Конарев Сергей. Балаустион

   — Может, и сработает, — кивнул царевич. — Только послать нужно не абы кого. Кто найдет толковых парнишек в агеле и поговорит с ними? Хм, а может, поручить это дело Оресту?
   — Прошу прощения, наследник, но только не Орест! — вскинулся Эпименид. — Если твоего брата схватят, сказка о банальном воровстве не пройдет. Тем более, если вспомнят твои собственные геройства в Олимпии… Боюсь, что ахейцы болезненно воспримут, поймав в своих покоях ночью еще одного сына Павсания.
   — Верно говоришь, Эпименид, — молвил Брасид, с хрустом откусив луковицу и зажевав ее доброй половиной лепешки. — Нельзя давать Агиадам такой замечательный повод вновь восстановить народ против дома Эврипонтидов.
   — Пусть пойдут другие мальцы, не имеющие к дому Эврипонтидов никакого отношения, — настаивал Лих. — Если повезет, обнаружим убийцу сразу; он и оглянуться не успеет, как окажется в Эвроте с камнем на шее.
   — Попробовать стоит, — согласился Пирр.
   — А заняться этим может Галиарт, — добавил Ион. — Он сейчас служит при агеле, ему нетрудно будет найти кого-нибудь посмышленее, чтобы устроить дело.
   — Э, хм, точно, — таким образом Энет принял участие в обсуждении. На советах партии Эврипонтидов, подобных тому, что проходил сейчас, здоровяк подавал голос чрезвычайно редко, уступая это право своим товарищам. Перемолчать его мог только Аркесил, всегда решительный там, где нужно было выполнять приказы, и беспомощный, когда необходимо принять собственное решение.
   — Пацанам нужно лишь дать задание осмотреть вещи, — никаких подробностей, никаких специальных предметов поиска. Чего не знаешь, о том не сможешь рассказать, если тебя схватят за шкирку, — продолжал развивать тему Тисамен.
   — Ха, не так-то просто расколоть сопляка из спартанской агелы! — хохотнул Феникс. — Вспомните, мы сами когда-то в чем-то признавались? Нет, даже когда нам жопы на полоски рвали!
   — Придется рискнуть, — Эпименид снова строго посмотрел на Феникса. — Дело необходимое, хоть и опасное. Нужно все же хорошо проинструктировать мальчишек…
   С улицы донесся размеренный топот — куда-то к восточной окраине промаршировала целая мора гоплитов. Деревянные подошвы военных сапогов-эндромидов выбивали из утоптанной тверди улицы глухую дробь. Сквозь нее, едва слышная, долетела резкая отрывистая команда.
   Брасид прокашлялся:
   — Мы так и не знаем, что может предпринять убийца, как бишь его… Горгил. Что он придумает? Вооруженное нападение, яд, «несчастный случай»? Чего ожидать, от чего беречься — вот, что хотелось бы знать, кур-рва медь.
   Леонтиск, поперек торса которого красовалась свежая повязка, пропитанная пахучей Агамемноновой мазью, кивком поблагодарил доктора и присоединился к прочим:
   — Этого мне выяснить не удалось. Но, думаю, опасаться следует чего угодно. Этот Горгил, повторяю, не обычный убийца, его называют мастером смерти. Мы должны охранять царевича и днем, и ночью, пробовать его еду, проверять его одежду, в нужник ходить вместе с ним, если потребуется…
   — Авоэ, афиненок, ты еще под одеяло ко мне залезь, когда я буду с девицей барахтаться! — оскалился Пирр.
   По кругу собравшихся пролетел хохоток.
   — Хи да ха, пустая голова! — зло бросил Брасид, глядя на царевича. — Между прочим, очень даже вероятно, что убийца, курвин сын, использует девку, чтобы подобраться к тебе. Все знают, что у вас, юнцов, один блуд на уме!
   — Полно, господин полемарх, какой блуд? — возмутился Пирр. — Я и женщин-то не вижу. Они от меня шарахаются, как от чумного — шутка ли, сын изгнанника, сам почти изгнанник.
   — Не бзди, — состроил кислую мину Брасид. — Видел я, как они шарахаются, только не от тебя, а к тебе. Шутка ли — сын царя, наследник престола. Царицей-то, небось, каждая мечтает стать.
   — Господин полемарх прав — не нужно исключать никакую возможность, — серьезно произнес Тисамен. — Придется тебе, командир, на время воздержаться от женщин.
   — Хорошо, тогда я перейду на мальчиков, то есть на вас, — тут же нашелся царевич, снова вызвав взрыв общего смеха.
   — Хе, ему вот-вот голову скрутят, а он веселится, как котенок, — раздраженно уронил полемарх. — Будь ты серьезным, наконец!
   — Хорошо, я серьезен, — тряхнул волосами царевич. — Итак, я не должен принимать пищи, спать с девами, ходить по нужде без сопровождения. Что еще?
   — Есть ты можешь, — подал голос Феникс. — Только сначала кто-нибудь будет пробовать — вдруг там отрава?
   — И кто будет пробовать? Ты?
   — Я, — спокойно ответил Феникс.
   — И я тож, — вскинулся Энет.
   — И я, — посмотрел командиру в глаза Лих.
   Пирр молча обвел «спутников» взглядом, на его смуглых щеках заалели красные пятна.
   — Я слышал, что яды бывают разные, — заметил Тисамен, нарушая возникшую неловкую паузу. — От некоторых человек умирает лишь через месяц, причем все выглядит как сердечный удар.
   — Хм, не это ли имел в виду отец, когда говорил, что Горгил — «специалист по естественным смертям»? — прошептал Леонтиск.
   — В таком случае, клянусь богами, нужно исключить доступ посторонних к пище, — взволнованно заявил Эпименид.
   — Повару я доверяю, — веско сказал Пирр. — Он служит нам уже больше двадцати лет. Мне доподлинно известно, что к нему уже не раз обращались с просьбами подсыпать разную дрянь отцу в еду. Предлагали очень приличные деньги, обещали защиту… Пинар отказался.
   — Да, я знаю Пинара, — кивнул советник. — Это верный человек.
   — Хорошо, но подсыпать что-нибудь могут и по дороге, когда рабы несут продукты с рынка. Ты ведь не можешь быть уверен во всей домашней челяди, — проговорил стратег Брасид, внимательно взглянув в лицо царевича.
   Пирр усмехнулся.
   — После того, как отец был осужден, мы не можем позволить себе держать много прислуги, полемарх. Повар, привратник, ключница, старая кормилица, да четверо рабов для прочих нужд — вот и вся челядь.
   — Ну, не так уж и мало, — не согласился Коршун. — Восемь человек, и, значит, восемь тайных ходов, которые могут привести злоумышленников в твой дом. Итак, доставкой провизии с рынка теперь будем заниматься мы, твои «спутники». Тем более что ртов вашем доме прибавится.
   — Э? — поднял темную бровь царевич.
   — Потому что мы переезжаем к тебе, все семеро, — просто ответил Лих. — Будем нести дежурство по ночам, днем всюду тебя сопровождать.
   — Вполне разумно, — одобрил Эпименид.
   — Ух, и пробовать твою еду! — с энтузиазмом вскричал Феникс. — Думаю, теперь я буду питаться значительно лучше, чем дома. Моя бабка от дряхлости совсем потеряла аппетит и нам готовит соответственно.
   Все замолчали, ожидая ответа царевича.
   — Ну что ж, семерых мы как-нибудь прокормим. И даже восьмерых: тебя, доблестный сын Терамена, я тоже приглашаю быть моим гостем, — Пирр наклонил голову. — Раз так надо, придется потерпеть вас возле себя.
   — Днем и ночью, — улыбнулся Ион.
   — И в нужнике! — осклабился Феникс.
   — Согласен, чертяки. Но если кто полезет ко мне под одеяло, держитесь. Выбью мужеложцу зубы, не погляжу, что давно с вами знаком.
   Взрыв хохота.
   — Хо! Теперь Горгилу к тебе не подобраться, будь он даже невидимкой! — Леонтиск ликовал. Теперь он сможет всегда быть подле своего друга и господина, быть его щитом и братом, настоящим «спутником». Шестеро остальных: решительный и жесткий Лих-Коршун, могучий Энет, рассудительный Тисамен, веселый и поганый на язык Феникс, возвышенный Ион и стеснительный Аркесил выражали такие же чувства. Каждый по-своему.
   — Думаю, всем следует принести свои тряпки и оружие уже сегодня, — подвел итог Коршун, поднимаясь на ноги. — С твоего позволения, командир. Ахейцы прибывают завтра, и нам будет недосуг отрываться на такие мелочи.
   — Не возражаю. Эй, тетушка, распорядись, чтобы отвели место и приготовили постель для восьмерых. Мои друзья… погостят у нас.
 
   Леотихид, весело потирая руки, прохаживался по небольшому прямоугольному залу, служившему ему приемной и одновременно оружейной комнатой. Длинный стол, на нем ворох свитков, придавленных изящным кинжалом, тяжелый стул с высокой спинкой, почти трон, вдоль стен щиты и копья, по обе стороны от главного входа — два комплекта доспехов. Его собственные: боевые — темные, поношенные, покрытые десятками вмятин и рубленых отметин, и парадные — зеркальные, с золотым львом на груди, за них пришлось выложить коринфским мастерам целый талант серебра. В дальней стене два дверных проема: левый в кабинет и библиотеку, правый через короткий коридор в спальню. Вот и все апартаменты, совсем негусто для высокой должности стратега-элименарха. После получения этого поста молодой магистрат вполне мог переселиться в особняк, более соответствующий его новому положению, но не захотел. Он предпочел остаться в этих покоях в старом царском дворце Агиадов, поближе к брату и средоточию высшей власти в лакедемонском полисе. Кроме того, дворец охраняли Триста, что, при всем уважении к собственным «белым плащам», тоже немало значило.
   Леотихид вздохнул. Эх, если бы его ребята были такими, как Триста! Увы, лучших воинов Спарты традиционно забирал к себе царский отряд телохранителей, и Священная мора — во вторую очередь. Леотихид, стремясь собрать в отряд личной стражи оставшихся из лучших, многих переманил к себе — кого по старой дружбе, кого деньгами и уговорами. Лучшим из этих был, без сомнения, Полиад — талантливый фехтовальщик, обладавший, кроме этого, ясным умом и немалым организаторским талантом. В свое время в агеле он был эномархом у ирена Второго лоха Гилиппа. Леотихиду стоило немалого труда отговорить способного молодого человека от вступления в Священную Мору, соблазнив постом командира своей личной охраны. Для этой должности в чине лохага с более чем сотней людей в подчинении и обязанностями куда более широкими, нежели обычное обеспечение безопасности, требовался человек незаурядных качеств. Время показало, что Леотихид не ошибся в выборе: трудно было найти человека, который сумел бы лучше, чем Полиад, претворять в жизнь планы младшего Агиада, являясь не только командиром телохранителей, но и умным советчиком.
   Как будто услышав эти мысли, в приемный зал заглянул Полиад.
   — Пришел? — вскинулся Леотихид.
   — Пришел, куда ж он денется, — тонкие губы лохага искривились в усмешке. Посвященный в большинство тайн своего начальника, Полиад позволял себе отступать от субординации, когда они оставались наедине. — Звать?
   — Зови.
   Кивнув, Полиад скрылся за лакированной створкой высокой двери. Насвистывая сквозь зубы, Леотихид подошел к парадным доспехам, заметив пятнышко, подышал и протер блестящую поверхность рукавом хитона. Он поймал себя на том, что волнуется как молодой актер, впервые выступающий в заполненном зрителями большом театре. Нужно взять себя в руки. Предстоящий разговор очень важен, и многое будет зависеть от того, насколько уверенно он поведет себя с человеком, которого пригласил.
   Снаружи раздались тяжелые шаги, рука Полиада отворила дверь, и в зал вошел грузный муж в белоснежном шелковом хитоне, разительным контрастом которому являлся наброшенный на плечи лаконский плащ-трибон. Маленькие свинячьи глазки черными буравчиками впились в лицо Леотихида.
   — Ты хотел меня видеть, стратег? Чем обязан? Мы ведь уже виделись сегодня на агоре.
   — О, оно закончилось так внезапно, что я не успел лично пригласить тебя, господин эфор.
   — Полагаю, не для того, чтобы добиться похвалы за прекрасно реализованный срыв заседания суда?
   Молодой стратег-элименарх улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.
   — О, произошедшее на агоре — только неприятный инцидент, и моя вина лишь в том, что до сих пор не научился держать себя в руках, даже перед лицом наглости и беззакония. Мой порок — несдержанность, а не изощренное хитроумие. Ах, что же это я… Проходи, господин Архелай, и устраивайся поудобнее, да, вот на этом диване. Нам предстоит долгий разговор, а в ногах, как всем известно, правды нет.
   Возраст эфора Архелая стремился к шестидесяти годам, но его медвежья фигура, хотя и несколько оплывшая, еще хранила отпечаток звериной мощи в круглых плечах и выпуклой грудной клетке. Широкое лицо эфора было нездорового землистого цвета, нос прорезала сеть проступавших кровеносных капилляров, а низкий лоб был почти надвое разделен глубокой вертикальной морщиной, доходившей до самой переносицы. Маленькие, блестящие, будто стеклянные, глаза Архелая смотрели подозрительно, почти враждебно.
   — А что, и вправду было заметно, что я намеренно расстроил судебный процесс? — доверительно спросил Леотихид, усаживаясь на край невысокого мраморного столика.
   — Дело благое, — пожал плечами Архелай, — но бесполезное. Разбирательство невозможно откладывать вечно, а позиция младшего Эврипонтида в этом вопросе настолько сильна, что судьи рано или поздно примут решение в его пользу.
   — А, может быть, не успеют? — Леотихид хитро посмотрел на собеседника. — За отсутствием истца?
   — Что ты имеешь в виду? —выпятил нижнюю губу эфор. — Это пока еще пролог, или уже начинается обещанный долгий разговор, молодой человек?
   — Пусть тебя не смущает моя молодость, господин эфор, на серьезность и продолжительность разговора она не повлияет. Как и на тот факт, что разговор этот должен — и завершится — обоюдовыгодным результатом, — Леотихид еще раз улыбнулся. Эта улыбка бросила бы в холодный пот людей, знавших его ближе. Эфор к этому числу не относился, но, похоже, угроза, заключенная в простом движении мышц лица, дошла и до него. Молча проследовав к указанному ему дивану, Архелай опустил на него свое грузное тело и снова настороженно посмотрел на стратега, давая понять, что готов слушать.
   — Не отвлекаясь на светские разговоры, я хотел бы перейти к делу, — начал Леотихид, усаживаясь напротив. — Мы с тобой спартанцы, и лишние словеса нам ни к чему.
   — Как тебе, без сомнения, известно, достойный Архелай, завтра в наш славный город прибывает делегация Ахейского союза, подкрепленная представителями великих держав-союзников — Македонии и Рима. Нам стало известно, что в числе уважаемых участников переговоров будет один человек, не имеющий к предстоящим переговорам о разделе морского влияния ни малейшего отношения. Мы даже знаем точно, зачем этот человек приезжает в Лакедемон, — на слове «зачем» Леотихид сделал значительное ударение.
   Ни один мускул не дрогнул на лице эфора, но кадык нервно дернулся, и Леотихид понял, что пустил стрелу точно в цель.
   — Не понимаю, о чем это ты, стратег, — тем не менее проговорил эфор, несколько натужно, преодолев, по всей видимости, горловой спазм.
   — Неужели? — Леотихид постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. — Я располагаю сведениями, что ты, господин эфор, имеешь к визиту этого человека самое непосредственное отношение.
   Последовала минутная пауза, во время которой серое лицо Архелая стало еще более серым. Леотихид не торопился, давая оппоненту возможность хорошенько пропитаться осознанием ситуации.
   — И откуда у тебя подобные, гм… сведения? — наконец осторожно спросил эфор.
   — Я не хотел бы называть источники, но в них нет ни малейшего сомнения, смею тебя уверить. И, клянусь бородой Зевса, огласка даже той малой толики, что нам известна, могла бы очень повредить твоей репутации, господин эфор. А, зная Эврипонтидов, я бы сказал, что, возможно, и жизни…
   Упоминание второго царского рода Спарты убедило Архелая, что его собеседник не блефует. Маленькие глазки эфора забегали, потом остановились на некой точке посреди лба молодого стратега.
   — Чего ты добиваешься, элименарх? — тон Архелая, без сомнения, стал куда более мягким.
   — Откровенности, — немедленно отвечал Леотихид. — В обмен на откровенность с нашей стороны, разумеется. Чтобы развеять последние сомнения, скажу, что в наших руках находится курьер, возвращавшийся с посланием от господина, о котором идет речь. В оправдание твоего посыльного могу сказать, что он держался весьма стойко, пока мы не применили некоторые… весьма необычные меры дознания. Лишь тогда он передумал и рассказал все, что ему было известно. Не так много, но вполне достаточно, чтобы предать тебя суду — или Эврипонтидам — если мы не добьемся взаимопонимания. Ты меня хорошо понимаешь, достойный Архелай? И, надеюсь, осознаешь, что такими вещами не шутят?
   — Да, — сипло выдавил эфор.
   — Отлично, — констатировал Агиад. — Мы, господин эфор, хотим предложить тебе сыграть честно и открыто, а если тебя интересует вопрос — почему, отвечу: потому, что наши цели и интересы совпадают. Честно говоря, было бы гораздо приятнее, если бы ты сразу согласовал все свои действия с правящим домом, тогда и не возникло бы необходимости в этом, как я понимаю, весьма неприятном для тебя вступлении.
   Лицо Архелая дернулось.
   — М-м… молодой человек… я хотел сказать, стратег, я хотел узнать… говоря о правящем доме, ты имеешь в виду, что государь… он… — вид у Архелая был такой, будто над его головой уже занесена палица палача.
   Леотихид успокаивающе поднял руку.
   — До разговора с тобой я решил ничего не сообщать моему царственному брату, и именно от уровня твой откровенности будет зависеть, что именно в конце концов я ему расскажу, и главное — как преподам это блюдо. Как тебе, несомненно, известно, брат зачастую весьма ревностно относится к вопросам законности и чести…
   — Да-да, вот почему мы, не зная его… вашего отношения, не поставили вас в известность. Но… если ты говоришь, что наши цели совпадают… — эфор вытер ладонью выступившую на лбу испарину, взглянул на собеседника с надеждой.
   — Авоэ, об этом нетрудно догадаться, — кивнул тот. — Итак, я полагаю, мы договорились — насчет взаимной открытости и откровенности?
   — М-м-да, — вздохнул Архелай.
   — Тогда, почтенный эфор, предлагаю перейти от околичностей к предметному разговору. Для начала я хотел бы услышать из твоих уст имя человека, который… В общем, того самого человека. Попрошу учесть, что это имя мне известно, и твоя готовность к сотрудничеству будет сразу подтверждена — или опровергнута. Итак, его имя…
   — Горгил, — быстро проговорил эфор. — Разумеется, в делегации ахейцев он фигурирует под другим именем.
   «Прекрасно! — подумал Леотихид. — Сломать тебя было совсем не трудно, старый кабан!» Вслух молодой стратег сказал:
   — И в его задачу входит… Ну же, не стесняйся, достойный Архелай!
   Эфор затравленно оглянулся. По его лицу, несмотря на зимнюю прохладу, с которой не мог справиться даже пылавший в камине огонь, обильно стекал пот.
   — Хочешь, я сам скажу? — сжалился над ним Агиад. — Он приедет, чтобы уничтожить Эврипонтидов — старшего и младшего, не правда ли? Так?
   Его голос поневоле прозвучал чересчур жестко. Архелай воззрился на элименарха в ужасе, не зная, что последует в следующий момент — не смертный ли приговор? Через силу, словно пьяный, он кивнул головой.
   — Полно, достойный Архелай, — Леотихид едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. — У тебя такой вид, как будто ты раскаиваешься в содеянном. Увы, здесь не то место, где это могли бы правильно оценить. Никто не может заподозрить меня в сострадании к Эврипонтидам, и я с большим удовольствием увижу их мертвыми. Особенно Пирра, эту подлую мразь!
   При имени заклятого врага зубы Леотихида заскрежетали. Эфор Архелай поднял брови: похоже, он не ожидал от собеседника такой откровенности.
   — Как видишь, господин эфор, я ничего от тебя не скрываю, — продолжал стратег. — И, повторяю, жду того же от тебя. Теперь я хочу услышать, как возникла идея этого… замысла, и какие ты преследуешь цели. Что-то мне не верится, что это задумано ради бескорыстной помощи несчастным Агиадам. Кое-какие догадки у меня есть, но хотелось бы услышать все от тебя.
   Архелай пошевелился, бросил на Леотихида тяжелый взгляд. Его плечи напряглись, как будто эфор собрался броситься на собеседника и придушить. Леотихид ответил спокойной усмешкой: несмотря на недюжинную силу, скрывавшуюся в грузном теле эфора, молодой стратег был уверен, что сможет справиться с полудюжиной таких старых медведей. А если с мечом в руке — то и с десятком.
   Видимо, эфор тоже это понимал. Еще раз вздохнув, он обхватил толстые плечи руками и заговорил:
   — В прошлом году ко мне обратилось сообщество уважаемых людей, скромно называющее себя альянс ом. Они проживают в различных греческих полисах и подвизаются в различных областях государственной деятельности, в которых занимают ключевые посты, на уровне своих полисов, конечно. Членами объединения являются первые лица городов: известные военные, богатые землевладельцы, купцы и храмовые деятели. Общей целью этого так называемого альянс а является м-м… так скажем, адаптация Греции к современным реалиям. Я не слишком мудрено излагаю?
   — Я вполне понимаю тебя, продолжай, — кивнул Леотихид.
   — Концепция их взглядов зиждется на банальной истине: Греция, при всем своем ментальном и экономическом потенциале перестала быть военной державой и не в состоянии проводить собственную независимую политику. И, стало быть, из многообразия существующих путей единственным достойным является присоединиться к более сильному государству. Причем не на правах прямого подчинения, а как бы слиться с ним, войти в него почти на равных.
   — Мне приходилось слышать об этой идее, так что не утруждай себя подробностями, — поднял руку Леотихид.
   Эфор прокашлялся и продолжал:
   — Мне предложили присоединиться к этому сообществу и я, подумав, согласился. Клянусь богами, я не мыслил ничего дурного.
   «Ну, разумеется, — усмехнулся про себя стратег. — Ты хотел только добра, старый мошенник».
   — Наше сотрудничество с членами альянс а было весьма активным: ты не поверишь, молодой человек, сколько еще в нашей обшей земле, я имею в виду Элладу, людей, готовых ради личных амбиций, сиюминутной выгоды или ложных идей ввергнуть свой народ в губительный бунт.
   — Прошу прощения, господин эфор. Ты упустил одну важную деталь: почему этот «альянс » решил сотрудничать именно с тобой? Почему не обратились к другим эфорам, или к моему брату, наконец? Согласитесь, он обладает несколько большими возможностями, нежели ты.
   Архелай пожевал губами, затем проговорил, переместив взгляд своих маленьких глазок на ножки кресла Леотихида:
   — Уж прости, что я это говорю, господин стратег, но твой брат чересчур прямолинеен и слишком привержен устаревшей идее обособления Спарты. Куда больше, хочу заметить, чем ваш отец, да будет ему покойно в подземном царстве.
   Леотихид поморщился. Все вопросы, касающиеся отцовства Агида, были для него больной темой. Эфор понял его гримасу по-своему.
   — Я не хочу сказать, господин стратег, что наш царь Агесилай дурной правитель, и упаси меня боги осуждать его мировоззрение…
   — Полно, уважаемый, — выставив вперед ладонь, прервал Леотихид излияния эфора. — Я все понял, что касается моего брата: он никогда не демонстрировал особой приязни к римлянам, хотя наш папочка (это словосочетание далось молодому стратегу с некоторым трудом) честно пытался ее привить. Не его вина, что это не в полной мере удалось. Но вопрос был — почему ты?
   Блеклые губы собеседника сложились в скромную улыбку.
   — Возможно, уважаемые господа из альянс а оценили мои успехи в борьбе с прежним царем Спарты Павсанием, одним из тех людей, кто не может примириться с реальностью, и толкает государство на путь гибели.
   — Так-так, звучит довольно убедительно, — протянул Леотихид. — Хотя, с другой стороны, эфор Полемократ тоже проявил не меньшее участие в изгнании Павсания, но не заслужил такого доверия…
   Лицо Архелая перекосила гримаса презрения.
   — Эфор Скиф — скудоумный религиозный фанатик, — с отвращением произнес он. — Никто не знает, что придет ему на ум в следующий момент, ведь его устремления основаны не на анализе реальности, а на гаданиях и предсказаниях полусумасшедших пифий. А он затем дурачит этим бредом наш наивный и недалекий народ.
   — Ну, зачем же ты так о пифиях, — мягко проговорил Леотихид. — Вот мне, к примеру, дельфийский оракул предсказал великое будущее. И как часть наивного и недалекого народа, я ему верю, и вовсе не полагаю, что останусь одураченным. О, нет, только не начинай снова извиняться, иначе я потеряю терпение. Вернемся к нашему разговору. Причем к самому его началу. А в начале у нас было устранение Эврипонтидов, я правильно припоминаю? Или тебе больше по душе слово «убийство»?
   — «Устранение» предпочтительнее, на мой взгляд, — как только разговор снова свернул на скользкую дорожку, взгляд эфора мгновенно посмурнел.
   — Итак, господа из «альянс а», узнав, что стараниями старшего сына старый негодник Павсаний вот-вот вернется на родину, решили его пристукнуть. Или это была твоя идея?
   — Ты совершенно напрасно иронизируешь, моло… стратег. Павсаний действительно смертельно опасен — для всей Греции, и в особенности — для Спарты.
   «А в большей степени — для тебя, старый пройдоха. Тебя-то он точно прижучит в первую очередь, если вернется», — усмехнулся про себя Леотихид.
   — А его отпрыск, Пирр, опасен вдвойне, — продолжал тем временем эфор. — К этому молодому человеку передались все порочные черты характера и мировоззрения его родителя, превратившие его в сущее бедствие для граждан нашего полиса. Двух таких Пирров Спарта не выдержала бы.