Коллинз Джеки. Лаки

   – Дайте ей все, что она просит, – пророкотал он. И не жалел.
   Наконец-то Франческа будет принадлежать ему. И его не волновало, сколько придется за это заплатить.
   Ленни вернулся в Лос-Анджелес к сердитой Джесс и пустой квартире. Продюсеры «Ручьев» тоже не прыгали от восторга, особенно когда он пожаловался на сценарий, присланный ему в Нью-Йорк и прочитанный в самолете.
   – Дерьмо, – заявил Ленни.
   – Пошел к черту, – ответили продюсеры. – Съемки начинаются завтра. Не надо было уезжать.
   Ленни просидел над исправлениями в сценарии всю ночь, пытаясь сосредоточиться и постоянно возвращаясь мыслями к Лаки.
   Он звонил ей каждый час, пока она наконец не сказала:
   – Ну это уже становится смешным.
   Но все равно они долго еще разговаривали.
   – Мне надо хоть немного поспать, – взмолилась она в конце концов. – Димитрий приезжает завтра, и мне необходимо иметь ясную голову.
   – Потом позвони мне, – попросил Ленни. – Я вернусь из студии около восьми вечера по лос-анджелесскому времени.
   Они все спланировали. Лаки не станет колебаться. Она скажет Димитрию о разводе при первой возможности. Затем вместе с Роберто и Чичи переедет из нью-йоркской квартиры в дом в Ист-Хэмптоне. Затем в дело вступят адвокаты.
   Все, казалось, так просто. Но внутренний голос говорил Лаки, что что-то случится.
   Олимпия сразу же почувствовала неладное. Она достаточно часто и подолгу летала, чтобы заметить неполадки. Они слишком долго готовились к посадке.
   Шведка-стюардесса побледнела под загаром, а гроза и качка здесь были ни при чем.
   – Что случилось? – требовательно спросила Олимпия, схватив ее за руку, когда та пробегала мимо.
   Стюардесса фальшиво улыбнулась.
   – Ничего, – ответила она с наигранной веселостью.
   – Не пудрите мне мозги, – сказала Олимпия, ощущая странное спокойствие.
   – Просто небольшая проблема с шасси.
   – Какая проблема.
   – Его заклинило.
   – Чудесно!
   – Аэропорт Ниццы предупрежден. Но командир корабля считает, что все само наладится прежде, чем мы вынуждены будем прибегнуть к аварийным мерам.
   На какой-то миг Олимпию охватила паника, но только на миг. Она бросила взгляд на Франческу – примадонна спала...
   – Не будите ее, сколько возможно, – приказала она. Стюардесса кивнула. Несмотря на шведскую сдержанность ее била дрожь.
   – Когда мы должны садиться? – спросила Олимпия.
   – Через двадцать минут.
   Двадцать минут на то, чтобы заставить шасси встать на место.
   А если не встанет?
   Олимпия полезла за кокаином.

ГЛАВА 91

   Личный самолет Димитрия Станислопулоса разбился в 19.45 в пятницу.
   На борту находилось девять человек – семь членов экипажа и двое пассажиров.
   Приземлившись в море пены, самолет перевернулся на взлетно-посадочной полосе и вспыхнул как факел. Два члена экипажа и один пассажир сумели выбраться из огненной ловушки. Все трое получили сильные ожоги.
   Остальные погибли.

КНИГА ТРЕТЬЯ
Лето 1983 года

ГЛАВА 92

   Кэрри Беркли улыбнулась Брайану Гамбелу, вместе с которым она развлекала Америку в «Шоу сегодняшнего дня». Было раннее утро, и душная волна зноя уже гуляла по улицам Нью-Йорка. Но внутри студии компании «Эн-би-си» в Рокфеллеровском центре, под легкий гул кондиционеров, Кэрри Беркли, прекрасно сохранившаяся элегантная дама шестидесяти девяти лет, и Брайан Гамбел, один из лучших телеинтервьюеров, обменивались словами и взглядами, создавая атмосферу легкой и приятной беседы.
   Кэрри рекламировала свою книгу, написанную в сотрудничестве с Анной Робб и названную «Книгой стиля Кэрри Беркли». Ее творение уже шло вверх в списках бестселлеров среди изданий в мягкой обложке. А вариант в твердой обложке продержался в списке наиболее популярных книг, публикуемом в «Нью-Йорк таймс», целых семь недель.
   Брайан Гамбел усмехнулся – у него была неотразимая усмешка – и завершил интервью.
   «Чрезвычайно милый молодой человек», – подумала Кэрри. Именно такого мужчину она хотела бы познакомить со своей дочерью – будь у нее дочь.
   В «Зеленой комнате» ее поджидал тощий рекламный агент, прикомандированный к ней издательством, – молодой человек с волосами морковного цвета и располагающей улыбкой, не скрывавшей ни от кого гомосексуальных наклонностей.
   – Вы сегодня просто блистали, – восторженно воскликнул он. – Впрочем, как всегда.
   – Вы бы сказали то же самое, что бы я ни сделала, – поддразнила его она.
   – Естественно. Яже не дурак.
   Он взял ее под руку, и они вышли из здания телекомпании.
   На улице их поджидало несколько охотниц за автографами. Одна из них протянула Кэрри зачитанную копию ее книги. Она расписалась с затейливым росчерком.
   Лимузин уже урчал мотором, готовый везти ее на следующее мероприятие. Она откинулась на спинку роскошного кожаного сиденья и в который уже раз подивилась, насколько изменилась ее жизнь. Она, Кэрри Беркли, – публикующийся писатель. Конечно, во многом благодаря Анне Робб. Две женщины очень сдружились. Настолько, что Кэрри позволила Анне выведать самые сокровенные тайны своей жизни. И последний год они вместе работали над биографией Кэрри – сенсационной рукописью, завершенной совсем недавно и готовой предстать перед глазами издателя.
   – Мы вполне можем рассчитывать на аванс в полмиллиона долларов, – спокойно заметила Анна при их последней встрече. – Ваша история произведет фурор.
   Кэрри подумала – а стоило ли выставлять свою жизнь напоказ за полмиллиона долларов? Но, впрочем, она занялась книгой не ради денег. Анна убедила ее, что о такой судьбе необходимо рассказать. И, перечитывая страницы рукописи, порой настолько откровенной, что она с трудом заставляла себя читать дальше, Кэрри осознала правоту Анны.
   Пока никто не знал о существовании ее книги. Ни Стивен, ни даже Фред Лестер. Обе женщины не спешили раскрывать свою тайну.
   – Надо сначала показать рукопись Фреду, – настаивала Анна. – Не думаю, чтобы он заплатил требуемую сумму, но пусть решает сам. К тому же он заслуживает права первого прочтения.
   Кэрри согласилась. Она знала о связи Анны и Фреда Лестера. После многих месяцев молчания Анна как-то раз проговорилась.
   – Вам очень повезло, – заметила Кэрри. – Он производит впечатление очень милого человека.
   – Так оно и есть, – подтвердила Анна.
   – Вы не собираетесь пожениться? – спросила Кэрри, не понимая, почему ей вдруг стало так грустно.
   – Нет, – отрезала Анна и никогда больше не возвращалась к этой теме.
   Кэрри очень боялась того момента, когда кто-то начнет читать рукопись. Тысяча с лишним аккуратно отпечатанных страниц. Ее жизнь, ее позор, все ее сокровенные тайны.
   Но с каким наслаждением она от них избавлялась – как камень с плеч свалился.
   Ее беспокоила возможная реакция Стивена. Анна совершенно справедливо заметила, что Стивен уже давно взрослый.
   – Вы должны делать то, что сами считаете нужным, – сказала она. – А Стивен обязан принимать ваши решения такими, какие они есть.
   Кэрри и сама это знала. Но тем не менее ее мучило беспокойство.
 
   – Я готова, – объявила Мэри Лу Мур, решительно глядя на него широко раскрытыми глазами. – Я вступлю в бой и выйду победительницей.
   – Вы абсолютно уверены? – спросил Стивен Беркли. – Вам придется нелегко. Они пустились во все тяжкие.
   – Я более чем уверена, – с чувством ответила Мэри Лу.
   – Тогда нас ждет суд, – спокойно проговорил Стивен, радуясь в душе ее решимости – День заседания назначен. И никаких больше задержек.
   – И показаний под присягой тоже, – с облегчением вздохнула Мэри Лу. – Как я все это ненавижу. Всех этих мерзких адвокатов, которые копошатся в твоем прошлом, как трупные черви на дохлой собаке.
   Стивен рассмеялся.
   – Вы остры на язык.
   Она посмотрела ему в глаза.
   – И вы тоже, мой верный советчик.
   Он отвернулся и принялся копаться в кипе бумаг на столе. Последнее время Мэри Лу начала бросать очень горячие взгляды в его направлении. Он не хотел вдумываться в их значение. Они – адвокат и клиент, не более того, однако он находил ее на редкость привлекательной. За три года она превратилась на его глазах из дурно воспитанного подростка в милую молодую женщину. Интересное превращение. При их первой встрече она шагу не могла ступить без матери, менеджера и время от время менявшихся приятелей. Теперь стала самостоятельной, обзавелась официальным агентом и менеджером и не имела бросавшихся в глаза связей. Мэри являлась в его офис без сопровождения и с достоинством прошла через все долгие и трудные этапы подготовки к суду.
   – Как вы насчет ленча? – весело предложила Мэри Лу. – Нам есть что отметить теперь, когда суд наконец не за горами, не правда ли?
   Она очень привлекательна, но она так молода, ей всего лишь двадцать лет. Кроме того, он всегда был против того, чтобы смешивать бизнес и удовольствие.
   – Я уже договорился о ленче с одним моим клиентом, – соврал он.
   – Я тоже клиент, – отметила она, склонив голову на бок.
   – Знаю. И во время суда нам предстоит много раз ходить на ленч вместе.
   – Скорее бы.
   После ее ухода он некоторое время сидел молча. Стоит ли пригласить ее куда-нибудь?
   Нет.
   Почему?
   Потому что она еще ребенок.
   Ему исполнилось сорок пять лет – он годился ей в отцы. И к тому же она актриса, телезвезда.
   Ну и что?
   Возможно, после закрытия дела он и пригласит ее.
   Возможно, после закрытия дела она с ним никуда и не пойдет.
   Он мысленно вернулся к ее делу. Начали они с иска против третьеразрядного издателя порнографических журналов, компании «Виста пабликейшн». Однако, хотя пресловутый журнал распространяла фирма «Ривьер дистрибьюшн, инкорпорейтед», скоро выяснилось, что она являлась лишь ширмой для «Боннатти пабликейшн» и «Боннатти дистрибьюшн». Итак, они выступали против «Боннатти пабликейшн» и «Боннатти дистрибьюшн». А главного держателя акций обеих компаний звали Сантино Боннатти. А Стивен много чего знал о Сантино Боннатти, сыне печально известного Энцо Боннатти, которого Стивен некогда едва не арестовал и не привлек к суду. Однако вмешалась судьба, и Лаки Сантанджело убила сукина сына. Якобы в процессе самозащиты.
   И вот теперь он подцепил на крючок сына. Посадить его, конечно, не удастся, хотя всем известно, что он по-крупному замешан в торговле живым товаром, наркотиками и порноизданиями на Западном побережье. Но зато его можно здорово ударить по его самому чувствительному месту – по бумажнику.
   Мэри Лу предъявила иск на десять миллионов долларов. Стивен намеревался вытянуть из ответчика все до последнего цента.
   В его кабинет зашел Джерри Майерсон.
   – Как дела, Стивен? У меня только что сорвалась встреча. У тебя ленч свободен?
   – Если ты платишь, то свободен.
   Они направились в «Четыре времени года» – так хотелось Джерри. И там наткнулись на Кэрри в обществе Анны Робб и Фреда Лестера. Она выглядела воплощением вкуса и элегантности.
   – Твоя мать очень изменилась, – с уважением, смешанным с восхищением, сказал Джерри, после того как друзья уселись. – Какая она молодец, что решилась изменить свой образ жизни.
   Стивен согласился. И еще он был рад, что три года назад оставил поиски отца и бросил все силы на то, чтобы вернуть свою жизнь в нормальную колею. Дела его шли великолепно. Настолько, что Джерри хотел сделать его полноправным партнером – перспектива, заслуживавшая того, чтобы отнестись к ней серьезно.
   Он снова жил в собственном доме и встречался с несколькими интересными женщинами. Чего еще оставалось желать?
   Так почему он не чувствовал себя счастливым?
   Потому, что в глубине души все равно испытывал необходимость узнать, кто его отец.
   Когда-нибудь ему предстоит это выяснить.
   Когда-нибудь.

ГЛАВА 93

   – Ленни! – Резкий, визгливый крик, потом еще громче: – Ленни-и!
   Он сидел в кабинете, но услышал ее. Боже! Ее будет слышно даже на берегу.
   Ленни поднял телефонную трубку и нажал кнопку внутренней связи. В его голосе сквозило раздражение.
   – Что такое?
   – Мне скучно.
   – Я работаю.
   – Знаю. Но мне все равно скучно. Иди сюда и поговори со мной.
   – Приду через десять минут.
   Он положил трубку и уставился в окно. Перед ним раскрывался замечательный вид. Роскошные искусственные водопады, буйная тропическая растительность, пальмы – зелень всюду, насколько хватало глаз.
   Его обитый кожей кабинет был оборудован новейшей стереосистемой, видеосистемой и телевизором, способным принимать программы со всех уголков земного шара.
   Он жил в особняке на высоком холме в Бель Эйр. Там имелось четырнадцать спален с четырнадцатью ванными комнатами и бесконечная анфилада гостиных. А также бассейны под крышей и под открытым небом, два теннисных корта, уютный бассейн с устройством для водного массажа, где свободно разместилось бы двенадцать человек, и каток для роликовых коньков.
   В полуподвале размещалась просторная дискотека с зеркальными стенами, цветомузыкой и богатой коллекцией рок-альбомов. В другой комнате находилось два бильярда. А еще личный кинотеатр на тридцать мест.
   Не то чтобы они когда-нибудь кого-нибудь принимали. Олимпия панически боялась показываться на людях, даже после того, как ее шрамы от ожогов давно прошли, а чудеса пластической хирургии вернули ее лицу прежнюю привлекательность. Она стеснялась своего веса. Некогда симпатичная толстушка, Олимпия Станислопулос ныне весила все двести фунтов. Толстая, белокурая, истеричная наследница огромного состояния, которая прячет свой жир под просторной одеждой, клянется Ленни, что соблюдает диету, а сама посылает служанку за шоколадом, пирожными и конфетами – словом, за сладким.
   – Ленни! – опять заверещала она.
   Он встал и нехотя отправился искать жену.
   Она стояла посреди просторной кухни и с печальным видом рассматривала содержимое большого, как в ресторане, холодильника, заполненного до отказа. Вокруг нее крутилась взволнованная служанка.
   – У нас никогда нет ничего вкусного, – пожаловалась Олимпия.
   – Ленч был только час назад, – напомнил Ленни.
   – Что ты называешь ленчем – морковку и сельдерей? – фыркнула она. – Всякие бывают диеты, но такая ни в какие ворота не лезет.
   – Тебе следует лечь в клинику, – заметил он. – Сама же себе облегчишь жизнь.
   Ее голубые глазки блеснули злобой.
   – И тебе тоже, да? Жена отправится в жиротопильню, а звезда тем временем рванет по девочкам.
   Началось. Вечные упреки. Сколько еще можно терпеть?
   – Не понимаю, почему ты упираешься, – ровным голосом сказал он. – Только благодаря помощи профессионалов ты сможешь избавиться от лишнего веса.
   – Пошел ты к черту, – огрызнулась она. – Тебе нужно только одно – избавиться от меня, чтобы превратить этот дом в бордель.
   Она ни разу не поймала его. Но не верила ни единому его слову. И правильно делала. Он не являлся образцом супружеской верности. Трахаться – один из способов облегчить боль.
   А что ему оставалось делать? В его памяти все еще звучало то, трехлетней давности, известие об авиакатастрофе. Телефонный звонок. Траурный голос в трубке. Бессвязный рассказ о случившемся. «Ваша жена... ужасная трагедия... Франческа Ферн погибла... кошмар...»
   Сначала он решил, что Олимпия тоже умерла. Но нет. Она осталась жива и находилась в коматозном состоянии. Получила страшные ожоги. Подключена к системе жизнеобеспечения. Его уже ждал самолет. Казалось, прошел только миг, и он снова оказался в Европе, в больнице, около постели жены.
   Олимпия. Ее белокурые волосы сбриты, одна сторона лица и правая рука – сплошной жуткий ожог.
   – Она останется жить, – заверили его врачи. – Но необходимо, чтобы у нее было желание жить.
   В больницу приехали Димитрий и Лаки. Она стояла в стороне, белая и подавленная, со странным выражением на лице – казалось, вот-вот прорвется наружу сдерживаемое сумасшествие.
   Ее глаза прятались за огромными темными очками. Когда Димитрий склонился над постелью больной, Ленни удалось отвести ее в сторону.
   – Нам надо поговорить, – настойчиво проговорил он, взяв ее за руку.
   Она не сняла очки. Бесцветным голосом она ответила:
   – Теперь все изменилось.
   – Это только временная задержка, – начал он.
   Лаки резко оборвала его.
   – Нет. Это – судьба. Нам не суждено быть вместе. Яс самого начала знала, что все было слишком хорошо, чтобы длиться долго.
   – Когда Олимпия выйдет из больницы...
   – Ты будешь ей нужен, – закончила она голосом, в котором не звучало никаких эмоций. – И тебе необходимо находиться рядом с ней.
   – Лаки...
   – Дело не только в Олимпии, – спокойно продолжила она. – Ятоже нужна Димитрию. И вообще... – едва заметная пауза. – Он меня не отпустит.
   Они не могли больше разговаривать, и вскоре Димитрий и Лаки уехали. Заботливый отец явно не намеревался обременять едва живую дочь своим присутствием.
   Ленни разозлился. Димитрий как будто отдал визит вежливости. Неужели его не заботила судьба его единственной дочери?
   Что же касается Лаки... Что ж, поживем – увидим. Когда Олимпия выйдет из больницы, а Димитрий справится с шоком... все образуется. Ленни с неохотой решил, что ему следует остаться с Олимпией, по крайней мере на первых порах. Все-таки он на ней женился и не имеет права бросать сейчас.
   Все дни напролет он проводил в больнице, наблюдая ее невыносимые мучения. Продюсеры телесериала под угрозой суда требовали его немедленного возвращения в Америку.
   – Наплевать, – ответил он Джесс в телефонном разговоре. – Сейчас я никак не могу оставить ее.
   Джесс прилетела в надежде убедить его, что он принимает самоубийственное для своей артистической карьеры решение. Она сказала ему безжалостную правду.
   – Ты не любишь ее. И тебе не нужны ее деньги. Так какого черта ты здесь ошиваешься?
   Ленни ответил ей долгим и твердым взглядом.
   – Потому, что она в коме и у нее больше никого нет, – пояснил он. – Я не собираюсь бросать ее. И не жди от меня ничего другого.
   Джесс кивнула. Она понимала. Стоит только сказать Ленни, что кто-то попал в беду – и он уже там. Так было всегда.
   Димитрий не вернулся в больницу к своей дочери. По словам одного из членов его свиты, он удалился на свой остров, дабы в одиночестве оплакивать Франческу Ферн.
   – Где Лаки? – спросил Ленни, стараясь говорить безразличным тоном.
   – С ним, – ответил тот.
   «С ним». Эти слова до сих пор преследовали Ленни.
   С ним – во всех отношениях? Соприкасаются ли их губы? Переплетаются ли их тела? Занимаются ли они любовью? Она с ним.
   А как же. Ведь он – с Олимпией.
   О Боже! Они оба с Лаки поступают по совести, вместо того чтобы быть вместе. Это несправедливо.
   Через несколько недель Олимпия вышла из комы и первым делом попросила зеркало. Когда его принесли, ее причитания разнеслись по всей больнице. Ленни попытался утешить жену. Обгорела только одна сторона ее лица – другая осталась нетронутой.
   – Я поговорил с врачами, – бодро сказал он. – После пластической операции и пересадки кожи ты скоро будешь как новенькая.
   – Кретин! – завопила она, обливаясь слезами. – Что ты можешь знать?
   Он хотел повернуться и уйти. Но она – его жена, и, похоже, у нее никого не осталось – только один он.
   – Достань мне кокаина, – потребовала Олимпия на следующий день.
   – Ты с ума сошла! – воскликнул он. – Тебя же напичкали всякими лекарствами. Ты что, убить себя хочешь?
   – Мне все равно, – ответила она мрачно. – Возможно, это было бы самое правильное решение.
   Димитрий так больше и не появился, хотя ежедневно присылал цветы и направил одну из своих личных секретарш сообщать ему о состоянии Олимпии.
   – Где Димитрий? – сердито спросил Ленни.
   – Мистер Станислопулос плохо себя чувствует, – понизив голос, сообщила девушка. – Он не может покинуть свой остров.
   – Что с ним такое?
   – Я не имею полномочий делиться подобной информацией, – чопорно заявила она. Но поделилась, что его жена и ребенок все еще находятся с ним.
   Лаки вернулась к Димитрию насовсем.
   Ленни затосковал. Он пытался дозвониться до острова, но Лаки застать ему никогда не удавалось, и она ни разу не ответила на его звонки.
   Прошла еще неделя. Под вечер явилась мать Олимпии, Шарлотта. Она прилетела из Нью-Йорка – сдержанная, хорошо одетая женщина с тонкими губами.
   – Я бы и раньше приехала, – беззаботно заявила она. – Но никак не могла вырваться.
   «Почему? – хотел спросить Ленни. – Здесь же твоя родная дочь лежит, бесчувственная стерва. Почему ты не могла вырваться?»
   Шарлотта пробыла двадцать четыре часа.
   – Я хочу увидеть Флэша, – пробормотала Олимпия как-то. – Он прислал цветы? Позвонил?
   Цветы приходили в невообразимых количествах, и разобраться в них было почти невозможно Карточки складывали в отдельную коробку, и секретарша Димитрия аккуратно печатала благодарственные записки. Ленни поинтересовался у нее, поступило ли что-нибудь от Флэша. Он не ревновал – у него мелькнула надежда, что, возможно, все-таки существует выход.
   – Нет, – ответила она, сверившись со списком в обтянутой кожей книге.
   Ленни проследил путь рок-звезды и позвонил ему в Лондон.
   – Олимпия хочет видеть вас, – сообщил он в надежде, что Флэш ухватится за предоставившуюся возможность и тем самым развяжет ему руки.
   – Послушай, парень, – поведал ему Флэш. – Между нами давно все кончено. Олимпия слишком богата для меня. Я надеюсь, что она выздоровеет и все такое, но я никогда не принимал ее всерьез.
   Олимпия пребывала в уверенности, что Ленни стоял между ними.
   В конце концов наступил день, когда она смогла покинуть больницу. Предстояла еще целая серия операций, но нужно было подождать, пока заживет ее кожа.
   – Давай я увезу тебя на остров твоего отца, – предложил Ленни с тайной мыслью встретиться там с Лаки.
   – Нет, – быстро ответила Олимпия, хорошо знавшая о равнодушии Димитрия. – Я хочу в Калифорнию.
   Она недавно прочитала, что Флэш купил там дом, и собиралась увидеть его. Втайне от Ленни она по телефону купила особняк в Бель Эйр за десять миллионов долларов, рассказав о покупке только по прибытии на место.
   Вернувшись в Америку, Ленни не знал, что теперь делать. Сначала он планировал оставаться с ней только до выписки из больницы, но ему казалось, что сейчас бросить ее – слишком жестоко. Иногда она бывала и ничего, не только вопила и обзывалась. Итак, как бы сильно ни хотел он сообщить о разрыве, предстояло дождаться подходящего момента, который никак не наступал. Возможно, после первой операции Олимпия снова обретет нормальный вид и уверенность в себе.
   Продюсеры телесериала предъявили ему иск на несколько миллионов.
   Журнал «Роллинг стоунз» опубликовал на первой полосе статью, над которой они в свое время работали. В ней он выглядел законченным эгоманьяком.
   Джесс наконец-то перестала приставать к нему с вопросом, когда же он вернется к работе.
   Алиса раздавала направо и налево самые невероятные интервью.
   Добавим полный идиотизм ко всем прочим его достоинствам – ибо именно таким она его невольно рисовала в них.
   Они с Олимпией переехали в новый дом с целой армией слуг. Вскоре после того, на рождественские каникулы, прибыли Бриджит и няня Мейбл.
   – Ой, мама, какая ты уродливая, – воскликнула Бриджит. – Я не могу смотреть на тебя.
   Как только миновало Рождество, ее отослали к дедушке, по-прежнему жившему в уединении на своем острове.
   – Я ненавижу этого ребенка, – горько пожаловалась Олимпия. – Я хочу как можно реже видеть ее.
   Как-то рано утром, через несколько дней после отъезда Бриджит, Олимпия заказала машину с шофером и тайно ускользнула, закутав лицо длинным шарфом.
   Когда Ленни сообщили о ее исчезновении, он испытал радость. Впервые за все время она покинула дом. Однако его радость поутихла, когда через час Олимпия вернулась в истерике. Она ничего ему не сказала, но вскоре он выяснил, что ездила она к Флэшу.
   Рок-звезда только взглянул на нее и сказал:
   – Боже милостивый! Не обижайся, любимая, но я – пас. При одном взгляде на тебя меня мутит. Понимаешь?
   Ленни узнал о происшедшем от менеджера Флэша, который позвонил и попросил, чтобы Олимпия держалась подальше от его клиента.
   – Передайте вашему сраному клиенту, что он может идти в задницу, – рявкнул Ленни и бросил трубку.
   А потом на Олимпию напала нежность – нечто для нее нехарактерное. И она возжелала секса. Впервые после аварии.
   Ленни попытался, но его желание было на нуле.
   Как ни странно, Олимпия проявила понимание. Совершенно спокойно она объяснила его неудачу своим видом.
   А он не мог дать ей единственно верное объяснение. Лаки жила в его сердце, в его мыслях, во всем. Он хотел только одну женщину – ее. Но стечение обстоятельств разлучило их.
   Он снова пытался связаться с ней, но безуспешно. Лаки явно избегала его. Он разозлился, чувствуя себя брошенным и загнанным в угол. Ленни сходил с ума.
   Пришло время вновь заняться работой, но Джесс сообщила ему, что поток предложений иссяк. Некогда безумно популярный, теперь он был полузабыт. Дурная реклама и судебный иск тоже не пошли ему на пользу.