Клэнси Том. Медведь и Дракон

   К счастью, правительство приняло решение, что боссы этих низкооплачиваемых рабочих не соблюдают прав человека. Теперь бороться с ними стало проще.
   Одним из достоинств американских профсоюзов является их хорошая организация, и поэтому каждый член Конгресса начал получать телефонные звонки. Большинство звонков принимали помощники конгрессменов, но руководители профсоюзов из тех штатов или округов, которые избирали своих представителей в Конгресс, обычно находили способ обойти помощников и секретарей, и люди говорили с самими конгрессменами, независимо от того, какую позицию занимали выборные представители народа. Профсоюзные деятели обращали их внимание на варварские действия этого безбожного государства, которому также, между прочим, наплевать на американских рабочих. Вдобавок оно, из-за своего несправедливого отношения к проблемам труда, лишает американцев рабочих мест и выбрасывает их на улицу. В каждом телефонном разговоре упоминалось пассивное сальдо Америки, что заставило бы членов Конгресса задуматься, а не является ли это хорошо организованной телефонной кампанией (которой она являлась), если бы они потрудились сравнить записи телефонных разговоров друг с другом (об этом они не подумали).
   Во второй половине дня начались демонстрации, и хотя они были такими же стихийными, как в Китайской Народной Республике, их подробно освещали местные и национальные средства массовой информации, потому что туда можно было послать команды с телевизионными камерами, да и сами репортёры тоже принадлежали к профсоюзам.
   Вслед за телефонными звонками и одновременно с телевизионным освещением демонстраций хлынул поток писем, как по обычной, так и по электронной почте. Все они подсчитывались и регистрировались.
   Некоторые конгрессмены звонили в Белый дом, давая знать президенту, что происходит на Капитолийском холме. Информация об этом поступала в офис Арнольда ван Дамма, персонал которого тщательно подсчитывал количество звонков, регистрировал абонентов и уровень их гнева, который был, как правило, весьма высоким.
   В дополнение ко всему поступали уведомления от религиозных сообществ, практически каждое из которых чувствовало себя оскорблённым.
   Ещё одно неожиданное событие этого дня не имело отношения ни к звонкам, ни к письмам, адресованным кому-нибудь из членов правительства. Все китайские промышленники, обитающие на острове Тайвань, имели в Америке своих лоббистов или агентства по связи с общественностью. У одного из них появилась идея, распространившаяся со скоростью зажжённого в ружейном патроне пороха. К полудню три разные типографии уже печатали самоклеящиеся стакеры с флагом Республики Китай и надписью: Мы хорошие парни. На следующее утро клерки предприятий, занимающихся розничной торговлей по всей Америке, прикрепляли их к товарам, произведённым на Тайване. Средства массовой информации узнали об этом ещё до того, как начался этот процесс, и, таким образом, помогли промышленникам Республики Китай на Тайване. С их помощью общественность узнала о кампании Тайваня «Они — это не мы» ещё до того, как она развернулась в полном объёме.
   В результате американский народ заново познакомился с тем, что в мире действительно существует две страны под названием Китай и что одна из них убила священников, а затем избила и разогнала христиан, собравшихся прочесть несколько молитв на улице перед домом покойного пастора. Во втором Китае не происходило ничего подобного, и там даже существовала маленькая Лига бейсбола.
   Не так уж часто происходило, что руководители профсоюзов и духовные лица выдвигали одинаковые требования, причём настолько громко и решительно. Агентства по опросу общественного мнения поспешно взялись за работу, и скоро вопросы, которые задавались людям на улицах, были сформулированы таким образом, что ответы на них были очевидны заранее.

* * *

   Нота прибыла в посольство США в Пекине ранним утром. После того как её расшифровал сотрудник Агентства национальной безопасности, её передали старшему дежурному офицеру посольства, которому удалось сдержать приступ рвоты. Он решил немедленно разбудить посла Хитча. Через полчаса Хитч был у себя в кабинете, сонный и раздражённый из-за того, что его разбудили на два часа раньше положенного времени. Содержание ноты ни в коей мере не улучшило его настроение. Скоро он звонил по телефону в Туманное Болото.
   — Да, это именно то, что мы поручаем тебе, — сказал Скотт Адлер по кодированному каналу связи.
   — Им это не понравится.
   — Это меня ничуть не удивляет, Карл.
   — О'кей, я просто хотел, чтобы ты знал об этом, — сообщил Хитч Государственному секретарю.
   — Карл, мы думали об этом, но президент серьёзно раздражён относительно…
   — Скотт, я живу здесь, понимаешь? Я знаю, что случилось.
   — Что они предпримут? — спросил «Орёл».
   — До того, как мне свернут шею, или после? — задал вопрос Хитч в ответ на вопрос Государственного секретаря. — Они предложат мне засунуть эту ноту в задницу — более дипломатическим языком, разумеется.
   — Ну что ж, пусть они поймут, что американский народ требует извинения. И что нельзя безнаказанно убивать дипломатов.
   — О'кей, Скотт, я знаю, как поступить. Я свяжусь с тобой позднее.
   — Я буду ждать, — пообещал Адлер, думая о долгом дне в кабинете, где ему приходится работать.
   — Жди звонка. — Хитч прервал разговор.

Глава 33
Исходная позиция

   — Вы не можете разговаривать с нами таким образом, — заметил Шен Танг.
   — Господин министр, моя страна имеет принципы, которые мы не нарушаем. Таковыми являются уважение прав человека, право свободно собираться, право молиться богу по собственному желанию, право свободно выражать свои мысли. Правительство Китайской Народной Республики сочло возможным нарушить эти принципы, и это вызвало ответную реакцию со стороны Америки. Все великие страны мира признают эти права. Китай тоже должен сделать это.
   — Должен? Вы говорите нам, что мы должны делать?
   — Господин министр, если Китай хочет стать членом сообщества наций, тогда должен.
   — Америка не имеет права диктовать нам. Вы не управляете миром!
   — Мы не утверждаем этого. Но мы можем выбирать те нации, с которыми мы имеем нормальные отношения, и предпочитаем, чтобы они признавали эти права, так же как и другие цивилизованные нации.
   — Теперь вы заявляете, что мы нецивилизованные? — возмутился Шен.
   — Я не говорил этого, господин министр, — ответил Хитч, жалея, что позволил себе произнести это слово.
   — Америка не имеет права навязывать свои желания нам или другим нациям. Вы приезжаете сюда и диктуете условия торговли с нами, а теперь вы также требуете, чтобы мы вели свои внутренние дела в соответствии с тем, как вам это нравится. Достаточно! Мы не будем раболепствовать перед вами. Мы не ваши слуги. Я отвергаю эту ноту. — Шен даже бросил её в направлении к Хитчу, чтобы подчеркнуть свои слова.
   — Значит, таков ваш ответ? — спросил Хитч.
   — Это ответ Китайской Народной Республики! — надменно ответил Шен.
   — Очень хорошо, господин министр. Спасибо за аудиенцию. — Хитч вежливо поклонился и вышел. «Поразительно, — подумал он, — что нормальные — если не совсем дружеские — отношения могут быть прерваны так быстро». Всего шесть недель назад Шен побывал в посольстве США на дружеском рабочем ужине. Там они провозглашали тосты за благополучие двух стран самым сердечным образом. Но в своё время Киссинджер сказал: у стран нет друзей, у них есть только интересы. КНР только что обосрала некоторые из самых священных для Америки принципов. Вот и все. Хитч прошёл к своему автомобилю, чтобы возвратиться в посольство.
   Там его ждал Клифф Ратледж. Хитч сделал знак, приглашая его в свой личный кабинет.
   — Ну?
   — Как и следовало ожидать, он посоветовал мне засунуть ноту себе в задницу — на дипломатическом языке, разумеется, — сообщил Хитч своему гостю. — Сегодня утром у тебя будет оживлённая сессия.
   Ратледж, разумеется, уже ознакомился с нотой.
   — Я удивлён, что Скотт позволил произойти таким событиям.
   — Полагаю, что события дома приняли крутой оборот. Мы видели передачи CNN и все такое, но, может быть, обстановка хуже, чем нам кажется.
   — Послушай, я не оправдываю китайцев за их действия, но все это произошло из-за пары убитых священников…
   — Один из них был дипломатом, Клифф, — напомнил ему Хитч. — Если тебе отстрелят зад, ты ведь захочешь, чтобы в Вашингтоне отнеслись к этому достаточно серьёзно, не правда ли?
   Глаза Ратледжа сверкнули от такого упрёка.
   — Все это делается по настоянию президента Райана. Он просто не понимает, как функционирует дипломатия.
   — Может быть, да, а может быть, и нет. Но он президент, и наша работа заключается в том, чтобы представлять его, понимаешь?
   — Об этом трудно забыть, — проворчал Ратледж. Он никогда не станет первым заместителем Государственного секретаря, пока этот яху сидит в Белом доме, а Ратледж мечтал о должности первого заместителя уже пятнадцать лет. Однако он тем более не получит эту должность, если позволит своим личным эмоциям, какими бы обоснованными они ни были, стоять на пути его профессионального поведения. — Нас или отзовут домой, или вышлют домой, — заметил он.
   — Вероятно, — согласился Хитч. — Неплохо, если удастся застать матчи чемпионата по бейсболу.
   — Забудь об этом. Настанет год нового улаживания отношений. В который раз.
   — Очень жаль. — Хитч покачал головой и посмотрел на стол в поисках новых депеш, но их не было. Теперь ему нужно сообщить в Вашингтон, что ответил министр иностранных дел Китая. Скотт Адлер сейчас сидит, наверно, в своём кабинете на седьмом этаже и ждёт, когда зазвонит телефон, подключённый к кодированному каналу.
   — Желаю удачи, Клифф.
   — Мне она понадобится, — ответил Ратледж по пути к двери.
   Может быть, стоит позвонить домой и сказать жене, чтобы она начала укладывать вещи, готовясь к отъезду, подумал Хитч. Нет, не стоит, ещё рано. Сначала он позвонит в Туманное Болото.

* * *

   — Итак, что будет дальше? — спросил Райан Адлера, подняв трубку аппарата у своей постели. Он оставил приказ, чтобы ему сообщили немедленно, как только поступит ответ. Теперь, слушая ответ Адлера, он был удивлён. Ему казалось, что текст ноты был достаточно ясен, но, судя по всему, у дипломатических переговоров существуют ещё более строгие правила, чем он думал. — О'кей, Скотт, что дальше?
   — Полагаю, нам следует подождать, что произойдёт с торговой делегацией, но скорее всего мы отзовём их и Карла Хитча домой для консультаций.
   — Неужели китайцы не понимают, что они потеряют в результате всего этого?
   — Они не думают, что это случится. Может быть, если такое случится, это заставит их задуматься об ошибочности своего поведения.
   — Я бы не делал ставку на эту карту, Скотт.
   — Рано или поздно здравый смысл всё-таки возобладает. Стремительно похудевший бумажник обычно заставляет человека задуматься, — сказал Государственный секретарь.
   — Я поверю в это, когда увижу собственными глазами, — ответил президент Соединённых Штатов. — Доброй ночи, Скотт.
   — Доброй ночи, Джек.
   — И что же они сказали? — спросила Кэти Райан.
   — Они посоветовали нам засунуть эту ноту себе в задницу.
   — Действительно?
   — Действительно, — ответил Джек, выключая ночной светильник.
   Китайцы считают себя непобедимыми. Наверное, приятно верить в это. Приятно, но опасно.

* * *

   265-я мотострелковая дивизия состояла из трех полков новобранцев, призванных на военную службу. Это были русские, которые решили не увиливать от службы в армии, что делало их патриотами, или дураками, или преисполненными апатии, или настолько уставшими от жизни, что перспектива провести два года в солдатской форме, плохо питаясь и почти не получая денег за службу, казалась им не такой уж большой жертвой.
   В каждом полку было полторы тысячи солдат, примерно на пятьсот меньше, чем полагалось по штату. Хорошая новость заключалась в том, что в каждом полку был свой танковый батальон, чем исчерпывалось тяжёлое вооружение полка.
   Все эти машины были если не новыми, то, по крайней мере, произведёнными недавно и в относительно хорошем состоянии. Правда, у дивизии не было штатного танкового полка, ударная мощь которого придавала дивизии наступательную силу. Кроме того, отсутствовал и дивизионный противотанковый батальон с противотанковыми орудиями «Рапира». Это было устаревшее вооружение, которое, несмотря на это, нравилось Бондаренко, потому что он проходил на них обучение ещё в то время, когда учился в военном училище почти сорок лет назад. Новая модель БМП — боевой машины пехоты — была модифицирована и оснащена противотанковой ракетой АТ-6, которую в НАТО называли «Спираль». По сути дела это был русский вариант противотанковой ракеты «Милан», принятой на вооружение в НАТО, чертежи который удалось украсть какому-то безымянному русскому шпиону в восьмидесятых годах. Солдаты называли её «Молот» из-за простоты применения, несмотря на относительно небольшую боеголовку.
   Каждая БМП была укомплектована десятью такими ракетами, что более чем компенсировало отсутствие батальона буксируемых орудий.
   Больше всего беспокоил Бондаренко и Алиева недостаток артиллерии. С давних времён артиллерия была самой подготовленной и обученной частью русской армии.
   Теперь она составляла всего половину необходимого контингента манёвренной армии на Дальнем Востоке, где батальоны заменили полки. Это объяснялось тем, что на китайской границе была сооружена неподвижная оборонительная линия, состоящая из большого количества заранее установленных и укреплённых артиллерийских позиций.
   Правда, это были орудия устаревшего типа, хотя с хорошо подготовленными артиллеристами и большим запасом боеприпасов они могли успешно сдерживать наступление, ведя огонь по заранее рассчитанным и пристреленным позициям.
   Сидя в своём штабном автомобиле, генерал нахмурился. Вот что он получил в награду за то, что был умным и энергичным. Должным образом обученные и подготовленные войска военного округа не нуждались в таком командующем, как он, верно? Нет, его незаурядные способности понадобились именно в таком заброшенном и забытом регионе, как этот. «Хотя бы раз, — подумал он, — хорошему офицеру могли выделить в качестве поощрения военный округ, заслуживающий такого названия, вместо ещё одного „вызова“, как называли Дальневосточный военный округ. — Он проворчал про себя: — Нет, никогда».
   Болваны и тупицы получали назначения в хорошо обученные и подготовленные округа, которым никто не угрожает, но зато там есть полностью укомплектованные воинские части и достаточный запас снаряжения.
   Но хуже всего обстояло дело с авиацией. Военно-воздушные силы пострадали больше всех в результате развала Советского Союза. Когда-то на Дальнем Востоке были свои соединения тактических истребителей, готовые в любую минуту отразить нападение американских самолётов, базирующихся в Японии или на авианосцах Тихоокеанского флота, не говоря уже о возможной угрозе со стороны Китая. Сейчас обстановка резко изменилась. В настоящее время на его театре потенциальных военных действий находилось примерно пятьдесят исправных самолётов, пилоты которых имели около семидесяти часов налёта в год, то есть едва достаточно для того, чтобы они могли взлететь и совершить посадку, не рискуя матчастью и своими жизнями. Пятьдесят современных истребителей, предназначенных для войны в воздухе, а не для боевых действий против наземных войск. Было ещё несколько сотен самолётов, «вымирающих» на своих базах, главным образом в надёжных укрытиях, предохраняющих их от влаги.
   Колёса их шасси полопались от времени, а внутренние механизмы укрыты потрескавшимися из-за длительного хранения чехлами, потому что недостаток запчастей приземлил почти все самолёты российских ВВС.
   — Знаешь, Андрей, я помню время, когда мир дрожал от страха перед мощью нашей армии. Теперь они трясутся от смеха, причём смеются те, которые вообще вспоминают о существовании Российской армии. — Бондаренко глотнул водки из фляжки. Вот уже долгое время он не пил алкоголя на службе, но в автомобиле было холодно — отопление не работало, — и он нуждался в утешении.
   — Геннадий Иосифович, все не так плохо, как вам кажется.
   — Согласен! Все гораздо хуже! — проворчал главнокомандующий Дальневосточным военным округом. — Если узкоглазые решат двинуться на север, мне придётся учиться есть с помощью палочек. Меня всегда интересовало, как это делается, — добавил он с мрачной улыбкой. Бондаренко всегда видел юмор в любой ситуации.
   — Но остальным мы кажемся сильными. У нас тысяча танков, товарищ генерал.
   Действительно, они провели все утро, осматривая громадные укрытия, в которых находились танки Т-34-85, произведённые в Челябинске в 1946 году. У некоторых были даже совершенно новые орудия, из которых никогда не стреляли. Немцы дрожали от ужаса при виде этих танков, появляющихся на горизонте. Но это были танки времён Второй мировой войны, больше девятисот машин, три полных танковых дивизии. У них даже имелся обслуживающий персонал! Танковые двигатели регулярно проворачивали, смазывали, их обслуживали внуки тех людей, которые использовали такие танки в боевых операциях против фашистов. И в тех же укрытиях находились запасы снарядов, изготовленных относительно недавно, в 1986 году, для танковых пушек калибра 85 мм.
   Мир сошёл с ума, по крайней мере, Советский Союз точно сошёл с ума. Сначала здесь собрали в гигантских укрытиях тысячу древних танков, затем тратили огромные деньги и силы для поддержания их в боевой готовности. И даже теперь, после распада государства, сила бюрократической инерции по-прежнему посылала сюда призывников для обслуживания этой древней коллекции. С какой целью? Никто не знал. Понадобятся годы, чтобы перерыть архивы и найти необходимые документы, и хотя они смогут представить интерес для историка с чувством юмора, Бондаренко предстояло осуществить более важные вещи.
   — Андрей, я ценю твоё желание видеть оптимистическую сторону в любой ситуации, но перед нами стоят практические вопросы.
   — Товарищ генерал, понадобятся месяцы, чтобы получить разрешение на завершение задуманного.
   — Может быть, ты и прав, Андрей, но я припоминаю одну историю из жизни Наполеона. Он хотел высадить деревья по сторонам французских дорог, чтобы его войска могли маршировать в тени. Штабной офицер сказал ему: «Но, маршал, пройдёт двадцать лет, прежде чем деревья достигнут необходимого размера». Наполеон ответил: «Да, конечно, поэтому нужно браться за дело немедленно». Так что, полковник, мы займёмся этим прямо сейчас.
   — Как скажете, товарищ генерал. — Полковник Алиев понимал, что это разумная мысль. Он только не мог понять, хватит ли у них времени, чтобы осуществить задачи, которые они наметили. К тому же танкисты в громадных укрытиях казались довольными жизнью. Кое-кто выводил танки на открытое пространство, чтобы там поиграть с ними, проехать на расположенный рядом полигон и даже, время от времени, пострелять из пушек. Один молодой сержант заметил в разговоре с ним, что приятно ездить в танках, потому что это делает фильмы о войне, которые он видел в детстве, более реальными.
   «Как интересно услышать такое от солдата, — подумал полковник Алиев. — Поездки в танках делают кинофильмы более интересными. Проклятье!»

* * *

   — Что этот узкоглазый гребаный ублюдок думает о себе? — проворчал Гант, когда они вышли в сад.
   — Марк, сегодня утром мы представили им жёсткую ноту, и они просто реагируют на неё.
   — Клифф, объясни мне, почему некоторым людям мы разрешаем так говорить с нами, но мы сами не можем говорить с ними таким же образом?
   — Это называется дипломатией, — объяснил Ратледж.
   — Это называется дерьмом, Клифф, — огрызнулся Гант. — Там, откуда я приехал, если кто-нибудь осмелится так оскорблять тебя, ты просто врежь ему в морду.
   — Но мы так не поступаем.
   — Почему?
   — Потому что мы выше этого, — попытался объяснить Ратледж. — Только маленькие собаки лают на тебя. Большие сильные псы не тратят на это свои силы. Они знают, что могут оторвать тебе голову. И мы знаем, что можем справиться с этими людьми, если возникнет такая необходимость.
   — Кто-то должен сказать им это, Клиффи, — заметил Гант. — Потому что мне кажется, что они все ещё не понимают. Они говорят так, словно им принадлежит весь мир, и думают, будто в переговорах с нами могут играть роль крутого парня, Клифф. До тех пор, пока они не поймут, что это им не по силам, нам придётся все время выслушивать от них это дерьмо.
   — Марк, именно так полагается вести себя, вот и всё. На этом уровне игра ведётся таким образом.
   — Неужели? — возразил Гант. — Клифф, для них это не игра. Я вижу это, а ты — нет. После перерыва мы вернёмся в зал, и они снова будут угрожать нам. Как тогда мы поступим?
   — Мы просто отмахнёмся от них. Как могут они угрожать нам?
   — Заказ на покупку «Боингов». Они откажутся от него.
   — Ну что ж, придётся «Боингу» продавать свои самолёты кому-то другому этим летом, — сказал Ратледж.
   — Вот как? А интересы всех этих рабочих, которые мы должны защищать?
   — Марк, мы должны видеть картину в целом и мыслить глобально, понимаешь? — Ратледжа начал раздражать этот биржевой маклер.
   — Клиффи, большая картина состоит из множества маленьких. Тебе следует вернуться в зал и спросить их, хотят ли они продавать нам свои товары. Потому что если хотят, то тогда им придётся согласиться с нашими условиями. Ведь они нуждаются в нас намного больше, чем мы нуждаемся в них.
   — Так нельзя говорить с великой державой.
   — А мы — великая держава?
   — Да, самая великая, — подтвердил Ратледж.
   — Тогда почему они так разговаривают с нами?
   — Марк, это моя работа, ты приехал сюда, чтобы давать мне советы, но ты впервые участвуешь в таком матче, понятно? Я знаю, как играть в эту игру. Это моя работа.
   — Отлично. — Гант сделал глубокий вдох. — Но когда мы играем по правилам, а они — нет, игра становится немного утомительной. — Гант отошёл от Ратледжа. Сад выглядел прекрасно. Прежде он не занимался подобными вещами и не знал, что сад обычно предоставляется в распоряжение дипломатов после двух или трех часов переговоров в конференц-зале, зато понял, что именно в саду проводится настоящая работа.
   — Господин Гант? — Он повернулся и увидел Хью Ма, дипломата-шпиона, с которым он беседовал раньше.
   — Здравствуйте, господин Хью, — поздоровался в свою очередь «Телескоп».
   — Что вы думаете о прогрессе переговоров? — спросил китайский дипломат.
   Марк все ещё пытался понять, что имеет в виду этот парень.
   — Если это прогресс, мне хотелось бы увидеть, что вы называете неблагоприятным ходом переговоров.
   Хью улыбнулся.
   — Оживлённый обмен мнениями часто более интересен, чем скучный разговор.
   — Неужели? Я удивлён всем этим. Мне всегда казалось, что дипломатический разговор является более вежливым.
   — Вы считаете происходящий обмен мнениями невежливым?
   Гант снова подумал, а не пытаются ли его поймать в ловушку, но потом решил: а черт с ним. Ему вообще не нужна эта правительственная работа, правда? То, что он согласился на неё, потребовало принести в жертву личные интересы, не так ли? Что-то вроде нескольких миллионов баксов. Разве это не даёт ему права говорить то, что он думает?
   — Хью, вы обвиняете нас в том, что мы угрожаем вашему национальному величию, потому что мы возражаем против того, чтобы ваше правительство или его агенты убивали людей, причём прямо перед съёмочной камерой. Американцам не нравится, когда совершаются убийства.
   — Эти люди нарушали наши законы, — напомнил ему Хью.
   — Может быть, — согласился Гант. — Но в Америке мы арестовываем людей, нарушающих законы, и ставим их перед судьёй и присяжными, причём адвокат, защищающий права нарушителей, следит за тем, чтобы судопроизводство шло справедливо и без нарушений. Мы совершенно точно не стреляем человеку в голову, когда он держит в руках только что родившегося младенца!
   — Это достойно сожаления, — признался Хью, — но, как я уже сказал, эти люди нарушали наши законы.
   — И тогда ваши копы взяли на себя обязанности судьи/присяжных/палача. Хью, в Америке это сочли бы варварским актом. — Слово «варварским» вырвалось наконец наружу.
   — Америка не имеет права так разговаривать с Китаем, господин Гант.
   — Послушайте, господин Хью, это ваша страна и вы можете управлять своей страной так, как вам хочется. Мы не собираемся объявлять вам войну из-за того, что происходит внутри ваших границ. Но не существует закона, который гласит, что мы обязаны торговать с вами, так что мы можем прекратить покупать ваши товары. У меня есть новость для вас: американский народ прекратит покупать ваши товары, если вы будете и дальше вести себя таким образом.
   — Ваш народ? Или ваше правительство? — спросил Хью с многозначительной улыбкой.
   — Вы действительно настолько глупы, господин Хью? — огрызнулся в ответ Гант.