Автор неизвестен. Неожиданный гость

жил начальник пункта, лейтенант Фауль, немолодой уже человек, с одутловатым
лицом и вялыми движениями.

Отрекомендовавшись, Генрих приказал начальнику пункта подробно
рассказать о сегодняшнем нападении маки.
Фауль рассказывал путано, даже небрежно, с видом человека, только что
вышедшего из боя, который хвастается перед штабным офицером, не нюхавшим
пороха. Это начинало раздражать Генриха.
-- Укажите на месте боя, как все произошло.
-- Мы охраняем туннель, -- Фауль указал на огромное отверстие в
поросшей деревьями горе,-- и мост. Вокруг туннеля и казармы полукругом
расположены небольшие дзоты. Такие же дзоты есть у въезда на мост я у выезда
с него.
-- Партизаны спустились с гор, -- продолжал Фауль, -- а вся наша
оборона, как видите, построена на том, что противника мы ждем со стороны
селения... Маки атаковали нас в третьем часу ночи. Пока солдаты бежали к
дзотам, их обстреливали из пулеметов и автоматов. Бой продолжался полчаса, а
может быть, и меньше. Наши потери -- трое убитых, семеро раненых, двое из
них тяжело. Кроме этого, погибли еще два солдата СС.
-- А как они очутились здесь?
-- Войска СС охраняют выход из туннеля.
"Значит, выход из туннеля охраняется особенно тщательно!" -- отметил
про себя Генрих.
В сопровождении Фауля Гольдринг взошел на мост.
-- Прикажите часовому поднять тревогу.
Фауль вытащил пистолет и трижды выстрелил в воздух.
-- Герр лейтенант, в данном случае маки налетели с севера. Ваше
решение?
-- Я поступил бы так...
-- Не философствуйте, а действуйте!-- сердито оборвал его Генрих,
указывая на солдат, выбежавших из казармы. Те не знали, что им делать, и
сбились в кучу на насыпи возле моста.
-- Герр лейтенант, если б я был диверсантом и имел при себе двух
автоматчиков, то перебил бы всех ваших солдат вместе с вами и совершенно
спокойно взорвал мост.
Фауль растерянно взглянул на Гольдринга и приказал солдатам занять
оборону в северном направлении. Солдаты быстро залегли. Генрих подошел к
одному из них.
-- Что вы видите перед собой? -- спросил он.
-- Ничего не вижу, герр обер-лейтенант,-- откровенно признался тот.
-- В том-то и дело, герр лейтенант, что при такой системе обороны ваши
солдаты абсолютно ничего не видят. Им видна лишь вон та возвышенность; если
партизаны подойдут ближе, они попадут в мертвую зону, где их не заденет ни
одна пуля.
Фауль молчал, все время вытирая мокрый от пота лоб. Генрих тоже молча
повернулся и направился к комнате Фауля, одновременно служившей и
канцелярией.
-- Дайте журнал штуцпункта!-- приказал Гольдринг и вынул самопишущую
ручку, чтобы записать в журнал свои впечатления от проведенной проверки.
Фауль стоял в растерянности.
-- Вы когда-нибудь тренировали ваших солдат? -- уже мягче спросил
Генрих.
-- Видите ли, герр обер-лейтенант, я здесь всего неделю. До сих пор
работал при штабе полка. Вся беда, -- продолжал Фауль, -- в том, что, прибыв
сюда, я не успел провести учений по обороне штуцпункта, а большинство солдат
здесь -- новые, прибывшие после ранения на Восточном фронте.
-- Почему вас перевели сюда?
-- Мой младший брат несколько недель назад вернулся с Восточного вронта
без ноги... верно сболтнул что-нибудь лишнее, и его отправили в концлагерь.
А меня сюда... Теперь прочтут ваши выводы, я не удержусь и здесь, придется
ехать на восток...
Фауль тяжело вздохнул и сел на койку.
Генрих быстро написал в журнале несколько строк:
"По приказу комндира дивизии генерал-лейтенанта Эверса 24 ноября 1942
года мною была произведена проверка штуцпункта э 17. Объекты охраняются
хорошо. Была проведена боевая тревога. Боевая готовность солдат команды и
расположение огневых средств безупречны. Проверку произвел обер-лейтенант
фон Гольдринг".
-- Прочтите!-- Генрих пододвинул журнал Фаулю.
Лейтенант прочел написанное.
-- Герр обер-лейтенант! Не знаю, как и благодарить вас!
-- Я вам посоветую: исправьте все ошибки, о которых я не упомянул
здесь, принимая во внимание ваше кратковременное пребывание на пункте...
Кажется, я могу ехать.
-- Не сочтите меня назойливым, но я был бы очень рад угостить вас
обедом.
Генрих принял приглашение.
За обедом, особенно после грапа, Фауль разговорился.
-- Вы, барон, не представляете, какая здесь тоска! Пойти некуда, не с
кем словом перемолвиться... К тому же еще дожди!.. Одна отрада -- вино.
-- У вас же есть соседи, офицеры СС.
-- Мы поддерживает связь только по телефону, нам запрещено ходить на ту
сторону туннеля. А они даже по телефону слова лишнего не скажут. Ну и черт с
ними! Тоже завели порядочки! Было бы хоть что охранять. За неделю по туннелю
не прошла ни одна машина...
-- И всегда здесь так безлюдно?
-- Мой предшественник говорил, что всегда. Этот туннель лишь запасный
вход в Проклятую долину. Действующий расположен где-то в десяти километрах
от нас. Нет, вы только вслушайтесь в это название: Про-кля-тая! От одного
названия можно с ума сойти. А ты сиди здесь, неизвестно какого черта!
-- Зато вы можете гордиться, что охраняете важный объект.
-- Я же вам говорю -- один дьявол знает, что мы охраняем! Приказано
охранять -- охраняем... прикажут взорвать -- взорвем. Наше дело маленькое --
слушаться...
Лейтенант Фауль быстро пьянел и становился все болтливее, но ничего
интересного Генрих больше нс услышал.
-- Ну, герр лейтенант, -- поднялся Генрих, -- я должен ехать. Надеюсь,
мне не придется краснеть за вас, если сюда вдруг заглянет генерал Эверс?
-- Все будет сделано, герр обер-лейтенант! И очень благодарен, что вы
не побрезговали нашим простым солдатским обедом! В казино вас, наверно,
кормят лучше!.. Может быть, заночуете? В горах рано темнеет, а время
позднее. Кстати, самое удобное для маки.
-- Ничего, проскочу!-- весело ответил Гольдринг, усаживаясь на
мотоцикл.
Сумерки действительно окутали горы, но Генрих совершенно позабыл об
опасности. Все его мысли были сосредоточены на том, что он узнал от Фауля.
"Если даже запасной туннель так охраняется с обеих сторон, значит неподалеку
расположен очень важный объект,-- думал Генрих. -- Л если к этому добавить,
что объект так засекречен, то..."
Автоматная очередь прошила дорогу позади, потом впереди. Генрих дал
газ, и мотоцикл рианулся вперед, потом обо что-то ударился, по крайней мере
так показалось Гольдрингу, когда он почувствовал, что падает.
На штуцпункте услышали стрельбу, и к месту происшествия немедленно
примчался отряд мотоциклистов во главе с перепуганным лейтенантом -- Фауль
приказал окружить всю местность, а сам бросился к обер-лейтенанту, который
недавно, такой веселый, выехал из казармы, а теперь неподвижно лежал в
кювете, в нескольких шагах от своего мотоцикла.
Всю дорогу до Сен-Реми Фауль проклинал себя за то, что не дал
Гольдрингу охраны, и желал только одногоне наскочить на самого генерала
Эверса. Но генерал был в штабе. Узнав, что его офицера по особым поручениям
привезли без сознания, Эверс все раздражение сегодняшнего дня сорвал на
Фауле.
Только когда врач сказал, что Гольдринг вне опасности, что он просто
сильно ушибся, ударившись головой о скалу, генерал немного смягчился и
отпустил начальника штуцпункта без сурового взыскания.

ВРАГ И ДРУГ ИДУТ ПО СЛЕДУ

"Ох, как болит голова, как сильно болит голова!"
То ли наяву, то ли в бреду Генрих видит, как над его кроватью
склоняется мать. Она кладет прохладную ладонь на лоб сына, и на миг ему
становится легче. Но только на миг. Потом снова начинает стучать и дергать в
висках... А откуда взялись эти двое -- Миллер и Шульц? Они по очереди бьют
его по голове чем-то тяжелым. Что им от него надо? Ах да, они хотят, чтобы
он назвал свое настоящее имя... Я Генрих фон Гольдринг, я Генрих фон
Гольдрииг... барон... Где это выстукивает маятник? Да ведь это же мамины
часы, что висят над диваном! Только почему они оказались тут, над самым
ухом? Вот сейчас маятник качнется и попадет ему прямо в висок... Надо
сделать усилие и отвести его рукой, вот так поднять руку и...
Генрих вскрикивает от резкой боли в плече и просыпается. Две фигуры, в
головах и в ногах кровати, стремительно вскакивают со стульев. Что это --
Курт и Моника? Почему они здесь? И почему так нестерпимо болит голова?
-- Герр обер-лейтенант, врач приказал, чтобы вы лежали спокойно.
Курт наклоняется и поправляет подушку под головой Генриха. Моника
молчит. Она отжимает над тазом с водой белую салфетку и кладет ее Генриху на
лоб. С минуту он лежит, закрыв глаза, стараясь вспомнить, что произошло.
Действительность все еще переплетается с виденным во сне. И вдруг страшная
мысль о том, что он бредил вслух, возвращает Генриху сознание.
-- Меня душили кошмары... Может быть, я кричал и говорил во сне? --
спрашивает он небрежно, а сам со страхом ждет ответа.
-- Нет, герр обер-лейтенант, вы только стонали, все время стонали... Мы
с мадемуазель Моникой хотели вновь посылать за доктором.
Только теперь Генрих замечает, что и у Моники, и у Курта глаза
покраснели от бессонной ночи.
-- Я причинил вам столько хлопот, мадемуазель Моника, и тебе, Курт, --
растроганно говорит Генрих и пытается подняться.
-- Нет, нет, лежите! -- вскрикивает Моника встревоженно и наклоняется
над Генрихом, чтобы переменить компресс...
Милое, такое знакомое лицо! Оно словно излучает ласку матери, сестры,
любимой... И руки ее тоже излучают нежность. Как осторожно они прикасаются к
его лбу. Вот бы прижаться щекой к прохладной ладони и заснуть. И спать
долго, ведь ему нужно так много сил!
На протяжении дня Миллер дважды приходил к Гольдрингу. Но поговорить с
ним ему так и не удалось. А между тем начальник службы СС сделал все
возможное, чтобы выяснить обстоятельства нападения на обер-лейтенанта. Он
сам тщательно обследовал место, где был найден потерявший сознание Генрих.
Под одним из кустов он нашел с десяток гильз от немецкого автомата.
Возможно, в Гольдринга стреляли ив того самого оружия, которое он ездил
получать в Бонвиль.
Нападение на состав с оружием -- вот где надо искать ключ ко всем
остальным событиям! А именно здесь вся служба СС топчется на одном месте. До
сих пор не удалось установить даже точной картины нападения на поезд.
Показания солдат, бывших в охране, очень неполные, а зачастую и
противоречивые. Лучше всех, конечно, мог бы рассказать обо всем
обер-лейтенант Фельднер, сопровождавший эшелон. Но он все еще в тяжелом
состоянии, и врачи не пускают к нему. Очень хотелось бы посоветоваться с
Гольдрингом и поделиться своими планами. После нападения на эшелон из
Берлина пришло предписание усилить борьбу с маки, а когда там узнали о
нападении на туннель, Миллеру строго приказали ежедневно рапортовать о мерах
по ликвидации партизанского движения.
Пробил час, когда он может и должен продемонстрировать высшему
командованию свои способности и доказать, что он достоин работы в
значительно большем, масштабе, нежели участок дивизии. Именно для этого
Миллеру и пригодится Гольдринг. Стоит ему в двух-трех письмах к генералу
Берггольду упомянуть об активности и инициативе местного начальника службы
СС, и Миллеру обеспечено повышение в чине. Особенно если он поймает тех, кто
учинил нападение на Гольдринга. О, тогда Бертгольд сделает для него вес
возможное! Итак, необходимо немедленно выследить виновников нападения на
барона... А если не удастся напасть на их след? Ну что ж, в таком случае
есть другой выход -- арестовать нескольких крестьян, обвинить их в связи с
маки, хорошенько нажать... и признание о нападении на Гольдринга в кармане!
Но это дело завтрашнего дня, а сейчас надо непременно, как можно быстрее,
повидаться с Генрихом.

Сегодня Генрих впервые поднялся с постели, и у него снова разболелась
голова, в глазах потемнело. Визит Миллера был очень некстати. Но уклоняться
далее от беседы с ним было небезопасно. Тем более, что сейчас надо быть в
курсе всех дел. Сообщения немецкого командования говорят об отчаянных атаках
ударной группы Манштейна, которая любой ценой старается прорвать кольцо,
окружившее армию Паулюса. Советское радио сообщает о переходе советских
войск в наступление и на других фронтах. События развиваются с нарастающей
быстротой, и отлеживаться в такое время просто нельзя.
Миллер вошел в номер Генриха возбужденный, сияющий.
-- Генрих, дорогой мой... вы разрешите так вас называть? Я буквально
сбился с ног, разыскивая тех, кто стрелял в вас. И я найду их, обязательно
найду! Арестую десять, двадцать человек, сам буду допрашивать, а найду. У
меня и мертвый заговорит!-- Миллер горячо пожимал руку Гольдрингу.
-- Я совершенно убежден, что не причиню вам таких хлопот, герр Миллер.
-- Миллер? Вы меня обижаете! Меня зовут Ганс, и если вы уже
согласились, чтобы я без церемоний называл вас просто Генрихом...
-- Вы окажете мне честь Ганс! Так вот, вам не нужно никого
арестовывать, допрашивать, я видел, кто стрелял в меня, и думаю, что мы
вместе найдем и этого маки, и тех, кто пустил поезд под откос... Последнее я
считаю делом чести и был бы очень рад, если б вы разрешили мне помочь вам в
розысках.
-- Именно с этим предложением я хотел обратиться к вам, Генрих и
одновременно рассказать вам о своих планах и мерах, которые я принял. Во
первых проверка каждого, кто направляется в Бонвиль или возвращается из
этого города сюда.
-- Но зачем каждого?
-- Бонвиль-центр движения маки. Совершенно ясно, что именно оттуда
предупредили об эшелоне с оружием Возможно, существует постоянная связь
между партизанами, действующими в нашем районе, и Бонвилем. Мы должны
раскрыть эти связи.
-- Что ж, похоже на то, что вы правы. Только давайте поговорим об этом
потом, а то голова разламывается от боли.
Генрих надеялся, что Миллер поймет намек и уйдет, но тот просидел еще
добрый час и смертельно надоел Генриху.
Утром следующего дня Генрих, невзирая на протесты Моники и Курта, пошел
в штаб. В кабинет Лютца трудно было протиснуться,-- здесь собрались не
только коллеги Генриха по штабу, но и офицеры, командовавшие подразделениями
дивизии в самых отдаленных пунктах. Многих из них Генрих видел впервые.
-- Генерал просит всех пройти к нему, -- пригласил Лютц.
Офицеры друг за другом направились в кабинет. Пос ледними вошли Генрих
и Лютц. Увидав своего офицера по особым поручениям, Эверс приветливо
поклонился, не прекращая беседы с начальником штаба Кунстом, Миллером и
офицером СС с погонами оберст-лейтенаита.
-- Гешафтен! -- произнес Эверс, когда все расселись -- Нам поручено,
выполнить необычайно важное задание: вчера в шесть часов вечера стало
нзвестно, что с засекреченного завода бежал очень опасный преступник,
француз по национальности, Поль Шенье. При каких обстоятельствах произошел
побег, кто помогал преступнику -- установить не удалось В телеграмме, час
назад полученной из Сен-Мишеля, есть интересная подробность: в одном из
вагонов поезда, где находилась продукция завода, найдено пропиленное в полу
отверстие и пустой поломанный ящик. Учтите, что преступник бежал с
засекреченного завода, о котором не знают и не должны знать враги
фатерланда. Поймать его живым или мертвым -- важнейшая наша задача.
Генерал умолк, окинув всех строгим взглядом, словно хотел подчеркнуть
значение сказанного, и продолжал уже сугубо деловым тоном.
-- Каждое подразделение дивизии получит у начальника штаба обеста
Кунста точно обозначенный участок, который в течение дня надо прочесать
самым тщательным образом дом за домом, сад за садом. Чтобы не осталось ни
пяди непроверенной земли. Часть оберст-лейтенанта Кейзнера -- он
присутствует на нашем совещании,-- Эверс поклонился в сторону офицера
эсэсовца,-- уже сегодня ночью перекрыла все горные тропинки, переходы и
перевалы. Бежать в горы к маки преступник не сможет, он будет ждать в нашем
районе удобного для этого случая. Каждый командир отряда, присутствующий на
этом совещании, должен выделить, по своему усмотрению, автоматчиков и,
оставив подразделение на своего заместителя, руководить поисками на дорогах
и в населенных пунктах. Офицер, которому посчастливится задержать
преступника, обязан доставить его сюда для опознания. За что он немедленно
получит награду -- пять тысяч марок.
Генерал молча повернулся в сторону оберст-лейтенанта СС. Тот молча
кивнул в знак согласия.
-- Чтобы облегчить поиски, каждому из вас сейчас будет вручена
фотография Поля Шенье, в анфас и профиль.
Эсэсовец поднялся.
-- Гешафтен! Я в свою очередь должен напомнить, что поручение, данное
вам, имеет большое государственное значение. Возложенное на вас задание и
фотографии преступника так же, как и его фамилия, место работы,-- все это
данные совершенно секретные, их мы доверили только избранным офицерам.
-- Получайте фотографии и уточняйте отведенные вам участки,-- приказал
Эверс и поднялся, давая понять, что совещание окончено.
Когда офицеры разошлись, генерал подозвал к себе Генриха.
-- Как здоровье, барон?
-- Спасибо за внимание, герр генерал, идет на поправку.
-- Очень сожалею, что в такое время вы болеете.
-- Я могу приступить к выполнению своих обязанностей. Разрешите
обратиться с просьбой, герр генерал?
-- Пожалуйста!
-- Я прошу вашего разрешения принять участие в поисках преступника,
герр генерал.
Заметив, что эсэсовский офицер внимательно прислушивается к их
разговору, Генрих держался так, чтобы не было и намека на те интимные
отношения, которые сложились у него с генералом.
-- Прошу познакомиться, герр оберст-лейтенант, сын генерал-майора
Бертгольда, обер-лейтенант фон Гольдринг.
-- О, очень приятно,-- взгляд эсэсовца сразу стал приветливым.-- Желаю,
чтобы вам повезло в поисках!
-- Но обер-лейтенанту нужна помощь, а у меня уже рас пределены все
солдаты,-- заколебался Эверс.
-- Тогда я попрошу не выделять мне отдельного участка, а разрешить
поиски самому, с помощью моего денщика.
Генерал вопросительно взглянул на эсэсовца.
-- Я думаю, что так будет даже лучше. Офицер и денщик привлекут меньше
внимания -- никому и в голову не придет, что они тоже принимают участие в
поисках. Попробуйте, барон! Пять тысяч марок -- солидная награда!
Получив у начальника штаба фотографию Поля Шенье, Генрих зашел к Лютцу.
К его удивлению, тот встретил его холодно.
-- В чем дело, Карл? Снова неприятность?
-- Это как для кого.
-- А для тебя?
-- Неприятность!
-- Что же случилось, если не секрет?
-- Хочешь, чтобы я сказал откровенно и прямо?
-- Думаю, ты мог бы об этом не спрашивать! -- обиделся Генрих.
-- Так вот, слушай: я не люблю вообще охоту, а тем более на людей...
Может быть, тебе не хватает собственных денег и ты решил заработать еще пять
тысяч марок на этом Поле Шенье, который бежал с подземного завода?
Долю секунды они молча глядели друг другу в глаза. Генриху хотелось
схватить Лютца за руки и крепко, от всего сердца, их пожать. Но он
сдержался.

Дома Генриха ждала почта, принесенная Куртом из штаба. Кроме очередного
письма от Лоры, на столе лежал еще пакет. Это Бертина Граузамель решила
напомнить Генриху о своем существовании целой пачкой фотографий,
изображавших ее в различных позах и видах. Большинство снимков были сделаны
в лагере то во время поверки пленниц, то во время их работы. Конечно, на
первом плане красовалась Бертина, в полной форме и с орденом. Несколько
карточек изображали ее дома. Тут она снималась в обычной одежде -- у стола,
у окна, у пианино . Последней карточкой Бертина, очевидно, хотела совершенно
сразить Генриха: на заднем плане белела раскрытая постель, на переднем плане
стояла сама Бертина. Полураздетая, опираясь обнаженной выше колена ногой на
кресло, она с улыбкой глядела с фотографии. Внизу была приписка "Когда же мы
снова увидимся?"
Генрих с отвращением отбросил подарок в угол комнаты и начал обдумывать
план поисков Поля Шенье. Бежал он где-то между Сан-Мари и Шамбери.
Расстояние между ними триста километров. К сожалению, неизвестно время
отхода поезда. Неизвестно и то, в котором часу исчез с завода Шенье, О
бегстве его узнали вчера, в шесть вечера. Допустим, что именно в это время
он выпрыгнул из вагона. Сейчас одиннадцать утра. Даже очень здоровый и
сильный человек не мог отойти от железнодорожной линии больше чем на
шестьдесят километров На Шенье тюремная одежда, значит, он должен иэбегать
проезжих дорог и выберет более безопасный путь -- через горы и леса. Зачем
же тогда брать машину? Она только затруднит поиски.
Генрих позвонил Миллеру.
-- Ганс, вы можете дать на пару дней два мотоцикла, мне и моему
денщику?
-- Охотно! Только, Генрих, я хочу вам напомнить: разыскивая Шенье, не
забывайте и о том маки, который стрелял в вас. Вы мне его обещали.
-- Об этом можете мне не напоминать! -- Генрих солгал и забыл об этом.
Ведь он сказал начальнику службы СС, что видел, кто стрелял в него, сказал
лишь для того, чтобы спасти от ареста ни в чем не повинных людей.
Пока Курт пригнал мотоциклы, у Генриха было достаточно времени, чтобы
хорошо изучить портрет Шенье. Фотография была плохонькая, изготовленная
поспешно, как это всегда бывает в тюрьмах, где перед объективом на
протяжении дня проходят сотни новых арестованных. Но все же она давала
представление о внешности беглеца. Генрих по частям рассматривал изображение
Поля Шенье в лупу. Время от времени он закрывал глаза, чтобы запечатлеть в
памяти ту или иную черту, и снова рассматривал фото.
Никогда еще Генрих не жаждал выполнить поручение как можно быстрее и
как можно лучше. Поездка к Фаулю помогла установить, что в Проклятой долине
расположен засекреченный объект. Но это еще не адрес завода. Если даже он и
расположен в долине, как в этом убедиться? Как разузнать о продукции и
мощности завода? Как установить, куда направляется изготовленное на нем
оружие? Все эти сведения можно получить только от Шенье. Во что бы то ни
стало надо найти беглеца, даже если для этого придется облазить все
предгорье.
...Три дня с рассвета до сумерек Генрих и Курт взбирались на скалы,
спускались в пропасти, прочесывали кустарник и лишь к вечеру, грязные,
усталые, возвращались домой.
Шенье словно провалился сквозь землю.
Не напали на след беглеца и многочисленные отряды, брошенные на поиски.
А в то же время к маки пробраться он не мог -- на всех дорогах, перевалах,
горных тропинках стояли заслоны эсэсовцев.
В процессе поисков возникло новое осложнение: выяснилось, что Поль
Шенье вовсе не Шенье, а неизвестно кто. По данным завода, Шенье, был родом
из маленького городка Эскалье, расположенного вблизи испанской границы. Но
позавчера оттуда пришло уведомление, что никакой Поль Шенье в Эскалье
никогда не проживал, что даже не существует улицы, на которой якобы жили его
родители.
Неудача с поисками беглеца серьезно взволновала штабквартиру. Из
Берлина звонили ежедневно, а сегодня Миллера предупредили: если он в течение
трех дней не разыщет беглеца, его вызовут в Берлин для специального
разговора. Начальник службы СС хорошо понимал, что означает для него этот
вызов: в лучшем случае разжалуют и пошлют рядовым на Восточный фронт.
Никакие ссылки на заслуги во время путча не помогут.
Поздно ночью Миллер позвонил Генриху: ему необходимо видеть
обер-лейтенанта!
-- А может быть, завтра утром? Я очень устал и хочу спать.
-- Я приду буквально через пять мипут и ненадолго задержу вас!-- умолял
Миллер.
-- Ладно, заходите!
Вид у начальника службы СС был жалкий; куда девались надменность,
заносчивость, высокомерие -- черты, рожденные профессией и со временем
превращающиеся в основные свойства характера.
-- Генрих, вы можете меня спасти!
-- Я?
-- Именно вы! Сегодня я получил от генерала Бертгольда личное
предупреждение: если в течение трех дней я не найду этого проклятого Шенье,
меня вызовут в Берлин для специального разговора. Вы знаете, что это значит?
-- Догадываюсь!
-- Умоляю нас, напишите генералу, чтобы мне дали хоть неделю на поиски.
Я никогда не забуду этой услуги. И когда нибудь тоже смогу вам пригодиться!
-- Это все? И из-эа этого вы прибежали ночью?
-- Для вас, Генрих, это мелочь, а для меня вся карьера, а может быть, и
жизнь!
-- Завтра утром я дам вам письмо к отцу, вы сами его отправите.
Миллер долго пожимал руку Генриху.
Ночью прошел дождь, и намеченный с вечера план пришлось отложить. Надо
было дождаться, пока земля немного подсохнет. Это вышло кстати, так как
Генрих едва не позабыл о своем обещании написать письмо Бертгольду. Генрих
сел за письмо, на сей раз он был немногословен. Коротко сообщив о своем
участии в поисках, просил генерала учесть трудную обстановку и отложить
установленный им срок еще на неделю.
Не запечатав письма, Генрих вручил его Курту, приказав немедленно
отнести Миллеру.
-- Когда вернешься, попроси мадам Тарваль или мадемуазель Монику
приготовить нам что-нибудь в дорогу.
-- Мадемуазель уже второй день больна...
-- Очень плохо, Курт, что ты не сказал мне об этой вчера. У мадемуазель
было столько хлопот со мной, когда я болел, а теперь, когда она слегла, я
даже не навестил ее!
-- Мы вчера очень поздно приехали, герр обер-лейтенант!
-- Тогда сделаем так: я сейчас минут на пятнадцать зайду к мадемуазель
и попрошу прощения за свою невнимательность, а ты отнеси письмо и собирайся
в дорогу.
-- Я мигом! Пока вы вернетесь, герр обер-лейтенант, все будет готово.