Автор неизвестен. Неожиданный гость

Лютц взглянул на часы.
-- В вашем распоряжении, барон, еще час и сорок минут. В шестнадцать
сорок отходит поезд на Лион, и вы должны отвезти важный пакет в штаб
корпуса. Пакет уже готов. Можете его получить немедленно.
Лютц вытащил из сейфа большой конверт с несколькими сургучными печатями
и протянул Генриху. Тот внимательно рассмотрел, как запечатан и заклеен
конверт, и, решив, что все в порядке, положил его во внутренний карман
мундира.
-- Будет сделано, герр гауптман, -- беззаботно проговорил Генрих,
расписываясь в протянутой Лютцем книге.
Генриху показалось, что адъютант с грустью взглянул на него.
-- У вас сегодня плохое настроение, Лютц? -- дружески спросил Генрих.
Брезгливо поморщившись, тот махнул рукой и прошелся по кабинету взад и
вперед.
-- Вот что, Гольдринг, -- сказал он вдруг, остановившись напротив
Генриха и глядя ему в глаза.-- Вы едете один, без охраны. Берегитесь и
будьте в дороге внимательны и осторожны. Не забывайте, что пакет секретный и
его надо беречь как зеницу ока. Вручите его начальнику штаба или его
адъютанту. Но обязательно под расписку.
-- Вы так отправляете меня, словно это не обычная поездка, а важная
фронтовая разведка! -- пошутил Генрих.
-- Возможно, скоро трудно будет сказать, что хужеработать в тылу или...
воевать на фронте! Поэтому еще раз предупреждаю: осторожность, осторожность
и еще раз осторожность.
-- Буду помнить ваши советы, Лютц. До свиданья!
Офицеры крепко пожали друг другу руки.
Готовясь к отъезду, Генрих все время думал о странном поведении людей
сегодня. Вначале эта крестьянка, потом мадам Тарваль и ее загадочные намеки,
теперь мрачное настроение Лютца и его напоминание об осторожности... Какой
он странный сегодня. А действительно, почему посылают с пакетом его, офицера
по особым поручениям, а не офицера-курьера, который есть при штабе. И если
пакет такой важный, то почему не дают охраны, которая полагается по уставу.
Тут что-то не так. Лютц, очевидно, знает, но не решается сказать. И это
симптоматично. Ведь между ними установились близкие, товарищеские отношения,
и если Лютц молчит -- значит ему приказано молчать...
Что ж, надо на всякий случай приготовиться к самому худшему.
Генрих еще раз внимательно оглядел пакет, осторожно вложил его в
целлулоидовый футляр и спрятал во внутренний карман, старательно застегнув
его. Потом взял вальтер и вместе с зажигалкой положил в правый карман брюк.
Генрих уже собрался уходить, но в дверь постучала Моника.
-- А наш урок? -- удивилась она, увидев Генриха, говового в дорогу.
-- К сожалению, мадемуазель, ею придется отложить до моего возвращения
из Лиона.
-- Вы уезжаете? Так внезапно? Верно, какое-нибудь очень срочное дело?
-- Просто взял отпуск на два дня, хочу повидаться с товарищем. Что вам
привезти, мадемуазель? Может быть, у вас будут какие-либо поручения?
-- Нет. За любезное предложение очень благодарна, но мне ничего не
надо. Желаю счастливой дороги и быстрого возвращения.
-- Это искреннее пожелание или обычная дань вежливости?
-- Совершенно искреннее, -- не колеблясь ответила Моника. Щеки ее чуть
порозовели от мысли, что она действительно желает возвращения этому офицеру
вражеской армии, и, словно оправдываясь то ли перед Генрихом, то ли перед
самой собой, девушка поспешно добавила:
-- Ведь вы не сделали мне ничего плохого.
-- Но и ничего хорошего.
-- Вы относитесь к нам, французам, доброжелательно. А это уже много!
Мне кажется, что вы не такой, как другие...
-- Вы замечательная девушка, Моника, я от всей души желаю, чтобы жизнь
ваша была так же хороша, как вы сами. Но не будьте чересчур доверчивы,
особенно к людям доброжелательным. Доверчивость часто обманывает. И одной
доброжелательности мало, чтобы доказать свою дружбу. Нужны дела... Вы со
мной согласны?
-- Человек, который хочет стать другом, всегда может перейти от слов к
делу,-- тихо ответила Моника.
В глазах девушки, обращенных к Генриху, были ожидание и вопрос. И
немного страха. Что, если она ошибается и перед ней совсем не друг, а враг?
И как ей, совершенно неопытной в житейских делах, это разгадать?
Генрих сделал вид, что не заметил и не понял этого взгляда. Ведь он
тоже не знал, кто перед ним: красивая девушка, дочка хозяйки гостиницы, или,
может...
-- Во время нашего следующего урока мы поговорим об этом, Моника. А
сейчас я могу опоздать на поезд.
Крепко пожав руку девушке, Генрих вышел.

Предотъездная суета на перронах вокзалов и вид убегающих вдаль
железнодорожных путей всегда пробуждали в душе Генриха щемящее чувство
тревожного ожидания. Сегодня оно охватило его с особенной силой. Еще одно
путешествие в неизвестность! Чем все-таки вызвана эта неожиданная
командировка в Лион? И почему Лютц, прощаясь, вел себя так странно?
Подчеркнул, что пакет чрезвычайной важности, советовал быть осторожнее, а об
охране стыдливо умолчал? Непонятно, совсем непонятно! Впрочем, до Лиона
далеко -- в дороге будет время обо всем поразмыслить.
Усилием воли Генрих подавил в себе чувство не покидающей его тревоги и
быстро направился к офицерскому вагону. Денщик уже стоял здесь с небольшим
чемоданом в одной руке и пачкою газет в другой.
-- Отнесешь все в купе и можешь идти! -- приказал ему Генрих.
Денщик почему-то, смущенно переминался с ноги на ногу.
-- Вам какое-то письмо, герр лейтенант! Только вы вышли из машины,
подбежал мальчишка-посыльный. Вы ушли вперед, и я не мог сразу...
Не слушая оправданий денщика, Генрих небрежно сунул конверт в карман.
-- Хорошо, хорошо, иди!
Лишь в купе вагона Генрих внимательно осмотрел полученный только что
конверт. Да, письмо адресовано ему. Почерк незнакомый. Впрочем, он явно
изменен. Иначе буквы не падали бы так круто назад и не были бы выведены с
такой тщательной аккуратностью. Интересно!
Подписи под коротенькой запиской не было.
"За вами следят. Будьте осторожны!" -- сообщал неизвестный
корреспондент.
Машинально перевернув листок, Генрих увидел на его обороте такую же
коротенькую приписку карандашом:
"Обратите внимание на гауптмана с повязкой на глазу".
Что это? Еще одно предупреждение Лютца? Нет, подобная таинственность не
в его характере... Тогда, может, записку написала Моника? Во время их
последней встречи она была немного взволнована, смущена. Возможно, хотела
предупредить его об опасности и не решилась. Какое нелепое предположение!
Что может она знать об опасностях, угрожающих ему?
А что, если это предупреждение исходит из совершенно иного источника?
От настоящих его друзей? Кто-то ведь сообщил в свое время русскому
командованию об операции "Железный кулак". Этот кто-то работал рядом с ним,
Генрихом, законспирировавшись так же, как и он. Возможно, и сейчас находится
где-то рядом... Но нет, это тоже маловероятно. Разведчик не действовал бы
так опрометчиво и наивно...
Очень странно, что анонимное предупреждение совпало с командировкой в
Лион... А не здесь ли разгадка? Неожиданное поручение генерала...
необычайное поведение Лютца... теперь это письмо... Словно звенья единой
цепи, за конец которой он никак не может ухватиться.
Во всяком случае, прежде чем прийти к определенному выводу, нужно
установить: действительно ли за ним следят? И если это так...
Генрих закурил, вышел из купе ив противоположном конце вагона увидел
группу офицеров, оживленно о чем-то разговаривающих. У одного из них --
гауптмана -- на глазу была черная повязка.

В девятнадцать часов двадцать минут Генрих сошел на станции Шамбери.
Здесь он должен был пересесть, но в комендатуре узнал, что поезд на Лион
уйдет только завтра, в восемь утра. Посетовав на несогласованность
расписания, комендант посоветовал господину офицеру хорошенько отдохнуть и
порекомендовал гостиницу, расположенную у самого вокзала.
Возле комендатуры, как это обычно бывает, толпилось много военных.
"Конечно, и мой одноглазый страж здесь", -- подумал Генрих и тут же
увидел знакомую фигуру с черной, прикрывающей правый глаз повязкой.
По-птичьи, боком, поворачивая голову, он поочередно обшаривал всех
присутствующих скользким взглядом.
Генрих громко окликнул носильщика и вручил ему свой чемодан.
-- Подождите меня здесь, я пройду в буфет.
Склоненная набок голова гауптмана напряженно застыла -- очевидно, он
прислушивался.
"Обязательно появится и здесь", -- решил Генрих, подходя к буфетной
стойке. Покупая сигареты, он краешком глаза следил за входной дверью и
действительно вскоре увидел знакомую, осточертевшую за дорогу физиономию
своего незадачливого преследователя.
"Что-то уж слишком он мозолит глаза! -- раздраженно подумал Генрих.--
Берегись, мол, за тобой следят! Даже у неопытного филера хватило бы ума
действовать осторожнее. Нет, решительна это не слежка! Это расчетливая игра,
пытка слежкой, своеобразная психическая атака. Кому-то выгодно меня
запугать, вывести из равновесия. Знай они что-нибудь определенное, они
действовали бы иначе... А раз так, значит в моих руках остаются все козыри.
И главный из них -- полнейшее безразличие к их мышиной возне вокруг меня.
Сделаем вид, что ничего не произошло, и я ничего не замечаю. Надо приберечь
силы для отражения главного удара..."
Минут через десять Гольдринг спокойно пересек привокзальную площадь и
вошел в вестибюль гостиницы.
Заняв номер у лестницы, на втором этаже, Генрих снова сошел вниз, в
ресторан.
-- Легкую закуску, бифштекс и стакан крепкого кофе! -- бросил он
официанту, не заглянув в протянутое ему меню.
-- А какое прикажете подать вино?
-- Никакого. Кстати, где у вас можно помыть руки?
Официант указал в глубь помещения.
В туалетной комнате было грязно, пахло аммиаком, и Генрих с трудом
пробыл здесь запланированные пять минут.
Когда он вернулся к столику, ожидания его оправдались. Под салфеткой он
нашел сложенную вчетверо записку. Те же падающие назад буквы, та же бумага.
Только содержание более определенное и пространное.
"Нам необходимо поговорить. Встретимся в биллиардной. Я буду держать в
руке серую велюровую шляпу. Попытаюсь вам помочь. Друг."
Недоуменно пожав плечами, Генрих подозвал официанта.
-- Потрудитесь прибрать стол. Я не привык ужинать в свинушнике! --
раздраженно крикнул ему Генрих и кончиком пальца брезгливо отшвырнул
записку.
-- Уверяю вас, герр лейтенант...
-- Повторяю: уберите со стола мусор!
Бросив обеспокоенный взгляд на метрдотеля, официант скомкал злополучную
записку и принялся поспешно обметать стол салфеткой. Генрих обвел скучающим
взглядом зал. Кто-то из сидящих здесь исподтишка наблюдает за ним. Тем
лучше! Теперь таинственный автор записок убедится -- удары не попали в цель.
Барон фон Гольдринг отшвырнул анонимки, как мусор, чтобы тотчас же забыть о
них.
Утомленный всеми переживаниями прожитого дня, Генрих сразу же после
ужина поднялся к себе в номер. Наконец-то можно будет отдохнуть! Сборосив
мундир, он прошелся по комнате, заглянул за портьеры, в шкаф. Никого! Теперь
надо запереть дверь, на всякий случай вынуть из кобуры пистолет и положить
его в правый карман брюк.
Тихие шаги в коридоре заставили Генриха насторожиться. Горничная? Нет,
она бы постучала. А стоящий за дверью пытается осторожным, еле заметным
движением повернуть дверную ручку...
Молниеносным движением Генрих засунул в карманы брюк руки и, стоя
посредине комнаты, ждал.
Дверь открылась неожиданно быстро и так же быстро захлопнулась. У
порога стоял высокий мужчина в сером пальто и такой же серой велюровой
шляпе.
"А, тип, назначивший мне свидание в биллиардной!" -- мелькнуло в голове
Генриха, и он стиснул в кармане ручку маузера.
-- Вы барон фон Гольдринг?-- спросил незнакомец, шагнув вперед.
-- Вы ворвались ко мне в номер, очевидно зная, кто я. Не считаете ли
вы, что вам прежде всего следует извиниться, назвать себя и объяснить
причины столь бесцеремонного вторжения?
-- Не будем тратить время на пустые формальности, барон! Оно и у меня и
у вас ограничено. Чтобы коротко все объяснить, скажу одно -- я друг,
желающий вам помочь и давно ищущий с вами встречи. Вы уклонились от
предложенного мною свидания, и мне пришлось прийти самому... А теперь вы,
быть может, разрешите мне присесть?-- не ожидая приглашения, незнакомец
прошел к письменному столу и сел на стоящий возле него стул.
Генрих сел напротив, положив перед собою? пачку сигарет.
-- Я думаю, будет разумнее всего, если мы сразу приступим к делу, --
сказал неожиданный посетитель. -- Согласны?
-- Я вас слушаю! -- холодно бросил Генрих и медленно засунул руку в
правый карман брюк.
Незнакомец настороженным взглядом проследил за этим движением. Генрих
медленно вынул зажигалку, прикурил и снова положил зажигалку в карман.
Незнакомец уселся удобнее, откинувшись на спинку стула и вытянув вперед
ноги.
-- Я не буду ссылаться на политическую обстановку, барон,-- начал он.--
Она вам понятна не менее чем мне: Германия медленно, но неуклонно
приближается к краху, Германия уже исчерпала себя и не сможет победить таких
колоссов, как Советский Союз, Соединенные Штаты Америки и Англия.
Незнакомец выжидательно взглянул на Генриха, очевидно рассчитывая на
его реплику, но тот бросил лишь одно короткое слово:
-- Продолжайте!
-- Я вижу, вы не протестуете, барон, следовательно, вы со мной
согласны. Итак, крах Германии неизбежен. Близится день, когда ей будет
нанесен решающий удар. Несомненно, вы понимаете, что вопрос времени в
назревающих событиях имеет первостепенное значение. А из этого можно сделать
лишь один вывод: чем теснее будут консолидированы все враждебные фашизму
силы, тем скорее будет нанесен этот удар, решающий исход войны.
-- Вы пришли сюда, чтобы прочесть мне популярную лекцию по
международному положению?
-- Я пришел сюда, чтобы предложить вам сотрудничество, барон фон
Гольдринг!
-- Сотрудничество с кем и против кого? -- Генрих пристально взглянул на
незнакомца. Тот ответил на его взгляд широкой дружелюбной улыбкой "рубахи
парня".
-- Вы безумно мне симпатичны, барон! Правильно: поставим точки над "I".
Дальше играть в прятки я, черт возьми, не намерен! Вы спрашиваете, какое
сотрудничество я вам предлагаю? Отвечу без обиняков -- сотрудничество с
английской разведкой.
-- Мне? Немецкому офицеру?
-- Вам, русскому разведчику, о работе которого мы прекрасно
проинформированы.
-- Позвольте вас спросить, из каких источников? -- в голосе Генриха
прозвучала скорее насмешка, чем удивление или возмущение. Он уже давно
разгадал игру, которую с ним вели, и теперь спокойно взвешивал все возможные
варианты своего поведения в ближайшие же минуты.
-- Наши разведывательные отделы с некоторых пор работают в тесном
контакте -- без этого немыслимо открытие второго фронта. В подтверждение
нашей осведомленности могу сообщить вам некоторые небезызвестные вам
подробности: о работе вашего отца, Зигфрида фон Гольдринга, его смерти, о
вашем, как говорят русские, постепенном врастании в социализм, наконец, о
деятельности здесь...
-- Какой именно деятельности? Мне бы хотелось это уточнить.
-- Ну хотя бы срыв операции "Железный кулак".-- К сожалению, вы
действовали неосторожво, и вашей, деятельностью заинтересовалось гестапо.
Чтобы избежать провала" вам надо вовремя скрыться. Именно об этой опасности
мы вас предупреждали и предупреждаем сейчас.
-- Что же вы можете мне предложить?-- Генрих сам удивился тому, как
спокойно прозвучал его вопрос.
-- Наконец-то наш разговор обретает практическую почву! -- обрадовался
провокатор. Что перед ним провокатор-гестаповец, Генрих уже не сомневался.--
Как я уже говорил, мы предлагаем вам самое тесное сотрудничество.
Естественно, вы должны получить на это согласие вашего командования. И
завтра же вы его об этом запросите. В том, что такое разрешение будет
получено, я не сомневаюсь -- русские заинтересованы в возможно скорейшем
открытии второго фронта. Когда вы будете готовы приступить к исполнению
ваших новых обязанностей, мы вам дадим знать, что нас особенно интересует.
Как видите, я перед вами открыл все карты, был, может быть, даже излишне
откровенен. Поэтому я имею право потребовать от вас некоторых гарантий.
Такой гарантией будет пакет, который вы везете в Лион. Я его у вас возьму и
через час возвращу в точно таком же виде, в каком он находится сейчас. О
том, что находящиеся в нем бумаги прочитаны, никто не догадается. Взамен
этой маленькой любезности я обещаю вам сегодня же связать вас с группой
партизан, которые помогут вам в случае провала перебраться к маки. Не
удивляйтесь: вопреки всем правилам разведывательной работы некоторые из
наших агентов, и я в том числе, связаны с маки -- этого требует создавшаяся
во Франции обстановка.
Генрих молча слушал своего собеседника. Трудно было догадаться, что в
это же самое время в мозгу его теснятся лихорадочные мысли:
"Они абсолютно ничего не знают! Для них я продолжаю оставаться Генрихом
фон Гольдрингом! Ни одной ниточки нет у них в руках, иначе они не прибегли б
к этой нелепой провокации. То, что они здают о пакете, свидетельствует
против них же -- командировка в Лион была специально инсценирована... Они
хотят проверить мою преданность фатерланду? Что же, я им ее сейчас докажу!"
Медленко разминая сигарету, Генрих опустил руку в карман.
Провокатор-гестаповец тоже взял сигарету. Он вертел ее в пальцах, ожидая,
пока Гольдринг вытащит зажигалку. Но когда гестаповец, взяв сигарету в зубы,
подался вперед, чтобы прикурить, вместо зажигалки у лица своего он увидел
дуло пистолета.
Все остальное произошло буквально на протяжении секунды. Гестаповец
ногой изо всей силы толкнул стол и, воспользовавшись тем, что Гольдринг
пошатнулся и на миг опустил пистолет, вылетел из номера. Когда Генрих
выскочил за дверь, провокатор уже мчался по коридору.
Одни за другим прозвучали два выстрела, послышался отчаянный крик и
почти одновременно звук падения тяжелого тела.
Генрих оглянулся. В коридоре никого не было. Но сразу послышались шаги,
и мгновенно появился офицер в форме СС, фельдфебель и двое солдат.
"Приготовились!"- мелькнуло в голове Генриха.
-- Не стреляйте, мы патруль! -- издали крикнул офицер.
-- Предъявите документы,-- голос Генриха звучал решительно.
Гестаповец вынул документы и показал их Гольдрингу. Солдаты бросились к
лежащему. Он был еще жив, но без сознания.
-- Что тут произошло?
-- В гостиницу пробрался вражеский агент, связанный с французскими
партизанами, и получил по заслугам!-- зло сказал Генрих, пряча оружие.
У себя в номере барон фон Гольдринг точно передал суть того, что
говорил неизвестный. Фельдфебель, записав показания, попросил Гольдринга
расписаться.
-- Вы на ночь хорошо заприте дверь, -- посоветовал офицер, прощаясь.
-- А вам следует обратить внимание на охрану гостиницы. Безобразие.
Иностранные агенты заходят в офицерскую гостиницу, как к себе домой! --
сердито бросил Генрих, хотя ему хотелось расхохотаться.

МАЙОР МИЛЛЕР ХОЧЕТ ПОДРУЖИТЬСЯ С ГОЛЬДРИНГОМ

Генерал Энерс уже собрался идти в казино обедать, когда Лютц сообщил
ему:
-- Герр Миллер просит принять его.
-- Чего он повадился к нам? -- недовольно спросил Эверс. -- Снова
что-то придумал? Может, и меня собирается проверить?
-- Возможно, но скорее меня.
-- Просите.
-- Вы снова с какими-то неприятностями, Миллер? --
-- Наоборот, на этот раз я принес вам приятную весть, господин
генерал,-- ответил Миллер, садясь.
Вопреки его заявлению о том, что весть приятна, лицо майора было
достаточно кислым.
-- Вчера мы осуществили свой план, произвели проверку вашего офицера по
особым поручениям лейтенанта фон Гольдринга.
-- Ну и что?-- с интересом спросил генерал.
Миллер обстоятельно и точно рассказал о событиях в номере гостиницы
Шамбери, не скрыв и того, что магнитофон точно записал весь разговор.
-- Лангхейн получил две пули в правое легкое, он сейчас в госпитале и,
наверно, не скоро выйдет оттуда...
Генерал искренне расхохотался. Его поддержал и Лютц.
-- Ну, господин Миллер! Теперь вы убедились в благонадежности
Гольдринга?
-- Совершенно!
-- Герр Лютц, сегодня же приготовьте реляцию о награждении лейтенанта
фон Гольдринга "Железным крестом" второй степени.
-- Яволь! -- ответил Лютц.
-- Ведь лейтенант не знал, что перед ним сидит оберштурмбанфюрер СС
Лангхейн. Ведь так, господин Миллер?
-- Так точно. Я уверен, что если бы барон догадался, кто разговаривает
с ним, то проверка не закончилась бы кровопролитием. Но теперь мы совершенно
убеждены в благонадежности лейтенанта фон Гольдринга.
-- А теперь, господин Миллер, не хотите ли пообедать с нами? --
пригласил Эверс.
Рассказ Миллера о результатах проверки фон Гольдринга явно привел
генерала в хорошее настроение.
-- Сочту за честь, господин генерал, -- поклонился Миллер.
За обедом, который в отличие от многих предыдущих прошел живо и весело,
только и было разговоров, что о храбрости фон Гольдринга. К концу обеда
генерал был в таком приподнятом настроении, что провозгласил тост за успех
начавшегося на Восточном фронте наступления, которое многим из
присутствующих даст возможность уже в этом году побывать в Москве.
Генрих никак не ожидал, что слух о событиях в Шамбери так быстро
достигнет Сен-Реми. Но вышло так, что слава опередила его. Когда по приезде
он направился в штаб, у входной двери его остановил штабной офицер
обер-лейтенант Фельднер.
-- А, барон, -- приветливо и почтительно проговорил тот.-- Со
счастливым возвращением. О ваших героических делах мы уже слышали. Рад
поздравить вас первым.
-- О каких делах? -- не сразу догадался Гольдринг.
-- Не скромничайте, о вашем подвиге генерал рассказал всем офицерам
вчера после обеда. А ему обо всем сообщил герр Миллер.
-- А-а, вот вы о чем... Спасибо за поздравления.
Генрих вошел в вестибюль и уже хотел было подняться по лестнице, но
внимание его привлек солдат, который, увидев лейтенанта, вскочил со скамьи,
стал навытяжку. Это был юноша лет девятнадцати-двадцати, белокурый,
худощавый, с умными голубыми глазами. Именно выражение его глаз и заставило
Генриха остановиться. Во взгляде юноши сквозило столько печали, даже
отчаяния, что не заметить этого было нельзя. У ног солдата лежал вещевой
мешок.
-- Кто вы такой? -- спросил лейтенант.
-- Ефрейтор Курт Шмидт, герр лейтенант, -- четко ответил солдат.
-- Откуда?
-- Служил во второй роте второго батальона сто семнадцатого полка, а
сейчас получил назначение на Восточный фронт.
На глазах молоденького солдата, казавшегося совсем мальчиком, задрожали
слезы.
-- А почему вас туда переводят?
-- По рапорту командира роты обер-лейтенанта Фельднера.
-- В чем же вы провинились перед обер-лейтенантом?
-- Четыре дня тому назад обер-лейтенант Фельднер был немного выпивши.
Ему показалось, что я не так приветствовал его, хотя, честное слово, я
приветствовал его как полагается. Тогда он начал командовать: "лечь",
"встать". Я выполнял его приказы, пока у меня хватило сил. Но вскоре я устал
-- я вообще слабый, и не смог подняться... Он отругал меня, а потом написал
рапорт, бут о я отказался выполнить его приказ, и просил отправить меня на
Восточный фронт.
-- Все, что вы мне рассказали -- правда?
-- Святая правда, герр лейтенант. Как перед богом!-- Юноша посмотрел на
Гольдринга с такой мольбой, что ему стало жаль этого мальчика в солдатской
шинели.
-- А вы очень боитесь Восточного фронта?
-- Там, герр лейтенант, уже погибли два моих брата. У матери остался я
один, и когда она узнает, что меня послали на Восточный фронт, она не
переживет этого.
-- А почему вы не сказали обо всем генералу?
-- Даже командир полка не захотел говорить со мною...
-- Приказ об откомандировании при вас? -- немного подумав, спросил
Генрих.
-- Вот. Мне приказано подождать тут попутную машину на Шамбери.
-- Так вот, Курт. Я поговорю с генералом. Но надо выдвинуть
какую-нибудь причину, чтобы вас здесь оставили. Если хотите, я могу сказать,
что вы мне нужны как денщик.. Согласны?
-- Я буду выполнять все ваши распоряжения и работать как никто другой.
-- Давайте ваши документы, и ждите меня здесь. Солдат быстро, словно
боясь, что офицер передумает, дрожащими руками вынул бумаги и отдал их
лейтенанту. Генрих поднялся на второй этаж и вошел в кабинет Лютца.
-- А-а, Гольдринг, рад вас видеть! -- Лютц вышел из-за стола и крепко
пожал руку Генриху. -- Генерал просил, чтобы вы немедленно зашли к нему.
Отдав гауптману расписку штаба о вручении пакета, Генрих отправился к
генералу.
-- Ну, лейтенант, расскажите, как все это было? воскликнул Эверс, как
только увидел Гольдринга.
Генрих рассказал все, до малейших деталей.
-- Я представил вас к награде "Железным крестом" второй степени, --
сообщил Эверс.
-- Очень благодарен, господин генерал. Я сегодня же напишу об этом
Бертгольду. Я уверен, что он будет также благодарен вам за заботу обо мне.
Этот ответ был приятен генералу.
-- Передайте оберсту искренний поклон от меня,-- попросил он.
-- Герр генерал, разрешите мне обратиться к вам с одной просьбой.
-- Пожалуйста.
-- Здесь в вестибюле находится солдат, которого направляют на Восточный
фронт по рапорту обер-лейтенанта Фельднера. Я не хотел бы говорить об этом,
но, уверяю вас,-- обер-лейтенант поступил несправедливо, особенно если
учесть, что солдат этот очень слаб физически и что два его брата сложили