Клэнси Том. Медведь и Дракон

   — Все до одного, а?
   — Каждый сукин сын, — подтвердил Эдди Прайс. — Интересно, почему итальянское правительство прислало его к нам? Если мафия хочет прикончить его, желаю удачи этим ублюдкам.
   — Ничего, посмотрим, — настаивал Кириллин, зародив у своих гостей подозрение, насколько он действительно хороший стрелок.
   — Тогда вы это увидите, товарищ генерал, — пообещал Кларк.
   Кириллин, который входил в состав сборной команды Красной армии по стрельбе из пистолета, когда был лейтенантом и капитаном, не мог представить себе, что кто-то победит его в пистолетной стрельбе. Он пришёл к выводу, что эти парни из НАТО подшучивают над ним, как поступил бы он сам, если бы ситуация была обратной. Он подал знак бармену и заказал по стакану водки всем присутствующим. Несмотря ни на что, ему нравились эти парни из НАТО, а их репутация говорила сама за себя. Этот Чавез, майор — Кириллину было известно, что он служит в ЦРУ и является отличным оперативником, так говорилось в инструктивных материалах, полученных из СВР, — выглядит хорошим солдатом, уверенность которого завоёвана на поле боя, именно так должен завоёвывать уверенность в своих силах настоящий солдат. Кларк был таким же, говорилось в инструктивных материалах, и к тому же весьма способным солдатом и разведчиком, с огромным опытом оперативной работы. Его русский был совершенным и литературным, с питерским акцентом, где он мог сойти за уроженца этого города. По мнению Кириллина, Кларк наверняка не раз пользовался своими познаниями в русском. Как странно, что такие люди когда-то были злейшими врагами. Если бы началась война между ними и русскими, она была бы кровавой бойней, и её исход оказался бы очень печальным. Сам генерал провёл три года в Афганистане, так что знал не понаслышке, какой мерзостью является война. Он слышал рассказы о войне с фашистами от своего отца, заслуженного генерала, но рассказы — это совсем не то, что видишь сам. К тому же в таких рассказах всегда отсутствуют самые страшные подробности, потому что ты бессознательно заставляешь себя забыть их. Да разве можно говорить за стаканом водки в баре о том, что на твоих глазах лицо друга превратилось в густое месиво крови и костей после попадания разрывной пули? Это нельзя рассказать человеку, который не изведал ужаса боя, но не имеет смысла рассказывать и тому, кто изведал, — ничего нового всё равно не скажешь. Ты просто поднимаешь стакан, вспоминая погибшего Мишу, или Васю, или ещё кого-нибудь, — и этого достаточно. Поступают ли так же эти люди? Наверно. Однажды они тоже потеряли товарищей, когда ирландские террористы напали на их базу.
   В этом и заключалась суть военной профессии. Вы готовитесь, не жалея сил, чтобы шансы были на вашей стороне, но ещё никому не удавалось повернуть битву в том направлении, какое вам хочется.

* * *

   Для Ю Чунь это был очень трудный день. Она приехала в Тайбей, чтобы ухаживать за своей престарелой и серьёзно больной матерью, и вдруг ей срочно позвонила соседка, сказав, чтобы она включила телевизор. На экране Ю Чунь увидела собственными глазами, как застрелили её мужа. Это был первый сокрушительный удар, который ей нанесла судьба в этот день.
   Следующий удар постиг её, когда она попыталась вернуться в Пекин. Первые два рейса в Гонконг были переполнены, и ей пришлось провести четырнадцать одиноких несчастных часов в терминале, ещё одно анонимное лицо в море таких же анонимных лиц, наедине со своим страхом и одиночеством, пока ей не удалось наконец подняться на борт самолёта, направляющегося в столицу КНР. Авиалайнер бросало из стороны в сторону, женщина скорчилась на последнем ряду, надеясь, что никто не обратит внимания на её страдающее лицо, но спрятаться от соседей было невозможно, всё равно что скрыть землетрясение. Наконец авиалайнер совершил посадку, и ей удалось сравнительно быстро миновать иммиграционных и таможенных чиновников, потому что у неё не было ничего, в чём можно было бы спрятать контрабанду. Затем все началось снова, когда такси остановилось у её дома.
   Дом был окружён стеной полицейских. Она попыталась проскользнуть сквозь эту стену, но у полицейских был приказ никого не пускать внутрь дома, и этот приказ не делал исключения для людей, живущих в нём. К этому моменту она провела без сна двадцать шесть часов, и двадцать два из них ей пришлось стоять. Ничто не помогло ей, даже слезы, заливающие лицо. Наконец она побрела к соседнему дому, принадлежащему одному из прихожан её покойного мужа, Вен Зонгу, человеку, который владел маленьким рестораном прямо в его доме. Зонг был высоким и тучным человеком, обычно пребывающим в хорошем настроении, его любили все, кто его знал. Увидев жену убитого пастора, он обнял её и проводил в свой дом, нашёл для неё комнату, где она могла бы поспать, и заставил выпить стаканчик чего-то крепкого, после чего она сразу уснула. Вен знал, что теперь она будет спать несколько часов, и начал обдумывать свои дальнейшие действия. Единственными словами Чунь, перед тем как уснуть, было её желание отвезти тело мужа на родину, где его можно достойно похоронить. Вен не мог сделать это сам, но он сообщил нескольким прихожанам, что жена погибшего пастора в городе. Он понимал желание жены похоронить мужа там, где он родился, на острове Тайвань, но паства не могла расстаться со своим любимым духовным отцом без прощальной церемонии, и Вен постарался организовать поминальную службу в их небольшом молитвенном доме. Он не мог знать, что один из прихожан был осведомителем Министерства государственной безопасности и сообщил о намечавшейся службе своим шефам.

* * *

   Барри Вайс был очень доволен собой. Хотя он не получал столько денег, сколько получали его коллеги в других так называемых «крупных» телевизионных компаниях — у телевизионной службы новостей CNN не было отдела развлечений, она не показывала кинофильмы и не занималась рекламой, — он считал, что не менее известен телевизионной аудитории, чем другие (белые) «говорящие головы». Более того, Вайс отличался от них тем, что был серьёзным репортёром, сам отправлялся на поиски своих новостей и произносил собственный текст. Барри Вайс передавал новости, и этим сказано все. У него был пропуск в Белый дом, когда там проводились пресс-конференции, и почти в каждой столице мира его считали не просто репортёром, а честным источником информации. Его любили или ненавидели, в зависимости от правительства и менталитета той или иной страны. «Китайское правительство, — думал он, — не имеет особых оснований любить меня». Для Барри Вайса они были погаными варварами. У местной полиции была мания величия, которая, очевидно, исходила от начальства в центре города. Полицейские начальники считали себя настолько крутыми мужиками с такими мощными членами, что просто обязаны заставить простой народ плясать под их дудку. Для Вайса это означало, наоборот, что члены этих уродов совсем крохотные, но это им не говорили вслух, потому что, какие бы у них ни были члены, маленькие или нет, в их подчинении имелись копы с пистолетами, а пистолеты были, несомненно, достаточно большими.
   Однако Вайс также знал, что у этих людей множество слабостей и комплексов. Они видели не реальный, а искажённый мир. Они походили на учёных, заперевшихся в лабораториях и не желающих смотреть дальше своих теорий, старающихся исказить экспериментальные данные таким образом, чтобы они соответствовали теориям, — или просто игнорировали данные, которые их теории не могли объяснить.
   Но скоро это изменится. В страну поступала информация. Допустив в страну коммерцию, основанную на свободной торговле, правительство КНР было вынуждено согласиться с установкой сети телефонных линий. Многие линии были подсоединены к телефаксам, а ещё больше линий связано с компьютерами, так что теперь в стране циркулировало целое море информации. «Интересно, — подумал Вайс, — отдаёт ли себе отчёт правительство, каковы последствия этого. Наверно, не отдаёт». Ни Мао, ни Маркс не понимали, насколько мощным оружием является информация, потому что в ней таилась Правда, стоило лишь только немного покопаться в этом море, а Правда противоречит Теории. Правда есть реальное состояние вещей, а это совсем не нравится правителям, потому что напоминает злую собаку, прячущуюся в кустах. Её можно отрицать, но только до поры до времени, потому что рано или поздно собака выскочит и вцепится тебе в зад.
   Причём попытки отрицать Правду делают укус все болезненнее, потому что, чем дольше её отрицают, тем шире становятся челюсти у собаки. Мир значительно изменился после 1980 года, когда в эфире появилась компания CNN. Если до 1980 года страна ещё могла отрицать что угодно, но теперь сигналы CNN, в сопровождении голоса и реальных изображений, спускались на землю прямо со спутника. Бессмысленно отрицать подлинность фотографий или кинокадров.
   Все это превратило Барри Вайса в крупье казино Информации и Правды. Он был честным крупье, иначе не смог бы уцелеть в таком казино, потому что клиенты требовали правды. В свободном рынке идей Правда всегда одерживала верх, потому что ей для подкрепления передаваемой информации ничего не требовалось. Правда гордо возвышается в море лжи, и рано или поздно ветер обрушит ненадёжные подпорки дутых теорий.
   Барри гордился своей благородной профессией. Его миссия заключалась в том, чтобы сообщать о ходе истории, и, следовательно, он тоже творил историю — или, по крайней мере, помогал в этом. Из-за такого положения его боялись те, кто считал, что история принадлежит только им. Он часто улыбался при этой мысли. Накануне он немного помог прогрессу, подумал Вайс, сообщив о трагической смерти двух священников. Он не знал, к чему это приведёт. Его работа заканчивалась в момент передачи информации. Однако ему ещё предстояло сделать кое-что в Китае.

Глава 29
Билли Бадд

   — Итак, что ещё плохое может там произойти? — спросил Райан.
   — Ситуация успокоится, если у другой стороны есть хотя бы половина мозгов, — с надеждой заметил Адлер.
   — А они у них есть? — спросил Робби Джексон, на мгновение опередив Арни ван Дамма.
   — Сэр, на этот вопрос нельзя дать односложный ответ. Они глупые? Нет, не глупые. Но видят ли они происходящее так же, как мы? Нет, не видят. В этом и заключается фундаментальная проблема ведения дел с ними…
   — Да, Клингоны, — коротко ответил Райан. — Инопланетяне из космического пространства. Господи, Скотт, как нам догадаться, что они собираются предпринять?
   — Вообще-то мы на это неспособны, — ответил государственный секретарь. — У нас немало умных голов, но проблема заключается в том, чтобы все пришли к единодушному мнению по какому-нибудь вопросу, который мы считаем важным. А этого никогда не происходит, — заключил Адлер. Он нахмурился, перед тем как продолжить: — Понимаете, эти люди — короли из другой культуры. Она уже резко отличалась от нашей культуры задолго до появления марксизма, а идеи нашего старого друга Карла только ухудшили ситуацию. Они являются королями, потому что обладают абсолютной властью. Правда, существуют некоторые ограничения этой власти, но мы не совсем понимаем, что это за ограничения, и поэтому нам трудно использовать или навязать их. Они представляют собой Клингонов. Значит, нам нужен доктор Спок. У вас нет его где-нибудь?
   Сидящие вокруг кофейного столика чуть улыбнулись или негромко засмеялись, что обычно сопровождало замечание, которое не является особенно смешным, но на которое нужно как-то реагировать.
   — Сегодня есть что-нибудь новое от «ЗОРГЕ»? — спросил ван Дамм.
   Райан покачал головой.
   — Нет, агент не ежедневная передача «Доброе утро, Америка!».
   — Жаль, — сказал Адлер. — Я обсудил кое-какие проблемы, поступившие от «ЗОРГЕ», с моими людьми из исследовательского отдела — я всегда ставил перед ними задачи как свои теоретические размышления, никакой конкретики…
   — И? — спросил Джексон.
   — И они считают, что в этом есть определённый смысл, но ставить на кон своё ранчо в споре не стоит.
   На этот раз веселье было единодушным.
   — В этом заключается проблема с хорошей разведывательной информацией. Она не соответствует ходу мыслей твоих собственных сотрудников — если они вообще размышляют, — заметил вице-президент.
   — Это несправедливо, Робби, — сказал Райан своему вице-президенту.
   — Да знаю я, знаю. — Джексон поднял руки, признавая свою вину. — Я просто не могу забыть девиз всего разведывательного сообщества: «Клянёмся вашей жизнью». Чувствуешь себя таким одиноким с истребителем, пристёгнутым к твоей спине, рискуя жизнью, исполняя повеления листка бумаги, на котором напечатана чья-то точка зрения. Ты ведь даже не знаешь парня, написавшего это, или данные, на которых основан этот приказ. — Он замолчал, помешивая свой кофе. — Знаешь, на флоте мы привыкли думать — нет, привыкли надеяться, — что решения, принятые в этом кабинете, основаны на надёжной информации. Испытываешь такое разочарование, когда узнаешь, как на самом деле все происходит.
   — Робби, я помню, когда я ещё учился в школе, разразился Кубинский ракетный кризис. Я думал о том: а не взорвётся ли весь мир? Но мне всё равно нужно было перевести половину страницы проклятых галльских войн Цезаря, и когда я увидел президента на экране телевизора, то решил, что все будет хорошо. Я решил так потому, что он был президентом Соединённых Штатов и должен знать, что происходит на самом деле. Таким образом, я перевёл описание битвы с гельветами и потом спокойно спал всю ночь. Президент знает, потому что он президент, верно? Затем я сам стал президентом и знаю ничуть не больше, чем знал месяцем раньше, но каждый человек вон там, — Райан махнул рукой в сторону окна, — думает, что я всезнающий… Эллен!— позвал он так громко, что его было слышно через дверь.
   Дверь открылась через семь секунд.
   — Да, господин президент?
   — Я думаю, что вы знаете, Эллен, — сказал ей Джек.
   — Да, сэр. — Она сунула руку в карман и достала пачку сигарет «Виргиния Слимс». Райан взял одну сигарету вместе с розовой бутановой зажигалкой, спрятанной внутри пачки. Он закурил и глубоко затянулся.
   — Спасибо, Эллен.
   Её улыбка была откровенно материнской.
   — Не стоит, господин президент. — Затем она пошла обратно в комнату секретарей, закрыв за собой резную дверь.
   — Джек?
   — Да, Роб?
   — Это отвратительно.
   — Я знаю, что я не всезнающий и не идеальный, — раздражённо признался президент Соединённых Штатов после второй затяжки. — А теперь вернёмся к Китаю.
   — Они могут забыть о статусе самой благоприятствуемой нации, — сказал ван Дамм. — Конгресс подвергнет тебя процедуре импичмента, если ты обратишься с такой просьбой, Джек. И ты можешь не сомневаться, что Холм одобрит закупку Тайванем любых систем оружия, если они захотят купить их.
   — С этим у меня нет никаких проблем, и я ни при каких условиях не предложу им статус наиболее благоприятствуемой нации, до тех пор, пока они не начнут вести себя, как подобает цивилизованным людям.
   — В этом-то и заключается проблема, — напомнил всем Адлер. — Это они считают нас нецивилизованными варварами.
   — Я предвижу неприятности, — сказал Джексон, опередив всех. Райан решил, что это объясняется его прошлым как лётчика-истребителя — эти ребята все видят заранее. — Они потеряли контакт со всем миром. Единственный способ для них вернуть уважение мира заключается в том, чтобы причинить боль. Не своему народу, разумеется, но мне чертовски ясно кому.
   — И у них в руках контроль над оружием, — заметил ван Дамм.
   — Подтверждаю это, Арни, — согласился Джексон.
   — Итак, каким образом мы направим их на правильный путь? — спросил Райан, чтобы снова сконцентрировать разговор на основной теме.
   — Мы придерживаемся прежней политики. Мы заявляем, что хотим равных условий в доступе на рынки торговли, в противном случае будут воздвигнуты параллельные торговые барьеры. Мы говорим им, что убийство папского нунция делает любые уступки с нашей стороны невозможными, и такова сейчас ситуация, — чётко произнёс Адлер. — Они не любят, когда с ними разговаривают таким языком, но это реальный мир, им придётся признать объективную реальность. Они всё-таки понимают это — большей частью, — закончил Государственный секретарь.
   Райан обвёл взглядом кабинет и увидел кивки.
   — Решено, позаботься о том, чтобы Ратледж правильно понял содержание послания, — сказал он «Орлу».
   — Да, сэр, — согласился Государственный секретарь. Участники совещания встали и потянулись к выходу. Вице-президент Джексон задержался и оказался последним среди уходящих.
   — Останься, Роб, — сказал Райан своему старому другу.
   — Странная штука, вчера вечером решил для разнообразия посмотреть телевизор, там показывали старый фильм, я не видел его с тех пор, когда был ещё мальчишкой.
   — Какой?
   — «Билли Бадд», по рассказу Мелвилла о несчастном глупом моряке, которого повесили.
   Я забыл название корабля Билли.
   — Да? — Райан тоже не помнил.
   — Оказалось, что название корабля «Права человека». Благородное название для корабля. Мне кажется, что Мелвилл сделал это с заранее обдуманным намерением, как поступают писатели, но ведь именно за это мы и боремся, правда?
   — Какое отношение это имеет к текущим делам, Роб?
   — Джек, первое правило войны таково — нужно уяснить, с какой целью, чёрт возьми, ты здесь находишься, и затем, что ты собираешься предпринять для осуществления этой цели? Права Человека — это отличная исходная точка, верно? Между прочим, бригады CNN собираются присутствовать завтра в церкви отца и затем в церкви Джерри Паттерсона. Оба пастора решили заменить друг друга в своих приходах и прочитать мемориальные проповеди с кафедры. CNN решила осветить это событие как необычную новость. Мне кажется, это хорошая мысль, — заметил Джексон. — Когда я был мальчишкой, ситуация в Миссисипи была совсем другой.
   — Это будет так, как ты сказал?
   — Я только гадаю, — признался Робби, — но я не думаю, что оба пастора отнесутся к проповедям безразлично. Это слишком благоприятная возможность преподнести прихожанам хороший урок и заявить, что господу в высшей степени наплевать, какой у тебя цвет кожи и что все верующие должны сплотиться. Оба скорее всего не коснутся вопроса абортов — отца не особенно интересуют права женщин на аборты, да и Паттерсон придерживается такой же точки зрения. Они будут говорить главным образом о справедливости и равенстве и о том, как два хороших человека вознеслись к Всевышнему после того, как совершили благородный поступок.
   — Твой отец хорошо читает проповеди?
   — Если бы давали премии Пулицера за проповеди, вся стена у него была бы покрыта ими! Впрочем, и Джерри Паттерсон не так уж плох для белого проповедника.

* * *

   — Ага, — заметил Ефремов. Он сидел у окна здания, вместо того чтобы томиться в одном из автомобилей. Здесь было намного удобнее, а он имел достаточно высокое звание, чтобы заслужить и ценить удобства. Он видел Суворова/Конева из дома напротив сидящим на скамейке с вечерней газетой в руках. Следить за ним не было так уж необходимо, но они всё-таки не сводили с него глаз. Разумеется, в Москве тысячи скамеек в парках, и шансы, что субъект выберет одну и ту же так много раз, были поистине микроскопическими. Именно это они и постараются доказать судье, когда настанет время судебного процесса… в зависимости от того, что у субъекта в правой руке. В его досье, присланном из КГБ, говорилось, что он праворукий. Похоже, что так и было на самом деле. Субъект действовал настолько искусно, что проследить за его действиями почти невозможно, но всё-таки наблюдатели успели заметить движение. Правая рука отпустила газету, опустилась в правый карман, достала что-то металлическое. На мгновение рука замерла, пока он переворачивал страницы газеты — мелькание газетных страниц являлось отличным отвлекающим жестом для всех, кто мог следить за ним, поскольку человеческий глаз всегда притягивается к движениям, — и тут правая рука скользнула вниз, прикрепила металлический контейнер к магнитной пластинке и сразу вернулась к газете. Все было проделано одним плавным движением и настолько быстро, что казалось почти невидимым. «Именно почти», — подумал Ефремов. Он ловил шпионов и раньше — их было четверо, этим и объяснялось его быстрое продвижение по служебной лестнице, — и всякий раз он испытывал волнение, потому что охотился и ловил почти неуловимую дичь. «Почти», — снова подумал Ефремов. А сейчас перед ним был шпион, подготовленный в русской школе, самый неуловимый из всех. Раньше ему ни разу не удавалось поймать одного из таких, и сейчас он испытывал нервное возбуждение не только потому, что ловил шпиона, но и предателя… «Может быть, даже предателя, виновного в убийстве?» — подумал Ефремов. Это будет первый столь значительный успех в его карьере. Ещё никогда в своей профессиональной деятельности ему не удавалось заниматься расследованием шпионажа, связанного с таким серьёзным нарушением закона. Нет, разведывательная операция заключалась в передаче информации, что было опасным уже само по себе. Но убийство, сопутствующее шпионажу, влекло за собой дополнительную опасность и было явно не по вкусу опытному шпиону. Из-за этого возникал шум, как говорилось на их жаргоне, а шпион старался избегать шума вроде вора-домушника и по тем же мотивам.
   — Вызови Провалова, — приказал Ефремов своему подчинённому. Для этого существовало две причины. Первая заключалась в том, что он был в долгу перед капитаном милиции, который представил ему как предмет расследования, так и самого субъекта. Второе, гражданский коп мог знать что-то полезное для его расследования. Они продолжали следить за Суворовым/Коневым ещё десять минут. Наконец субъект встал и вернулся к автомобилю, чтобы ехать обратно в свою квартиру. По пути за ним будут следовать постоянно меняющиеся машины наблюдения. Когда прошло ещё пятнадцать минут, один из людей Ефремова пересёк улицу и достал контейнер из-под скамейки. Он снова был заперт. Это означало, что содержание является ещё более важным. Придётся обойти предохранительное устройство, чтобы не допустить уничтожения содержимого, но сотрудники ФСБ хорошо владели этим искусством, и ключ к замку контейнера был уже наготове. Это подтвердилось через двадцать минут, когда открылась крышка контейнера и листки бумаги были извлечены, развёрнуты, сфотографированы, снова свёрнуты, точно как раньше, уложены внутрь контейнера и, наконец, заперты в контейнер, который немедленно отвезли обратно и поместили на прежнее место под скамейку.
   В здании ФСБ группа дешифровальщиков ввела донесение в компьютер, куда уже был введён шифр одноразового блокнота. После этого потребовалось всего несколько секунд, в течение которых компьютер проделал несложную операцию, напоминающую наложение документа на шаблон. Проявившийся текст был написан, к счастью, на русском языке. Содержание донесения потрясло присутствующих.
   — Твою мать! — выдохнул техник, произнеся одно из самых отвратительных русских ругательств. Затем он передал лист бумаги одному из инспекторов, реакция которого мало отличалась от первой. Инспектор подошёл к телефону и набрал номер Ефремова.
   — Павел Георгиевич, вам надо посмотреть на это.
   Провалов сидел в кабинете Ефремова, когда вошёл начальник шифровального отдела.
   Расшифровка была в конверте из плотной манильской бумаги, и главный дешифровальщик передал конверт без единого слова.
   — Что там, Павел Георгиевич? — спросил капитан милиции.
   — Ну что ж, мы получили ответ на первый вопрос.
   Автомобиль был даже куплен у того же дилера в центре Москвы, гласило донесение.
   Здесь не может быть никакой ошибки. Люди, нанятые для осуществления миссии, убиты в Санкт-Петербурге. Перед тем как предпринять новую попытку, мне требуется указание относительно времени, а также деньги для уплаты подрядчикам.
   — Значит, всё-таки целью покушения был Головко, — заметил Провалов. — И директор разведывательной службы нашей страны обязан своей жизнью сутенёру.
   — Похоже на то, — согласился Ефремов. — Обрати внимание, что этот гад не просит деньги для себя. По-видимому, он несколько смущён тем, что первая попытка оказалась такой неудачной.
   — Но он работает на китайцев?
   — Да, по-видимому, — заметил майор ФСБ, чувствуя холодок внутри. Почему, спросил он себя, китайцам понадобилось совершить такое покушение? Ведь это почти объявление войны?
   Он откинулся на спинку кресла и закурил, глядя в глаза своего милицейского коллеги.
   Ни один из них не знал, что сказать, и поэтому оба молчали. Скоро у них заберут все материалы, и расследование поднимется на самый верх. Поняв это, они разошлись по домам.

* * *

   Утренний восход над Пекином был более ясным, чем обычно. Миссис Ю спала долго и глубоко и, хотя проснулась с лёгкой головной болью, была благодарна Вену за то, что он заставил её выпить перед сном два крохотных стаканчика какого-то крепкого напитка. Тут она вспомнила, зачем приехала в Пекин, и хорошее настроение мгновенно покинуло её.
   На завтрак она пила только зелёный чай и все время смотрела вниз, вспоминая звук голоса своего мужа, мучительно думая о том, что никогда больше не услышит его. Он всегда был в хорошем настроении за завтраком, никогда не забывал, как не забыла сейчас она, прочитать благодарственную молитву перед тем, как вкусить пищу, и благодарил господа за то, что он дал ему ещё один день, в течение которого он может служить Ему. Но теперь всё. Теперь он никогда больше не будет делать этого. Но у неё оставались свои обязанности перед покойным мужем.