Федоров Александр. Хозяин Каменных гор

- А что же с "пароходкой", Александр Акинфиевич? Вот уже с месяц по
вашему приказу стоят на рельсах машины и ждут ремонта.
Любимов болезненно поморщился:
- Ну и пусть стоят! Коштоваты! Слышь-ко, Климентий Ушков согласился
возить медную руду на конях во многажды дешевле!
Черепанов потупил глаза, руки его задрожали, но он все еще не верил
такому решению.
- Зачем вызвали к себе, Александр Акинфиевич? - упавшим голосом спросил
он.
- А затем, чтобы сказать тебе: не унывай, Ефим Алексеевич, может быть,
рельсы катать будем, ну вот дела и прибавится на заводах. Ох-х! -
Управитель тяжело вздохнул и снова заворочался в пуховиках. - И говорил
мало, а устал! - пожаловался он.
Черепанов покинул покои управляющего. Вышел он на улицу, освещенную
июньским солнцем, а в глазах его темно было от скорби. Его потянуло на
Выйское поле. Вот они, чугунные колесопроводы: поржавели, между
потемневших тесин-шпал пробивалась бледно-зеленая травка, а в тупичке
одиноко стояла его машина - сиротливая, безжизненная. Бронзовые части
потускнели. На высокой трубе сидела ворона и чистила перья. Завидев
механика, закаркала, взмахнула крыльями и нехотя тяжело полетела прочь...
Ефим подошел к своему детищу, присел на подножку. Долго сидел он с
тяжело опущенными руками. Давно ли тут, на линии, кипела веселая жизнь!
Сколько было радостей и надежд, и вот сейчас все ушло безвозвратно!..
Он снял картуз, набежавший ветер зашевелил седые волосы. Механик горько
вздохнул:
- Не дождаться нам счастья!
Сказал, и на душе стало невыносимо тяжело. В этот день он еле добрел до
дома. Завидя его, старуха обеспокоилась:
- Что случилось, отец? Лица на тебе нет!
- Ничего, ничего, все хорошо! - печально отозвался Ефим. - Вот только
прилягу немного, что-то сердце щемит...
Он разделся и лег в постель. Этого еще никогда не бывало, чтобы Ефим
ложился в кровать среди бела дня.
- Захворал наш старик, - опечалилась Евдокия и погнала молодку: -
Сбегай за лекарем!
Но Ефим услышал, поднял голову и строго сказал жене:
- Не зови лекаря, не надо! Не поможет он мне. Душа моя скорбит, и
лекарь не порадует ее.
Он отвернулся к стене и замолчал. Чтобы не беспокоить его, женщины
вышли из избы. Солнце клонилось к закату. Обеспокоенная долгим сном мужа,
Евдокия осторожно вернулась, прислушалась к дыханию. Тих и неподвижен был
Ефим Алексеевич. Женка заглянула в застывшие глаза и с криком упала на
постель:
- Батюшки-светы... Да как же так!.. Ефимушка...
Лицо у механика было ясное, спокойное - все печали отошли от него.
Евдокия упала на грудь покойника, ласкала его голову, разглаживала волосы,
омывала лицо его теплыми, сердечными слезами...

4

Владельцы нижне-тагильских заводов не интересовались больше семьей
Черепановых, и потому смерть Ефима Алексеевича нисколько не тронула их.
Они, казалось, забыли и об Урале, - никто из них так больше и не побывал в
своем родовом гнезде. Для них важны были деньги, а они поступали исправно.
Прижимистый Павел Данилович и нижне-тагильский директор за долгие годы
сумели создать послушную машину - целый штат заводских управителей,
приказчиков, надсмотрщиков, стражу, которые выжимали все силы и соки из
работных. Денег Демидовым требовалось много! Старший брат Павел ничего не
жалел для того, чтобы выбиться в столичную знать. Младший, Анатолий
Николаевич, окончательно поселился в Париже; он не знал родины, забыл
родной язык. Его не привлекали скучные донесения и рапорты заводских
управителей. Всеми делами заправляли секретари, они и переводили отчеты
управляющих с русского языка на французский. Но даже и эти переводы
Анатолий ленился читать и, не ознакомившись с документами, писал
неизменное "apria". Если ему и доводилось написать что-либо, то писал он
столь неразборчиво, что и сам не мог понять своего письма. Только
угодливые секретари понимали написанное.
Каждый год санкт-петербургская контора исправно переводила Анатолию
Демидову два миллиона. Этот золотой поток привлекал к нему самых
разнообразных людей. В Париже жили сотни и тысячи изящных мотов и мотовок,
которые умели пускать по ветру целые состояния. Любовные истории всегда
поглощали огромные капиталы. В золотой мешок постоянно метко направлялись
стрелы Амура. Анатолий прекрасно понимал, что слишком долгие привязанности
влекут за собой большую расплату, и потому старательно избегал их. Он
менял своих любовниц так часто, как меняет модница шляпки. Ему были
открыты двери самых чопорных салонов Сен-Жерменского предместья, но он
зачастую предпочитал встречи с художниками, писателями, композиторами. С
шумной ватагой представителей парижской богемы он любил посещать людные,
задымленные табаком ночные кабачки Монмартра. Однако увлечения, попойки и
угарные ночи не прошли бесследно для молодого повесы: в двадцать восемь
лет он стал лысеть, лицо его постепенно приобретало лимонный оттенок. В
эту пору он сдружился с Эдмондом Гонкуром. Ему нравилась его маленькая,
тихая, полутемная квартира в глухой улочке, заросшей травой.
Анатолий приезжал к Гонкуру в блестящей карете с фамильным гербом,
степенно входил в тихую обитель, усаживался у пылающего камина, протягивал
ноги к огню и, согретый ласковым теплом, молча отдыхал. Гонкур, высокий,
изящный, с большими темными глазами, казался весьма нежным и хрупким. Он
садился на подлокотник кресла, мечтательно смотрел на пламя и после долгой
паузы принимался неторопливо рассказывать о светских развлечениях. Голос
его звучал успокаивающе.
Однажды, когда они наслаждались теплом камина, в комнату ворвалась
высокая щебечущая молодая парижанка, и все сразу наполнилось возней,
смехом и восхищенными восклицаниями. Анатолий очарованно смотрел на
девушку. Ее стройная, гибкая фигурка была обтянута черным бархатным
платьем, а сверкающие золотые локоны в беспорядке рассыпались.
- Едемте! Сейчас же едемте! - весело выкрикивала она.
Эдмонд учтиво поклонился ей.
- Принцесса, но вы еще не знакомы с Анатолием Демидовым. Вот извольте!
"Так это принцесса Монфор, родная племянница Наполеона", - догадался и
обрадовался Анатолий.
Они оба пристально посмотрели друг на друга. Анатолий был пленен ее
красотой. Стройная, нежная, с пышными золотистыми волосами и с кожей
удивительно матовой белизны, она казалась самой чистотой.
Демидов не удержался:
- Позвольте сопровождать вас? Моя карета к вашим услугам.
- Едемте! Едемте без отговорок! - защебетала она и, подойдя к столу,
произвела на нем живописный беспорядок, опрокидывая фарфоровые безделушки,
флаконы.
- Что вы делаете? - переполошился Эдмонд.
Матильда, схватив его за руку, оттащила от стола и закружилась с ним по
комнате.
- Сумасшедшая! - пробормотал Гонкур. - Ну что с ней поделаешь? Разве
можно сопротивляться этому бесенку? Анатоль, придется ехать!
- Но меня не приглашают! - с огорчением отозвался Демидов.
- Нет, и вы сопровождаете меня! Теперь вы не покинете меня, раз
встретились на моем пути! - смеясь, многозначительно сказала она.
Принцесса уступила свой экипаж Гонкуру, а сама перебралась в карету
Демидова.
- Скажите же, куда мы по крайней мере торопимся? - ласково посмотрел на
нее Анатолий.
- Как, разве вы не знаете - сегодня четверг у баронессы Обернон де
Нервиль!
- Но я не приглашен! - пожал плечами Демидов.
- И не надо! - капризно надув губки, отозвалась она. - Вы мой паж.
- Вы прекрасны и покорили мое сердце! - всматриваясь в ее глаза, шепнул
он.
- Нет, нет! Не говорите мне этого! - жеманно запротестовала она. - Я не
во вкусе современных парижан. Теперь им нужны толстые ленивые Магдалины.
- Это не в моем вкусе.
- Не говорите глупостей! - Она придвинулась к нему и взяла его за руку.
Анатолий изумленно продолжал смотреть в мерцающие глаза спутницы и не мог
оторваться от них.
- В чертах вашего лица есть что-то от дяди, Наполеона!
Она засмеялась:
- Почему вы так пристально смотрите на меня?
Он не знал, что на это ответить. Плечо его близко коснулось ее плеча.
Они безмолвно мчались по вечерним парижским улицам, и у обоих было хорошо
на сердце.
Кони внезапно остановились, распахнулась дверца кареты. Строгий лакей с
седыми бакенбардами чинно стоял, ожидая их выхода. Матильда выпорхнула из
гнездышка, успев ободряюще шепнуть:
- За мной, Анатоль!
Через обширный вестибюль они прошли в гостиную, озаренную множеством
огней. Демидов и ранее встречался с баронессой Обернон де Нервиль. Сейчас
в зале шелестело платьями, сверкало драгоценностями, туманило голову
ароматом тонких духов многочисленное дамское общество.
Навстречу Матильде и ее спутнику уже спешила хозяйка с застывшей
улыбкой на лице. Анатолий превосходно знал этот тип парижской женщины. Эта
заученная улыбка обратилась у нее в привычку, как у балерины входит в
привычку умение держаться на пальчиках. Она выглядела чудесно в этом
золотистом вечернем свете, но красота ее была фальшивой и безжизненной,
как красота куклы.
Рядом с ней суетился муж, плотный карапузик с розовой лысинкой, большой
охотник до трюфелей. Он слишком чревоугодничал и теперь растолстел. Его
маленькие глазки, блестевшие из-под очков, были похожи на поросячьи. Он
глупо улыбался и не сводил глаз с жены, восхищаясь каждым ее словом.
- Ах, дорогая, как поздно! - приветливо встретила Матильду баронесса. -
Тут уже давно затеялся большой спор! - Она выразительно посмотрела на
Анатолия и взяла его под руку: - Я так рада, так рада видеть вас! Жозеф,
поторопись! - обратилась она к мужу. И ласковый карапузик мгновенно
покатился шариком среди шумящих платьев.
Анатолий вскоре остался среди толпы разряженных дам. То и дело
слышались восклицания: "Ах, какой чудесный муар-антик!" - "Что за прелесть
воланы!" - "Я перевернула горы тарлатана, поплина, гипюра, и ничего не
нашлось к моему лицу. Просто ужас!"
Даже Анатолию становилось скучно среди этих взволнованных чем-то
прелестных существ: все сводилось у них к разговорам о выборе материи,
лент, к отделке шляпок, кружевам, к модисткам, парикмахеру и магазинам.
"Ах, бог мой, как скучно!" - тайком зевнул Анатолий и попытался
выбраться из пестрого канареечника, но полная дама, в бархатном платье с
вырезанным четырехугольником на груди, окаймленным брюссельскими
кружевами, с головкой пылкой испанки, схватила его за руку:
- Где же Эдмонд? Скажите, где он?
К счастью, Гонкур сам подвернулся под руку, и дама бросилась к нему.
Черные глаза ее горели, когда она прощебетала:
- Мы все так жаждем услышать последние новости! Они всегда у вас в
запасе.
Можно было подумать, что она и в самом деле ждет восхитительного
рассказа Эдмонда, но Матильда, улыбаясь, прошептала Анатолию:
- Притворщица! Скажите ему, пусть остерегается. Она уже и так имеет
вечным любовником этого плешивого поросеночка! - указала она глазами на
карапузика-хозяина.
Вышколенный слуга, одетый в черное, внес на серебряном подносе
крохотные чашечки с кофе и бисквиты. Его окружили, разбирая чашечки.
Матильда подняла умоляющие глаза на Анатолия:
- Увезите меня поскорее отсюда!
Он не ждал вторичной просьбы: незаметно среди прибывающих гостей вышел
в вестибюль, быстро оделся и выбежал к экипажу.
Через минуту со ступенек крыльца неслышно сбежала Матильда. Он
распахнул дверцу кареты, и она, как летучая мышь, юркнула в уголок. Он
привлек ее к себе, крикнув кучеру:
- Гони!


Как заговорщики, они понимали друг друга без слов. Желание другого
угадывалось по одному взгляду, по выражению лица. Стоило только им
покинуть знакомые чопорные салоны Сен-Жерменского предместья, как Матильда
увлекала его прогуляться по ночному Парижу. Далеко за полночь Анатолий
отправлялся с ней на шумные, людные бульвары. Наступила весна, цвели
каштаны, поздно погасал оранжевый закат над крышами Парижа. Под деревьями
густела тьма, синеватые огоньки газовых рожков придавали этой полутьме
приятную таинственность, которая влекла к себе. Женский молодой смех в
ночных аллеях каждый раз пробуждал в Демидове любовную тоску. Было что-то
бесшабашное, озорное в поведении Матильды. Страсть к острым, запретным
ощущениям всегда влекла ее к сомнительным приключениям.
Вместе с шумной толпой они шли по засыпающему Парижу. Матильда
толкалась, оглядывалась, как мидинетка, ищущая дешевых приключений.
Строгая, воспитанная и холодно-равнодушная в салонах, здесь, на бульварах,
принцесса становилась другой.
Дольше всех сверкал и колобродил бульвар Рошешуар, растянувшийся у
подножия Монмартра. Демидов уводил Матильду в артистическое кабаре, где
всегда бурлило и кипело веселье. Художники-иностранцы со всех частей света
растрачивали в нем последние сбережения, здоровье, устраивая в промозглых,
прокуренных подвальчиках ночные праздники.
Париж! Самый веселый город в мире ревностно всеми способами выкачивал
золото из иностранцев. Здесь растрачивались миллионы, но золотой поток не
оскудевал. На смену одним приходили другие. И в то время, когда рабочий
Париж спал, забывшись тяжелым сном, нарядные кафе, бары, кабаре были
переполнены.
В кафе их всегда окружали толпой художники, - монмартрская богема
хорошо знала русского разгульного барича. Охмелевшие от вина, они в
присутствии молодой женщины говорили двусмысленные вещи, а Матильда ясной
улыбкой поощряла их.
Над городом гасли огни, пустели кафе, безлюдными становились бульвары,
когда они выбирались на улицу, охваченную предутренней свежестью. Она
зябко куталась, прижималась к нему и томно просила:
- Теперь скорее отвезите меня домой!
...Они были знакомы около месяца, но уже многие завсегдатаи кабачков
приметили красивую парочку. Каждый день Матильда придумывала все новые и
новые капризы, искала новых, более острых развлечений.
В Париже, подле Центрального рынка, всегда кипела своеобразная жизнь. В
глухие ночные часы этот район привлекал к себе голодных и тех, кто хотел
кутить до утра, - здесь кабаки и бары были открыты всю ночь. Во мраке к
рынку с грохотом двигались огромные фургоны, двухколесные фуры, повозки,
запряженные медлительными грузными першеронами. Словно страшное,
ненасытное чудовище, рынок распахивал двери для потоков овощей, мясных
туш, корзин с фруктами, с рыбой, мешков картофеля. И в то время, когда
раздавались крики грузчиков, огородников, толстых, расплывшихся торговок,
в окрестных кабачках у стоек и за столиками шла своя буйная, неугомонная
жизнь. Кого только здесь не было! Старые, изношенные женщины, безобразие
которых не мог скрыть грубый грим, наглые и циничные апаши, сутенеры,
приказчики, всем пресытившиеся господа...
- Поедем в базарное кабаре! - упросила однажды Демидова принцесса. Ей
хотелось видеть предутренний кабацкий Париж.
Анатолий повез ее. Он много раз бывал здесь раньше и знакомой узкой
лестницей провел ее в этаж для "чистой" публики, к столику в глубине зала.
В кабаре царили шум, угар и грязь. За соседними столиками кутили студенты,
спуская последнее, иностранцы, дамы с кавалерами, заехавшие сюда прямо с
бала.
Матильда жадно вдыхала отравленный воздух кабака, глаза ее блестели от
возбуждения. Лакей во фраке поторопился подойти к ним, и Анатолий начал
выбор блюд по меню, в то время как принцесса, притихнув, очарованно
смотрела на танцующую пару. Две плоские, длинные девушки, прильнув друг к
другу щеками, телами, ногами, слившись вместе в одно четвероногое мрачное
существо, танцевали странный танец. Глаза их глубоко запали в черные
глазницы, лица были бледны, и улыбка напоминала оскал. Казалось, два
мертвеца танцуют свой загробный танец. Чудился тлен могилы...
Это была не жизнь, а смерть, отрицание светлой радости и чистой большой
любви, но Матильда не отрывала взора от танцующих. Анатолий изумленно
посмотрел на принцессу. Он начинал понемногу разгадывать ее.
Все здесь кругом было полно самого беззастенчивого цинизма. Высокий
сухопарый англичанин, хмельной, с тупыми мрачными глазами, поднимает бокал
и льет вино за корсаж своей даме, а она громко визжит, визжит без конца.
Она не отбивается, ей весело, чересчур весело. А рядом за столиком, уронив
рыжую голову, навзрыд плачет девушка, подруга же ее с возбужденными от
кокаина глазами тупо смотрит на пьяное горе.
Сизый от дыма зал наполняет неумолкаемый гомон; в него вплетаются
тонкие, нежные звуки скрипки, которая захлебывается в этом грязном омуте.
Седовласый старик с шарфом на шее, гордо подняв голову, водит смычком.
Глаза его зажмурены. Он, видимо, не хочет видеть угарного веселья,
беснования. Или, может быть, он вспомнил свою молодость, золотую юность?
Или старается не смотреть на фрукты, вино, женщин, чтобы не раздражать
свое голодное тело?
Матильда сидит не шевелясь, прищурив глаза, жадно разглядывая
окружающее. Вот парочка - совсем молоденькие, только что оперившиеся
птенцы. Она - наверняка модистка или белошвейка, а он - приказчик, - это
выдают его манеры. Они упоены, не сводят влюбленных глаз друг с друга.
Время от времени он берет руку возлюбленной и медленно, полузакрыв глаза,
самозабвенно целует каждый пальчик. Она улыбается, и на лице неподдельная
чистая радость. Как хочется Матильде быть на ее месте! Хорошо испытать
подобное!
В этот миг что-то слонообразное, полосатое тяжелой походкой топает мимо
столика, и густой злющий голос рокочет в зале:
- Вот он где! Я содержу его, а он - со шлюхой!
Анатолий, замерев, во все глаза смотрит на Матильду. Толстая рыжая
торговка в клетчатом переднике и в бретонском чепце уперлась руками в бока
и извергает потоки брани. Наконец она грубо набрасывается на девушку,
только что млевшую от восторга, схватывает ее за высокую прическу, треплет
и бьет кулаками. В зале раздаются смех и подзадоривания. Буянка
опрокидывает девушку на пол, избивает, а хмельные рожи хохочут и ржут.
Никто не думает вступиться за несчастную.
Утолив ревность, слониха схватывает за руку своего напроказившего
любовника. Он покорно идет за нею, улыбается, а она, колыхаясь толстым,
студенистым телом, все еще отпускает по адресу соперницы самую отборную
брань...
- Какая мерзость! - с ужасом вскрикнула Матильда. - Ой, какая подлость!
- Глаза ее наполнились гневом. Она схватила Анатолия за руку. - Нам здесь
не место!
Когда они вышли к Центральному рынку, над стеклянной кровлей догорали
огни. Обметали и обмывали тротуары, продавцы готовились к началу торговли.
Матильда с брезгливостью посмотрела на толстую женщину с наглыми глазами,
присевшую у прилавка, и вздрогнула.
- Какая мерзость! - возмущенно повторила она и затормошила Анатолия. -
Подумайте, у него не нашлось мужества вступиться за подругу! Низость!
...Над Парижем занимался рассвет. Анатолий взял фиакр, усадил рядом с
собой принцессу, и они помчались по бульварам.
Она всю дорогу молчала, опустив голову на грудь. Он незаметно любовался
ее возбужденным лицом.
Когда фиакр остановился, Матильда вдруг оживилась. Весело прощебетала:
- Наконец-то вы мне нравитесь, мой милый!
И не успел Анатолий опомниться, как она обняла его и жарко, поспешно
поцеловала. Выпорхнула из фиакра и приложила мизинец к губам:
- Молчите! Дальше нельзя... Вам следует поговорить с моим отцом!..
Темная фигурка ее мелькнула, словно бабочка, под фонарем подъезда, и
быстро исчезла.
Извозчик вздохнул:
- Все они таковы, мосье! - тихо покачал он головой. - Только и
стараются надеть упряжь нашему брату! Э-ге, пошли! - крикнул он на
трусивших коней, и фиакр снова загремел по мостовой.


Отец Матильды, бывший вестфальский король Жером, занимал ныне очень
скромную должность директора Дома инвалидов. Направляясь к нему, Анатолий
предполагал встретить ветхую руину человека. В большом обществе очень
много рассказывали о похождениях старого селадона, вся жизнь которого ушла
на бесконечные амурные дела. В браке бывший король не нашел счастья: с
первой женой, американкой Паттерсон, Жером развелся, а вторая жена,
принцесса Екатерина Вюртембергская, мать Матильды, скончалась, оставив
Жерома вдовцом. Все это должно было оставить на нем неизгладимый след, и
Демидов весьма поразился, когда в скромной казенной квартирке Дома
инвалидов встретил бодрого, молодящегося старика, державшегося с большим
достоинством. Гостя он принял с распростертыми объятиями и удостоил его
приглашением к обеденному столу. Развенчанный король был женат теперь на
простой флорентинке Бартолини, высокой и строгой даме с ястребиным носом.
Жером трепетал перед нею, величая супругу маркизой.
Когда усаживались за стол, он, по обычаю коронованных особ, усадил жену
слева, а гостя справа, оказывая тем ему высокую честь. Трапеза началась в
полной тишине, торжественно. Матильда, не спуская глаз с Анатолия и отца,
то вспыхивала, то бледнела. Она трепетала, когда Демидов украдкой
разглядывал обстановку, представлявшую собой рухлядь, служившую по крайней
мере нескольким поколениям. В квартире все выглядело убого, красноречиво
говоря о тщательно скрываемой нищете. Плохо выбритый слуга в штопаных
нитяных перчатках подавал на стол. Движения этого першерона с угрюмым
взглядом были замечательно неуклюжи и грубы. Он с явным неудовольствием
ставил перед Демидовым скромные блюда и наливал ему в бокал плохое вино.
Мрачно склонившись над гостем, он в нерешительности несколько секунд
держал графин над бокалом, видимо раздумывая, стоит ли наливать
приглашенному драгоценную влагу? Только злой взгляд "короля" заставлял его
наполнять хрустальный сосуд.
Обычно дерзкая, бесцеремонная и насмешливая в обращении с другими,
здесь, в квартире отца, Матильда притихла, зябко поеживалась, внутренне
трепеща за исход задуманного. Умная и предусмотрительная во всем, она, без
сомнения, хорошо понимала, что Демидов догадывается о нищете их семейства.
"Что бы сказал Анатоль, если бы узнал, что этот увалень слуга является
во всем доме единственным, играя роль повара, конюха, лакея и камердинера!
- с ужасом думала принцесса. - И как держался бы он, если б узнал, что
мачеха, "маркиза" Бартолини, сама штопала слуге нитяные перчатки, ругая
при этом его, как последняя торговка на базаре!"
Только поведением своего отца дочь осталась вполне довольна. "Король"
Жером держался осанисто и, как опытный капитан дальнего плавания, ловко
проводил свое суденышко среди рифов и подводных камней. Чтобы напомнить
Анатолию, с кем он имеет дело, Жером весьма много говорил о недавней
старине, о своих дворцах в Вестфалии и особенно широко разглагольствовал о
привычках своего брата, Наполеона I. В движениях бывшего короля сквозило
немало театральности, наигранности, и Демидову становилось приятно, когда
сквозь всю наносную шелуху ему вдруг удавалось в лице Жерома уловить
что-то величавое, строгое, отдаленно напоминавшее черты Наполеона I.
Просто не верилось, что этот чудаковатый, церемонный старик когда-то сидел
на королевском престоле.
Живя в Париже, Демидов многому научился. Он хорошо знал, что за всей
этой словесной мишурой и наивной театральностью в поведении бывшего короля
скрываются огромные долги и пошлости. Сидя за столом Жерома, он прекрасно
ощущал всю тщетность усилий бывшего короля прикрыть высокопарной болтовней
свою бедность. Он знал, что за громким титулом принцессы Матильды де
Монфор скрываются нищета и безденежье. Анатолий не самообольщался, но его
тщеславию льстило, что все же его избранница - родная племянница Наполеона
I и дочь бывшего короля. Из песни слова не выбросишь! Чего стоит одна
слава!
"Пусть знают в России, что Демидов породнился с родом императора
Бонапарта! - горделиво рассуждал он. - А все остальное - чепуха! У меня
хватит денег прикрыть эту наготу!"
После обеда Жером увел Анатолия к себе, в полутемный кабинет. Перед
истертым диваном на круглом столике стояли две чашки черного кофе. Жером
устало опустился и пригласил гостя сесть рядом.
Наступил решительный момент, и Демидов хорошо это понял. Хозяин
придвинул ящичек с сигарами и любезно предложил их гостю.
Лицо "короля" выглядело спокойно и серьезно. Наклоняясь к Анатолию, он
сдержанно, как о самой обыкновенной вещи, спросил:
- Теперь скажите, мой милый Демидов, какие ваши намерения?
Анатолий встрепенулся, - все шло хорошо.
- Я хочу просить у вас руки вашей дочери! - с улыбкой признался он.
- Ах, мой милый! - прослезился Жером. - Как неожиданно вы нанесли мне
удар в самое сердце! Что я буду делать без моего сокровища? - Он потянулся
и, обняв Демидова, по-стариковски всхлипнул. - Я понимаю, очень хорошо
понимаю вас, моих дорогих голубков. Когда любят, обычно не знают преград!
- ласково заворковал он, но тут как бы спохватился, освободил Демидова и,
тяжело опустив голову, сидя в задумчивой позе, вымолвил: - Что же вам
сказать? Есть маленькое "но", однако я не смею огорчить вас им. Нет, нет,
не смею! - решительным тоном выговорил он, поднялся с дивана и заходил по
зашарканному ковру. - Право, не знаю, как и быть! - в деланном раздумье
продолжал он. - В таких делах я, мой милый, совершенный профан, хотя и
король! - В голосе Жерома прозвучали горделивые нотки. - Знаете что? Это
маленькое "но" великолепно разрешит маркиза Бартолини. В таких вещах она
разбирается лучше императоров и королей! Идем же к ней!
Он любезно взял Анатолия под руку и увлек к супруге. Матильды в комнате
не было. В большом сумрачном зале их встретила одинокая "маркиза".
- Вот, передаю вам, моя очаровательная! - сказал Жером, учтиво
поклонился и поспешил удалиться.