Автор неизвестен. Неожиданный гость

девушке...
-- Если оба они запасутся терпением, чтобы дождаться конца войны. А как
же твоя невеста, Курт?
-- Марта, герр обер-лейтенант, она какая-то... О, нет, не подумайте
чего-нибудь плохого! Она хорошая девушка, честная. Но... Я увидел совсем
других девушек, которые мечтают о большем, чем собственное гнездышко... Мы с
Мартой не будем счастливы, герр обер-лейтенант! Лидия -- она совсем другая,
она...-- Курт окончательно смутился и замолчал.-- Простите, герр
обер-лейтенант, вам пора спать. Я пойду.
Когда Курт открыл дверь, Генрих его остановил.
-- Кстати, Курт, я все забываю спросить: ты передал графине записку,
помнишь, ту, что я дал, когда мы ехали Пармо для переговоров с партизанами?
-- Графиня еще спала, я передал горничной. Я говорил вам об этом, герр
обер-лейтенант.
-- Ах, да, теперь припоминаю... ты действительно чтото говорил. Ну,
спокойной ночи, Курт. Пусть тебе приснится твоя Лидия, она, кажется, очень
славная девушка.
Оставшись один, Генрих еще долго не спал, обдумывая новую обстановку,
которая сложилась здесь, в замке, и в Кастель ла Фонте после сегодняшних
событий.


КУБИС ЗАБОТИТСЯ О БУДУЩЕМ

Письмо Генриха о смерти Миллера глубоко взволновало Бертгольда. Наличие
в Кастель ла Фонте знающего преданного служаки очень устраивало генерала:
вопервых, с точки зрения чисто служебной, а во-вторых, Миллер был защитником
его личных интересов. Внезапная смерть начальника службы СС в маленьком
итальянском городке, как это ни странно, могла поломать все планы
Бертгольда, спутать все карты большой игры.
А игру Бертгольд затеял крупную. И отнюдь не последнюю роль в ней
должен был сыграть именно Миллер. Не в силу своих талантов. Нет! Бертгольд
не переоценивал его способностей, хоть и отдавал должное опыту. Просто
судьба связала Миллера с генералом Эверсом, а последнее время личность
Эверса особенно сильно интересовала Бертгольда.
И не потому, что Бертгольд вспомнил о своих старых дружеских связях с
генералом. Наоборот, он старался их всячески затушевать и даже в письмах к
Генриху не передавал больше приветов старому другу. Зато в письмах к
Миллеру, носивших полуслужебный характер, фамилия генерала упоминалась все
чаще и в таком контексте, который очень бы взволновал и генерала, и Гундера,
н Денуса, узнай они об этом. Штаб-квартиру Гиммлера давно беспокоили
нездоровые настроения, возникшие в среде высшего командования немецкой
армии. Целая цепь стратегических неудач на Восточном фронте сильно подорвала
доверие к гитлеровскому командованию. Если раньше любое распоряжение фюрера
воспринималось как нечто гениальное, то теперь на военных советах все чаще
раздавались критические голоса. В форме вопросов или советов, а зачастую и
прямо высказывалось личное мнение. Генералы старались внести свои коррективы
в действия командования и самого фюрера.
Если подобное происходило на военных советах, то можно себе
представить, о чем беседовали между собой старейшие генералы, когда бывали
одни.
И, возможно, не только говорили. В распоряжении гестапо были материалы,
свидетельствующие о том, что среди командиров крупных военных соединений,
возможно, уже возникла оппозиция.
Подозрительным казалось установление тесных контактов между некоторыми
генералами старой школы, которые до сих пор не были связаны ни родственными
отношениями, ни дружбой. Оживленная переписка, курьеры, которых они посылали
друг другу, не могли не возбуждать тревоги, хотя прямых улик о предательстве
или заговоре в распоряжении гестапо не было. В письмах если и проскальзывали
нотки недовольства, то делалось это крайне осторожно, обычно речь в них шла
о погоде, о здоровье, о далеких и близких знакомых. Лишь сопоставляя копии
этих корреспонденции -- а их собиралось в гестапо все больше,-- можно было
заметить едва уловимую перекличку событий и имен.
Интуиция старого разведчика подсказывала Бертгольду, что все это
неспроста. Но более или менее обоснованных доказательств у него не было.
Необходима была ниточка, одна тоненькая ниточка, за которую он мог бы
ухватиться!
Такой ниточкой стал для него Эверс.
Слишком уж часто упоминалось его имя в этой подозрительной переписке!
Поручив Миллеру внимательно наблюдать за генералом и сообщать о каждом шаге
последнего, Бертгольд надеялся путем сопоставлений, логических выводов, а,
возможно, впоследствии и явных доказательств, установить наличие заговора
против фюрера... И вот этот блестящий план был под угрозой -- в Кастель ла
Фонте не стало доверенного лица.
Бертгольд возлагал большие надежды на Миллера не только в связи с
раскрытием этого заговора, а и по сугубо личным причинам.
Вернувшись в прошлом году из поездки по Франции и приступив к разбору
корреспонденции, накопившейся за время его отсутствия, Бертгольд натолкнулся
на документы, которые очень его встревожили. Среди кипы фотографий,
присланных агентами, следившими за генерал-полковником Гундером, он увидал
две фотографии Генриха, они были сделаны во время визитов Гольдринга к
генералу. Конечно, никаких личных отношений между Генрихом и Гундером
существовать не могло. Он был посланцем генерала Эверса и сам не понимал, в
какую беду может попасть. Но это создавало угрозу будущему Лориного мужа.
Из-за своей неосведомленности он мог попасть в еще более компрометирующее
его положение.
Тут-то и должен был пригодиться все тот же Миллер. После убийства
Моники Тарваль, которое незаметно для всех организовал начальник службы СС,
Бертгольд написал ему частное письмо, в котором просил внимательно наблюдать
за Генрихом, чтобы тот случайно не попал в какое-нибудь неблагонадежное
окружение и не запятнал бы этим своего имени. И Миллер старательно выполнял
поручение, возможно, самое важное для Бертгольда.
Чем хуже становилось положение на фронте, тем больше убеждался
Бертгольд, что само провидение послало ему Гольдринга.
Подсчитывая капитал, оказавшийся у него после ликвидации хлебного
завода, фермы и еще кое-какого имущества, он неизменно приплюсовывал к нему
и два миллиона Генриха. Ибо только они обеспечивали Бертгольду спокойную
старость в семейном кругу, на берегу швейцарского озера.
А мечты о спокойной старости становились все более соблазнительными.
"Когда дьявол стареет -- он становятсямонахом",-- говорит народная
пословица. С Бертгольдом происходило нечто подобное. Возможно, под влиянием
писем фрау Эльзы. Она до сих пор жила с Лорой в Швейцарии и не могла
нарадоваться на свою дочь, так изменился характер Лоры после официального
обручения. Девушка целиком была поглощена мыслями о супружеской жизни. С
большим волнением фрау Эльза писала, что Лорхен тайком от нее готовит даже
распашоночки для своих будущих малюток. И Бертгольд, который одним росчерком
пера отправлал в крематорий в Освенциме сотни тысяч людей, в том числе и
детей, расчувствовался чуть ли не до слез, представляя себя с внуком или
внучкой на руках.
Смерть Миллера встревожила Бертгольда именно потому, что он потерял
человека, способного содействовать осуществлению этих планов.
Теперь Бертгольд уже не сможет давать начальнику службы СС в Кастель ла
Фонте тех полупоручений, полуприказов, которые посылал Миллеру. Тот не
разграничивал, где приказ начальства, а где поручение семейного порядка.
Кто же заменит покойного начальника службы СС? Назначение на этот пост
зависело от начальства службы СС штаба северной группы войск в Италии. Но
Бертгольд был заинтересован, чтобы в Кастель ла Фонте назначили человека, с
которым можно будет установить контакт.
За Генрихом нужен глаз. Правда, он официальный жених его дочери,
человек проверенный, хорошо воспитанный. Но ему всего двадцать три года.
Сегодня Генриху нравится Лорхен, завтра он полюбит другую! Еще неизвестно,
чем кончится его пребывание в замке молодой вдовы МарииЛуизы, особенно если
учесть характеристику, данную графине Миллером. Да мало ли какие глупости
может наделать человек в двадцать три года! Наконец, Эверс начал давать
Генриху чересчур рискованные поручения. Разве нельзя было послать к
партизанам другого парламентера? Одно неосторожное слово, и все могло
кончиться трагически. И тогда -- прощайте два миллиона в Швейцарском банке,
да еще переведенные в доллары, прощай спокойная старость!
Нет, этого никак нельэя допустить! Надо не жалеть времени и энергии и
обеспечить свои интересы! Тем более, что добиться этого не так уж трудно,
учитывая его связи.
Но кого назначить вместо Миллера?
Бертгольд долго перебирает в памяти знакомых ему офицеров гестапо.
Кандидатуру Кубиса он отбрасывает сразу. Это опытный офицер, но к служебным
обязанностям он относится с таким же цинизмом, как и ко всему в жизни.
Для серьезной самостоятельной работы он явно непригоден. Нужен иной...
Но кто? Кандидатуры отпадали одна за другой Боже, скольких людей уже забрала
война и этот проклятый Восточный фронт! Раньше не приходилавь так долго
искать. А что, если назначить майора Лемке? После убийства Гартнера в
Бонвиле Лемке и Генрих познакомились, остались довольны друг другом. Лемке
дал отличную характеристику фон Гольдрингу, а Генрих писал, что заместитель
Гартнера произвел на него приятное впечатление. Они неплохо относятся друг к
другу. Новому начальнику службы СС не придется тратить времени на знакомство
с Генрихом. Лемке старый работник контрразведки, человек солидный,
испытанный. Только согласится ли он уехать из Бонвиля? Ведь быть начальником
гестапо там куда почетнее, нежели стать начальником службы СС дивизии.
Придется уговаривать, ссылаться на особо важные задания, например наблюдение
за Эверсом... придумать что-нибудь еще.
Но партизанское движение в Бонвиле, невзирая на все принятые меры,
продолжало шириться, и это так выматывало нервы и силы майора, что он
согласен был поехать куда угодно, только бы сменить обстановку. Добиться
назначения Лемке на должность покойного Миллера энергичному Бертгольду не
представило труда. Не прошло и недели после смерти Миллера, как в его бывшем
кабинете появилась высокая худощавая фигура майора Лемке.
Прибытие нового начальника неприятно поразило Кубиса. Он надеялся, что
высшее начальство в конце концов пересмотрит свое решение и повысит его не
только в звании, но и в должности. Ведь он работал в разведке с самого
начала войны и имел право на самостоятельную работу.
И вот...
-- Ну, скажите, барон, вы считаете это справедливым? -- жаловался Кубис
Генриху.
Впервые за время их знакомства Генрих видел Кубиса в таком угнетенном,
даже серьезном настроении. Он не шутил, как обычно, не насвистывал игривых
мелодий, а, упав в глубокое кресло, раздраженно жаловался на штаб северной
группы, на судьбу, на самого Лемке, который с первого же дня заважничал.
Генрих ответил не сразу. Усевшись напротив гостя, он прикурил сигарету,
несколько раз затянулся, что-то обдумывая, и вдруг в свою очередь спросил:
-- Скажите, Пауль, вы согласны говорить откровенно и прямо? Впервые за
все наше знакомство! Не утаивая ни единой мысли!
-- Охотно! Настроений у меня -- как раз для исповеди!
-- Скажите, Пауль, вы задумывались над тем, что будете делать, когда
кончится война?
-- Зачем иссушать мозг такими проблемами, если я не знаю даже того, где
взять денег на завтра...
-- Давайте отбросим шутки, ведь мы решили поговорить серьезно! Неужели
вы думаете, что я без конца и безвозмездно буду одалживать вам деньги? Ведь
вашими расписками я мог бы оклеить стены этой комнаты!
Кубис удивленно и немного испуганно взглянул на Гольдринга.
-- Новая неприятность, и самая крупная из всех возможных!
-- Пока я не требую с вас долгов, Кубис! Хочу лишь напомнить, за вами
около семи тысяч марок.
-- Боже мой! Двухгодичный оклад!
-- И если я, человек более молодой, чем вы, задумываюсь над будущим...
Войне, бесспорно, скоро конец. Мы не знаем, как она закончится...
-- Барон, мы условились быть откровенными. Не кривите душой. Вы не хуже
меня знаете, что война проиграна. И новое оружие поможет нам так же, как
Миллеру роскошный букет, который мне пришлось возложить на его могилу.
-- Ладно! Допустим, что воину мы проиграем -- правда, я еще не теряю
надежды на победу. Но не будем спорить. Так что ж вы будете делать? За душой
ни единой марки, долгов -- ках волос на голове, а все имущество -- плеть да,
кажется, пара наручников.
-- Вы забываете о шприце и коллекции бутылок из-под вина,-- горько
улыбнулся Кубис.
-- К тому же вы недоучка. Учились в одной школе, не кончили, бросили.
Хотели стать пастором -- пошли в разведку. Скажу прямо: перспективы у вас
никудышные...
-- А вы не плохой утешитель. И так настроение такое, что...
-- А мы с вами не нежные барышни, а мужчины!-- в сердцах бросил
Генрих.-- Утешать вас я не собираюсь.
-- Что же вы можете посоветовать мне в моем положении? Что я могу? Что?
-- Жениться!
Кубис расхохотался.
-- Жениться? Мне? Который всех Венер, Диан и других богинь отдаст за
пару ампул морфия? Да на кой черт мне жена, если я...
Кубис расхохотался еще громче.
-- Я не говорю, что вам нужна жена,-- прервал Кубиса Генрих.-- Вам
нужно ее приданое!
Словно поперхнувшись собственным смехом, Кубис смолк. Его потрясло не
само предложение, а то, что он до сих пор сам не подумал о таком простом для
себя выходе.
-- Вы же красивый мужчина, черт побери! Представительная фигура,
симпатичное лицо, красивые томные глаза, которые так нравятся женщинам.
Поднявшись с кресла, Кубис подошел к зеркала и некоторое время с
интересом рассматривал свое изображение, возможно, впервые за всю жизнь
оценивая внешность, как товар, который можно продать.
-- Говорю вам, Пауль, что с таким лицом и умной головой вы можете
обеспечить свое будущее.
-- Только это я еще не пробовал отдавать в залог! Но как осуществить
ваш чудесный план в этом богом и людьми забытом Кастель ла Фонте? Кроме
вашей горничной да графини, я не вижу ни одной приличной женщины!
-- Потому что не искали. А я вчера обедал в семье инженера, у которого
единственная дочь, и...
-- Местная? Но ведь вы же знаете, что сотрудники гестапо могут жениться
только на немецких подданных.
-- Знаю. Отец ее долгое время работал в Германии и там принял наше
подданство. Он известный инженер и к тому же, кажется, не из бедных.
-- Ну, а сама она, эта. ну, девушка, как?
-- Слишком худощава на мой вкус. Но после рождения первого ребенка это,
говорят, проходит...
-- Фи!-- брезгливо поморщился Кубис.-- Не говорите мне о такой
мерзости, как дети, у меня их никогда не будет.
-- Это зависит не только от вас. Так как, согласны?
-- Вы так спрашиваете, словно достаточно моего согласия!
-- А чтобы заручиться в согласием девушки, вам придется некоторое время
разыгрывать роль влюбленного. Букеты там, подарки и все прочее...
-- Но деньги? Где взять денег?
-- Если я увижу, что дело идет на лад, ваша кредитоспособность
значительно возрастет в моих глазах. Я согласен кредитовать фирму
Кубис-Лерро на взаимно выгодных условиях.
-- Тогда дайте сейчас хоть тридцать марок. Пойду подумаю о прелестях
семейной жизни.
На сей раэ Генрих выдал Кубису очередные деньги с куда большей охотой,
чем обычно.
Кубис, взволнованный неожиданным предложением, даже не подозревал, что
Генрих имел в виду не его будущее, а свое.
Мария-Луиза была просто счастлива, когда Генрих рассказал ей о
результате беседы с Кубисом. Идея просватать Софью Лерро, дочь инженера, на
квартире которого жил Штенгель, принадлежала Марии-Луизе.
Вчера она и Генрих были приглашены Штенгелем на обед, и графиня
познакомилась с Софьей. Ей и раньше приходило в голову, что за холодным
отношением барона к ней что-то кроется. Теперь, увидев девушку, она
окончательно убедилась в этом. Причина нерешительности и колебаний Штенгеля
-- Софья. У нее перед графиней такое важное и бесспорное преимущество, как
молодость.
Софье Лерро всего двадцать три года. При первом взгляде на нее
Марии-Луизе показалось, что она где-то уже видела это кругленькое с
пикантным носиком личико, освещенное ласковой голубизной глаз и приветливой
улыбкой розовых губ. Улыбка как бы намекала на молодость и здоровье,
приоткрывая краешки белых ровных зубов.
Мысленно перебрав всех своих знакомых, графиня вдруг вспомнила
последние странички иллюстрированных журналов. Ну конечно же! Подобные лица
смотрели на нее е рекламных афиш, которые призывали молодоженов
механизировать свой быт: молодая женщина с пылесосом в руках... молодая
женщина возле стиральный машины... "ваш пол будет всегда блестеть как
зеркало"... "покупайте наши механические полотеры", "приобретайте сбиватели
для коктейлей, и ваш муж не будет завсегдатаем, клубов и ресторанов"...
Графиня прикусила губу, пряча злорадную усмешку... но на сердце у нее
ни стало легче. Правда, лицо стандартное, но от нее веет юностью и каким-то
особым уютом. Это может привлечь человека, который, проведя бурную
молодость, ищет тихого семейного счастья.
Софья Лерро тоже стремилась к семейному уюту и не скрывала этого. С
простодушной откровенностью она созналась, что готова даже прибегнуть к
услугам брачной газеты. А когда Мария-Луиза попробовала высмеять это ее
намерение, девушка начала горячо отстаивать свою точку зрения, и барон
Штенгель ее поддержал, после чего Софья заспорила еще ожесточенвее.
-- А что же делать девушкам, которые сидят в такой дыре, как я? Ждать,
пока появится прекрасный принц? Так бывает только в сказках, а не в жизни.
Мне уже двадцать три года... сколько я могу еще ждать? Если мы случайно
знакомимся с мужчиной в театре или в гостиной наших друзей, а потом выходим
за него замуж -- это считается приличным. Если же мы знакомимся с помощью
объявления, такое знакомство -- уже плохой тон. Но меня никто не заставит
выйти замуж за первого, кто откликнется на мое объявление. За мной остается
право выбора. И я поступаю откровенно и честно, когда говорю да, я хочу
выйти замуж! А другие скрывают свои желания, а сами ловят женихов!
Мария-Луиза покраснела, расценив эти слова как намек. Но глаза Софьи
смотрели с такой простодушной откровенностью, что графиня успокоилась. "Она
слишком глупа, чтобы догадаться".
Самого Лерро, к огромному огорчению Генриха, не было дома. Но обед
прошел весело, непринужденно, и даже всегда молчаливый Штенгель под конец
немного оживился и стал разговорчив.
То, что Штенгель после каждого нового блюда расхваливал кулинарные
способности Софьи, поддерживал ее в споре, обеспокоило графиню.
-- Вы бы подыскали ей жениха среди знакомых офицеров. Ведь она
хорошенькая и, как говорит барон Штенгель, не бедная,-- совершенно серьезно
уговаривала Генриха графиня, возвращаясь в замок.
Вот тогда-то в голове Гольдринга и возникла идея, женить Кубиса.
-- Если вы осуществите свой план -- я обещаю вам пост неизменного друга
дома,-- кокетничая, проговорила графиня.
-- Боюсь, что Штенгель не утвердит меня в этой должности.
-- Надо приучить его к мысли, что вы неотъемлемая часть моего
приданого.
-- Барон придерживается чересчур патриархальных взглядов на семейную
жнзнь.
-- Вот вы и поможете мне перевоспитать его. Он испортил себе вкус,
глядя на эту мещаночку! А Кубису она как раз под стать. Софья уравновесит
его. Я завтра же заеду к ней, уговорю пригласить Кубиса и так распишу его,
что она влюбится, даже не глядя.
На следующий день, собравшись на прогулку, графиня зашла к Генриху.
-- Даю вам на сегодня отпуск. У нас с Софьей будет интимный женский
разговор, вы помешаете нам.
-- А не слишком ли вы форсируете события? -- спросил Генрих.
-- У меня правило: не откладывать на завтра то, что можно сделать
сегодня. Я уверена, барон, что ваша невеста совершила непоправимую ошибку,
не обвенчавшись с вами, сразу же после помолвки. Я не стала бы полагаться на
вашу верность.
-- Вы такого плохого мнения обо мне!
-- Наоборот, хорошего. У одного писателя я вычитала чудесный афоризм.
"Постоянство,-- говорит он,-- признак ограниченности". Поставьте вместо
слова "постоянство" слово "верность". Я уверена, что вы найдете кареокую
итальянку, а у вашей Лоры -- так, кажется, ее зовут?-- останется лишь
подаренное вами обручальное кольцо.. Кстати, почему вы не носите своего?
-- Бросил куда-то в чемодан...
-- Бедная Лора!-- рассмеялась графиня.
В коридоре послышались быстрые шаги, кто то постучал в дверь, и в
комнату вошел веселый, возбужденный Матини. Увидев графиню, он смутился.
-- Простите, я постучал, но... растерянно извинялся он.
Графиня холодно кивнула головой и вышла.
-- Как нехорошо вышло, я вошел так неожиданно. Она, кажется
обиделалась?
-- Ее могли обидеть лишь твои извинения, подчеркивающие неловкость
положения . Да ну ее к черту! Лучше скажи, что с тобои? Ты прямо весь
сияешь!
-- Еще бы! Вес кончилось отлично: акт о смерти Ментарочи написан и
главный прозектор его подписал. А сам Ментарочи, вероятно, уже давно в
горах.
Генрих свистнул.
-- Как это произошло? Когда?
-- Он бежал на рассвете. Правда, немного раньше, чем ты советовал, но я
воспользовался счастливым случаем: у прозектора было много вскрытий, и он
подписывал документы, не очень вникая в их суть... Но что с тобой? Ты
недоволен?
-- Самое худшее, что ты мог сделать, это сейчас отпустить Ментарочи к
партизанам!
-- Но зачем же мы тогда забрали его из СС? Для того, чтобы выпустить?
Ведь так?
-- Я просил выпустить Ментарочи только после того, Как я разрешу!
-- Да какая разница! Как раз в это время выкопали братскую могилу и
хоронили покойников...
-- А завтра провокатор, раз уже выдавший Мептарочи, сообщит Лемке.
Ментарочи, которого арестовало гестапо, снова в горах, жив, здоров! Лемке
начнет проверять, увидит акт о смерти, последовавшей во время операции...
-- Боже, что я наделал!-- Матини побледнел -- Какой же я идиот!
Генрих нервно зашагал по комнате. Матини, обхватив голову руками,
неподвижно сидел на диване, уставившись в пол.
-- Скажи точно, в котором часу ты его отпустил?
-- На рассвете, часов в шесть. Я дал ему гражданскую одежду, немного
денег, пистолет...
-- Знаешь куда он пошел?
-- Нет!
-- Условились о дальнейших встречах?
-- Тоже нет. Он пожал руку... мы даже поцеловались, но ни слова друг
другу не сказали.
Генрих снова зашагал по комнате, на ходу бросая отрывистые фразы.
-- Положение хуже, чем ты предполагаешь. У Лемке акт о смерти, а
человек жив. Кубис сошлется на то, что мы его уговорили выдать
арестованного. Я, ты и Лютц! Какой вывод сделает Лемке? Что есть
организация, содействующая партизанам. Ведь нас трое...
-- Я пойду к Лемке и всю вину возьму на себя. Скажу, что недоглядел,
Ментарочи бежал, а я, боясь ответственности, спасая себя...
-- Не говори глупостей! Дождаться почти конца войны и погибнуть из-за
собственной неосторожности. Мы что-нибудь придумаем! Должны придумать! Нет
такого положения, из которого не были бы выхода...
-- Я тебе его предложил. Это единственный выход, который у нас есть.
-- Ты когда-нибудь видел, как мелкие зверушки, загипнотиэированные
взглядом эмеи, сами идут к ней в пасть? Вот твой выход! А мы найдем, должны
найти что-то такое... Погоди, погоди, дай мне подумать немного... Знаешь
что? Иди сейчас к Лютцу и предупреди его обо всем, а я тем временем проверю
одну вещь... Возможно, это и будет выход! Только обещай -- ни единого шага,
не посоветовавшись со мной!
-- Обещаю!
-- Я позвоню Лютцу. А теперь не хочу терять времени, чем скорее мы
что-нибудь решим...
Матини поднялся и направился к двери, но на пороге остановился, окинул
Генриха печальным взглядом.
-- Я так люблю тебя и Карла, и вот из за меня...
-- Если хочешь, во всем виноват я. Не продумал наш план до мельчайших
деталей, не поговорил с Ментарочи, думал -- успею, и вот... Впрочем,
извиняться друг перед другом будем потом, а сейчас... сейчас уходи!
Безнадежно махнув рукой, Матини вышел.
Оставшись один, Генрих смог спокойно обдумать план, который зародился у
него в голове во время разговора с Матини.
Да, кажется, это единственный выход! И действовать надо немедленно!
Только время решит сейчас успех всего дела. Он, кажется, не ошибается в
своих догадках... А что, если ошибается? Тогда придется изобретать новый
вариант. И как можно быстрее. А чтобы все проверить, надо...
Генрих нажал кнопку звонка и вызвал Курта
-- Позови Лидию и проследи, чтобы сюда, пока мы будем разговаривать,
никто не заходил. Даже ты!
Курт встревоженно и вопросительно поглядел на Генриха, но, заметив, что
обер-лейтенант раздражен, не решился ни о чем спросить и молча вышел.
Не прошло и минуты, как появилась Лидия.
-- Вы звали меня, синьор? Я вас слушаю!-- голос девушки звучал весело,
приветливо, как всегда, даже чересчур спокойно для такой живой девушки, как
Лидия.
-- Садитесь, пожалуйста, разговор у нас будет длинным.-- Генрих
придвинул девушке стул.-- Вы не догадываетесь, о чем я буду говорить?
-- Нет, синьор! Но, надеюсь, вы довольны мною.-- Лидия опустила глаза,
пряча чуть встревоженный блеск глаз.
-- Я слышал от Курта, что вы собираетесь за него замуж!
Лицо Лидии зарделось.
-- Мы договорились подождать до конца войны...
-- Вы его любите?
-- Если девушка дала согласие...
-- А он вас?
-- Любит!-- не задумываясь, ответила Лидия.
-- Тогда я очень жалею, что все так вышло. Я хорошо отношусь к Курту и
хотел, чтобы его жизнь сложилась счастливо, но...