Конарев Сергей. Балаустион

   Леонтиск прибавил бы шагу, если б мог, но это было свыше его человеческих сил. Теперь он уже не выбирал, куда поставить ногу. Спотыкаясь, скользя, задыхаясь, он не шел вперед, а продирался сквозь собственные боль и слабость. Ни малейшего просвета впереди, никакого намека на то, далеко ли еще до второго поворота.
   Вперед! Вдох, хриплый выдох. Ногти левой руки скребут по влажному камню. Колено пульсирует жидким огнем, но если ногу ставить чуть боком, то боль не такая сильная. Вдох — выдох. Сердце стучит не в груди, а в ушах, причем так, что того гляди порвутся перепонки. На языке соленый вкус крови. Вперед!
   Шум погони за спиной усилился. Уже стали различимы отдельные голоса, возбужденные, подбадривающие.
   Вперед! Лучше сдохнуть, упав в воду и захлебнувшись в городских испражнениях, чем быть снова позорно возвращенным в камеру, взглянуть в торжествующие глаза Клеомеда. Вдох. Легкие вибрируют от натуги. Проклятое колено! Неужели эта пытка когда-нибудь кончится? Выдох. Эльпиника — что будет с ней? Стоп! Не расслабляться, не жалеть ее! Не жалеть себя! Потом. Все — потом. Вперед!
   — Эй, я вижу кровь! Ему далеко не уйти. Поднажми, ребята, быстрее! — закричал кто-то из преследователей. Леонтиску показалось, что голос прозвучал прямо у него за спиной. Оглянулся через плечо. Они были уже недалеко и не видели его только потому, что были ослеплены светом своих факелов.
   — Тут поворот! — воскликнул другой голос.
   Преследователи замешкались у бокового ответвления.
   — Смотри-ка, точно!
   — Наверное, он свернул туда. Видишь, там вон. Вроде мокрые следы.
   — Где?
   — Да вон там. Посвети. А, может, и не следы… Демон его знает! Что будем делать? Делиться?
   — Ща покумекаем. А здесь что?
   — Кровь! Ага, значит, прямо пошел, сукин кот, прямо!
   — Прибавь шагу. И смотри внимательно. Он может где-нибудь спрятаться.
   — Да где он тут спрячется?
   — Да где угодно! В какой-нибудь нише или под мостиком, или еще где… Так что смотри в оба. Упустим — шкуры не спасти.
   — Этточно.
   Несмотря на шум воды, эту беседу Леонтиск слышал почти совершенно четко. На мгновенье у него и в самом деле промелькнула мысль забиться в какую-нибудь щель и затаиться, пропустить погоню мимо себя. Увы, в густой, словно чернила, темноте он не был способен разглядеть ничего, что могло бы послужить убежищем. Разве что превратиться в рыбу и прыгнуть в бурлящий поток? Но, наверное, и рыба не смогла бы выжить в этой зловонной, загаженной воде.
   Вперед, не останавливаться ни на миг! Где же, великие боги, этот второй поворот? Ссадина, рассекающая бровь, открылась и сочилась кровью. Быстрее, быстрее! Ноги тяжелые, как мраморные колонны. Если он упадет в воду, не удержится на поверхности и мгновения, сразу уйдет на дно. Где же поворот? За спиной слышен топот. Неужели все пропало? Нет! Вперед!
   Из-под ног с визгом бросилась крыса. От неожиданности Леонтиск неловко ступил больной ногой. В глазах вспыхнули лиловые круги. Он зашатался на самом краю дорожки, судорожно цепляясь за стену. Полетевший из-под ступней щебень посыпался в поток.
   — Тихо, я что-то слышал! — воскликнул стражник, шедший первым. — А ну, Фокист, дай-ка факел. Нет, тот, маленький!
   Запалив новый факел, стражник с размаху бросил его вперед, в темноту. Треща и извергая искры, горящий снаряд полетел прямо на Леонтиска. Надеяться остаться незамеченным ему больше не приходилось, поэтому он обернулся, чтобы хотя бы попытаться перехватить факел в полете — было такое упражнение в агеле.
   — Вот он! — стражники тут же увидели беглеца: оборванного, избитого, теряющего сознание от боли и изнеможения.
   Поймать не удалось, тело совершенно не слушалось рефлексов. Леонтиск только смог сбить факел предплечьем, чтобы он не упал в воду, и, с трудом нагнувшись, поднял его.
   — Хватай его, ребята!
   От преследователей его отделяло шагов тридцать. Леонтиск повернулся, чтобы поискать более узкое место, где можно было бы защищаться, и тут в круге света, отбрасываемого факелом, увидел второй поворот. Он был совсем рядом, в каких-нибудь пятнадцати шагах. Решив стать на мосту, молодой воин заковылял вперед. К счастью, ширина дорожки не позволяла преследователям гнаться за ним во всю прыть, так что Леонтиск успел добраться до шаткого мостика — точного подобия первого — и, повернувшись к врагам, встать на его середине. Дюжиной локтей ниже течение бокового потока, врезаясь в воды главного, создавало стремительный пенный водоворот, довольно пугающий на вид.
   — Ну что, собаки, кого забрать с собой в Тартар? — севшим голосом крикнул Леонтиск. Окровавленный, страшный, с горящим факелом в руке, он был похож на какого-то темного бога, преследуемого силами дня: израненного, загнанного в угол, отчаявшегося, и этим вдвое опасного. Достигнув начала моста, стражники поневоле остановились. Их было не менее десятка, и в любом другом случае они бы не раздумывая набросились на беглеца всей стаей. Но сейчас их численное преимущество не играло большой роли, ибо на мостик мог взойти только один. И, глядя на шатающиеся даже под тяжестью беглеца полусгнившие стропила моста и на зловещую пенную воронку под ним, некоторое время никто из стражей не решался ступить на скользкие вибрирующие доски. Увидев нерешительность стражников, Леонтиск захохотал.
   — Что, наложили в штаны, храбрецы? — выкрикнул он. — Сдохнуть боитесь? И правильно делаете! Потому что по крайней мере одного из вас я заберу с собой туда!
   Указательным пальцем свободной руки Леонтиск показал вниз, в зев водоворота. Читая растерянность на лицах не ожидавших такого поворота преследователей, он почувствовал прилив пьянящей бодрости и снова захохотал во все горло. Он был готов поступить именно так, как сказал, так как в спасение уже не верил и жизнью своей больше не дорожил.
   — Гляньте, он же совсем безумный, клянусь копьем Паллады! — пробормотал один из стражников, выделявшийся длинным мясистым носом.
   — Безумный, разумный — какая разница! — нервно проговорил другой, стоявший позади него (из-за узости дорожки стражники были вынуждены идти гуськом). — Брать его надо, вот и вся недолга!
   — Не-е, старшой, я первый не полезу! — решительно заявил носатый. — Что-то мне не улыбается в этом дерьме жизнь свою закончить из-за какого-то спятившего молодчика. Ты у нас двойные получаешь, вот и лезь сам, подставляй свою задницу. А я, если что, твоей супруге цветы принесу, все, как положено.
   Предводитель стражников не отреагировал на это заявление подчиненного, лишь посерел лицом и пожевал губами.
   — Может, есть добровольцы? — спросил он наконец. — Если кто вызовется, я доложу о том господину хилиарху. Ручаюсь, он не обидит. Монет насыплет, а может, глядишь, и десятником храбреца поставит.
   — Тогда давай я попробую, сотник, — отозвался из середины круглолицый верзила с вьющимися, очень грязными волосами. — Авось справлюсь. Только, это, копейцо дайте…
   — Давай, Фокист, проходи! — повеселел начальник. — Я всегда знал, что ты у нас самый боевитый. Ну, молодец! Наградит тебя господин Клеомед, вот увидишь.
   — Наградить-то наградит, — буркнул носатый. — Ежели будет токмо, кого награждать.
   — Молчать, Терхилл! Сам трус, так не разлагай дисциплину! — прикрикнул сотник. — Ты за свое поведение еще ответишь. И передо мной, и перед хилиархом. А ну, пропусти героя!
   Мгновенно погрустневший носатый стушевался и, подобно другим, вжался в стену, давая храбрецу возможность пробраться к мостику.
   — Эй, копье ему дайте! — скомандовал старший. — И факела сюда, светите, матерь вашу! А ты, Фокист, копьем-то сильно не маши. В ногу его ткни или куда, чтоб не рыпался, и будет.
   — А если в пузо? — принимая широкой ладонью копье, поинтересовался доброволец. — В пузо нельзя, что ли?
   — И думать не моги! — отрезал сотник. — В ногу или в руку там, но чтоб не насмерть. Это у господ вроде бы как важный жалоз… зажол… заложник, во! Он им только живой нужный, а дохлый нет.
   — Дела-а! — протянул Фокист. На его лице, не обезображенном присутствием сильного интеллекта, появилась кислая мина. — Лады, попробую так. Точно, говоришь, хилиарх за геройство меня отблагодарит?
   — О, не сомневайся! — поспешил уверить его сотник. — Еще как!
   — Тогда пойду геройничать, — вздохнул Фокист, ухватил покрепче копье и с опаской ступил на первую доску моста.
   — Ба! — закричал Леонтиск. — Ты погляди! Нашелся-таки храбрец? Ну, давай попляшем, стражничек, покачаемся!
   Он, морщась от боли в колене, стал раскачивать мост из стороны в сторону. Доски затрещали. Фокист остановился.
   — Ага, страшно? — засмеялся Леонтиск. — Тогда вот тебе еще, для пущего веселья!
   Опустив факел, он в припадке охватившего его лихого безумия поджег веревку, натянутую по краю моста на уровне пояса и служившую поручнями. Несколько мгновений сырая веревка загораться не хотела, но затем принялась пропитывавшая ее смола и дело пошло.
   — Сумасшедший! Я же говорил — сумасшедший! — воскликнул, оглядываясь, словно ища поддержки, носатый. Но все смотрели вперед.
   Несмотря на все старания Леонтиска, Фокист не позволил себя запугать. Возможно, он являлся безрассудным смельчаком, или же страстно хотел получить награду, а, может быть, просто был настолько туп, что не внимал инстинкту самосохранения. Так или иначе, он медленно, выставив вперед копье, наступал на размахивающего факелом беглеца. Леонтиск понимал, что больная нога лишает его возможности увернуться, и поэтому готовился только к тому, чтобы выбрать удобный момент, прыгнуть на противника и утянуть его в водоворот.
   Поручни горели.
   Фокист сделал первый, пробный выпад. Леонтиск отбил копье факелом, покачнулся. «Эх, кабы не нога! — подумал он. — Можно было бы бросить факел ему в лицо, ослепить, подскочить и выхватить копье. А с оружием здесь — и-эх! Место, идеальное для обороны. Им бы пришлось или уйти, или закидать меня дротами, по-другому не взяли бы».
   Середина поручней горела чадным пламенем, огонь начал расползаться к краям. Доски трещали и ходили ходуном.
   Расхрабрившись, Фокист начал атаковать активнее. Пока еще Леонтиску удавалось отбивать эти не особенно умелые уколы, практически не меняя положения ног. Стражники за спиной добровольца срывали глотки, подбадривая своего героя.
   — Давай, Фокист! Коли!
   — По ногам, по ногам!
   — Не суетись, один удар — и все, он твой!
   — Попробуй с другой стороны!
   — Фокист!
   — Но ногам, балбес, куда ж ты тыкаешь!
   Веревка-поручни перегорела и в середине распалась. Один ее конец начал угасать, другой, напротив, разгорался все ярче. Доски под тяжелыми скачками верзилы-стражника скрипели все жалобней.
   Фокист уже совсем разошелся и атаковал противника самозабвенно и упоением, как пятилетний пацан играющего с ним старого солдата. Он совершенно забыл об осторожности, и думал лишь о том, как бы изловчиться и пробить огненную оборону беглеца. «О-о! Да ты, парень, полный неумеха, как я посмотрю, — подумал про себя Леонтиск. — Нет, я пока погожу прыгать с тобою в воду. Мы с тобой разделаемся по-другому, красиво и немножко мокро». Горячка боя, как ни странно, не отняла у молодого воина последние силы, а наоборот, открыла второе дыхание. Продолжая блокировать выпады, Леонтиск начал потихоньку перемещать больную ногу вперед, готовясь к одному решительному движению.
   Видя, что бестолковые атаки молодого стражника не приносят никакого результата, сотник начал злиться. Соответственно изменилось и содержание его выкриков, адресованных «храбрецу»:
   — Да куда ж ты бьешь, кретин тупорылый! Первый раз, что ли, копье в руках держишь? Наверное, твой отец так же твоей матери тыкал, когда тебя делал. Вот и получился такой дурак!
   — Боги, да что ж ты творишь? Вот дурень недоделанный!
   И наконец, махнув рукой на прежние указания, начальник стражников взвыл:
   — Фокист, мать твою за ногу! Бей, как оглоблей, слышишь? Эй! По ногам лупи! Скинь его в поток, а там выловим, если повезет.
   Фокист только собирался последовать этому совету, как доска под его ногой хрустнула и провалилась. Стражник едва успел перескочить на другое место. Увидев, что беглец, вращая факелом, медленно наступает на него, храбрый слуга архонта перехватил копье за конец, чтобы, ударив с замаха, сбить противника с моста. С жужжанием разрывая мокрый воздух, конец копья полетел по широкой дуге. Внезапно противник, вместо того, чтобы попытаться отступить, увернуться от удара, вдруг сделал широкий шаг вперед, с криком развернулся через спину… Прямо в лицо Фокисту, тоже по дуге, но куда более короткой, помчалось трепещущее, как флаг, пламя. Стражник едва успел отвернуть лицо, как раскаленный кулак факела с силой врезался в скулу. Огонь впился в кожу, горящая смола залепила щеку и ухо, затрещали, сгорая, волосы. Взвыв от нестерпимой боли, выронив копье, Фокист рванулся в сторону, противоположную огню, судорожно взмахнул рукой, пытаясь нащупать спасительный канат поручней. Но поручней уже не было! Молодой стражник осознал это только когда верхняя часть его туловища начала медленно проваливаться в ничто.
   — И-и-и!!! — заорал Фокист, взмахнул несколько раз руками, словно изображал мельницу, и, подняв тучу брызг, упал в клоаку. К счастью для него, сильная подводная струя оттолкнула его от края водоворота и понесла по главному каналу. Хотя стражник-храбрец визжал и плевался, особо его жизни ничто не угрожало.
   Леонтиск не успел в полной мере использовать своей победы: от резкого поворота его больное колено выплюнуло в мозг такую порцию расплавленной боли, что на некоторое время молодой воин потерял ощущение реальности. Перед глазами летали цветные огни, ноги норовили предательски подогнуться, и в какой-то момент Леонтиск едва не последовал за своим противником. Это длилось всего несколько ударов сердца, затем глоток свежего воздуха вернул шатающийся мир на место и рассеял разноцветные круги. Однако заминка помешала Леонтиску поднять оброненное Фокистом копье, сын стратега только и успел проводить взглядом, как оно подкатилось к краю моста, блеснуло на прощанье наконечником, булькнуло и исчезло в темной воде.
   — Всеблагие олимпийцы! — воскликнул, проследив за полетом Фокиста, начальник стражников.
   — Проклятье! — вторил ему, потеряв терпение, широкоплечий стражник в усеянной клепками кожаной броне. — Долго мы еще будем тут цирк устраивать? А ну, с дороги!
   Он так ретиво бросился вперед, что его товарищ, не успевший прижаться к стене, от толчка не удержался на узкой полке и с руганью полетел в канал.
   — Меникл, осторожнее! Ты что, спятил? — заорал сотник. — Эй, там, сзади, вытащите этих двоих из воды!
   — Сколько можно? — продолжал реветь Меникл. — Ты говоришь, старшой, можно его просто в воду скинуть? Сразу бы сказал! А ну, отойди!
   Отстранив командира и выйдя вперед, здоровяк достал из-за пояса киликийскую сегилу — облегченную секиру с укороченным древком. Леонтиск похолодел: однажды он видел, как на состязаниях неудачно брошенная сегила напрочь отсекла голову рабу-прислужнику. Это было грозное метательное оружие, владеть которым умели единицы. Но, судя по всему, здоровяк-стражник входил в число этих немногих.
   — Ты только это… Постарайся в ногу, слышишь, Меникл? — снова завел свою песню сотник. — Его ить желательно живым взять.
   — Ну, это как получится, — оскалился здоровяк. — Да и кто за ним потом полезет? Ты посмотри, какой водоворот! Сопляку Фокисту повезло, что его туда не затянуло.
   Сотник тяжело вздохнул, посмотрел на Леонтиска, непреклонно стоявшего на шатающемся мосту, еще раз вздохнул, затем махнул рукой.
   — Ладно, кидай! Будь что будет. Не стоять же нам здесь, правда, целую вечность.
   Здоровяк покрутил плечом, взял в руку сегилу, несколько раз подбросил, уравновешивая, на ладони. Леонтиск, не сводя взгляда с убийственного снаряда, попятился назад. Бежать, впрочем, не было возможности из-за перебитой ноги. Ситуация была безвыходная.
   — Ага, потекло по ногам, чучело волосатое! — захохотал Меникл. — Стой на месте, сейчас мы с тобой немножко поиграем в живую мишень. Если не будешь дергаться, я попаду, куда целюсь, и останешься жить. В противном случае могу, клянусь Фебом, и половину черепка снести! Куда ж ты попятился, щенок? Стоять!
   — Пусть идет, — прошипел сзади сотник. — Нам главное мост перейти, а там его живо сграбастаем.
   Леонтиск услышал. Кровь бросилась ему в голову.
   — Ха! Шакалы драные! Вам меня не взять! — прокричал он, сделал несколько шагов вперед, завертел факелом. — Давай, сволочь, бросай! Ну!
   — Как попросишь, — пожал плечами Меникл. Поставил ногу на край моста, сощурил глаза, плавно занес руку с сегилой.
   — Я бы на твоем месте этого не делал, жирный, — вдруг раздался из-за спины Леонтиска хрипловатый голос. — Руки по швам, живо!
   Леонтиск изумленно оглянулся. На противоположном конце моста из темноты вынырнул высокий человек с закрытым темной тканью лицом. Над повязкой блестели лишь решительные злые глаза. За спиной его виднелись расплывчатые силуэты еще двух или трех человек. Тот, что стоял первым, махнул Леонтиску рукой.
   — Иди сюда, быстро!
   — Чта-а? — заорал Меникл. — Стой!!!
   Он дернулся было, чтобы послать в полет смертоносную сегилу, но вдруг поперхнулся, дернул головой и попятился. У него из груди торчал тяжелый армейский дротик, наполовину состоящий из острого трехгранного жала-острия. Снаряд прилетел из темноты подобно молнии.
   — Сы-ы… — просипел Меникл и откинулся назад, на руки побледневшего носатого. В толпе стражников началась судорожная суматоха, раздались гневные выкрики.
   — Вы кто такие? — выкрикнул сотник. — Как посмели напасть на афинскую городскую стражу? Да вы… Ни с места, вы арестованы. Вместе с этим беглым преступником!
   — Давай, живее! — жесткая рука незнакомца буквально сдернула ничего не понимавшего Леонтиска с моста. — Чего ты телишься?
   — У-у! Нога! — прошипел Леонтиск, вцепляясь тому в плечо, словно когтями.
   — Что? А! Прости!
   Сын стратега попытался пронзить взглядом повязку, закрывавшую лицо спасителя.
   — Кто ты…
   — Служители закона, именем богов-покровителей, взять их! — увидев, что мост свободен, завопил в этот момент сотник. Стражники, грохоча сандалиями, поперли вперед.
   — Потом, — высокий буквально оттолкнул Леонтиска в глубину. — Не мешай! Ребята, сюда, рубим!
   Мимо Леонтиска торопливо протиснулись трое спутников высокого. Все вместе, достав мечи, они принялись рубить балки, на которых держался мост. Полусгнившее дерево под сильными ударами брызнуло щепами и крошкой.
   — Быстрее, быстрее! — подгонял командир.
   Леонтиск, узнал, наконец, этот голос. «Великие боги, да это же Эвполид, старший сын Терамена! — осенило его. — Ну, дела!»
   По-настоящему удивиться и обрадоваться нежданной подмоге он не успел, так как стражники, разъяренные нападением на Меникла, уже бежали по мосту. Один из них тоже метнул копье с той стороны потока. На узкой площадке перед мостиком увернуться не было никакой возможности, и один из спутников Эвполида с криком ярости принял летящий снаряд плечом. Удар откинул его назад, бросив на стену. Острие, пробив плечо, разорвало подмышку и выворотило лопатку. Раненый издал хриплый утробный крик, изогнулся от боли и, несомненно, упал бы с парапета, если бы Леонтиск вовремя не схватил его за шею. Сын стратега и сам чувствовал себя на грани потери сознания, но все же, скрипя зубами, оттащил раненого назад. На мосту меж тем зазвенели клинки и проклятия. Подняв голову, Леонтиск увидел, что Эвполид с одним из товарищей отбивается от лезущих с моста стражников. Другой спутник сына Терамена, коренастый и круглоплечий, продолжал рубить мост прямо под ногами сражавшихся, не обращая внимания на лязгавшие над головой мечи.
   — В атаку! Снести их! — надрывался застрявший на середине моста сотник.
   Сказать это было куда легче, чем сделать: позиция защищавшихся была намного более удобна. Кроме того, у стражников не осталось больше копий, так что, по существу, сражаться мог только первый из них. Остальные из-за узости моста могли только бестолково махать мечами у него над плечами, скорее только мешая ему, нежели помогая. Ничего толком не было видно: со стороны стражников факела горели только в руках самых дальних, а со стороны защищавшихся единственный факел, бывший в руках Леонтиска, выскользнул в канал, когда юноша бросился, чтобы поддержать раненого.
   — Давай! Руби, руби! Смерть им! — орал сотник и все задние.
   Это слабо помогало. Очень скоро стражник, шедший первым, получил удар в живот, заскулил и упал на четвереньки. Из его рта, пачкая бороду, поползла темная струйка крови.
   — Прочь! Прочь, собаки! — кричал Эвполид, потрясая мечом. — Пошли вон, или все здесь конец найдете!
   Стражники попятились. При виде товарища, блюющего кровью, их резвость значительно поубавилась. К тому же раненый полностью закрыл им дорогу — не могли же они просто спихнуть его в воду.
   Воспользовавшись передышкой, товарищ Эвполида, рубивший опорную балку моста, удвоил свои усилия. Под его натиском порядком истончившийся брус затрещал. Когда мост под ногами стражников содрогнулся, их охватила паника.
   — Назад, все назад!
   — Падаем!
   — Проклятье, я не умею плавать!
   — К демонам! Отступаем!
   Коренастый продолжал рубить. Мост со скрипом начал медленно заваливаться на сторону. С криками и руганью, толкая друг друга, стражники хлынули обратно.
   — Ха! То-то же, клянусь морским Владыкой! — радостно воскликнул Эвполид, вскидывая меч в победном салюте.
   Леонтиск, привалившись к сырой стене, наблюдал за всем этим со странной, болезненной отстраненностью. В глазах темнело, к горлу подступала противная тошнота, но на душе было хорошо. Ощущение того, что он наконец свободен и находится среди друзей, вливалось в него медленно, по капле, изгоняя из груди впившееся, словно стрела, отчаяние.
   Мост накренился еще больше. Раненый, брошенный товарищами, с воем скатился на край, сделал несколько судорожных движений, пытаясь зацепиться, но безуспешно. Издав последний взвизг, он рухнул в воду и тут же исчез из глаз в круговерти водоворота.
   — Боги, Эвандр! — воскликнул кто-то из стражников. Они столпились на краю парапета, пристально всматриваясь в воду, но попытки прыгнуть в канал и попытаться спасти товарища никто не сделал.
   — Вы, ублюдки! — заорал, потрясая кулаками, белый от бешенства сотник. — Вам все равно не уйти, слышите, собаки! Клянусь копьем Паллады, мы перекроем все туннели, все выходы на поверхность. И не думайте, негодяи, что тряпки, которые вы натянули на морды, спасут вас. Мы перероем весь город, проверим, если надо, каждый дом, но найдем, опознаем вон того, покоцанного, по ране. Вы все закончите ямой, подонки!
   — Пошел в жопу, — коротко и емко отвечал сын Терамена и, повернувшись к своим, негромко скомандовал:
   — Уходим, живо! Ребята, возьмите Гилота, а я помогу нашему беглецу.
   Сильная рука схватила Леонтиска под мышку, повлекла вверх.
   — Идти сможешь?
   — Не знаю, — прошипел сын стратега. К раскаленному гвоздю в колене прибавилась проснувшаяся боль в боку. Леонтиск даже бросил взгляд: не торчит ли конец сломанного ребра наружу? Каждый вдох давался с огромным трудом, легкие как будто сдавила холодная рука. И все же радость, переполнявшая Леонтиска, давала ему силы не потерять сознание, не обвиснуть бессильным кулем на этом крепком плече. Сделав над собой героическое усилие, Леонтиск растянул губы в улыбке и произнес:
   — Я справлюсь. Пойдем, Эвполид.
   Не слушая более угроз и проклятий стражников, они двинулись вперед, в темноту. Шли без света, но, похоже, один из спутников Эвполида, — тот коренастый, что рубил мост, — либо видел в темноте как кошка, либо хорошо знал дорогу. Сначала путь лежал вдоль канала, потом они свернули в боковой коридор, поднялись по лестнице, и миновали толстую решетчатую перегородку, калитку в которой коренастый открыл ключом. Шум и запахи клоаки остались позади, теперь они шагали по сухому, полого поднимающемуся вверх тоннелю.
   — Ты сразу узнал меня? — спросил Эвполид, сверкнув в темноте белыми зубами. Черную повязку, закрывавшую лицо, он сорвал еще за первым поворотом.
   — Почти. Тебя трудно не узнать… Манера поведения, голос…
   — Демоны, этого я и боялся, — с досадой выдохнул Эвполид. — Раз узнал ты, мог узнать и кто-нибудь из архонтовых крыс.
   Леонтиск шевельнулся, попытался освободиться от поддерживающей его руки.
   — У вас из-за меня могут возникнуть проблемы…
   — Прекрати! — с досадой бросил Эвполид. — Будешь ты еще обижаться, как девочка. У нас уже давно проблемы, которым причина — архонт Демолай и все прочие любители вылизать задницу римлянам. Эта братия никогда не жаловала отца, он ведь не скрывает своего презрения к их рабским душонкам. Но в последнее время Демолай, Алкивиад и остальные из высших магистратов, поднабравшись власти и влияния с помощью иноземцев, стали преследовать нашу семью уже всерьез. Отец у них как бельмо в глазу, и все они спят и видят, как бы припаять ему какое-нибудь злодейство, осудить и, как спартанского царя Павсания, отправить в ссылку.
   — Не может быть! Неужели они осмелятся? Самого Терамена…
   — Хе, не только осмелятся, но и деятельно этого добиваются. Живем от провокации до провокации. Эти негодяи ищут малейшей зацепки…