Джентл Мэри. Пропавшая рукопись (Аш - Тайная история - 1)

   - Знаешь, как меня называют эти маленькие засранцы? "Старик"! Я вдвое старше тебя, я уже слишком стар. Вот почему так получилось!
   - Да гребаный ад! - У него тряслись руки, и она сжала их, стиснула как можно крепче его горячие, потные ладони. - Что за чушь!
   Он выдернул руки. Аш ухватилась за сиденье стула. Кружилась голова.
   - Ладно, я виноват, - выкрикнул он. - Виноват! Виноват! Извини, понимаешь?!
   От его рева Аш оскалилась, как от боли, да голова и так раскалывалась, и она дернулась, когда распахнулась и с треском захлопнулась дверь, ворвавшаяся Флора схватила Роберта за плечи, а он отшвырнул ее в сторону...
   - Хватит! - Аш оторвала ладони от ушей, втянула в себя воздух и подняла голову.
   Маргарет Шмидт стояла в дверях, с тревогой косясь в коридор. Флора снова сомкнула длинные пальцы хирурга на бицепсах рослого воина и тщетно пыталась вытолкать его из комнаты. Роберт Ансельм стоял, прочно упершись ногами в пол, расправив плечи и по-бычьи наклонив голову. И вшестером не сдвинешь, подумалось Аш.
   - Ты, иди скажи сестре-настоятельнице, что ничего не случилось. Ты, ее палец уперся в Флору, - отпусти его; ты, - Роберту Ансельму, - заткни свою дурацкую пасть и дай сказать мне. - Она выдержала паузу. - Спасибо.
   - Я пойду, - стыдясь собственного смущения, проговорила Флора. - Если ты доведешь ее до приступа, Роберт, я тебя кастрирую.Она прикрыла за собой дверь, оставив за ней Маргарет Шмидт и других монахинь, привлеченных редким в их однообразной жизни событием.
   - Ну вот, наорал на меня, за то, что я умудрилась подставить голову, мягко сказала Аш. - Полегчало?
   Ее заместитель покорно кивнул. Его явно весьма интересовали носки собственных сапог.
   - Ты и в самом деле ночевал на ступенях монастыря? Бритая макушка совсем вжалась в плечи, а плечи приподнялись в чуть заметном пожатии.
   - Мне в этом году сорок исполнится. Одно из двух, - сказал он, по-видимому обращаясь к доскам пола, - либо менять ремесло, покуда жив, или... не менять. Оставаться под командой женщины, либо собрать свой отряд. Понимаешь, я начинаю чувствовать себя стариком. И не говори мне о Коллеони, который сражался в седле на семидесятом году!
   Аш закрыла рот.
   - Ну... именно о нем я и хотела сказать. А ты... хочешь сказать, ты бросаешь это дело? Бутылка пуста?
   - Да. - Это звучало не покаянным признанием, а простой констатацией факта.
   - Дерьмо твое "да". Ты мне нужен, Роберт. Если тебе вздумается собрать собственный отряд, дело другое, ты свободен, но бросать меня просто потому, что навалил в штаны... Понял?
   Роберт Ансельм потянулся к ее руке:
   - Аш...
   - Уложи меня в постель, пока я опять не наблевала. Господи Иисусе, нет ничего гаже ранений в голову. Роберт, ты останешься. Иногда я и вправду думаю, что без тебя мне не управится с этим долбаным отрядом. - Она вцепилась в его руку, подтянулась, отрываясь от стула, и встала, покачнувшись без малейшей фальши.
   Роберт усмехнулся:
   - Да-да, бедная слабая женщина. - Нагнувшись, подхватил ее под коленки, поднял и пронес несколько футов, отделявших ее от кровати. Уперся коленом в матрас и опустил свою ношу на простыню. - Ты не сможешь доверять мне после сегодняшнего. Что бы ты ни говорила, не сможешь.
   Аш расслабилась на пуховой перине. Белый потолок, медленно покачиваясь, вращался перед глазами. Рот наполнился кислой слюной, она сглотнула. Так хорошо было растянуться всем телом на мягком, что она глубоко вздохнула и зажмурилась.
   - Не спорю. Какое-то время не смогу. Потом снова поверю. Слишком хорошо мы знаем друг друга. Как она там сказала? Если ты вздумаешь уйти, я тебя и в самом деле кастрирую. Мы сейчас по маковку в дерьме, и надо с ним разобраться.
   Роберт удобно устроил ее в постели. Опыта обращения с ранеными ему было не занимать. Аш открыла глаза. Он сидел, задумавшись, на краешке кровати и вдруг недоуменно нахмурился:
   - "Она"?
   - О! Это ведь не она сказала? Ну конечно, не монахиня! Он! Это Флориан.
   Роберт рассеянно согласился. Он сидел, широко раскинув руки, опираясь на ладони, занимая собой чуть не всю кровать - так по-ансельмовски, что Аш невольно усмехнулась.
   - Не то у нас положение, чтобы в чем-то быть уверенными, верно? Возвращайся к отряду и принимай командование.
   Если сумеешь, значит, они в тебя верят по-прежнему. А я, как сумею стоять на ногах не опрокидываясь, начну разбираться, что нам делать дальше. Вряд ли у нас будет много времени на размышления.
   Роберт коротко кивнул и поднялся. Аш вдруг почувствовала себя брошенной. В висках билась боль. Она заговорила, стараясь удержать его еще ненадолго:
   - Мы же просто смылись, как оттраханные. Здесь, в герцогстве, у нас нет контракта. Чуть ошибись, и ребята начнут дезертировать пачками... Если ты мне просрешь отряд, я тебе такое устрою... - слабо пригрозила она.
   Роберт посмотрел на нее с высоты своего роста.
   -Все будет в порядке. Но в следующий раз, - он перекрестился на дверь кельи, - не шляйся без шлема, женщина! Аш ответила ему жестом, подхваченным в Италии:
   - В следующий раз не забудь захватить для меня шлем! Ансельм остановился на пороге:
   - Что сказала тебе Фарис?
   Страх ударил ее под ложечку, затопил все тело. Аш улыбнулась, сама почувствовала фальшь и, позволив лицу принять совершенно искреннее выражение отчаяния, прохрипела:
   - Не сейчас. После. Пусть Годфри притащит сюда свою задницу. Он мне нужен.
   Боль, отступившая было, вернулась, вспыхнула, забилась толчками, выбивая из глаз слезы. Она больше не замечала, что творилось вокруг, увидела только поднесенную к губам чашку и, почувствовав запах вина, настоянного на травах, жадно глотнула, а потом лежала, шепча молитвы, пока - очень нескоро - не пришел тревожный сон.
   Проспать удалось не больше часа.
   Голова раскалывалась. Аш замерла, дрожа и обливаясь холодным потом, и только тихо проклинала лекаря каждый раз, как Флора появлялась в поле ее зрения. Свет начал меркнуть. Она была уверена, что причиной тому только боль, пылавшая под черепом. Мужской голос то и дело уверял, что просто смеркается, солнце зашло, ночь, луна ушла, но она металась на горячей постели, клыки боли рвали виски, Аш вбила себе в рот кулак, раздирая зубами кожу на костяшках. Когда не удавалось сдержать крика, когда боль становилась невыносимой, агония уносила ее в знакомые области, где царили беспомощность и ужас, от которого нельзя скрыться. Это продолжалось мгновение, потом она возвращалась и в то же мгновение забывала: знала, что помнит, но не знала, о чем.
   - Лев... - Мольба застревала в пылающем горле. - Ради святого Гавейна... ради Часовни... Молчание.
   - Тише, маленькая, - утешал чей-то шепот, - тише, тише...
   Тем же застревающим в горле хрипом она выкрикнула:
   - Ты, машина долбаная! Отвечай! Голем...
   - Не сформулирована задача. Решение невозможно.
   Голос в глубине души, бесстрастный, как всегда. Ни хищник, ни святой...
   Боль рвала каждую клеточку тела, она шепнула в отчаянии:
   - О, дерьмо!
   Голос Роберта Ансельма произнес:
   - Дай ей еще той дряни. Ради Бога, парень, не умрет же она от этого.
   Флора немедленно рявкнула:
   - Ты лучше знаешь, да? Тогда сам и лечи!
   - Нет, я только...
   - Тогда заткнись. Я не собираюсь ее терять!
   3
   Только проснувшись, Аш поняла, что спала. Предрассветный полумрак окрасил квадрат окна перед глазами в серое. Аш застонала. Ладони в ледяном поту. Простыни воняют. Она шевельнула плечом, почувствовала прикосновение шерсти к щеке и поняла, что лежит одетая. Кто-то позаботился распустить шнуровку, чтобы одежда не затрудняла дыхание. При малейшем движении, при каждом вдохе в череп вонзались иглы боли.
   - Кажется, я поправляюсь - мне больно.
   - Что? - Над ней выросла и склонилась тень. Холодный рассвет осветил фигуру Флоры дель Гиз. - Ты что-то сказала?
   - Я сказала, что, должно быть, поправляюсь, начинает болеть, услышала Аш свой задыхающийся голос. Флора поднесла к ее губам знакомую чашку. Аш выпила, пролив половину на желтые простыни.
   Странный звук. Она сосредоточилась и сообразила: кто-то скребется в дверь. Флора не успела ответить - вошел человек с железным дырчатым фонарем в руках. Аш отвернула голову от пронзительного света. От боли, отозвавшейся на это движение, прервалось дыхание. Она осторожно скосила взгляд, прикрыв глаза ресницами.
   - А, это ты, - пробормотала Аш, узнав вошедшего. - Не знаю, на что сестры жалуются - хренов монастырь так и кишит мужиками.
   - Я священник, детка, - смиренно возразил Годфри Максимиллиан.
   - Боже милосердный, неужто я так плоха?
   - Уже нет, - Флора потрепала ее по плечу. Аш удержалась от крика. Хирург добавила: - Ты вчера слишком много трудилась. Сегодня не выйдет. Все та же длинная скучная история. Она тебе никогда не нравилась. История о том, как капитан пытается подняться на ноги раньше, чем следует. Припоминаешь?
   - Помню. Кажется... - Аш мимолетно ухмыльнулась в ответ на улыбку высокой золотоволосой женщины. - И мне уже скучно.
   Что-то в прищуре лекаря заставило Аш заподозрить, что не будь она так больна, схлопотала бы хорошую затрещину. "Похоже, я и впрямь плоха!"
   - Я привел тебе гостью, - сообщил Годфри. Флора обожгла его взглядом, и он укоризненно вскинул ладонь с толстыми пальцами. - Я знаю, что делаю. Она очень хотела повстречаться с Аш, но должна покинуть монастырь этим же утром. Я сказал, что она может зайти поговорить на несколько минут.
   Флора с сомнением смотрела на него через голову Аш. Разрастающийся свет выявил черты бородатого лица священника и сухое лицо человека, в котором нелегко было признать женщину. Аш лежала и слушала.
   Годфри говорил:
   - Ты ведь тоже меня знаешь, Фл... дитя мое. Тебе, кажется, уже приходилось убеждаться, что я неплохо знаю свое ремесло.
   - Какое там ремесло, - проворчала лекарь. - Шарлатанство на потребу невежд. Ладно, Годфри, веди свою гостью.
   Аш сделала попытку сесть прямо. Флора опустила фонарь на пол, чтобы свет не бил в глаза. За окном подал голос дрозд, ему отозвался другой, малиновка... и вдруг рассветное небо огласилось пронзительным птичьим хором. Каждая нота шипом втыкалась в голову.
   - Вот разорались, - хныкнула Аш.
   - Капитане! - раздался над ней звонкий женский голос. Аш узнала по звуку: на вошедшей латы - скрипят и гремят стальные пластины, звенит кольчуга.
   Она приподняла голову и увидела у постели женщину лет тридцати пяти. Белый доспех миланского образца, на поясе меч с круглой гардой, итальянский шлем-барбута под мышкой и общее впечатление властности.
   - Садитесь, - Аш сглотнула, прочищая рот.
   - Меня зовут Онората Родьяни, капитано. [Онората Родьяни, личность историческая, в повествование введена, видимо, вследствие убеждения рассказчика, что эти две женщины не могли не встретиться. В действительности известно, что Родьяни, после долгой и успешной карьеры наемного солдата, погибла, защищая родной город Кастелльоне в 1472 году.] Ваш капеллан сказал, что вас нельзя утомлять. - Женщина, стянув латную перчатку, переставила стул по другую сторону постели. Мизинец и безымянный палец на правой руке у нее были скрючены: неправильно срослись после перелома.
   Женщина осторожно умостилась на стуле, держась совершенно прямо. Ей пришлось подтянуть подбородок за науст-ник, чтобы, повернув голову, проверить, не царапают ли ножны побелку стены. Убедившись в этом, она с улыбкой обернулась к Аш:
   - Я никогда не упускаю возможности поговорить с такой же, как я, женщиной-солдатом.
   - Родьяни? - Аш, перемогая боль, скосила глаза. - Слыхала о вас. Вы из Кастелльоне. Прежде были художницей, верно?
   Гостья странно держала ладони по сторонам лица. Аш не сразу сообразила, что та сложила их раковинами около ушей, и значит, говорить надо погромче. Одна щека у женщины была покрыта черными точками въевшейся пороховой гари. Оглохла от пушечной пальбы.
   - Художница? - громко повторила Аш.
   - Была, прежде чем стать наемницей. - В полумраке блеснула ее широкая улыбка. - Я еще в бытность мою художницей убила одного: в Кремоне, я там расписывала Тирант. Не повезло насильнику. Тогда я и решила, что драться мне больше по вкусу, чем рисовать.
   Аш улыбнулась, признав в рассказе легенду, состряпанную на публику. Наверняка на деле все было сложнее. Распущенные волосы гостьи в дневном свете отливали бы вороновым крылом. Загорелое лицо обещало к старости стать пухлым. "Если доживет до старости", - подумала Аш и выпростала руку из-под простыни:
   - Можно посмотреть?
   - Можно. - Онората протянула ей барбуту.
   Аш взвесила шлем на руке, вызвав очередной взрыв боли, и пристроила на валик рядом с собой; потрогала крепления, ремень, пряжку, обвела пальцем Т-образный вырез.
   - Вам нравятся барбуты? Я так ничего не вижу из-под этой чертовой штуковины. А, вы тоже перешли на заклепки в форме розеток?
   Женщина потрогала блестящую головку подушечкой пальца.
   - Я предпочитаю медные заклепки; они лучше полируются.
   Аш вернула ей шлем, заметив:
   - И миланские наручи. Я для рук предпочитаю германские.
   - Готические латы?
   - Рукам в них свободнее, а вот остальное - вся эта чеканка и завитушки - нет! Еще оборочек не хватает!
   От дверей, где шептались Годфри и Флора, послышалось фырканье. Аш послала им гневный взгляд.
   - Так-так. Хотите взглянуть на мой меч? - предложила Онората. - Жаль, что не могу показать вам своего боевого коня, но мне сегодня же надо уезжать. Во Франции будет война. Вот он...
   Женщина встала, чтобы вытянуть меч из ножен. Свист стали, скользящей по тонкому дереву ножен, заставил Аш приподняться на локтях. Она повозилась, опираясь на валик, кое-как уселась и протянула руку к рукояти. На глаза навернулись слезы, Аш их не замечала.
   "Франция, - соображала она. - Да, у визиготов людей и припасов хватает, я еще не все видела. Они не остановятся на достигнутом. Швейцария, Германии... да, теперь, скорей всего, Франция". Фарис снаряжена для полномасштабного крестового похода.
   - Сколько у вас копий? - Аш вскинула меч поворотом кисти. Тридцатишестидюймовый клинок, широкий у рукояти, сходящийся к концу на острие иглы, скользнул в воздухе, как масло по воде. Живой клинок: счастье ощутить его в руке стоит любой боли.
   - Боже, какая прелесть!
   - Двадцать копий, - ответила женщина и подхватила последнее восклицание: - Правда ведь?
   - Я вижу, лезвие зашлифовано на желобок?
   - Да, и сколько же мне пришлось стоять над душой у оружейника, пока он понял, что от него требуется!
   - Да господи, разве можно доверять оружейникам! - Аш опустила меч и подняла лезвие на уровень глаз, глянула вдоль, проверяя прямизну. Взгляд скользнул прямо на ухмыляющуюся физиономию Годфри Максимиллиана.
   - Что это с тобой?!
   - Ничего, совсем ничего...
   - Ну так раздобудь вина для гостьи! Хочешь, чтобы она решила, будто мы здесь и не слыхали о хороших манерах?
   Флора дель Гиз ухватила священника под руку и забормотала:
   - Принесем вина, командир. Быстрее быстрого. Честно, командир.
   Аш развернула клинок вертикально. Серебристое рассветное сияние скользнуло по зеркальной поверхности. Она заметила отчетливый изгиб одного из лезвий у самой рукояти: сточенная зазубрина. Таким клинком бриться можно!
   - Хороший захват, - одобрила она. - Медная проволока по бархату?
   - Золотая.
   Священник, выходя, что-то шепнул лекарю. Флора с улыбкой покачала головой. Аш опустила клинок, намотала на пальцы левой руки простыню и уравновесила меч на импровизированной рукавице.
   - Центр тяжести на четыре дюйма от эфеса... Я тоже люблю утяжеленный клинок. Ручаюсь, рубящий удар хорош. - Она подняла голову к парочке у дверей: - Ну, что еще?
   - Мы оставим вас, детка. Мадонна Родьяни... - Годфри поклонился.
   Флора за его спиной загадочно улыбалась. Аш чувствовала, что не стоит требовать объяснений этой улыбке. Вот и Годфри чему-то радуется...
   - Я ухожу на цыпочках! И Флориан тоже...
   Флора проворчала что-то себе под нос. Аш послышалось:
   - Каждый был бы рад уйти, хоть бы и на цыпочках. Эти двое уморят скукой всю Европу...
   - Ты, - величественно произнесла Аш, - позволяешь себе вмешиваться в беседу профессионалов. Вали из моей кельи! А когда вернешься с вином, прихвати и завтрак на мою долю. Черти траханые, можно подумать, я калека!
   Так приятно забыть о подступающей к границе армии, о базельском кошмаре - хоть ненадолго.
   - Если целыми днями в голове война, для настоящего боя мозгов не останется, - Аш ухмылялась, забыв обо всех неприятностях. - Мадонна Онората, позавтракайте со мной? За едой я хотела бы узнать, что вы думаете о некоторых советах Вегеция. Он настаивает на использовании колющего удара, поскольку два дюйма стали в брюхе гарантируют смертельный исход. Но пока такой покойник свалится, он еще успеет прикончить вас. Сама я чаще рублю правда, это медленнее, зато от человека без головы уже не ждешь никаких неприятностей. Как вы полагаете?
   Она действительно совершенно не боялась ран. Убедившись, к собственному удовлетворению, что смерть в ближайшие часы ей не угрожает хотя и приходилось видеть, как человек, получивший удар по голове, несколько дней расхаживает как ни в чем не бывало, а потом падает и помирает ни с того ни с сего (разве что хирург, покопавшись в черепе, что-то пробормочет), - итак, убедившись, что жива, и вытерпев пренеприятную процедуру по обтачиванию осколков двух зубов, Аш, можно сказать, забыла о своей ране. Одной больше, о чем тут говорить!
   Делать было нечего, оставалось только думать. Аш опиралась локтями на подоконник, любуясь на суету во дворике монастыря. День большой стирки. Запах мыльнянки и разведенного крахмала долетал до высокого окна. Она горестно улыбалась этому на редкость мирному зрелищу.
   Кто-то вошел в келью. Аш не обернулась, узнала походку. Годфри Максимиллиан подошел к окну, встал рядом. Аш заметила, что он, как и Флориан, как Роберт, как малышка Маргарет, невольно поднял глаза к солнцу. Скулы у него уже обгорели докрасна.
   - Фло...риан сказал, ты уже достаточно поправилась, чтобы говорить о деле.
   Воробей шлепнулся ей на раскрытую ладонь, подхватил крошку. Аш умиленно засюсюкала, а маленький нахал, распушив перышки, принялся неторопливо клевать, кося на нее черной бусинкой глаза.
   Она сказала:
   - Я считаю, мы de facto разорвали контракт с визиготами. Фарис, безусловно, нарушила свои обязательства. По-моему, на чьей стороне мы не будем сражаться в этой войне, уже решено.
   - Если бы все было так просто, - отозвался Годфри.
   Острый клювик ущипнул Аш за ладонь.
   Аш подняла голову, посмотрела на священника.
   - Да понимаю я, что постоять в сторонке не удастся. Все равно визиготы движутся на север.
   - Они уже подошли к Оксонне. - Годфри передернул плечами. - У меня свои источники. Мы проходили через Оксонну по пути сюда. До нас им всего тридцать пять-сорок миль.
   - Сорок миль! - ладонь Аш дернулась. Воробей испуганно вспорхнул, ныряя, пролетел над двором, откуда долетали женские голоса и плеск воды.
   - Дело... подходит ко времени, когда решать придется волей-неволей. Спрашивается, что решать? В первую очередь, отряд. Надо подтянуть парней.
   Солнечный зайчик, яркий, как крылышко зимородка, скользнул по крутой крыше. Над монастырской стеной, над полосками полей, над белыми стенами и синими крышами города лился ясный, незамутненный, чистый полуденный свет. Свет солнца.
   - Годфри, мне надо тебя спросить. Как у своего клирика. [Священник. Большинство ученых: "клириков", или "клерков", той эпохи были в то же время священниками.] Считай, это исповедь. Могу я вести их в бой - если моим Голосам доверять нельзя?
   Ей хватило одного взгляда на его покрывшееся мрачными морщинами лицо.
   - Да, - кивнула Аш в ответ на невысказанный вопрос священника. - У Фарис в самом деле есть такая машина, "machina re militaris". Она говорила с ней у меня на глазах. Может, эта машина не в Карфагене, а где-нибудь поблизости, но там ее не было. А Фарис слышала. И я... слышала. Это мой голос, Годфри. Мой Лев.
   Она совладала с голосом, он звучал ровно, только под веками жгло.
   - Ох, детка! - Годфри обхватил ладонями ее плечи. - О, детка моя!
   - Да нет. Я переживу. Чудо было настоящее, настоящий Зверь, но... дети часто придумывают. Может, меня там даже не было, просто я слышала рассказы взрослых. А может, придумала Льва, когда начала слышать голоса. - Аш высвободилась из рук Годфри. - Визиготы, Фарис - они теперь насторожатся. Раньше им в голову не приходило, что их машину слышит кто-то еще. А теперь... они могут помешать машине отвечать. Или заставят ее обманывать меня. Дать неверный совет, подставить нас всех под удар...
   Годфри сжался, как от удара.
   - Христос и Древо!
   - Я все утро об этом думала, - Аш криво улыбнулась. Ничего не поделаешь, надо держаться. - Ты понимаешь, о чем...
   - Я понимаю, что у тебя хватило ума никому не говорить! То, что я слышал - под Древом. - Годфри перекрестился. - В лагере и без того беспорядок. Ропот и шатание. Детка, а ты могла бы драться без этих Голосов?
   Осколки кремня в монастырской стене сверкали искрами. Теплый ветер доносил запахи розмарина, тимьяна, кервеля и мыльнянки из монастырского сада. Аш прямо взглянула в лицо священнику.
   - Я всегда чувствовала, что когда-нибудь придется. Вот почему, когда мы бились под Туксборо... я за целый день ни разу не вызвала Голоса. Я знала, что если собираюсь вести людей в бой, под удары, нельзя полагаться на каких-то там святых или Львов-рожденных-от-Девы. Только на себя!
   Годфри издал сдавленный стон. Аш озадаченно смотрела на бородача. То ли чуть не лопается от смеха, то ли готов разрыдаться.
   - Христос и Матерь Святая, - воскликнул он.
   - Что? Что, Годфри?
   - Не желаешь полагаться на "каких-то там святых"! - он наконец решился. Густой гулкий хохот разнесся над двором, заставив нескольких монахинь оторваться от тазов со стиркой и, щурясь от солнца, взглянуть вверх.
   - Не понимаю, что тут...
   - Да, - перебил Годфри, утирая слезы. - Конечно, ты не понимаешь. - Он откровенно любовался ею. - Чудес тебе мало, главное, разобраться, на что ты способна без их помощи!
   - Там, где от меня зависят люди, - да, главное. - Аш помолчала. - С тех пор прошло пять лет. Нет, шесть. Я не знаю, сумею ли сейчас обойтись без своих Голосов. Зато твердо знаю, что полагаться на них больше нельзя.
   - Аш.
   Она встретила потрезвевший взгляд Годфри. Священник кивнул в сторону раскинувшегося невдалеке городка:
   - Там, в Дижоне, герцог Карл. После отступления из-под Нейса он перенес туда свой двор.
   - Да, Флориан говорил. Я то думала, он отправился куда-то на север, хотя бы в Брюгге...
   - Герцог здесь, - повторил Годфри Максимиллиан. Его ладонь легла на плечо Аш. - И двор, и армия. И наемные отряды.
   Присмотревшись, Аш разобралась: то, что она издалека принимала за белые домики предместья, на самом деле были выгоревшие на солнце полотняные шатры. Сотни шатров. Нет, больше. Она окинула глазом топорщившееся остроконечными верхушками поле. Тысячи. Блестят на солнце пушечные стволы и латы рыцарей. Люди и кони роями толпятся на свободном пространстве. Цветов отсюда не видно: наверняка Россано и Монфорте, ну и собственное войско Карла, под командованием Ла Марша, разумеется.
   Годфри рассуждал:
   - В Лазоревом Льве одних солдат восемьсот человек, про обозных и говорить нечего. И у каждого длинный язык. Всем известно, что ты побывала у визиготов - и виделась с их Фарис. Соответственно найдется множество желающих побеседовать с тобой, едва ты выберешься за стены этой обители.
   - Ну, дерьмо! Ну, дерьмо!
   - И я уверен, что их терпение на исходе.
   4
   Следующим утром зной одел дальнюю рощицу голубой дымкой и выкрасил небо в жаркий, пыльно-серый цвет. Аш, расставшись с полукафтаньем и сняв рукава с камзола, пройдя между откосов, пестревших маргаритками и гусиным луком, нашла лагерь своего отряда в обещанной четверти мили от монастыря. Она появилась неожиданно, из-за густой поросли берез, где на густой траве паслись привязанные козы и прочий скот, и постучала в плетеный бортик одного из фургонов, отметив про себя, что представления Герена аб Моргана о расстановке пикетов грешат немалыми пробелами.
   - С какой стати мне позволили подобраться к самым повозкам?
   Она осмотрела лагерь, раскинувшийся за тележной стеной. Палатки расставлены широко, как положено на случай пожара; трава между ними уже вытоптана до земли; вокруг остывших кострищ валяются на земле лодыри в цветах Льва, лопают остывшую кашу.
   - Ладно, и что изменилось? Что не так? Кто...
   - Аш!
   Она задрала голову к верхнему краю бортов. Нос и щеки пощипывало успели обгореть на солнце.
   - Бланш? Это ты?
   - Мелькнули белые ляжки: рыжая экс-шлюха, подобрав юбки, перевалилась через край повозки и, повиснув у Аш на шее, отвесила такого шлепка по спине, что у той на глаза навернулись слезы.
   - Эй, потише, девочка! Я не для того вернулась, чтоб меня задушили у ворот собственного лагеря!
   -Во, дерьмо! - восхитилась Бланш. На щеках у нее блестели мокрые дорожки. - Мы-то думали, ты помираешь! Ну, думаем, вляпались с этим Гереном-еб-Морганом. Ген-ри! Жан-Жакоб! Сюда!
   Аш перебралась через оглобли фургона, спрыгнула на устланную соломой землю и едва успела выпрямиться, как руку ей чуть не выдернул из сустава верный каптенармус Генри Брандт, а рядом оказался Жан-Жакоб, пытавшийся искалеченной рукой затянуть шнурки гульфика, а здоровой норовивший хлопнуть ее по плечу. Рыжая девица Бальдина, дочь Бланш, решительно оправила юбки и вылезла из груды соломы, на которой принимала гостя - одного из латников.
   - Капитан! - хрипло окликнула она. - Вы насовсем вернулись?