Страница:
при совершении экспериментов или при подобного рода действиях. Единственное,
что я могу сказать, говоря о дубленой коже, это то, что я своими глазами
видел унтерофицеров или офицеров СС, точно я не помню, были ли это
унтерофицеры или офицеры, которые выходили из 2-го блока с дубленой кожей в
руках, но это были эсэсовцы, а не какие-либо другие посетители лагеря.
Кауфман: Скажите, эти посетители, особенно медсестры из Красного
Креста, знали о том, что эти эксперименты с точки зрения медицины были
совершенно бессмысленными, или они только хотели посетить лаборатории,
осмотреть оборудование и т. п.?
Балаховский: Я еще раз говорю, что посетители входили в мой отдел
лаборатории, где они видели то, чем там занимались, то есть заполнение
пробирок в условиях стерильности, но я не могу сказать, что видели они до и
после этого. Мне лишь известно, что посетители, о которых я говорю, -
курсанты люфтваффе и представители из Красного Креста - осматривали все
оборудование блока. Однако, они вне сомнения знали, каково происхождение
этой культуры и могли предполагать, что эксперименты производились на людях,
так как там имелись таблицы, графические изображения, которые отражали
различные стадии развития культур. Правда можно было подумать, что кровь
брали у обычных больных тифом, а не больных, которые были заражены тифом
искусственным путем. Я искренне полагаю, что основной массе посетителей не
были известны все жестокости, которые происходили в 46-м блоке. Но
невозможно было для посетителей, которые проходили в лагерь, не увидеть
того, в каком плачевном и ужасном состоянии находилась основная масса
заключенных лагеря...
Кауфман: Вы говорили о том, что политические заключенные могли временно
покидать лагерь. Знали ли эти заключенные о тех эксцессах, которые имели
место в лагере, и если они об этом знали, имели ли они право говорить об
этом в Германии?
Балаховский: Очень немногим политическим заключенным, причем
исключительно немцам, разрешали отлучаться из лагеря. Это были заключенные,
которым эсэсовцы доверили ответственные должности в лагере и которые
находились в лагере не менее десяти лет. Это, например, был "капо" Карл,
начальник столовой войск СС, который отвечал за эту столовую. Он получил
двухнедельный отпуск для того, чтобы посетить свою семью в Цейтц. Этот
"капо" находился на свободе в течение десяти дней и мог рассказать своей
семье все, что знал, но я абсолютно не знаю, делал он это или нет.
Я могу лишь сказать, что, безусловно, он должен был соблюдать
осторожность. Во всяком случае, все заключенные, которые получали разрешение
на отпуск, провели в лагере много времени, о чем я уже сказал, и были в
курсе почти всего, что в нем происходило, в том числе они были в курсе
экспериментов.
Кауфман: И последний вопрос. Если считать, что люди, о которых Вы здесь
говорили, все-таки говорили что-либо своим семьям, даже пусть с условием
хранить все в тайне, но руководство лагеря узнало бы об этом, не думаете ли
Вы, что в результате этого могли последовать даже смертные казни?
Балаховский: Безусловно, если семьи не хранили это в тайне и об этом
узнали бы эсэсовцы, в данном случае, безусловно, заключенным грозила
смертная казнь.
Кауфман: Благодарю Вас.
{IMT, vol. 6, p. 263-278} <>
----------------------------
Стенограмма заседаний
Международного военного трибунала
от 28 и 29 января 1946 г.
Дюбост: Свидетель, показания которого я попрошу Трибунал выслушать,
должен уточнить один важный момент, который оставался невыясненным в течение
нескольких недель. Трибунал помнит, что во время представления доказательств
моими американскими коллегами встал вопрос, приезжал ли Кальтенбруннер в
лагерь Маутхаузен? В качестве доказательства я представляю свидетельские
показания господина Буа, который должен показать Трибуналу, что
Кальтенбруннер был в Маутхаузене. У свидетеля есть фотографии, на которых
зафиксирован этот визит и Трибунал ознакомится с ними.
Председатель: Очень хорошо. Ваше имя?
Буа: Франсуа Буа.
Председатель: Повторяйте за мною слова присяги...
(Свидетель повторяет слова присяги)
Дюбост: Вы француз?
Буа: Я испанский беженец.
Дюбост: Вы родились 14 августа 1920 г. в Барселоне?
Буа: Да.
Дюбост: Вы фоторепортер? И Вы были заключены в лагерь Маутхаузен с...
Буа: С 27 января 1941 года.
Дюбост: Вы представили следователям некоторое количество фотографий?
Буа: Да.
Дюбост: Они будут демонстрироваться на экране и Вы покажете под
присягой, в каких условиях и где Вы сделали эти фотографии?
Буа: Да.
Дюбост: Как Вы достали эти фотографии?
Буа: В связи со своей профессией я попал в Маутхаузен в отдел по
установлению личности заключенных в лагере. Там имелся фотоотдел.
Разрешалось фотографировать все, что происходило в лагере, для отправки этих
фото верховному командованию в Берлин.
(Демонстрируются фотографии)
Дюбост: Это общий вид каменоломни. Здесь работали заключенные?
Буа: Большинство заключенных.
Дюбост: Где находится лестница?
Буа: Внизу.
Дюбост: Сколько там ступенек?
Буа: Сначала было 160, а затем 186 ступенек.
Дюбост: Можем перейти к следующей фотографии.
Буа: Это двор каменоломни во время приезда рейхсфюрера Гиммлера,
Кальтенбруннера, гаулейтера Линца и других, имена которых мне неизвестны. Вы
видите труп человека, упавшего сверху в каменоломню. Такие случаи бывали
каждый день.
Дюбост: Можно переходить к следующей фотографии.
Буа: Снимок сделан в апреле 1941 года. Мои товарищи испанцы тянут
вагонетку, наполненную землей. Это работа, которую нас заставляли делать.
Дюбост: Кто сделал этот снимок?
Буа: На этот раз это был Пауль Риккен, профессор из Эссена.
Дюбост: Можно переходить к следующей.
Буа: Это эпизод с одним сбежавшим австрийцем. Он был столяром в гараже.
Он сделал ящик, в который можно было спрятаться и таким образом выйти из
лагеря. Но через некоторое время его поймали. Его поместили в тележку, в
которой перевозили трупы в крематорий, и сделали там надпись на немецком
языке: "Все пташки возвратились" Его приговорили к смерти. Провели перед
строем из 10 тысяч заключенных под музыку оркестра цыган. Когда его
повесили, тело его качалось на ветру, а оркестр играл мелодию известной
песни "Черный Биль".
Дюбост: Следующая. Кто делал эти снимки?
Буа: Фриц Корнати, обершарфюрер СС. Он был расстрелян в Голландии
американскими войсками в 1944 году.
Этот человек на снимке, русский военнопленный. Его повесили, чтобы
заставить нас думать, будто он самоубийца и пытался броситься на колючую
проволоку.
На второй фотографии видны голландские евреи. Это в карантинных
бараках. В день своего прибытия евреи были доведены до того, что бросались
на колючую проволоку, потому что они хорошо отдавали себе отчет в том, что
им все равно не оставалось никакой надежды выйти отсюда.
Дюбост: Кто делал эти снимки?
Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен, профессор из Эссена.
Дюбост: Следующая.
Буа: Это два голландских еврея. Можно рассмотреть красную звезду,
которую они носили. Это, так называемая, попытка к бегству.
Дюбост: А что это на самом деле?
Буа: Эсэсовцы послали их за камнями за колючей проволокой. Эсэсовцы,
которые находились в охране за второй оградой колючей проволоки, стали
стрелять в них, так как им выдавали премию за каждого человека, который ими
был застрелен.
На другой фотографии снят еврей в период постройки в 1941 году так
называемого "русского лагеря", который стал затем санитарным лагерем. Он
висит на веревке, которой он подвязывал свои брюки.
Дюбост: Это самоубийство?
Буа: Как будто бы. Это человек, который полностью потерял надежду
выжить. Его довели до отчаяния, заставляя выполнять непосильные работы и
подвергая пыткам.
Дюбост: Что это за фотография?
Буа: Это еврей, я не знаю, из какой страны. Его посадили в бочку с
водой и держали там до изнеможения. Его избили до полусмерти, а затем дали
ему 10 минут с тем, чтобы он повесился. Он это сделал, употребив собственный
пояс, так как знал, что его ждет в противном случае.
Дюбост: Кто делал этот снимок?
Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен.
Дюбост: Что это за снимок?
Буа: Это посещение каменоломни венской полицией. Это было в июне или
июле 1941 года. Эти двое заключенных, которые видны на снимке, - мои
товарищи, испанцы.
Дюбост: Что они делают?
Буа: Они показывают господам из полиции, каким способом они поднимают
камни, так как не было инструментов, при помощи которых это надо делать.
Дюбост: Знали ли Вы кого-либо из представителей полиции, которые пришли
сюда?
Буа: Нет, потому что они приходили всего один раз. Мы еле успели
взглянуть на них.
Этот снимок сделан в 1943 году по случаю дня рождения
оберштурмбаннфюрера СС Франца Цирайса. Его окружает персонал администрации
лагеря Маутхаузен. Я могу назвать их всех.
Дюбост: Давайте следующую фотографию.
Буа: Этот снимок сделан в тот же день, в день рождения
оберштурмбаннфюрера Франца Цирайса. Второй - его адъютант, я не помню его
фамилию. Следует отметить, что этот адъютант был из вермахта, но по прибытии
в лагерь он стал носить форму СС.
Дюбост: А это что?
Буа: Это то же самое посещение Маутхаузена полицией в июне-июле 1941 г.
Это дверь в кухню. Здесь стоят заключенные, которые были направлены в
дисциплинарную роту. У них на спинах приспособления, которые служили для
переноски камней весом до 80 кг. И так до изнеможения. Очень немногим
удавалось вернуться из дисциплинарных рот.
На этом снимке запечатлено посещение Гиммлером в апреле 1941 года
лагеря Маутхаузен. Видны Гиммлер, позади гауляйтер Линца, а сбоку налево
Франц Цирайс, комендант лагеря Маутхаузен.
Эта фотография сделана в каменоломне. В глубине, налево, видна группа
работающих заключенных. На переднем плане - Франц Цирайс, Гиммлер, затем
обергруппенфюрер Кальтенбруннер. У него золотой партийный значок.
Дюбост: Этот снимок сделан в каменоломне? Кем?
Буа: Обершарфюрером СС Паулем Риккеном. Это было в апреле-мае 1941 г. В
это время этот господин посещал лагерь достаточно часто для того, чтобы
решить, как лучше организовать аналогичные лагеря во всей Германии и в
оккупированных странах.
Дюбост: Достаточно. Итак, Вы утверждаете, что это действительно
Кальтенбруннер?
Буа: Да, я это утверждаю.
Дюбост: И, что фотография сделана в лагере?
Буа: Да, я утверждаю это.
Дюбост: Вы были военнопленный или политический заключенный?
Буа: Военнопленный.
Дюбост: Вы сражались во французской армии в качестве добровольца?
Буа: Я сражался в 5-й армии в Вогезах, в пехотном батальоне, затем в
иностранном легионе, в саперном подразделении. Мы попали в плен, когда
отступая дошли до Бельфора, где я был взят в ночь с 20 на 21 июня 1940 г. Я
был вместе с другими испанскими товарищами направлен в Мюлузу. Узнав, что мы
испанские республиканцы-антифашисты, немцы нас поместили вместе с евреями,
которых причисляли к людям низшей расы. В течение шести месяцев мы были
военнопленными и в это время мы узнали, что министр иностранных дел Франции
был у Гитлера, чтобы обсудить вопрос об иностранцах и другие вопросы. Мы
узнали, что, наряду с другими вопросами, речь шла о нашем положении.
Рассказывали, что немцы спросили, как поступать с испанцами, военнопленными,
сражавшимися во французской армии, с теми, кто раньше были республиканцами,
сражались в республиканской армии. В ответ...
Дюбост: Неважно. Таким образом, несмотря на то, что Вы военнопленный,
Вы были направлены в лагерь, который не находился под контролем армии?
Буа: Да. Мы были военнопленные группы "А". Нам сказали, что нас
переведут в ведение части, как всех других французов, затем мы были
направлены в Маутхаузен, где мы впервые увидели, что там нас ждали не
солдаты вермахта, и мы, наконец, поняли, что попали в лагерь уничтожения.
Дюбост: Сколько Вас всего было?
Буа: К концу нас было 1500, а всего 8000 испанцев.
Дюбост: Сколько вас осталось после освобождения?
Буа: Около 1600....
Дюбост: Свидетель! Узнаете ли Вы среди подсудимых некоторых из тех,
которые посещали лагерь Маутхаузен и которых Вы видели во время Вашего
заключения в лагере?
Буа: Шпеера.
Дюбост: Когда Вы видели его?
Буа: Он посетил в 1943 г. лагерь Гузен по вопросу о строительных
работах. Он также был в каменоломне Маутхаузена. Я сам его не видел, так как
находился в отделе регистрации лагеря и не мог выходить. Но во время этих
посещений руководитель отдела Пауль Риккен отснял аппаратом "лейка" целую
пленку, которую я сам проявлял. На этой фотопленке я узнал Шпеера и других
начальников СС, которые с ним приехали. Он был одет в костюм светлого цвета.
Дюбост: Вы увидели это на пленке, которую проявляли?
Буа: Я его узнал на фото. Кроме того, нам приходилось надписывать
фамилии и даты на фотографиях, так как многие эсэсовцы желали иметь для
своих коллекций все фотографии, сделанные при посещении лагеря...
Дюбост: Последний вопрос: существовали ли священники для совершения
религиозных обрядов? Как умирали заключенные, которые желали умереть
согласно своей религии?
Буа: Да, было несколько священников, насколько я мог заметить, это был
немецкий католический орден под названием "Бибельфоршер". Но официально...
Дюбост: Но официально, позволяла ли администрация лагеря заключенным
отправлять свои религиозные обряды?
Буа: Нет, они ничего не могли делать. Это было запрещено. Им было
запрещено даже жить.
Дюбост: Даже жить?
Буа: Даже жить...
Дюбост: Как обращались с монахами, со священниками, с пасторами?
Буа: В обращении с ними или с нами не делалось никакой разницы. Они
умирали так же, как и мы. Их также иногда посылали в газовую камеру, иногда
расстреливали, иногда сажали в ледяную воду. Все средства были хороши.
Эсэсовцы особо жестоко обращались с ними, так как они знали, что эти люди не
могли работать так, как обычные рабочие. Они обращались так с интеллигентами
всех стран.
Дюбост: Им не давали возможности служить?
Буа: Нет, никакой.
Дюбост: Приходили ли священники к людям, которых должны были казнить?
Буа: Совсем нет, наоборот, иногда, вместо того, чтобы, как Вы говорите,
допустить к ним человека одной с ними веры, который принес бы им утешение,
приговоренным давали по 25-75 ударов плетьми из бычьих жил. Я отметил, что
так было по отношению к нескольким офицерам, русским военнопленным,
политкомиссарам.
Дюбост: У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Председатель: Генерал Руденко.
Руденко: Свидетель, будьте любезны, сообщите, что Вам известно об
истреблении советских военнопленных?
Буа: Я не могу рассказать все, что я знаю, потому что я знаю так много,
что мне не хватило бы месяца, чтобы все рассказать.
Руденко: В таком случае я бы просил Вас, свидетель, кратко изложить
основное известное Вам об истреблении советских военнопленных в том лагере,
где Вы находились.
Буа: Первые военнопленные прибыли в 1941 году. Было объявлено о
прибытии двух тысяч русских военнопленных. По отношению к ним были приняты
такие же меры предосторожности, как и по прибытии военнопленных
испанцев-республиканцев. Везде вокруг бараков были поставлены пулеметы, так
как от новоприбывших ожидали самого худшего. Как только русские
военнопленные вошли в лагерь, стало ясно, что они находятся в ужасном
состоянии. Они даже ничего не могли понять. Они были так обессилены, что не
держались на ногах. Их тогда поместили в бараки по 1600 человек в каждом.
Следует отметить, что эти бараки имели семь метров в ширину и 50 метров в
длину. У них была отобрана почти вся одежда, которой у них и без этого было
очень мало. Им было разрешено сохранить только брюки и рубаху, а дело было в
ноябре месяце. В Маутхаузене было более 10 градусов мороза. По прибытии
оказалось, что 24 человека из них умерло в то время, как они шли 4
километра, отделявшие лагерь Маутхаузен от станции. Сначала к ним была
применена та же система обращения как к нам, испанцам-республиканцам. Нам
сначала не дали никакой работы, но почти ничего не давали есть. Через
несколько недель они были совершенно без сил и тогда к ним стали применять
систему истребления. Их заставляли работать в самых ужасных условиях,
избивали, били палками, над ними издевались. Через три месяца из 7000
русских военнопленных остались в живых только 30. Эти 30 выживших были
сфотографированы отделом Пауля Риккена для документирования. У меня есть эти
фотографии, я их покажу, если господа судьи пожелают этого.
Руденко: Вы можете предъявить эти фотографии?
Буа: Они у господина Дюбоста.
Руденко: Благодарю. Что Вам известно о югославах и поляках?
Буа: Первые поляки прибыли в лагерь в 1939 году, после разгрома Польши.
С ними обращались так же, как со всеми другими. Немцы начали их истреблять.
Десятки тысяч поляков погибли в ужасных условиях. Но надо особо отметить
положение югославов. Югославы стали прибывать эшелонами, в гражданском
платье, и их расстреливали, якобы согласно закону. Эсэсовцы даже надевали
для совершения этих казней стальные шлемы. Их расстреливали по двое. С
первым эшелоном прибыло 165 человек, со вторым - 180 человек, а затем они
прибывали небольшими группами - по 15, 50, 60, 30 человек. Среди них были
даже женщины.
Однажды расстреливали четырех женщин и - это был единственный такой
случай в лагере - некоторые прежде, чем их расстреляли, плевали в лицо
коменданту лагеря.
Югославы так пострадали, как мало кто пострадал. Их положение могло
сравниться только с положением русских. Их убивали различными способами до
самого последнего времени. Я хотел бы еще рассказать о русских, так как они
многое испытали.
Руденко: Правильно ли я заключил из Ваших показаний, что этот
концентрационный лагерь по существу являлся комбинатом смерти?
Буа: Лагерь был отнесен к последней, третьей категории. Это был лагерь,
из которого никто не должен был выйти живым.
Руденко: Я больше вопросов не имею. Председатель: Хочет ли
представитель Великобритании произвести перекрестный допрос?
Филлимор: Нет.
Председатель: Обвинение США?
Додд: Нет.
Председатель: Хочет ли кто из представителей защиты произвести
перекрестный допрос?
Бабель: Свидетель, какие опознавательные знаки Вы носили в лагере?
Буа: Какой номер? Какой опознавательный знак?
Бабель: Нет, заключенные различались по цветам звезд, они носили звезды
красные, желтые, зеленые и т. д. Было ли это так же и в Маутхаузене? Что Вы
носили?
Буа: Это были не звезды. Это были треугольники и буквы указывавшие
национальность. Евреи носили желтые и красные звездочки, шестиконечные
звездочки с красными и желтыми концами, два наложенные друг на друга
треугольника.
Бабель: Какой цвет носили Вы?
Буа: Синий треугольник с буквой "S", то есть "испанский политический
эмигрант".
Бабель: Были ли Вы "капо"?
Буа: Нет. Я был вначале переводчиком.
Бабель: Каковы были Ваши обязанности?
Буа: Надо было переводить на испанский язык все дикие вещи, которые
немцы хотели сказать испанским заключенным. Затем я занимался фотографией:
проявлял фотопленки, которые снимали в лагере для того, чтобы зафиксировать
все, что происходило в лагере.
Бабель: Какова была практика организации визитов? Посетители приходили
только во внутренний лагерь или же и на места работы?
Буа: Посетители обычно осматривали весь лагерь и невозможно, чтобы они
не знали, что происходило. Исключения делались только в случае, когда
прибывали крупные чиновники или высокопоставленные лица из Польши, Австрии
или Словакии. Им давали осматривать только лучшие места. Франц Цирайс
говорил им: "Смотрите сами". Он посылал за поварами, отбывавшими наказание
бандитами, жирными, хорошо питавшимися преступниками. Цирайс выбирал их для
того, чтобы показать, будто все заключенные так же выглядят.
Бабель: Было ли запрещено заключенным говорить между собой о положении
в лагере? С людьми не из лагеря такие разговоры были, очевидно, едва ли
возможны?
Буа: Да, это было так строго запрещено, что если кого-нибудь заставали
за такими разговорами, то не только ему самому грозила смерть, это означало
ужасные репрессии для всех его соотечественников.
Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как они вели себя по
отношению к другим заключенным?
Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо", надо
было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне с
эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться с нами,
как звери. Эсэсовцы предоставляли им право делать с нами все, что они
хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых они
смогли обнаружить.
Незадолго до освобождения, "капо" попросили разрешения вступить
добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали, что их
ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.
Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего Вы
заключаете, что они могли это делать?
Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было видеть,
как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как звери,
а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники. Такова их
природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю, что они
делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо" за свою
работу, так как они были специалистами в какой-либо области, но они
предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".
Бабель: Спасибо.
Председатель: Хочет ли еще кто-нибудь из защитников задать вопросы
свидетелю? Господин Дюбост, может быть, Вы хотите задать еще несколько
вопросов?
Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.
Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь еще сказать генерал
Руденко?
Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил о том, что в его
распоряжении есть фотодокумент 30 советских военнопленных, оставшихся в
живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил, господин
председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на
фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.
Председатель: Конечно.
Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?
(Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)
Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?
Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были
еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно сказать,
жив ли кто-либо из них сейчас.
Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?
Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов
мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от холода... Я бы
хотел заметить, что были случаи, когда совершались массовые убийства
советских офицеров, надо это особо отметить, так как речь идет о
военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.
Председатель: Что именно Вы хотите сказать относительно массовых
убийств русских военнопленных?
Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый день прибытия их
начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен
приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует поступать по
особому.
Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских
военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им
давали есть все, что они хотели. Их осмотрел офицер медицинской службы,
штурмбаннфюрер - доктор Бресбах.
Они спустились в каменоломню, но переносили только небольшие камни,
причем по 4 человека. А в это время начальник документального отдела
обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой"
Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров
каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль, что я
не украл эти негативы, как другие.
Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все остальное.
Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все могли видеть
на фотографиях, что с русскими военнопленными офицерами, и особенно с
политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не
работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому что,
как мне кажется, это необходимо.
Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й барак. Этот барак
находился внутри лагеря и, несмотря на электрифицированные проволочные
заграждения вокруг всего лагеря, вокруг этого барака была дополнительная
стена, по которой проходила проволока с электрическим током.
В этом бараке находились русские военнопленные - офицеры и комиссары,
несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан. Никто
не мог входить в этот барак, кроме двух начальников - коменданта внутреннего
лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти заключенные были одеты как мы,
каторжники, но они не имели никаких номеров и никаких знаков. Отдел
что я могу сказать, говоря о дубленой коже, это то, что я своими глазами
видел унтерофицеров или офицеров СС, точно я не помню, были ли это
унтерофицеры или офицеры, которые выходили из 2-го блока с дубленой кожей в
руках, но это были эсэсовцы, а не какие-либо другие посетители лагеря.
Кауфман: Скажите, эти посетители, особенно медсестры из Красного
Креста, знали о том, что эти эксперименты с точки зрения медицины были
совершенно бессмысленными, или они только хотели посетить лаборатории,
осмотреть оборудование и т. п.?
Балаховский: Я еще раз говорю, что посетители входили в мой отдел
лаборатории, где они видели то, чем там занимались, то есть заполнение
пробирок в условиях стерильности, но я не могу сказать, что видели они до и
после этого. Мне лишь известно, что посетители, о которых я говорю, -
курсанты люфтваффе и представители из Красного Креста - осматривали все
оборудование блока. Однако, они вне сомнения знали, каково происхождение
этой культуры и могли предполагать, что эксперименты производились на людях,
так как там имелись таблицы, графические изображения, которые отражали
различные стадии развития культур. Правда можно было подумать, что кровь
брали у обычных больных тифом, а не больных, которые были заражены тифом
искусственным путем. Я искренне полагаю, что основной массе посетителей не
были известны все жестокости, которые происходили в 46-м блоке. Но
невозможно было для посетителей, которые проходили в лагерь, не увидеть
того, в каком плачевном и ужасном состоянии находилась основная масса
заключенных лагеря...
Кауфман: Вы говорили о том, что политические заключенные могли временно
покидать лагерь. Знали ли эти заключенные о тех эксцессах, которые имели
место в лагере, и если они об этом знали, имели ли они право говорить об
этом в Германии?
Балаховский: Очень немногим политическим заключенным, причем
исключительно немцам, разрешали отлучаться из лагеря. Это были заключенные,
которым эсэсовцы доверили ответственные должности в лагере и которые
находились в лагере не менее десяти лет. Это, например, был "капо" Карл,
начальник столовой войск СС, который отвечал за эту столовую. Он получил
двухнедельный отпуск для того, чтобы посетить свою семью в Цейтц. Этот
"капо" находился на свободе в течение десяти дней и мог рассказать своей
семье все, что знал, но я абсолютно не знаю, делал он это или нет.
Я могу лишь сказать, что, безусловно, он должен был соблюдать
осторожность. Во всяком случае, все заключенные, которые получали разрешение
на отпуск, провели в лагере много времени, о чем я уже сказал, и были в
курсе почти всего, что в нем происходило, в том числе они были в курсе
экспериментов.
Кауфман: И последний вопрос. Если считать, что люди, о которых Вы здесь
говорили, все-таки говорили что-либо своим семьям, даже пусть с условием
хранить все в тайне, но руководство лагеря узнало бы об этом, не думаете ли
Вы, что в результате этого могли последовать даже смертные казни?
Балаховский: Безусловно, если семьи не хранили это в тайне и об этом
узнали бы эсэсовцы, в данном случае, безусловно, заключенным грозила
смертная казнь.
Кауфман: Благодарю Вас.
{IMT, vol. 6, p. 263-278} <>
----------------------------
Стенограмма заседаний
Международного военного трибунала
от 28 и 29 января 1946 г.
Дюбост: Свидетель, показания которого я попрошу Трибунал выслушать,
должен уточнить один важный момент, который оставался невыясненным в течение
нескольких недель. Трибунал помнит, что во время представления доказательств
моими американскими коллегами встал вопрос, приезжал ли Кальтенбруннер в
лагерь Маутхаузен? В качестве доказательства я представляю свидетельские
показания господина Буа, который должен показать Трибуналу, что
Кальтенбруннер был в Маутхаузене. У свидетеля есть фотографии, на которых
зафиксирован этот визит и Трибунал ознакомится с ними.
Председатель: Очень хорошо. Ваше имя?
Буа: Франсуа Буа.
Председатель: Повторяйте за мною слова присяги...
(Свидетель повторяет слова присяги)
Дюбост: Вы француз?
Буа: Я испанский беженец.
Дюбост: Вы родились 14 августа 1920 г. в Барселоне?
Буа: Да.
Дюбост: Вы фоторепортер? И Вы были заключены в лагерь Маутхаузен с...
Буа: С 27 января 1941 года.
Дюбост: Вы представили следователям некоторое количество фотографий?
Буа: Да.
Дюбост: Они будут демонстрироваться на экране и Вы покажете под
присягой, в каких условиях и где Вы сделали эти фотографии?
Буа: Да.
Дюбост: Как Вы достали эти фотографии?
Буа: В связи со своей профессией я попал в Маутхаузен в отдел по
установлению личности заключенных в лагере. Там имелся фотоотдел.
Разрешалось фотографировать все, что происходило в лагере, для отправки этих
фото верховному командованию в Берлин.
(Демонстрируются фотографии)
Дюбост: Это общий вид каменоломни. Здесь работали заключенные?
Буа: Большинство заключенных.
Дюбост: Где находится лестница?
Буа: Внизу.
Дюбост: Сколько там ступенек?
Буа: Сначала было 160, а затем 186 ступенек.
Дюбост: Можем перейти к следующей фотографии.
Буа: Это двор каменоломни во время приезда рейхсфюрера Гиммлера,
Кальтенбруннера, гаулейтера Линца и других, имена которых мне неизвестны. Вы
видите труп человека, упавшего сверху в каменоломню. Такие случаи бывали
каждый день.
Дюбост: Можно переходить к следующей фотографии.
Буа: Снимок сделан в апреле 1941 года. Мои товарищи испанцы тянут
вагонетку, наполненную землей. Это работа, которую нас заставляли делать.
Дюбост: Кто сделал этот снимок?
Буа: На этот раз это был Пауль Риккен, профессор из Эссена.
Дюбост: Можно переходить к следующей.
Буа: Это эпизод с одним сбежавшим австрийцем. Он был столяром в гараже.
Он сделал ящик, в который можно было спрятаться и таким образом выйти из
лагеря. Но через некоторое время его поймали. Его поместили в тележку, в
которой перевозили трупы в крематорий, и сделали там надпись на немецком
языке: "Все пташки возвратились" Его приговорили к смерти. Провели перед
строем из 10 тысяч заключенных под музыку оркестра цыган. Когда его
повесили, тело его качалось на ветру, а оркестр играл мелодию известной
песни "Черный Биль".
Дюбост: Следующая. Кто делал эти снимки?
Буа: Фриц Корнати, обершарфюрер СС. Он был расстрелян в Голландии
американскими войсками в 1944 году.
Этот человек на снимке, русский военнопленный. Его повесили, чтобы
заставить нас думать, будто он самоубийца и пытался броситься на колючую
проволоку.
На второй фотографии видны голландские евреи. Это в карантинных
бараках. В день своего прибытия евреи были доведены до того, что бросались
на колючую проволоку, потому что они хорошо отдавали себе отчет в том, что
им все равно не оставалось никакой надежды выйти отсюда.
Дюбост: Кто делал эти снимки?
Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен, профессор из Эссена.
Дюбост: Следующая.
Буа: Это два голландских еврея. Можно рассмотреть красную звезду,
которую они носили. Это, так называемая, попытка к бегству.
Дюбост: А что это на самом деле?
Буа: Эсэсовцы послали их за камнями за колючей проволокой. Эсэсовцы,
которые находились в охране за второй оградой колючей проволоки, стали
стрелять в них, так как им выдавали премию за каждого человека, который ими
был застрелен.
На другой фотографии снят еврей в период постройки в 1941 году так
называемого "русского лагеря", который стал затем санитарным лагерем. Он
висит на веревке, которой он подвязывал свои брюки.
Дюбост: Это самоубийство?
Буа: Как будто бы. Это человек, который полностью потерял надежду
выжить. Его довели до отчаяния, заставляя выполнять непосильные работы и
подвергая пыткам.
Дюбост: Что это за фотография?
Буа: Это еврей, я не знаю, из какой страны. Его посадили в бочку с
водой и держали там до изнеможения. Его избили до полусмерти, а затем дали
ему 10 минут с тем, чтобы он повесился. Он это сделал, употребив собственный
пояс, так как знал, что его ждет в противном случае.
Дюбост: Кто делал этот снимок?
Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен.
Дюбост: Что это за снимок?
Буа: Это посещение каменоломни венской полицией. Это было в июне или
июле 1941 года. Эти двое заключенных, которые видны на снимке, - мои
товарищи, испанцы.
Дюбост: Что они делают?
Буа: Они показывают господам из полиции, каким способом они поднимают
камни, так как не было инструментов, при помощи которых это надо делать.
Дюбост: Знали ли Вы кого-либо из представителей полиции, которые пришли
сюда?
Буа: Нет, потому что они приходили всего один раз. Мы еле успели
взглянуть на них.
Этот снимок сделан в 1943 году по случаю дня рождения
оберштурмбаннфюрера СС Франца Цирайса. Его окружает персонал администрации
лагеря Маутхаузен. Я могу назвать их всех.
Дюбост: Давайте следующую фотографию.
Буа: Этот снимок сделан в тот же день, в день рождения
оберштурмбаннфюрера Франца Цирайса. Второй - его адъютант, я не помню его
фамилию. Следует отметить, что этот адъютант был из вермахта, но по прибытии
в лагерь он стал носить форму СС.
Дюбост: А это что?
Буа: Это то же самое посещение Маутхаузена полицией в июне-июле 1941 г.
Это дверь в кухню. Здесь стоят заключенные, которые были направлены в
дисциплинарную роту. У них на спинах приспособления, которые служили для
переноски камней весом до 80 кг. И так до изнеможения. Очень немногим
удавалось вернуться из дисциплинарных рот.
На этом снимке запечатлено посещение Гиммлером в апреле 1941 года
лагеря Маутхаузен. Видны Гиммлер, позади гауляйтер Линца, а сбоку налево
Франц Цирайс, комендант лагеря Маутхаузен.
Эта фотография сделана в каменоломне. В глубине, налево, видна группа
работающих заключенных. На переднем плане - Франц Цирайс, Гиммлер, затем
обергруппенфюрер Кальтенбруннер. У него золотой партийный значок.
Дюбост: Этот снимок сделан в каменоломне? Кем?
Буа: Обершарфюрером СС Паулем Риккеном. Это было в апреле-мае 1941 г. В
это время этот господин посещал лагерь достаточно часто для того, чтобы
решить, как лучше организовать аналогичные лагеря во всей Германии и в
оккупированных странах.
Дюбост: Достаточно. Итак, Вы утверждаете, что это действительно
Кальтенбруннер?
Буа: Да, я это утверждаю.
Дюбост: И, что фотография сделана в лагере?
Буа: Да, я утверждаю это.
Дюбост: Вы были военнопленный или политический заключенный?
Буа: Военнопленный.
Дюбост: Вы сражались во французской армии в качестве добровольца?
Буа: Я сражался в 5-й армии в Вогезах, в пехотном батальоне, затем в
иностранном легионе, в саперном подразделении. Мы попали в плен, когда
отступая дошли до Бельфора, где я был взят в ночь с 20 на 21 июня 1940 г. Я
был вместе с другими испанскими товарищами направлен в Мюлузу. Узнав, что мы
испанские республиканцы-антифашисты, немцы нас поместили вместе с евреями,
которых причисляли к людям низшей расы. В течение шести месяцев мы были
военнопленными и в это время мы узнали, что министр иностранных дел Франции
был у Гитлера, чтобы обсудить вопрос об иностранцах и другие вопросы. Мы
узнали, что, наряду с другими вопросами, речь шла о нашем положении.
Рассказывали, что немцы спросили, как поступать с испанцами, военнопленными,
сражавшимися во французской армии, с теми, кто раньше были республиканцами,
сражались в республиканской армии. В ответ...
Дюбост: Неважно. Таким образом, несмотря на то, что Вы военнопленный,
Вы были направлены в лагерь, который не находился под контролем армии?
Буа: Да. Мы были военнопленные группы "А". Нам сказали, что нас
переведут в ведение части, как всех других французов, затем мы были
направлены в Маутхаузен, где мы впервые увидели, что там нас ждали не
солдаты вермахта, и мы, наконец, поняли, что попали в лагерь уничтожения.
Дюбост: Сколько Вас всего было?
Буа: К концу нас было 1500, а всего 8000 испанцев.
Дюбост: Сколько вас осталось после освобождения?
Буа: Около 1600....
Дюбост: Свидетель! Узнаете ли Вы среди подсудимых некоторых из тех,
которые посещали лагерь Маутхаузен и которых Вы видели во время Вашего
заключения в лагере?
Буа: Шпеера.
Дюбост: Когда Вы видели его?
Буа: Он посетил в 1943 г. лагерь Гузен по вопросу о строительных
работах. Он также был в каменоломне Маутхаузена. Я сам его не видел, так как
находился в отделе регистрации лагеря и не мог выходить. Но во время этих
посещений руководитель отдела Пауль Риккен отснял аппаратом "лейка" целую
пленку, которую я сам проявлял. На этой фотопленке я узнал Шпеера и других
начальников СС, которые с ним приехали. Он был одет в костюм светлого цвета.
Дюбост: Вы увидели это на пленке, которую проявляли?
Буа: Я его узнал на фото. Кроме того, нам приходилось надписывать
фамилии и даты на фотографиях, так как многие эсэсовцы желали иметь для
своих коллекций все фотографии, сделанные при посещении лагеря...
Дюбост: Последний вопрос: существовали ли священники для совершения
религиозных обрядов? Как умирали заключенные, которые желали умереть
согласно своей религии?
Буа: Да, было несколько священников, насколько я мог заметить, это был
немецкий католический орден под названием "Бибельфоршер". Но официально...
Дюбост: Но официально, позволяла ли администрация лагеря заключенным
отправлять свои религиозные обряды?
Буа: Нет, они ничего не могли делать. Это было запрещено. Им было
запрещено даже жить.
Дюбост: Даже жить?
Буа: Даже жить...
Дюбост: Как обращались с монахами, со священниками, с пасторами?
Буа: В обращении с ними или с нами не делалось никакой разницы. Они
умирали так же, как и мы. Их также иногда посылали в газовую камеру, иногда
расстреливали, иногда сажали в ледяную воду. Все средства были хороши.
Эсэсовцы особо жестоко обращались с ними, так как они знали, что эти люди не
могли работать так, как обычные рабочие. Они обращались так с интеллигентами
всех стран.
Дюбост: Им не давали возможности служить?
Буа: Нет, никакой.
Дюбост: Приходили ли священники к людям, которых должны были казнить?
Буа: Совсем нет, наоборот, иногда, вместо того, чтобы, как Вы говорите,
допустить к ним человека одной с ними веры, который принес бы им утешение,
приговоренным давали по 25-75 ударов плетьми из бычьих жил. Я отметил, что
так было по отношению к нескольким офицерам, русским военнопленным,
политкомиссарам.
Дюбост: У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Председатель: Генерал Руденко.
Руденко: Свидетель, будьте любезны, сообщите, что Вам известно об
истреблении советских военнопленных?
Буа: Я не могу рассказать все, что я знаю, потому что я знаю так много,
что мне не хватило бы месяца, чтобы все рассказать.
Руденко: В таком случае я бы просил Вас, свидетель, кратко изложить
основное известное Вам об истреблении советских военнопленных в том лагере,
где Вы находились.
Буа: Первые военнопленные прибыли в 1941 году. Было объявлено о
прибытии двух тысяч русских военнопленных. По отношению к ним были приняты
такие же меры предосторожности, как и по прибытии военнопленных
испанцев-республиканцев. Везде вокруг бараков были поставлены пулеметы, так
как от новоприбывших ожидали самого худшего. Как только русские
военнопленные вошли в лагерь, стало ясно, что они находятся в ужасном
состоянии. Они даже ничего не могли понять. Они были так обессилены, что не
держались на ногах. Их тогда поместили в бараки по 1600 человек в каждом.
Следует отметить, что эти бараки имели семь метров в ширину и 50 метров в
длину. У них была отобрана почти вся одежда, которой у них и без этого было
очень мало. Им было разрешено сохранить только брюки и рубаху, а дело было в
ноябре месяце. В Маутхаузене было более 10 градусов мороза. По прибытии
оказалось, что 24 человека из них умерло в то время, как они шли 4
километра, отделявшие лагерь Маутхаузен от станции. Сначала к ним была
применена та же система обращения как к нам, испанцам-республиканцам. Нам
сначала не дали никакой работы, но почти ничего не давали есть. Через
несколько недель они были совершенно без сил и тогда к ним стали применять
систему истребления. Их заставляли работать в самых ужасных условиях,
избивали, били палками, над ними издевались. Через три месяца из 7000
русских военнопленных остались в живых только 30. Эти 30 выживших были
сфотографированы отделом Пауля Риккена для документирования. У меня есть эти
фотографии, я их покажу, если господа судьи пожелают этого.
Руденко: Вы можете предъявить эти фотографии?
Буа: Они у господина Дюбоста.
Руденко: Благодарю. Что Вам известно о югославах и поляках?
Буа: Первые поляки прибыли в лагерь в 1939 году, после разгрома Польши.
С ними обращались так же, как со всеми другими. Немцы начали их истреблять.
Десятки тысяч поляков погибли в ужасных условиях. Но надо особо отметить
положение югославов. Югославы стали прибывать эшелонами, в гражданском
платье, и их расстреливали, якобы согласно закону. Эсэсовцы даже надевали
для совершения этих казней стальные шлемы. Их расстреливали по двое. С
первым эшелоном прибыло 165 человек, со вторым - 180 человек, а затем они
прибывали небольшими группами - по 15, 50, 60, 30 человек. Среди них были
даже женщины.
Однажды расстреливали четырех женщин и - это был единственный такой
случай в лагере - некоторые прежде, чем их расстреляли, плевали в лицо
коменданту лагеря.
Югославы так пострадали, как мало кто пострадал. Их положение могло
сравниться только с положением русских. Их убивали различными способами до
самого последнего времени. Я хотел бы еще рассказать о русских, так как они
многое испытали.
Руденко: Правильно ли я заключил из Ваших показаний, что этот
концентрационный лагерь по существу являлся комбинатом смерти?
Буа: Лагерь был отнесен к последней, третьей категории. Это был лагерь,
из которого никто не должен был выйти живым.
Руденко: Я больше вопросов не имею. Председатель: Хочет ли
представитель Великобритании произвести перекрестный допрос?
Филлимор: Нет.
Председатель: Обвинение США?
Додд: Нет.
Председатель: Хочет ли кто из представителей защиты произвести
перекрестный допрос?
Бабель: Свидетель, какие опознавательные знаки Вы носили в лагере?
Буа: Какой номер? Какой опознавательный знак?
Бабель: Нет, заключенные различались по цветам звезд, они носили звезды
красные, желтые, зеленые и т. д. Было ли это так же и в Маутхаузене? Что Вы
носили?
Буа: Это были не звезды. Это были треугольники и буквы указывавшие
национальность. Евреи носили желтые и красные звездочки, шестиконечные
звездочки с красными и желтыми концами, два наложенные друг на друга
треугольника.
Бабель: Какой цвет носили Вы?
Буа: Синий треугольник с буквой "S", то есть "испанский политический
эмигрант".
Бабель: Были ли Вы "капо"?
Буа: Нет. Я был вначале переводчиком.
Бабель: Каковы были Ваши обязанности?
Буа: Надо было переводить на испанский язык все дикие вещи, которые
немцы хотели сказать испанским заключенным. Затем я занимался фотографией:
проявлял фотопленки, которые снимали в лагере для того, чтобы зафиксировать
все, что происходило в лагере.
Бабель: Какова была практика организации визитов? Посетители приходили
только во внутренний лагерь или же и на места работы?
Буа: Посетители обычно осматривали весь лагерь и невозможно, чтобы они
не знали, что происходило. Исключения делались только в случае, когда
прибывали крупные чиновники или высокопоставленные лица из Польши, Австрии
или Словакии. Им давали осматривать только лучшие места. Франц Цирайс
говорил им: "Смотрите сами". Он посылал за поварами, отбывавшими наказание
бандитами, жирными, хорошо питавшимися преступниками. Цирайс выбирал их для
того, чтобы показать, будто все заключенные так же выглядят.
Бабель: Было ли запрещено заключенным говорить между собой о положении
в лагере? С людьми не из лагеря такие разговоры были, очевидно, едва ли
возможны?
Буа: Да, это было так строго запрещено, что если кого-нибудь заставали
за такими разговорами, то не только ему самому грозила смерть, это означало
ужасные репрессии для всех его соотечественников.
Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как они вели себя по
отношению к другим заключенным?
Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо", надо
было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне с
эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться с нами,
как звери. Эсэсовцы предоставляли им право делать с нами все, что они
хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых они
смогли обнаружить.
Незадолго до освобождения, "капо" попросили разрешения вступить
добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали, что их
ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.
Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего Вы
заключаете, что они могли это делать?
Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было видеть,
как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как звери,
а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники. Такова их
природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю, что они
делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо" за свою
работу, так как они были специалистами в какой-либо области, но они
предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".
Бабель: Спасибо.
Председатель: Хочет ли еще кто-нибудь из защитников задать вопросы
свидетелю? Господин Дюбост, может быть, Вы хотите задать еще несколько
вопросов?
Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.
Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь еще сказать генерал
Руденко?
Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил о том, что в его
распоряжении есть фотодокумент 30 советских военнопленных, оставшихся в
живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил, господин
председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на
фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.
Председатель: Конечно.
Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?
(Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)
Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?
Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были
еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно сказать,
жив ли кто-либо из них сейчас.
Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?
Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов
мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от холода... Я бы
хотел заметить, что были случаи, когда совершались массовые убийства
советских офицеров, надо это особо отметить, так как речь идет о
военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.
Председатель: Что именно Вы хотите сказать относительно массовых
убийств русских военнопленных?
Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый день прибытия их
начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен
приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует поступать по
особому.
Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских
военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им
давали есть все, что они хотели. Их осмотрел офицер медицинской службы,
штурмбаннфюрер - доктор Бресбах.
Они спустились в каменоломню, но переносили только небольшие камни,
причем по 4 человека. А в это время начальник документального отдела
обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой"
Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров
каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль, что я
не украл эти негативы, как другие.
Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все остальное.
Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все могли видеть
на фотографиях, что с русскими военнопленными офицерами, и особенно с
политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не
работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому что,
как мне кажется, это необходимо.
Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й барак. Этот барак
находился внутри лагеря и, несмотря на электрифицированные проволочные
заграждения вокруг всего лагеря, вокруг этого барака была дополнительная
стена, по которой проходила проволока с электрическим током.
В этом бараке находились русские военнопленные - офицеры и комиссары,
несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан. Никто
не мог входить в этот барак, кроме двух начальников - коменданта внутреннего
лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти заключенные были одеты как мы,
каторжники, но они не имели никаких номеров и никаких знаков. Отдел