Федоров Александр. Хозяин Каменных гор

гудел под молотом каменотеса серый валун-камень. Там, где вели канал,
ходил брат Ушкова - Ефим, такой же дородный и бородатый старик, и наблюдал
за рытьем. Он часто приглядывался к породе, брал ее в руку и растирал.
Искал он "знаки земных сокровищ". Хотелось и ему чем-нибудь обратить на
себя внимание Авроры Карловны.
Демидова не поленилась и сама прибыла на осмотр работы. По-летнему жгло
солнце. Она, в легком платье, с зонтиком на плече, сошла с коляски и
двинулась вдоль трассы. По росту она была под стать Ушкову. Он весь сиял,
скинув шляпу, семенил сторонкой, показывая и объясняя работы. Она
двигалась медленно, как лебедь по лону вод, и с лица ее не сходила
снисходительная улыбка.
Сыновья Ушкова шли следом за госпожой, готовые исполнить любой ее
приказ.
На солнце поблескивали лопаты, потные и грязные землекопы дружно
выбрасывали тяжелую сырую землю. Аврора Карловна приостановилась против
лохматого мужика, одетого в порточную рвань, и залюбовалась его работой.
Крепкий, жилистый, он вгонял с размаху лопату глубоко в землю и, захватив
огромную штыбу, размашисто бросал ее в подставленную тачку. Очарованная
его проворством, Демидова похвалила:
- Скажите, как легко и весело у него дело спорится!
Мужик поднял черные мрачные глаза.
- А ну-ка, попробуй, барынька; узнаешь, что за потеха! - со свистящим
дыханием насмешливо предложил он.
- Ты что, сатана! Смотри, Кашкин, на конюшню будешь отправлен! -
закричал на него Ушков. - Или не видишь, кто перед тобой?
- Вижу! - диковато посмотрел на Демидову землекоп и вдруг засмеялся. -
Позавидовала, стало быть? Давай, госпожа, поменяемся! На такой работе
небось жиру не нагуляешь!
Сыновья Ушкова бросились к дерзкому, но Аврора Карловна махнула
платочком:
- Оставьте его! Когда человек со страстью старается, он всегда зол!
- Вот это верно - просиял Кашкин. - Что верно, то верно! Золотые слова.
- С охотой трудишься? - ласково спросила его хозяйка.
- Как сказать, - признался работный. - Одно утешает - для Расеи, для
внуков стараюсь! Эх, взяли! - Он бросил последнюю штыбу и схватившись за
поручни, приподнял и покатил перед собой тяжело нагруженную тачку. На
сутулой спине его, на рубашке поблескивала выступившая соль. Раскачиваясь,
он выкрикивал:
- Эй, пошла, пошла, родимая! Весело и легко!
- Черт! - не сдержался и выругался при Демидовой Ушков. - Всегда
строптивый такой, а работник первый!
- Забавный мужичонка! - обронила Аврора Карловна и пошла дальше. Ее
внимание отвлекли цветастые платки и сарафаны, которыми пестрело поле.
Женки и девки с песней таскали на плотину землю. По окрестностям
разносился гул: плотники с копра забивали чугунной "бабой" сваи...
Демидова вышла на дорожку. Поспешно подъехал к ней экипаж. Аврора
Карловна долго рылась в сумочке, добыла серебряный рубль и вручила Ушкову:
- Изволь, передай от меня тому холопу!
- Благодарствую за щедрость! - низко поклонился Ушков. - А только
напрасно изволили беспокоиться - нетерпимый народ, сударыня. Все равно
пропьет и спасибо не скажет.
Демидова улыбнулась:
- Уж как он желает, пусть так и делает!
Сыновья Ушкова бережно усадили хозяйку в экипаж, и она уехала, оставив
за собой на дороге легкое облачко пыли.
Климентий Константинович вернулся к землекопу.
- Разбойник! - набросился он на Кашкина. - Тебя бы плетью огреть, а
она, изволь, рублем наградила. На, супостат! - И он бросил ему в тачку
рубль.
Землекоп, прищурив глаз, посмотрел на целковый. Колебался: взять или не
взять? И вдруг вымолвил:
- Дурака и бархатным словом обходят, а умного и за деньги не купишь! -
И он стал наваливать землю на рубль.
- Да ты, вижу, ошалел от радости! Что делаешь, леший? - набросился на
землекопа Ушков. - Ишь богач выискался!
- Брысь! - прикрикнул на него работный. - Что хочу, то и делаю! Меня,
брат, не купишь! Не ручной!
Ушков хотел подойти и опрокинуть тачку, чтобы извлечь рубль, но
землекоп так угрожающе поднял лопату, что оставалось только поскорее уйти
и не поднимать шума...


Два года на стройке кипела самая напряженная работа. За это время
Степан Кашкин отыскал Мирона Черепанова и весной явился к нему. Долго
механик присматривался к бородатому сильному мужику, не признавая его.
- Что, не помнится тебе наша встреча? - весело спросил Кашкин.
- Не помнится, - смущенно признался Мирон. - Глаза будто знакомые, а
кто такой - не знаю.
Степанко без приглашения уселся на скамью и улыбнулся хозяину:
- Ну, милый, в таком разе я напомню тебе! Помнишь осень, когда в Питере
был да на Исаакий лазил? Степанку-каменщика помнишь?
- Ахти! - вскрикнул Черепанов и бросился к мужику. - Да где тебя
признаешь, экой бородищей оброс, да и, к слову сказать, постарел сильно!
- Да и ты, друг, другим стал. Гляди, и у тебя в бороде сивый волос! - с
грустью сказал Кашкин. - Эх, молодость, отлетела, ушла и не возвратится
более! Как живешь, милый?
- Хворый стал! - пожаловался Мирон. - Да и жизнь не радует. Сам знаешь!
- Известно, заели нас живоглоты! - резко выговорил Степанко и пытливо
посмотрел в глаза Мирона. Тот сидел, опустив голову. - Ну, да меня не
согнешь в бараний рог. Не сдамся!
- Ты все такой же неугомонный, - тихо обронил механик.
- Такая кровь, не терплю рабства! Все одной стезей иду и не сворачиваю.
Погляди сам, что они, захребетники, с тобой сделали!
- Прожита жизнь, все на что-то надеялся, обманывал себя, вот и
проморгал, - печально признался Мирон. - С какими людьми встречался, что
видел, а слеп и глух оказался - всего целиком мастерство поглотило, о
жизни и не подумал... Теперь поздно, сердце вот шалит. Ах, Степанко,
растревожил ты мою душу, будто снова молодость свою увидел!
- Это хорошо. Мирон Ефимович, очень хорошо! - одобрил Кашкин. - А я не
сдамся и буду, видно, до гроба таким неугомонным!
Они сидели и мирно беседовали, и у обоих было хорошо и светло на душе.
Наступила весна 1849 года. Ушковы закончили строительство плотины и
прорыли канал. Шлюзы сверкали желтизной, свежая насыпь утрамбована,
посыпана песком, вдоль плотины и канала зеленели натыканные березки.
Закончилась трудная и беспокойная работа, и Ушков хотел показать ее во
всем блеске. Он решил устроить веселый праздник; верил он, что в этот день
ему вручат отпускную.
В конце апреля, в праздничный день, к ушковской плотине сошлось и
съехалось много народу. Со всего Нижнего Тагила поспешили работные
полюбоваться невиданным зрелищем. Запруженная река Черная разлилась
широко, и по зеркальной глади нового пруда скользили разукрашенные ладьи.
Сверкали медные трубы духового оркестра. В просторной ладье, гребцами на
которой были рослые и плечистые сыновья Ушкова, был разостлан персидский
ковер, а на нем поставлены два кресла. В одном из них под ярким цветным
зонтиком сидела Аврора Карловна, а рядом - голубоглазый румяный сынок
Павел, владелец заводов. За креслами стояли главноуправляющий Кожуховский
и исправник.
В толпе на плотине, на голову выше всех, суетился Ушков. Подле самой
воды был водружен аналой, горели восковые свечи, трепетным пламенем
освещая икону. Священники готовились отслужить торжественный молебен. А
народ все прибывал, - шли и ехали люди и гости с дальних заводов. Ушков
широко оповестил всех о празднике. Синий дымок из кадильницы вился легкой
струйкой в теплом прозрачном воздухе. Окружавшие регента в черной поддевке
певчие пробовали голоса, и он, высоко поднимая руку с камертоном,
прислушивался к звукам. Приставив ладонь к глазам, Ушков нетерпеливо
поглядывал на пруд.
Аврора Карловна с наследником поднялась на плотину, и хор певчих
огласил просторы стройным и звучным песнопением. Священник начал
торжественную службу. Ушков стоял неподалеку от Демидовой и, горделиво
подняв голову, разглядывал водный простор и берега, усыпанные пестрыми
толпами. Рядом с Авророй Карловной неугомонно вертел головой сынок, следя
за полетом стрижей, точно стрелами пронизывавших голубой простор. Когда
смолкал хор, мальчуган прислушивался к пению жаворонков, отыскивая их в
небе. Сама госпожа смиренно склонила голову в шляпке и внимательно слушала
возгласы священника. Розовое, свежее лицо ее было полно жизни...
Она терпеливо выстояла молебен и первой приложилась ко кресту, а затем
подвела сына.
Наступила пора открыть шлюзы, но не прибыл главный приемщик стройки
Мирон Черепанов. Управляющий встревоженно поглядывал на дорогу. В теплом
мареве изредка мелькали женские сарафаны, а механика все не было. Все, кто
в силах был ходить, пришли сюда на праздник. "Что же случилось с
Черепановым?" - взволнованно подумал Антон Иванович, подошел к Демидовой
и, угодливо заглядывая в глаза, посоветовал:
- Сделайте народу удовольствие, извольте оглядеть пруд!
Аврора Карловна снова спустилась в ладью. Сейчас же заиграл духовой
оркестр. Мощные звуки потрясли апрельский воздух. За ладьей Демидовой
следовали ладьи с управителями, приказчиками, повытчиками и стражей. С
берега гремела песня. Ее пели повеселевшие певчие в ожидании возлияний, а
на зеленом лугу девки завели веселый хоровод.
У шлюзов стояли самые отборные силачи, готовые поднять заслоны. Они
ждали только сигнала. Мирона Черепанова все еще не было...
Внезапно среди праздничной толпы на иноходце появился смотритель
Усть-Уткинской демидовской пристани. Он ловко соскочил с коня и, поспешно
подойдя к Кожуховскому, что-то зашептал ему.
- Не может этого быть! - вскричал управитель. - Еще утречком мы с ним
вели разговор!
Вестник пожал плечами.
Антон Иванович забеспокоился, стал искать кого-то в толпе, потом взор
его снова остановился на прибывшем.
- Послушай, милый, случилось непредвиденное. Придется, братец, тебе за
Черепанова рапортовать госпоже о плотине! - предложил он.
Ладья Демидовой описала плавный круг и остановилась у причала. Под гром
оркестра Аврора Карловна с сыном сошла на берег. Важно надувшийся
смотритель размеренным шагом подошел к ней и, вытянувшись по-военному,
доложил:
- Всемилостивейшая госпожа, осмелюсь оповестить вас, что осмотренные
сведущими людьми плотинные строения и канал в четыре версты в полной
годности и ждут принятия вод!
Демидова, удовлетворенно склонив голову, махнула кружевным платочком, и
рослые богатыри мгновенно подняли заслоны. Пенясь и рокоча, вода буйно
устремилась в канал. В весеннем певучем воздухе раздалось раскатистое
"ура". Толпа побежала вслед за кипящим потоком, но не могла угнаться за
ним: он клокотал, вздымался, как белогривый конь на скачке, и быстро
уносился вперед.
Веселое, подмывающее чувство охватило всех. Над горами, прудом, логами
все еще продолжало греметь громовое "ура"...
Аврора Карловна стояла на плотине над бушующими водами, любуясь
пенистым каскадом. Уловив минутку, когда схлынул первый восторг, она
повернулась к Ушкову и протянула ему свернутую грамоту.
- Усердный слуга наш, Климентий Константинович, вы и вся ваша семья
отныне свободные люди. За верную службу роду Демидовых даруем вам волю! -
Голос ее прозвучал торжественно.
Ушков и его семья упали перед ней на колени. Аврора Карловна милостиво
протянула им руки, и растроганный строитель плотины без конца лобызал их,
а по щекам его катились искренние благодарные слезы.
- Встаньте! - благосклонно приказала Аврора Карловна.
Вся ушковская семья поднялась с колен и проводила Демидову до экипажа.
Усаживаясь, владелица подозвала Кожуховского и спросила:
- Что же с Черепановым? Почему он не явился на осмотр плотины? Как смел
он не послушаться моего приказа?
Управитель опустил глаза.
- Случилось несчастье, госпожа, - растерянно ответил он.
- Что же могло случиться с ним? Покалечился?
- Нет... Умер...
- Вдруг, внезапно умер? - удивленно расширились глаза Авроры Карловны.
- От чего же?
- Паралич сердца. Некоторые подозревают другое, да это пустое... Такой
великий жизнелюб не мог уйти от жизни по своей воле!
- Жаль, весьма жаль! Отличный был механик! - опечаленно промолвила
госпожа, и по лицу ее пробежала скорбная тень. Она молча уселась в
коляску, кучер щелкнул бичом, и экипаж покатился среди говорливого
праздничного народа...
Когда он скрылся из глаз, Ушков еще долго смотрел на дорогу, потом
встряхнул головой и, обратись к тагильцам, пригласил:
- Милости просим к столу, хлеба-соли отведать!
На лужайке, прямо под открытым небом, устроены были из свежего теса
столы и скамьи, на холстинах расставлены ведра с брагой, с водкой,
разложены ковриги хлеба, огурцы, соленые грибы да густо дымилось варево,
которое проворные стряпухи разливали по мискам.
- Проходите, проходите, гости дорогие! - приглашали они народ.
Под голубым небом начался пир. Высоко в лазури распевали жаворонки, их
трели вплетались в веселое журчание воды. По пруду плавали ладьи, и
веселая музыка громче оглашала просторы. Серебром поблескивали воды, и
теплый ветерок приятно обвевал разгоряченные лица гостей.
Ушков, стоя среди великанов-сыновей, поднял большую братину,
наполненную пенной брагой, и, шумно дыша, воскликнул:
- Дожил-таки, братцы, я до светлых дней. Вот когда я и мои дети
свободны. Радуйтесь, родимые!
- А чего радоваться? - закричал из-за стола дерзкий землекоп Кашкин, не
принявший в свое время дара Авроры Карловны. - Чего ликовать? Тебя
освободили, а народ как был, так и остался в неволе!
- Замолчи, смерд! - зашумели на него сыновья Ушкова.
- Не могу молчать, когда на сердце горит! Ты ликуешь, а мы такого
золотого человека потеряли - Мирона Ефимовича. Скажем по чести, исподволь
да исподтишка затравили горемыку! - Работный вызывающе взглянул на Ушкова
и сердито отодвинул берестяную кружку с брагой. - Не надо твоего угощения,
мироед! - Он резко поднялся из-за стола и крикнул: - Погоди, я еще
вернусь! Люди, пора нам из-под ярма выходить да волю для всех добывать! -
Он твердым, решительным шагом пошел прочь от застолицы.
Хозяин оторопел и, остолбеневший, смотрел на землекопа, который уже
медленно шел вдоль канала. И чем дальше уходил он, тем более четкой
становилась его фигура. Вот он поднялся на холм, и силуэт его выразительно
рисовался на светлой полоске неба; он показался Ушкову чудовищно
громадным. Еще минута, и землекоп исчез в нагретом мареве, глубоко
взволновав душу богатея своей угрозой.


Прошло несколько лет. Все такая же свежая, красивая вдова Аврора
Карловна Шернваль-Демидова на время выбыла в Санкт-Петербург и неожиданно
для всех вышла замуж за Андрея Николаевича Карамзина - сына знаменитого
русского историографа. Однако и с ним не пришлось ей долго наслаждаться
семейным счастьем: муж погиб в Валахии в 1854 году, и вновь Аврора
осталась вдовой. Все помыслы ее сосредоточились на единственном сыне
Павле, и она снова вернулась на Урал, к заводским делам. Первым, кто
посетил ее, был Ушков, пришедший с жалобой на горное начальство. Оказалась
преждевременной его радость при получении вольной. Горное управление
ввязалось в это дело, так как начальник горных заводов строго следил за
тем, чтобы заводы были обеспечены крепостной рабочей силой, и от него
только зависел отпуск на волю. Давал разрешение владельцам он только
тогда, когда была возмещена убыль в рабочих людях путем покупки новых
крепостных.
Началась бесконечная переписка. За это время Ушков построил десятки
новых плотин и мельниц, а в 1855 году он составил детальный проект
соединения реки Сулемы с рекой Шайтанкой. На следующий год он доставил в
Горное управление новый проект провода вод реки Туры в Кушву. Стоявший на
берегу Кушвинский завод всегда испытывал большой недостаток в воде. Горное
начальство даже не отозвалось на предложение Ушкова. Ко всему этому Аврора
Карловна, даруя Ушковым призрачную свободу, так и не расплатилась с
Климентием Константиновичем. За Демидовыми оставалось пятнадцать тысяч
долга. Ушков пожаловался начальнику заводов Уральского хребта генералу
Глинке, но тот передал дело на проверку в другие инстанции, и снова
потянулась бесконечная волокита...
Невольно Ушков вспомнил своих соперников Черепановых, и на сердце стало
горько. Как часто он бывал с ними несправедлив, завидовал! А чему было
завидовать? Вот и теперь, кто он: свободный или крепостной человек? Кто
знает?
"Эх, поманула воля, да так и оставила!" - со вздохом подумал он и
затосковал.

7

Матильда де Монфор и князь Сан-Донато окончательно разъехались в 1845
году. По распоряжению царя Николая I разведенная жена получала от Демидова
ежегодную пенсию в двести тысяч рублей, из которых она, в свою очередь,
обязывалась выдавать отцу, престарелому экс-королю Жерому сорок тысяч
франков. Принцесса стала очень скупой и под разными предлогами затягивала
выдачу пособий отцу, а иногда и вовсе в них отказывала. Оскорбленный отец
отвернулся от дочери, окончательно погрузился в дела Дома инвалидов.
Разведясь с Демидовым, Матильда безвыездно жила в Париже, играя видную
роль в аристократическом обществе. Анатолий внимательно следил за успехами
своей бывшей жены. Принцесса Монфор вела, на первый взгляд, веселую,
беззаботную жизнь. Ее парижский салон затмевал многие столичные салоны.
Умная и ловкая, Матильда задавала тон всем разговорам, старательно
предохраняя салон от политики. В нем занимались разговорами о литературе,
и принцесса старалась проявить в них свое изысканное остроумие.
По субботам принцесса устраивала обеды, на которые обычно съезжалось не
более восьми-десяти самых избранных людей, в том числе и князь Сан-Донато.
- Но почему вы умалчиваете о порядках в Париже? - тихо спрашивал
Демидов хозяйку.
Глаза Матильды темнели:
- Ах, боже мой, разве об этом спрашивают вслух! После Страсбурга нужно
молчать! Вы же знаете, он заключен в крепость Гам!
Сторонники Бонапартов мечтали о восстановлении этой династии. Родной
племянник Наполеона I, Луи-Наполеон, дважды путем заговора с оружием в
руках пытался проложить себе путь к власти, но был разгромлен королевскими
войсками Луи-Филиппа: первый раз в Булони в 1836 году, второй - в
Страсбурге в 1840 году. Он доводился двоюродным братом Матильде, и она
боялась пострадать из-за этого родства.
- Прошу вас, Анатоль, не говорить здесь о политике! Придет время,
напомню вам!
Но это время пришло не скоро... В 1846 году Луи-Наполеон бежал из
крепости Гам, в которой отбывал пожизненное заключение, в Англию. Он долго
скитался и, по всей вероятности, умер бы в неизвестности, но во Франции
совершилась февральская революция 1848 года, и король Луи-Филипп был
свергнут с престола. Укрывавшийся в Англии глава семьи Бонапартов
воспользовался французской революцией и вернулся во Францию. 25 февраля он
прибыл в Париж, но был немедленно выслан временным правительством. Во
Франции остались друзья его - бонапартисты, которые повели за него
агитацию. Они энергично взялись за дело: появились бонапартистские газеты
и группы сторонников. Кто мог ожидать, что на президентских выборах
кандидатом на пост президента в числе других будет выставлена и
кандидатура Луи-Наполеона? Анатолий Демидов был поражен: 10 декабря 1848
года Луи-Наполеона избрали президентом Второй французской республики. За
него голосовали роялисты, католики и очень много политически отсталых
крестьян и рабочих. Бонапартисты ликовали.
В салоне Матильды де Монфор началось необычайное оживление:
- Теперь скоро, очень скоро произойдет реставрация!
Однажды принцесса отвела Анатолия в укромный уголок и таинственно
сказала:
- Анатоль, наступают дни, когда Луи сбросит маску, но ему нужны деньги.
Вы богаты, помогите кузену!
Демидов пожал плечами.
- Я не настолько богат, чтобы помогать королям Франции! - сказал он,
проницательно посмотрев в глаза Матильды.
Легким кивком головы она подтвердила его догадку.
- Он будет императором! - прошептала она.
- Хорошо! Я согласен, но я должен видеться и поговорить с ним лично!
- Завтра мы будем у него! - решительно предложила Матильда.
На другой день она явилась в приемную президента. Принцесса де Монфор
не умела ждать и, подойдя к адъютанту, молоденькому офицеру, что-то
прошептала ему. Тот мгновенно вытянулся и важно провозгласил:
- Принцесса Бонапарт, пожалуйте!
Он распахнул перед нею дверь, и они вошли в большой светлый кабинет
президента. Навстречу им поднялся высокий военный; Анатолий узнал в нем
Луи-Наполеона. Не случайно над его головой в форме груши потешались на все
лады в народе. Это характерное продолговатое лицо сразу запоминалось.
Выглядело оно усталым, желтоватым, усы были фатовски закручены, торчали,
как два шпиля. Под утомленными глазами - большие, в морщинках мешки. У
этого человека было сложное и тревожное прошлое. Лелея мечты о троне, он
долго скитался по Америке, оставив там о себе незавидное воспоминание, в
Лондоне он снисходил до грязных трущоб...
Однако Демидов весело улыбался идущему навстречу президенту.
Луи-Наполеон принял это за учтивость и внимательно оглядел Анатолия.
- Вы превосходно выглядите, и я начинаю ревновать к вам мою кузину! -
галантно сказал он.
- Теперь поздно; мы не сошлись характерами, но остались друзьями! -
спокойно ответил Анатолий.
Президент взял Демидова под руку и прошелся с ним вдоль широких окон, в
которые вливались потоки солнечного света. Здесь он показался Анатолию еще
старше и изношеннее: у губ лежали продольные глубокие морщинки, усы были
слегка подфабрены.
- Вам, наверное, кузина сообщила о моей просьбе... - начал Луи-Наполеон
и смутился.
- Я помогу вам! - решительно сказал Анатолий. - Живя столько лет во
Франции, я считаю себя французом и мечтаю о монархии!
Президент жадно схватил руку Анатолия и крепко пожал ее.
- Вы благородный человек! Я не забуду этого! Но до монархии еще многое
предстоит сделать! Об этом - молчание! - Он приложил палец к губам.
Матильда бесцеремонно вмешалась в беседу:
- Луи, надо полагать, что вы договорились. Все остальное я беру на
себя!
- Да, да! - поспешно согласился он. - Медлить нельзя!
Сан-Донато взглянул на Матильду, она вся горела нетерпением.
- Анатоль, идемте и будем действовать! - поднялась она и, шумя платьем,
повлекла Демидова из кабинета.


2 декабря 1851 года Луи-Наполеон совершил государственный переворот,
разогнав законодательное собрание и захватив в свои руки всю полноту
власти. Через год, 20 декабря 1852 года, он провозгласил себя императором
Наполеоном III. Сразу вокруг него появилась пышная свита. Окружающие и
близкие ему люди только и мечтали о камергерских ключах, парадных мундирах
придворных шталмейстеров и палатных мэров. Роскошь увеличивалась с каждым
днем и принимала форму повальной болезни. Начались нескончаемые балы,
охоты, спектакли, маскарады, увеселительные поездки, и принцесса Матильда
принимала в них самое деятельное участие. Двоюродный брат, император, был
влюблен в нее. Она не скрывала этого перед Анатолием. Встречаясь с бывшим
мужем в салонах, Матильда сентиментально поверяла ему свои сердечные
тайны:
- Ах, Анатоль, он воркует со мной, как голубок!
Ей шел тридцать второй год, и когда она улыбалась, вокруг глаз и губ
появлялись едва приметные морщинки, очарование молодости угасало.
Император и в самом деле уделял ей много внимания: он присвоил ей титул
императорского высочества и заказал отчеканить пятифранковые золотые
монеты с ее именем. На выходах она появлялась вместе с Наполеоном.
Матильда напомнила ему об услугах Демидова, и тот был принят во дворце.
Предстоял обычный придворный бал; залы постепенно наполнялись знатью,
блестели мундиры, сверкали атласные плечи дам, сияние исходило при
движении их головок. В залах стоял легкий непрерывный шум, пробегал легкий
интимный шепот. Почтенные люди с лентами и орденами расхаживали с видом
неприступной строгости. И вдруг все пришло в движение: в распахнутой двери
появился император. Матильда немедленно увлекла за собой Анатолия и
представила государю. Хотя Демидов хорошо знал всю закулисную игру, но
сейчас, в дворцовом зале, окруженный свитскими, Наполеон III показался ему
представительнее, чем при первом свидании. Восхищенный перевоплощением
его, Демидов льстиво воскликнул:
- Ваше величество, меня привело сюда единственное желание увидеть
настоящего монарха, и я его увидел!
Император улыбнулся, взял Анатолия под руку и повел по анфиладе
дворцовых зал. Позади, в приличествующем отдалении, следовала свита.
Луи-Наполеон тихо, укоряюще сказал Анатолию:
- Вы ошиблись, мой друг! Чтобы видеть монарха, вам надо снова вернуться
в Россию или хотя бы в Австрию! Здесь я могу вам показать даже не короля,
а только главу правительства. Август владел всем миром, Карл Великий -
всей Европой, я же только стараюсь владеть сам собою, - и то мне не всегда
это удается. Людовик Четырнадцатый говорил: "Государство - это я!.." Мне
же приходится убеждаться, что государство - это все: печать, министры,
чиновники министерств, уличная толпа, последний оборванец, бегущий вон там
на площади, - словом, весь свет, кроме меня одного...
Он был чем-то раздражен и в запальчивости продолжал:
- Старая вывеска "Короли Франции" еще осталась, но товару в лавочке уже
нет, и поверьте: через каких-нибудь сто лет у нас будут, как теперь в
Египте, показывать только мумии королей!
Демидов посмотрел на его желтое, одутловатое лицо с тонкими шпилями
вытянутых усов, и ему стало жалко этого человека.
"Да, ему далеко до королей Франции! Мещанин, серенький мещанин!" - зло