Коллинз Джеки. Лаки

   Хейда кивнула и отправилась выполнять приказание.
   – Комната для гостей! – воскликнул Джино И ущипнул Сьюзан за зад. – Ты смеешься?
   – Для отвода глаз, – пояснила она. – Завтра приезжают дети.
   Он ухмыльнулся.
   – И чего? Они что, не догадываются, что у мамы имеется кое-что между ног?
   Сьюзан продолжала улыбаться.
   – Джино, дорогой, – сказала она с чувством. – Давай не создавать ненужных проблем. Что мы делаем – только наше дело. Я хочу подавать пример поведения в своем доме.
   Он шлепнул ее пониже спины.
   – Крошка, когда я в доме, мы делаем то, что говорю я. Ясно?
   Ее губы сошлись в ниточку, но она не стала спорить. Пока хозяином положения оставался Джино.
 
   – Я часто хочу представить себе мужчину, который был бы выше меня, богаче меня и умнее меня. – Лаки деликатно икнула. – И знаешь что, Димитрий? Я подозреваю, что такого нет в природе.
   Димитрий улыбнулся и погладил ее грудь.
   – Возможно, ты нашла его, – сказал он мягко.
   Она хихикнула.
   – Ну... ты уж точно старше меня. Ты самый старый мужчина из всех, с кем я когда-либо спала.
   – И самый богатый, полагаю.
   Она потянулась через него за сигаретой.
   – Вероятно.
   – И я высокий.
   – Без сомнения.
   – И умный. Причем на редкость.
   – Особенно, когда дело касается мадам Ферн.
   Он нахмурился.
   – Давай не будем обсуждать Франческу.
   Лаки резко села в постели.
   – Эй, мне только что пришла в голову великолепная мысль. А вдруг ты (учти, это только мимолетная мысль) – вдруг ты и есть идеал мужчины.
   – Мне уже говорили такое, – признался Димитрий скромно.
   Она выбралась из кровати и голая прошлась по комнате.
   Димитрий с удовольствием смотрел на сильные, симметричные линии ее длинного, гибкого тела. Она напоминала ему одну молодую французскую кинозвезду, которую он имел когда-то. Самоуверенность ее агрессивной молодости возбуждала его. Она не походила на других молодых женщин – что-то выделяло ее из общего ряда. От нее исходило смутное ощущение опасности – ореол силы и власти витал вокруг дочери Сантанджело. Лаки интриговала и, уж конечно, заводила, несмотря на то что была ровесницей его дочери. Обычно женщины не годились ни в собеседницы, ни тем более в постель, пока им не исполнялось, по меньшей мере, сорок лет.
   Лаки, похоже, являлась исключением. Она по-прежнему интересовала его и к тому же сумела отвлечь от мыслей о Франческе – конечно, на время.
   Когда он думал о Франческе, на него накатывали горячие волны гнева. Она обошлась с ним беспардонно, и ей долго придется вымаливать у него прощение.
   Димитрий слишком хорошо знал свою любовницу. Франческа – гордая женщина, и его эпизод с Нормой Валентайн сильно задел ее самолюбие. Теперь, когда ему открылась история давней вражды между двумя актрисами, Димитрий мог понять ее ярость. Но бесцеремонной грубости не было прощения. Ей придется сперва поползать перед ним на коленях, а потом он только подумает, принимать ли ее назад. И будет ползать, никуда не денется. Если он действительно изучил Франческу – будет.
   Лаки порылась в стоявшем в спальне хорошо укомплектованном холодильнике, выбрала банку пива и вернулась к кровати.
   – Хочешь? – предложила она.
   Димитрий не смог скрыть удивления:
   – У тебя плебейский вкус.
   – Мой вкус меня устраивает, – усмехнулась она. – Ты пьешь коньяк «Курвуазье». А я пью пиво «Корс».
   С этими словами она потянула за кольцо, прикрыла пальцем отверстие и тонкой струей направила содержимое банки ему на грудь.
   Димитрию не понравилось такое обращение:
   – Лаки! Перестань!
   Со смехом она уселась на него верхом.
   – А почему? Или тебе одному можно оригинальничать?
   Она медленно покрутила пальцами его соски, затем наклонилась и быстрыми движениями языка слизнула с них пиво.
   – Иногда, – заключила Лаки глубокомысленно, – дешевый товар оказывается не менее эффективным, чем дорогой.

ГЛАВА 18

   И он – произвел.
   Фурор!
   У Фокси его приняли на «ура». Ленни нашел себе дом.
   Фокси предложил ему трехмесячный контракт, который предусматривал перерывы для съемок на телевидении, когда такие предложения поступят: Ленни не очень хотел связывать себя на такой длительный, по его меркам, период времени, но новый агент убедил его согласиться. Агента звали Исаак Лютер, он был молод, полон энтузиазма и исключительно настырен. А то, что он негр, думал Ленни, даже к лучшему – будет больше стараться. Лютер хорошо поработал с Джоем Фирелло, который в первую голову и рекомендовал его. Ленни понравился подход Исаака. Оба ставили перед собой одну и ту же конечную цель – славу, большие деньги и, по возможности, творческую независимость.
   – Не ломайся, – посоветовал ему Исаак. – У Фокси бывают все по меньшей мере раз в месяц. Для тебя там самое подходящее место.
   Итак, Ленни подписал контракт, освоился и скоро понял, что никогда в жизни не имел лучшей стартовой площадки для карьеры. «Фоксис» оказался не просто клубом – это был образ жизни. Люди, каждую ночь заполнявшие его зал, представляли из себя сборище самых интересных, эксцентричных и занятных типов, каких когда-либо встречал Ленни. И им действительно нравилось то, что он делал. Особенно – постоянным посетителям. Им никогда не надоедали его старые хохмы, и у них всегда наготове имелись добрые советы и слова поддержки.
   Фокси и сам постоянно наставлял Ленни. Сделай это, сделай то. «Мне нравится миниатюра о проститутке-пуэрториканке. Выбрось сценку о грабителе». Он отличался тонким слухом на диалог и замечательно мог предвидеть, что сработает, а что – нет. С нарушителями порядка среди публики Фокси всегда разбирался сам лично, как тигр бросаясь на них из-за своего личного столика и осыпая их ругательствами, либо приказывал двум своим громадным вышибалам выставить их вон.
   – Я не потерплю у себя хамства, – объявлял он по меньшей мере раз за вечер. – Если вы пришли к Фокси, то будьте добры вести себя как люди. Мне не нужно здесь всякой швали.
   Постоянные посетители обожали Фокси. Они обменивались с ним оскорблениями и колкостями, а раз в неделю он брал микрофон и угощал их двадцатью пятью минутами своего особого юмора. Он походил на состарившегося Дона Риклеса с примесью Бадди Хэккета и Чарли Калласа.
   И в восемьдесят пять лет его чувство времени оставалось непревзойденным.
   Лучика в городе не было.
   – Гостит у сестры в Аризоне, – пояснил Фокси. – Ты знаешь моего Лучика?
   Ленни рассказал об их знакомстве – раньше ему не хотелось этого делать.
   Фокси расхохотался – его смех скорее напоминал отрывистые всхлипы трубы.
   – Тесен мир! Так ты сын Алисы Голден! Уж я-то помню Тростинку Алису. – Он приоткрыл в хитрой усмешке полный комплект желтых от табака зубов – ни одного искусственного. – Она, наверное, думает, что я ее не помню. Но я никогда не забываю настоящих артистов.
   Его ухмылка стала совсем уж двусмысленной, и Ленни вдруг реально представил Алису и этого маленького похабника в постели. Он сделал вид, что ничего не понял, но все же, ну и Алиса! Имелся ли предел ее эскападам?
   Просто наблюдать за Фокси было само по себе поучительно. Имелось и еще одно замечательное занятие – наблюдать за работавшими в клубе стриптизерками. Их было трое. Роскошная мексиканка с ниспадавшими ниже пояса черно-голубыми волосами. Блондинка – шведка с грудями, неподвластными силе притяжения. И восточного типа девушка, которая выступала с такой неизъяснимой грацией, что слово «стриптизерка» едва ли к ней подходило.
   – Их всех обучала моя Лучик, – хвалился Фокси. – Теперь мало кто умеет красиво раздеться. Мы здесь не выставляем напоказ срамные места, мы даем представление. Если хочешь поглазеть на лобок – там дальше по улице есть несколько порнобаров, иди туда и дрочи в компании таких же недоносков. У нас продают искусство.
   Ленни не назвал бы это искусством. Но он не мог не признать, что то, что делали девочки Фокси, они делали со вкусом.
   Теперь, устроившись, он пару раз позвонил Джесс, но всякий раз нарывался на немногословного Вэйланда. После третьей попытки Ленни оставил свой номер телефона и попросил перезвонить.
   – Вы не забудете передать ей?
   – Разумеется, – ответил Вэйланд и забыл в ту же секунду, как только повесил трубку.
   Еще Ленни позвонил Иден. Трижды. В первый раз ответил тот же мужской голос, так что Ленни не стал ничего говорить, а просто бросил трубку. Во второй раз телефон звонил и звонил. И в третий – безликий голос автоответчика попросил его оставить имя и номер телефона. Ленни промолчал. Он хотел поговорить непосредственно с ней.
   Джой рассказал, что у нее появился новый дружок.
   Ну и что? Наплевать. Между ними далеко не все кончено, и она тоже прекрасно это знала. Рано или поздно они снова сойдутся вместе.
 
   Все шло по раз и навсегда начертанному кругу. Джесс заранее знала свой день наизусть. Ехать в больницу, найти свободное место для стоянки, отметиться в регистратуре, сесть на лифт и подняться на четвертый этаж. Она могла проделать все это с закрытыми глазами. И порой, когда проходила по женскому отделению для неизлечимых больных, ей действительно хотелось зажмуриться. Каждую неделю больничные койки меняли своих хозяек. Уходила одна, и миллионы других со временем займут ее место. И пришедшие навестить больных родственники с одинаковым выражением на лице – «зачем я здесь?» – выражением, которое Джесс знала слишком хорошо.
   Подходя к матери, она всегда вымучивала из себя улыбку. Джесс всегда приносила с собой что-нибудь, порой всего лишь новую фотографию сына, и мать каждый раз радовалась любому подарку.
   Каждый день она сидела по сорок пять минут около спартанского вида больничной койки. Доктора сказали ей, что мать безнадежна и это только вопрос времени. Иногда время тянется слишком медленно.
   Когда Джесс уходила, ее всегда била дрожь и прошибал холодный пот. Иногда она не могла ни о чем нормально думать и была вынуждена посидеть некоторое время в машине и выкурить «косячок», чтобы привести мысли в порядок.
   В субботу, ровно в два часа, она снова подъехала к больнице. В регистратуре попытались ее задержать, но она все равно прошла на четвертый этаж.
   Кровать ее матери стояла пустая, простыни – убраны. Чернокожая сестра мягко обняла ее за плечи и сказала:
   – Мы позвонили вам вчера днем. Разве вам не передали?
   Джесс знала, что это не должно было быть для нее ударом. Она знала, что произошло то, к чему она подготавливала себя уже многие месяцы.
   – Нет, мне ничего не передавали, – пробормотала она с глазами, полными слез.
   – Пойдемте со мной, – сочувственно проговорила сестра. – Для подобных случаев мы держим немножко медицинского спирта.
   – Нет, спасибо, – ответила Джесс вежливо, с трудом сдерживая подступившие рыдания. – Где я могу выполнить... формальности?
   Сестра объяснила ей, что следует делать, и она вернулась в приемную, заполнила различные бланки, выписала солидный чек и ушла.
   Джесс сидела в машине, тупо уставившись перед собой.
   Неужели из больницы сообщили о смерти ее матери, а Вэйланд был настолько не в себе, что забыл ей сказать? Да, она знала, что он постоянно пребывает в жутком состоянии, но такое – непростительно. Если бы не Симон, она даже домой бы не поехала. Теперь, когда мать умерла, Джесс попытается навести хоть какой-нибудь порядок в своей жизни. Дальше так продолжаться просто не может, она не из тех женщин, которых можно так беспардонно использовать.
   Она вздохнула. Хоть бы Ленни былздесь. Ей следовало рассказать ему о матери. Тогда бы он остался, а не умчался бы, как ужаленный.
 
   Первую неделю работы у Фокси Ленни отметил пирушкой. Он пригласил «близняшек Барби», Джоя, Исаака, его хорошенькую чернокожую жену и шведку с грудями. Они гудели во всех кабаках города, и около четырех ночи Ленни завершил вечер в постели одной из близняшек. Он точно не знал, была то Суна или Ширли, да и особенно не интересовался.
   На следующий день он медленно брел в «Фоксис», мучаясь жутким похмельем. Ему казалось, что в голове у него буксовал десятитонный грузовик.
   У дверей клуба Фокси хлопнул его по спине и ухмыльнулся ехидно.
   – Сегодня ты должен превзойти самого себя, – оскалился он. – Лучик вернулась. А если ты не понравишься Лучику – будь ты хоть Билл Косби и Карсон в одном лице, но если ты ей не понравишься, то и глазом моргнуть не успеешь, как вылетишь отсюда.

ГЛАВА 19

   Когда Димитрий улетел из Лас-Вегаса на своем собственном реактивном самолете, Лаки испытала чувство облегчения. Ей совершенно ни к чему связь с человеком, который годится ей в отцы. Маленькой интерлюдии вполне довольно.
   Он прислал ей еще несколько корзин роз, приглашение погостить у него на яхте и список телефонов в разных странах мира, куда ему можно звонить. Она не жалела о его отъезде. А вот Джино, обещавшего вернуться через пару дней, ей не хватало рядом, – а прошла уже неделя.
   Боджи предоставил досье на Сьюзан. Оно оказалось интересным, но не содержало ничего сенсационного. Итак, до свадьбы с Тини она вела довольно-таки свободный образ жизни. Ну и что с того? Возможно, это только подстегнет Джино, вместо того чтобы охладить его пыл. Идеальная вдовушка никогда не гуляла во время своего замужества. Это пришлось бы Джино по вкусу. Она только тратила деньги, устраивала вечеринки, много жертвовала на благотворительные нужды, покупала драгоценности и – опять тратила деньги.
   У нее имелось два отпрыска – Натан, девятнадцати лет, и Джемма, двадцати. О них не было никаких подробностей. Лаки решила, что эти данные могут пригодиться, и послала Боджи за новыми сведениями.
   Единственная новость, которой она могла воспользоваться, состояла в том, что душка Сьюзан находилась на грани разорения и, если в самом ближайшем будущем не произойдет никаких перемен, ее аристократический особняк выдернут за долги прямо из-под ее аристократической жопы. Возможно, Джино уже сейчас оплачивал ее счета.
   Последнее следовало выяснить, и поскорее.
 
   Молодые Мартино понравились Джино. Они были такими... благородными… Он ожидал каких-нибудь вывертов, естественных для их возраста. Но ребята оказались идеальными – все в мать.
   Натан, младший, паренек среднего роста, шатен с карими глазами и прекрасными манерами. Он изучал юриспруденцию и философию в Калифорнийском университете, к тому же играл в университетской футбольной команде, достиг высот в серфинге, пользовался большим успехом у девочек и превосходно учился.
   Джемма оставила колледж, чтобы посвятить себя профессии дизайнера помещений. Она представляла собой привлекательную девушку с коротко остриженными волосами цвета свежего меда и с полным отсутствием аппетита. Она была обручена с бывшим одноклассником.
   Оба все еще жили дома.
   – Ты им понравился, – объявила Сьюзан после первого семейного обеда.
   – А они – мне, – ответил Джино, думая про себя: ну почему Лаки и Дарио не выросли такими, как эти двое? Господи всемогущий! Сколько нервов ему стоили его неуправляемая дочь и сложный сын.
   – Им будет нелегко смириться с мыслью о моем втором браке, – объясняла Сьюзан. – Поэтому, если ты не возражаешь, нам лучше не торопиться с новостями еще несколько дней. А пока они к тебе привыкнут, и это смягчит им удар.
   – Эй! – возразил он. – Мы сюда приехали специально, чтобы все им рассказать.
   – И расскажем, – успокоила его Сьюзан. – Но ведь никакой спешки нет, не правда ли? Поскольку газетчики о нас пока, очевидно, не пронюхали, я предпочла бы выждать. Всего несколько дней.
   Ожидание было не в тягость. Сьюзан оказывала ему поистине королевский прием. Все его желания исполнялись мгновенно. Он наслаждался уютом ее дома. Жить в отеле с предупредительной обслугой, готовой выполнять твои приказания в любое время суток, – это одно, а иметь рядом женщину, которая на лету ловит каждое твое пожелание, совсем другое. Он просто купался в ее постоянном внимании. И хотя Джино знал, что Лаки ждет его решения по Атлантик-Сити, он не спешил. Неужели, в конце концов, неясно, что для него сейчас важнее, если один-единственный раз в жизни он отодвинул дела на второй план?
 
   – Но послушай, мамочка, – пожаловался Натан. – Он такой примитивный.
   – Да, – горячо поддержала брата Джемма. – Как ты могла привезти его сюда? Как ты могла?
   Сьюзан обвела рукой свою безупречную гостиную, украшенную произведениями искусства и дорогой мебелью.
   – Вот как мы привыкли жить. И я собираюсь сохранить наш образ жизни. Вы что-нибудь имеете против?
   – Но он совершенно неотесанный и ужасно шумный, – заявила Джемма.
   – Ну, – спокойно парировала Сьюзан, – ваш отец тоже не отличался тихим нравом.
   – Папа был звездой, – взорвалась Джемма. – Я надеюсь, ты не собираешься сравнивать его с... с... Джино Сант... как его там?
   – Громила, – объявил Натан. – Вот как мы будем его называть.
   Сьюзан вспыхнула:
   – Нет, я вам запрещаю.
   – Громила, – задумчиво протянула Джемма. – Гм-м, неплохо, братец.
   – Мистер Сантанджело – американский бизнесмен, отчеканила Сьюзан. – Он общается с влиятельными людьми. Он обедает с президентами.
   Джемма и Натан переглянулись.
   – Громила, – сказали они хором.
   – Не спорь, мама, – добавил Натан. – Потому что мы правы.
 
   Когда прошло десять дней после отъезда Джино, Лаки позвонила ему. Она не хотела разыскивать его, но адвокаты в Нью-Йорке начали беспокоиться. Они утверждали, что больше невозможно водить за нос все заинтересованные стороны.
   В ярости Лаки заказала личный разговор с Джино.
   – Полагаю, мы упустили свой шанс, – ровным голосом сказала она. – Сделка расторгнута.
   Он и бровью не повел.
   – Возможно, это даже и к лучшему. Не исключено, что в моем возрасте не стоит связываться с такими проектами.
   Неслыханно! Джино вдруг состарился и сам в том признавался. Что эта стерва с ним делает – подмешивает бром в кофе?
   – Я не верю своим ушам. Мы всегда хотели построить отель, он стал нашим... нашей... мечтой, – в отчаянии молила она.
   – Да, детка, но со временем мечты меняются. Мы все подробно обсудим, когда я вернусь.
   – А когда ты вернешься? – спросила она, едва удерживаясь, чтобы не взорваться. – Ну когда же, папа, когда?!
   – Еще через один-два дня. Потерпи немного. Мы придумаем что-нибудь другое, что-нибудь полегче для такого старика, как я.
   Она швырнула трубку с такой силой, что та разлетелась на части. Старик! Этот Джино был ей незнаком.
   Что ей теперь делать? Она оказалась запертой в Лас-Вегасе, связанной по рукам и ногам деловым партнерством со своим отцом, который явно страдал старческим размягчением мозгов в тяжелой форме, и шагу не могла ступить самостоятельно. Лаки была в лучшем положении, когда он скрывался за границей, а она держала все вожжи в руках. Если он твердо решил жениться, она выходит из игры.
   Однако это мысль – и неплохая.
   Лаки Сантанджело. Сама по себе. Не обязанная отчитываться ни перед кем, кроме себя самой.
   Интересно, как Джино воспримет ее уход. Особенно когда она потребует свою долю.
   Боже! Он никогда не согласится! Ведь это значит продать «Маджириано» и разделить деньги пополам. А еще разборки с целым синдикатом инвесторов, и иссякнет ручеек, по которому каждую неделю приплывали чистенькие хрустящие денежки.
   Но... у него останутся «Мираж» и все его холдинги, компании и прочие вклады. Для него это мелочь.
   Нет, он никогда не продаст «Маджириано». А она сама – действительно ли она хочет выделиться?
   Да, хочет. Там, где правит бал Сьюзан Мартино, для Лаки места нет.
   Кроме того, у нее тоже есть право на свою жизнь. И ей необходимо сменить обстановку.

ГЛАВА 20

   Лучик оказалась совсем не старой, не толстой и не страшной, хотя в уголках ее глаз собрались морщинки, глубокие борозды пролегли по обеим сторонам рта и она употребляла слишком много косметики. Обломки былойкрасоты, верно. Но величественные обломки – прекрасные формы, великолепная грудь и грива светло-рыжих волос.
   По подсчетам Ленни, ей было, по меньшей мере, под шестьдесят. Он почувствовал себя мальчишкой, когда она оглядела его с ног до головы наметанным взглядом и сказала нараспев:
   – Фокси говорит, что ты острый, как перец. Ну-ка, докажи мне сегодня вечером, что он прав!
   О, где те времена, когда он ей доказал бы все, что угодно!
   – Попробую, – ответил он с кривой усмешкой.
   – Если ты хоть что-то взял от своего отца, то на одном разе ты не остановишься.
   Значит, все верно – Джек Голден действительно успел в свое время насладиться божественной плотью Лучика.
   К счастью, он ей понравился.
   – Ленни, – заявила она великодушно, – ты почти такой же забавный, как и твой отец. По-другому, конечно. От Джека Голдена зрители кипятком писали. Но мир, видать, изменился, и ты почувствовал, что им нужно теперь.
   Она помешала в бокале виски пополам с молоком – ее любимый напиток – и продолжала:
   – Слушайся Фокси, он знает свое дело. А в нашем деле знание решает все.
   Она откинула прядь волос, по-прежнему густых и блестящих.
   – Я – другое дело. Я просто старая кляча, которая бездумно следует своим инстинктам.
   Ленни подумал, что «старой кляче» лучше бы не носить при нем низко декольтированных платьев. Всякий раз, как его взору представала ее широкая грудь, у него разыгрывалось воображение. Не так-то просто избавиться от воспоминаний юности.
   А как она выступала! Она ничего не стала менять по сравнению со старыми временами. Та же улыбка, те же волосы, туфли на «гвоздиках» и боа из перьев. То же неуловимое движение руки, которое не позволяло увидеть ничего, хотя казалось, что видишь все. Старомодный обман. Девочки снимали с себя все, но Лучик, слава Богу, оставалась верна себе. Здесь что-то промелькнуло, там – или показалось? И никакой грязи. Она приходила посланцем ушедших времен, и публика с ума сходила от восторга.
   – Она выходит на сцену раз в неделю, – сообщила Ленни девушка с востока. – И ее обожают.
   – Охотно верю.
   – Иногда в день ее выступления у дверей выстраивается очередь.
   Ленни не находил в этом ничего удивительного. Алиса лопнула бы от зависти, если бы узнала, что на Лучика все еще ходят. Он позвонил матери: а вдруг случилось чудо и она беспокоится, что с ним и как?
   Она не стала спрашивать, чем он занимается, где живет и вообще ничем не поинтересовалась. Алиса только объявила:
   – Ленни, тут один двадцатипятилетний мальчик с ума сходит по моему телу. Дать ему или не надо?
   Он глубоко вздохнул и, предпочитая не отвечать, сказал:
   – Я работаю у Фокси. Ты знаешь, что твоя подруга Лучик по-прежнему раздевается?
   Стрела попала в цель.
   – Как! – воскликнула она после долгого молчания. – В ее возрасте?
   – А сколько ей лет?
   – Лучше не спрашивай. Достаточно, чтобы понять, что ей следовало бы давно угомониться.
   – Но ее любят.
   – Кто?
   – Публика.
   – Меня тоже любили, – печально вздохнула Алиса. – А некоторые любят и до сих пор. Как по-твоему, роман с двадцатипятилетним можно назвать совращением младенцев?
   – Только если вы будете заниматься совращением.
   – Не хами.
   – Фокси помнит тебя.
   В ее голосе появились кокетливые нотки.
   – Старый развратник. Как он за мной ухлестывал! И член же у него был! Он очень любил показывать его девочкам. Но я никогда не позволяла ему... ну, ничего лишнего. Ты понимаешь меня, милый. Никогда.
   Что, конечно же, значило, что они трахались до опупения.
   – Я подумал, что ты можешь захотеть посмотреть мое шоу, – предложил он. – Я мог бы заехать за тобой, а потом отвезти тебя домой.
   – Я ненавижу скоростные дороги.
   – Можем ехать и не по скоростной.
   – Я ненавижу ездить на машине.
   – Я поведу.
   – Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Кроме того, нужны мне очень Лучик и Фокси. Я никогда не любила их обоих.
   – Да брось ты, она была твоей лучшей подругой. Кроме того, я приглашаю тебя посмотреть мое выступление.
   – Твое! – она бесцеремонно расхохоталась. – Твое выступление, с твоими грязными словечками и двусмысленностями. Одного раза вполне достаточно, спасибо. Доживи твой отец до сегодняшнего дня, он отказался бы от тебя.
   А разве от него давно уже не отказались?
   – Ладно, все, – отрезал он и повесил трубку.
   И чего он беспокоился? Алиса Голден плевала на всех, кроме себя самой.
 
   На похороны почти никто не пришел. Парочка подруг, с которыми мать играла в карты, старый кузен из Тахое и три соседки. Не слишком большое собрание, но Джесс сделала все, что было в ее силах, и пригласила их всех на поминки, где гостей ждали жареные цыплята по-кентуккийски, картофельные чипсы и дешевое красное вино.
   Вэйланд показал себя прекрасным хозяином. Он небрежно помахал в знак приветствия, передал Джесс ребенка и уселся под деревом, где весь вечер чистил себе ногти и бессмысленно смотрел в небо.
   Джесс подавила раздражение и развлекала гостей, накормила Симона, уложила его, прибралась и отправилась на работу. Она не взяла отгул. Проводить лишние часы в компании Вэйланда – нет уж, увольте.
   Матт нарисовался незамедлительно. Он неуверенно подошел к ее пока еще свободному столу, уселся и спросил:
   – Когда самая очаровательная девушка Лас-Вегаса позволит мне сделать вторую попытку?