Автор неизвестен. Неожиданный гость

-- Совершенно. За него я ручаюсь головой. Он ненавидит фашизм, умеет
молчать и отчаянно храбрый, как все русские.
-- Ладно. Вызовите его.
Через несколько минут на пороге появился знакомый Генриху маки в
немецком мундире.
-- Вот что, друг, мы поймали не того, кого надо, и сейчас должны
исправить свою ошибку, но так, чтобы об этом знали только ты да я. Вначале
познакомьтесь -- это тот офицер, который приезжал ко мне в Ла-Травельса. И
об этом знаем лишь ты да я.
Широко улыбаясь, Мельников крепко пожал руку Генриха. Тот скривился.
-- Больно? А глаз не болит? Не думал я, что это вы!
-- Так этот синяк я получил от вас?
-- От меня,-- Мельников виновато вздохнул, взглянул на свой кулак и
укоризненно покачал головой.
Объяснив свой план инсценировки побега, Андре Ренар вопросительно
взглянул на своего начальника штаба.
-- Единственный выход! А инсценируем все так, что комар носа не
подточит. Это я уже беру на себя. Только не покажется ли командованию
дивизии и гестапо подозрительным, что из всех задержанных спасся лишь
Гольдринг? Может, для компании выпустим девушку и шофера? Пропагандиста,
признаться, мне жаль отпускать.
-- Бертину Граузамель!-- даже подскочил Генрих.-- Да вы знаете, с какой
целью она послана во Францию и что она собой представляет?
-- Мы еще не допрашивали ее, но я думаю, что женщину...-- взглянув на
Гольдринга, Мельников замолчал, потрясенный выражением его лица.
-- Вчера, когда мы выехали,-- произнес Генрих раздельно,-- я дал себе
слово, что Бертина Граузамель не доедет до места своего назначения. И не
называйте ее девушкой, женщиной. Это эсэсовка, она приехала сюда с
полномочиями установить в лагере спецрежим.-- Генрих рассказал все, что знал
о Граузамель.
Мы будем судить ее судом народа,-- сурово сказал Андре Ренар.--
Мельников, прикажи отделить ее от мужчин и внимательно сторожить... А
Пфайфером тебе придется поступиться, этот пропагандист теперь не причинит
много бед. Сами события агитируют теперь лучше слов.
Почтя час просидели Андре Ренар, Петр Мельников и Генрих Гольдрииг,
обдумывая план побега. Когда Генриха снова привели в сарай, он увидел лишь
Пфайфера и шофера.
-- А где же фрейлейн Граузамель?
-- На допросе,-- ответил шофер. Пфайфер сидел, понурив голову,
неподвижным взглядом уставившись в пол. Руки его, как и у всех пленных, были
крепко связаны за спиной. Красная повязка с белым кругом и свастикой, словно
тряпочка, моталась на рукаве. Очевидно, допрос лишил пропагандиста надежды
на более или менее счастливый исход.
-- Герр Пфайфер, я хотел призвать вас к мужеству и сказать, что никогда
не следует терять надежды, даже тогда, когда у тебя связаны руки и завтра
тебя ждет суд маки.
-- Суд? Какой суд? -- встрепенулся Пфайфер.
-- А разве вам не сказали, что завтра утром всех нас будут судить
партизанским судом?
Пфайфер, которого вопрос Генриха пробудил от апатии, снова понурил
голову. Вся его фигура оцепенела.
-- Как, по-вашему, герр Пфайфер, мы должны держать себя на суде?--
Генрих подсел к пропагандисту.
-- Все равно, один конец.-- Равнодушно, уже ни на что не надеясь,
ответил тот.
-- О нет, черт вобери! Офицер армии фюрера должен умереть красиво. Я
покажу им, как умирает настоящий ариец, и призываю вас к этому.
-- Ариец не ариец, какое это имеет сейчас эначение? А умирать? Разве не
все равно, как умирать?
-- В своих речах вы призывали к другому. Так ведь?
-- Трепать языком, конечно, легко,-- зло бросил шофер,-- а мы, дураки,
слушаем! Эх, мне бы сейчас кружку воды да сигарету в зубы, и тогда я,
кажется, охотно проглотил бы и пулю маки. Тем более, что вооружены они
нашими же автоматами. Выходит, и пуля будет немецкой! -- криво улыбнулся
шофер.
Генрих поднялся, подошел к двери и начал стучать в нее ногой.
-- Тебе чего?-- неприветливо донеслось со двора.
-- Позовете начальника караула.
-- Обойдемся и без него.
Генрих снова забарабанил в дверь.
-- Чего ты там толчешься?
-- Я буду стучать, пока ты не позовешь начальника караула,-- зло
крикнул Генрих.
-- Герр офицер, герр офицер! Оставьте, умоляю вас,-- испуганно шептал
Пфайфер,-- они нас убьют.
За дверью послышались шаги, щелкнул замок, и на пороге появился
Мельников в сопровождения еще одного маки.
-- Чего тебе? -- спросил начальник штаба.
-- Можете нас судить, можете после суда делать с нами что угодно, но
сейчас измываться над нами вы не имеете права!-- почти кричал Генрих.
Пфайфер глазами, исполненными животного страха, глядел на маки.
-- Кто над вами измывается?
-- Со вчерашнего вечера нам не дали ни капли воды, ни куска хлеба, до
сих пор не развязали рук.
-- На тот свет примут и с пустым желудком.
-- Я требую воды, хлеба и сигарет!-- кричал Генрих.
-- Чего орешь? -- Мельников, сжав кулаки, подступил к Генриху -- Марш
на сено!-- приказал он в неожиданно толкнул пленного, Генрих пошатнулся и
упал.
В тот же миг Генрих зацепил правой ногой ногу начальника штаба, а левой
ударил его что было силы пониже колена. Это был один из приемов джиу-джитсу,
которыми хорошо владел Генрих.
Мельников упал как подкошенный, маки, сопровождавший начальника штаба,
подбежал к Генриху и с силой толкнул его прикладом в грудь.
"Это уже сверх программы!"- подумал Генрих.
-- Ну, погоди, я отплачу тебе!-- проговорил Мельников и вышел.
Генрих поднялся, подошел к двери и снова ударил по ней ногой.
-- Ради бога! Сядьте! Из за вас нас всех убьют!-- вспылил Пфайфер.
-- Я не успокоюсь, пока не добьюсь своего!
Дверь снова открылась, и на пороге появились те же, Мельников и маки.
Позади них стояла женщина, которая держала в руках три куска хлеба, кувшин с
водой и чашки.
Мельников с автоматом в руке остался у двери, а его спутник стал
развязывать пленным руки.
-- Ешьте, только побыстрее, нам некогда с вами нянчиться!-- нетерпеливо
крикнул Мельников.
-- А мы вас не задерживаем!-- с издевкой ответил Генрих и, откусив
кусочек хлеба, запил его глотком воды.
После вкусного обеда, которым его угостили Андре Ренар и этот же
Мельников час назад, черствый хлеб буквально не лез Генриху в горло. Шофер и
Пфайфер мигом проглотили и хлеб, и воду, а Генрих все еще дожевывал свой
ломоть.
-- Долго я буду ждать?-- Мельников выхватил из рук Генриха чашку.
-- Ну и подавись своей водой!-- равнодушно бросил Генрих и с
удовольствием затянулся сигаретой, которую ему чуть пораньше протянула
женщина.
-- Связать руки!-- приказал Мельников, когда пленные докурили сигареты.
Пленных связали, на закрытой двери щелкнул замок.
-- Ну, что, полегче стало?-- спросил Генрих Пфайфера.
-- Я умоляю вас, не надо их больше раздражать!-- заскулил
пропагандист.-- Они и так на нас злы, а теперь еще больше разозлятся.
-- Это только начало, увидите как я буду вести себя на суде. А сейчас я
попробую уснуть, советую вам сделать то же самое.
Генрих плечом пододвинул солому, устроился на ней и через десять минут
спокойно спал.
Вечером снова всех по одному вызывали на допрос. Пфайфера и шофера
отпустили быстро, допрос Гольдринга длился значительно дольше. Он
продолжался ровно столько, сколько потребовалось, чтобы окончательно
уточнить детали намеченного плана. После допроса всем пленным завязали
глаза, посадили, в машину и куда-то повезли.
Ехали долго вероятно, часа два. Наконец машина остановилась у какого-то
строения. В темноте лишь неясно вырисовывались его контуры. Всех ввели в
помещение и неизвестно для чего развязали глаза. Пленные видели сейчас не
больше, чем тогда, когда на глазах были повязки.
-- Шофер, вы здесь? А вы, герр Пфайфер? А где же Бертина Граузамель?
Меня беспокоит, что ее отделили от нас. Может быть, выпустили?
-- Вот именно! На ней эсэсовская форма, они ее любят так же, как
коричневый костюм штатских национал-социалистов,-- мрачно сказал шофер.
Пфайфер не то вздохнул, не то простонал.
-- Майн герр,-- тихо прошептал Генрих,-- когда нас везли сюда, мне
посчастливилось развязать руки, сейчас я развяжу и вам. Очевидно, это
последняя наша остановка на пути к... смерти... Я попробую перехитрить ее.
Спустя, некоторое время я попрошусь по интимным делам во двор, когда меня
выведут -- попробую удрать. Если повезет, сделаю все возможное, чтобы спасти
вас.
Генрих развязал руки шоферу, потом Пфайферу. Тот дрожал всем телом.
-- Если вам удастся бежать -- они убьют нас без суда!-- крикнул он и
схватил Генриха за рукав -- Я не пущу вас, я не позволю рисковать нашей
жизнью.
-- Хватит вам ныть! -- вмешался шофер. Теперь, когда речь шла о жизни и
смерти, он не выбирал выражений и совсем непочтительно схватил Пфайфера за
плечи -- Мы теряем единственную надежду на спасение, а вы мешаете!
Он оттянул пропагандиста от двери и заткнул ему рот рукой. Генрих так
же, как днем, в сарае, стукнул в дверь ногой.
-- Чего тебе? -- послышался голос Мельникова.
-- После вашего угощения у меня болит живот, черт вас всех побери!--
крикнул Генрих.
Мельников выругался, но дверь открыл. Послышалась команда держать
автоматы наготове. Кто-то вошел в помещение и, подталкивая пленного в спину,
вывел его во двор. Потом щелкнул замок.
Пфайфер и шофер, затаив дыхание, прислушивались. Но вокруг все было
тихо, ни звука, ни шелеста. Лишь минут через пять послышались восклицания,
топот.
-- Стой! Лови!
Один выстрел, второй, пулеметная очередь. Все удалилось, стихло.
Когда через час начальник шестого штуцпункта лейтенант Швайцер увидел
Гольдринга, он ужаснулся. С подбитым глазом, окровавленными руками, Генрих
мало напоминал офицера по особым поручениям, которого лейтенант не раз видел
в штабе.
-- Немедленно свяжите меня со штабом дивизии!-- приказал Гольдринг.
Лейтенант вызвал штаб.
-- Говорит обер-лейтенант фон Гольдринг. Да, да... Об этом потом... Не
прерывайте меня и слушайте, дорога каждая минута... Передайте генералу, что
нас всех вчера захватили маки. Я бежал из плена. Герр Пфайфер и шофер
находятся в нескольких километрах от шестого штуцпункта, утром их
расстреляют. Я прощу немедленно выслать роту егерей, дорогу я знаю, поведу
сам. Ради бога, не мешкайте, дорога каждая секунда.
Генрих положил трубку и упал на стул.
-- Сигару! Со вчерашнего вечера не курил!
Но у лейтенанта Швайцера сигар не было. Пришлось удовлетвориться
дешевой сигаретой.
-- На ваши поиски брошено несколько отрядов,-- сообщил лейтенант,
увидев, что его неожиданный гость пришел в себя.
-- В штабе дивизии уже все известно?
-- Лишь то, что на машину наскочили маки. Но труп лейтенанта Заугеля
навел всех на мысль, что и с остальными пассажирами произошло большое
несчастье.
Рота егерей прибыла, как показали часы, за сорок пять минут. Вместе с
ней на машине Генриха, которую вел Курт, приехал и Лютц.
-- Вот к чему привело твое легкомыслие!-- еще с порога набросился он на
приятеля.
-- А при чем тут мое легкомыслие?
-- Надо было взять больше охраны и не выезжать вечером.
-- Карл! Ты, забыл, что об охране должен был позаботиться Заугель,
покойный Заугель, я был лишь пассажиром. На том, чтобы ехать вечером,
настаивал сам Пфайфер, но обо всем этом потом. Сколько прибыло солдат?
-- Сто шестьдесят человек и десять ручных пулеметов,-- отрапортовал
командир роты.
-- Карту!
Расстелив карту, такую же, как та, которую он вчера внимательно изучил
с Андре Ренаром и Мельниковым, Генрих стал отдавать распоряжения.
-- Вы, герр обер-лейтенант Краузе, берите взвод и наступайте по этой
дороге. Будете главной колонной. Если вашу колонну не обстреляют, что
маловероятно, вы свернете от селения налево, чтобы отрезать маки дорогу в
горы. Я приму команду над двумя взводами и буду наступать вслед за вами, на
правом фланге, а теперь действуйте.
Привыкшие к горным операциям, егери шли быстро, почти неслышно. Когда
до селения осталось метров пятьсот, взвод под командой лейтенанта Краузе
свернул налево. Генрих подал команду, и два взвода тихо рассыпались цепью. В
это время застрочили пулеметы партизан. Генрих залег рядом с Лютцем.
-- Слева перебежками вперед!-- подал он команду.
Не ослабляя огня на правом фланге, партизаны с неожиданной силой
набросились на левый. "Это уже вопреки плану! Мельников доиграется, пока его
окружат!"- нервничал Генрих и перебежками стал продвигаться вперед.
Партизаны прекратили огонь так же внезапно, как и открыли. Когда минут
через десять рота егерей с криком ворвалась в небольшое селение, состоявшее
всего из иескольких домиков, там не было ни единой живой души.
Генрих и Лютц подбежали к каменному сараю, сбили замок.
-- Герр Пфайфер, вы живы? -- крикнул Генрих. Лютц посветил фонариком.
Прижавшись друг к другу, в углу сидели шофер и почти потерявший от страха
сознание пропагандист.
-- О герр обер-лейтенант! -- наконец пришел в себя Пфайфер. И с ревом,
похожим на рыдание, упал на грудь Генриха.
Лютц и Генрих вывели Пфайфера на воздух, поддерживая, словно больного,
под руки. Рядом с большой дверью, из которой они только что вышли,
находилась маленькая, распахнутая настежь. Лютд заглянул в нее, посветил
фонариком и вскрикнул. Генрих подбежал к нему. У порога лежала Бертина
Граузамель.
-- Мертвая!-- констатировал Лютц, склонившись над убитой.
-- Может быть, наша пуля и убила ее, -- бросил Генрих.
-- По крайней мере, умерла она достойно,-- послышался из-за спины
густий бас Пфайфера. Почувствовав, что находится в безопасности, он быстро
пришел в себя и держался, как обычно.
Генрих взглянул на него н не поверил глазам. Пропагандист был важен,
весь вид его говорил о том, что человечество должно быть благодарно ему за
одно то, что он родился...
В Сен-Реми освобожденные прибыли на рассвете. Сделав в госпитале
перевязку, Генрих тотчас пошел в гостиницу и мгновенно уснул. Спал он долго,
крепко и спокойно. Он не слышал, как к нему заходил Миллер, как старался
разбудить его Лютц, когда надо было идти обедать в казино. И это было к
лучшему. Даже выдержки Генриха не хватило бы, чтобы спркойно выслушать
рассказ Пфайфера об их героическом поведении в плену у маки. Однако надо
быть справедливым, на первое место он выдвинул обер-лейтенанта Гольдринга.
По рассказу геббельсовского пропагандиста, Генрих казался сказочным
богатырем, который, лежа связанный, сбил с ног нескольких маки, голыми
руками передушил стражу и вообще вел себя, как стопроцентный ариец,
настоящий офицер непобедимой армии фюрера.
В казино в этот лень было много выпито за здоровье Пфайфера и
бесстрашие фон Гольдринга. У всех было чересчур приподнятое настроение,
чтобы говорить о покойниках. Особенно радовался Миллер. Не попади он в
госпиталь, ему бы пришлось ехать встречать знатного гостя и теперь вместо
Заугеля он бы лежал в могиле на центральной площади в Сен-Реми.

ПОЕЗДКА НА АТЛАНТИЧЕСКИЙ ВАЛ

-- Как себя чувствуете, барон?-- спросил Эверс Генриха, когда через;
неделю после описанных событий обер-лейтенант отрапортовал, что приступил к
выполнению своих обязанностей.
-- Спасибо за внимание. Прекрасно, герр генерал.
-- Ну тогда, выходит, мы оба в отличной форме.-- Эверс вышел из-за
стола и зашагал, по кабинету.-- Моя поездка в Лион значительно улучшила и
мое настроение.
-- Не смею опросить о причине, герр генерал,
-- А вы сейчас о ней узнаете, я скажу вам кое-что такое, чего, кроме
вас и моего адъютанта, никто из офицеров не знает и пока знать не должен...
Вы слышали об Атлантическом вале?
-- Конечно, слышал, но представления о нем не имею.
-- Так же, как и я. Дело вот в чем. Наше командование перебрасывает все
боеспособные дивизии на Восточный фронт. Очевидно, там снова готовится
грандиозная операция. В связи с этим дивизии, укомплектованные наилучшим
образом и расположенные в районе Атлантического вала, будут
передислоцированы на Восточный фронт, а наша дивизия займет оборону на валу.
Как вам это нравится, герр обер-лейтенант?
-- Я рад, что, наконец, наша дивизия будет отвечать за нечто большее,
чем охрана военных объектов, герр генерал.
-- Совершенно с вами согласен. Но наша дивизия, как известно,
укомплектована не полностью как личным составом, так и оружием. Участок,
который отводят нам, сейчас занимает дивизия генерал-майора Толле, но,
предупреждаю, пока что это секрет, даже для офицеров штаба.
-- Я научился хранить тайны, герр генерал.
-- Я это знаю. И потому именно вам поручаю выполнить одно очень
щекотливое задание. Вернее, не одно, а два, Начну с первого. Мне нужно
послать офицера в штаб генерал-майора Толле, где этот офицер должен получить
информацию о количестве огневых точек для того, чтобы мы могли
укомплектовать их, а также и резервные позиции. На всех этих точках,
естественно, установлено оружие дивизии генерал-майора Толле, и, переезжая
на Восточный фронт, он, конечно, заберет все с собой. Теми тяжелыми
орудиями, что у нас есть, мы не сможем укомплектовать все огневые точки,
поэтому сведения, о которых я говорил раньше, нам крайне необходимы. На
основании их мы будем немедленно требовать от командования необходимое
количество оружия соответствующих калибров. Я хочу, чтобы на новом месте моя
дивизия как можно лучше была подготовлена ко всяким неожиданностям. Это, так
сказать, официальное поручение, выполнить которое будет очень легко,
поскольку штаб дивизии Толле уже получил соответствующие инструкции. Теперь
второе задание, более щекотливое...-- Генерал несколько раз прошелся по
кабинету. Генрих молча наблюдал за ним.
-- Перед тем как выезжать на новое место, мне бы хотелось иметь полное
представление о том участке западного вала, который нам придется охранять.
Поэтому я просил бы ва лично ознакомиться с боевыми сооружениями, казармами,
складами, водоснабжением, системой связи. Если для выполнения первого
поручения у вас будут директивы, то для второго их не будет. Вас могут
принять в штабе, дать ответы, но не пустить на укрепленные точки. Итак,
задание это и щепетильное и дипломатичное. Я просил командующего корпусом
дать официальное разрешение на получение этих сведений, но он отказал на том
основании, что у нас будет время узнать об этом уже после дислокации, а мне
бы хотелось ознакомиться со всем заранее. Вам ясны, оберлейтенант, ваши
задания?
-- Абсолютно, герр генерал. Когда прикажете выезжать?
Эверс позвонил. Вошел Лютц.
-- Документы обер-лейтенанта готовы?
-- Яволь.
-- Итак, завтра утром, я думаю; можно выезжать.
-- Завтра на рассвете я выеду, машиной на Шамбери, оттуда поездом в
штаб корпуса. А из Лиона уже в СенНазер.
-- Время поездки не ограничиваю, но надеюсь, что вы вернетесь быстро.
Лютц и Генрих вышли из кабинета.
-- Завидую тебе, Генрих.
-- Чему это?
-- Ты все ездишь, всюду бываешь, а я, кроме этого опостылевшего мне
штаба, ничего не вижу,-- пожаловался Лютц.
-- Надеюсь, ты не завидуешь, что в плен к маки попал я а не ты?
-- Это единственная командировка, в которую мне бы не хотелось ехать!--
рассмеялся Лютц.
-- Я думаю, Карл, что последний вечер перед отъездом мы проведем
вместе.
-- Если его снова не испортит Миллер.
-- А я нарочно зайду к нему раньше, попрощаюсь, чтобы ему не пришло в
голову являться ко мне.
Генрих вышел из штаба и уже направился к службе СС, но его внимание
привлекла тележка, которую толкал впереди себя старый антиквар, выкрикивая
на всю улицу:
-- Старинные гравюры! Миниатюры лучших художников Франции! Репродукции
картин мировых сокровищниц искусства! Художественные произведения
воспитывают вкус. Лучше иметь хорошую копию великого художника, чем плохую
мазню маляра. Покупайте старые гравюры, репродукции. Копии скульптур!
Генрих подошел к старику.
-- Скажите, не могу я достать у вас хорошие копии Родена?
-- Даже копии Родена чересчур большая драгоценность, чтобы я возил их с
собой. А что именно хочет приобрести мсье офицер?
-- Мне давно хочется иметь хорошую копию бюста Виктора Гюго.
-- Вам повезло, мсье, весьма удачную копию бюста я недавно приобрел
совершенно случайно. Если вы разрешите, я принесу его вам через полчаса.
-- Мой адрес: гостиница "Темпль", номер 12,-- бросил Генрих и ушел.
Отослав Курта, Генрих взволнованно заходил по комнате, все время
поглядывая на часы. Встреча со странствующим антикваром явно взволновал его.
Она была слишком неожиданной, и это вызывало беспокойство, даже тревогу.
Когда в дверь постучали, Генрих с облегчением вздохнул. В дверях
показался старый антиквар, держа в руках что-то завернутое в большой черный
платок.
-- Вы, кажется, хотели иметь копию этой скульптуры, мсье офицер?
Генрих даже не взглянул на копию.
-- В номере мы одни,-- тихо сказал он, запирая дверь.
-- Отоприте,-- строго приказал старик,-- какие могут быть секреты между
обер-лейтенантом немецкой армии и стариком антикваром?
Генрих повернул ключ. Старик поставил бюст между собой и Генрихом,
присел на краешек стула, как садятся обычно маленькие люди в присутствии
знатных особ. На столе старик разложил несколько миниатюр, вынутых из
кармана. Теперь все выглядело совершенно естественно, и если бы кто-либо
ненароком заглянул в номер, он не заметил бы ничего подозрительного.
Бедняк-антиквар старается всучить офицеру, не разбирающемуся в искусстве,
какую-то подделку. Не меняя позы и даже выражения лица, старик начал не
совсем обычный разговор:
-- Мне кажется, товарищ капитан, и, кстати, не только мне, что
последнее время вы ведете себя чересчур рискованно.
-- Вся моя работа здесь -- риск.
-- Знаю, но вы чересчур отпустили поводья. Должен предупредить, что
стоит вопрос о переводе вас отсюда.
Генрих вздрогнул.
-- У вас, кажется, и нервы начали сдавать.-- Старик внимательно
взглянул на Генриха.-- Мне стало известно о ваших связях с маки и о помощи
им. Об этом знают несколько человек, даже больше -- добрый десяток людей. И
вы не возражаете?
-- Нет.
-- И чувствуете себя в полной безопасности?
-- Опасность порождается самим характером моей работы.
-- Не об этом речь. Вам известно, что о вашем неосторожном поведении на
плато, когда вы задержали, а потом отпустили двух партизан, энают несколько
человек?
-- Догадываюсь, что об этом знает хозяйка гостиницы.
-- Вы не замечаете, что вашим окружением уже интерересуется гестапо?
-- Знаю.
-- Расскажите, что вы знаете.
Генрих передал свой последний разговор с Заугелем, сказал о его
подозрениях, касающихся Моники, о провока торе с электростанции.
-- Какие меры вы приняли?
-- Ликвидировал Заугеля, а о провокаторе сообщил Монике Тарваль,
которая поддерживает связь с электростанцией, и командиру отряда маки...
-- Старший электротехник два дня назад умер, пораженный током высокого
напряжения.
Генрих с облегчением вздохнул.
-- Какие еще подозрения против вас?
Генрих рассказал, о допросе Курта Миллером и об анонимке Шульца.
Антиквар задумался.
-- Шульца надо убрать. И как можно скорее. Если у него возникло
подозрение и он начал действовать, то не ограничится одной анонимкой.
-- Я должен завтра выехать на Атлантический вал и, надеюсь, что там
разыщу Шульца. Ведь его донос прибыл из Монтефлера.
-- С каким поручением вы едете на Атлантический вал?
Генрих рассказал о задании Эверса.
-- Это именно то, что нам необходимо, как воздух. Наши союзники
оттягивают открытие второго фронта, ссылаясь именно на Атлантический вал,
который якобы представляет собой неприступную крепость. Выполните поручение
как можно точнее. Нас вполне удовлетворит копия рапорта к вашему генералу и,
конечно, фотопленка. Но помните, тайну этого вала гестапо оберегает как
зеницу ока. Там уже погибло несколько наших и английских разведчиков.
-- Надеюсь, что мне повезет.
-- Мы тоже. Вам удалось очень хорошо замаскироваться, что в
значительной мере облегчает вашу работу. Было б непростительным безумством
демаскиревать себя какой-либо неосторожностью или излишним молодечеством.
Поэтому нас так волнует риск, которому вы себя подвергаете, вмешиваясь в
дела, от которых должны стоять в стороне. В частности, это касается Людвины
Декок.
-- Я сам долго колебался. Но ее арест угрожал и моей личной
безопасности.
-- Мне кажется, что вами руководило не только это. Помните, капитан,
что иногда, спасая одного человека, мы рискуем жизнью сотен, а то и тысяч.
Рискуем провалить те планы, о которых мы с вами даже не догадываемся. Такие
планы имеются у командования в расчете на нас, и было бы очень жаль, если бы
их пришлось поломать. Итак, будьте осторожны, в десять раз осторожнее, чем
были до сих пор... Теперь, что касается Шульца. Я приму все меры, чтобы его
уничтожить. Он запятнал себя такими преступлениями, уничтожая мирное
население, что заслужил самую суровую кару. И то, что он решил вмешаться в
дела нашей разведки, только приблизит приговор, которого он заслужил как
военный преступник. Но может случиться так, что я не смогу выполнить своего
обещания. Если во время вашего пребывания на участке Сен-Назер вы не
получите от меня никаких известий, вам придется самому убрать Шульца. Мне
очень не хотелось бы этого, но другого выхода я не вижу. Надо действовать
быстро, иначе он может раскрыть вас как разведчика, а вы нам сейчас
необходимы, как никогда. Да, кстати, ваш денщик надежный человек?
-- Совершенно.
-- Гестапо часто прибегает к услугам денщиков, поручая, им следить за
подозрительными офицерами.
-- Мой мне предан.
-- Это хорошо. Сделайте так, чтобы он вам служил душою и телом. Это
мелочь, но в нашей работе от мелочи зависит многое. Повторяю, вам удалось