Страница:
Легенда, относящаяся к основанию этого грандиозного памятника, записана
испанским историком Дураном в 1579 г. "Вначале, когда свет и солнце еще не
были созданы, земля была окутана мраком, лишена всякой твари, имела
совершенно плоский вид, без холмов и долин; со всех сторон ее окружала вода;
не было деревьев и никакой жизни вообще. Лишь только на востоке родились
солнце и свет, появились какие-то люди, неуклюжие великаны, и стали
хозяевами земли. Желая увидеть восход и закат солнца, они решили отправиться
на их поиски и разделились на две партии, из которых одна пошла на запад, а
другая - на восток. Так они шли вперед, пока не достигли моря. Тут они
решили вернуться назад и таким образом опять пришли на прежнее место,
именуемое Iztacculin ineminian. He зная, как дойти до солнца, очарованные
его светом и красотой, они вздумали построить высокую башню, которая
вершиной достигала бы неба. Поискав строительные материалы, необходимые для
осуществления их плана, они нашли глину и смолу и стали быстро сооружать
башню. Когда они возвели башню насколько могли высоко и им казалось, что она
уже доходит до неба, властитель высот разгневался и обратился к небожителям
с такими словами: "Видали вы, какую высокую и величественную башню
соорудили, чтобы подняться сюда, жители земли, восхищенные сиянием дивного
солнца? Пойдем, расстроим их замысел, ибо не подобает, чтобы люди земли,
создания из плоти смешались с нами". В одно мгновение со всех четырех сторон
света собрались небожители и молниями обратили в прах здание, возведенное
руками людей. После этого великаны, объятые ужасом, расстались друг с другом
и разбрелись в разные стороны по всей земле".
В этом предании заметны черты библейского влияния не только в эпизоде
рассеяния строителей по всему лицу земли, но также и в способе постройки
башни из глины и смолы, то есть тех самых материалов, из которых была
сооружена вавилонская башня, между тем как смола никогда не употреблялась
мексиканцами в строительном деле, да и не встречается близ города Чолулы.
"Рассказ о смешении языков, по-видимому, также существовал в Мексике вскоре
после завоевания страны испанцами и, вероятно, был занесен сюда
миссионерами; но едва ли он был связан с легендой о башне в Чолуле. По
крайней мере, нечто подобное этому рассказу мы видим на воспроизведенной в
книге Гумбольдта картине из эпохи господства ацтеков, где изображена сидящая
на дереве птица, бросающая множество языков толпе стоящих внизу людей".
Ввиду столь близкого и подозрительного сходства Тайлор правильно полагает,
что легенда о мексиканской башне "не имеет туземного происхождения или, по
крайней мере, часть ее была сфабрикована позднее".
То же самое следует, пожалуй, сказать о легенде бирманского племени
каренов, которые обладают особенной способностью придавать преданиям,
заимствованным у христианских народов, туземную окраску. Гайхо, составляющие
одну из ветвей этого племени, излагают свою легенду следующим образом:
"Гайхо ведут свое происхождение от Адама и насчитывают тридцать поколений со
времени своего прародителя до сооружения вавилонской башни, когда они
отделились от красных каренов... Во дни Пан-дан-мана люди решили построить
пагоду вышиной до самого неба. Место, предназначенное для пагоды,
находилось, как они полагают, в стране красных каренов, с которыми они тогда
еще составляли одно целое. Когда верхушка пагоды была уже на половине пути к
небу, бог спустился на землю и смешал язык людей, так что они не могли
понимать друг друга. После этого люди рассеялись, и Тан-мау-раи, отец всех
гайхо, пришел на запад с восемью вождями и поселился в долине Ситанг".
Библейское предание о вавилонской башне и смешении языков нашло свое
отражение также у микиров, одного из многочисленных Тибетско-бирманских
племен Ассама. Микиры рассказывают, что в стародавние времена жили некие
богатыри, потомки Рамы. Не довольствуясь господством на земле, они вздумали
завоевать небо и принялись строить башню, которая достигала бы небесного
свода. Башня росла все выше и выше, пока наконец боги и демоны не
встревожились, боясь, как бы великаны, властители земли, не стали также и
властителями неба. Тогда небожители смешали язык человеческий и рассеяли
людской род по всем четырем странам света. Отсюда пошли все различные
наречия человечества.
В несколько видоизмененной форме та же старая легенда существует у
жителей островов Адмиралтейства. По их словам, племя (или род) лохи
насчитывало 130 человек и имело своим предводителем некоего Муикиу, который
однажды сказал народу: "Построим дом вышиной до неба". Лохи начали строить,
но, когда дом уже почти был возведен до неба, к ним явился с острова Кали
какой-то человек, по имени По-Ави, который запретил им продолжать постройку.
Человек этот спросил Муикиу: "Кто подал вам мысль строить такой высокий
дом?" Муикиу ответил: "Я господин своего народа лохи, и я велел ему
соорудить дом вышиной до неба. Если бы никто не стал мне поперек пути, то у
нас были бы дома высокие, как небо, а теперь твоя воля будет исполнена: и
дома наши будут низкие". И с этими словами он достал воды и окропил ею своих
людей. Тогда смешался их язык; они перестали понимать друг друга и
рассеялись по разным странам. Таким образом теперь каждая земля имеет свой
собственный язык. Это предание есть, без сомнения, отголосок миссионерской
проповеди.
Есть немало народов, пытавшихся объяснить разноязычие человеческого
рода вне всякой связи с сооружением вавилонской башни или других подобных
зданий. Так, например, у греков существовало предание, что в старину люди
жили в мире, не имели ни городов, ни законов, говорили все на одном языке и
управлялись одним богом Зевсом. Впоследствии Гермес ввел различные наречия и
разделил человечество на отдельные народы. Тогда впервые появились раздоры
среди смертных, и Зевс, утомленный их распрями, отказался управлять ими и
передал свое владычество в руки аргосского героя Форонея, первого царя на
земле.
Племя ва-сена (в Восточной Африке) рассказывает, что некогда все народы
земли знали только один язык, но однажды во время жестокого голода люди
сошли с ума и разбрелись по всем концам земли, бормоча непонятные слова; с
тех пор возникли различные человеческие наречия.
Горное племя качча-нага (в Ассаме) иначе объясняет происхождение
языков. По его представлениям, люди после сотворения принадлежали к одной
расе, но вскоре им суждено было распасться на различные народы. У царя всех
тогдашних людей на земле была дочь по имени Ситойле. Она была необыкновенно
проворна и любила бродить по целым дням в джунглях, далеко от дома, чем
причиняла много беспокойства родителям, которые боялись, как бы ее не
растерзали дикие звери. Однажды отец придумал средство удержать ее дома. Он
велел принести корзину, наполненную льняным семенем, и, высыпав семя на
землю, велел дочери собирать его снова в корзину, пересчитывая по зернышку,
а сам ушел, полагая, что работа займет у девушки весь день. Но к вечеру дочь
успела пересчитать и собрать в корзину все семя и тотчас же опять побежала в
джунгли. Тем временем родители вернулись домой и нигде не могли найти свою
дочь. Проходил день за днем, но все поиски были напрасны. Наконец они
набрели на огромного питона, который, наевшись до отвала, лежал, отдыхая под
деревом. Отовсюду собрались люди и набросились на чудовище с копьями и
мечами. Но после первого же удара по дракону люди преобразились и заговорили
на разных языках. Говорившие на одинаковом наречии отделялись от прочих и
составляли отдельные группы. Образовавшиеся таким образом разные группы
стали родоначальниками различных народов, существующих ныне на земле. Но что
сталось с царевной, была ли она возвращена снова горевавшим родителям, или
же питон ее проглотил, об этом предание не говорит ни слова.
Куки из Манипура рассказывают следующее предание о происхождении
наречий среди их племен. У некоего вождя племени было три внука. Однажды
дети играли в его доме, и он велел им поймать крысу. Но когда дети погнались
за крысой, они вдруг заговорили на разных языках и перестали понимать друг
друга, а крыса тем временем скрылась. Старший из трех внуков заговорил на
языке племени лайяанг, второй - на языке тода, а третий - не то на языке
вайпхеи, не то на языке манипури. Во всяком случае, все трое стали
родоначальниками трех различных племен.
Южно-австралийские туземцы, живущие на побережье бухты Энкаунтер,
приписывают причину происхождения языков одной давным-давно умершей злой
старухе. Ее звали Вуррури, и жила она на востоке. У нее была привычка
бродить по дорогам с толстой палкой в руке и разбрасывать костры, вокруг
которых спали люди. Смерть ее была настоящим праздником для народа; были
даже разосланы гонцы по всем направлениям, чтобы возвестить людям о
радостном событии. Мужчины, женщины и дети собрались не для того, чтобы
оплакивать покойницу, а с целью предаться веселью над ее телом и устроить
каннибальское пиршество. Первыми накинулись на труп раминдьери и начали
пожирать ее мясо, но тут же стали говорить на непонятном языке. Позднее
пришли с востока другие племена и принялись истреблять кишки; они заговорили
на несколько ином языке. Последними явились северные племена и проглотили
остальные внутренности и прочие части трупа; эти племена стали говорить на
еще менее похожем наречии.
Калифорнийские индейцы майду полагают, что до известного времени все
люди говорили на одном языке. Но однажды, накануне празднества, когда все
приготовления уже были сделаны, вдруг среди ночи люди заговорили каждый на
особом языке; только мужья и жены понимали друг друга. Той же ночью
создатель или, как майду его называют, зачинатель явился одному человеку, по
имени Куксу, рассказал ему о случившемся и научил, как действовать на
следующий день, когда начнется смешение языков. Руководясь этими
наставлениями, Куксу созвал весь народ, ибо умел говорить на всех языках. Он
объяснил людям имена различных животных и все прочее - каждому на его языке,
научил, как варить пищу и охотиться на зверей, дал им законы и установил дни
для их плясок и празднеств. Наконец, он дал имена всем племенам и разослал
их по разным направлениям, назначив, где кому жить.
Выше мы видели, как тлинкиты из Аляски объясняют существование
различных наречий сказанием о великом потопе, заимствованным, по-видимому,
от христианских миссионеров или торговцев. Племя киче, обитающее в
Гватемале, имело предание о том первобытном времени, когда все люди жили
вместе, говорили на одном только языке, не поклонялись Деревьям и камням и
свято хранили в памяти слова "создателя, сердца неба и земли". Но с течением
времени племена размножились и, покинув свою старую родину, собрались в одно
место, называемое Тулан. Здесь, по словам предания, распался человеческий
язык, возникли различные наречия; люди перестали понимать чужую речь и
рассеялись по всему миру в поисках новой родины.
Эти последние легенды, пытающиеся объяснить разнообразие языков, не
упоминают вовсе о вавилонской башне и поэтому, за исключением, пожалуй,
тлинкитского предания, могут быть признаны вполне самостоятельными попытками
человеческого ума разрешить столь трудную проблему.
часть вторая.
Глава 1.
Сказанием о вавилонской башне и рассеянии народов из этого центра
заканчивается изложение всеобщей истории человечества в первые века
существования мира. В дальнейшем авторы книги Бытие суживают поле действия
своего рассказа, ограничивая его исключительно судьбами еврейского народа.
Повествование принимает характер ряда биографий; история евреев излагается
уже не в общих неопределенных очертаниях, а в виде яркого картинного
описания жизни и приключений отдельных личностей, родоначальников Израиля.
Не одна только генеалогическая связь роднит между собою патриархов, помимо
родства крови их объединяет еще одинаковый образ жизни: все они кочевники,
переходящие со своими стадами крупного и мелкого скота с места на место в
поисках свежего пастбища. Они еще не осели прочно в стране для серой и
скучной жизни земледельцев, из года в год прилагающих свой однообразный труд
к одним и тем же полям, на которых до них всю жизнь трудились их отцы и
деды. Этот пастушеский быт авторы книги Бытие изобразили с такой четкостью
рисунка и живостью красок, которые не пострадали от времени и, несмотря на
совершенно новые условия современной жизни, сохранили для читателя какое-то
неизъяснимое очарование. В галерее портретов, выступающих на фоне мирного
ландшафта, первое место занимает величественная фигура Авраама. Покинув свою
родину в Вавилонии, он, по словам Библии, переселился в Ханаан, где получил
от самого бога заверения насчет будущего величия и славы своего потомства.
Для придания вящей силы своему обещанию бог удостоил патриарха чести
вступить с ним в прямой договор с соблюдением всех обычных в таких случаях
среди людей формальностей. Рассказ об этой важной сделке позволяет нам
ознакомиться с теми способами, какие применялись в примитивном обществе при
заключении договора, чтобы придать ему обязательную силу для обеих
договаривающихся сторон.
В книге Бытие мы читаем, что бог повелел Аврааму: "Возьми мне
трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу, трехлетнего овна, горлицу и молодого
голубя. Он (Авраам) взял всех их, рассек их пополам и положил одну часть
против другой; только птиц не рассек. И налетели на трупы хищные птицы; но
Авраам отгонял их. При захождении солнца крепкий сон напал на Авраама, и
вот, напал на него ужас и мрак... Когда зашло солнце и наступила тьма... дым
как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными. В этот день
заключил господь завет с Авраамом..."
В этом описании "ужас и мрак", объявшие Авраама при наступлении заката,
предвещают появление бога, который во тьме ночной проходит между частями
убитых животных в образе дыма и огня. Этим действием божество только
выполняет требуемую древнееврейским законом формальность, соблюдавшуюся при
скреплении договора. Из книги пророка Иеремии мы знаем, что, согласно
существовавшему обычаю, стороны, заключавшие договор, разрезали пополам
теленка и проходили между обеими половинами. Что такова именно была обычная
форма сделки в подобных случаях, подтверждается как нельзя лучше еврейским
выражением "заключить договор", которое в буквальном переводе значит "резать
договор". Другим подтверждением такого толкования служат аналогичные явления
в языке и обычаях древних греков, ибо и у них мы находим подобные выражения
и обряды. Так, у греков существовали такие обороты речи, как "резать
клятвы", "резать договоры" в смысле "произносить клятвы", "заключать
договоры". Подобные словоупотребления, как и соответствующие им еврейские и
латинские выражения, несомненно, произошли от обычая жертвоприношения и
разделения жертвы на части в качестве способа придать клятве или договору
формальную силу. Например, когда Агамемнон собирался повести греков против
Трои, прорицатель Калхас заклал борова на городской площади и разрезал его
на две части, положив одну к западу, а другую - к востоку. Затем каждый воин
с обнаженным мечом в руке проходил между обеими частями борова, причем
лезвие его меча смачивалось кровью животного. Так греки клялись хранить
вражду к Приаму. Иногда же, а может быть и в большинстве случаев, грек,
приносивший клятву, не проходил между частями жертвы, а наступал на них
ногами. Точно так же перед судом ареопага в Афинах обвинитель давал клятву,
становясь на части борова, барана и быка, которые перед тем приносились в
жертву определенными лицами в определенные дни. Когда многочисленные
поклонники прекрасной Елены добивались ее руки, отец ее Тиндарей, боясь
мести со стороны отвергнутых соперников, заставил их поклясться в том, что
они будут защищать Елену и ее избранника, кто бы он ни был; чтобы придать
клятве формальную силу, он принес в жертву лошадь и разрезал ее на части, на
которые становились поклонники во время произнесения клятвы. В Олимпии
находилась статуя Зевса, "бога клятв"; по обычаю, перед началом олимпийских
игр борцы, их отцы и братья, а также тренеры, стоя на частях разрезанного
борова, клялись в том, что не будут прибегать во время состязания к
нечестным средствам. В Мессении существовало особое место, так называемая
"кабанья могила"; здесь некогда Геркулес обменялся клятвами с сыновьями
Нелея, также стоя на кусках кабаньей туши.
Подобные обряды, сопровождавшие произнесение клятвы и заключение мира,
существовали также у нецивилизованных народов древнего мира. Так, молоссы,
заключая договор и клянясь соблюдать его, обычно резали на мелкие куски туши
волов, но что с ними делали потом, остается неизвестным. У скифов
существовал такой обычай: если кто-нибудь бывал обижен человеком, с которым
не мог расправиться собственными силами, то он призывал на помощь своих
друзей. При этом соблюдался особый ритуал: потерпевший приносил в жертву
вола, разрезал мясо на части и, сварив их, раскладывал на земле дымящуюся
шкуру, на которую садился, заложив руки за спину, как если бы они были у
него связаны. Это служило у скифов знаком настоятельной просьбы о помощи.
Пока человек сидел таким образом на шкуре, окруженный кусками мяса, его
друзья и родственники и все вообще, желавшие помочь ему, брали в руки по
куску мяса, каждый из них, становясь правой ногой на шкуру, давал обещание
выставить за свой счет столько-то воинов, конных или пеших, в полном
снаряжении, чтобы оказать содействие потерпевшему для отмщения врагу. Кто
обещал поставить пять человек, кто - десять, а кто и более; самые бедные
предлагали только свои личные услуги. Таким образом собирались иногда
значительные силы, тем более страшные для обидчика, что каждый соратник был
связан данной им клятвой защищать потерпевшего.
В тибетских судах до сих пор "в тех редких случаях, когда допускается
так называемая великая присяга, присягающий кладет себе на голову священную
книгу, садится на дымящуюся шкуру только что убитого вола и проглатывает
часть его сердца. Издержки, связанные с этим ритуалом, падают на
обвинителя".
Аналогичные обряды соблюдаются при заключении мирных договоров у
некоторых племен Африки и Индии. Так, У кавирондо (в Восточной Африке)
существует такая процедура заключения мира по окончании войны: побежденная
сторона убивает собаку и режет ее пополам, после чего делегаты обеих
воевавших сторон берут в руки соответственно передние и задние конечности
убитого животного и произносят над ними клятву мира и дружбы. Такой же
обычай практикуется для скрепления мирного договора у нанди, другого племени
в той же местности. Здесь также собака режется пополам; два человека,
представители двух враждебных сторон, держат в руках каждый по половине
собаки, а третий человек провозглашает: "Пусть тот, кто нарушит настоящий
мир, будет убит, подобно этой собаке". У племени багишу, принадлежащего к
народу банту, в местности Маунт-Элгон, в Восточной Африке, церемония
заключения мира между двумя воевавшими кланами совершается так -
представители обоих кланов держат собаку, один - за голову, другой - за
задние ноги, а третий одним ударом большого ножа рассекает ее попалам, вслед
за тем труп бросают в кусты. После этого члены обоих кланов могут свободно
вступать в сношения друг с другом, не боясь возобновления каких-либо
враждебных действий.
У племени вачева, живущего в том же регионе, торжественный обряд
заключения мирного союза между двумя округами состоит в следующем. Воины
обоих округов собираются и садятся в кружок где-нибудь на открытом месте.
Затем берут длинную веревку и натягивают ее вокруг собравшихся; свободные
концы веревки стягивают узлом; прежде чем завязать узел, веревка три раза
или семь раз проносится по кругу, одновременно с этим вокруг сидящих
проносят козленка. Наконец, на том месте, где сделан узел, поднимают веревку
над козленком, которого два человека растягивают во всю его длину так, что
веревка и козленок образуют как бы две параллельные линии. Веревку тащат по
кругу и несут козленка два подростка, еще не обрезанные и, стало быть,
бездетные. Последний признак имеет важное значение, так как символизирует
бесплодие или смерть без потомства, которые в глазах этого племени являются
величайшим проклятием и приписываются действию высших сил. В большинстве
договоров эта страшная кара призывается на голову нарушителей, и, напротив,
испрашивается благословение многочисленным потомством для тех, кто остается
верным своей клятве. В описываемом ритуале участие необрезанных подростков
является не только символом судьбы, ожидающей клятвопреступников, но и
симпатическим средством навлечь на них таковую. С той же целью проклятия и
благословения изрекаются потом старцами, вышедшими из того возраста, в
котором возможно производить потомство. Заклинания эти таковы: "Если после
заключения настоящего договора я сделаю что-нибудь во вред тебе или буду
строить против тебя козни, то пусть я буду разорван пополам, как эта веревка
и этот козленок!" Хор отвечает: "Аминь". - "Пусть я буду разорван пополам,
как мальчик, умирающий без потомства! Пусть я потеряю все свое стадо до
последней скотины! Но если я не буду так поступать, если я останусь тебе
верен, то пусть моя жизнь будет благополучна! Пусть дети мои будут
многочисленны, как пчелы!" И так далее и так далее. За каждым восклицанием
следует "Аминь" хора. После того как представители обоих договаривающихся
округов произнесли клятву, веревка и козленок одним ударом ножа рассекаются
пополам, участники договора окропляются брызнувшей кровью, а старики с обеих
сторон продолжают добросовестно произносить выразительные проклятия и
благословения. Вслед за тем мясо убитого козленка съездают старики,
неспособные производить детей, а веревка делится между обоими округами, и
каждая из них бережно хранит свою часть. Если случается эпидемия, которую
прорицатели, умеющие истолковать волю высших сил, припишут нарушению
договора, совершенному умышленно либо нечаянно жителями пораженной эпидемией
области, то веревку надлежит умилостивить или, по выражению туземцев,
"охладить". Ибо таинственная сила, которую договор сообщил веревке, по их
мнению, заинтересована в том, чтобы нарушитель договора получил должное
возмездие. Самый способ умилостивления состоит в том, что приносится в
жертву ягненок, а веревка смачивается его кровью и пометом, причем к ней
обращаются со следующими словами: "Те люди совершили грех, сами не зная
того. Ныне я заклинаю тебя, веревка, отврати от них беду. Будь милостива!
Будь милостива! Будь милостива!" Люди, повинные в нарушении клятвы, искупают
свой грех стараниями чародея, который окропляет их таинственным составом из
крови черепахи, горного барсука и антилопы, смешанной с частями некоторых
растений; вся эта процедура совершается при помощи пучка особых трав и
сопровождается соответствующими заклинаниями.
Несколько иначе, но по тому же общему типу совершается обряд заключения
мира у некоторых южноафриканских племен. Например, когда вождь племени
баролонг решил заключить мирное соглашение с другим вождем, обратившимся к
нему за защитой, он сделал сквозное отверстие в брюхе крупного вола, через
которое проползли оба вождя, один за другим. Этой церемонией имелось в виду
показать, что отныне оба племени сливаются в одно целое. Подобным образом
заключается общественный договор у бечуанов, а именно:
"...приносится в жертву животное; затем оба вождя племени одновременно
запускают руки во внутренности животного и, не вынимая их оттуда, подают
руки друг другу. Этот обряд является, по-видимому, наиболее официальной
формой заключения общественных договоров в стране. Когда я жил в Шошонге, я
был неоднократно свидетелем его совершения по случаю соглашения,
заключенного несколькими вождями, отдавшими себя вместе со своими племенами
под покровительство Сехоме".
Аналогичные церемонии соблюдаются при заключении мира у некоторых
горных племен Ассама. У нага "существует несколько форм произнесения клятвы.
Наиболее обычная и самая священная состоит в том, что обе стороны держат в
руках собаку или курицу, один - за голову, а другой - за хвост или за ноги;
животное или птица разрубается ударом ножа (дао) - аллегорическое
изображение участи, ожидающей клятвопреступника".
По другому источнику, у тех же нага применяются следующие формы клятвы.
"Когда они клянутся в соблюдении мира или в исполнении какого-нибудь
обещания, то держат в зубах дуло ружья или копье; это означает, что если они
не исполнят принятого на себя обязательства, то готовы погибнуть от того или
другого оружия. Другой, более простой вид клятвы, имеющей одинаково
обязательную силу, заключается в том, что обе стороны берут в руки концы
железного наконечника копья и ломают его на две части, причем у каждого в
руке остается одна часть. Но самой священной клятвой считается та, когда
испанским историком Дураном в 1579 г. "Вначале, когда свет и солнце еще не
были созданы, земля была окутана мраком, лишена всякой твари, имела
совершенно плоский вид, без холмов и долин; со всех сторон ее окружала вода;
не было деревьев и никакой жизни вообще. Лишь только на востоке родились
солнце и свет, появились какие-то люди, неуклюжие великаны, и стали
хозяевами земли. Желая увидеть восход и закат солнца, они решили отправиться
на их поиски и разделились на две партии, из которых одна пошла на запад, а
другая - на восток. Так они шли вперед, пока не достигли моря. Тут они
решили вернуться назад и таким образом опять пришли на прежнее место,
именуемое Iztacculin ineminian. He зная, как дойти до солнца, очарованные
его светом и красотой, они вздумали построить высокую башню, которая
вершиной достигала бы неба. Поискав строительные материалы, необходимые для
осуществления их плана, они нашли глину и смолу и стали быстро сооружать
башню. Когда они возвели башню насколько могли высоко и им казалось, что она
уже доходит до неба, властитель высот разгневался и обратился к небожителям
с такими словами: "Видали вы, какую высокую и величественную башню
соорудили, чтобы подняться сюда, жители земли, восхищенные сиянием дивного
солнца? Пойдем, расстроим их замысел, ибо не подобает, чтобы люди земли,
создания из плоти смешались с нами". В одно мгновение со всех четырех сторон
света собрались небожители и молниями обратили в прах здание, возведенное
руками людей. После этого великаны, объятые ужасом, расстались друг с другом
и разбрелись в разные стороны по всей земле".
В этом предании заметны черты библейского влияния не только в эпизоде
рассеяния строителей по всему лицу земли, но также и в способе постройки
башни из глины и смолы, то есть тех самых материалов, из которых была
сооружена вавилонская башня, между тем как смола никогда не употреблялась
мексиканцами в строительном деле, да и не встречается близ города Чолулы.
"Рассказ о смешении языков, по-видимому, также существовал в Мексике вскоре
после завоевания страны испанцами и, вероятно, был занесен сюда
миссионерами; но едва ли он был связан с легендой о башне в Чолуле. По
крайней мере, нечто подобное этому рассказу мы видим на воспроизведенной в
книге Гумбольдта картине из эпохи господства ацтеков, где изображена сидящая
на дереве птица, бросающая множество языков толпе стоящих внизу людей".
Ввиду столь близкого и подозрительного сходства Тайлор правильно полагает,
что легенда о мексиканской башне "не имеет туземного происхождения или, по
крайней мере, часть ее была сфабрикована позднее".
То же самое следует, пожалуй, сказать о легенде бирманского племени
каренов, которые обладают особенной способностью придавать преданиям,
заимствованным у христианских народов, туземную окраску. Гайхо, составляющие
одну из ветвей этого племени, излагают свою легенду следующим образом:
"Гайхо ведут свое происхождение от Адама и насчитывают тридцать поколений со
времени своего прародителя до сооружения вавилонской башни, когда они
отделились от красных каренов... Во дни Пан-дан-мана люди решили построить
пагоду вышиной до самого неба. Место, предназначенное для пагоды,
находилось, как они полагают, в стране красных каренов, с которыми они тогда
еще составляли одно целое. Когда верхушка пагоды была уже на половине пути к
небу, бог спустился на землю и смешал язык людей, так что они не могли
понимать друг друга. После этого люди рассеялись, и Тан-мау-раи, отец всех
гайхо, пришел на запад с восемью вождями и поселился в долине Ситанг".
Библейское предание о вавилонской башне и смешении языков нашло свое
отражение также у микиров, одного из многочисленных Тибетско-бирманских
племен Ассама. Микиры рассказывают, что в стародавние времена жили некие
богатыри, потомки Рамы. Не довольствуясь господством на земле, они вздумали
завоевать небо и принялись строить башню, которая достигала бы небесного
свода. Башня росла все выше и выше, пока наконец боги и демоны не
встревожились, боясь, как бы великаны, властители земли, не стали также и
властителями неба. Тогда небожители смешали язык человеческий и рассеяли
людской род по всем четырем странам света. Отсюда пошли все различные
наречия человечества.
В несколько видоизмененной форме та же старая легенда существует у
жителей островов Адмиралтейства. По их словам, племя (или род) лохи
насчитывало 130 человек и имело своим предводителем некоего Муикиу, который
однажды сказал народу: "Построим дом вышиной до неба". Лохи начали строить,
но, когда дом уже почти был возведен до неба, к ним явился с острова Кали
какой-то человек, по имени По-Ави, который запретил им продолжать постройку.
Человек этот спросил Муикиу: "Кто подал вам мысль строить такой высокий
дом?" Муикиу ответил: "Я господин своего народа лохи, и я велел ему
соорудить дом вышиной до неба. Если бы никто не стал мне поперек пути, то у
нас были бы дома высокие, как небо, а теперь твоя воля будет исполнена: и
дома наши будут низкие". И с этими словами он достал воды и окропил ею своих
людей. Тогда смешался их язык; они перестали понимать друг друга и
рассеялись по разным странам. Таким образом теперь каждая земля имеет свой
собственный язык. Это предание есть, без сомнения, отголосок миссионерской
проповеди.
Есть немало народов, пытавшихся объяснить разноязычие человеческого
рода вне всякой связи с сооружением вавилонской башни или других подобных
зданий. Так, например, у греков существовало предание, что в старину люди
жили в мире, не имели ни городов, ни законов, говорили все на одном языке и
управлялись одним богом Зевсом. Впоследствии Гермес ввел различные наречия и
разделил человечество на отдельные народы. Тогда впервые появились раздоры
среди смертных, и Зевс, утомленный их распрями, отказался управлять ими и
передал свое владычество в руки аргосского героя Форонея, первого царя на
земле.
Племя ва-сена (в Восточной Африке) рассказывает, что некогда все народы
земли знали только один язык, но однажды во время жестокого голода люди
сошли с ума и разбрелись по всем концам земли, бормоча непонятные слова; с
тех пор возникли различные человеческие наречия.
Горное племя качча-нага (в Ассаме) иначе объясняет происхождение
языков. По его представлениям, люди после сотворения принадлежали к одной
расе, но вскоре им суждено было распасться на различные народы. У царя всех
тогдашних людей на земле была дочь по имени Ситойле. Она была необыкновенно
проворна и любила бродить по целым дням в джунглях, далеко от дома, чем
причиняла много беспокойства родителям, которые боялись, как бы ее не
растерзали дикие звери. Однажды отец придумал средство удержать ее дома. Он
велел принести корзину, наполненную льняным семенем, и, высыпав семя на
землю, велел дочери собирать его снова в корзину, пересчитывая по зернышку,
а сам ушел, полагая, что работа займет у девушки весь день. Но к вечеру дочь
успела пересчитать и собрать в корзину все семя и тотчас же опять побежала в
джунгли. Тем временем родители вернулись домой и нигде не могли найти свою
дочь. Проходил день за днем, но все поиски были напрасны. Наконец они
набрели на огромного питона, который, наевшись до отвала, лежал, отдыхая под
деревом. Отовсюду собрались люди и набросились на чудовище с копьями и
мечами. Но после первого же удара по дракону люди преобразились и заговорили
на разных языках. Говорившие на одинаковом наречии отделялись от прочих и
составляли отдельные группы. Образовавшиеся таким образом разные группы
стали родоначальниками различных народов, существующих ныне на земле. Но что
сталось с царевной, была ли она возвращена снова горевавшим родителям, или
же питон ее проглотил, об этом предание не говорит ни слова.
Куки из Манипура рассказывают следующее предание о происхождении
наречий среди их племен. У некоего вождя племени было три внука. Однажды
дети играли в его доме, и он велел им поймать крысу. Но когда дети погнались
за крысой, они вдруг заговорили на разных языках и перестали понимать друг
друга, а крыса тем временем скрылась. Старший из трех внуков заговорил на
языке племени лайяанг, второй - на языке тода, а третий - не то на языке
вайпхеи, не то на языке манипури. Во всяком случае, все трое стали
родоначальниками трех различных племен.
Южно-австралийские туземцы, живущие на побережье бухты Энкаунтер,
приписывают причину происхождения языков одной давным-давно умершей злой
старухе. Ее звали Вуррури, и жила она на востоке. У нее была привычка
бродить по дорогам с толстой палкой в руке и разбрасывать костры, вокруг
которых спали люди. Смерть ее была настоящим праздником для народа; были
даже разосланы гонцы по всем направлениям, чтобы возвестить людям о
радостном событии. Мужчины, женщины и дети собрались не для того, чтобы
оплакивать покойницу, а с целью предаться веселью над ее телом и устроить
каннибальское пиршество. Первыми накинулись на труп раминдьери и начали
пожирать ее мясо, но тут же стали говорить на непонятном языке. Позднее
пришли с востока другие племена и принялись истреблять кишки; они заговорили
на несколько ином языке. Последними явились северные племена и проглотили
остальные внутренности и прочие части трупа; эти племена стали говорить на
еще менее похожем наречии.
Калифорнийские индейцы майду полагают, что до известного времени все
люди говорили на одном языке. Но однажды, накануне празднества, когда все
приготовления уже были сделаны, вдруг среди ночи люди заговорили каждый на
особом языке; только мужья и жены понимали друг друга. Той же ночью
создатель или, как майду его называют, зачинатель явился одному человеку, по
имени Куксу, рассказал ему о случившемся и научил, как действовать на
следующий день, когда начнется смешение языков. Руководясь этими
наставлениями, Куксу созвал весь народ, ибо умел говорить на всех языках. Он
объяснил людям имена различных животных и все прочее - каждому на его языке,
научил, как варить пищу и охотиться на зверей, дал им законы и установил дни
для их плясок и празднеств. Наконец, он дал имена всем племенам и разослал
их по разным направлениям, назначив, где кому жить.
Выше мы видели, как тлинкиты из Аляски объясняют существование
различных наречий сказанием о великом потопе, заимствованным, по-видимому,
от христианских миссионеров или торговцев. Племя киче, обитающее в
Гватемале, имело предание о том первобытном времени, когда все люди жили
вместе, говорили на одном только языке, не поклонялись Деревьям и камням и
свято хранили в памяти слова "создателя, сердца неба и земли". Но с течением
времени племена размножились и, покинув свою старую родину, собрались в одно
место, называемое Тулан. Здесь, по словам предания, распался человеческий
язык, возникли различные наречия; люди перестали понимать чужую речь и
рассеялись по всему миру в поисках новой родины.
Эти последние легенды, пытающиеся объяснить разнообразие языков, не
упоминают вовсе о вавилонской башне и поэтому, за исключением, пожалуй,
тлинкитского предания, могут быть признаны вполне самостоятельными попытками
человеческого ума разрешить столь трудную проблему.
часть вторая.
Глава 1.
Сказанием о вавилонской башне и рассеянии народов из этого центра
заканчивается изложение всеобщей истории человечества в первые века
существования мира. В дальнейшем авторы книги Бытие суживают поле действия
своего рассказа, ограничивая его исключительно судьбами еврейского народа.
Повествование принимает характер ряда биографий; история евреев излагается
уже не в общих неопределенных очертаниях, а в виде яркого картинного
описания жизни и приключений отдельных личностей, родоначальников Израиля.
Не одна только генеалогическая связь роднит между собою патриархов, помимо
родства крови их объединяет еще одинаковый образ жизни: все они кочевники,
переходящие со своими стадами крупного и мелкого скота с места на место в
поисках свежего пастбища. Они еще не осели прочно в стране для серой и
скучной жизни земледельцев, из года в год прилагающих свой однообразный труд
к одним и тем же полям, на которых до них всю жизнь трудились их отцы и
деды. Этот пастушеский быт авторы книги Бытие изобразили с такой четкостью
рисунка и живостью красок, которые не пострадали от времени и, несмотря на
совершенно новые условия современной жизни, сохранили для читателя какое-то
неизъяснимое очарование. В галерее портретов, выступающих на фоне мирного
ландшафта, первое место занимает величественная фигура Авраама. Покинув свою
родину в Вавилонии, он, по словам Библии, переселился в Ханаан, где получил
от самого бога заверения насчет будущего величия и славы своего потомства.
Для придания вящей силы своему обещанию бог удостоил патриарха чести
вступить с ним в прямой договор с соблюдением всех обычных в таких случаях
среди людей формальностей. Рассказ об этой важной сделке позволяет нам
ознакомиться с теми способами, какие применялись в примитивном обществе при
заключении договора, чтобы придать ему обязательную силу для обеих
договаривающихся сторон.
В книге Бытие мы читаем, что бог повелел Аврааму: "Возьми мне
трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу, трехлетнего овна, горлицу и молодого
голубя. Он (Авраам) взял всех их, рассек их пополам и положил одну часть
против другой; только птиц не рассек. И налетели на трупы хищные птицы; но
Авраам отгонял их. При захождении солнца крепкий сон напал на Авраама, и
вот, напал на него ужас и мрак... Когда зашло солнце и наступила тьма... дым
как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными. В этот день
заключил господь завет с Авраамом..."
В этом описании "ужас и мрак", объявшие Авраама при наступлении заката,
предвещают появление бога, который во тьме ночной проходит между частями
убитых животных в образе дыма и огня. Этим действием божество только
выполняет требуемую древнееврейским законом формальность, соблюдавшуюся при
скреплении договора. Из книги пророка Иеремии мы знаем, что, согласно
существовавшему обычаю, стороны, заключавшие договор, разрезали пополам
теленка и проходили между обеими половинами. Что такова именно была обычная
форма сделки в подобных случаях, подтверждается как нельзя лучше еврейским
выражением "заключить договор", которое в буквальном переводе значит "резать
договор". Другим подтверждением такого толкования служат аналогичные явления
в языке и обычаях древних греков, ибо и у них мы находим подобные выражения
и обряды. Так, у греков существовали такие обороты речи, как "резать
клятвы", "резать договоры" в смысле "произносить клятвы", "заключать
договоры". Подобные словоупотребления, как и соответствующие им еврейские и
латинские выражения, несомненно, произошли от обычая жертвоприношения и
разделения жертвы на части в качестве способа придать клятве или договору
формальную силу. Например, когда Агамемнон собирался повести греков против
Трои, прорицатель Калхас заклал борова на городской площади и разрезал его
на две части, положив одну к западу, а другую - к востоку. Затем каждый воин
с обнаженным мечом в руке проходил между обеими частями борова, причем
лезвие его меча смачивалось кровью животного. Так греки клялись хранить
вражду к Приаму. Иногда же, а может быть и в большинстве случаев, грек,
приносивший клятву, не проходил между частями жертвы, а наступал на них
ногами. Точно так же перед судом ареопага в Афинах обвинитель давал клятву,
становясь на части борова, барана и быка, которые перед тем приносились в
жертву определенными лицами в определенные дни. Когда многочисленные
поклонники прекрасной Елены добивались ее руки, отец ее Тиндарей, боясь
мести со стороны отвергнутых соперников, заставил их поклясться в том, что
они будут защищать Елену и ее избранника, кто бы он ни был; чтобы придать
клятве формальную силу, он принес в жертву лошадь и разрезал ее на части, на
которые становились поклонники во время произнесения клятвы. В Олимпии
находилась статуя Зевса, "бога клятв"; по обычаю, перед началом олимпийских
игр борцы, их отцы и братья, а также тренеры, стоя на частях разрезанного
борова, клялись в том, что не будут прибегать во время состязания к
нечестным средствам. В Мессении существовало особое место, так называемая
"кабанья могила"; здесь некогда Геркулес обменялся клятвами с сыновьями
Нелея, также стоя на кусках кабаньей туши.
Подобные обряды, сопровождавшие произнесение клятвы и заключение мира,
существовали также у нецивилизованных народов древнего мира. Так, молоссы,
заключая договор и клянясь соблюдать его, обычно резали на мелкие куски туши
волов, но что с ними делали потом, остается неизвестным. У скифов
существовал такой обычай: если кто-нибудь бывал обижен человеком, с которым
не мог расправиться собственными силами, то он призывал на помощь своих
друзей. При этом соблюдался особый ритуал: потерпевший приносил в жертву
вола, разрезал мясо на части и, сварив их, раскладывал на земле дымящуюся
шкуру, на которую садился, заложив руки за спину, как если бы они были у
него связаны. Это служило у скифов знаком настоятельной просьбы о помощи.
Пока человек сидел таким образом на шкуре, окруженный кусками мяса, его
друзья и родственники и все вообще, желавшие помочь ему, брали в руки по
куску мяса, каждый из них, становясь правой ногой на шкуру, давал обещание
выставить за свой счет столько-то воинов, конных или пеших, в полном
снаряжении, чтобы оказать содействие потерпевшему для отмщения врагу. Кто
обещал поставить пять человек, кто - десять, а кто и более; самые бедные
предлагали только свои личные услуги. Таким образом собирались иногда
значительные силы, тем более страшные для обидчика, что каждый соратник был
связан данной им клятвой защищать потерпевшего.
В тибетских судах до сих пор "в тех редких случаях, когда допускается
так называемая великая присяга, присягающий кладет себе на голову священную
книгу, садится на дымящуюся шкуру только что убитого вола и проглатывает
часть его сердца. Издержки, связанные с этим ритуалом, падают на
обвинителя".
Аналогичные обряды соблюдаются при заключении мирных договоров у
некоторых племен Африки и Индии. Так, У кавирондо (в Восточной Африке)
существует такая процедура заключения мира по окончании войны: побежденная
сторона убивает собаку и режет ее пополам, после чего делегаты обеих
воевавших сторон берут в руки соответственно передние и задние конечности
убитого животного и произносят над ними клятву мира и дружбы. Такой же
обычай практикуется для скрепления мирного договора у нанди, другого племени
в той же местности. Здесь также собака режется пополам; два человека,
представители двух враждебных сторон, держат в руках каждый по половине
собаки, а третий человек провозглашает: "Пусть тот, кто нарушит настоящий
мир, будет убит, подобно этой собаке". У племени багишу, принадлежащего к
народу банту, в местности Маунт-Элгон, в Восточной Африке, церемония
заключения мира между двумя воевавшими кланами совершается так -
представители обоих кланов держат собаку, один - за голову, другой - за
задние ноги, а третий одним ударом большого ножа рассекает ее попалам, вслед
за тем труп бросают в кусты. После этого члены обоих кланов могут свободно
вступать в сношения друг с другом, не боясь возобновления каких-либо
враждебных действий.
У племени вачева, живущего в том же регионе, торжественный обряд
заключения мирного союза между двумя округами состоит в следующем. Воины
обоих округов собираются и садятся в кружок где-нибудь на открытом месте.
Затем берут длинную веревку и натягивают ее вокруг собравшихся; свободные
концы веревки стягивают узлом; прежде чем завязать узел, веревка три раза
или семь раз проносится по кругу, одновременно с этим вокруг сидящих
проносят козленка. Наконец, на том месте, где сделан узел, поднимают веревку
над козленком, которого два человека растягивают во всю его длину так, что
веревка и козленок образуют как бы две параллельные линии. Веревку тащат по
кругу и несут козленка два подростка, еще не обрезанные и, стало быть,
бездетные. Последний признак имеет важное значение, так как символизирует
бесплодие или смерть без потомства, которые в глазах этого племени являются
величайшим проклятием и приписываются действию высших сил. В большинстве
договоров эта страшная кара призывается на голову нарушителей, и, напротив,
испрашивается благословение многочисленным потомством для тех, кто остается
верным своей клятве. В описываемом ритуале участие необрезанных подростков
является не только символом судьбы, ожидающей клятвопреступников, но и
симпатическим средством навлечь на них таковую. С той же целью проклятия и
благословения изрекаются потом старцами, вышедшими из того возраста, в
котором возможно производить потомство. Заклинания эти таковы: "Если после
заключения настоящего договора я сделаю что-нибудь во вред тебе или буду
строить против тебя козни, то пусть я буду разорван пополам, как эта веревка
и этот козленок!" Хор отвечает: "Аминь". - "Пусть я буду разорван пополам,
как мальчик, умирающий без потомства! Пусть я потеряю все свое стадо до
последней скотины! Но если я не буду так поступать, если я останусь тебе
верен, то пусть моя жизнь будет благополучна! Пусть дети мои будут
многочисленны, как пчелы!" И так далее и так далее. За каждым восклицанием
следует "Аминь" хора. После того как представители обоих договаривающихся
округов произнесли клятву, веревка и козленок одним ударом ножа рассекаются
пополам, участники договора окропляются брызнувшей кровью, а старики с обеих
сторон продолжают добросовестно произносить выразительные проклятия и
благословения. Вслед за тем мясо убитого козленка съездают старики,
неспособные производить детей, а веревка делится между обоими округами, и
каждая из них бережно хранит свою часть. Если случается эпидемия, которую
прорицатели, умеющие истолковать волю высших сил, припишут нарушению
договора, совершенному умышленно либо нечаянно жителями пораженной эпидемией
области, то веревку надлежит умилостивить или, по выражению туземцев,
"охладить". Ибо таинственная сила, которую договор сообщил веревке, по их
мнению, заинтересована в том, чтобы нарушитель договора получил должное
возмездие. Самый способ умилостивления состоит в том, что приносится в
жертву ягненок, а веревка смачивается его кровью и пометом, причем к ней
обращаются со следующими словами: "Те люди совершили грех, сами не зная
того. Ныне я заклинаю тебя, веревка, отврати от них беду. Будь милостива!
Будь милостива! Будь милостива!" Люди, повинные в нарушении клятвы, искупают
свой грех стараниями чародея, который окропляет их таинственным составом из
крови черепахи, горного барсука и антилопы, смешанной с частями некоторых
растений; вся эта процедура совершается при помощи пучка особых трав и
сопровождается соответствующими заклинаниями.
Несколько иначе, но по тому же общему типу совершается обряд заключения
мира у некоторых южноафриканских племен. Например, когда вождь племени
баролонг решил заключить мирное соглашение с другим вождем, обратившимся к
нему за защитой, он сделал сквозное отверстие в брюхе крупного вола, через
которое проползли оба вождя, один за другим. Этой церемонией имелось в виду
показать, что отныне оба племени сливаются в одно целое. Подобным образом
заключается общественный договор у бечуанов, а именно:
"...приносится в жертву животное; затем оба вождя племени одновременно
запускают руки во внутренности животного и, не вынимая их оттуда, подают
руки друг другу. Этот обряд является, по-видимому, наиболее официальной
формой заключения общественных договоров в стране. Когда я жил в Шошонге, я
был неоднократно свидетелем его совершения по случаю соглашения,
заключенного несколькими вождями, отдавшими себя вместе со своими племенами
под покровительство Сехоме".
Аналогичные церемонии соблюдаются при заключении мира у некоторых
горных племен Ассама. У нага "существует несколько форм произнесения клятвы.
Наиболее обычная и самая священная состоит в том, что обе стороны держат в
руках собаку или курицу, один - за голову, а другой - за хвост или за ноги;
животное или птица разрубается ударом ножа (дао) - аллегорическое
изображение участи, ожидающей клятвопреступника".
По другому источнику, у тех же нага применяются следующие формы клятвы.
"Когда они клянутся в соблюдении мира или в исполнении какого-нибудь
обещания, то держат в зубах дуло ружья или копье; это означает, что если они
не исполнят принятого на себя обязательства, то готовы погибнуть от того или
другого оружия. Другой, более простой вид клятвы, имеющей одинаково
обязательную силу, заключается в том, что обе стороны берут в руки концы
железного наконечника копья и ломают его на две части, причем у каждого в
руке остается одна часть. Но самой священной клятвой считается та, когда