет в центральный компьютер Консерватории: невзирая на медленное, три цикла в минуту, дыхание, пульс зашкаливает за восемьдесят, уровень адреналина в крови превышает оптимум на 78 процентов. Пики на ЭЭГ – как битое стекло.
Вило вытягивает изо рта окурок.
– Какого шута ты вообще его загнал на курс к чародеям?
– Бизнесмен, мы уже обсуждали это при его поступлении. У него почти абсолютная память, результаты теста на объемную визуализацию близки к уровню гения. Нельзя поспорить, что у него есть все способности, чтобы стать первостатейным колдуном. Однако он эмоционально нестабилен, склонен к вспышкам гнева и… э… не способен сдерживать агрессию. Знаете, у него в семье проблемы с психическим здоровьем; его отца вывели из касты профессионалов после нескольких нервных срывов.
– Да ну? – бурчит Вило. – И что с того? Я знаю малыша. Он два года на меня горбатился. Ну да, характер еще тот – а у кого нет? Он хитер, как змей, и жестче подметки. – Хищно улыбается, обнажая зубы. – На меня в его годы похож.
– Вы же понимаете, бизнесмен, что мы идем на этот шаг лишь для того, чтобы избавить вас от расходов на обучение актера, который погибнет на первом же переходе.
– И? Это его проблема, а не ваша. Деньги… – сплевывает кусочек табачного листа на ковер, – не вопрос.
– Он попросту никогда не станет могущественным чародеем. Мне очень жаль, но Студия ставит определенные ограничения. Экзамены, проводимые выпускным советом, сдать весьма непросто.
Чандра тянется к Вило, будто хочет оттащить его от окна силой.
– Может быть, я покажу вам нашу пилотную программу – школу жрецов? Этот вариант чародейства имеет то преимущество перед остальными, что его последователи входят в транс только в строго контролируемых условиях – под видом религиозного ритуала…
– Брось херню пороть. – Вило вновь принимается жевать сигару. – У меня куча денег в этого парня вбухана. Хренова куча. Мне накласть на правила Студии и на все экзамены. Парень окончит ваш гадюшник с отличием и отправится в Поднебесье.
– Боюсь, это просто невозможно…
– Хочешь меня лгуном выставить? – Глазки Вило словно бы втягиваются в глубину орбит – маленькие, опасные. Заключительное слово бьет молотом: – Администратор .
– Прошу вас, бизнесмен, поймите, он четырнадцать месяцев проходит на курс обучения чародеев, еще через десять мы должны или… э… отправить его на экзамены, или выставить вон, а его… э… прогресс…
Вило отворачивается к окну. Кровавый огонек на кончике сигары интересует его больше, чем нервные оправдания Чандры.
– Родители твои, что, в Чикаго живут, а? В таком славном деревянном домике на Фуллертон, к западу от Кларк-стрит?
Чандра застывает. По хребту его стекает ледяная струйка.
– Да, бизнесмен…
– Ты же понимаешь – я всегда вкладываю деньги с умом. Дошло? Хэри получит свой шанс.
– Бизнесмен, я… – срывается с языка у Чандры, но он колоссальным усилием воли берет себя в руки. – Есть и другие варианты…
– Слушаю.
– Спасибо, бизнесмен. Возможно, я поторопился, утверждая, что Майклсон не сможет преуспеть. В конце концов, он сейчас в группе боевых магов – это самая сложная дисциплина, но в ней его… кхм… излишне агрессивная натура может прийтись к месту. Я бы предложил – с вашего разрешения – придать ему наставника.
– А что, учителей у него нет? Тогда за кой хер я вам деньги плачу?
– Учителя – да, штатные преподаватели. Но Майклсон плохо отзывается на прямые инструкции. Он… – Чандра решает не рассказывать, как Майклсон жестоко избил инструктора Пуллмана.
Я об этом слышал – как и вся Консерватория; об этой истории судачили целый год. Чандра полагает, что вопрос решен, и, в конце концов, пострадавший заслужил свое. С точки зрения администратора, приставать к парню с такими психосексуальными расстройствами, как у Майклсона, – почти преступная безответственность. Выражу заодно точку зрения студентов: Пуллман был мелкий, гнусный педик, и многие из нас мечтали о том, что Майклсон – сделал.
– Я бы имел в виду скорее другого студента, который не имел бы над ним власти, который мог бы, ну… вы, может быть, знаете, Майклсон с подозрением относится к любой власти… короче, кого-то, с кем он мог бы сдружиться.
– А что, так у него друзей мало, что ли?
– Бизнесмен… – Чандре удается выдавить нервный смешок. – У него вообще друзей нет.
Вот тут он и решает вызвать меня.
Вот каким видится мне разговор, вовлекший меня в жизнь Хэри Майклсона. Меня при том не было – детали мне неизвестны, – но образы в памяти ярки, будто пощечина. Хорошему тавматургу потребно могучее и цепкое на детали воображение. А я лучший выпускник Консерватории.
Вот как мне это видится.
– Все записано в телеметрии, – говорит администратор Вильсон Чандра, директор студийной Консерватории. Вытирает потные ладони о полу хламиды и жмурится в едком облаке сигарного дыма. Потом облизывает губы – они у него пухлые и сохнут вечно, – окидывая взглядом шеренги колдунов-подмастерий, усердно медитирующих внизу.
Меня в классе, к слову сказать, нет – здесь только новички.
– У него отличные успехи в академических дисциплинах, понимаете, – продолжает Чандра. – Он неплохо владеет западным наречием и прекрасно осваивает манеры и нравы Первого континента, но, как видите, он едва может поддерживать альфасознание, не говоря о том, чтобы перейти к бета-, необходимому для успешного волхвования, а мы работаем всего лишь на втором уровне отвлечения – примерно как, скажем, в отдельной комнате городского постоялого двора, – и при таких обстоятельствах я просто не верю…
– Заткнись, а? – перебивает его человек за пультом. – Господи, как ты меня притомил!
– Я, э-э… – Администратор Чандра приглаживает редеющие волосики, мокрые от пота до самых кончиков, невзирая на кондиционер. – Да, бизнесмен.
Бизнесмен Марк Вило, патрон упомянутого студента, перекатывает из одного угла рта в другой толстенную вонючую сигару и нагибается, чтобы заглянуть в окошко.
Бизнесмен Вило: низенький, тощий, кривоногий человечек с манерами биндюжника и нервозной энергией бойцового петуха. Я не раз видел его в сетевках: старомодный комбинезон с пелеринкой, непритязательная такая фигура – пока не вспомнишь, что родился он в семье торговцев. Перенял семейное дело – извозная контора из трех грузовичков – и построил на его основе концерн «Вило Интерконтинентал». Когда ему еще не стукнуло пятидесяти, он выкупил семейный контракт у бизнесмена-патрона, за взятки перевелся в касту бизнесменов и ныне считался одним из богатейших – не считая семейств праздножителей – людей Западного полушария. В сетевках его обычно называют «миллиардер-счастливчик».
Вот почему беседует с ним лично администратор Чандра. Обычно у него есть дела поважнее, чем развлекать заглянувших в гости патронов, но протеже Вило – первый отправленный тем в училище – вот-вот будет отчислен за неуспеваемость, так что администратор хочет загладить невольную обиду и даже, если повезет, остаться в добрых отношениях с богачом – в надежде, что Вило когда-нибудь захочет спонсировать других студентов. В конце концов, учение – тоже бизнес. Спонсировать актера бывает исключительно выгодно, если тот добивается славы – спросите хоть моего отца. Администратор хочет объяснить Вило, что одно неудачное вложение еще не провал и другие вполне могут увенчаться успехом.
– А также… кхм, мы имеем, э-э… целый ряд нарушений дисциплины…
– Я тебя просил заткнуться.
Вило продолжает приглядываться к своему протеже – худощавому юнцу по имени Хэри Майклсон девятнадцати лет от роду, работяге из Сан-Франциско.
Юноша стоит на коленях на истертом пластиковом коврике величиной метр на метр. Пальцы его сплетены в технике трех пальцев, глаза закрыты – только у него из тридцати студентов. Остальное рассказывают датчики на висках, откуда поток данных течет в центральный компьютер Консерватории: невзирая на медленное, три цикла в минуту, дыхание, пульс зашкаливает за восемьдесят, уровень адреналина в крови превышает оптимум на 78 процентов. Пики на ЭЭГ – как битое стекло.
Вило вытягивает изо рта окурок.
– Какого шута ты вообще его загнал на курс к чародеям?
– Бизнесмен, мы уже обсуждали это при его поступлении. У него почти абсолютная память, результаты теста на объемную визуализацию близки к уровню гения. Нельзя поспорить, что у него есть все способности, чтобы стать первостатейным колдуном. Однако он эмоционально нестабилен, склонен к вспышкам гнева и… э… не способен сдерживать агрессию. Знаете, у него в семье проблемы с психическим здоровьем; его отца вывели из касты профессионалов после нескольких нервных срывов.
– Да ну? – бурчит Вило. – И что с того? Я знаю малыша. Он два года на меня горбатился. Ну да, характер еще тот – а у кого нет? Он хитер, как змей, и жестче подметки. – Хищно улыбается, обнажая зубы. – На меня в его годы похож.
– Вы же понимаете, бизнесмен, что мы идем на этот шаг лишь для того, чтобы избавить вас от расходов на обучение актера, который погибнет на первом же переходе.
– И? Это его проблема, а не ваша. Деньги… – сплевывает кусочек табачного листа на ковер, – не вопрос.
– Он попросту никогда не станет могущественным чародеем. Мне очень жаль, но Студия ставит определенные ограничения. Экзамены, проводимые выпускным советом, сдать весьма непросто.
Чандра тянется к Вило, будто хочет оттащить его от окна силой.
– Может быть, я покажу вам нашу пилотную программу – школу жрецов? Этот вариант чародейства имеет то преимущество перед остальными, что его последователи входят в транс только в строго контролируемых условиях – под видом религиозного ритуала…
– Брось херню пороть. – Вило вновь принимается жевать сигару. – У меня куча денег в этого парня вбухана. Хренова куча. Мне накласть на правила Студии и на все экзамены. Парень окончит ваш гадюшник с отличием и отправится в Поднебесье.
– Боюсь, это просто невозможно…
– Хочешь меня лгуном выставить? – Глазки Вило словно бы втягиваются в глубину орбит – маленькие, опасные. Заключительное слово бьет молотом: – Администратор .
– Прошу вас, бизнесмен, поймите, он четырнадцать месяцев проходит на курс обучения чародеев, еще через десять мы должны или… э… отправить его на экзамены, или выставить вон, а его… э… прогресс…
Вило отворачивается к окну. Кровавый огонек на кончике сигары интересует его больше, чем нервные оправдания Чандры.
– Родители твои, что, в Чикаго живут, а? В таком славном деревянном домике на Фуллертон, к западу от Кларк-стрит?
Чандра застывает. По хребту его стекает ледяная струйка.
– Да, бизнесмен…
– Ты же понимаешь – я всегда вкладываю деньги с умом. Дошло? Хэри получит свой шанс.
– Бизнесмен, я… – срывается с языка у Чандры, но он колоссальным усилием воли берет себя в руки. – Есть и другие варианты…
– Слушаю.
– Спасибо, бизнесмен. Возможно, я поторопился, утверждая, что Майклсон не сможет преуспеть. В конце концов, он сейчас в группе боевых магов – это самая сложная дисциплина, но в ней его… кхм… излишне агрессивная натура может прийтись к месту. Я бы предложил – с вашего разрешения – придать ему наставника.
– А что, учителей у него нет? Тогда за кой хер я вам деньги плачу?
– Учителя – да, штатные преподаватели. Но Майклсон плохо отзывается на прямые инструкции. Он… – Чандра решает не рассказывать, как Майклсон жестоко избил инструктора Пуллмана.
Я об этом слышал – как и вся Консерватория; об этой истории судачили целый год. Чандра полагает, что вопрос решен, и, в конце концов, пострадавший заслужил свое. С точки зрения администратора, приставать к парню с такими психосексуальными расстройствами, как у Майклсона, – почти преступная безответственность. Выражу заодно точку зрения студентов: Пуллман был мелкий, гнусный педик, и многие из нас мечтали о том, что Майклсон – сделал.
– Я бы имел в виду скорее другого студента, который не имел бы над ним власти, который мог бы, ну… вы, может быть, знаете, Майклсон с подозрением относится к любой власти… короче, кого-то, с кем он мог бы сдружиться.
– А что, так у него друзей мало, что ли?
– Бизнесмен… – Чандре удается выдавить нервный смешок. – У него вообще друзей нет.
Вот тут он и решает вызвать меня.
2
Поднебесье.
Когда «Уинстон Трансфер» впервые открыла ворота с Земли в Поднебесье, Студия уже стояла за ее плечом, готовая шагнуть за порог. Поднебесье – край драконов и демонов, гиппогрифов и русалок, ведьмаков и воров, могучих магов и благородных рыцарей.
Легион воплощенных фантазий.
Я мечтал о ней. Я жаждал Поднебесья, как фанатик тоскует по лону господнему.
Когда мне было семь лет, отец повел меня на прямую передачу одного из ранних Приключений Раймонда Стори, и когда Стори грянул Слово Власти и Молот Дал’каннита ударил гнусного огра в лоб, расплескав мозги по неохватной ухмыляющейся роже, я ощутил эхо радости чародея и откат удачно исполненных чар, и… ну понимаете, у меня просто слов нет.
На десятый день рождения отец купил мне кубик с записью легендарного трехдневного сражения Стори с безумной драконицей Ша-Риккинтайр. И в первый же из тысячи раз, что я просматривал это Приключение, мне стало ясно.
Я должен был сражаться так же. Я должен был отправиться туда.
И десять прошедших лет только укрепили мою решимость.
Все в моей жизни шло идеально. Я был первым учеником в классе, мои психрейтинги были наивысшими за всю историю Консерватории, эльфирующие операции прошли наилучшим образом, и мне оставался один шаг до вершины, когда Чандра вызвал меня к себе в кабинет, чтобы все отобрать.
Зайдя к нему и устроившись в предложенном кресле, я понятия не имел, какой разговор состоялся у него только что. Я ожидал, что меня в очередной раз похвалят за выдающиеся успехи, поэтому перспектива стать наставником какого-то антиобщественного, вспыльчивого работяги оказалась для меня изрядным потрясением.
Впрочем, я не подал виду: нас, бизнес-касту, с детства учат хладнокровно принимать дурные вести.
– Извините, администратор, – пробормотал я, постучав по наморднику. – У меня вряд ли хватит на это времени. До выпуска четыре месяца, а мне еще предстоит шесть операций.
Когда я назвал его администратором, Чандра заметно дернулся; он ненавидит, когда ему напоминают, что мы все же из разных каст. А я время от времени напоминал – так, чтобы не забывался.
Однако в тот раз он только головой покачал.
– Ты не понимаешь, Крис. Это не просьба. Парню нужен наставник. Лучший наставник, а ты – первый ученик в классе чародеев. Ты проведешь его по курсу за руку и научишь всему, чтобы он только сдал экзамены на звание боевого мага. Точка.
– Меня не интересует ваше предложение, администратор. – Когда же до этого олуха дойдет? – Попросите кого другого.
Поднявшись, Чандра обошел массивный стол из розового дерева и, облокотившись на него, сцепил пальцы.
– Независимость экзаменационного совета священна. Я не могу оказать давление на совет, чтобы выпустить из стен заведения неподготовленного студента… однако я могу просто не допустить студента до экзаменов, если на то будет моя воля. Без моей подписи совет на тебя и не глянет.
Он смотрел на меня так пристально, будто пытался разглядеть изнанку черепа, и в зрачках его я увидал нечто темное и пугающее, отчего под ложечкой у меня жутко засосало.
Где-то я уже видел похожее – но где, никак не приходило на память.
– Теперь ты понял? – спросил Чандра. – Если Майклсон не сдаст экзамена, не пройдешь и ты.
Земля качнулась под ногами. Я вцепился в подлокотники, чтобы не свалиться с ее края в межзвездную бездну.
Не сдать экзамена? Не попасть в Поднебесье? То был даже не смертный приговор – то был уже занесенный топор палача. В глазах у меня потемнело.
Первое, что пришло в голову, – блефовать.
– Не посмеете! Если вы хоть подумаете о том, чтобы меня выгнать, мой отец…
– Только скажет спасибо, и ты это знаешь.
Я осекся. Это была правда.
– Но что будет со мной? Не стоит, ад… директор. То есть… господи, я должен был в прошлом семестре сдавать выпускные и только ради эльфования задержался… Если вы меня выставите, я до конца дней своих буду ходить с этакой рожей! Одно дело, если я актер, но…
Чандра помотал головой на тонкой шее. Дряхлый и слабый на вид, он был, однако, мстительным и опасным, точно выживший из ума старый царь.
– Патрон этого Майклсона, – промолвил он, – Марк Вило.
– Бандит? – изумился я.
Отец частенько разражался бранью в адрес этого позора нашей касты.
– Он… э-э… заходил сегодня. Он… крайне заинтересован в том, чтобы Майклсон продолжил обучение. Крайне . Он… э-э… он… – Чандра отвернулся и покашлял, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Он спрашивал о моей семье.
– А-а. – Теперь я понял. Администратор решил справиться с проблемой, переложив ее на мои плечи. Глупость. Отец посмеялся бы, отпустив пару грубых замечаний в адрес всей касты администраторов с ее родовым пристрастием к перестраховке и переводу стрелок.
А мне было не до смеха. Вспомнилось подслушанное: когда один из отцовских работяг помогал чуть живому сотоварищу уползти от исправительной кабины, он сказал: «Пожалуй, лучше оставаться незамеченным».
Меня заметили. И ничего не значила та простая истина, что на кастовой лестнице Чандра стоял ниже меня. Этот слабосильный, безответственный бумагомарака держал в хилых ручонках мою судьбу, а мне оставалось только терпеть и улыбаться, как подобает бизнесмену.
– Хорошо, директор, – проговорил я, стараясь казаться невозмутимым. – Покажите мне его досье.
Когда «Уинстон Трансфер» впервые открыла ворота с Земли в Поднебесье, Студия уже стояла за ее плечом, готовая шагнуть за порог. Поднебесье – край драконов и демонов, гиппогрифов и русалок, ведьмаков и воров, могучих магов и благородных рыцарей.
Легион воплощенных фантазий.
Я мечтал о ней. Я жаждал Поднебесья, как фанатик тоскует по лону господнему.
Когда мне было семь лет, отец повел меня на прямую передачу одного из ранних Приключений Раймонда Стори, и когда Стори грянул Слово Власти и Молот Дал’каннита ударил гнусного огра в лоб, расплескав мозги по неохватной ухмыляющейся роже, я ощутил эхо радости чародея и откат удачно исполненных чар, и… ну понимаете, у меня просто слов нет.
На десятый день рождения отец купил мне кубик с записью легендарного трехдневного сражения Стори с безумной драконицей Ша-Риккинтайр. И в первый же из тысячи раз, что я просматривал это Приключение, мне стало ясно.
Я должен был сражаться так же. Я должен был отправиться туда.
И десять прошедших лет только укрепили мою решимость.
Все в моей жизни шло идеально. Я был первым учеником в классе, мои психрейтинги были наивысшими за всю историю Консерватории, эльфирующие операции прошли наилучшим образом, и мне оставался один шаг до вершины, когда Чандра вызвал меня к себе в кабинет, чтобы все отобрать.
Зайдя к нему и устроившись в предложенном кресле, я понятия не имел, какой разговор состоялся у него только что. Я ожидал, что меня в очередной раз похвалят за выдающиеся успехи, поэтому перспектива стать наставником какого-то антиобщественного, вспыльчивого работяги оказалась для меня изрядным потрясением.
Впрочем, я не подал виду: нас, бизнес-касту, с детства учат хладнокровно принимать дурные вести.
– Извините, администратор, – пробормотал я, постучав по наморднику. – У меня вряд ли хватит на это времени. До выпуска четыре месяца, а мне еще предстоит шесть операций.
Когда я назвал его администратором, Чандра заметно дернулся; он ненавидит, когда ему напоминают, что мы все же из разных каст. А я время от времени напоминал – так, чтобы не забывался.
Однако в тот раз он только головой покачал.
– Ты не понимаешь, Крис. Это не просьба. Парню нужен наставник. Лучший наставник, а ты – первый ученик в классе чародеев. Ты проведешь его по курсу за руку и научишь всему, чтобы он только сдал экзамены на звание боевого мага. Точка.
– Меня не интересует ваше предложение, администратор. – Когда же до этого олуха дойдет? – Попросите кого другого.
Поднявшись, Чандра обошел массивный стол из розового дерева и, облокотившись на него, сцепил пальцы.
– Независимость экзаменационного совета священна. Я не могу оказать давление на совет, чтобы выпустить из стен заведения неподготовленного студента… однако я могу просто не допустить студента до экзаменов, если на то будет моя воля. Без моей подписи совет на тебя и не глянет.
Он смотрел на меня так пристально, будто пытался разглядеть изнанку черепа, и в зрачках его я увидал нечто темное и пугающее, отчего под ложечкой у меня жутко засосало.
Где-то я уже видел похожее – но где, никак не приходило на память.
– Теперь ты понял? – спросил Чандра. – Если Майклсон не сдаст экзамена, не пройдешь и ты.
Земля качнулась под ногами. Я вцепился в подлокотники, чтобы не свалиться с ее края в межзвездную бездну.
Не сдать экзамена? Не попасть в Поднебесье? То был даже не смертный приговор – то был уже занесенный топор палача. В глазах у меня потемнело.
Первое, что пришло в голову, – блефовать.
– Не посмеете! Если вы хоть подумаете о том, чтобы меня выгнать, мой отец…
– Только скажет спасибо, и ты это знаешь.
Я осекся. Это была правда.
– Но что будет со мной? Не стоит, ад… директор. То есть… господи, я должен был в прошлом семестре сдавать выпускные и только ради эльфования задержался… Если вы меня выставите, я до конца дней своих буду ходить с этакой рожей! Одно дело, если я актер, но…
Чандра помотал головой на тонкой шее. Дряхлый и слабый на вид, он был, однако, мстительным и опасным, точно выживший из ума старый царь.
– Патрон этого Майклсона, – промолвил он, – Марк Вило.
– Бандит? – изумился я.
Отец частенько разражался бранью в адрес этого позора нашей касты.
– Он… э-э… заходил сегодня. Он… крайне заинтересован в том, чтобы Майклсон продолжил обучение. Крайне . Он… э-э… он… – Чандра отвернулся и покашлял, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Он спрашивал о моей семье.
– А-а. – Теперь я понял. Администратор решил справиться с проблемой, переложив ее на мои плечи. Глупость. Отец посмеялся бы, отпустив пару грубых замечаний в адрес всей касты администраторов с ее родовым пристрастием к перестраховке и переводу стрелок.
А мне было не до смеха. Вспомнилось подслушанное: когда один из отцовских работяг помогал чуть живому сотоварищу уползти от исправительной кабины, он сказал: «Пожалуй, лучше оставаться незамеченным».
Меня заметили. И ничего не значила та простая истина, что на кастовой лестнице Чандра стоял ниже меня. Этот слабосильный, безответственный бумагомарака держал в хилых ручонках мою судьбу, а мне оставалось только терпеть и улыбаться, как подобает бизнесмену.
– Хорошо, директор, – проговорил я, стараясь казаться невозмутимым. – Покажите мне его досье.
3
Я припал к ребристой колонне, что поддерживала арку, отделявшую основное пространство гимнастического зала от качалки, и заглянул внутрь. Потер гибкий белый намордник, прикрывавший результаты последней пластической операции; сквозь нейронные блоки просачивалось достаточно импульсов, чтобы у меня без конца зудели кости. Когда-нибудь, в Поднебесье, пластика позволит мне выдать себя за одного из перворожденных, эльфоподобных туземцев северо-западного континента. Те были величайшими чародеями Поднебесья; мне, возможно, никогда с ними не сравниться – зато у меня есть пара особенных талантов.
Зал за моей спиной был полон студентов с воинского потока, молотивших друг друга утяжеленными ротанговыми мечами по сорбатановой броне.
В переполненной качалке Майклсон выделялся. Студенты-чародеи обычно не заглядывали сюда до вечера, когда воители-гориллы отправлялись в классы или выходили на турнирную арену. Мой подопечный единственный в толпе недотягивал до центнера; даже женщины здесь перевешивали его на десять-одиннадцать кило. Хэри лежал на спине, выжимая штангу; лицо его кривилось от натуги.
Когда я стал проталкиваться через качалку, один из неандертальцев подтолкнул соседа: «Гля!» – и загородил мне дорогу, поигрывая гипертрофированными мускулами на груди. Я едва доставал ему до плеча.
– Че за дела, ведьмочка? Тебе не положено в такой час раком стоять?
Я ухмыльнулся под маской и обошел его тушу:
– Не, это только твои мечты. Будь я девчонкой, ты мог бы выбирать из трех дырок вместо двух у твоего кореша. – И побыстрее ушел, покуда озадаченный боевик пытался сообразить, как же его оскорбили.
Майклсон невидяще пялился в потолок. На лбу его выступили жилы. Штанга поднималась и опускалась. Признаюсь, он заинтересовал меня. Читая досье, я обнаружил, что его отцом был Дункан Майклсон – антрополог, тот самый Дункан Майклсон, чья монография о западном наречии служила в Консерватории учебником по этому языку.
Дункан Майклсон уже оказал на мою жизнь огромное влияние. Я с десяток раз перечитывал его «Предания перворожденных» – записи сказаний аборигенов северо-запада. «Предания» и привлекли мое внимание к эльфам.
Но упомянуть об этом при Хэри я, конечно, не мог. В том же досье я вычитал, что он никогда не говорит об отце.
Хэри оказался на добрую ладонь выше меня ростом, но едва ли тяжелее. Черные глаза и смуглая кожа, смоляные волосы, мышцы как канаты. Он, крякнув, выжал штангу еще раз – губы скривились в гримасе, сминая клочковатую черную бородку.
Я глянул на указатель снаряда: 80 кило – и невольно хмыкнул. Не захочешь, а впечатлишься: в досье значилось, что сам Хэри весит шестьдесят пять. Потом посмотрел на счетчик. Майклсон медленно выпрямил руки, и в окошке показалось «15».
Чандра упоминал, что Майклсон много времени проводит в зале, но, похоже, даже директор не знал, как много.
Мы с ним наспех разработали план, как завоевать доверие Майклсона. Судя по данным психоанализа, прямолинейность в данном случае не лучшая политика. Чистосердечное предложение помощи будет встречено в лучшем случае глухим отказом. План предусматривал постепенное налаживание отношений: сначала сдружиться, потом, может быть, дать пару советов насчет стратегии медитации во время грядущего семинара по виртуальному приключению, потом как бы нечаянно предложить свою помощь в учебе… И не давить.
Но сейчас, глядя, как Хэри Майклсон накачивает счетчик до вожделенной двадцатки, с каждым толчком все медленнее, с передышками в четыре-пять судорожных вздоха-всхлипа, я вошел в него.
На кратчайший, неуловимый миг я стал Хэри Майклсоном. Неподъемная штанга наваливалась на меня, работягу девятнадцати лет от роду, до мозга костей пропитанного памятью о бессчетных унижениях, что я претерпел от высших каст. Это я понимал, что малейший шанс на расплату недоступен мне от века, и это в моей груди полыхал ядерный пожар бессильного гнева, питаемый жгучим предвкушением провала.
Это один из моих талантиков – вхождение. Не телепатия – скорее излишне развитое воображение с интуицией пополам, но помогает здорово. В тот самый миг я отказался от плана Чандры. У меня был другой, лучше.
Когда Хэри дошел до предела – руки полусогнуты, жилы надулись, лицо синеет и глаза прикрыты от натуги, – я подошел к снаряду и, обеими руками ухватившись за штангу, поднял ее вместе с ним. Мне не пришлось напрягаться – хватило бы и одного пальца, чтобы вытянуть те один-два килограмма, что оказались для Майклсона лишними.
– Стоп! – рявкнул Хэри, когда штанга дошла до верхней отметки.
Снаряд застыл.
– Знаешь, не стоит качаться без помощника, – улыбнулся я.
Майклсон неторопливо присел. Взгляд его жег меня, точно печной жар.
– Тебя, жопа, никто не спрашивал, – бесстрастно ответил он. – И помогать не просил.
– Если бы я ждал просьбы, – процедил я сквозь улыбку, – мне бы пришлось ждать до ближайшего ледникового периода.
– Очень смешно. – Он с прищуром уставился на мою маску: – А ты кто такой, Борис Карлофф*?1
– Какой-какой Борис? Меня зовут Крис…
– Хансен. Знаю. Все в Кобелятнике тебя знают. Только о тебе и слышно. Чего надо?
Кобелятник – презрительная кличка, которую студенты-боевики дали Коллежу боевой тавматургии.
– Пару минут твоего времени. – Я пожал плечами. – Хотел попросить тебя о помощи.
Майклсон отвернулся к пульту снаряда.
– Отвали.
– Эй, девочки! – За нами воздвигся один из боевиков-неандертальцев. – Помочь с машинкой? Что, мужская рука нужна?
Майклсон даже не обернулся.
– Боллинджер, пошел на хрен.
– Ага, ща. Извините, мэ-эм.
Он смахнул Майклсона со скамьи и лег под штангу сам. Хэри так же неторопливо поднялся на ноги и встал рядом, спиной ко снаряду, совершенно неподвижно. Только желваки на скулах ходили.
Горилла – Боллинджер – перехватила штангу.
– Вес пошел. Два-ноль-ноль. Начали. – Когда на дисплее высветилось «200», он без особого напряга начал качать вес. – Видал? В этом твоя ошибка – недогружаешь.
– Давай, Хэри, пошли отсюда, – сказал я. – Мне правда надо с тобой поговорить.
– Ты ничего мне не скажешь. Интересного.
Я набрал полную грудь воздуха и – была не была!
– Типичный работяга, – презрительно бросил я, и на миг мне показалось, что вышло совсем по-отцовски.
Майклсон обернулся ко мне, точно поворотный кран:
– Что?
– Вы, низшие, все как один. «Отвали, кореш, это не мое дело». Это наследственное. Вот почему вам никогда не выбраться из трущоб.
Майклсон сделал ко мне шаг. Один. Глаза его горели.
– Ты просто напрашиваешься , чтобы я отвернул тебе голову.
– Ну, в общем, да, – признался я. – Именно так.
Он моргнул.
– Что-что?
– Какое слово тебе непонятно?
Он присмотрелся ко мне, потом скривил губы в хищном оскале: очень много зубов, и никакого веселья.
– Я – за.
– Ладно. Тогда пошли в додзё.
– Давай. Только погоди немного…
Он обернулся к снаряду. Плечи Боллинджера слегка подрагивали – он поднимал штангу уже в четырнадцатый раз. Когда груз оказался в наивысшей точке, Хэри нагнулся и резко ударил здоровяка ребрами ладоней по локтевым сгибам. Руки Боллинджера дрогнули, и штанга рухнула ему на грудь. Выкатив зенки, он попытался было выдавить: «Стоп! Стоп!», но ему не хватало воздуха.
– Знаешь, не стоит качаться без помощника. – Майклсон потрепал его по щеке и ухмыльнулся мне: – После вас, мадам.
Я ухмыльнулся в ответ:
– Спасибо, мисс!
Огрызнулся удачно. И все равно мурашки побежали по спине. Я начал понимать, как опасен может быть Хэри Майклсон. И решил, что буду с ним чертовски осторожен.
Зал за моей спиной был полон студентов с воинского потока, молотивших друг друга утяжеленными ротанговыми мечами по сорбатановой броне.
В переполненной качалке Майклсон выделялся. Студенты-чародеи обычно не заглядывали сюда до вечера, когда воители-гориллы отправлялись в классы или выходили на турнирную арену. Мой подопечный единственный в толпе недотягивал до центнера; даже женщины здесь перевешивали его на десять-одиннадцать кило. Хэри лежал на спине, выжимая штангу; лицо его кривилось от натуги.
Когда я стал проталкиваться через качалку, один из неандертальцев подтолкнул соседа: «Гля!» – и загородил мне дорогу, поигрывая гипертрофированными мускулами на груди. Я едва доставал ему до плеча.
– Че за дела, ведьмочка? Тебе не положено в такой час раком стоять?
Я ухмыльнулся под маской и обошел его тушу:
– Не, это только твои мечты. Будь я девчонкой, ты мог бы выбирать из трех дырок вместо двух у твоего кореша. – И побыстрее ушел, покуда озадаченный боевик пытался сообразить, как же его оскорбили.
Майклсон невидяще пялился в потолок. На лбу его выступили жилы. Штанга поднималась и опускалась. Признаюсь, он заинтересовал меня. Читая досье, я обнаружил, что его отцом был Дункан Майклсон – антрополог, тот самый Дункан Майклсон, чья монография о западном наречии служила в Консерватории учебником по этому языку.
Дункан Майклсон уже оказал на мою жизнь огромное влияние. Я с десяток раз перечитывал его «Предания перворожденных» – записи сказаний аборигенов северо-запада. «Предания» и привлекли мое внимание к эльфам.
Но упомянуть об этом при Хэри я, конечно, не мог. В том же досье я вычитал, что он никогда не говорит об отце.
Хэри оказался на добрую ладонь выше меня ростом, но едва ли тяжелее. Черные глаза и смуглая кожа, смоляные волосы, мышцы как канаты. Он, крякнув, выжал штангу еще раз – губы скривились в гримасе, сминая клочковатую черную бородку.
Я глянул на указатель снаряда: 80 кило – и невольно хмыкнул. Не захочешь, а впечатлишься: в досье значилось, что сам Хэри весит шестьдесят пять. Потом посмотрел на счетчик. Майклсон медленно выпрямил руки, и в окошке показалось «15».
Чандра упоминал, что Майклсон много времени проводит в зале, но, похоже, даже директор не знал, как много.
Мы с ним наспех разработали план, как завоевать доверие Майклсона. Судя по данным психоанализа, прямолинейность в данном случае не лучшая политика. Чистосердечное предложение помощи будет встречено в лучшем случае глухим отказом. План предусматривал постепенное налаживание отношений: сначала сдружиться, потом, может быть, дать пару советов насчет стратегии медитации во время грядущего семинара по виртуальному приключению, потом как бы нечаянно предложить свою помощь в учебе… И не давить.
Но сейчас, глядя, как Хэри Майклсон накачивает счетчик до вожделенной двадцатки, с каждым толчком все медленнее, с передышками в четыре-пять судорожных вздоха-всхлипа, я вошел в него.
На кратчайший, неуловимый миг я стал Хэри Майклсоном. Неподъемная штанга наваливалась на меня, работягу девятнадцати лет от роду, до мозга костей пропитанного памятью о бессчетных унижениях, что я претерпел от высших каст. Это я понимал, что малейший шанс на расплату недоступен мне от века, и это в моей груди полыхал ядерный пожар бессильного гнева, питаемый жгучим предвкушением провала.
Это один из моих талантиков – вхождение. Не телепатия – скорее излишне развитое воображение с интуицией пополам, но помогает здорово. В тот самый миг я отказался от плана Чандры. У меня был другой, лучше.
Когда Хэри дошел до предела – руки полусогнуты, жилы надулись, лицо синеет и глаза прикрыты от натуги, – я подошел к снаряду и, обеими руками ухватившись за штангу, поднял ее вместе с ним. Мне не пришлось напрягаться – хватило бы и одного пальца, чтобы вытянуть те один-два килограмма, что оказались для Майклсона лишними.
– Стоп! – рявкнул Хэри, когда штанга дошла до верхней отметки.
Снаряд застыл.
– Знаешь, не стоит качаться без помощника, – улыбнулся я.
Майклсон неторопливо присел. Взгляд его жег меня, точно печной жар.
– Тебя, жопа, никто не спрашивал, – бесстрастно ответил он. – И помогать не просил.
– Если бы я ждал просьбы, – процедил я сквозь улыбку, – мне бы пришлось ждать до ближайшего ледникового периода.
– Очень смешно. – Он с прищуром уставился на мою маску: – А ты кто такой, Борис Карлофф*?1
– Какой-какой Борис? Меня зовут Крис…
– Хансен. Знаю. Все в Кобелятнике тебя знают. Только о тебе и слышно. Чего надо?
Кобелятник – презрительная кличка, которую студенты-боевики дали Коллежу боевой тавматургии.
– Пару минут твоего времени. – Я пожал плечами. – Хотел попросить тебя о помощи.
Майклсон отвернулся к пульту снаряда.
– Отвали.
– Эй, девочки! – За нами воздвигся один из боевиков-неандертальцев. – Помочь с машинкой? Что, мужская рука нужна?
Майклсон даже не обернулся.
– Боллинджер, пошел на хрен.
– Ага, ща. Извините, мэ-эм.
Он смахнул Майклсона со скамьи и лег под штангу сам. Хэри так же неторопливо поднялся на ноги и встал рядом, спиной ко снаряду, совершенно неподвижно. Только желваки на скулах ходили.
Горилла – Боллинджер – перехватила штангу.
– Вес пошел. Два-ноль-ноль. Начали. – Когда на дисплее высветилось «200», он без особого напряга начал качать вес. – Видал? В этом твоя ошибка – недогружаешь.
– Давай, Хэри, пошли отсюда, – сказал я. – Мне правда надо с тобой поговорить.
– Ты ничего мне не скажешь. Интересного.
Я набрал полную грудь воздуха и – была не была!
– Типичный работяга, – презрительно бросил я, и на миг мне показалось, что вышло совсем по-отцовски.
Майклсон обернулся ко мне, точно поворотный кран:
– Что?
– Вы, низшие, все как один. «Отвали, кореш, это не мое дело». Это наследственное. Вот почему вам никогда не выбраться из трущоб.
Майклсон сделал ко мне шаг. Один. Глаза его горели.
– Ты просто напрашиваешься , чтобы я отвернул тебе голову.
– Ну, в общем, да, – признался я. – Именно так.
Он моргнул.
– Что-что?
– Какое слово тебе непонятно?
Он присмотрелся ко мне, потом скривил губы в хищном оскале: очень много зубов, и никакого веселья.
– Я – за.
– Ладно. Тогда пошли в додзё.
– Давай. Только погоди немного…
Он обернулся к снаряду. Плечи Боллинджера слегка подрагивали – он поднимал штангу уже в четырнадцатый раз. Когда груз оказался в наивысшей точке, Хэри нагнулся и резко ударил здоровяка ребрами ладоней по локтевым сгибам. Руки Боллинджера дрогнули, и штанга рухнула ему на грудь. Выкатив зенки, он попытался было выдавить: «Стоп! Стоп!», но ему не хватало воздуха.
– Знаешь, не стоит качаться без помощника. – Майклсон потрепал его по щеке и ухмыльнулся мне: – После вас, мадам.
Я ухмыльнулся в ответ:
– Спасибо, мисс!
Огрызнулся удачно. И все равно мурашки побежали по спине. Я начал понимать, как опасен может быть Хэри Майклсон. И решил, что буду с ним чертовски осторожен.
4
Додзё находятся точно над гимнастическим залом, этажом выше. Все они разного размера и конфигурации, но одно у них общее – пол и стены из трехсантиметрового слоя сорбатана: чтоб не расшибиться. И на одной стене прозрачный сорбатан всегда прикрывает зеркало – чтобы наблюдать за своим «боем с тенью» или вроде того.
Мы с Майклсоном встретились в зале. Я уже надел обязательную полуброню: сантиметр сорбатана прикрывает локти, колени, голову, шею и жизненно важные органы. Майклсон остался в пропотевшей футболке и мешковатых панталонах – и все.
– Ты не надел броню, – заметил я.
– Гениально, бизнес-мальчик. – Он глумливо усмехнулся. – И как ты заметил?
Чтобы успокоиться, я представил себе ночное небо над Поднебесьем – силуэт дракона на фоне полной луны. Если не справлюсь, то так и не увижу этого в натуре.
– Ну, – начал я, – броня полагае… – И тут он врезал мне со всех сторон разом.
Ощущение было такое, словно в молотилку попал, – он коленями бил меня по неприкрытым бедрам, локтями и кулаками по ребрам, лбом под ложечку, и, прежде чем до меня дошло, что происходит, намордник мой уткнулся в пол, руки-ноги почему-то не двигались, и было дико больно .
– Будешь еще рассказывать про подлых работяг? – Голос над моим ухом звучал громко и отчетливо, и внезапно меня пронзила мысль: я могу здесь сдохнуть.
Если он захочет, то убьет меня. Легко.
И ничего ему не будет: несчастный случай на тренировке. Будет жить как прежде – а меня через миг не станет.
И похоже, что ему этого очень хочется.
Странное чувство: кишки превращаются в воду, руки-ноги обмякают, в глазах проступают слезы – наверное, это неосознанный рефлекс, притвориться слабым и беззащитным в расчете на ответный родительский инстинкт. Но мне почему-то казалось, что у Майклсона с такими инстинктами туго.
Я ухмыльнулся в пол.
– А, тебе просто повезло.
Миг ошеломленного молчания. Потом Хэри отпустил меня – не мог удержать от хохота. Я тоже выдавил смешок. Потом перевалился на спину, сел и стал ощупывать суставы – не вывихнуто ли чего.
– Гос-с-споди. Не думал, что это кому-то под силу. Во всяком случае, так легко. Ты знаешь, что по рукопашному бою я в группе один из первых?
Мы с Майклсоном встретились в зале. Я уже надел обязательную полуброню: сантиметр сорбатана прикрывает локти, колени, голову, шею и жизненно важные органы. Майклсон остался в пропотевшей футболке и мешковатых панталонах – и все.
– Ты не надел броню, – заметил я.
– Гениально, бизнес-мальчик. – Он глумливо усмехнулся. – И как ты заметил?
Чтобы успокоиться, я представил себе ночное небо над Поднебесьем – силуэт дракона на фоне полной луны. Если не справлюсь, то так и не увижу этого в натуре.
– Ну, – начал я, – броня полагае… – И тут он врезал мне со всех сторон разом.
Ощущение было такое, словно в молотилку попал, – он коленями бил меня по неприкрытым бедрам, локтями и кулаками по ребрам, лбом под ложечку, и, прежде чем до меня дошло, что происходит, намордник мой уткнулся в пол, руки-ноги почему-то не двигались, и было дико больно .
– Будешь еще рассказывать про подлых работяг? – Голос над моим ухом звучал громко и отчетливо, и внезапно меня пронзила мысль: я могу здесь сдохнуть.
Если он захочет, то убьет меня. Легко.
И ничего ему не будет: несчастный случай на тренировке. Будет жить как прежде – а меня через миг не станет.
И похоже, что ему этого очень хочется.
Странное чувство: кишки превращаются в воду, руки-ноги обмякают, в глазах проступают слезы – наверное, это неосознанный рефлекс, притвориться слабым и беззащитным в расчете на ответный родительский инстинкт. Но мне почему-то казалось, что у Майклсона с такими инстинктами туго.
Я ухмыльнулся в пол.
– А, тебе просто повезло.
Миг ошеломленного молчания. Потом Хэри отпустил меня – не мог удержать от хохота. Я тоже выдавил смешок. Потом перевалился на спину, сел и стал ощупывать суставы – не вывихнуто ли чего.
– Гос-с-споди. Не думал, что это кому-то под силу. Во всяком случае, так легко. Ты знаешь, что по рукопашному бою я в группе один из первых?