Федоров Александр. Хозяин Каменных гор

закрестился квартальный.
Набат вдруг стих, и сверху раздался крик.
- Эй, кто там? - закричал квартальный.
- Здесь бес, ваше благородие. Тут он, - отозвался будочник. - Держу!
- Давай вниз!
- Да он и сам идет!
По лестнице раздались шаги, и в полумрак притвора спустились двое.
Данилов взглянул в лицо монашенки и заорал от радости:
- Николай Никитич, да вы ли это?
Демидов поморщился и нехотя отозвался:
- Не видишь, что ли, грехи замаливал!
Управитель и квартальный бережно усадили Николеньку в карету и
покатили. Рядом с ним поместили Филатку.
- Ты его упустил, ты его и стереги! - пригрозил управитель.
Николенька и не думал бежать. Ехал он молча, хмурился. Дьячок вертелся,
пыхтел, никак не мог угомониться. Распирало любопытство.
- Ну чего юлой вертишься? - сердито спросил Демидов. - Или блох
нахватал в трактире?
Филатка пытливо посмотрел в лицо Николеньки и лукаво спросил:
- Скажи, батюшка, по совести, выгорело ли задуманное?
- Вот о том и горюю, что шуму много, а дела ни на грош! - с обидой
отозвался он и отвалился в угол кареты.
Дьячок укоризненно покачал головой:
- Эх, батюшка, ну и простак ты по всем статьям! Где это видано: в
курятнике побывать и вернуться без пушинки в зубах! А хлопот, хлопот
сколько, и все зря... Эх-хе-хе, промазали, господин мой хороший!


Вернувшись домой; Николенька нашел на столе большой синий пакет. Он
поспешно вскрыл его и прочел предписание немедленно явиться на прием к
светлейшему князю Потемкину. Демидов изрядно струсил.
"Ну, будет головомойка за озорство в женской обители!" - со страхом
подумал он. Всем был известен необузданный нрав светлейшего. Особенно
опасно было попасть под руку разгневанного всесильного вельможи.
Николеньке оставалось одно - покориться участи.
Он тщательно натянул новенькие лосины, надел в талию сшитый мундир и
долго, внимательно разглядывал себя в зеркало. Подле него вертелся
Данилов. Он чутьем догадывался о тревоге Николеньки, а самого в это время
подмывала радость.
"Вот когда остепенится! Григорий Александрович прижмет хвост, не
посмотрит, что демидовский корень!" - утешал себя управитель.
С важным, степенным видом он проводил гвардии сержанта до кареты. Стоя
на ступеньке крыльца, Данилов с особым упоением прокричал кучеру:
- Гони к светлейшему!
На сей раз выезд обошелся без дядьки. Огорченный Филатка псом вертелся
подле управителя, умильно заглядывая ему в глаза:
- Как там обойдется без меня, Павел Данилович? Глядишь, я присоветовал
бы Николаю Никитичу, какое словцо к месту сказать, направил бы его на
добрую стезю.
- Ну, это и без тебя светлейший похлеще сделает! Непременно пустит по
прямой стезе! - насмешливо сказал управитель. - Ты вот что, лучше подале
от меня уходи, а то сердце мое кипит. Сам тебе стезю покажу!
Пугливо озираясь, дьячок юркнул в прохладную прихожую. Данилов сладко
зевнул и торопливо перекрестил рот:
- Помоги, господи, избавиться от суеты и беспокойств!..
Между тем Николенька подъехал к дворцу. С трепетом он вступил в
разубранные чертоги князя. В приемной, устланной пушистыми коврами,
сверкающей зеркалами, золоченой мебелью, толпилось много одетых в парадную
форму генералов, важных, в атласных камзолах, вельмож. Все они
разговаривали вполголоса, с плохо скрываемым беспокойством поглядывая на
высокую, изукрашенную бронзой дверь. Никто из них не обратил внимания на
скромного сержанта, пробиравшегося в угол.
В приемную торопливо вышел адъютант, краснощекий гвардеец: его
мгновенно окружили.
- Светлейший в духе? - приглушенным голосом, косясь на дверь, спросил
толстоносый генерал. - Опять хандрит? Ах, боже мой, когда нам солнышко
блеснет!
Адъютант поднял голову и торжественно объявил:
- Светлейший изволит сейчас выйти!
В ту же минуту два арапа бесшумно распахнули дверь. Из анфилады
раззолоченных покоев величественно, медленно приближался знакомый гигант в
лиловом, шитом золотом мундире, усыпанном звездами. Говорок сразу стих, и
установилась глубокая тишина. Николенька услышал учащенные удары своего
сердца. Грузные шаги раздались совсем близко. Все в приемной склонились в
глубоком, почтительном поклоне и с замиранием сердца ждали.
С холодным, строгим лицом, никого не замечая, Потемкин вышел на
середину зала. Неуловимый трепет прошел среди ожидающих. Николенька стоял
в тени, за спинами вельмож, чувствуя, что у него от страха холодеют руки.
Каким маленьким и незаметным показался он себе в эту минуту! Разве до него
сейчас князю среди такого блистательного общества?
Светлейший остановил свое единственное око на молоденьком адъютанте,
улыбнулся чему-то и вдруг громко сказал:
- Гвардии сержанта Демидова сюда!
Все вздрогнули, удивленно взглянули на юнца с темным пушком на губе.
Давно ли он носит форму, а между тем...
Потемкин равнодушно повернулся ко всем спиной и, тяжело ступая, пошел в
апартаменты. Адъютант предложил Демидову следовать за князем.
"Теперь пропал!" - твердо решил Николенька и безмолвно пошел за
Потемкиным.
Бледный сержант проследовал за князем через ряд роскошных покоев.
Потемкин безмолвствовал, и это еще больше усиливало тревогу Демидова.
Войдя в диванную, князь присел на широкую софу, поднял на сержанта свой
взор. В голубом глазу циклопа вдруг вспыхнул веселый смех.
- Ну что, сибирский плут, наблудил в обители? - улыбнулся Потемкин, и
крупное красивое лицо его подобрело.
- Был грех! - сознался Демидов.
- А скажи, любезный, о чем ты сейчас думал? - улыбаясь, спросил князь.
- А я ни о чем не думал. Со страху умирал, следуя за вами! -
чистосердечно признался Николенька.
- Страшен я, что ли? - построжав, спросил Потемкин.
- Совсем другое, ваше сиятельство, - осмелев, пояснил сержант; -
Страшно стало, что больше не увижу вас. Прогоните за озорство! А то -
страшнее смерти!
- Ну, брат, молодец! - вставая с дивана, сказал Потемкин. - За монашку
прощаю. Быль молодцу не укор. Только о сей черной курочке не выходило
звонить на весь Санкт-Петербург! Экое кукареку задал, братец!
- Винюсь! - склонил голову Николенька.
- Повинную голову и меч не сечет! Поздравляю, братец, тебя своим
адъютантом. Собирайся в путь, а пока поспеши в полк, непременно отдай
последний визит командиру...
Радость брызнула из глаз Николеньки, он схватил руку князя и жадно
поцеловал ее.
- На всю жизнь обязан вам! - восторженно воскликнул он.
Потемкин улыбнулся и сказал:
- Не думай, что избран ты по капризу! Ради рода твоего сие сотворил.
Демидовы - народ крепкий, упорный - дубы! А такие мне на службе нужны.
Прощай!..
Николенька откланялся и сияющий выбежал из покоев. Все кинулись к нему
с расспросами, но он, отмахиваясь, бросил скороговоркой:
- Извините, спешу, послан светлейшим...
Он вихрем пронесся через приемную, галопом проскочил ступеньки крыльца
и, влетев в карету, закричал кучеру:
- Гони в лейб-гвардии Семеновский полк!
Стоило Демидову явиться туда и поведать о своем назначении, как
командир обнял его и расцеловал.
- Желаю, господин сержант, удачи! Светлейший умен, деятелен, и вам,
господин адъютант, улыбнулась фортуна.
Он учтиво проводил Николеньку до приемной.
Не чуя под собой ног, Демидов бросился к Свистунову. Сонный денщик
подал гостю наспех написанную цидульку.
"Демидов, - писал поручик, - извини, не буду дома два дня. Веду
фортеции к новой твердыне. Дама черненькая, с пухлой губкой, одно слово -
прелесть!"
"А Грушенька? - подумал Николенька и тут же махнул рукой. - Для этой
свой брат цыган дороже гвардейца!"
У подъезда Демидову встретились знакомые однополчане, которых невзлюбил
Свистунов. Завитые, раздушенные, затянутые в корсеты, они выглядели
изысканно. Гвардейские аксельбанты и галуны горели жаром.
- Демидов, пойдем с нами! Наслышаны о твоей фортуне! Попал в случай! -
залебезили они перед ним. - Идем, идем, брат! Испытай счастье на зеленом
поле.
Они увлекли сержанта в собрание. Демидов не успел опомниться, как
очутился за карточным столом. Кругом в клубах табачного дыма ходили
офицеры, многие из них, любопытствуя, стояли за креслами у зеленых
столиков. Николенька скользнул взглядом по лицу банкомета. Бледнолицый, с
тяжелым взглядом свинцовых глаз, он стал быстро метать. Мало смысливший в
игре, Николенька внимательно следил за картами. Он высыпал все золото на
стол и стал ждать.
А ждать долго не пришлось.
- Ваша бита, сударь! - сухо отрезал банкомет.
Демидов улыбнулся неудаче, отделил пять червонцев.
- Погодите, придет фортуна и ко мне! - пригрозил он. - Валет на пе!
Но и в другой раз его ставка была бита. Николеньку охватил азарт.
"Не может того быть, чтобы все время проигрыш!" - подумал он и поставил
на все.
Банкомет тщательно перетасовал карты и стал метать.
- И эта, сударь, бита! - ухмыляясь, сказал он.
У Николеньки на лбу выступил холодный пот. Просто не верилось, что в
полчаса весь кошелек опустошили.
- Ну что ж, будем играть еще, сударь? - спросил партнер и поощряюще
улыбнулся Демидову. - Право, получилось неудобно: впервые встретились, и
вы проигрались...
На лице сержанта вспыхнул румянец. Преодолевая смущение, он признался:
- Все червонцы вышли, господа. Не знаю, как и быть.
- Демидов, душа! - вскочил партнер и вкрадчиво предложил: - Мы тебе под
офицерское слово верим. Пожалуй в долг! На мелок!
"Отыграюсь! Непременно отыграюсь!" - решил Николенька и согласился:
- Давай в долг!..
Банкомет сбросил карты.
- На сколько?
Николенька решил на все. Но только он произнес крупную сумму, как
сморщился, словно от зубной боли.
- Бита:
Руки Демидова задрожали. Он взглянул на груду червонцев и мелок,
которым партнер быстро нанес пятерку с четырьмя нулями.
- Пятьдесят тысяч! Не может того быть!
В отчаянии, больше не владея собою, он чужим голосом выкрикнул:
- На пятьдесят, сударь!
- Пожалуйте, сержант! - скрипучим голосом отозвался банкомет, быстро
стасовал карты и выкинул три.
Николенька открыл свои.
- Вам сегодня не везет, сударь. Надо прекратить игру. Сто тысяч за
вами! - Он смешал карты, небрежно сгреб червонцы и сухо поклонился
Демидову. - Когда прикажете, сударь, прибыть за долгом в контору?
Только сейчас дошло до сознания Николеньки, какую опрометчивость он
совершил. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он встал, ухватился за
край стола.
- Так скоро! А если... если я сейчас стеснен? - пробормотал он.
- Уговор дороже денег, сударь. Карточные долги для офицерской чести
обязательны...
Загремели стулья.
- Я, может быть, отыграюсь, господа! - вскричал в отчаянии Николенька.
- Нет, господин сержант, с вас хватит. Да и ваш управитель Данилов вряд
ли больше уплатит! Итак, до завтра! - Офицеры небрежно раскланялись и
вышли из зала.
Николенька, с покривившимися губами, готовый заплакать, огляделся.
Кругом с сочувствием глядели на него, но молчали...
- Господа, как же это?
- Господин сержант, вы сами допустили промах! - пожалел его седоусый
капитан. - Теперь извольте расплачиваться.
"Да они обобрали, ограбили меня!" - хотел закричать Демидов, но
промолчал и, пошатываясь, пошел к выходу.
- Не пойман за руку, не вор! - негромко вслед сказал капитан. -
Напрасно, сударь, связывались с фанфаронишками.
Николенька не помнил, как в прихожей ему набросили на плечи плащ и он
вышел к карете. Обезумевший, он помчался прямо в контору.
- Данилов! - закричал он с порога. - Со мной беда!
- Выходит, их сиятельство Потемкин на озорство ваше рассердились? -
радуясь в душе, спросил управитель.
- Никак нет! Пожалован адъютантом! - вспыхнул Николенька и вдруг со
всей отчетливостью представил себе беду.
- Так нешто это плохо? Дозвольте, господин, поздравить вас со столь
высоким назначением. Батюшка обрадуются!
- Не в этом дело! - бросаясь на стул, отчаянно выкрикнул молодой
Демидов. - Я сто тысяч только что проиграл!
Жирное лицо Данилова выразило крайнее изумление.
- Да где же вы столько денег взяли?
- Я в долг играл! - с горечью выпалил Николенька. - Понимаешь, в долг!
- Как это можно в долг, Николай Никитич? Денежки-то батюшкины, а вы
руку в них запускаете. Не гоже-с!
Лицо управителя побагровело. Тяжело дыша, он полез в карман, вытащил
клетчатый платок и отер блестевшую от пота лысину.
- Ах, господин, что вы натворили! Однако...
Он схватился за большой выпуклый лоб, задумался.
- Разумею я так, карточный долг не подобает платить! - после глубокого
раздумья сказал он. - Во-первых, вы, господин, совершенное дитя,
во-вторых, расписки не давали!
- А честное слово офицера? - с негодованием перебил его Николенька. -
Плати, Данилов!
- Не буду, господин! Шутка ли? - Управитель мешком опустился в кресло.
- Не буду... Ох, господи, какая беда!
- Плати, Данилов! - стоял на своем Николенька. - А не то хуже будет! Я
горшую беду тебе учиню... Знаешь, что в таких случаях офицер повинен над
собой сделать, коли не в силах выполнить долг чести?
У Данилова от страха отвисла нижняя челюсть, глаза расширились. С
нескрываемым ужасом глядел он на Демидова.
- Да вы что, Николай Никитич! Меня тогда ваш батюшка батогами засечет!
Помилуй господи, пронеси несчастье великое!..
Он опустил голову и задумался.
"Подумать только, этакие деньги - и придется платить. И кому?
Шаромыжникам, шулерам! Ай-яй-яй..."


В Нижний Тагил пришло неожиданное сообщение от управляющего
санкт-петербургской конторой Данилова, в котором он осторожно доносил
хозяину о похождениях наследника. Словно почуяв неладное. Селезень долго
мял пакет в руках, рассматривал его на свет, раздумывал, отдать или не
отдавать его сегодня Никите Акинфиевичу. Наконец решившись, осторожно
покашливая, он вошел в кабинет хозяина. Демидов сидел перед громоздким
дубовым столом. Погрузившись в глубокое мягкое кресло, он утомленно
опустил голову и полудремал. Жирные сизые щеки его отвисли, а под глазами
темнели отеки. Прикрывая ладошкой рот, Селезень покашлял громче. Никита
Акинфиевич поднял усталые глаза.
- С чем явился, старик? - недовольно спросил он.
- Пакет, батюшка, из Санкт-Петербурга с оказией прислан. Должно быть,
весточка от Николая Никитича, - протянул синий конверт приказчик.
Демидов жадно схватил пакет, вскрыл его и обеспокоенно забегал глазами
по строкам. Лицо Никиты мгновенно налилось багровостью, судорожным
движением он скомкал письмо и бросил в угол.
- Подлец! Разоритель! - страшным голосом закричал он. - Отец и деды
великим усердием наживали каждую копеечку, а он в одночасье спустил
петербургским фанфаронишкам сто тысяч! Погоди ж!
Никита Акинфиевич сердито сорвался с кресла, вскинул над головой
большие кулаки и, весь закипая злобой, пригрозил:
- Наследства лишу, беспутный, коли не умеешь беречь отцовское добро!
Ты! - прикрикнул он на Селезня. - Беги за попом, пусть духовную
перепишет... Вырастили разорителя! Мот! Картежник!..
Он хотел еще что-то выкрикнуть в палящей злобе, но вдруг схватился за
сердце, обмяк и грохнулся на пол.
"Господи! - в страхе подумал Селезень. - Второй удар!"
- Батюшка мой! - заголосил он и кинулся к хозяину, схватил тяжелое тело
под руки, но, внезапно ставшее громоздким и безвольным, оно выскользнуло
на пол.
Приказчик присел рядом и заглянул в лицо хозяина. Полуостекленевшие
глаза Демидова поразили Селезня, его сознания коснулась страшная догадка:
"Батюшки, никак хозяин отходит!"
Из глаз приказчика выкатились скупые слезы. Он выпрямился, взглянул на
образа и трижды истово перекрестился:
- Господи, господи, прости и помоги нам!
В эту минуту Селезню стало жаль не столько хозяина, сколько себя.
"Вот и прошла жизнь, а сколько было суетни и беспокойств. Отлетели
радости!" - огорченно подумал он. Ноги старого приказчика отяжелели.
Шаркая ими, он вышел в людскую и оповестил:
- Сбегайте за управителем Любимовым. Хозяину дурно!
Прибежали Любимов, лекарь, дворовые люди, уложили тяжелое тело Никиты
Акинфиевича на широкий диван. Демидов лежал без движения, у него отнялся
язык. Медленно, в безмолвии проходил день, и по мере того как угасал он,
угасал и старый Демидов. К вечеру Никиты Акинфиевича не стало. Пушки
оповестили о том Тагильский завод, а над барским домом взвился траурный
флаг.
Похоронили Никиту Акинфиевича с великой пышностью. Еще задолго до своей
смерти Никита Акинфиевич возвел на кладбище Введенскую церковь. Это
каменное сооружение было построено выписанным итальянцем во вкусе эпохи
Возрождения. Иноземный художник расписал своды и купол фресками. Лепные
украшения делали крепостные мастера... В этой церкви, в склепе, и нашел
свой вечный покой Никита Акинфиевич, последний из Демидовых, который сам
управлял и доглядывал за уральскими заводами.
После него осталось девять заводов с деревнями и вотчинами, в которых
числилось девять тысяч двести девять душ крепостных. Государыня утвердила
вскрытое демидовское завещание, по которому все богатства поступали во
владение сына заводчика, Николая Никитича. Так как он был весьма неопытен
в делах управления имениями, то над ним была назначена опека во главе со
статс-секретарем императрицы Александром Васильевичем Храповицким, а
фактическим управителем уральских заводов остался Любимов, который
по-прежнему сохранял старые демидовские порядки.
Ничто не изменилось в судьбе приписных, только в хозяйских хоромах
поубавилось дворовой челяди, часть которой управитель приставил на
рудокопную работу. И совсем без дела остались двое: высохшая англичанка
Джесси и старый приказчик Селезень.
Мисс долго сиротливо бродила по пустынным демидовским покоям, вспоминая
своего питомца Николеньку. Всеми забытая, она обратилась к управителю
завода за пособием, но тот отказал ей в помощи, не возражая против отбытия
англичанки из Нижнего Тагила.
- Пусть убирается с богом! Кабы моя воля, по-иному бы решил!
Селезень бережно уложил тощий чемоданчик мисс Джесси в тряскую тележку,
усадил ее на охапку сена и отправил в дальнюю путь-дорогу.
- Отслужились мы с тобой, милая! Одры стали! - сочувственно
напутствовал англичанку отставной приказчик. - Скажи спасибо, что из наших
палестин отпустили. У Демидовых такой обычай: ни своих, ни иноземцев из
вотчин не отпускать. Тут изробился, тут и кости донашивай! Но воли
покойного Никиты Акинфиевича не переступишь: в завещании указал отпустить
тебя, сударушка. Ну, трогай! - ощеря зубы, крикнул он вознице и
отвернулся...
Спустя неделю и сам Селезень покинул Нижне-Тагильский завод. Все свое
незатейливое имущество он собрал в котомку, взял посох и ушел в обитель.
- Побито, награблено, обижено людей - не счесть! Пора у бога прощение
вымаливать, - примирение сказал он и, ссутулившись, тихой походкой
странника на зорьке ушел по пыльной дороге из демидовского гнезда, где
столько было пережито и перечувствовано...

4

Николай Никитич не долго скорбел по батюшке. Легкомысленный по своему
характеру, он быстро забыл горе и увлекся своим новым положением.
Демидовский наследник бегал по обширному дедовскому дому и ко всему
присматривался. "Все это теперь мое! Все мое!" - восторженно думал он.
Ему казалось, что он теперь властелин всего. Управляющий
санкт-петербургской конторой Павел Данилов стал весьма почтителен и быстр
на повороты, но, однако, не все дозволял молодому наследнику. Многое после
смерти батюшки было немедленно опечатано и ждало приказа опекунов. Когда
Николай Никитич в своем любопытстве тронул замок одного чугунного шкафа,
Данилов встревоженно схватил его за руку.
- Батюшка милый, сюда нельзя до поры до времени забираться! -
почтительно остановил он гвардейца.
- Как нельзя! - удивился Демидов. - Да я же хозяин!
- Это верно, что вы, господин мой, ныне хозяин, но пока еще хозяин не в
полной силе! - мягким голосом сказал Данилов и лукаво прищуренными глазами
посмотрел на Николая Никитича.
- То есть как это - не в полной силе? - обидчиво выкрикнул Демидов.
- Над вами пока опека, господин мой! От нее и ваши расходы зависеть
будут! - отечески-ласково пояснил управляющий.
- Вот как! - разочарованно вырвалось у гвардейца. - А если я, скажем,
задумаю в этот ящик забраться, что тогда?
Данилов развел руками.
- Этого никак невозможно, батюшка! Слом печати и вскрытие шкафа
почтется за воровство! - пояснил он.
- А что здесь хранится? - Демидов испытующе посмотрел на старика.
- Хранятся тут редкие драгоценности вашей покойной матушки.
- Бриллианты! - засиял Николай Никитич. - Когда же я смогу ими
воспользоваться?
- Завещано Александрой Евтихиевной передать сие богатство, драгоценные
камни и жемчуг, вашей супруге, когда господь бог наградит вас ею! -
терпеливо рассказывал управляющий.
Николай Никитич помрачнел. Сразу все стало как-то буднично, серо. Он
недружелюбно посмотрел на управляющего и с сожалением вымолвил:
- Вялая душа у тебя, Данилов! Жить теперь хочется, а ты все в долгий
ящик откладываешь!
- Потерпите годочки! Да и денежки-капиталы не на потехи оставлены вам,
а на усиление заводов! О них вам завещаны заботы!
Тоска и злоба распирали грудь демидовского наследника. Одним махом он
опрокинул бы этого скупого слугу, но тот, крепкий и
медлительно-внушительный, был упрям и опасен. Каждую копеечку приходилось
выжимать у него со скандалом. Готовясь к отъезду в Яссы, Николай Никитич
не щадил ни управляющего, ни дворовых. Он загонял их своими поручениями. И
как ни бесился Павел Данилов, Демидов щедрой рукой рассыпал деньги на
покупки, связанные с предстоящим путешествием. Были приобретены и отменная
лисья шуба и драгоценные меха, сукна и бархат, аксельбанты и темляки,
табакерка, усыпанная бриллиантами, и "походный домик", штабная кухня и
походная конюшня, и людская палатка, и фуры, и кибитки, и верховая
арабская лошадь с турецким седлом, и дорогие конские уборы. Все дни на
демидовском дворе каретники ремонтировали экипажи, кузнецы ковали коней,
шорники украшали упряжь. В конюшни нагнали целый табун коней, купленных на
окрестных ярмарках. В приемной Демидова с утра до ночи толклись и шумели
бородатые купцы-гостинодворцы, вертлявые комиссионеры, черномазые
цыгане-барышники и неизвестные ветхие старушки, предлагавшие свои
секретные услуги. Николай Никитич всех гнал прочь, посылая к Данилову.
Озабоченный управляющий вставал с первыми петухами, обегал конюшни,
мастерские, проверял контору. То и дело слышался его зычный недовольный
голос, ругающий работников, или раздавались плаксивые жалобы на
дороговизну вещей...
В одно июльское утро, потный и разгоряченный, он вбежал в комнату
Демидова. Лицо у него было самое несчастное, горемычное. Он размахивал
руками и жадно ловил раскрытым ртом воздух.
- Батюшка дорогой, что вы с добром делаете? Каким шаромыжникам вы
векселя надавали? - визгливым голосом заголосил он. - Глядите, как
разошлись! За все путное и непутное истратили на дорогу сорок восемь тысяч
восемьсот пятьдесят девять рублей, как одну копеечку! К тому же расходы по
дому да по конторе! К тому же за труды опекунству! А где же их взять?.. Ах
ты, господи!..
Он тяжко вздохнул, стащил с потной головы парик и отер лысину пестрым
платком.
- Батюшки! - продолжал он жаловаться. - Где же нам столько денег взять?
- А заводы на что? - изумленно спросил Демидов.
- Заводы, мой господин, железо и чугун льют, а не деньги! - сердито
ответил Данилов. - Заводам самим капиталы до зарезу нужны! Не могу больше
я отпускать на расходы! Все!..
- Да ты сдурел, кошачьи глаза! - вспыхнул Демидов. - Да я тебя самого
на червонцы порежу. Достань да выложь!
- Убейте меня, батюшка! Все одно - сразу конец! - взмолился
управляющий.
- Ну и выжига ты, Данилов! - сердито крикнул Демидов, поспешно
обрядился в новенький мундир, схватил кивер, саблю и выбежал из покоев.
Легкой походкой, словно молодой резвый конек, играя каждым мускулом,
гвардеец сбежал с крыльца, забрался в карету и возбужденно крикнул:
- Пади!
Сидевший на козлах Филатка толкнул кучера в бок.
- Гляди, как ноне мы размахнулись. Все нам нипочем, море по колено!
Заиграл Демидов!
Филатка с умилением оглянулся на Демидова и одобрительно покрутил
головой.
- Вот коли наша взяла, Николай Никитич! Ну и заживем! Ух, и заживем!
Николай Никитич думал о другом. В приемной светлейшего он встретил
очаровательную особу. Она была стройна, изящна, с большими темными
глазами. Когда адъютант своей легкой походкой, вздрагивая бедрами, прошел
мимо нее, она подняла длинные ресницы и обожгла его взглядом. Сердце
Демидова сладко защемило.
"Кто же эта прелестница?" - взволнованно подумал он.
Адъютант прошел в покои светлейшего. Густая тишина стыла в обширных
залах: светлейший отбыл во дворец. За громадными окнами потемнело,
набежали тучки, и сразу померкло сияние яркого солнечного дня. Демидов
прошелся по безмолвным апартаментам князя и вернулся в приемную. Звякнув
шпорами, он молодцевато оповестил на всю приемную:
- Светлейший отбыл к ее императорскому величеству!
Он тщательно и веско выговаривал каждое слово, следя за смуглой пышной
красавицей.
- Ах, боже мой! - всплеснула она руками. - Что же мне делать? К тому
же, кажется, пошел дождь! - Продолговатые, осененные пушистыми ресницами
выразительные глаза умоляюще смотрели на гвардейца. Верхняя пухлая губа
капризно полуоткрылась, и ослепительно блеснули белые мелкие зубы.
Николай Никитич решительно подошел к незнакомке, щелкнул шпорами и
учтиво поклонился:
- Сударыня, разрешите предложить вам мою карету!
- Галант! Ах, как я благодарна вам, господин адъютант! - восторженно