Страница:
Фор: Господин Ван-Дер-Эссен, Вы являетесь членом официальной
бельгийской Комиссии по расследованию военных преступлений?
Ван-Дер-Эссен: Да, господин Фор.
Фор: В качестве такового Вы проводили следствие о событиях, о которых
Вы нам только что поведали?
Ван-Дер-Эссен: Совершенно правильно.
Фор: Те показания, которые Вы сейчас дали Трибуналу, являются
результатом расследования, которое Вы провели, и допроса свидетелей, которых
Вы лично опрашивали?
Ван-Дер-Эссен: То, что я заявил здесь, действительно является
результатом официального следствия, проведенного бельгийской Комиссией по
расследованию военных преступлений, которая допрашивала свидетелей под
присягой.
Фор: Можете ли Вы рассказать о тех мероприятиях по нацификации Бельгии,
которые проводились немцами, в частности, о посягательстве на обычные
конституционные права национальных властей?
Ван-Дер-Эссен: Да, конечно. Прежде всего интересно будет отметить, что
немцы нарушили один из основных принципов бельгийской Конституции и законов,
который состоял в разделении властей, то есть в разделении властей
исполнительной и законодательной, потому что в многочисленных организациях
нового порядка, которые они сами создавали как указами, так и путем
предложения коллаборационистам об их создании, они всегда соединяли воедино
исполнительную и законодательную власть, и, кроме того, у них никогда не
существовала или, во всяком случае, была сильно ограничена свобода слова,
защиты.
Но еще более важен тот факт, что они предприняли уничтожение того, что
в истории нашей страны восходит еще к очень раннему периоду, к периоду
средних веков. Я говорю об автономности общин, которая гарантировала нас и
народ от слишком опасного вмешательства центральной власти.
В этой области произошло следующее: достаточно прочитать за
определенный период бельгийские газеты, которые сейчас выходят, чтобы
установить, что бургомистры, старейшины, возглавляющие общины в таких
главнейших городах, как Брюссель, Гент, Льеж, Шарлеруа, и многих
второстепенных городах, все сейчас либо находятся в тюрьме, либо уже
предстали перед военным судом. Это достаточно ясно показывает, что эти
бургомистры и старейшины являются не теми лицами, которых назначили король и
бельгийское правительство до 1940 года, а людьми, которых назначал враг при
посредстве коллаборационистских групп ВИВ (УНУ) или "рексистов".
Очень важно констатировать этот факт потому, что с тех пор, как
бургомистры стали зависеть непосредственно от центральной власти, то есть с
момента, когда был введен принцип фюрерства, они получили возможность
вмешиваться различными способами в административную, политическую и
общественную жизнь. Бургомистр назначает старейшин, старейшины назначают
служащих и чиновников общины, и поскольку бургомистры состояли в нацистской
партии и ею назначались, они назначали в качестве чиновников также членов
этой партии, которые получали возможность, например, отказать в выдаче
продовольственных карточек людям, уклоняющимся от подчинения введенным
немцами порядкам, поручать полиции составлять списки коммунистов или тех,
кто подозревался в принадлежности к коммунистам. Короче говоря, всеми
средствами вмешиваться в общественную жизнь Бельгии.
В больших и малых городах - повсюду существовала настоящая сеть
шпионажа, как следствие тех событий и фактов, о которых я говорил.
Фор: Таким образом, будет совершенно правильно утверждать, что
вмешательство немцев в управление общинами означало отмену национального
суверенитета Бельгии?
Ван-Дер-Эссен: Да, конечно, это совершенно правильно, потому что они
упразднили основной конституционный принцип Бельгии, то есть суверенитет,
принадлежащий нации, а именно общинным советам, которые сами назначали
раньше бургомистров и старшин. При немцах общинные советы не могли нормально
осуществлять свою деятельность, и поэтому суверенитет бельгийского народа
был непосредственно нарушен.
Фор: Поскольку Вы являетесь преподавателем высшего учебного заведения,
можете ли Вы рассказать нам о вмешательстве немцев в область преподавания?
Ван-Дер-Эссен: Да, конечно. Прежде всего осуществлялось вмешательство в
области начального и среднего образования. Для этого немцы оказывали
давление на генерального секретаря, ведавшего народным образованием. Была
создана комиссия по проверке учебных пособий. Было запрещено пользоваться
учебниками, в которых говорилось о том, что немцы делали в Бельгии во время
войны 1914 - 1918 гг. Эта тема была строжайше запрещена, и такие книги могли
продаваться только при том условии, если продавцы или владельцы магазинов
вырывали всю эту главу целиком. При переиздании и издании новых книг эта
комиссия точно указывала, что именно должно быть изъято и зачеркнуто.
Вот то, что касается опасного и очень значительного вмешательства
немцев в начальное и среднее образование.
Что касается высшего образования, то здесь вмешательство немцев
происходило с самого начала оккупации и было направлено, прежде всего, по
причинам, которых я здесь касаться не буду, но которые хорошо известны,
против свободного Брюссельского университета. Прежде всего, немцы назначили
в Брюссельский университет немецкого уполномоченного, который контролировал
его деятельность во всех отношениях, вплоть, мне кажется, до бухгалтерии.
Кроме того, они потребовали смены преподавателей. Но самые большие
затруднения начались с того момента, когда в Брюсселе, как и повсюду, они
потребовали, чтобы им сообщались заранее все кандидатуры тех профессоров,
которые должны назначаться, а также все дисциплины в университетах. В
результате этого присвоенного ими права они хотели навязать Брюссельскому
университету трех преподавателей, из которых два были совершенно неприемлемы
для каждого бельгийца, достойного носить это имя.
Один из них был членом фландрского совета во время оккупации 1914-1918
годов и потом был приговорен к смертной казни судом этой страны. Теперь же,
в 1940 году, немцы предлагали назначить его преподавателем Брюссельского
университета. При этих условиях университет отказался принять этого
преподавателя, что было расценено оккупационными властями как акт саботажа.
В качестве санкции председатель административного совета университета,
основные члены административного совета, деканы основных факультетов
университета и некоторые преподаватели, особенно известные как антифашисты,
были арестованы и заключены в тюрьму Витте. При этом они рассматривались как
заложники и в случае какого-либо акта саботажа или сопротивления могли быть
расстреляны.
Что касается других университетов, я уже сказал вам, что и там немцы
также настаивали на замене некоторых преподавателей назначаемыми ими
преподавателями. Но мы в Лувене категорически отказались их принять, тем
более, что оказалось, что выдвигаемые немцами преподаватели, прежде всего,
не являются настоящими учеными и исследователями, а являются в большинстве
своем агентами-осведомителями оккупационных властей.
Фор: Кстати, правильно ли, что бельгийские власти обнаружили отчет
одного из этих так называемых "приглашенных" профессоров?
Ван-Дер-Эссен: Да, совершенно правильно. Бельгийским властям удалось
захватить отчет профессора Макензена, присланного в университет в Гент
взамен снятого немцами преподавателя. Этот отчет составлен необычайно
тщательно и очень интересен по наблюдениям личного и психологического
порядка в отношении различных членов факультета университета Гента. Из этого
отчета видно, что за всеми наблюдали и следили изо дня в день, склонности
каждого регистрировались, сообщалось, кто является сторонником или
противником оккупационного режима или имеет связи со студентами,
принадлежащими к какой-либо политической организации. Короче говоря,
малейшие действия или жесты всех преподавателей отмечались тщательно и очень
точно. Это почти "научная" работа, но работа доносчика.
Фор: Господин Ван-Дер-Эссен, я сообщил сегодня Трибуналу о различных
случаях, которые произошли в университете в Лувене, генеральным секретарем
которого Вы являетесь. Я хотел бы, чтобы Вы указали Трибуналу очень кратко,
каковы были эти события, особенно касающиеся заключения в тюрьму ректора
этого университета мон-синьора Ван-Баенберга?
Ван-Дер-Эссен: Пожалуйста. Большие трудности начались в университете в
Лувене после издания указа о принудительной трудовой повинности от 6 марта
1943 г., согласно которому все студенты университета обязаны были принимать
направления на обязательную работу. Я добавляю: не на территории Германии, а
в Бельгии. Однако это мнимое преимущество для студентов университетов было
совершенно неприемлемо для бельгийских патриотов по одной очень простой
причине: если студенты соглашались работать на бельгийских заводах, они,
этим самым, занимали место бельгийских рабочих, которых тогда посылали в
Германию.
Прежде всего, студенты не хотели работать на врага, и, кроме того, с
точки зрения социальной, в них говорило чувство солидарности с рабочим
классом, переносившим больше страдания. Вот почему студенты отказывались от
этой "льготы".
В Лувене из общего количества студентов, наверняка, две трети
уклонились от трудовой повинности. Факультеты опустели, студенты скрывались
как могли, и многие из них ушли к партизанам. Тогда немецкие власти, видя,
какой характер принимали события, потребовали передать им списки студентов с
указанием адресов для того, чтобы производить аресты на дому, а если их дома
не обнаружат, то арестовывать вместо них брата, сестру, отца, мать - все
равно кого-нибудь из членов семьи на основе принципа коллективной
ответственности, который применялся ими повсюду.
После того как были применены сначала методы задабривания, потом
шантажа, немцы перешли к неприкрытым насильственным действиям. Они
возобновили обыски и, кажется, уволили доктора Тчаке, доктора Калиша, а
также других, они производили обыски в канцелярии университета, чтобы
захватить список, но так как он был тщательно спрятан, они, оставшись ни с
чем, приняли решение арестовать ректора Лувенского университета монсиньора
Ван-Баенберга, который спрятал все списки в такое место, которое было
известно только ему, и заявил, что он один его знает, чтобы не подвергать
опасности своих коллег и преподавательский состав. Однажды в июне утром к
нему явились два сотрудника брюссельской тайной полиции в сопровождении
жандармов. Они арестовали ректора в его кабинете и отвезли его в Сан-Жиль в
Брюсселе, где он был заключен в тюрьму.
Вскоре он предстал перед немецким военным трибуналом и был осужден за
саботаж к 18 месяцам тюрьмы. Я должен прибавить, что в действительности он
отбыл только шесть месяцев, потому что врач этой тюрьмы Сан-Жиль убедился,
что состояние его здоровья настолько плохо, что дальнейшее заключение будет
грозить серьезными последствиями, а также ввиду того, что происходили
многочисленные вмешательства различных авторитетных лиц. Ректора освободили,
но ему запретили появляться на территории Лувена, а университету предложили
немедленно назначить другого ректора, на что последовал отказ.
Фор: Хорошо. Будет ли правильно сказать, что немецкие власти особенно
упорно преследовали наиболее выдающихся лиц умственного труда?
Ван-Дер-Эссен: Да, в этом нет сомнения. Я могу привести в качестве
примера следующие факты: при захвате заложников в качестве таковых
арестовывались всегда профессора университетов, врачи, адвокаты, писатели.
Их брали в качестве заложников для сопровождения поездов. В период, когда
движение Сопротивления проводило диверсионные акты на железной дороге и
взрывало поезда, профессоров университетов Гента, Льежа и Брюсселя, с
которыми я был знаком, помещали в первом вагоне за паровозом, таким образом,
чтобы в случае диверсии они неизбежно погибли.
Я знаю один очень характерный случай, который покажет Вам, что это не
были увеселительные поездки. Два профессора из Льежа, находясь в таком
поезде, увидели следующую сцену: паровоз вместе с первым вагоном совершенно
случайно проскочили через заложенное взрывчатое вещество, а взорвался второй
вагон, в котором находилась немецкая охрана, которая вся целиком была убита.
С другой стороны, некоторое число профессоров и лиц умственного труда
были вывезены в пользовавшийся зловещей известностью лагерь Брендонк, о
котором вы знаете. Одни были вывезены за участие в деятельности
Сопротивления, а другие по совершенно неизвестным причинам. Иные вывозились
в Германию. Профессора из Лувена были вывезены в Бухенвальд, Дору,
Нейенгамме, Гросс-Розен, а возможно, также в другие места. Я должен
добавить, что вывозились не только профессора из Лувена, но также и другие
многочисленные лица умственного труда, игравшие выдающуюся роль в культурной
жизни страны. В подтверждение этого я приведу доказательство: в Лувене во
время торжественного открытия университета в этом году я сам в качестве
генерального секретаря оглашал список умерших во время войны, если я не
ошибаюсь, в нем было 348 имен.
Может быть, только 30 человек из этого списка были на войне и погибли в
сражениях у Шельды и Лиса в 1940 году, а все остальные являлись жертвами
гестапо или погибли в различных лагерях в Германии, в частности в лагерях
Гросс-Розен и Нейенгамме. Кроме того, совершенно определенно известно, что
немцы вообще преследовали лиц умственного труда. В связи с этим они
проводили время от времени в прессе организованную кампанию, выставляя
напоказ тот факт, что подавляющее большинство интеллигенции категорически
отказывается подчиниться новому порядку и что оно, в частности, отказывается
даже понять необходимость борьбы против большевизма. В заключение таких
статей указывалось на необходимость принять меры против этих лиц. И я хорошо
помню, как некоторые газетные статьи предлагали просто посылать этих лиц в
концентрационные лагеря. Поэтому нет ни малейшего сомнения в том, что
интеллигенцию преследовали умышленно.
Фор: Я не буду задавать Вам вопросы обо всем, что касается вывоза или
же заключения в лагеря, потому что все это уже хорошо известно Трибуналу, и,
задавая следующий вопрос, прошу Вас не говорить о ссылках. Мой настоящий
вопрос относится в целом к тем зверствам, которые совершались немцами в
Бельгии, и в особенности к тем, которые совершали войска в момент
наступления в декабре 1944 года. Можете ли Вы по этому поводу сообщить
какие-либо сведения?
Ван-Дер-Эссен: Совершенно верно. Я тем более могу сообщить точные и
подробные сведения, если это потребуется, относительно зверств,
совершавшихся во время наступления фон Рундштедта в Арденнах, что, будучи
членом правительственной Комиссии по расследованию военных преступлений, я
был на месте при расследовании, сам допрашивал свидетелей и лиц, уцелевших
после этих зверств, так что я достоверно знаю о том, что произошло. Во время
наступлений фон Рундштедта в Арденнах в 1944 году в тридцати одном
населенном пункте были совершены следующие действительно отвратительные
преступления в отношении мужчин, женщин и детей. Эти преступления
совершались, с одной стороны, как это всегда происходит на войне, отдельными
солдатами, и я не буду на этом останавливаться. Но то, что я особенно хочу
отметить, это - преступления, совершенные целыми войсковыми соединениями,
которым были даны официальные инструкции, а также преступления, которые были
совершены органами, которые, насколько я помню, были известны как "команды
специального назначения", действовавшие не только в бельгийских Арденнах, но
и совершавшие такие же преступления, теми же методами и в Великом Герцогстве
Люксембургском.
Что касается первого факта, то есть преступлений, совершенных целыми
войсковыми соединениями, то я, чтобы не злоупотреблять вниманием Трибунала,
приведу просто очень характерный пример. Это событие, происшедшее в Ставело,
где, приблизительно, 140 человек, из которых было 36 женщин и 22 ребенка,
старшему из которых 14 лет, а младшему - 4 года, были зверским образом убиты
германскими частями, принадлежащими к танковым дивизиям СС.
Это были дивизия "Хоенштауфен" и охранная дивизия СС "Адольф Гитлер".
Вот каким образом действовали эти части. Мы хорошо осведомлены по этому
вопросу благодаря свидетельским показаниям одного человека, служившего в
одной из трех частей. Он дезертировал во время кампании фон Рундштедта,
переоделся в штатское и впоследствии поступил работать на ферму в Арденнах.
Однажды, работая на поле без рубашки, он был опознан бельгийским жандармом
по татуировке, которая указывала на его принадлежность к СС. Он был
немедленно арестован и допрошен.
Вот как поступали солдаты дивизии "Хоенштауфен": двигалась колонна
танков, состоявшая из "королевских тигров", впереди и позади которых шли
танки для прикрытия. Наступал момент, когда оберштурмфюрер этого соединения
останавливал ненадолго своих людей и разъяснял им, что все встречающееся
гражданское население должно быть уничтожено. Затем все снова садились в
танки, по мере продвижения колонны вдоль дороги оберштурмфюрер указывал
пальцем на тот или иной дом. Тогда солдаты обстреливали дом картечью и затем
врывались в него. Если кто-нибудь находился в доме, то его убивали на месте.
Если жители прятались в погребе, то в погреб выпускали пулеметную очередь.
Если же людей встречали на дороге, то их убивали на дороге. Так действовали
не только в дивизии "Хоенштауфен".
Точно так же поступали и солдаты из охранной дивизии "Адольф Гитлер" и
другие. Они действовали на основании официальных приказов, которыми
предписывалось убивать все гражданское население. Почему же принимались эти
меры? Именно потому, что во время сентябрьского наступления в этой части
Арденн движение Сопротивления перешло к активным действиям и было убито
много немецких военных. Поэтому для того, чтобы отомстить участникам
движения Сопротивления, было дано приказание беспощадно убивать все
гражданское население, которое попадалось немцам на дороге во время их
наступления в этом районе.
Другая система, может быть, еще более значительная с точки зрения
привлечения к ответственности за совершенное, - это действия команд особого
назначения. Здесь речь идет о действиях лиц, командовавших частями полиции
безопасности, которые после занятия какого-либо пункта прежде всего
производили допрос населения относительно того, кто участвовал в движении
Сопротивления, о частях тайной армии, о том, где живут участники движения
Сопротивления, бежали ли они или все еще живут здесь. Они раздавали
населению специальные, напечатанные на машинке опросные листки, содержавшие
27 вопросов по этим пунктам. Эти вопросы были всегда одни и те же. Они
задавались всем в деревнях, через которые немцы проходили. Я, как и в первом
случае, не буду долго задерживаться на подробностях и приведу в качестве
примера местечко Банд в округе Марш.
В этом местечке действовал отряд тайной государственной полиции,
офицеры которого сами говорили, что они специально назначены Гиммлером для
того, чтобы осуществлять казни всех участвовавших в движении Сопротивления.
Этот отряд захватил всех лиц в возрасте от 17 до 32 лет, и после допроса из
их числа был сделан совершенно произвольный отбор, поскольку они не
задержали лиц, участвовавших в движении Сопротивления. Большинство из них
никогда не участвовало в движении Сопротивления. В движении Сопротивления
участвовали только четыре человека. Затем их погнали с поднятыми вверх
руками по большой дороге, ведущей из Марша в БасТейль. Поравнявшись с
разрушенным домом, который был сожжен в сентябре, офицер, командовавший этим
отрядом, встал вместе с фельдфебелем у входа в дом, затем фельдфебель
положил руку на плечо последнего человека, стоявшего в третьем ряду, и
заставил их войти в дом, где тот же офицер, вооруженный автоматом, убивал
каждого из 34 молодых людей выстрелом в затылок. Не довольствуясь этим, он
ногой сталкивал трупы в погреб, выпустив туда очередь из автомата для того,
чтобы быть уверенным, что все убиты.
Фор: Я желал бы задать Вам последний вопрос. Если я понял Вас
правильно, Вы сами никогда не были арестованы и не подвергались лично особым
преследованиям со стороны немцев. Я хотел бы знать, как Вы считаете, мог бы
свободный человек, который лично не подвергался преследованиям со стороны
немецкой администрации или полиции, вести при немецкой нацистской оккупации
жизнь, соответствующую понятию свободного человека о том, что такое
человеческое достоинство?
Ван-Дер-Эссен: Вы видите меня перед собой. Я вешу ровно 67 килограммов.
Мой рост равен 1 м 67 см. Такое соотношение, следовательно, вполне
нормально, если верить моим коллегам с медицинского факультета.
До 10 мая 1940 г., до того, как внезапно, без объявления войны,
налетели немецкие самолеты и принесли смерть и отчаяние бельгийскому
населению, я весил 82 килограмма. Так вот, эта разница между моим тогдашним
и теперешним весом, несомненно, является следствием оккупации. Но я не могу
останавливаться на этих личных соображениях, а также соображениях общих
философских или теоретических, я хочу просто рассказать, и это займет не
более двух минут, как средний бельгиец во время оккупации проводил самый
обычный день.
Я возьму в виде примера один день зимы 1943 года. В 6 часов утра
раздается звонок. Первая мысль, которая, очевидно, каждому из нас приходит в
голову, что это гестапо. Но это было не гестапо, это был просто жандарм,
который заметил мне, что в моем кабинете горит свет и что, принимая во
внимание требования оккупационного режима, следует в будущем быть
внимательнее. Но нервное потрясение уже произошло.
В 7 ч. 30 м. утра приходит почтальон, который приносит мне письма. Он
заявляет служанке, что хочет меня видеть лично. Я спускаюсь, и этот человек
говорит мне: "Господин профессор, Вы знаете, что я являюсь членом тайной
армии и что я в курсе происходящих событий. Сегодня немцы в 10 часов
собираются произвести арест всех бывших военных бельгийской армии, живущих в
этом округе. Ваш сын должен немедленно скрыться".
Я быстро поднимаюсь наверх, бужу сына, заставляю его наскоро собраться
и отправляю в безопасное место, куда он должен был явиться.
В 10 часов я сажусь на трамвай и еду в Брюссель. Не дойдя до Лувена
несколько километров, трамвай останавливается - жандармский патруль. Нас
высаживают и всех без различия чинов и званий ставят лицом к стене с
поднятыми вверх руками. Нас обыскивают с головы до ног и, не найдя у нас ни
оружия, ни каких-либо компрометирующих бумаг, разрешают сесть в трамвай.
Через несколько километров трамвай снова останавливается, так как на пути
собралась толпа, мешающая движению трамвая. Я вижу плачущих женщин, слышу
крики и жалобы. Я спрашиваю, в чем дело; оказывается, что этой ночью
полицией безопасности были арестованы лица, уклоняющиеся от трудовой
повинности, живущие в этом местечке. В том числе арестовали старика 82 лет и
его 16-летнюю дочь, которые должны нести ответственность за то, что один
молодой человек скрылся.
Приезжаю в Брюссель, чтобы присутствовать на заседании Академии. Вот
первые слова, с которыми ко мне обращается председатель: "Ты знаешь, что
произошло? Вчера на улице были арестованы двое наших коллег. Их семьи
страшно обеспокоены. Никто не знает, где они находятся". Вечером я
возвращаюсь, и нас снова трижды останавливают по дороге. Один раз потому,
что разыскивают скрывшихся террористов, и еще два раза - для того, чтобы
проверить бумаги. Наконец, я добираюсь домой без серьезных происшествий.
Я могу сказать, что только в 9 часов вечера мы могли вздохнуть с
облегчением, когда можно было включить наше радио и слышать приятный голос,
который раздавался каждый вечер - голос сражающейся Франции: "Сегодня 189-й
день борьбы французского народа за освобождение", или голос Виктора
Делаблей, этого благородного человека, работавшего на бельгийском радио в
Лондоне, который в заключение говорил: "Мужайтесь, мы победим бошей!" Это и
только это позволяло спокойно вздохнуть и спать ночью.
Таков был средний нормальный день среднего бельгийца во время немецкой
оккупации. Вы понимаете сами, что такой период нельзя считать эрой счастья и
благоденствия, которую обещали нам немцы, когда 10 мая 1940 г. они вторглись
в Бельгию...
{IMT, vol. 3, p. 494-517.} <>
----------------------------
Стенограмма заседания
Международного военного трибунала
от 13 декабря 1945 г.
Господа судьи, теперь мы намереваемся приступить к представлению
дополнительных доказательств о том, как нацистские концентрационные лагеря
использовались против народа Германии и граждан союзных держав. Мы
намереваемся рассмотреть, каковы были задачи и роль концентрационного лагеря
в общей программе нацизма. Мы намереваемся доказать, что концентрационный
бельгийской Комиссии по расследованию военных преступлений?
Ван-Дер-Эссен: Да, господин Фор.
Фор: В качестве такового Вы проводили следствие о событиях, о которых
Вы нам только что поведали?
Ван-Дер-Эссен: Совершенно правильно.
Фор: Те показания, которые Вы сейчас дали Трибуналу, являются
результатом расследования, которое Вы провели, и допроса свидетелей, которых
Вы лично опрашивали?
Ван-Дер-Эссен: То, что я заявил здесь, действительно является
результатом официального следствия, проведенного бельгийской Комиссией по
расследованию военных преступлений, которая допрашивала свидетелей под
присягой.
Фор: Можете ли Вы рассказать о тех мероприятиях по нацификации Бельгии,
которые проводились немцами, в частности, о посягательстве на обычные
конституционные права национальных властей?
Ван-Дер-Эссен: Да, конечно. Прежде всего интересно будет отметить, что
немцы нарушили один из основных принципов бельгийской Конституции и законов,
который состоял в разделении властей, то есть в разделении властей
исполнительной и законодательной, потому что в многочисленных организациях
нового порядка, которые они сами создавали как указами, так и путем
предложения коллаборационистам об их создании, они всегда соединяли воедино
исполнительную и законодательную власть, и, кроме того, у них никогда не
существовала или, во всяком случае, была сильно ограничена свобода слова,
защиты.
Но еще более важен тот факт, что они предприняли уничтожение того, что
в истории нашей страны восходит еще к очень раннему периоду, к периоду
средних веков. Я говорю об автономности общин, которая гарантировала нас и
народ от слишком опасного вмешательства центральной власти.
В этой области произошло следующее: достаточно прочитать за
определенный период бельгийские газеты, которые сейчас выходят, чтобы
установить, что бургомистры, старейшины, возглавляющие общины в таких
главнейших городах, как Брюссель, Гент, Льеж, Шарлеруа, и многих
второстепенных городах, все сейчас либо находятся в тюрьме, либо уже
предстали перед военным судом. Это достаточно ясно показывает, что эти
бургомистры и старейшины являются не теми лицами, которых назначили король и
бельгийское правительство до 1940 года, а людьми, которых назначал враг при
посредстве коллаборационистских групп ВИВ (УНУ) или "рексистов".
Очень важно констатировать этот факт потому, что с тех пор, как
бургомистры стали зависеть непосредственно от центральной власти, то есть с
момента, когда был введен принцип фюрерства, они получили возможность
вмешиваться различными способами в административную, политическую и
общественную жизнь. Бургомистр назначает старейшин, старейшины назначают
служащих и чиновников общины, и поскольку бургомистры состояли в нацистской
партии и ею назначались, они назначали в качестве чиновников также членов
этой партии, которые получали возможность, например, отказать в выдаче
продовольственных карточек людям, уклоняющимся от подчинения введенным
немцами порядкам, поручать полиции составлять списки коммунистов или тех,
кто подозревался в принадлежности к коммунистам. Короче говоря, всеми
средствами вмешиваться в общественную жизнь Бельгии.
В больших и малых городах - повсюду существовала настоящая сеть
шпионажа, как следствие тех событий и фактов, о которых я говорил.
Фор: Таким образом, будет совершенно правильно утверждать, что
вмешательство немцев в управление общинами означало отмену национального
суверенитета Бельгии?
Ван-Дер-Эссен: Да, конечно, это совершенно правильно, потому что они
упразднили основной конституционный принцип Бельгии, то есть суверенитет,
принадлежащий нации, а именно общинным советам, которые сами назначали
раньше бургомистров и старшин. При немцах общинные советы не могли нормально
осуществлять свою деятельность, и поэтому суверенитет бельгийского народа
был непосредственно нарушен.
Фор: Поскольку Вы являетесь преподавателем высшего учебного заведения,
можете ли Вы рассказать нам о вмешательстве немцев в область преподавания?
Ван-Дер-Эссен: Да, конечно. Прежде всего осуществлялось вмешательство в
области начального и среднего образования. Для этого немцы оказывали
давление на генерального секретаря, ведавшего народным образованием. Была
создана комиссия по проверке учебных пособий. Было запрещено пользоваться
учебниками, в которых говорилось о том, что немцы делали в Бельгии во время
войны 1914 - 1918 гг. Эта тема была строжайше запрещена, и такие книги могли
продаваться только при том условии, если продавцы или владельцы магазинов
вырывали всю эту главу целиком. При переиздании и издании новых книг эта
комиссия точно указывала, что именно должно быть изъято и зачеркнуто.
Вот то, что касается опасного и очень значительного вмешательства
немцев в начальное и среднее образование.
Что касается высшего образования, то здесь вмешательство немцев
происходило с самого начала оккупации и было направлено, прежде всего, по
причинам, которых я здесь касаться не буду, но которые хорошо известны,
против свободного Брюссельского университета. Прежде всего, немцы назначили
в Брюссельский университет немецкого уполномоченного, который контролировал
его деятельность во всех отношениях, вплоть, мне кажется, до бухгалтерии.
Кроме того, они потребовали смены преподавателей. Но самые большие
затруднения начались с того момента, когда в Брюсселе, как и повсюду, они
потребовали, чтобы им сообщались заранее все кандидатуры тех профессоров,
которые должны назначаться, а также все дисциплины в университетах. В
результате этого присвоенного ими права они хотели навязать Брюссельскому
университету трех преподавателей, из которых два были совершенно неприемлемы
для каждого бельгийца, достойного носить это имя.
Один из них был членом фландрского совета во время оккупации 1914-1918
годов и потом был приговорен к смертной казни судом этой страны. Теперь же,
в 1940 году, немцы предлагали назначить его преподавателем Брюссельского
университета. При этих условиях университет отказался принять этого
преподавателя, что было расценено оккупационными властями как акт саботажа.
В качестве санкции председатель административного совета университета,
основные члены административного совета, деканы основных факультетов
университета и некоторые преподаватели, особенно известные как антифашисты,
были арестованы и заключены в тюрьму Витте. При этом они рассматривались как
заложники и в случае какого-либо акта саботажа или сопротивления могли быть
расстреляны.
Что касается других университетов, я уже сказал вам, что и там немцы
также настаивали на замене некоторых преподавателей назначаемыми ими
преподавателями. Но мы в Лувене категорически отказались их принять, тем
более, что оказалось, что выдвигаемые немцами преподаватели, прежде всего,
не являются настоящими учеными и исследователями, а являются в большинстве
своем агентами-осведомителями оккупационных властей.
Фор: Кстати, правильно ли, что бельгийские власти обнаружили отчет
одного из этих так называемых "приглашенных" профессоров?
Ван-Дер-Эссен: Да, совершенно правильно. Бельгийским властям удалось
захватить отчет профессора Макензена, присланного в университет в Гент
взамен снятого немцами преподавателя. Этот отчет составлен необычайно
тщательно и очень интересен по наблюдениям личного и психологического
порядка в отношении различных членов факультета университета Гента. Из этого
отчета видно, что за всеми наблюдали и следили изо дня в день, склонности
каждого регистрировались, сообщалось, кто является сторонником или
противником оккупационного режима или имеет связи со студентами,
принадлежащими к какой-либо политической организации. Короче говоря,
малейшие действия или жесты всех преподавателей отмечались тщательно и очень
точно. Это почти "научная" работа, но работа доносчика.
Фор: Господин Ван-Дер-Эссен, я сообщил сегодня Трибуналу о различных
случаях, которые произошли в университете в Лувене, генеральным секретарем
которого Вы являетесь. Я хотел бы, чтобы Вы указали Трибуналу очень кратко,
каковы были эти события, особенно касающиеся заключения в тюрьму ректора
этого университета мон-синьора Ван-Баенберга?
Ван-Дер-Эссен: Пожалуйста. Большие трудности начались в университете в
Лувене после издания указа о принудительной трудовой повинности от 6 марта
1943 г., согласно которому все студенты университета обязаны были принимать
направления на обязательную работу. Я добавляю: не на территории Германии, а
в Бельгии. Однако это мнимое преимущество для студентов университетов было
совершенно неприемлемо для бельгийских патриотов по одной очень простой
причине: если студенты соглашались работать на бельгийских заводах, они,
этим самым, занимали место бельгийских рабочих, которых тогда посылали в
Германию.
Прежде всего, студенты не хотели работать на врага, и, кроме того, с
точки зрения социальной, в них говорило чувство солидарности с рабочим
классом, переносившим больше страдания. Вот почему студенты отказывались от
этой "льготы".
В Лувене из общего количества студентов, наверняка, две трети
уклонились от трудовой повинности. Факультеты опустели, студенты скрывались
как могли, и многие из них ушли к партизанам. Тогда немецкие власти, видя,
какой характер принимали события, потребовали передать им списки студентов с
указанием адресов для того, чтобы производить аресты на дому, а если их дома
не обнаружат, то арестовывать вместо них брата, сестру, отца, мать - все
равно кого-нибудь из членов семьи на основе принципа коллективной
ответственности, который применялся ими повсюду.
После того как были применены сначала методы задабривания, потом
шантажа, немцы перешли к неприкрытым насильственным действиям. Они
возобновили обыски и, кажется, уволили доктора Тчаке, доктора Калиша, а
также других, они производили обыски в канцелярии университета, чтобы
захватить список, но так как он был тщательно спрятан, они, оставшись ни с
чем, приняли решение арестовать ректора Лувенского университета монсиньора
Ван-Баенберга, который спрятал все списки в такое место, которое было
известно только ему, и заявил, что он один его знает, чтобы не подвергать
опасности своих коллег и преподавательский состав. Однажды в июне утром к
нему явились два сотрудника брюссельской тайной полиции в сопровождении
жандармов. Они арестовали ректора в его кабинете и отвезли его в Сан-Жиль в
Брюсселе, где он был заключен в тюрьму.
Вскоре он предстал перед немецким военным трибуналом и был осужден за
саботаж к 18 месяцам тюрьмы. Я должен прибавить, что в действительности он
отбыл только шесть месяцев, потому что врач этой тюрьмы Сан-Жиль убедился,
что состояние его здоровья настолько плохо, что дальнейшее заключение будет
грозить серьезными последствиями, а также ввиду того, что происходили
многочисленные вмешательства различных авторитетных лиц. Ректора освободили,
но ему запретили появляться на территории Лувена, а университету предложили
немедленно назначить другого ректора, на что последовал отказ.
Фор: Хорошо. Будет ли правильно сказать, что немецкие власти особенно
упорно преследовали наиболее выдающихся лиц умственного труда?
Ван-Дер-Эссен: Да, в этом нет сомнения. Я могу привести в качестве
примера следующие факты: при захвате заложников в качестве таковых
арестовывались всегда профессора университетов, врачи, адвокаты, писатели.
Их брали в качестве заложников для сопровождения поездов. В период, когда
движение Сопротивления проводило диверсионные акты на железной дороге и
взрывало поезда, профессоров университетов Гента, Льежа и Брюсселя, с
которыми я был знаком, помещали в первом вагоне за паровозом, таким образом,
чтобы в случае диверсии они неизбежно погибли.
Я знаю один очень характерный случай, который покажет Вам, что это не
были увеселительные поездки. Два профессора из Льежа, находясь в таком
поезде, увидели следующую сцену: паровоз вместе с первым вагоном совершенно
случайно проскочили через заложенное взрывчатое вещество, а взорвался второй
вагон, в котором находилась немецкая охрана, которая вся целиком была убита.
С другой стороны, некоторое число профессоров и лиц умственного труда
были вывезены в пользовавшийся зловещей известностью лагерь Брендонк, о
котором вы знаете. Одни были вывезены за участие в деятельности
Сопротивления, а другие по совершенно неизвестным причинам. Иные вывозились
в Германию. Профессора из Лувена были вывезены в Бухенвальд, Дору,
Нейенгамме, Гросс-Розен, а возможно, также в другие места. Я должен
добавить, что вывозились не только профессора из Лувена, но также и другие
многочисленные лица умственного труда, игравшие выдающуюся роль в культурной
жизни страны. В подтверждение этого я приведу доказательство: в Лувене во
время торжественного открытия университета в этом году я сам в качестве
генерального секретаря оглашал список умерших во время войны, если я не
ошибаюсь, в нем было 348 имен.
Может быть, только 30 человек из этого списка были на войне и погибли в
сражениях у Шельды и Лиса в 1940 году, а все остальные являлись жертвами
гестапо или погибли в различных лагерях в Германии, в частности в лагерях
Гросс-Розен и Нейенгамме. Кроме того, совершенно определенно известно, что
немцы вообще преследовали лиц умственного труда. В связи с этим они
проводили время от времени в прессе организованную кампанию, выставляя
напоказ тот факт, что подавляющее большинство интеллигенции категорически
отказывается подчиниться новому порядку и что оно, в частности, отказывается
даже понять необходимость борьбы против большевизма. В заключение таких
статей указывалось на необходимость принять меры против этих лиц. И я хорошо
помню, как некоторые газетные статьи предлагали просто посылать этих лиц в
концентрационные лагеря. Поэтому нет ни малейшего сомнения в том, что
интеллигенцию преследовали умышленно.
Фор: Я не буду задавать Вам вопросы обо всем, что касается вывоза или
же заключения в лагеря, потому что все это уже хорошо известно Трибуналу, и,
задавая следующий вопрос, прошу Вас не говорить о ссылках. Мой настоящий
вопрос относится в целом к тем зверствам, которые совершались немцами в
Бельгии, и в особенности к тем, которые совершали войска в момент
наступления в декабре 1944 года. Можете ли Вы по этому поводу сообщить
какие-либо сведения?
Ван-Дер-Эссен: Совершенно верно. Я тем более могу сообщить точные и
подробные сведения, если это потребуется, относительно зверств,
совершавшихся во время наступления фон Рундштедта в Арденнах, что, будучи
членом правительственной Комиссии по расследованию военных преступлений, я
был на месте при расследовании, сам допрашивал свидетелей и лиц, уцелевших
после этих зверств, так что я достоверно знаю о том, что произошло. Во время
наступлений фон Рундштедта в Арденнах в 1944 году в тридцати одном
населенном пункте были совершены следующие действительно отвратительные
преступления в отношении мужчин, женщин и детей. Эти преступления
совершались, с одной стороны, как это всегда происходит на войне, отдельными
солдатами, и я не буду на этом останавливаться. Но то, что я особенно хочу
отметить, это - преступления, совершенные целыми войсковыми соединениями,
которым были даны официальные инструкции, а также преступления, которые были
совершены органами, которые, насколько я помню, были известны как "команды
специального назначения", действовавшие не только в бельгийских Арденнах, но
и совершавшие такие же преступления, теми же методами и в Великом Герцогстве
Люксембургском.
Что касается первого факта, то есть преступлений, совершенных целыми
войсковыми соединениями, то я, чтобы не злоупотреблять вниманием Трибунала,
приведу просто очень характерный пример. Это событие, происшедшее в Ставело,
где, приблизительно, 140 человек, из которых было 36 женщин и 22 ребенка,
старшему из которых 14 лет, а младшему - 4 года, были зверским образом убиты
германскими частями, принадлежащими к танковым дивизиям СС.
Это были дивизия "Хоенштауфен" и охранная дивизия СС "Адольф Гитлер".
Вот каким образом действовали эти части. Мы хорошо осведомлены по этому
вопросу благодаря свидетельским показаниям одного человека, служившего в
одной из трех частей. Он дезертировал во время кампании фон Рундштедта,
переоделся в штатское и впоследствии поступил работать на ферму в Арденнах.
Однажды, работая на поле без рубашки, он был опознан бельгийским жандармом
по татуировке, которая указывала на его принадлежность к СС. Он был
немедленно арестован и допрошен.
Вот как поступали солдаты дивизии "Хоенштауфен": двигалась колонна
танков, состоявшая из "королевских тигров", впереди и позади которых шли
танки для прикрытия. Наступал момент, когда оберштурмфюрер этого соединения
останавливал ненадолго своих людей и разъяснял им, что все встречающееся
гражданское население должно быть уничтожено. Затем все снова садились в
танки, по мере продвижения колонны вдоль дороги оберштурмфюрер указывал
пальцем на тот или иной дом. Тогда солдаты обстреливали дом картечью и затем
врывались в него. Если кто-нибудь находился в доме, то его убивали на месте.
Если жители прятались в погребе, то в погреб выпускали пулеметную очередь.
Если же людей встречали на дороге, то их убивали на дороге. Так действовали
не только в дивизии "Хоенштауфен".
Точно так же поступали и солдаты из охранной дивизии "Адольф Гитлер" и
другие. Они действовали на основании официальных приказов, которыми
предписывалось убивать все гражданское население. Почему же принимались эти
меры? Именно потому, что во время сентябрьского наступления в этой части
Арденн движение Сопротивления перешло к активным действиям и было убито
много немецких военных. Поэтому для того, чтобы отомстить участникам
движения Сопротивления, было дано приказание беспощадно убивать все
гражданское население, которое попадалось немцам на дороге во время их
наступления в этом районе.
Другая система, может быть, еще более значительная с точки зрения
привлечения к ответственности за совершенное, - это действия команд особого
назначения. Здесь речь идет о действиях лиц, командовавших частями полиции
безопасности, которые после занятия какого-либо пункта прежде всего
производили допрос населения относительно того, кто участвовал в движении
Сопротивления, о частях тайной армии, о том, где живут участники движения
Сопротивления, бежали ли они или все еще живут здесь. Они раздавали
населению специальные, напечатанные на машинке опросные листки, содержавшие
27 вопросов по этим пунктам. Эти вопросы были всегда одни и те же. Они
задавались всем в деревнях, через которые немцы проходили. Я, как и в первом
случае, не буду долго задерживаться на подробностях и приведу в качестве
примера местечко Банд в округе Марш.
В этом местечке действовал отряд тайной государственной полиции,
офицеры которого сами говорили, что они специально назначены Гиммлером для
того, чтобы осуществлять казни всех участвовавших в движении Сопротивления.
Этот отряд захватил всех лиц в возрасте от 17 до 32 лет, и после допроса из
их числа был сделан совершенно произвольный отбор, поскольку они не
задержали лиц, участвовавших в движении Сопротивления. Большинство из них
никогда не участвовало в движении Сопротивления. В движении Сопротивления
участвовали только четыре человека. Затем их погнали с поднятыми вверх
руками по большой дороге, ведущей из Марша в БасТейль. Поравнявшись с
разрушенным домом, который был сожжен в сентябре, офицер, командовавший этим
отрядом, встал вместе с фельдфебелем у входа в дом, затем фельдфебель
положил руку на плечо последнего человека, стоявшего в третьем ряду, и
заставил их войти в дом, где тот же офицер, вооруженный автоматом, убивал
каждого из 34 молодых людей выстрелом в затылок. Не довольствуясь этим, он
ногой сталкивал трупы в погреб, выпустив туда очередь из автомата для того,
чтобы быть уверенным, что все убиты.
Фор: Я желал бы задать Вам последний вопрос. Если я понял Вас
правильно, Вы сами никогда не были арестованы и не подвергались лично особым
преследованиям со стороны немцев. Я хотел бы знать, как Вы считаете, мог бы
свободный человек, который лично не подвергался преследованиям со стороны
немецкой администрации или полиции, вести при немецкой нацистской оккупации
жизнь, соответствующую понятию свободного человека о том, что такое
человеческое достоинство?
Ван-Дер-Эссен: Вы видите меня перед собой. Я вешу ровно 67 килограммов.
Мой рост равен 1 м 67 см. Такое соотношение, следовательно, вполне
нормально, если верить моим коллегам с медицинского факультета.
До 10 мая 1940 г., до того, как внезапно, без объявления войны,
налетели немецкие самолеты и принесли смерть и отчаяние бельгийскому
населению, я весил 82 килограмма. Так вот, эта разница между моим тогдашним
и теперешним весом, несомненно, является следствием оккупации. Но я не могу
останавливаться на этих личных соображениях, а также соображениях общих
философских или теоретических, я хочу просто рассказать, и это займет не
более двух минут, как средний бельгиец во время оккупации проводил самый
обычный день.
Я возьму в виде примера один день зимы 1943 года. В 6 часов утра
раздается звонок. Первая мысль, которая, очевидно, каждому из нас приходит в
голову, что это гестапо. Но это было не гестапо, это был просто жандарм,
который заметил мне, что в моем кабинете горит свет и что, принимая во
внимание требования оккупационного режима, следует в будущем быть
внимательнее. Но нервное потрясение уже произошло.
В 7 ч. 30 м. утра приходит почтальон, который приносит мне письма. Он
заявляет служанке, что хочет меня видеть лично. Я спускаюсь, и этот человек
говорит мне: "Господин профессор, Вы знаете, что я являюсь членом тайной
армии и что я в курсе происходящих событий. Сегодня немцы в 10 часов
собираются произвести арест всех бывших военных бельгийской армии, живущих в
этом округе. Ваш сын должен немедленно скрыться".
Я быстро поднимаюсь наверх, бужу сына, заставляю его наскоро собраться
и отправляю в безопасное место, куда он должен был явиться.
В 10 часов я сажусь на трамвай и еду в Брюссель. Не дойдя до Лувена
несколько километров, трамвай останавливается - жандармский патруль. Нас
высаживают и всех без различия чинов и званий ставят лицом к стене с
поднятыми вверх руками. Нас обыскивают с головы до ног и, не найдя у нас ни
оружия, ни каких-либо компрометирующих бумаг, разрешают сесть в трамвай.
Через несколько километров трамвай снова останавливается, так как на пути
собралась толпа, мешающая движению трамвая. Я вижу плачущих женщин, слышу
крики и жалобы. Я спрашиваю, в чем дело; оказывается, что этой ночью
полицией безопасности были арестованы лица, уклоняющиеся от трудовой
повинности, живущие в этом местечке. В том числе арестовали старика 82 лет и
его 16-летнюю дочь, которые должны нести ответственность за то, что один
молодой человек скрылся.
Приезжаю в Брюссель, чтобы присутствовать на заседании Академии. Вот
первые слова, с которыми ко мне обращается председатель: "Ты знаешь, что
произошло? Вчера на улице были арестованы двое наших коллег. Их семьи
страшно обеспокоены. Никто не знает, где они находятся". Вечером я
возвращаюсь, и нас снова трижды останавливают по дороге. Один раз потому,
что разыскивают скрывшихся террористов, и еще два раза - для того, чтобы
проверить бумаги. Наконец, я добираюсь домой без серьезных происшествий.
Я могу сказать, что только в 9 часов вечера мы могли вздохнуть с
облегчением, когда можно было включить наше радио и слышать приятный голос,
который раздавался каждый вечер - голос сражающейся Франции: "Сегодня 189-й
день борьбы французского народа за освобождение", или голос Виктора
Делаблей, этого благородного человека, работавшего на бельгийском радио в
Лондоне, который в заключение говорил: "Мужайтесь, мы победим бошей!" Это и
только это позволяло спокойно вздохнуть и спать ночью.
Таков был средний нормальный день среднего бельгийца во время немецкой
оккупации. Вы понимаете сами, что такой период нельзя считать эрой счастья и
благоденствия, которую обещали нам немцы, когда 10 мая 1940 г. они вторглись
в Бельгию...
{IMT, vol. 3, p. 494-517.} <>
----------------------------
Стенограмма заседания
Международного военного трибунала
от 13 декабря 1945 г.
Господа судьи, теперь мы намереваемся приступить к представлению
дополнительных доказательств о том, как нацистские концентрационные лагеря
использовались против народа Германии и граждан союзных держав. Мы
намереваемся рассмотреть, каковы были задачи и роль концентрационного лагеря
в общей программе нацизма. Мы намереваемся доказать, что концентрационный