Автор неизвестен. Неожиданный гость

нем его бывший шеф оберст-лейтенант Брандт. Не привыкший ко вниманию со
стороны начальства, Бертгольд не успел и опомниться, как стал заместителем
Брандта -- и почти одновременно мужем его дочки Эльзи, единственным приданым
которой был высокий пост отца. Но отец спустя два года умер, дождавшись
внучки Лорхен, которой смог завещать лишь коллекцию почтовых марок,
собранных чуть ли не за полстолетие.
Бертгольд любил свою дочь безмерно, так, как может любить человек, не
испытавший за всю свою жизнь не только глубокой привязанности к кому-либо,
но даже симпатии. Он всегда был замкнутым человеком и оценивал отношения с
другими лишь с точки зрения пользы для своей карьеры. Так он стал мужем
Эльзы, которую никогда не любил, и оставался чужим для нее даже теперь.
Единственное, что связывало супругов Бертгольд, была Лора, судьба которой
одинаково волновала отца и мать.
Маленькая Лорхен была на редкость милой девочкой: с пухлыми ручками и
ножками, розовыми щечками, золотистыми кудряшками. Очарованнее ее красотой,
родители не замечали, как постепенно менялась ее внешность. Лора тянулась
вверх, и вместе с этим вытягивались все черты лица, а это никак не украшало
девочку. В двенадцать -- тринадцать лет она превратилась в очень неуклюжего
подростка, да еще с прескверными наклонностями: Лора любила подслушивать под
дверью, подглядывать за взрослыми. Ее знакомство с некоторыми интимными
сторонами жизни заходило значительно дальше, чем у других девочек ее
возраста.
Именно в этом возрасте Лору нестерпимо тянуло к мальчикам.
Воспользовавшись поблажками матери и частыми отлучками отца, много ездившего
по служебным делам, деворка приводила домой целые табунки своих
одноклассников-мальчиков, щедро угощала их лакомствами, которые тайком
таскала из буфета, а потом придумывала игры с поцелуями, слишком
недвусмысленные, чтобы их характер, наконец, не заметила фрау Эльза.
Взволнованная мать запретила Лоре принимать у себя дома юных друзей и этим
ухудшила дело. Свои веселые забавы та перенесла во двор виллы, где наблюдать
за поведением детишек было еще труднее. Боясь признаться мужу, что не
углядела за дочкой, фрау Эльза скрывала все это от Бертгольда. Но однажды
сам Бертгольд увидел через окно, как его единственная дочь играла с
мальчиками. С тех пор она выходила на прогулку только с матерью, а часы ее
возвращения из школы строго контролировались. Девочка упорствовала,
протестовала, устраивала истерики, но воля отца была непреклонна.
Эти разумные меры, казалось, хорошо повлияли на Лору. Она стала ровнее
в поведении, да и внешне сильно изменилась. Зеленый бутон расцвел в пышный
цветок, даже чересчур пышный для своих лет.
Теперь уже Лора сама больше тянулась к девочкам, обменивалась с ними
тетрадями, в которые были переписаны стихи, а во время вакаций пылкими и
длинными письмами, преисполненными клятв в вечной верности.
Успокоившиеся отец и мать любовались теперь дочерью, мечтательным
взглядом ее голубых глаз, длинными и толстыми золотистыми косами. Чересчур
мясистого носа родители старались не замечать, теша себя мыслью, что он еще
сформируется.
Правда, иногда Лора выбивалась из колеи. Тогда она снова начинала
капризничать, становилась чересчур раздражительной, допекала всех
присутствующих то порывами неожиданной нежности, то взрывами такой же
непонятной злобы. По этому поводу Бертгольды даже советовались с врачами, но
все в один голос успокаивали.
-- Обычное явление переходного возраста, выйдет замуж, родит ребенка, и
все будет хорошо.
Бертгольд давно уже мечтал о том, как Лорхен выйдет замуж, родит сына и
этим продолжит род, корни которого терялись где-то в сумерках XVII столетия
и который мог так неожиданно оборваться на нем, Вильгельме Бертгольде.
Справедливость требует сказать: любящий отец сделал все возможное, чтобы
будущий муж его дочери не попрекал ее никчемным приданым, как пришлось ему
самому попрекать фрау Эльзу.
Приданое у его дочери немалое. В 1933 году, после гитлеровского путча,
Бертгольд получил в подарок виллу в Мюнхене, принадлежавшую раньше какому-то
евреюпрофессору музыки. Позже благодаря связи с Гиммлером Вильгельм получил
еще два хлебных завода. Да и свое пребывание на Восточном фронте генерал
рассматривал как редкую возможность обеспечить будущее Лоры и собственную
старость. О, он не бросался, как другие, на мелочи -- одежду, мебель,
продовольственные посылки. Все подчиненные офицеры знали, что лучшим
подарком для их шефа было серебро, старинное русское серебро. Его
разыскивали специально для начальника отдела 1-Ц, и он, получив какой-либо
сервиз, любил долго и внимательно рассматривать его в одиночестве, прежде
чем отправить домой, фрау Эльзе. Считая себя тонким знатоком искусства,
Бертгольд смолоду покупал дешевые копии известных скульптур и завешивал все
комнаты своей квартиры фабричной выделки коврами. Теперь он мог
удовлетворить свою страсть к скульптуре и коврам, компенсировать себя за то,
что ему такое долгое время приходилось довольствоваться подделками вместо
настоящих, подлинных произведений искусства. Его аппетит со временем
увеличивался, а вкусы совершенствовались. Теперь он брал и скульптуры, и
ковры только из музеев. Это верная гарантия того, что в коллекцию не попадут
копии или второсортные вещи. И со свойственной ему аккуратностью Бертгольд
перед отправкой каждой новой "находки" собственноручно приклеивал к
скульптуре или пристегивал к ковру маленькую карточку, на которую заносил
все, что знал: название скульптуры, имя автора, век, в который был выткан
тот или иной ковер, и даже адрес музея, откуда вещь взята. Все эти карточки
фрау Эльза по приказу мужа берегла, как берегут аккуратные люди все, что
может стать под старость источником их существования.
Жена дважды в неделю сообщала Бертгольду все семейные новости. Конечно,
главной темой этой переписки была дочь, ее здоровье, поведение, настроение.
Мать избегала жаловаться, чтобы не волновать мужа, обремененного сейчас
такой огромной работой. Но в ее письмах все чаще проскальзывали серьезные
намеки на то, что с Лорой не все ладно. На категорическое требование
Бертгольда написать, наконец, в чем дело фрау Эльза ответила длинным
письмом, в котором Лора раскрылась с совершенно неожиданной стороны.
Выяснилось, что увлечение Лоры фермой, которую Бертгольд год назад
приобрел недалеко от Мюнхена, объясняется не свойственной всем немецким
женщинам тягой к хозяйству, а совсем иными причинами. Эту ферму Бертгольд
приобрел почти даром. Он возлагал на нее большие надежды. И не только
потому, что отправил туда чудесных породистых голландских коров. Главный
доход должна была принести бесплатная рабочая сила. Во время пребывания на
Восточном фронте Бертгольд послал на ферму девять белорусских девушек, якобы
связанных с партизанами.
Лора вначале равнодушно относилась к новым приобретениям отца, но в
последнее время зачастила на ферму, даже купила длинную плеть для собак,
которых держали как охрану.
Нет, фрау Эльза вначале не волновалась, глядя, как ее дочь собирается в
дорогу. Она даже хвасталась перед знакомыми, какая хорошая хозяйка выйдет из
ее Лоры. Но однажды фрау Эльзе пришлось выехать на ферму вслед за дочерью, и
то, что она увидела там, страшно поразило и напугало ее. Дело, конечно, было
вовсе не в белорусских девушках, которых Лора истязала плетью. Для фрау
Эльзы это был обычный рабочий скот, а скот всегда надо погонять. И не слезы
девушек и их стоны ошеломили фрау. Она остановилась, словно пораженная
молнией, увидав лицо своей дочери: оно пылало каким-то нечеловеческим
наслаждением. Мечтательные глаза Лоры с расширенными зрачками напоминали
глаза сумасшедшей. Как узнала фрау Эльза, это не был случайный взрыв ярости.
Девушка ездила на ферму именно за тем, чтобы истязать работниц.
Бертгольд вынужден был отпроситься у высшего начальства, примчаться в
Мюнхен, чтобы самому убедиться в том, о чем писала жена, и в случае
необходимости созвать консилиум, чтобы всесторонне обследовать здоровье
Лорхен.
На сей раз выводы врачей не были столь оптимистичны, но они снова
настаивали на том, что девушку надо поскорее выдать замуж. Врачи
категорически запретили поездки на ферму, которые могли развить в девушке
наклонности к садизму, а это могло привести ко всяким отклонениям от
нормальной психической и половой жизни.
И родители встали перед проблемой как можно скорее выдать дочь замуж.
Она должна иметь мужа, детей, жить совершенно нормальной жизнью. Род
Бертгольдов должен иметь здорового наследника, черт возьми!
Но легко сказать выдать дочь замуж.
Конечно, Бертгольд мог выбрать среди подчиненных ему офицеров более или
менее пристойную кандидатуру. Взять какого-либо бедного, мало заметного
лейтенантика, выдвинуть его с тем, чтобы он потом стал его зятем. Но
Бертгольд на собственном опыте знал, что подобная полная зависимость от
будущего тестя мало способствует пробуждению нежных чувств к насильно
навязанной жене. Надо признаться, его Эльза хоть и не испытывала больших
недостатков, а последние годы даже могла считать себя богатой,-- счастливой
никогда не была. Не обрел счастья в супружеской жизни и сам Вильгельм
Бертгольд. На людях они были вежливы, внимательны друг к другу, но,
оставшись с глазу на глаз, не знали о чем говорить, были холодными и чужими,
пока дело или разговор не касались Лоры. Да, только Лора, Лорхен была его
единственным утешением.
Строя планы о будущем дочки, сухой, рассудительный Бертгольд становился
мечтателем. Во время своей первой поездки в Мюнхен он сделал все от него
зависящее, чтобы ввести Лору в высшее мюнхенское общество. И не его вина,
что Эльза не смогла закрепить этих связей. Так или этак, а путь в салоны,
где Лора могла найти своего избранника, оставался закрытым, и Бертгольда
беспокоила мысль о том, что ему чем-то придется поступиться в своих планах,
связанных с замужеством дочери. Тем более, что Лора, как это ни странно,
сильно подурнела. Лицо слишком округлилось, а нос стал толще, отчего глаза
Лоры казались много меньше, чем были на самом деле. Лишь волосы девушки
оставались неизменно пышными и золотистыми.
Первое появление Генриха Гольдринга в своем служебном кабинете
Бертгольд, тогда еще оберст, воспринял как подарок судьбы. И действительно,
только счастливым стечением обстоятельств можно было объяснить то, что
именно к Бертгольду попал этот юный барон, сын его покойного друга,
обладатель двух миллионов. Растроганный встречей с сыном покойного Зигфрида,
оберст тогда совершенно искренне обещал Генриху заменить ему отца. Только
ночью, обдумывая все, оберст понял, какой гениальный шаг он сделал.
Да, лучшего жениха для Лоры не найти. Молод, имеет заслуги перед
фатерландом. Правда, немного горяч для разведчика, судя по истории с
Шульцем, но дальнейшая работа в разведке дисциплинирует Гольдринга. Он имеет
все основания рассчитывать на блестящую карьеру... А главное, богат, к тому
же барон! Правда, в наше время титулам не придают большого значения, но не
помешает, если Лора станет баронессой. Да и внешность у него неплохая,
красив: высокий лоб, тонкий с горбинкой нос, умные светло-карие глаза,
стройная фигура. Нет, даже самая капризная, разборчивая девушка на выданье
не откажется от такого жениха!
О своих планах и надеждах Бертгольд немедленно уведомил жену, приказав
ей проявлять как можно больше нежности к своему названному сыну. Лору и
предупреждать не надо было. Она была в восторге, что у нее появился брат,
офицер, судьба которого сложилась так романтично. Между Генрихом, фрау
Эльзой и Лорой завязалась оживленная переписка. Итак, все шло наилучшим
образом.
В разработанном Бертгольдом плане огромное значение имела первая
встреча Генриха с фрау Эльзой и Лорой. Он заранее продумал все детали этой
встречи и, как хороший режиссер, распределил роли. Ведущую он, конечно,
оставил за собой, причем Бертгольд умел не только хорошо играть, а и
руководить ходом всех событий. И вот вдруг все его планы рушатся, ибо Генрих
приезжает в Мюнхен именно тогда, когда его, Бертгольда, не будет.
А что, если отпроситься на один день? Всего на один день?
Бертгольд вспоминает все срочные дела, которые ждут разрешения завтра и
послезавтра. Нет, он сделает иначе -- поработает сегодня всю ночь, а завтра
день, вечером попросит однодневный отпуск и вечером же выедет в Мюнхен.
Трасса в чудесном состоянии, ее не повредили бомбежки,, а французский "рено"
домчит его до родного дома за восемь-девять часов. Итак, целый день будет в
его распоряжении. А за день. можно горы перевернуть. Но на всякий случай
надо дать жене телеграмму, что приехать домой он не может.
Телеграмма мужа очень взволновала фрау Эльзу. Генрих только один день у
них, а она устала безмерно. И не Генрих виновен в этом. О нет, она
совершенно разделяет мысли Вилли о вежливости и воспитанности молодого
барона. Более того, он произвел на нее такое хорошее впечатление, что даже
без обстоятельных инструкций мужа, по своему разумению, она использовала все
способы, чтобы этот стройный, выхоленный офицер, с такими тонкими
благородными чертами, двумя миллионами марок в Швейцарском банке, стал
женихом, а потом и мужем ее дочери.
Генрих рибыл утром. Его не ждали. Фрау Эльза не успела рассказать Лоре,
как вести себя с названным братом. Девушка действовала на свой страх и риск
и, как казалось фрау, допускала ошибку за ошибкой. Конечно, то, что Лора и
Генрих названные брат и сестра, освобождало от всех церемоний, которых
требовали правила хорошего тона. Генрих был прав, когда во время первой
встречи заявил, что он не может называть свою сестричку на "вы", Совершенно
допустимо было и то, что, здороваясь, Генрих и Лора поцеловались. Ведь они
названные брат и сестра. Но внимательный и опытный глаз фрау не мог не
заметить, что Лора сама затянула поцелуй и вообще чересчур пылко проявляла
сестринские чувства. Это может оттолкнуть барона или, наоборот, повлечь за
собой легкую победу над девушкой, которая сама вешается на шею. И тогда
прощай все планы и надежды!
Нет, до приезда Вилли нельзя оставлять Лору и Генриха наедине. Фрау
Эльза вынуждена была отложить все свои дела и целый день сопровождать дочь и
гостя, куда бы те ни пошли. После завтрака они втроем осмотрели сад,
прогулялись по улицам города, даже совершили до обеда прогулку на машине.
Генрих сел за руль, Лора восторженно расхваливавшая мастерство водителя,
взяла с барона слово, что он и ее научит управлять машиной. Конечно, ничего
странного и недозволенного в этом не было бы, если бы Лора умела вести себя.
Но положиться на нее никак нельзя. Придется ездить и ей, фрау Эльзе. Она
сейчас уже так устала, что не знает, хватит ли у нее сил на завтра. Барон,
правда, ведет себя с Лорой вежливо, сдержанно, но кто его знает, как он
будет держаться, когда останется с ней наедине?
Фрау надеялась, что муж приедет ночью, тогда вся тяжесть и
ответственность лягут на его плечи, и вдруг телеграмма, что он прибыть не
может.
Пришлось действовать на свой страх и риск. После обеда фрау Эльза,
сославшись на то, что Генриху надо отдохнуть с дороги, а им с Лорхен
рассмотреть подарки, зазвала ее к себе в комнату. Та охотно согласилась, так
как не успела как следует рассмотреть все, что привез Генрих. Девушка
примеряла платье, туфли, прикладывала то одну. то другую материю к лицу.
Надевала на шею дорогие бусы, и у нее, как говорится, в одно ухо влетало, а
в другое вылетало все, что говорила мать. Фрау была в отчаянии, видя, что ее
слова даже не доходят до сознания девушки. Придется принять крайние меры.
-- Ты не забывай, что сегодня он твой названный брат, а завтра может
стать женихом, а потом и мужем.
Лора даже присела от неожиданности, но мигом вскочила и бросилась
матери на шею.
-- Боже мой, какая ты еще наивная! Дитя, настоящее дитя! --
расчувствовавшись, фрау Эльза гладила дочь по голове.
Да, мать поступила разумно, раскрыв перед Лорой все карты. Девушка
сразу стала серьезной и внимательно, выслушала все советы матери. Стать
баронессой фон Гольдринг, женой этого красивого офицера! Отныне она во всем
будет слушаться свою маму и слово в слово передавать ей то, о чем будет
говорить ей Генрих наедине. Да, да, она понимает, что отец и мать желают ей
счастья. Она будет делать все так, как ей велят...
Генрих с удовольствием разделся и лег в постель. Как он устал! Генрих
даже не представлял себе, что значит полдня провести в компании глупой
девушки и заботливом матери, которая ловит жениха для своей дочки. Уж лучше
иметь дело с самим Бертгольдом. Тот более разумен, более тактичен.
Отвратительна вся эта комедия, но ничего не поделаешь. Надо как можно дольше
тянуть ее под всяческими предлогами, чтобы не испортить отношений с
Бертгольдом, особенно теперь, когда он стал такой важной персоной. Жить
среди эгого награбленного богатства! С какой гордостью фрау Эльза показывала
трофеи мужа, вывезенные из русских музеев. Как настойчиво во время обеда
старалась привлечь внимание Генриха к столовым сервизам старинного русского
серебра. Возможно, все в этой вилле краденое и награбленное... От старого
осталась лишь эта бронзовая фигура Бисмарка, ее нарочно поставили к нему в
комнату, как милое воспоминание детства, а сегодня Лора подарила ему ее в
знак их встречи. Вспомнив о своем первом разговоре с Бертгольдом, в котором
фигурировала и эта скульптура, Генрих улыбнулся. А все-таки много значат в
его работе такие детали.
-- Ну, господин Бисмарк, до новой встречи! -- сказал Генрих, обращаясь
к основоположнику юнкерской Второй империи, повернулся на другой бок,
натянул одеяло на голову и заснул крепким сном, как спит человек, уставший
после тяжелой работы.
Разбудила Генриха горничная Анна уже вечером.
-- Как можно так долго спать, лентяй!-- крикнула Лора из-за двери.-- Мы
с мамой уже три часа как встали. Сейчас же одевайся! Гости уже собрались, а
тот, ради кого мы из позвали, -- до сих пор спит.
-- Через минуту буду к твоим услугам.
Действительно, через пять минут свежий после хорошего отдыха, одетый в
парадную форму Генрих появился перед Лорой. Девушка тоже подумала о своем
туалете. На ней было пышное белое платье с живой красной розой на груди.
Золотистые косы, переброшенные на грудь, спускались чуть ли не до колен.
-- Маргарита! Настоящая Маргарита, в которую до безумия влюбился Фауст!
Лора обиделась.
-- Не говори непристойностей, Генрих! Ведь Фауст по губил Маргариту, и
эта девушка совсем не умела себя вести.
Генрих едва удержался от смеха.
-- О Лора, я совсем не то имел в виду! Я думал о красоте этой девушки,
о ее длинных косах, а не о том, как она ведет себя.
-- Тогда я прощаю...-- Лора крепко сжала руку Генриха и открыла дверь в
столовую.
Ослепленный ярким светом, Генрих не сразу разглядел всех гостей,
заметил только, что их очень много. Но ему пришлось обойти всех и каждому
пожать руку, вернее -- каждой, ибо тут собрались исключительно женщины, жены
и дочери офицеров гестапо. Старые и молодые, худые и толстые, блондинки и
рыжие, красивые и уродливые. Впрочем, их всех объединяло что-то общее, и
лишь потом Генрих догадался, что этим общим было выражение любопытства на
всех обращенных к нему лицах. Лишь одна из присутствующих чем-то отличалась
от других, может быть тем, что вначале не обратила на Генриха ни малейшего
внимания.
Это была красивая девушка лет двадцати восьми, с коротко подстриженными
волосами, бледным, словно мраморным, лицом и большими синими глазами.
Длинные темные брови, кончики которых доходили до висков, а на переносье
почти срастались, и такие же темные ресницы хорошо контрастировали с цветом
глаз и одновременно подчеркивали какое-то странное их выражение. На девушке
была форма обер-штурмфюрера СС. Новенький "Железный крест" приколот над
левым карманом хорошо сшитого парадного мундира.
-- Моя кузина, начальник лагеря русских пленных в Восточной Пруссии,
обер-штурмфюрер Бертина Граузамель,-- полуторжественно, полушутливо
отрекомендовала свою родственницу Лора.
"Судя по расширенным зрачкам -- кокаинистка",-- подумал Генрих, пожимая
маленькую, но крепкую руку Бертины.
Лора посадила Генриха между собой и Бертиной, и както само собой вышло,
что они весь вечер держались вместе.
Бертина вначале относилась к Генриху не очень приветливо, но после
двух-трех удачных его острот и тактично сказанных комплиментов
развеселилась, начала отвечать шутками на шутки и охотно танцерала с
Генрихом, который как единственный кавалер должен был приглашать всех дам по
очереди. Во время танца она недвусмысленно намекнула на то, что не одобряет
вкуса Гольдринга в выборе невесты.
Весь вечер Генрих ухаживал за Лорой, не забывая и Бертину: они
условились встретиться снова завтра утром, чтобы втроем поехать за город.
И ближайшие три дня Лора, Бертина и Генрих были неразлучны. Они ездили
на машине за город, осматривали Мюнхен, побывали в театре, в концерте.
Фрау Эльза сначала радовалась, что присутствие Бертипы избавляло ее ог
лишних волнений, связанных с наблюдением за дочкой и Генрихом. Но вскоре она
поняла, что допустила ошибку. Бертина, не скрывая, кокетничала с Генрихом, и
как ни была фрау ослеплена любовью к дочери, у нее все же хватило
объективности признать, что Лоре трудно конкурировать с Бертиной. Пришлось
фрау вновь взвалить себе на плечи трудные и кропотливые обязанности матери,
которая хочет выдать дочь замуж. Да и поведение Генриха начало ее серьезно
беспокоить. Он увивался вокруг Лоры, говорил ей комплименты, был внимателен
и любезен с девушкой, но до сих пор даже не намекнул на нечто большее,
нежели чувство брата. Возможно, в этом повинна Бертина. Уж чересчур
по-родственному относится к ней Генрих. Называет кузиной, во время поездок
они по очереди ведут машину, а Лора сидит сзади одна и скучает.
Не знала, да и не могла знать фрау Эльза, что Генрих одинаково
ненавидит и Лору, и Бертину. Ненависть эта вспыхнула внезапно, после
вечеринки у Бертгольдов. Утром, как было условлено, Бертина пришла к Лоре и
преподнесла еи подарок, слишком оригинальный для молодой девушки -- это была
плеть, как выяснилось позже, сделанная по спецальному заказу Бертины.
Получив ее, Лора в каком-го диком экстазе обхватила кузину за шею и начала
душить ее поцелуями. Потом тут же, в комнате, стала размахивать нагайкой,
словно секла кого-то. Взглянув на свою "сестричку", Генрих призвал на помощь
всю выдержку, чтобы самому не ударить Лору. Лицо девушки, ее глаза,
раздувающиеся ноздри, вся фигура говорили о диком садистском наслаждении,
охватившем ее, как только к ней в руки попала плеть.
-- Это точная копия плети, с которой я хожу по лагерю, -- пояснила
Бертина, с улыбкой наблюдая за кузиной
Генрих молча кивнул.
-- Я хочу знать ваш адрес, давайте переписыватья, предложила Бертина,
как только Лора убежала к матери показывать подарок.
Генрих машинально назвал адрес, думая совсем о другом. Перед ним все
еще стояло искаженное бешенством и такое отвратительное в эту минуту лицо
Лоры.
-- Мама не разрешает ехать на ферму! -- чуть не плача, пожаловалась
Лора, вернувшись.
-- А зачем ехать на ферму? -- не понял Генрих.
-- Чтобы испробовать подарок, там у нас работают русские девушки...
Генрих выхватил из рук Лоры плеть, но опомнился и сделал вид, что взял
ее только для того, чтобы рассмотреть. Внешне это была обычная плеть, но
между кожаными полосками была вплетена гибкая проволока. Генрих размахнулся
и изо всей силы ударил по спинке кресла.
-- Ой, взгляните, кожа на кресле лопнула,-- торжествуя, воскликнула
Лора.
Все наклонились. Действительно, спинка кожаного кресла лопнула там, где
пришелся удар.
-- Я охотно взяла бы вас, Генрих, надзирателем в лагерь, -- бросила
Бертина, многозначительно взглянув на Гольдринга.
-- А вам часто приходится прибегать к плети?
Бертина начала подробно рассказывать о порядках в лагере. Она была
среди своих, и ей нечего было скрывать. Наоборот, фрейлейн Граузамель изо
всех сил старалась продемонстрировать перед офицером свою суровость
гестаповкн -- начальницы лагеря.
Крепко сжав кулаки и стиснув зубы, слушал Генрих эти страшные
признания. Время от времени он бросал короткие взгляды на Лору, которая
впилась взглядом в кузину, чтобы не пропустить ни единого слова из рассказа
палача в юбке. С этого момента Генрих возненавидел Бертину и Лору. С каким
наслаждением он бросил бы все ко всем чертям и уехал в Сен-Реми, к Монике.
Какой далекой и какой близкой, безмерно дорогой была для него она сейчас,
милая, хорошая, чистая даже в своей ненависти к врагам.
Но бросить все и поехать в Сен-Реми Гольдринг не мог.
Между фрау и генералом шел оживленный обмен телеграммами, и, возможно,
не сегодня-завтра сам Бертгольд прибудет в Мюнхен. Итак, надо остаться, надо
разыгрывать роль влюбленного. Отвратительно, бесконечно отвратительно, но
нужно. Несколько дней фрау Эльза с несвойственным ей героизмом сопровождала
молодежь на все прогулки, принимала участие в их развлечениях, выполняла
роль тапера во время танцев.